Текст книги "Саван для блудниц"

Она привстала на диване, чтобы выглянуть в окно и попытаться понять, куда мог убежать убийца, выстреливший в Ларису после того, как он убил девушку-агента, и поняла, что действительно, если удачно спрыгнуть на крышу гаража, то, пробежав несколько метров, ничего не стоит спуститься на землю уже за пределами двора и очутиться на оживленной городской улице, а там сесть в машину и дать деру. Вполне вероятно, что Белотелова оказалась его случайной жертвой и что, если бы не Юля со Зверевым, убийца мог бы (как и планировал) просто выбежать из подъезда. Таким образом получалось, что Юля и Сергей косвенным образом оказались виновными в том, что в Ларису стреляли… Ну конечно, она вышла или просто открыла дверь своей квартиры, увидев входящих в подъезд Земцову со спутником и приняв шаги девушки-агента за ИХ шаги… Надо выяснить, к кому и с какой целью приходила сюда эта самая девушка… В любом случае теперь, при более детальном анализе событий, выходило, что связи между убийством девушки-агента и невероятной историей Ларисы, с которой она обратилась в агентство Крымова, – НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Это две отдельные истории. Причем Ларисина могла быть навеяна ее мнительностью и какими-то глубокими психологическими причинами, ревностью, например, или любым другим сильным чувством, связанным с любовью к мужчине, – чувством, которое, как шлейф, возможно, тянется из Петрозаводска… Ну какой, к черту, телекинез, когда Лариса ясно сказала при их первой встрече, что у нее «не сложилась личная жизнь там, в Петрозаводске»?.. Так что скорее всего все это дело не стоит выеденного яйца…

Эта мысль показалась Юле такой убедительной, что она собралась было уже вырвать листок из блокнота, чтобы не забивать себе голову подобным бредом, как вдруг ее внимание привлекло темное пятно на ковре, в том самом месте, где недавно она увидела бюстгальтер… В синих вечерних сумерках, которые накатили неожиданно, так что Юля еще не успела включить лампу и дописывала последние строчки почти в темноте, разглядеть, что именно лежало на ковре, было невозможно. Она протянула руку, щелкнула выключателем, и комната озарилась мягким оранжевым светом, льющимся из стоящего на треноге янтарно-матового шара – оригинального светильника, сделанного из большого соляного блока. Она знала о существовании подобных ламп, которые при нагревании очищали воздух, и поэтому не удивилась, встретив в такой роскошной квартире, как Ларисина, сразу несколько таких ламп (еще одна висела прямо над головой и представляла собой нечто вытянутое, напоминающее ярко-желтую пористую дыню; подобную же лампу Юля заметила и в прихожей). Однако то, что она увидела в свете этой лампы, настолько потрясло Юлю, что заставило издать хриплый горловой звук от охватившего ее страха – на ковре лежала свернутая вещь из ткани темно-зеленого цвета. Не то рубашка, не то платье, а может, и куртка…

Юля, чувствуя, как по спине катится ледяной пот, перекрестилась дрожащей рукой, отгоняя от себя нечистую силу, которая, как ей уже казалось, обступила ее со всех сторон, и чуть не потеряла сознание, когда вдруг в передней раздался резкий звонок…

Глава 5

Голубева перешла улицу и, словно в трансе, медленно двинулась вдоль дороги, пытаясь осмыслить услышанное ею от Корнилова. Она не осознавала, что ее едва не сшибла машина, водитель которой, резко затормозив, чуть не врезался в столб, но все же успев вывернуть руль, разразился отборным матом в адрес показавшейся ему пьяной женщины.

