Текст книги "Орк-лекарь"

Евгения Лифантьева
Орк-лекарь

Если вы когда-нибудь бывали в горах, то знаете, что значат слова «молоко упало». Если не бывали, то попробуйте представить.

Курумник – склон, покрытый камнями. Здесь и валуны размером с грузовик, и мелкая щебенка. Камни эти «живые», при любом неосторожном движении качаются, шевелятся, скатываются вниз. Представили? А теперь вообразите, как по этому склону медленно, но неудержимо ползет туман. Эта клубящаяся пелена движется вопреки всем законам логики вверх и от того кажется одушевленным и не очень-то добрым существом. От него веет смутной угрозой.

Добравшись до седловины, «молоко» замирает на миг и начинает стекать в соседнюю долину, заполняя ее белесой мутью. Час-другой, и уже не видно ни озерца на дне, ни деревьев по склонам. Теперь распадок – гигантская чаша, в которой истекают паром куски «сухого льда».

Над клубами тумана сверкает солнце, а внизу, в «молоке», всегда, даже в самый жаркий день, – промозглый холод. Цвета истаивают, словно растворяясь в сыром воздухе, а шаги звучат глухо, как через толстый слой ваты. И видно в «молоке» лишь на пару метров… Да что там метров – собственные ботинки иногда кажутся немного размытыми, словно носишь обычно очки с приличными диоптриями, а тут забыл их надеть…

Конечно, никакой магии в «молоке» нет.

Просто низко плывущее облако зацепилось за горный склон. Издалека кажется оно белым и пушистым, словно мультяшный барашек. «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана…» Романтика! Вот только окажешься внутри этой красоты – и понимаешь, что один неверный шаг – и можно не собрать костей. Ни травы, ни деревьев нет, но камни покрыты какой-то растительной гадостью, то ли мхом, то ли плесенью, которая, напитавшись влагой, становится скользкой, как лед. И под ярким солнцем скакать по курумнику – небольшое удовольствие. А в тумане да в мороси – акробатический трюк на грани безумия. Так что если «молоко» застанет, когда идешь по склону, то самое разумное – выбрать ровное местечко, сесть и постараться не делать резких движений.

Вот такое милое явление это «молоко». К счастью, тучи не всегда окутывают горные вершины, гораздо чаще мир вокруг ярок, а воздух – так прозрачен, что потом, спустившись в город и показывая приятелям фотографии из похода, не можешь никому доказать, что они не правлены в фотошопе. Да и курумники – не единственное, что есть в горах…

Есть мир, в котором вечно стоит плотный, как «молоко», туман, а земля везде усыпана серой осклизлой щебенкой. Там нет ни дня, ни ночи. Вечные сумерки, и не поймешь – то ли свет не может пробиться сквозь белесую муть, то ли сам туман фосфоресцирует, не давая увидеть звезды.

Впрочем, это место – даже не мир вовсе, а так, промежуточное пространство, дорога между вселенными, заброшенный коридор, лестничная площадка… Кому охота наводить красоту «в местах общего пользования»? Обычно люди проскакивают от лифта до двери квартиры, зажав нос и зажмурив глаза, лишь бы не смотреть на обшарпанные стены, не нюхать то, чем пахнет в подъезде. Хорошо еще, если «управляющая компания» сподобится и пришлет электрика ввернуть лампочку на площадке. А нет – так и будете спотыкаться в темноте, рискуя свернуть себе шею, и материть некое абстрактное «начальство». При этом никто и не подумает купить эту несчастную лампочку за собственные деньги, да еще потратить время и силы, чтобы водрузить ее на положенное место…

Впрочем, разговор не о проблемах ЖКХ, а о странном месте, таком же мерзком, как запущенный подъезд многоквартирного дома, управлять которым взялись или воры, или безрукие халтурщики.

