Текст книги "Все мы только гости"

– У вас бандита какого-то там летом убили…

– А-а, было такое. Убили одного парня, я уже не вспомню, как его звали. Убийц, по-моему, так и не нашли.

– А бабушка с вами про это убийство не разговаривала?

– Разговаривала, наверное. У нас редко кого убивают, ты же знаешь. Но такого, чтобы она как-то по-особому этим интересовалась, я не припомню.

– Антонина Ивановна, можно я тогдашние газеты посмотрю?

– Смотри, конечно, – улыбнулась старая женщина. – У нас и ксерокс есть, печатай, если что заинтересует. Хочешь убийцу поискать?

– Сама не знаю, чего хочу, – призналась Лина.

Ничего нового из газет она не узнала. Труп Леонида Ковшова, предпринимателя, был обнаружен в реке рыбаками, убийц так и не нашли. Она зачем-то отксерила себе фотографию Ковшова, лицо вроде бы казалось знакомым. Впрочем, у нее плохая память на лица.

С Костей она столкнулась, едва выйдя из библиотеки, и по дороге к дому опять почувствовала, как тягостно с ним молчать.

– Ты когда уезжаешь? – не выдержала Лина.

– Это зависит от тебя, – задумчиво произнес он. – Я без тебя не поеду.

– Костя, – попросила Лина. – Перестань. Это невозможно, и ты прекрасно это понимаешь.

– Почему? – Он остановился и одной рукой повернул ее к себе. – Я люблю тебя. И ты меня любишь. Почему мы не можем начать все сначала?

Еще совсем недавно Лина была уверена, что, несмотря ни на что, любит Костю и будет любить вечно. Теперь она так не считала.

– Сейчас мы с тобой совершенно чужие люди.

– Я люблю тебя.

– Нет, – уверенно произнесла Лина. – Не любишь.

– Откуда ты знаешь? – криво усмехнулся он.

– Знаю.

Любил бы, не стал бы ждать столько лет, давно приехал бы в Москву и сделал все, чтобы она его простила. Во всяком случае, попытался сделать.

– Я не мог к тебе приехать. – Он так и не разучился угадывать ее мысли. – Мне было невыносимо видеть тебя замужней.

– Хватит, Костя. Не надо. Я тебя прошу. – Лина остановилась, взявшись рукой за собственную калитку.

– Пойдем на речку?

– Я уже купалась сегодня.

– Ты поэтому не ходишь со мной купаться?

– Что? – не поняла Лина.

– Ты не ходишь со мной купаться, чтобы показать мне, что мы чужие люди? – Сейчас он поразительно напоминал ей Стаса. То же выражение глаз, тот же наклон головы. Те же слова.

– Я хожу на речку одна, – терпеливо объяснила Лина. – Потому что люблю купаться утром, до жары, а ты любишь поспать. Раньше любил, во всяком случае. А я привыкла жить, не сверяя с тобой свои поступки. Извини, если тебя это обидело. Пока, Костя.

Лина толкнула калитку и, не оглядываясь, пошла к дому.

– Привет, – повторил Филин. – Заходи и закрой дверь.

Тамара прикрыла дверь, переступив непослушными ногами, и почему-то со злостью подумала о Лине – та на ее месте, наверное, упала бы в обморок от ужаса, и ей было бы не так страшно, как сейчас Тамаре. И вообще, к Линке никакой Филин никогда бы не пришел, она киллеров только в кино видела, а на рынок ходит лишь покупать продукты и знать не знает, что значит стоять за прилавком в любую погоду.

– За хлебом ходила? – Филин посмотрел на целлофановую сумку с торчащей из нее буханкой. – Это хорошо, я без хлеба есть не люблю.

Он шел за ней от самого вокзала, слабо маскируясь, и не сразу понял, что ему наблюдать за ней приятно – девка была по-настоящему красивой – и почему-то даже весело. Это было совершенно ненужно и даже очень опасно, Филин попробовал призвать себя к порядку, но не смог. Сейчас ему тоже было приятно и весело на нее смотреть.

«Он не убьет меня, – почему-то подумала Тамара. – Сейчас точно не убьет».

– Садись, что ты в дверях застыла?

Тамара с трудом, как старушка, передвигая ноги, подошла к столу, поставила сумку с хлебом, помедлила и села напротив Филина.