Людмила несколько раз останавливалась, чтобы потрогать руками лицо и убедиться, что она не спит, что глаза ее раскрыты и все, что сейчас с нею происходит, – явь, реальность. Она и не подозревала, что можно быть слепой при том, что тебя все считают зрячей в прямом смысле этого слова. Но она проглядела свою дочь. Ее Натали, ее нежная, ангелоподобная девочка, которая на ночь пила теплое молоко, а по утрам – отжатый из свежей моркови сок («Для глаз, детка…»), оказывается, вела параллельную жизнь, о которой они, родители, и не подозревали. Натали была беременна! От кого? Кто лапал ее своими грязными ручищами? Кто вторгался в холеное розовое тело, считая его своим? Кто терзал ее? Голубева не верила в то, что наговорил ей Корнилов. Ее девочку могли принуждать к этому, но чтобы по своей воле отдаваться кому-то и находиться при этом под действием наркотиков? Такое не может присниться даже в страшном сне!

Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Пусть у нее самой жизнь не сложилась так, как хотелось. Но она – взрослая женщина и вольна сама решать за себя, жить ей с человеком, которого она презирает, или нет. Она вдруг вспомнила, как в ночь, которую они провели подле гроба дочери, муж показался ей прежним Андреем, мужчиной, которого она когда-то любила… Но это было лишь временное ощущение НЕодиночества. Череда предательств со стороны мужа (измены, измены и еще раз измены с другими женщинами) заслонила собой все хорошее… Он был слабым, безвольным человеком, растрачивающим заработанные женой деньги на удовлетворение своих эгоистических желаний, причем исключительно физиологического уровня. Мот и бабник, Андрей Голубев работал бухгалтером в какой-то частной конторе, занимающейся перепродажей немецкого шоколада, и все свое свободное время тратил на женщин. Он не знал большей радости, чем, подцепив на улице случайную женщину, причем любого возраста и положения, привести ее в ресторан, напоить, а затем весело провести с ней время. И такие женщины находились всегда, Людмила знала это со слов самого Андрея, который во время их ссор бравировал этим, стараясь доказать жене свою мужскую состоятельность. Людмила, биолог, работая над государственным проектом, зарабатывала даже в это тяжелое для страны время довольно приличные деньги и обеспечивала практически всю семью. С годами сознание того, что она постепенно превратилась из привлекательной молодой женщины в аморфное и покладистое существо, сделало свое черное дело. Люда махнула на себя рукой и полностью сосредоточилась на благополучии единственной дочери, Натали. Единственное, чем могла она теперь себя порадовать, это вечерний укол морфия, о чем не знала ни единая живая душа. Это вошло в привычку, стало системой и образом жизни. Быть может, поэтому, чувствуя свою вину перед дочерью, Людмила мечтала, чтобы Наташа как можно скорее встретила хорошего человека, вышла за него замуж и ушла из родительского дома, где уже ничего, кроме лжи и проявления слабости, она не могла увидеть…

Корнилов догнал Голубеву, когда она собиралась свернуть в проулок, откуда навстречу ей на бешеной скорости летела машина «Скорой помощи»; и Людмила погибла бы, не подоспей он вовремя и не схвати ее за локоть… Под оглушительный вой сирены они упали на тротуар, и Корнилов, словно защищая от кого-то, прикрыл ее собой, как бы чувствуя вину перед этой обезумевшей от горя женщиной, которой он выдал сгоряча все, что думал по поводу ее погибшей дочери…

– Вы простите меня, ради бога, – говорил он, помогая ей подняться и обнимая ее вялое и непослушное тело. – Я не должен был вам говорить всего этого, простите…

Она взглянула на него так, словно видела впервые; выдернув руку из его руки, резко повела плечами, словно сбрасывая с себя все, что могло бы ей воспрепятствовать двигаться самостоятельно, и вдруг, прислонившись спиной к стене дома, возле которого они остановились, опустила голову и заплакала.

– Не плачьте, не мучьте себя, вы ни в чем не виноваты… – Виктор Львович осторожно взял ее за локоть. – Вы не ушиблись?

Она отрицательно покачала головой.

– Вот и хорошо. Сейчас поедем ко мне, и вы мне все расскажете, хорошо?

Она пожала плечами, как бы не понимая, о чем, собственно, вообще идет речь. А Виктор Львович, воспользовавшись ее безвольным состоянием, остановил первую попавшуюся машину, посадил туда находящуюся в трансе Голубеву и попросил отвезти их на Посадского, к рынку, где он уже полгода жил один.