Речь пойдет о Междумирье, в котором, как бы то ни было, тоже есть свои обитатели. Это те, кого можно бы было назвать «сотрудниками управляющей компании», – мрачные, молчаливые существа, занятые не то ремонтом, не то уборкой. Это – бомжи-бродяги, у которых нет ни двери, в которую они могли бы зайти, ни облагороженной евроремонтом квартиры за ней. Это всевозможное зверье, неизвестно чем питающееся и как выживающее: чьи-то неприкаянные души, похожие на подвальных кошек и полупрозрачных от голода мышей, и угнездившиеся в темных углах пауки бездомных страхов. И много еще кто…

Если очень повезет, можно отыскать в туманном коридоре, соединяющем вселенные, обжитые закутки. Любители компьютерных игр ввели в обиход хорошее слово – локация. Не полноценный мир и не родной дом. Подвальная лежка бомжа, каптерка в пристройке, лоджия, которая проектировалась для того, чтобы дружные соседи сушили белье, а теперь там можно найти только шприцы и горелую бумагу.

Локации.

Они есть в тумане – нужно только уметь искать.

Одно из таких особенных мест – Костер. Именно так – с большой буквы. Букет из лепестков истинного пламени, непостижимым образом выживающий на бесплодных камнях.

Здесь, возле Костра, чаще всего можно найти одного бездомного бога, которого другие обитатели Междумирья – конечно, те из них, кто способен к членораздельной речи, – называют Игроком. Когда-то, очень давно, этот бог выбрал свободу вместо возможности получить в единоличное пользование один новенький, только что сотворенный мир. Был тот мир юн, чист и прекрасен в своей упорядоченности, но пресен, словно манная каша в школьной столовой. Вроде бы со всех точек зрения полезная еда – но заталкивать ее в себя приходится насильно. Если вообще удается это сделать…

Потом Игрок, может быть, не раз пожалел о сделанном выборе. Или – не пожалел, потому что судьба дала ему шанс получить гораздо больше, чем один мир.

Но тогда Игрок был до смешного молод – боги тоже бывают молодыми. Тогда у него был Учитель из Высших, тех, кто распоряжается безмолвными «уборщиками» и «сантехниками», заглядывающими в Междумирье, чтобы навести относительный порядок. И тогда Игрок, как всякое юное существо – даже божественной природы, – вряд ли думал о будущем. Его несло в вихре веселых авантюр, и такие же, как он, юные богини восхищенно вздыхали, наблюдая, как ловко плетет он интриги и как ему удается, стоит только захотеть…

Позже, много позже, начав уставать от бесприютности, Игрок стал грустным и желчным. Тогда подброшенная Учителем идея насильно привязать к одному конкретному миру такого же бродягу, гораздо более древнего и мощного, показалась ему забавной.

И вот теперь, узнав и одиночество, и тоску, Игрок неожиданно вспомнил о той старой истории.

Он сидел на валуне возле Костра, смотрел в огонь и вспоминал, а между языками пламени сами собой возникали картины далекого прошлого.

Вот идет по дороге между мирами Безумный Контролер, которого называют Лофт, что на языке одной давно погибшей цивилизации означает «Вероятность». Худая, сутулая фигура в развевающемся плаще стремительно приближается, и уже видны черты смятого морщинами лица и задумчивые светлые глаза. У Лофта взгляд ребенка, потерявшего родителей. Он идет, привычно переставляя узловатый посох, а серая безжизненная равнина за его спиной шевелится, то вздымаясь каменными волнами, то расцветая подснежниками и мальвами, то превращаясь во что-то совершенно непредставимое – застывший смерч или сросшиеся между собой мириады шевелящихся жуков.

А это кто? Это одна из подруг Игрока, веселая и прекрасная богиня, чье имя Игрок сейчас предпочитает не вспоминать. Легкими шагами она приближается к Безумному Контролеру, останавливается и смотрит на него изумрудными глазами. А притаившийся в тумане Игрок вдруг ловит себя на острой зависти к стоящему на дороге серому существу без возраста, похожему на стертую до неразличимости игральную карту.

Когда Игрок и Зеленоглазая оставались вдвоем, она позволяла ему целовать себя, но никогда не смотрела так. Как так? Так, словно у этого Лофта было что-то, не понятное и не доступное ей, но желанное настолько, что она сама готова броситься в бездну безумия.

Что это?

