Текст книги "Верность как спасение (сборник)"

– Только это и спасет подонка, – сказал старый и печальный Ранцевич. – Он заслужил, чтобы родители растерзали его на части. Я буду настаивать на компенсации всех моих денег, но только для реабилитации Аси.

Поздно вечером Тоня и Илья сидели на ее кухне, не прикоснувшись к бокалам с шампанским, которое он принес, чтобы выпить за победу. Закончился этот нервный детектив с разоблачением и арестом человека, виновного в горе Аси, но стало понятно, как далеки они от победы. Как малы шансы на то, чтобы вернуть девушке нормальную судьбу.

– Шансы есть. Есть разные методики, уникальные специалисты. Есть теперь у нас такой союзник, как Ранцевич. Нужно просто верить, – сказала Тоня.

– Ася тебе поверила, так мне показалось, – грустно произнес Илья. – А я не нахожу слов…

– Тише, – закрыла ему рот ладонью Тоня. – Только без глупостей, без лишних разговоров. Если у меня что-то получилось, это мое везение в такой же степени, как и твое.

Илья смотрел на нее таким долгим взглядом, что Тоня читала его легче, чем черные слова на белой бумаге. Она чувствовала то же самое. Они на такой невероятной грани родства, их объединила такая роковая ситуация, что… Очень страшно торопить события. Есть опасность разрушить все неловким движением, физическим контактом, который – а вдруг – разрушит эту неслыханную духовную гармонию. Тот факт, что они знают друг о друге так мало, желание узнать все, близкая надежда на общее будущее – это богатое начало. Его достаточно для того, чтобы ждать знака судьбы, которая скажет: «Вы действительно созданы друг для друга. Как женщина и мужчина». Это потом.

А пока Тоня поделилась с Ильей своим другим делом. Историей Марии. Была настолько честна, что рассказала о своей тайной идее – заставлять иногда мучителей беспомощных женщин проходить через те же муки. Так же бояться, так же страдать от боли.

– Вот этого точно не нужно, – серьезно проговорил Илья. – Не стоят они того, чтобы из-за них рисковать свободой или профессией. Тот случай, когда разумнее верить в закон бумеранга. Знаешь, иногда он срабатывает. Я видел.

Они расстались перед рассветом и, прощаясь в прихожей, чувствовали тяжесть общего опыта и сладость общих надежд. Тоня подняла руки и повернула их ладонями к нему, он прижал к ним свои ладони. Они соединили свое тепло и ощущали детскую чистоту своих рук. Только так и могла встретить Тоня свою судьбу.

– Тише, – шепнула Тоня и себе, когда Илья ушел. – Не торопись. Только не торопись.

Когда Константин вышел из своего старенького «Форда» во дворе дома, было уже темно. Он привычно поднял голову к освещенным окнам своей квартиры, постоял, пока за занавеской не прошел женский силуэт. Лицо его – невыразительное, тусклое лицо плохо сохранившегося мужчины среднего возраста – помрачнело, близорукие глаза за стеклами очков уставились в пространство, увидев там свою главную цель. Константин направился к подъезду неторопливо, сунув руки в карманы, по дороге вытащил банку с пивом, выпил залпом с наслаждением. В автосервисе он работал, не давая себе времени даже на короткий обед, и так мечтал об этих глотках, утоляющих жажду. Его обычную, особую жажду. Тело требует холодной влаги, а иссушенная ревностью душа жаждет грозы очистительных эмоций и победы над своими демонами.

На площадке у своей квартиры Константин привычно потянул носом воздух и определил, что сегодня у Марии на ужин. Он открыл дверь, вошел, снял и аккуратно поставил на коврик туфли, положил на полочку очки. Отсюда ему хорошо видна гостиная, где за круглым столом сидят сыновья – Вася и Паша. Дети приоткрыли ротики от любопытства и только взмахивают ресницами, их глазки горят интересом. Мария певучим, нежным голосом читает им очередную сказку. Кажется, на этот раз Андерсен.