* * *

Игорь Сергеевич Сперанский третий вечер подряд играл в преферанс в обществе Петра Перепелкина, но затеять с ним разговор о его дочери, Тамаре, так и не смог. Он понимал, что Петр очень занятой человек, руководящий несколькими предприятиями, и что такие люди не могут позволить себе встретиться даже с друзьями детства, чтобы просто выпить и расслабиться. А тут вдруг согласился с первого раза, отложил все свои дела и вот уже третий раз приезжает на квартиру Сперанского, чтобы поиграть в преферанс – одну из азартнейших и ДОЛГИХ игр… Это было по меньшей мере удивительно. А ведь они, живя в одном городе, не виделись (шутка ли!) около десяти лет, и за это время в жизни обоих произошло немало изменений, которые запросто могли бы отдалить друг от друга бывших дворовых друзей, но, к счастью, этого не случилось.

Перепелкин разошелся со своей пьющей женой, красавицей Кларой, которая уехала лечиться к тетке в Геленджик, да там и вышла еще раз замуж, а Сперанский, приняв в качестве конкурсного управляющего практически обанкротившуюся фабрику пластмассовых изделий, поднял ее и теперь на новом швейцарском оборудовании выпускал европейского качества шикарный упаковочный материал для местных товаропроизводителей.

Друзья встретились так, словно и не было тех долгих лет, что они варились в собственном соку, устраивая свою, мужскую, полную забот, успехов и поражений жизнь, – обнялись, как водится…. И если Сперанский все это время, что их пути не пересекались, жил один, так и не женившись по причине своей нерешительности, а может, и чрезмерной разборчивости, то Перепелкин, не вступая в брак, встречался со своей секретаршей, которая, как поговаривали, уже ждала от него ребенка, и, конечно же, воспитывал свою единственную и любимую дочку Тамару, которая после развода родителей захотела жить только с отцом. Сперанский, увидев ее в первый же вечер дома у Петра, куда тот пригласил друга отметить собственное сорокалетие, был просто поражен красотой этой девочки и, насколько это было возможно, всячески старался попасться ей на глаза.

– Какая красивая у тебя дочь, – сказал он, когда Тома, накрыв на стол, удалилась в свою комнату, откуда вскоре стали доноситься звуки фортепьяно. – Это она так играет?

– Если честно, то она не играет, а бренчит, но я не заставляю ее ходить в музыкальную школу, зачем тратить время на то, что никогда не пригодится?

– И сколько же ей лет?

– Скоро будет пятнадцать, а что?

– Да она же у тебя совсем взрослая… Никогда бы не подумал, что она почти ребенок.

– В том-то и беда, что никто так и не думает. Я же пасу ее, как козочку, даже гувернантку ей нанимал, но что-то у них там не заладилось… Тамара, скажу тебе, – не подарок, характер у нее материнский, она анархистка в душе, но для меня она все равно самый послушный и милый ребенок… Жаль, что ты стар для нее, а то бы мы как-нибудь договорились…

Он, как показалось Игорю, сам оборвал себя, чтобы не показаться смешным, но Сперанский понял, что Петр обеспокоен судьбой так быстро развивающейся дочери. Конечно, девушка, обладающая такой внешностью, не может долго противостоять мужскому натиску, и уже очень скоро перед отцом встанут вполне конкретные и серьезные проблемы, связанные с ее созреванием.

Весь вечер Игорь провел как в тумане, его бросало то в жар, то в холод, когда в комнату за чем-нибудь, а то и просто так, чтобы схватить яблоко и убежать, входила эта очаровательная девушка с длинными темными ресницами, обрамляющими ярко-голубые глаза. Движения ее были полны грации, а легкое покачивание округлых стройных бедер, которые обтягивало красное узкое платье, прямо-таки сводило с ума. Все его бывшие пассии, которые в минуты отдыха (но только не страсти) скрашивали его замкнутую в пространстве фабрики и тихой квартиры жизнь, показались ему теперь просто потасканными шлюхами. Уж как бы он оберегал это сокровище, достанься оно ему! Но разве позволит Петя свершиться такому? У него наверняка уже есть на примете кто-нибудь помоложе…

В ту ночь Игорь почти не спал, курил на кухне, пил ледяной лимонный сок и думал только о Томе. Понимая, что добиться ее можно будет только с позволения отца, первое, что он сделал, прийдя утром на работу, это позвонил Петру и пригласил его к себе вечером на преферанс. И тот согласился, даже не спросив, кто будет еще… А партнеры все три вечера были случайные и каждый раз разные.