Рассыпается мелкими, как пепел, ошметками материи мертвый мир, в котором было слишком много войн и который давно стал некрозной тканью, отсеченной от других, здоровых, вселенных… Но Лофт смотрит и на этот беспощадный и бесплодный мир с тем же детским удивлением, что на самые прекрасные фантазии Создателя. А зеленоглазая, которая заманила безумца в царство окончательной смерти, дрожит от страха, потому что силы, бушевавшие тут когда-то, гораздо больше, чем она может себе представить.

Потом, когда Игрок чуть ли не насильно тащил ее наружу, к привычному туману Междумирья, она не сопротивлялась. Она лишь безнадежно плакала и, обернувшись, отгородилась от жути мертвого мира «Печатью Вечности», вложив в заклинание весь данный ей от рождения талант закрывать проходы и замыкать запоры. И то, что еще миг назад было дорогой в бездну, стянулось в точку, в неразличимую в тумане пылинку. А зеленоглазая продолжала плакать, словно предвидя что-то ужасное, и тогда Игрок бросил в нее заклинанием «Ушедшей Памяти».

Сегодня страхи мертвого мира не тревожат когда-то юную богиню, но в ее душе гнездится мерзкая пустота, что сродни ощущению, возникающему, когда тебя кормят насильно, и не остается ничего другого, как глотать, давясь, то, что дают…

После той истории с Лофтом были века одиночества, потому что зеленоглазая, ничего не помня, все равно не захотела быть рядом с Игроком, лишившим ее куска жизни. И даже награда от Учителя, свой собственный, прекрасный и благоустроенный мир, была не в радость. Может быть, поэтому-то выбрал тогда Игрок бездомность? Зачем нужна целая вселенная, если там нет той, единственной?

– Мечтаешь?

Игрок оторвался от созерцания игры языков пламени и взглянул на того, кто посмел прервать его размышления.

На Земле таких мужичков можно встретить в российской глубинке возле винного магазина. Да и то, наверное, не в каждом поселке, а лишь в тех, по которым коммерциализации и конверсия прошлись особенно жестоко. От крепких когда-то предприятий остались только пустые до гулкости корпуса да заросшие сорняками дворы, от совхозных ферм – и того меньше. Кровельную жесть давно сдали в металлолом, доски растащили по дворам на растопку. Смотря в вечно серое небо, торчат бетонные стропила, похожие на ребра выброшенного на берег кита. А вокруг – мощные, выше головы, заросли всякой сорной травы. Здесь и репейник, и лебеда, и конопля, и чертополох… Но знающие люди найдут проход между колючих стеблей, выберутся на тропинку, и та выведет на кривоватую улочку, к единственному на ней кирпичному дому, украшенному вывеской «Магазин». Около крыльца – пара видавших виды «Уралов» с колясками, «Жигули» без одной фары и – пришельцем из иного мира – лаковая «Судзуки». А на ступеньках сидит такой вот дядечка без возраста – низкорослый, субтильный, одетый так, что спрашиваешь себя: «Есть ли на нем хоть одна вещь, произведенная после разгона ГКЧП?» Но вроде – и не законченный алкоголик, вроде даже трезв с утра. Мужичок этот с удовольствием поддержит разговор, аккуратно вытянет из пачки предложенную сигарету, стараясь не испачкать фильтры соседних черными от земли пальцами, и расскажет последние сплетни, с точностью профессионального пародиста повторяя интонации земляков.

И не пахнет от него, как от бомжа, пахнет печным дымом да свежей травой, смолой и грибами.

Вот и этот пришелец производил впечатление такого деревенского «гида». Одежда – ватник на голое тело, засаленный картуз да потерявшие всякий вид штаны, так что даже непонятно, чем они были изначально: джинсами или костюмными брюками. И физиономия у гостя соответствующая: недельная щетина, заплывшие глазки да нос картошкой, а в углу большегубого рта торчит погасшая папироска.

– Что, Наблюдатель, опять прикурить попросишь? – устало ухмыльнулся Игрок.

– И это – тоже, – ответил Наблюдатель.

Он чуть пошевелил пальцами – и один из языков Костра яркой бабочкой вспорхнул к его лицу. Папироска задымилась, добавив к трудноуловимым запахам тумана удушливую вонь плохого табака.

