Текст книги "Все мы только гости"

Сегодня Тамара решительно подошла к закрытым воротам и нажала кнопку звонка. Ей было страшно.

Она звонила и звонила, но никто не отвечал.

Надо идти к Клавдии, тоскливо подумала Тамара. Медленно отошла от ворот и двинулась по безлюдной улице. Потом зачем-то свернула направо, на боковую улицу, обходя особняк главы местной администрации. Черную пыльную «Тойоту», почти скрытую кустами акации, она увидела случайно. «Тойота» жалась к покосившемуся забору, за тонированными стеклами ничего не было видно, но Тамаре казалось – Сережу поджидает убийца.

Машина стояла между участками на крохотном пятачке. Если бы она принадлежала кому-то из соседей, ее поставили бы поближе к собственным воротам.

Тамара дошла до конца улицы и опять свернула направо, к дому неприветливой тетки Клавдии.

Машина может принадлежать кому угодно. Не станут убийцы светиться на крохотной улице, где каждый незнакомец вызывает вполне понятное любопытство. Или станут?

Она понятия не имела, как ведут себя наемные убийцы.

Самое правильное, понимала Тамара, рассказать сейчас все, что знает, Клавдии, а потом сразу же, немедленно, бежать отсюда, навсегда забыв опасную и ненужную информацию.

Она бы так и сделала, если бы ей не хотелось выйти замуж за Овсянникова. А хотелось ей очень.

Не свернув к дому Клавдии, Тамара подошла к калитке подруги Лины. Подруги, которую знала столько же, сколько себя. На которую злилась, которой завидовала и у которой так удачно и в то же время неудачно отбила Костю.

Костино присутствие Лина ощутила раньше, чем увидела его сидящим на ее собственном крыльце.

– На кладбище была? – спросил он.

– Да. – Лина остановилась, подумала и села рядом на ступеньки.

Когда-то он безошибочно угадывал, где она была, что делала и даже о чем думала. Тогда такое духовное единение казалось ей высшим проявлением любви.

– А потом у Антонины Ивановны?

– Да.

– Как она?

– Нормально.

– Лина… – Ему важно было объяснить ей, что она единственная его женщина, его половина. Только с ней он может быть самим собой, настоящим, только ее слова и мысли понятны ему, как его собственные. И лишь это имеет значение, а все остальное – ерунда. Было и прошло, и никогда не повторится.

– Костя! – Лине не хотелось никаких объяснений. Она наобъяснялась со Стасом на всю оставшуюся жизнь.

Они одновременно повернули головы на стук калитки.

– Привет, – поморщилась Тамара. Тонкие каблуки увязали на садовой дорожке, и ей пришлось идти на носках.

– Привет, – в один голос ответила парочка на крыльце.

– Лин. – Тамара постаралась, чтобы голос не дрогнул. Она совсем не ожидала увидеть здесь Костю, и его присутствие почему-то больно ранило. Впрочем, сейчас ей было не до Кости и даже не до сердечных ран. – Ты не знаешь, Сережа не у Клавдии?

– Знаю, – за Лину ответил Костя. – Не у Клавдии. В Москву уехал на три дня.

– Откуда ты знаешь? – Голос у Тамары все-таки дрогнул, то ли от собственных пугающих мыслей, то ли оттого, что здесь оказался Костя, а она получилась лишней.

– Я его встретил… – Костя прикинул, – позавчера. Он к матери приходил. Сказал, на три дня в Москву уезжает. Вчера, стало быть, отбыл.

– А телефона его у тебя случайно нет?

– Телефона нет.

Тамара, кивнув на прощанье, скрылась за плотной июльской листвой.

Раньше с Костей Лине было легко и разговаривать, и молчать. Сейчас разговаривать было легко, а молчать тягостно.

– Пойду, – поднялась она.

– Лина…

– Пока, Кость. До завтра.

Она боялась, что он так и останется сидеть на крыльце, но, когда украдкой посмотрела в окно, его там уже не было.

В том, что фотоаппарат, восемь лет валявшийся без употребления, будет работать, Лина сомневалась. И все-таки, посмотрев во всех возможных местах, куда бабушка могла его убрать, но так ничего и не обнаружив, расстроилась. Фотоаппарат в том давнем несчастливом году ей подарили родители перед самым отъездом. Тогда Лина снимать любила и дорогому цифровому аппарату очень радовалась.