… – Я пас, – услышал он голос Перепелкина и очнулся.

Все, кто еще недавно сидел за столом, уже давно ушли.

– Я пас, – повторил Петр и плеснул себе еще пива. – Пасую я перед тобой, твоим напором и желанием. Ты думаешь, я не понимаю, зачем ты устроил весь этот цирк? Или ты держишь меня за идиота?

Петр расстегнул ворот голубой шелковой рубашки, и на груди его показался треугольник серебряных волос. Грустные голубые глаза Петра смотрели на Игоря Сперанского с надеждой:

– Я бы рад отдать ее тебе, я же сразу понял, что ты положил на нее глаз, да только боюсь, что у тебя ничего не получится…

– Почему? – Игорь покраснел до самых ушей. Ему было стыдно за все то, ради чего он устроил этот балаган, выставив и Петра, да и себя самого в идиотском свете. Ну в самом деле, на что может надеяться в такой ситуации мужчина его лет, когда речь идет о пятнадцатилетней девочке? – Я слишком стар для нее?

– Разница в возрасте, конечно, существенный аргумент, но, по-моему, у нее уже кто-то есть. И этот КТО-ТО имеет на нее сильное влияние.

– В смысле?

Его едва зародившееся чувство собственника кольнуло и принесло боль: у нее кто-то есть, и этот парень, возможно, уже завладел не только ее умом и сердцем, но и телом?! Впервые ревность показала ему свою ледяную и ироничную усмешку, а ведь как часто он насмехался над своими знакомыми, страдающими из-за этого первобытного чувства. Он презирал их за подобное проявление слабости, а теперь сам, увидев всего лишь раз девчонку, которая на него даже не обратила внимания, был готов просто уничтожить своего невидимого соперника. Сколько силы, сколько страсти, оказывается, дремало в нем до того вечера, когда он встретил Тамару, кто бы мог подумать!

– Давай поступим следующим образом. Я вверяю тебе Тамару, но только на определенных условиях.

– Ты имеешь в виду брак?

– Разумеется, и только брак. Но перед тем как ты решишься на это, ты должен пообещать мне, что примешь ее такой, какая она есть…

Петр говорил полунамеками, очень странно глядя при этом на Игоря, и видно было, как он мучится от того, что не получается у них простого разговора.

– Ты хочешь сказать, что у нее уже был мужчина? – Игорь, в отличие от друга детства, решил пойти по другому пути и заговорил открытым текстом. – Ты думаешь, что у нее по-настоящему был мужчина? Этого не может быть.

– Я не уверен, но и ты должен меня понять… Я целыми днями пропадаю на работе, а Томочка дома одна. Иногда она возвращается домой поздно… Ты же не дурак, Игорь, и прекрасно понимаешь, что мне куда проще было бы промолчать об этом… я имею в виду свои опасения. Но я не хочу, чтобы мне ПОТОМ было стыдно перед тобой. Боюсь, что она стала отбиваться от рук и у меня уже нет на нее никакого влияния. Я виноват перед ней за то, что не сумел создать нормальную семью, что упустил ее мать… Ты же помнишь ее, помнишь, как была она хороша и как пользовалась этим… А Томочка… Видишь ли, она ничего в своей жизни не видела, кроме школы да семейных скандалов. Брошенный, по сути, ребенок. Я никогда не жалел для нее денег, но ведь деньгами не купишь ласку, любовь… Ты понимаешь меня? Ты понимаешь, какого мужа я ей хочу?