– Но я по другому вопросу.

Наблюдатель расположился на одном из валунов, окружавших костер, и тяжело посмотрел на Игрока:

– Ты очень вовремя стал вспоминать о Безумце.

Игрок кивнул:

– Да, это – один из моих талантов. Я часто думаю именно о том, что важно.

– Вот и хорошо. – Наблюдатель помолчал и продолжил: – Фрейя ненавидит тебя.

– Я это знаю.

– Я знаю, что ты знаешь. Вряд ли и то, что я тебе скажу, будет для тебя в новинку. Ты помнишь, почему Учитель захотел остановить Лофта?

– Потому что распространяемое им безумие, извращающее любые законы, испугало слишком многих. А мне было жаль – мы даже не успели с ним толком поговорить. Хотя и собеседник он не из лучших. Иногда мне казалось, что ему все равно: слушают его или нет. Он говорил, споря с самим собой.

– Теперь многое изменилось, – сказал Наблюдатель.

Игрок напрягся, поняв, что собеседник прав:

– Да, изменилось. И прежде всего я.

– И ты, и Фрейя. Кроме того, появились другие заинтересованные…

– Зачем ты напоминаешь о моей ошибке? – почти искренне обиделся Игрок. – Для того чтобы понять Хаос, нужно стать им… но я не смог.

– Зато смог другой, который был когда-то тобой, – садистски ухмыльнулся Наблюдатель.

– Этот недоделок не понимает, что он творит.

– Зато понимаешь ты. И отвечать тебе, – еще шире улыбнулся Наблюдатель. – Так что подумай, при чем здесь Лофт.

– Я знаю только одно: то, что я ничего не знаю о том, что с ним сейчас происходит. И происходит ли вообще что-то.

Игрок пожал плечами и даже отвернулся к огню, демонстрируя, что этот разговор ему совершенно не интересен.

– Зато Фрейя знает, – тихо процедил Наблюдатель.

– Я же не залезу к ней в мозги, – отмахнулся Игрок. – Она не позволит.

– Мне она противостоять не сможет.

Притворяющийся бомжем бог снова занялся папиросой. Табак догорел до бумажного патрона и осыпался искрами. Наблюдатель вынул окурок изо рта, вздохнул, глядя на него, но не выкинул, а щелкнул пальцами, превратив в целую «беломорину».

Игрок внимательно посмотрел на собеседника и поморщился. В мысли наблюдателя он тоже не мог проникнуть. Люди для богов – открытая книга. А другого бога возможно «прочитать», только если его уровень гораздо ниже твоего. Так что в разговоре с Наблюдателем Игроку приходилось довольствоваться одной логикой.

«Наблюдатель наверняка что-то узнал. Причем – от Фреи, – подумал Игрок. – Красавица явно не хотела делиться сведениями, но кто бы спрашивал о ее желаниях… Однако Наблюдатель не уверен в том, что узнал. И это возможно в одном случае…»

– Видения Фрейи – очень странная вещь, – сказал Игрок вслух. – Они, эти видения, никогда не лгут. Но далеко не всегда можно понять, что означает то, о чем она грезит. Ее видения – просто картинки, которые могут быть абсолютно бесполезны. Или вообще – обмануть, будучи правдой. Далеко не все является тем, чем выглядит.

Мужик в ватнике лукаво взглянул на Игрока. Наблюдатель хотел, чтобы Игрок сам пришел к нужным выводам. Однако одинокий бог вдруг заговорил о другом:

– Есть один закрытый мир. Называется Земля. Там практически нет магии. Очень странный мир победившего Хаоса, который тем не менее умудрился не сгореть напрочь, обуздать неопределенность, загнав ее в рамки законов. Так вот, если бы нас с тобой сейчас увидел какой-нибудь обитатель Земли, то решил бы, что мы – рыбаки, сидящие у костра на берегу реки.

Наблюдатель расхохотался:

– Слышал я про эту твою Землю… а ведь верно!