Как хорошо тогда было фотографироваться у яблони-китайки. Расколотая накануне грозой, она стояла еще вся зеленая, и яблоки на отломанной веке бабушка хотела собрать на повидло.

Фотоаппарата Лина не нашла, зато долго рассматривала старые снимки в тяжелых альбомах, пока совсем не стемнело.

Вторник, 3 июля

Тропинин уже знал, что большой пляж, на котором обычно отдыхают горожане, находится выше по течению и гораздо ближе к гостинице, но зачем-то поплелся опять на вчерашнее место. Вышел он сегодня гораздо позже и вчерашнюю девушку увидеть не ожидал, впрочем, он вообще о ней не думал, но столкнулся с ней у того же моста через ручей. Увидел тоненькую фигурку, вежливо кивнул и отчего-то обрадовался. Даже неприятности на заводе перестали навевать тоску.

А неприятности были. Вчера директор мямлил, мялся, но потом уже за рюмкой специально для таких случаев привезенного Тропининым из Москвы коньяка признался – пока не приедет хозяин, Овсянников Сергей Михайлович, акты сдачи-приемки он подписать не может. Овсянников должен приехать завтра-послезавтра, но всей бригадой торчать без работы – для фирмы последнее дело. Заказов много, людей не хватает. И отпустить бригаду нельзя, хоть трудились люди и добросовестно, а засбоить аппаратура при сдаточных испытаниях может, от этого никто не застрахован.

Как и вчера, Тропинин шел за девушкой чуть поотстав. Легкий теплый ветерок раздувал ее рыжеватые волосы, и она время от времени откидывала их с лица правой рукой. В левой она несла босоножки, а шла босиком. Тропинину тоже очень захотелось пройтись босиком, но он не стал – пока будет разуваться, девушка уйдет далеко вперед, шла она быстро. Не бегом же ее потом догонять.

Он смотрел ей в спину и боялся, что она почувствует его взгляд и увидит в этом что-то не совсем приличное, словно у него, Тропинина, других дел нет, кроме как девицам в спину пялиться. Не смотреть на нее ему было трудно, она отчего-то напоминала ему нежную сказочную фею, очень хотелось снова заглянуть в ее синие глаза, и он потешался над собой за это.

Темную машину в кустах Тропинин заметил случайно. «Тойота» стояла метрах в трех от дороги и была скрыта кустарником. Наверное, будь он один, и внимания на нее не обратил бы, но сейчас Тропинин как-то сразу подобрался, в два шага догнал девицу и зло спросил:

– Что вы одна болтаетесь где попало? Приключений ищете?

Она посмотрела на него с удивлением и еле заметно улыбнулась. Его ослепила синева ее глаз.

– Я всю жизнь хожу на речку по этой дороге. Здесь другой просто нет.

– Ну так одна не ходите!

– Спасибо. – Она опять еле заметно улыбнулась. – Я подумаю.

Сегодня бывший попутчик отчего-то очень смущался, и Лину это забавляло. Даже настроение, много месяцев бывшее никаким: ни плохим, ни хорошим, – Лина знала, что это признак затянувшейся депрессии, – сделалось вдруг радостным и полным ожидания, как в юности.

Как и вчера, они оказались одни на берегу. Как и вчера, она медленно входила в прохладную, несмотря на многодневную жару, воду. Неспешно поплыла на противоположный берег.

Тропинин нырнул, доплыл до середины реки, вернулся и наблюдал за ней с берега. Ему вдруг отчаянно захотелось узнать, замужем ли она. И он подумал, что, будь он ее мужем, ни за что не отпустил бы ее одну. Ни на речку, ни в отпуск.

– Я вас провожу, – шагнул он к ней, когда она, наплававшись, подхватила босоножки и брошенную на траву одежду.

– Спасибо, это лишнее.

– Я вас провожу. – Он смотрел мимо нее, давая понять, что возражать бесполезно. Ему не нравилась машина, спрятавшаяся в кустах у дороги.

Она молча пожала плечами – как хотите, и босиком зашагала по дороге.