– А ты не рано заговорил об этом? Ведь ей всего пятнадцать…

– Я даже не буду против, если она поживет какое-то время у тебя, чтобы у вас была возможность поближе узнать друг друга… Кто знает, может, от тебя она почерпнет что-нибудь полезное, может, ты сумеешь дать ей больше тепла, чем дал я, ее отец?..

Игорь понял, в чем дело и почему Петра замучил комплекс вины перед дочерью: любовница-секретарша! Как он мог это забыть?

– Ты собираешься жениться на той женщине?

– У меня скоро будет сын, это точно… Именно сын. Посуди сам, моя жизнь может сейчас обрести новый смысл, а у меня Тома… Она же никогда не простит мне, если я уйду от нее и сойдусь с Машей… Игорь, все, что я сейчас сказал тебе, звучит по меньшей мере странно, но давай попробуем…

И вот теперь он, Игорь Сперанский, стоял посреди цветочного магазина и не знал, какой букет выбрать и, главное, как и с какими словами вручить его Тамаре?

– Вам помочь? – Девушка-продавщица, долго наблюдавшая за ним, не выдержала и подошла, понимая, что перед ней солидный покупатель, которого ни в коем случае нельзя упустить. – Сколько лет вашей даме?

– Даме? О нет, она совсем еще юная девушка… она моя племянница… Ей всего пятнадцать лет.

– Тогда выберите ей белые розы или нежно-розовые, штук семнадцать-девятнадцать… Маленькие букеты сейчас не дарят – это признак дурного тона…

– Хорошо, тогда белые, если можно. И выберите сами, пожалуйста.

Он вышел, прижимая к себе, как ребенка, прохладный бумажный сверток, источавший сладковатый запах, и аккуратно положил его на заднее сиденье машины.

Что еще можно купить ей для первого свидания? Чем поразить? Как удивить и в тоже время не испугать?

Он остановился возле ювелирного магазина и долго рассматривал там под прозрачным стеклом сверкающие бриллианты, представляя, какой может быть реакция неискушенной девочки на такой роскошный подарок, но, решив, что это может быть воспринято ею иначе, чем ему бы хотелось, она может подумать, что он собирается ее купить, Игорь зашел в расположенный по-соседству парфюмерный магазин, где остановил свой выбор на скромном французском наборе из мыла и туалетной воды.

Петр обещал ему, что Тамара этим вечером будет дома, но предупредил, что у нее в классе произошла трагедия – убили одноклассника и одновременно отравилась одноклассница, а потому Тома может задержаться из-за поминок.

Так и случилось. Тома вернулась домой в половине десятого вечера. Не зная, кто ожидает ее в гостиной, она заявила с порога:

– Па, я в ванную, поставь чайник, есть ужасно хочется…

Услышав это ее детское: «Па, я в ванную…» – немного капризное и в тоже время милое и ДЕТСКОЕ, Игорь вдруг почувствовал прилив невероятного блаженства, представив, как это существо выйдет сейчас из ванной и войдет в гостиную, как девушка удивится, увидев смирно сидящего в кресле гостя. Интересно, что она скажет, когда он вручит ей розы, которые вот уже почти три часа томятся в ведре с водой (он хотел, чтобы она сама поставила их в вазу, своими ручками).

– Слушай, какой же я кретин – надо было купить торт! Как же я не догадался?

Петр, который все это время и сам сидел как на иголках, делая вид, что чинит фен, нервничал и то и дело заговорщицки поглядывал на Игоря, пытаясь приободрить его. Хотя интуиция подсказывала ему всю тщетность их плана. Не будет Тома женой Сперанского, хоть тресни. У нее есть молодой парень, от которого она приходит вся в засосах, и ни к чему ей сорокалетний мужик… А как стала она груба за последние полгода! С нею же сладу никакого нет: огрызается, дерзит, не скрывает, что курит…

Перепелкин отложил в сторону фен и посмотрел на Игоря почти с жалостью. И зачем они все это затеяли? И что скажет Игорь, когда сам поймет, с кем собрался связать свою жизнь? Да и как могли они вообще так быстро обо всем договориться, когда Тома не знает даже имени Сперанского?! Вот идиоты!