Если пришелец походил на деревенского мужичка, то Игрок был одет как стареющий «неформал» – потрепанные джинсы, высокие «берцы», кожаная «косуха». И прическа соответствующая – собранные в «хвост» волнистые волосы, еще темные, но уже с парой седеющих прядок на висках, как у какого-нибудь бывшего бас-гитариста давно распавшейся рок-группы, так и не сумевшей пробиться на вершину музыкального олимпа.

Но Игрок думал уже совершенно о другом. Поэтому он сказал:

– Больше всего мне сейчас хотелось бы еще раз поговорить с Лофтом. Но…

– Фрейя никогда не снимет ради тебя «Печать Вечности», – закончил за него Наблюдатель. – А вот ради кого-то еще…

– Да, я знаю, – снова кивнул Игрок. – Но, кроме Фрейи, есть существа, способные на это. Точнее, они могут ее обойти.

Наблюдатель в упор посмотрел на собеседника, словно увидел того впервые:

– Ты о смертных?

– Да, о тех, для кого не существует Вечности. Они слишком слабы, чтобы Великие учитывали их, когда составляли заклинания. Хотя… знаешь, Наблюдатель, я все чаще думаю о Земле. Так вот, там есть летающие машины. Их называют самолетами. Они огромны, они сделаны из металла и могут нести в своем чреве сотни людей. Мощь этих крылатых машин завораживает даже меня. Иногда просто не верится, что в них, как почти во всем, что существует на Земле, нет ни капли магии. Так вот, одной из опасностей, которая грозит самолетам, с давних пор считают… кого бы ты думал? Мелких птиц. Попавший в мотор воробей, конечно, гибнет, но и самолет страдает, и часто повреждения такие, что гибнут и те, кто летел на нем. Люди умеют хорошо запоминать такие уроки, поэтому на аэродромах – специальных площадках, куда садятся самолеты, – делается все, чтобы птицы не смели даже приближаться к ним…

Наблюдатель покачал головой и спросил:

– А птиц не жалко?

– Жалко, – грустно улыбнулся Игрок. – Но, думаю, это будут очень плохие птицы.

– Даже так?

Наблюдатель снова пошевелил пальцами, подманивая огненную бабочку, и его папироска выбросила клуб вонючего дыма:

– Ну, если ты уже решил, то действуй. Но не знаю, насколько это понравится Высшим. Впрочем, ты никогда не заботился о том, чтобы нравиться. Так что – прощай пока. Посмотрим.

– Посмотрим, – кивнул Игрок и снова уставился в огонь. Между языками пламени заплясали картины: черноволосый красавец пьет из хрустального бокала рубинового цвета жидкость, дама с роскошными формами, едва прикрытыми черными и красными кружевами, эротично изогнувшись, прилегла на постель, а серокожий гигант нагло ухмыляется, глядя на ее почти обнаженные сочные груди…

«Интересно, откуда у малыша эта любовь к возне с куклами? – задумчиво пробормотал Игрок. – Надеюсь, не от меня. Те, кто мне интересен, – далеко не куклы».

Глава 1

Аданэль – дура. Именно дура, медицинских определений для этого изврата психики еще не придумано. Они есть в теории психоанализа, но если сейчас начать объяснять Бергу, как по-научному называется его жена, то можно поссориться с лучшим другом. Поэтому я попытался донести эту мысль до мужа вышеупомянутой дамы в возможно более корректной форме:

– И все-таки она – неумная женщина. Думаешь, кто-то из ее девочек с отрядом ходить будет?

– Нет, конечно, – пожал плечами Берг. – У них – свои интересы.

– То есть на расстоянии в 100 метров от лагеря мы остаемся без целителя. Все легкие раны плюсуются. Или придется читерить, «забывая» про них во время следующей схватки, или будем возвращаться на базу по восемь раз на дню. Мобильность – коту под хвост…

– Да я понимаю, – вздохнул Берг. – А что делать?

– Выбей мне слот на целительство легких ран.

– Арагорн сказал, что у нас и так шаманов аж семь штук, пусть они и лечат.

– Ладно, я сам попробую.

Этот разговор состоялся за неделю до игры.

Проводив Берга, я задумался о несовершенстве мира.