Машины в кустах не было.

– Давайте познакомимся, что ли, – уже у моста, как дурак, предложил он. – Павел. Тропинин.

Нужно было назвать отчество, запоздало спохватился он. Сорок лет, не мальчик.

– Полина. – Лина остановилась на мгновение, и он опять поразился синеве ее глаз.

– Поля?

– Лина.

– Красивое имя, – похвалил он. Что-то он сегодня несет ахинею. Она может подумать, что для него норма подъезжать к незнакомым девицам. Он разозлился на себя и дальше шел молча. Впрочем, это оказалось еще глупее самых глупых слов.

Она остановилась у калитки внушительного добротного полутораэтажного дома:

– Спасибо. Я пришла.

– Вы каждый день ходите купаться? – Ему вдруг очень захотелось ее удержать.

– По настроению. Спасибо. До свидания.

Она исчезла за поворотом узкой дорожки. Тропинин потоптался и, ориентируясь по солнцу, медленно пошел по нешироким улицам по направлению к гостинице.

Вставать было лень, Тамара любила понежиться в постели. Лежала, размышляла, что делать – очень уж не хотелось снова идти к Клавдии. Встала, только когда почувствовала, что проголодалась. Пока готовила завтрак, решила окончательно, что отправляться к Клавдии надо сегодня же.

Клавдию Тамара никогда не любила, железная была тетка, ничего не скажешь, людей насквозь видела и в выражениях не стеснялась. На выражения Тамаре было наплевать, она и сама за словом в карман не лезла, а вот помешать ей Клавдия вполне могла, Сережа с матерью считался. Клавдия Тамару тоже с детства недолюбливала. Впрочем, она вообще мало кого любила, разве что Линку немного выделяла. Ну оно и понятно, к Лининой бабке Полине Васильевне Клавдия как раз по-соседски хорошо относилась, в подруги набивалась, а с другими только здоровалась сквозь зубы.

Как ни странно, о том, что Сергей местный олигарх, Тамара узнала случайно. Неслась куда-то с бумагами и столкнулась с ним в длинном коридоре областной администрации. Сережа сразу ее узнал, заулыбался, даже за плечи приобнял на какое-то мгновение, как родную. Тамара тогда только отметила, что из долговязого парня он превратился в очень представительного мужчину.

– Ты откуда его знаешь? – спросила у нее Светка Милова, приятельница из соседнего отдела.

– Бабки моей сосед. Ничего мужик, правда?

– Угу. – Светка как-то странно на нее посмотрела. – Он может нас всех тут купить. Только мы ему на фиг не нужны.

– Он что, богатый? – удивилась Тамара. Странно, ведь к бабке она ездила часто и Сережу встречала часто, а видела в нем только захолустного провинциала.

– Да уж не бедный, – засмеялась Светка. – Я бы от такого не отказалась, даже если бы он уродом был, а он вон какой… Красивый.

Красивым Сергея назвать можно только с некоторой натяжкой, обычный мужик, крепкий, с хорошей фигурой и простецким лицом. Впрочем, тогда для нее красивым был только один человек – Иван Болотников, Тамарин начальник и смысл ее жизни.

Тамара решила рассматривать Сергея как запасной вариант. Считала, дура, что в момент отобьет его у любой деревенской клуши. Она была уверена, что заинтересоваться Сережа может только своей, местной. Чувствовала, что никакая столичная красотка ему на фиг не нужна, будь хоть «Мисс мира», хоть нобелевская лауреатка. Конечно, в жизни всякое бывает, но все-таки к столичной публике тянет тех, кто метит в столице остаться, а Овсянникову и здесь неплохо. Сейчас Тамара больше всего жалела времени, потраченного на Ивана.

В Болотникова она влюбилась сразу и так сильно, что превратилась в настоящую дуру. Он был «блатным», естественно, другие в администрацию не попадали, во всяком случае, на руководящие должности. Потом она узнала, что его отец подвизался где-то в строительном бизнесе, выдающихся капиталов не нажил, но полезными знакомствами оброс.

Иван был красив по-настоящему грубой мужской красотой. Еще он был безукоризненно одет, безукоризненно вежлив и по-старомодному учтив с дамами.