– Послушай, она проголодалась и попросила тебя поставить чайник, а ты все сидишь и чего-то ждешь… Если ты думаешь, что я отступлюсь, то ошибаешься. – Игорь подошел к Перепелкину и зашептал ему на ухо: – У меня есть один план. Скажи, у тебя так бывало, что ты поздно вечером уходил к своей Маше?

– Бывало, конечно, днем-то мне с ней встречаться некогда, а что?

– А то. Поезжай к ней, только предупреди Тому, что я – твой друг, что мне негде переночевать, но ей нечего со мной бояться…

– Да ты с ума сошел! Спятил! Совсем голову потерял!

– Я ничего не терял. Просто надо попытаться создать ситуацию, напоминающую естественную… Уж не думаешь ли ты, что я на нее наброшусь?

– Нет, конечно… Но все равно как-то странно… – Петр оживился, потому что возможность прямо сейчас, закрыв на все глаза, отправиться прямиком к Машеньке и хотя бы на одну ночь забыть о Томе, показалась ему столь заманчивой, что он готов был найти даже в этом, явно абсурдном и опасном предложении Игоря, все, что угодно, лишь бы сбежать отсюда и сбросить со своих плеч груз ответственности за свою непутевую дочь. Но не мог же он согласиться вот так сразу, а потому ему потребовалось около трех минут, чтобы помучить и Игоря и себя, прежде чем он все же дал согласие, но опять же – с видимой неохотой, как того требовала щекотливость положения.

– Ладно, уговорил, только без глупостей… – С этими словами Петр подошел к двери ванной комнаты и громко, чтобы дочь услышала его за шумом воды, крикнул: – Тамара, открой на минутку, мне надо тебе что-то сказать…

* * *

Крымов смог проследить за Ларчиковой до самого дома, в подъезде которого она скрылась, благо дом этот находился всего в трех кварталах от ее собственного.

Выйдя из машины, он вбежал в подъезд и начал едва слышными шагами подниматься по ступенькам (дом был пятиэтажный, без лифта), прислушиваясь к цоканью ее каблучков и пытаясь представить себе ее разрумянившееся от быстрой ходьбы личико, слегка растрепавшиеся волосы, блеск в глазах… И к кому же она так спешила?

В то время, когда он замер, не дыша, на втором этаже, Таня Ларчикова позвонила в квартиру на третьем, ей сразу же открыли, и до Крымова донеслось мужское радостно-взволнованное: «Ну наконец-то!»

Он сделал неимоверное усилие и в два прыжка оказался на площадке между этажами, чтобы успеть увидеть закрывающуюся дверь. Вот, конечно, только что захлопнулась дверь квартиры восемь.

Он снова спустился на второй этаж и позвонил в квартиру, расположенную под той, куда вошла Ларчикова:

– Извините, над вами живет мужчина, мне поручили передать ему деньги, а его нет дома. Я прихожу сюда уже третий раз, но не застаю… И записка с его телефоном куда-то подевалась… Вы не знаете его номер, чтобы я в следующий раз перед тем, как приехать сюда, предварительно ему позвонил?..

Он говорил быстро, скороговоркой проговаривая слова, чтобы испуганная пожилая соседка, так ничего толком и не поняла, но услышал: «Пермитин? Михаил Яковлевич? Так он дома, вы просто плохо позвонили… У него сегодня с самого утра звучала хоровая музыка, знаете, он очень любит слушать хоры, особенно из баховских знаменитых месс… Так вот, он и сейчас дома, может, в ванной человек моется…» – Вежливая и аккуратная старушка улыбнулась, показывая голубоватые ровненькие пластмассовые зубы.

– Наверное, вы правы…

Он дождался, когда дверь за соседкой закроется, поднялся, опасаясь того, что она вздумает за ним подсматривать, на один пролет и позвонил в седьмую квартиру.

– Кто там? – спросили за дверью.

Крымов, продолжая думать о соседке снизу, которая могла его подслушивать, сказал:

– Я принес вам деньги.

И дверь тотчас открылась. Он увидел перед собой худощавую, с измученным лицом женщину. Следы былой красоты при ее образе жизни таяли с каждым часом, с каждым днем (по красному кончику носа он понял, что она пьет).