Была у нас отличная команда, был отличный капитан. И вот – женился. Нет, я знаю, что мужчины иногда женятся. Даже ролевики, реконструкторы и прочие асоциальные личности. Некоторые – даже не по одному разу. Но у большинства жены – не ролевички. В семье достаточно одного сумасшедшего.

У Лехи-Гыршака с Княжичем, тех «старичков», кто, несмотря на семьи, держался в команде, жены были далеки от всяких игр. Но парням попались умницы, понимающие, что мужик есть мужик, животное свободное, и ему хочется в выходные куда-нибудь удрать из дома. Охота, рыбалка или ролевая игра – никакой разницы. Как говорила одна моя знакомая, очень неглупая дама, «в каждом мужчине живет ребенок, и с возрастом меняется лишь цена игрушек». Видимо, жены наших парней разделяли это мнение.

К счастью, в последние годы в команду пришло много молодежи – и очень неплохой. Даже толковой. Правда, некоторых из новичков фэнтези не интересовала напрочь, они даже Толкиена не все читали. Но вот историей Руси ребята увлекались всерьез. Что радовало.

А Берг так и оставался нашим бессменным капитаном.

Но года три назад его угораздило жениться. Причем – на темной эльфийке с закосом в вампиры.

Аданэль – маленькая пухленькая блондинка с пышными кудряшками, губками бантиком и наивными (на первый взгляд) глазками. Ей бы назваться Гретхен и с парнями, которые ландскнехтов реконструируют, в роли маркитантки ездить. Было бы аутентично настолько, что и игровушки толком не нужно. Но девочка обожала «Темного эльфа» Сальваторе, анимэ, мангу, «Маскарад» и сериал «Сумерки». И роли выбирала себе соответствующие: то темноэльфийская жрица, то могущественная вампирша. Даже по жизни предпочитала сочетание черного и красного. Конечно, Аданэль догадывалась, что с ее внешностью выглядеть готично – задача нереальная. Поэтому однажды пыталась выпрямить волосы. Кончился ее эксперимент тем, что пару месяцев она ходила в платочке, а потом вместо свободно падающих локонов на голове у нее выросли мелкие, как у негра, кудельки. Из-за пепельного цвета они больше походили не на человеческие волосы, а на шерсть карликового пуделя. Ну, знаете, сейчас в гламурной тусовке стало модно заводить таких маленьких лохматеньких собачек и таскать их на ручках по всяким светским вечеринкам…

Что Берг нашел в Аданэль, я не знаю. И никто не знает. Парни даже пытались воздействовать на капитана, намекая, что темноэльфийская принцесса обязана в конце концов проявить свою паучиную сущность. Но он никого не слушал. А когда начал задумываться о том, не ошибся ли, было уже поздно: у четы ролевиков успел родиться наследник.

К нашему разочарованию, материнство не остудило игровой энтузиазм Аданэль. Да и ребенок ей не мешал. У маленького Егора было целых четыре бабушки. Две из них, правда, родные лишь частично. Точнее, одна прабабушка, а другая – бездетная сестра дедушки Берга, которая тем не менее жаждала повозиться с внуком так же сильно, как остальные представительницы старшего поколения семьи. В результате Егор с семимесячного возраста кочевал от одной бабушки к другой, а числящаяся в декретном отпуске Аданэль могла целиком и полностью предаваться любимому занятию: ездить по ролевкам и изображать темноэльфийскую принцессу. Но теперь у нее был уже статус не просто «девушки капитана», а вполне опытного игрока и даже мастера.

К тому же Аданэль, чтобы похудеть после родов, начала заниматься историческими и этническими танцами. Вот это и послужило причиной крушения наших надежд на хорошую игру.

В студии этнического танца жена Берга сколотила из девушек некий ансамбль, жаждущий продемонстрировать свои успехи перед большим количеством закованных в железо суровых мужиков. Это – с одной стороны. А с другой – Аданэль панически боялась оставлять своего благоверного без присмотра. В последнее время в ней проснулась какая-то патологическая ревность, так что выходить со своими девочками она хотела только с нами. А то, что мы будем орками, известно еще с зимы. Поэтому ни об эльфах, ни о человеческом городе она речи не заводила.