– А почему ты не спрашиваешь, кто я? Ты меня узнала, золотце?

Тамара кивнула, сглотнув слюну:

– Нет. То есть да. Я видела вас недавно… у ресторана «Долма»… Это не здесь…

Он прикрыл глаза – помню, что не здесь.

Пусть он думает, что ей ничего о нем не известно. Только бы не догадался, что она знает о нем со времен дяди Шурика.

Лицо у него было самое обычное, даже не злое. Она цепенела от ужаса, глядя на его лицо.

– И сразу запомнила? – усмехнулся он.

– Да. У меня хорошая память на лица. Я занималась рисованием. – Это была и правда, и неправда, она действительно когда-то ходила в художественную школу, только особой памятью на лица никогда не отличалась.

– Что же ты делала в ресторане «Долма»? И как оказалась в этом городе? Рассказывай, рассказывай, золотце. Подробно, время у нас есть.

– Следила за своим женихом, – буркнула Тамара. – У меня жених, Иван Болотников, мы с ним работаем вместе.

Филин кивнул – знаю про такого.

– Я думала, он девку завел, проследила за ним, а он в ресторане с каким-то мужиком встречался. Вот и все. Я успокоилась и решила поехать домой. А когда выходила, вас встретила.

Филин хмыкнул и покачал головой. Тамаре показалось, что он ей верит. Впрочем, она говорила истинную правду.

– Ну, а здесь ты как очутилась?

– К бабушке приехала. У меня бабушка здесь живет.

– Не зли меня, золотце, – укоризненно попросил он. – Рассказывай.

– Я не хотела во все это впутываться. – Тамара подняла на него глаза и вздохнула. – Мне Иван все рассказал, ну… что у Сергея Овсянникова нужно завод отобрать. Я Сережу с детства знаю, он ничего своего просто так не отдаст. И жениха своего знаю, у него против Овсянникова никаких шансов. Вот я и уехала к бабушке от греха подальше.

– А к Овсянникову вчера зачем ходила? Предупредить решила?

Тамара кивнула.

Не зря она обратила вчера внимание на черную «Тойоту» у дома Сережи. Впрочем, машина могла и случайно там оказаться, наверное, у Филина есть свои методы наблюдения.

– Занятно, – усмехнулся он. – Ты ведь меня утром на площади узнала?

– Нет, – соврала Тамара. – Сначала не узнала. Лицо показалось знакомым. Потом вспомнила, что видела вас недавно у ресторана, когда за Иваном следила.

– Ну ладно. – Кажется, он поверил. – На площади что делала?

– Бабушку провожала. Она в областную больницу поехала.

– Надолго?

– Как получится. Ее на обследование направили. Дня на три, наверное. Не знаю.

– Бабуля твоя, если вернуться надумает, позвонит?

– Да, – заверила Тамара. – Обязательно. Она с вещами, ее встретить нужно будет.

– Ну и отлично, – подытожил Филин. – Я вот рисованием не занимался, а тебя тоже сразу узнал. Причем узнал еще на площади. Овсянникова сейчас в городе нет, но приедет он со дня на день. И придется тебе, золотце, его сюда привести.

– Но… – опешила Тамара. – А если он не захочет?

– Надо, чтобы захотел, – улыбнулся Филин. – Ты уж постарайся.

Осадок от разговора с Костей был таким же тягостным, как от ссор со Стасом.

Собственно, со Стасом она начала встречаться, потому что он казался ей похожим на Костю. Нет, не только поэтому. Еще потому, что больше у нее никого не было.

И всегда подсознательно чувствовала, что виновата перед ним.

Лина бросила на кухонный стол файловую папку с фотографией Ковша, включила электрический чайник, который появился уже после смерти бабушки, и тупо уставилась в окно.

Она познакомилась со Стасом через год после своего бегства от Кости. У нее была очередная производственная практика, она пришла в незнакомый НИИ, в незнакомый научный коллектив, все там казались ей страшно умными и взрослыми, и она почти не обратила внимания на молодого инженера, скупо улыбающегося ей в лаборатории.

Потом они вместе разбирались в только что смонтированной установке, то есть разбирался Стас, она-то почти ничего не понимала, и он терпеливо ей объяснял. Тогда он и напомнил ей Костю. Не внешне, хотя они оба были высокими и стройными, сероглазыми и светловолосыми. Напомнил скупой улыбкой, некоторыми словечками, снисходительным к ней отношением, грубоватой заботой.