Она получила Ивана, почти не прилагая к этому усилий, и прожила два счастливых года, пока вдруг не поняла, что Иван глуп, труслив и жаден.

Дурак и ничтожество.

Конечно, слабости своего любовника Тамара видела и раньше, но даже пользовалась ими. Он был нерешителен, и Тамара решала за него. Он долго колебался, и Тамара убеждала его принять нужное ей решение. На самом деле, ему требовалась няня, и Тамара с удовольствием справлялась с этой ролью.

Любовь прошла еще быстрее, чем возникла, в один день, когда она узнала, что Иван позволил впутать себя в передел собственности. Тамара была умнее своего возлюбленного и потому понимала, что эти игры смертельно опасны даже для людей по-настоящему сильных и решительных.

Для Ивана же, трясущегося после каждого «отката», игры эти были просто непосильными.

Тамара с удовольствием доела молодую картошку, вымыла посуду, надела купальник, взяла купленный недавно дамский роман и улеглась в гамак, привязанный в тени двух старых яблонь.

Читать было лень, она накрыла книжкой глаза и почему-то почувствовала, что план ее удастся. Ивана она любила сильно, даже самой удивительно. Только жизнь она любит гораздо больше.

Бабушкиного друга Николая Ивановича Лина застала в сарайчике, давно переделанном под мастерскую. Всю жизнь проработавший в милиции, Николай Иванович слесарничать любил и маленькую Лину когда-то учил выполнять нехитрую мужскую работу: гвоздь забить, стул починить.

– Ну наконец-то, – проворчал, обнимая ее, постаревший, ставший вроде меньше ростом Николай Иванович. – Я уж думал, ты не придешь.

– Это невозможно, – улыбнулась Лина, – чтобы я к вам не пришла. Откуда вы узнали, что я приехала?

– Работа у меня такая, все знать. Навыков еще не потерял. Как живешь? – Старик повел Лину в дом. – Давай-ка выпьем с тобой. Помянем бабушку. Ты что предпочитаешь, вермут покупной или наливку прошлогоднюю?

– Наливку.

– Как живешь, Лина? – Николай Иванович поставил на стол нехитрую закуску: колбасу, помидоры.

– В иностранной фирме работаю.

– Это я знаю, мама твоя говорила. А… вообще?

– А вообще плохо, – покачалась на стуле Лина. Она уже забыла свою детскую привычку покачиваться на стуле. – Буду с мужем разводиться.

Странно, что ей так легко говорить о своей неудавшейся жизни с посторонними людьми. Впрочем, какие же они посторонние?

– Есть из-за чего?

– Есть. Только объяснять не хочется.

– Ну, не хочется – не объясняй. Помянем бабушку.

Выпили из старинных стеклянных рюмок и помолчали.

– Столько лет прошло, а никак не привыкну, что нет Полины, – совсем как недавно Антонина Ивановна, признался Николай Иванович. – Я ведь бабку твою всю жизнь любил. Два раза к ней сватался, когда совсем молодые были и когда она вдовой осталась. Знала?

– Нет, – покачала головой Лина.

– Было такое дело, – вздохнул он и задумался. – Хоть она мне и отказала два раза, а ближе нее у меня никого не было. Да ты сама знаешь. Кто бы мог подумать, что она уйдет так рано… Мы с ней как раз накануне обсуждали, как бандюганы город поделили.

– Наш город? – удивилась Лина.

– Наш, конечно.

– А разве у вас тоже мафиозные войны были? – удивилась Лина.

– Ну, войны – не войны, а половить рыбку в мутной воде многим хотелось.

– Надо же! Расскажите, Николай Иваныч, мне очень интересно.

– Вот и Полину это интересовало. Группировки были две: Леньки Ковша, то бишь Леонида Ковшова, и Сереги Овсянникова. Ковшовские – обычная шпана, ларечников обирали, ни на что больше не годились. А у Сережки ребята посерьезней были, бывшие армейские, те фермеров прикрывали. И понемножечку городскую недвижимость к рукам прибирали. Сережа-то сейчас хозяин завода, знаешь?

– Слышала.