Но концерты в орочьем стойбище не предполагались. Аданэль нашла единственный возможный выход: объявила своих девочек орочьими шаманками, у которых все обряды построены в форме танца.

Нет, конечно, полюбоваться на девушек, танцующих вокруг шеста… в смысле – какого-нибудь посоха или тотемного столба… – это я всегда готов. Кстати, в студии есть несколько премиленьких, с которыми неплохо познакомиться и поближе. Но на игру я еду для того, чтобы играть, а не целыми днями на пляски смотреть! Орки – они это… они воюют вообще-то… И для того, чтобы воевать полноценно, в команде должен быть лекарь – тот, кто бегает вместе с воинами, но еще и лечить может. Раньше чаще всего этим персонажем был я – пожизненное медицинское образование помогало достаточно убедительно делать вид, что «накладываю повязку» или «бинтую голову». Но в принципе сойдет и девушка. В свалку, конечно, ее никто не пустит, но вот после боя она нужна как воздух.

Я попытался было все это объяснить Аданэль и попросил ее отрядить в наше распоряжение кого-нибудь из танцорок. В принципе роль не сложная, любой новичок справится. Но черно-красная паучиха презрительно посмотрела на меня сверху вниз – как ей это удается при ее метр пятьдесят и моих метр девяносто, я не знаю, – и изрекла:

– И не думай, Саныч. У нас свой концепт. И вообще эта ваша боевка – не мои проблемы. Девочек не дам, они не рабыни какие-нибудь, чтобы целыми днями за вами на веревочке таскаться. И не думай, что сможешь кого-нибудь уболтать поодиночке! Даже если сами захотят – не пущу!

И что тут делать?

Оставалось только одно: идти на поклон к старшему мастеру.

Арагорн выслушал меня, подхихикивая в тех местах, где я живописал «концепт» темноэльфийской принцессы, ставшей вдруг по воле случая дочерью орочьего вождя, и в конце концов сдался:

– Ну и как ты своего персонажа представляешь? Орк-воин-целитель? Смесь бульдога с паровозом?

– Да нормально я его представляю, – уперся я. – Обыкновенный старослужащий. Бабушка была шаманкой, в детстве кое-какие травки показывала. Так что от лихорадки или там от поноса отвар приготовить может. Потом сколько лет воевал… Кстати, в реале на поле боя первую помощь тоже не лекари оказывали, а свои же товарищи. Стрелу вытащить, рану перевязать, сломанную руку или ногу в лубок уложить – тут ни образования, ни помощи высших сил не требуется. Опыт да мозги – и ничего больше.

– Ладно, пропускаю тебе лечение легких ран методом наложения антисептической повязки и лечение диареи. Но за это лишаю орочьего берсеркизма. То есть под барабаны у тебя сила не растет. Старый – значит, старый. Дедок, сто раз раненный.

– Ладно, – понуро согласился я.

И попытался выторговать что-нибудь еще:

– Только зачем лечение диареи? Лучше знание ядов дай. Диарея-то откуда?

– Обеспечу, – многозначительно ухмыльнулся старший мастер. – Впрочем, и яды получишь. Тоже от бабушки, видать, научился. Держи сертификаты.

Ара сунул мне ворох бумажек со своей подписью и вдруг ехидно подмигнул:

– Да, Саныч, а ты никогда реально орком стать не хотел?

– Ты чего, Ара? – гоготнул я. – Представляешь, сижу я, орк, в ординаторской в моей любимой психушке, а мне свежепоступившего шизика приводят. Как ты думаешь, что с ним приключится?

Арагорн заржал:

– Думаю – диарея. А ты говоришь – откуда?

– Вот и я о том же, – согласился я.

Хотя подумал, что сумеречное сознание бедняге-пациенту в этом случае обеспечено до конца жизни, без всяких надежд на улучшение.

– Ладно, проехали, – отсмеявшись, махнул рукой Арагорн.