«Одежку не забудь», – говорил ей Костя, когда они шли вечером гулять, и она послушно брала кофту, замирая от счастья.

«Накинь что-нибудь, – говорил Стас, – холодно под вытяжкой». Лина накидывала ветровку, под вытяжной вентиляцией действительно сквозило.

Потом Стас проводил ее домой, потому что шел дождь, а у нее не было зонта. А потом ей стало казаться, что она нашла свое счастье.

Тогда она еще не знала, что счастье очень скоро превратится в тоскливую цепь непонятых претензий, долгих объяснений и чувства постоянной вины.

Она сразу дала себе слово, что не будет сравнивать Стаса с Костей.

Но постоянно их сравнивала.

– Принимай товар, – говорил ей Стас, приходя из магазина с продуктами, и отодвигал ее одной рукой, когда она пыталась его обнять. Она мешала ему раздеваться.

Костя откликался на каждое ее движение. Он целовал ее, не сняв мокрую куртку, весь вымокший под проливным дождем, пока бежал к ее дому. Они тогда собирались в кино, но так и не пошли из-за того же дождя…

– Лина!

– Тетя Клава, – обрадовалась она, заметив соседку, когда та уже поднималась по крыльцу.

– Ты бы, Лина, вишню обобрала, – села на стул соседка. – Падает ягода. Хочешь, помогу? Все равно делать нечего на пенсии-то.

– Ну что вы, я сама. У вас свой сад вон какой огромный.

– Ну смотри. А то мне ведь в радость тебе помочь.

– Спасибо. Завтра соберу ягоды и сахар куплю на варенье.

– Что это у тебя? – Тетя Клава взяла старую газетную копию, посмотрела и опять положила на стол. – Сережку моего тогда затаскали. Я, Лина, сына не оправдываю, честно денег, таких как у него, не заработаешь. Но убить-то он никого не мог, ты же его знаешь.

– Конечно, не мог, что за глупость? – Лина заварила чай и поставила на стол купленное вчера печенье.

– Вот именно, глупость. А Николай Иваныч считает, что это он бандита этого, Ковшова, убил. Хорошо, что Сережки в тот день в городе не было и его сотня людей видела, а то бы засадили парня.

– Ну что вы, теть Клава. – Лина разлила чай в бабушкины чашки. – Николай Иваныч умный человек, никогда бы невиновного не обвинил.

– Ладно, бог с ними. – Соседка взяла чашку, отпила – горячо, и опять поставила.

– Теть Клава, вы не знаете, куда бабушка могла фотоаппарат положить? – Лина тоже отпила чаю и тоже поставила чашку – горячо.

– Фотоаппарат? Какой?

– Я тогда… – Лина смутилась. – В последний раз… Фотоаппарат привезла, мы с бабушкой еще друг друга фотографировали. Теперь не могу найти. Она вам ничего не говорила?

– Нет. Не говорила. – Соседка пытливо посмотрела на Лину. – А дорогой аппарат-то?

– Нет. Не в этом дело. Неважно, это я так…

– Я завтра к сестре собираюсь. В деревню. Дня на два… – сообщила соседка.

Лина помнила, что у тети Клавы в недалекой деревне живет сестра, и даже помнила, что ее зовут Надей.

И опять Лине показалось, будто время повернуло вспять, так уютно и спокойно они разговаривали с соседкой. Ей даже показалось, что она сама становится немного другой, почти такой же, как когда у нее еще был Костя.

Соседка ушла, когда уже стало смеркаться.

– Не сиди как на похоронах, – хмыкнул Филин. – Давай поужинаем, я есть хочу. И не бойся, я тебя не обижу.

– Овощей набрать на огороде можно? – поднимаясь со стула, робко спросила Тамара.

– Конечно, – кивнул он. – Даже нужно. Что ты спрашиваешь? Ты же у себя дома, хозяйка. А я твой гость.

Я могу убежать, уговаривала себя Тамара, срезая огурцы на длинной грядке.

Она знала, что не убежит – ноги плохо слушались, как в страшном сне. Нужно было думать, как спастись, а в голове противно звенела пустота.