– Вы с биржи? – спросила женщина, и брови ее при этом поднялись в удивлении.

– Да… Вот, получите и распишитесь. – Он достал из кармана пятидесятирублевую купюру, блокнот и ручку.

– Но у вас же здесь нет ни моей фамилии, ничего…

– Я потом заполню, у меня знаете сколько таких, как вы… Мы будем выдавать пособия по частям, вы не возражаете?

Крымов никогда еще не чувствовал себя таким ослом. И ведь он придумывал на ходу всю эту ахинею исключительно из желания узнать, с кем спит Ларчикова. Это ли не психическое заболевание, зовущееся «чудовищем с зелеными глазами»? Ревность – яд для человека с собственническими замашками. Но откуда может возникнуть ревность к женщине, с которой только что познакомился?

Крымов просто сатанел от своей воспаленной фантазии, выдавая этой несчастной женщине пятьдесят рублей, да еще и предлагая ей расписаться в их получении… Ну надо же было до такого додуматься?

– Вообще-то, все это как-то странно… – пробормотала женщина, закрывая за ним дверь, и Крымов еще какое-то время прислушивался к шлепанью босых ног по полу…

Вернувшись на второй этаж, он приблизил лицо к глазку той квартиры, из которой, как он предполагал, за ним могла подсматривать старушка с голубыми зубами, и состроил такую уморительную рожу, что и сам расхохотался, после чего, подмигнув невидимому соглядатаю, буквально вылетел из подъезда, сел в машину и помчался домой. Какие, к черту, лоси или зайцы? Он сам оголодал, как сотня волков, и никому не отдаст свой ужин!

* * *

Лариса и Сергей внесли своим появлением суету, оживление, много света, шума, и все это, вместе взятое, рассеяло страхи.

– Ну, что я вам говорила? – спрашивала заметно побледневшая от пережитого потрясения Белотелова, с хозяйским видом проходя на кухню и выкладывая из большого пакета продукты, которые они, очевидно, успели купить с Сергеем, заехав в какой-нибудь супермаркет. – А вы не поверили мне, признайтесь! Вы же не поверили, что у меня здесь не квартира, а черт знает что?

– Лариса, я бы хотела, чтобы вы мне все рассказали: кто эта девушка, направлялась ли она к вам и, главное, видели ли вы ее убийцу, то есть человека, который застрелил ее и ранил вас? Это куда важнее того, что вы собираетесь делать… Мне, если честно, не до еды…

– Конечно, я понимаю… У меня в больнице был человек из прокуратуры… Извините, я сейчас… Сергей, – тоном женщины, которая знает, что ей ни в чем не откажут, позвала она Зверева, мывшего руки в ванной, – может, вы приготовите нам что-нибудь?

Юля улыбнулась – ее расчет оказался правильным: Лариса не упустит возможности соблазнить Сергея. Что ж, посмотрим, что будет дальше.

Сергей охотно облачился в фартук, привычным, как показалось Юле, движением повязал его на поясе и взял в руки нож…

Лариса говорила о том, что с ней произошло, уже с совершенно другим выражением лица. Похоже, поездка с Сергеем ее немного развеяла, но теперь, когда она вновь оказалась в привычной, домашней и НЕРВОЗНОЙ обстановке, мрачные мысли отразились на ее внешнем облике мгновенно. Она сразу как-то потускнела, плечи ее опустились, а под глазами появились темные круги.

– Я ждала вас, собиралась показать вам новые капли крови на зеркале, стояла в прихожей и рассматривала их и в это время услышала шаги – кто-то поднимался по лестнице… Ну я и решила, что это вы, тем более что перед этим ВИДЕЛА, как вы направились к подъезду… Представьте себе мое удивление, когда я, открыв дверь, вдруг увидела перед собой девушку, подружку Саши, того самого агента, который помог мне купить эту квартиру… А за ее спиной вдруг возник мужчина в черной маске, знаете, такие черные вязаные шапочки с прорезями для глаз… Она повернулась, и он выстрелил ей прямо в грудь. Через миг я услышала еще один выстрел и почувствовала сильную боль в плече. Он подошел ко мне, но я его как будто и не интересовала. Он прошел, заметьте, не побежал, а спокойно прошел в квартиру… И все… Последнее, что я видела, это его спину. Это был высокий, крепкий мужчина..