– Вот так. Хозяин завода и местная власть. Тогда какие-то трения между бандами происходили, но без крови, по-тихому. А потом труп Ковша в реке обнаружили, и Овсянников стал хозяином.

– Он убил? – ахнула Лина. – Ни за что не поверю. Этого не может быть. Сережа щенков бездомных на станцию кормить ходил каждый день, не мог он человека убить из-за того, что какие-то сферы влияния не поделили.

– Ну, что не мог, тут я с тобой не соглашусь, – усмехнулся старый милиционер. – Человек может много такого, что трудно предположить. Но он Ковша не убивал. Это точно. И никто из его компании тоже. Мы их алиби тщательно проверяли, все чисто. Они тогда караулили фермерские хозяйства.

– А кто же убил?

– Не знаю, Лина. Сам с тех пор голову ломаю. Ковша отравили, а утопили уже труп.

– Чем отравили?

– Снотворным. Не совместимым со спиртным.

– Так, может, он… сам?

– Вряд ли, – покачал головой Николай Иванович. – Ему снотворное без надобности при такой-то дозе алкоголя. Нет, Лина, убили Ковша. Только неизвестно, кто так для Сереги Овсянникова постарался.

– А когда это произошло?

– Труп нашли четвертого августа, а смерть наступила дня за два до этого. Летом, перед тем, как твоя бабушка умерла.

Бандита Ковша убили как раз тогда, когда Лина приезжала сюда в последний раз.

Она еще долго сидела со стариком и только уходя поинтересовалась:

– Николай Иваныч, вам бабушка про мой фотоаппарат ничего не говорила? Я его найти не могу.

– Ничего. А что, дорогой аппарат?

– Нет. Это я так. Ерунда.

Почему-то ей не давало покоя отсутствие фотоаппарата.

Лежать было скучно. Тамара сходила за плеером, сунула наушники в уши, опять улеглась в гамак и стала слушать музыку.

Неладное она почувствовала с месяц назад. Иван сделался задумчив, неразговорчив, ей улыбался загадочно и смотрел мимо. Она, конечно, решила, что он завел себе бабу. А что еще думать-то?

Сейчас ей смешно вспоминать свой тогдашний ужас. Ей казалось, она умрет без Ивана, и следить за ним она стала только потому, что очень хотелось убедиться – никакой бабы у него нет.

Тем роковым вечером Иван зашел в отдел, как обычно, делая вид, что по делу, подошел к ее столу и тихо прошептал в ухо:

– Я отъеду ненадолго. Дома встретимся.

Они уже давно жили «гражданским» браком. Тамара хотела брака настоящего, но Иван не спешил, а она не настаивала. Знала, что без нее, без ее опеки он и дня не протянет. Привык, что она с ним нянчится, как с младенцем.

Пока Иван садился в их «Опель», который они оставляли на служебной стояке, Тамара поймала бомбилу и спокойно доехала за ним до ресторана, где они изредка бывали. Выждала минут десять, тихонечко вошла в почти пустой зал и села весьма удачно, ее скрывала нелепая пальма в кадке, а спину Ивана она видела хорошо. Он долго сидел один и очень нервничал, менял позу, барабанил пальцами по столу. Тамара уже решила, что удачно начавшаяся слежка ни к чему не приведет, когда, в очередной раз подняв глаза, увидела рядом с Болотниковым мужчину.

Мужчину этого, Всеволода Валерьевича, она узнала через несколько минут, он изменился за те годы, что Тамара его не видела. В девяностые он руководил охраной рынка, на котором торговала мать. Школьницей Тамара бывала там почти каждый день. Мать добросовестно платила положенную сумму, охранников хорошо знала, и Тамара их знала, она уже тогда была наблюдательна и умела делать выводы. На рынке все было чинно, спокойно, охранники с Тамарой шутили, угощали конфетами, некоторые даже помогали ей с уроками. Училась она всегда с трудом.

Всеволод Валерьевич – правая рука настоящего хозяина рынка, о котором никто никогда не говорил, словно его и не существовало. В последние несколько лет Тамара на рынке почти не бывала, но знала, конечно, что хозяин уже давно почти олигарх, что мнение его для действующей власти является если не определяющим, то весьма значимым. А Всеволод Валерьевич по-прежнему является его правой рукой.