Открыв банку тушенки, Тамара вывалила содержимое в кастрюлю, высыпала туда же очищенную картошку и поставила на плиту, нарезала овощи, заправила маслом салат, достала из холодильника колбасу, и Филин стал таскать кусочки из-под ее ножа, не дожидаясь, пока она сложит их на тарелку. Все выглядело очень мирно, по-домашнему. И это заставляло ее еще больше цепенеть от ужаса.

– Бросить решила Болотникова?

Тамара кивнула, потыкала картошку тупым ножом и навалила Филину полную тарелку импровизированного жаркого.

– А сама чего не ешь?

– Не хочется. – Она присела на краешек стула, подумала и взяла кусочек колбасы.

– А почему? Зачем бросать-то? Парень Болотников видный, не бедный.

– Объясняла же, – пожала плечами Тамара. – Сергей Овсянников… Иван слаб против него.

– И ты решила на сторону сильного переметнуться?

– Угу. – Она съела колбасу и потянулась за вторым куском.

– Вот тут ты ошиблась, золотце. Иван твой, может, и полный ноль, но люди за ним стоят серьезные. Покруче Овсянникова. Так что сделаем дело, и возвращайся к своему Ивану.

«Он меня успокаивает, – отстраненно подумала Тамара. – Он меня убьет».

– Спасибо, – чуть отодвинул опустевшую тарелку Филин. – Очень вкусно, правда. Давай теперь чайку.

Убирая со стола грязную посуду, Тамара чувствовала, что в голове больше нет звенящей пустоты. Теперь она знала, что делать.

Чай для Филина получился крепкий, душистый, она сама такой любила.

– А сама что, не будешь? – удивился он.

– Я не пью на ночь чай. То есть пью, только травяной. – Тамара залила кипятком аптечный пакетик с успокаивающим чаем.

– Ну как знаешь, – с сомнением покачал он головой. – Если тебе это нравится…

Все получилось так просто, что она боялась этому поверить. Подсыпать в заварной чайник бабкиного снотворного оказалось совсем легко.

Он сейчас заснет, уговаривала себя Тамара. Он заснет, и все кончится.

Разбирать бабушкины бумаги было грустно, но вместе с тем занятие это отчего-то успокаивало. Лина сложила все письма в найденную здесь же, на втором этаже, коробку. Коробка была необычная, оригинальная, несмотря на пошлых ангелочков на крышке, то ли бабушка пожалела ее выбросить, то ли мама. Лина поставила коробку в угол и принялась за ежедневники. Ежедневники бабушка любила, заранее отмечала в них дни рождения людей, которых необходимо поздравить, составляла списки продуктов, которые нужно купить, отмечала «благоприятные» и «неблагоприятные» с астрологической точки зрения дни. К астрологии она всегда относилась серьезно и с юмором одновременно, а заодно опасалась понедельников, пятниц и тринадцатых чисел.

В открытое окно залетела серая ночная бабочка, стала биться о плафон настольной лампы. Лина выключила лампу, постояла у окна, глядя на темный сад, и неожиданно подумала о недавнем попутчике, с которым дважды сталкивалась у речки. Думать о нем было отчего-то радостно, и очень хотелось встретиться с ним завтра.

Бабочка перестала шуршать крыльями. Лина вернулась к столу и, опять включив лампу, принялась листать ежедневник.

На странице за второе августа взгляд замер случайно, Лина даже не сразу поняла, что это как раз день ее несчастливого приезда. Очень уж странным показался написанный бабушкиной рукой текст: «Тележка? Тележка!» и еще несколько раз «Тележка!».

Лина поразглядывала ровные буквы. Глупость какая.

Долистала ежедневник и опять вернулась ко второму августа. Глупостей бабушка обычно не писала.

В тишине, какой никогда не бывает в Москве, телефон заиграл громко и тревожно.

– Да, Стас, – ответила Лина, мельком взглянув на дисплей.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Мне нечего сказать. – Лина поудобнее перехватила телефон и откинулась в кресле.

Голос мужа показался ей измученным, усталым, захотелось заплакать от жалости к нему, к себе и ко всей их неудавшейся жизни.

– Приезжай, Лина. Здесь отдохнешь. Когда я вернусь, нормальную путевку быстро точно не найдем, и будет у нас потерянное лето. Приезжай. Мне плохо без тебя,

– Тебе плохо со мной, Стас, – мягко поправила Лина.