– Он мог вас убить…

– В том-то и дело! Я до сих пор не понимаю, что ему было нужно в моей квартире… Боже… – Лариса обхватила ладонями лицо. – Я ведь даже не проверила, все ли на месте! Совсем сошла с ума от страха… Вместо того чтобы обойти всю квартиру, я собиралась готовить.

– А как же вас отпустили с огнестрельным ранением? Болит? Сильно задело?

– Да нет, почти не болит. – Лариса закатала рукав белого шелкового халата, который до сих пор был на ней (место, где было большое кровавое пятно, очевидно, замыли в больнице) и показала туго стянутое повязкой плечо, – пуля прошла навылет, мне потом даже показали эту пулю… Ее нашли где-то здесь, в квартире, на полу… Рана неопасная, поэтому меня и отпустили. Хотя сейчас, когда я снова оказалась здесь, мне кажется, что я напрасно сюда вернулась… Лучше было бы снять номер в гостинице, пожить, так сказать, на нейтральной территории…

– Лариса, скажите, что могло понадобиться от вас этой девушке-агенту? Ведь она шла к вам – в подъезде всего две квартиры…

– Возможно, она хотела предложить мне еще какую-нибудь недвижимость, она ведь думала, что у меня денег – куры не клюют… Помнится, она говорила еще тогда, давно, когда я видела ее с Сашей, о даче или участке на Волге. Но я бы все равно отказалась – у меня больше нет денег, да и дача мне не нужна. Если бы у меня была семья, тогда другое дело, а так…

Лариса изложила все приблизительно так, как и предполагала Юля, – преступнику нужно было лишь окно ее квартиры, чтобы через него выбраться из дома, а выстрелил он в нее лишь для того, чтобы она ему не мешала… Другими словами, не открой она дверь, в нее бы не стреляли, а убийца, возможно, застрелил бы тогда поднимающихся по лестнице Юлю с Сергеем. Эта мысль пришла к Юле только что…

Она не знала, рассказывать Ларисе о двух своих находках – бюстгальтере и зеленом платье, которые она, положив в целлофановые пакеты, спрятала в своей сумочке, или нет? Быть может, есть смысл провести здесь целую ночь, чтобы убедиться в том, что квартира подвержена влиянию полтергейста или телекинеза?

И тут, словно прочитав ее мысли, Лариса внезапно схватила Юлю за руку и зашептала-запричитала, чуть ли не склоняясь к Юлиным коленям:

– Пожалуйста, останьтесь здесь на ночь, не бросайте меня одну… – И уже со слезами в голосе: – Или возьмите с собой, по дороге устройте в гостиницу. Я так больше не могу. ВАМ я рассказала, а кому еще я могу рассказать про чулки и прочую чертовщину? Меня же упрячут в психушку.

– Не упрячут, – неожиданно для себя заявила Юля. Ее добрая душа дала слабинку, и она решила хоть немножко успокоить несчастную Ларису: – Пока вас не было, я тоже кое-что нашла… на полу…

Лариса, замахав руками, словно боялась услышать что-то подобное, чего она не могла принять ни умом ни душой, всхлипнула:

– На полу? Вот-вот, почему-то именно на полу я все ЭТО и нахожу… И что же здесь появилось на этот раз?

– Вот, взгляните, это не ваше? – И Юля вытряхнула из сумки прозрачные пакеты. Лариса быстро схватила тот, что поменьше, и стала разглядывать бурые от крови кружева лифчика.

– Нет, не мой… Взгляните. – Она распахнула шелковые отвороты халата и двумя руками приподняла пышные, с розовыми сосками, упирающимися в тонкое кружево лифчика груди. – А этот носила худая женщина или девушка… Но здесь явно кровь… Вы видите?