Вот так я и вышел на игру в роли помеси «бульдога с паровозом», то есть щитовика с лекарем. Но все-таки положение в нашем клане у меня было несколько особенное, не то что у рядового молодняка. Да и девицы наши оказались полезными. Мастер по магии Машка – давняя подружка Аданэль. Поэтому студийные танцы-шманцы приносили команде регулярный доход в виде разных мелких амулетов и магических свитков. К вечеру первого дня мы были увешаны этими побрякушками, как новогодние елки. Толку от большей части «артефактов» было немного. Но приятно на всякий случай иметь средство от нежити, нечисти и даже невинности. В смысле, приворотный амулет…

К сожалению, на шаманок он не действовал. А то была среди Аданэлькиных девочек одна брюнеточка с золотистыми, как гречишный мед, глазами. Такая… в общем, что надо девочка. Смотрела вокруг с любопытством и даже чуть испуганно. Не знаю, что ей Аданэль про нас наговорила. Но парни вокруг этой шаманки вились не хуже комаров. Я тоже попробовал сунуться, даже успел рассказать пару анекдотов – вполне пристойных, получил за это ласковую улыбку и смущенный взгляд, но тут начались очередные боевые действия. А потом Берг поссорился с Аданэлькой, она свалила к эльфам, а мне пришлось его утешать. В процессе утешения мы добрались до мастерского лагеря и напились там, как два поросенка. Соваться в палатку девчат в таком виде было рискованно, хоть через тонкую ткань было видно, что у них горит фонарик – значит, не спят.

Повздыхав у погасшего костра, я решил не искушать судьбу и пошел к себе. А то еще примет меня красавица за конченого алкаша. Тем более что парни наши умчались на ночную игру, и я мог дрыхнуть с полным комфортом, завернувшись в любое количество спальников.

– Утро вечера мудренее, – пробормотал я, застегивая молнию на пологе.

Но выспаться не удалось. Очнулся я от того, что кто-то дергал меня за ногу:

– Саныч, вылазь!

– А пошел ты! – буркнул я, пытаясь вырвать щиколотку из слесарных тисков.

– Мать твою орочью, просыпайся!

– Иди лесом! – я запустил в сторону входа в палатку подвернувший под руку берец.

Судя по звукам, снаряд попал в цель. Глухой стук, потом – несколько экспрессивных фраз, в которых мне доступно сообщалось, какой я урод. С описанием подробностей того, при скрещении каких существ получаются такие существа, как я.

– Угу, – ответил я и подтянул колени к животу, чтобы моему ночному кошмару было труднее до меня дотянуться.

И пусть только попробует в палатку сунуться – огребет по полной!

Имею право. Я, понимаете ли, отдыхаю, никого не трогаю, даже не храплю, потому что я вообще не храплю – проверено. И тут – на тебе! Вот если бы та брюнеточка была, то, может, я и проснулся бы. А ради существа, говорящего прокуренным баритоном, – ни за что! И по фигу, что ночная игра разрешена! Я спать хочу! Я свое дело сделал. Весь день носился как угорелый. Убивал, лечил, снова убивал. В общем, не в том я состоянии, чтобы на ночную игру выходить.

Но какой-то червячок сомнения не давал мне уснуть. Фиг его знает, что там произошло. Правда, если бы этот урод, что у входа бухтит, по игре пришел, то не Санычем бы меня назвал, а нормально, Мескалином-ага. И не дергал бы так непочтительно за ногу. Все-таки я – не хрен собачий, а старший и мудрейший воин, правая рука вождя, победитель семи горных троллей и четырех светлых паладинов…

Однако вместо положенного по игре обращения я снова услышал:

– Саныч, скотина, хватит дрыхнуть, вставай, кому говорят!

Нет, этот не уймется! Чтоб его три раза подбросило и два раза поймало!

– Чего тебе?

Поеживаясь, я вылез из-под полога.

К утру похолодало, трава под ладонями была мокрой от росы. Порыв ледяного ветра отрезвил меня не хуже пригоршни колодезной воды.

Ну и ночка!

На освещенной луной лужайке перед капищем стоял старший мастер игры господин Арагорн Московский – собственной персоной. И картинно так стоял, поглядывая то куда-то на вершины деревьев, то на меня.