Можно было уходить, Иван ей не изменял, он просто ввязался в какие-то игры, о которых не сегодня-завтра сам же расскажет. Она с удовольствием съела салат, который до этого только поковыряла, подумала и заказала десерт: мороженое с кусочками фруктов.

Жизнь опять стала ясной, понятной, а Тамара влюбленной и счастливой. Если бы она ушла тогда сразу же, она и сейчас была бы влюбленной и счастливой.

Тамара доела десерт, наблюдая, как Всеволод Валерьевич без конца говорит с кем-то по мобильному, расплатилась и тихо вышла из пустого зала.

Еще одного человека, которого тоже почти забыла, она увидела, спустившись со ступеней ресторана. Но она не почувствовала ужаса.

О том, что забыла зарядить мобильный, Лина вспомнила случайно, и сразу пополз ставший привычным за последние годы вязкий страх. Она давно старалась ничего не забывать и ничего не упускать из виду, потому что любая ерунда вроде отключенного телефона могла вызвать самый настоящий скандал.

А ведь впервые Лина подумала о разводе год назад. Нет, еще не о разводе, только о том, что без Стаса ей лучше. Тогда они со Стасом поссорились как раз из-за отключенного телефона. Вернее, начали из-за телефона, а потом наговорили друг другу столько, что повод уже значения не имел.

У Лины разрядился телефон. Придя с работы, она сунула его в зарядное устройство, позвонила Стасу, но тот оказался недоступен, и занялась обычными домашними делами.

– У тебя отключен мобильный? – спросил муж, едва отперев дверь.

– Да, – крикнула она из кухни. – Разрядился. Я его заряжать поставила. Я тебе звонила, но ты, наверное, в метро ехал.

– Ты это специально сделала? – с тихим бешенством спросил Стас, раздевшись и войдя в кухню.

– Что сделала? – не поняла Лина. Вернее, поняла, конечно, только не хотела верить, что вместо тихого вечера после изматывающего трудового дня ее ждут еще более изматывающие объяснения.

– Ты ведь специально отключила телефон? Чтобы я поволновался, да?

– Стас, – устало произнесла Лина. – Ну что ты несешь? Зачем я стала бы отключать мобильный? Мне ведь не только ты звонишь, родители могли позвонить. Да мало ли кто.

– Значит, ради родителей ты можешь следить за телефоном, а ради меня нет?

– Знаешь, Стас, мне иногда кажется, что ты ненормальный. – Конечно, этого не стоило говорить, но она слишком устала на работе и ждала тихого вечера, поэтому и не сдержалась.

– Я? – усмехнулся он. – Наверное, если на тебе женился.

Он еще что-то говорил, и Лина говорила. Тогда и подумала впервые, как хорошо было бы дома одной, без него.

Тогда она не придала значения этой мысли. Они помирились, Стас просил прощения, и она просила, он вытирал ей слезы, обнимал, и вечер окончился вполне мирно.

Лина знала, что истериком в полном смысле этого слова Стас не является. Он был заботлив, не позволял ей носить тяжести, никогда не забывал поздравить ее с их семейными праздниками. Для кого-то он мог стать прекрасным мужем. Какая-нибудь «другая» в той же ситуации с телефоном кинулась бы ему на шею и сразу начала бы каяться, и он не стал бы разговаривать свистящим шепотом, и они провели бы прекрасный семейный вечер.

С Линой они ссорились постоянно. Может быть, потому, что по-разному смотрели на жизнь. А может, просто потому, что Лина никогда не любила Стаса так, как любила Костю.

Она приладила зарядное устройство на кухонном столе. Посмотрела в телефон – звонка от Стаса не было, и слава богу.

Ей не стоило выходить за него замуж. Просто тогда ей казалось, что она нашла свое счастье. И очень хотелось забыть Костю. Совсем забыть.

Лина поднялась на второй этаж – его пристроил папа, когда у родителей появились лишние деньги, лет десять назад. Нет, двенадцать. Бабушка утверждала, что размеры дома ее вполне устраивают, но родители настояли. Комнатные перегородки на втором этаже так и не сделали, частично перетащили туда старую мебель, но, как ни странно, получились несколько уютных уголков.