– Ты меня не любишь?

Конечно, она его любила. Не так, как когда-то Костю, но любила. Беспокоилась о нем, переживала за него. Но… вместе они несчастны, и с этим ничего нельзя поделать.

– Стас, ты помнишь, как мы расстались?

Расстались они ужасно. Ей пришлось задержаться на работе, они сдавали заказчикам новую систему, Лина не могла уйти, пока не проведут все запланированные испытания, и едва добралась до дома, когда Стасу уже нужно было уезжать. У подъезда ждало такси, Лина поехала вместе с мужем в аэропорт, всю дорогу слушая, что она специально треплет ему нервы, что она его ненавидит, что ей наплевать на него и она вышла за него замуж, потому что не нашлось другого дурака, который бы на ней женился.

Любая другая обязательно его проводила бы.

Любая другая собрала бы его вещи.

Любая другая ценила бы такого мужа, как он, отправляющегося к черту на рога, чтобы заработать для нее денег.

Сначала Лина пробовала возражать, потом оправдывалась, потом тихо плакала. Затем, уже у таможенной стойки, молча глядела ему вслед, он так и не поцеловал ее на прощание, даже не обернулся, отлично зная, что она не уйдет, пока он не скроется за спинами отправляющихся на посадку людей.

Он неделю не отвечал на ее звонки.

– Ты же прекрасно знаешь, что я не могла прийти раньше. Не могла.

– Любила бы, смогла бы.

– Стас, ну ты же не дурак. Я не могла уйти, пока идут испытания. И ты это понимаешь. Зачем ты устроил весь этот балаган? Ну зачем?

– Балаган? – взвился он. – Я тебя ждал до последней минуты, а ты называешь это балаганом?

– Стас, давай разводиться, – устало попросила Лина. – Так нельзя жить, понимаешь? Мы же не можем сказать двух слов, чтобы не поругаться.

– Разводиться? – Лина слышала, как он усмехнулся. – Ну давай. Давай. Останешься одна, дура. Тебя что, очередь женихов ждет? Да если бы не я… Ты бы в девках сидела до сих пор.

Лина отвела телефон от уха и тупо смотрела сначала на светящийся, а потом на погасший экран. Какое-то время до нее доносился голос Стаса, хотя слов было не разобрать.

Потом она просто сидела в тишине, вытирая слезы ладонью.

Как действует снотворное, Тамара знала плохо, сама никогда не пила и бабушку не расспрашивала. На Филина оно никак не действовало.

Он пил чай, расспрашивал ее об Иване, о родителях, Тамара нехотя отвечала. Сначала сквозь зубы, а потом сама не заметила, как разговорилась. Собеседником Филин оказался хорошим, внимательным и с юмором.

– Ты не возражаешь, если я у тебя поживу? – наконец спросил он.

– Так если и возражаю, – пожала плечами Тамара, – вы же не уйдете.

– Не уйду, – посочувствовал он. – Ты уж потерпи.

Устроился он на диване в соседней комнате. В свою спальню она закрыла дверь неплотно, долго, стараясь не дышать, пыталась расслышать звуки из соседней комнаты и ничего не слышала. Несколько раз проверяла время на зажатом в руке мобильном и наконец решилась. Осторожно спустила ноги с постели, на цыпочках, молясь, чтобы не скрипнули половицы, добралась до окна, тихонько раскрыла створку и скользнула вниз на росшие вокруг дома мальвы.

На секунду замерла под окном, почти парализованная ужасом и боясь стука собственного сердца. То ли Бог помог, то ли снотворное подействовало, но никакой погони за ней не было, она метнулась от дома к низким вишням, перебралась на соседский участок, а оттуда, прижимаясь к заборам, побежала по плохо освещенной редкими фонарями улице.

В безопасности она почувствовала себя, только когда заспанный Костя выглянул в окно на ее стук. Она чуть не расплакалась от навалившейся после пережитого ужаса слабости.

– Тома? Ты что? – с недоумением оглядев ее, удивился Костя.

Тамара только теперь осознала, что стоит босая, в трусиках и мятой футболке, в которых лежала, выжидая, когда уснет Филин.

– Костя, впусти меня, – непослушными губами проговорила она. – Впусти, я тебе сейчас все расскажу.