Здесь бабушка оборудовала себе нечто вроде рабочего кабинета. Заполняла счета, писала письма многочисленным подругам, школьным, институтским или совсем случайным, как тетя Римма, с которой она познакомилась на отдыхе в каком-то санатории.

Перерыв письменный стол, Лина в задумчивости постояла у окна. Если бабушка интересовалась тогдашними событиями, должны были остаться хоть какие-то следы этого интереса. Газеты, например. Родители из ее стола ничего не выбрасывали, папа несколько раз просил Лину, чтобы она разобрала бумаги. Родители вообще очень хотели, чтобы она продолжала считать бабушкин дом своим.

Она и считала. Только боялась увидеть Костю.

Лина спустилась вниз, на крыльце выкурила сигарету, переоделась из шортов в легкие брюки и блузку и отправилась в городскую библиотеку.

Готовить тоже было лень. Тамара опять сделала салат из огурцов и помидоров, достала из холодильника кусок колбасы, пожалела, что нет хлеба, и с удовольствием съела отличный обед для бедных.

Вообще-то готовила она хорошо. Во всяком случае, для Ивана очень старалась, блюда подавала не хуже, чем в ресторане.

Если бы она не увидела тогда у входа в ресторан Филина…

Про Филина Тамара узнала случайно, еще школьницей. Ошивалась у матери на рынке, любовалась новеньким мобильным телефоном – тогда они не у всех были. Ей мобильный подарил тогдашний материн «муж» дядя Шурик. Он вообще был самым лучшим из всех материных «мужей», Тамара очень хотела, чтобы он оставался подольше. Мать-то каждый раз надеялась, что очередной «муж» будет как у всех других, навсегда, но Тамара чувствовала – это ненадолго. Откуда у нее появилось такое знание, она и сама не понимала, но чутью своему верила.

Вообще-то у матери все «мужья» были неплохими, Тамару никогда ничем не обижали, да она и не позволила бы, поскольку дочку любила и матерью была хорошей. Может, права бабка, на роду им написано быть несчастливыми. Одинокими. А ведь красавицы, и мать, и бабка, и сама Тамара…

Тамара любовалась новеньким мобильником, а дядя Шурик – он работал в охране рынка – о чем-то разговаривал с матерью, прислонившись к прилавку с одеждой. Мать, как обычно, попеняла ему, чтобы не прислонялся, не загораживал прилавок от покупателей, когда мимо прошел незаметный паренек. Худенький, невзрачный. Тамара, хоть и была примерной девочкой, на молодых людей все-таки поглядывала и мечтала о мужчине крупном, сильном. Таком, чтобы все боялись.

– Филин, – прошептал дядя Шурик.

– Что? – не поняла мать.

– Тише! Потом, – оборвал ее Шурик, и Тамара насторожилась, он никогда на мать не покрикивал.

Поздно вечером, когда старшие думали, что Тамара спит, Шурик рассказал, что Филин этот киллер, причем киллер настоящий, на больших людей работает. Тамара не запомнила бы этого разговора, если бы в голосе дяди Шурика не расслышала по-настоящему тревожные нотки.

Дядя Шурик давно исчез из Тамариной жизни, а Филина у ресторана она узнала мгновенно…

Увидев его, Тамара совсем не испугалась. Шел Филин к Всеволоду Валерьевичу, потому что больше в зале просто никого не было. Ну и что? Мало ли за какой надобностью может встречаться бывший руководитель охраны с тем же Филином, или как там его зовут на самом деле?

В свое время обстановка на рынке была тихая, но Тамара уже тогда понимала, что тишина эта дается не даром, и это спокойствие обеспечивается чьими-то мощными интересами, и обо всем этом лучше не знать. Вот и сейчас существуют вещи, о которых лучше не знать.

Она поймала машину, обнаружила дома задумчивого Ивана и только за ужином, когда он наконец-то стал выкладывать ей события последних недель, почувствовала настоящий ужас. Глупенький, не знающий жизни ее возлюбленный взахлеб рассказывал, что они скоро разбогатеют. Надо только помочь нужным людям правильно оформить документы на завод Овсянникова. Ты о нем должна знать, говорил Иван, завод находится в городе, где бабка твоя живет.

Тамара Сережу Овсянникова знала с самого детства, поэтому молча поднялась из-за стола и стала не торопясь, спокойно собирать свои вещи.

– Ты что, Том? – не понял Иван.

– Я от тебя ухожу, – спокойно объявила она.

– Что?! – опешил он. – Ты с ума сошла?

– Я хочу иметь семью, – процедила Тамара, удивляясь, что от немыслимой любви не осталось ничего, сразу и навсегда.

– Тома… – Он не мог поверить в происходящее. – Томочка, ну давай поженимся!

Она ушла, не утруждая себя объяснениями. Да и что объяснять? Что он дурак и ввязывается в то, что ему не по уму? Что Сережа Овсянников, то есть Сергей Михайлович, не тупой браток-рэкетир и то, что ему принадлежит, просто так не отдаст?

То есть сначала она попыталась объяснить. Сказала, что в противозаконные игры ввязываться не станет ни за какие деньги, но Иван не понял. Стал утверждать, идиот, что им это ничем не грозит, нес какую-то чушь, ей даже слушать было противно.

Никто и никогда не даст ему денег, тем более больших, настоящих. Прихлопнут как муху или заставят всю оставшуюся жизнь отрабатывать бандитские подачки.

Ей так захотелось рассказать обо всем Сереже Овсянникову, рассказать и почувствовать себя в безопасности, что она поехала к бабке в тот же вечер.

Она только удивлялась, что так долго не пыталась поменять Ивана на Сережу.

Но вот с Сергеем так до сих пор и не встретилась.

За хлебом все-таки сходить надо. Тамара нехотя оделась, подкрасила губы – ненакрашенной она не ходила никогда и никуда – и отправилась в ближайший магазин.

Неожиданно Тамара почувствовала неприятный холодок – плохо, если Сергей узнает, что когда-то она отбила у Лины Костю. Конечно, все это дела давно минувшие, но сейчас Тамаре хотелось, чтобы Овсянников ничего не знал. Да он и не может знать, едва ли Полина Васильевна рассказала Клавдии, почему внучка ни с того ни с сего уехала, не успев приехать. Или рассказала?

Тамара купила восхитительно пахнущую буханку черного хлеба, не удержалась, отломила кусочек от корочки, съела и, перейдя на теневую сторону утопающей в зелени садовых деревьев улицы, медленно пошла домой.

Она отметила, конечно, что входная дверь оказалась открытой, но испугаться не успела, только удивилась – ей казалось, что дверь она заперла. Испугалась она через мгновение, когда сидевший на ее кухне Филин ласково произнес:

– Привет.

Библиотека почти не изменилась. Сделали ремонт, заменили книжные шкафы, но сама атмосфера тихого спокойствия осталась прежней, как при бабушке. Она раньше заведовала библиотекой, и Лина приходила сюда почти каждый день. Теперь заведующей стала бабушкина подруга.

– Здравствуйте. Антонина Ивановна работает сегодня? – обратилась Лина к сидевшей в углу за стойкой совсем молоденькой девушке.

– Работает, – кивнула та, разглядывая Лину, и хмуро спросила: – А зачем она вам?

– Я ее давняя знакомая.

– Линочка, – обрадовалась появившаяся из глубины книжного зала Антонина Ивановна. – Заглянула ко мне? Вот умница. Хочешь чаю? У меня есть пирожки и печенье, сама пекла.

– Спасибо, – отказалась Лина. – Жарко очень. Я печенье сухим пайком возьму. Антонина Ивановна, я у вас кое-что спросить хочу.

– Пойдем. – Новая заведующая провела Лину в кабинет, совсем не изменившийся, почти такой же, как при бабушке. – Столько лет прошло, а все-таки не хватает мне Полины. Поговорить не с кем, я да две молодые девчонки, вот и вся библиотека. Что случилось-то?

– Ничего не случилось, – успокоила ее Лина, присаживаясь за стол напротив нее. – Мне Николай Иванович сказал, что бабушка интересовалась вашими тогдашними событиями. Вам она ничего не говорила?

– Какими событиями? – не поняла Антонина Ивановна. – Она всегда всем интересовалась, и политикой, и вообще.