– Какого черта?.. – Даже при лунном свете Тамара видела, что смотрит он на нее с ненавистью.

– Костя, впусти меня, пожалуйста, – взмолилась она. – На меня напали.

Она, захлебываясь словами, пыталась объяснить ему, что опасность более чем серьезная.

– Ну так в полицию иди! – не слушая, перебил он.

– Костя?! – Она никак не могла поверить, что близкое спасение отступает и только что пережитый ужас сейчас вернется.

– Иди ты… к черту!

Тамара прекрасно понимала, что он не мог допустить, чтобы она ночевала у него, когда совсем рядом находится Лина. И все-таки почувствовала такую опустошающую растерянность, какой не чувствовала, даже сидя напротив Филина.

Она еще постояла, глядя на захлопнувшееся окно, огляделась, выбралась на улицу по посыпанной песком дорожке и медленно побрела, прижимаясь к заборам.

Второй этаж Лининого дома надстроили, когда Тамара уже редко появлялась у бывшей подруги. Тамара не знала, где теперь хозяйские спальни, и тихо постучала в окно бывшей Лининой комнаты.

– Тома? Что случилось? – Лина распахнула окно почти мгновенно.

– Меня могут убить, – зло сообщила Тамара. Лина была последней, к кому ей хотелось обратиться за помощью.

– Заходи. Быстро. – И опять Тамаре показалось, что дверь подруга отперла ей мгновенно.

Свет Лина догадалась не включать. На кухне зажгла газ под одной из конфорок еще бабушкиной газовой плиты, поставила чайник, из старинного буфета достала бутылку вермута, оставленного родителями, щедро плеснула Тамаре в чашку, потому что доставать рюмки при лунном свете было затруднительно. Подумала, налила и себе тоже в похожую чашку. Эти чашки стояли в кухне, сколько Лина себя помнила, и никто никогда из них ничего не пил. Бабушка периодически перемывала всю посуду и опять аккуратно расставляла ее до следующего мытья.

– Что это? – равнодушно спросила Тамара, взяв в руки чашку. На нее вдруг навалилась тяжелая усталость, стало лень говорить и почти все равно, поймает ее Филин или нет.

– Вермут.

Тамара выпила залпом и попросила:

– Еще налей.

– Рассказывай, Тома. – Лина опять плеснула вина подруге, уселась напротив, отпила вермут и поставила чашку на стол.

Рассказывала Тамара недолго, но выложила все, даже про дядю Шурика. Почти все, потому что про то, что она запланировала женить на себе Сережу, Лине знать не обязательно.

Лина ничего не спрашивала, только иногда еле заметно кивала, но Тамаре вдруг показалось, что теперь ей нечего бояться. Теперь она не одна. Вдвоем они справятся.

Она опять подлила себе вермута, выпила, а когда Лина налила ей чаю, облегченно заплакала.

– Я завтра утром к Николай Иванычу схожу, – сказала Лина.

– Не вздумай! – мгновенно высохли Тамарины слезы. – Не вздумай. Он сто лет не работает, он понятия не имеет, кто там в полиции с бандитами связан. Только хуже сделаешь. Говорить надо только с Сережей, больше ни с кем. Он сообразит, что делать, в конце концов, о его жизни речь идет.

Даже сейчас Тамаре очень хотелось появиться в жизни местного олигарха ангелом-спасителем.

– Тогда нужно тете Клаве позвонить.

– Угу, – кивнула Тамара. – Только не сейчас. Утром. А то перепугаем ее до полусмерти. И ничего ей не рассказывай, только мобильный номер Сережкин спроси, и все.

– Конечно, – согласилась Лина. – Придумать бы еще, зачем он мне так срочно понадобился… Тетя Клава любопытная.

– Да она тебе и так скажет, ничего спрашивать не будет, продиктует номер, и все, вот увидишь. Это от меня она сыночка оберегает. Считает, что я ему не пара.

– Тома, не говори глупости.

– Это не глупости. Ну и черт с ней. Давай ложиться. Я на втором этаже лягу, ладно?

Пережитый ужас напоминал о себе смутным страхом. Тамаре казалось, что до второго этажа Филину добраться будет труднее.

– Конечно. Ложись где хочешь.

Пробираться в темноте на второй этаж было непросто, но включить свет они не рискнули.