Вот и начало их вечерней встречи. Голос Марии дрогнул, она еще не посмотрела в его сторону, но уже знает, что он пришел. Что ее наказание пришло. Она так и не повернулась к Константину на этот раз. Закрыла книжку, ласково сказала детям, что продолжение дочитает завтра, а сейчас они посмотрят кино, пока она поговорит с папой и подаст ему ужин.

Мария включила подготовленный заранее мультик на самую высокую громкость, поставила перед мальчиками по большому стакану с теплым молоком на ночь, прикрыла дверь комнаты и встала перед Константином. Они не произнесли ни слова. Он снял и повесил на вешалку рубашку, она направилась в ванную и взяла в зубы полотенце.

Все было как всегда. Момент его высшего возбуждения, его власть, его компенсация за человеческую сдержанность, за долгое терпение, за униженность, которая разъедает его всегда изнутри, как ржавчина. И да – он давно себе признался, что именно так получает свое главное мужское удовлетворение. Это самое прелестное женское тело, какое он только может себе представить, корчится в его руках, и красота превращается в использованный, истерзанный предмет. Его предмет.

Но вдруг что-то пошло не так. То ли он забылся и нанес удар по жизненно важному месту, то ли Мария сегодня больна, но она вдруг расползлась по полу и, кажется, перестала дышать. Константин склонился над женой, потряс, вытащил полотенце из ее рта. Рот не закрылся, а вздоха он так и не заметил. И глаза полузакрыты. Лицо не просто бледное, а почти голубое.

Константину на миг стало страшно до озноба. Он прижал руку к ее груди. Мария была теплой, биение сердца он поймал, но сердце билось очень слабо, так ему показалось.

Константин поднял обнаженное тело жены и перенес на кровать. Потом вернулся в ванную, смыл кровь с рук и пола. Умылся холодной водой и вошел к детям. Сегодня не до ужина. У него хватило выдержки дождаться, пока закончится мультфильм, поговорить с мальчиками, сказать, что мама спит. Он даже помог им умыться перед сном и почистить зубы, затем отвел в детскую. Мальчики уже умели сами надевать пижамки и укладываться. Константин побыл в их комнате, пока она не наполнилась детским сонным сопением, затем погасил ночник и медленно вышел в коридор. У спальни он стоял несколько минут, набираясь духу. Думал только об одном. О том, что никого не может вызвать сейчас – ни «Скорую», чтобы вернуть Марию к жизни, если она без сознания. Ни полицию, если она умерла. Следы на ее лице и теле – это его срок. Это детский дом для его детей. Нужно срочно что-то придумать.

Константин был так поглощен своими мыслями, что не сразу заметил, что входная дверь открывается. В скважине поворачивался ключ, он лишь успел подумать о том, что ключ кому-то могла дать только Мария. И вот рядом с ним стоят незнакомые люди. Женщина и два мужчины. Они смотрят спокойно и строго.

– В чем дело? – нервно спросил он. – Кто вы такие?

– Пройдите в комнату, Константин, – сказала женщина. – Сейчас вы все узнаете.

У стола один из мужчин подтолкнул его к стулу, сам сел рядом очень близко. Второй достал фотоаппарат. Женщина положила перед ним какие-то документы. Константин пытался что-то увидеть, но без очков все расплывалось, к тому же глаза как будто были залиты горячим потом.

– Я плохо вижу, – глухо сказал он. – Что здесь написано?

– Здесь написано, что я, Антонина Ближенская, представитель организации «Правовая инициатива», руководитель комитета по борьбе с семейным насилием. Мы, кстати, виделись, я ведь была у вас на работе. Не помните?

– Что-то такое помню… Приставали ко мне насчет детей, что ли? Это Мария жаловалась?

– Нет, не она. Мы сами ищем таких, как вы. Как ищем – наши проблемы. Короче, Константин, пока полиция не в курсе, я даже службу опеки не поставила в известность. Дело именно в судьбе детей. Сейчас мы разберемся, насколько серьезно то, что произошло, а затем должны очень взвешенно все решить. Конечно, если состояние Марии очень тяжелое, – тут ничего не поделаешь. Что будет дальше – сами понимаете.

– Сиди тут, – сказал Константину суровый мужчина. – Желательно не дыши. Мы пойдем к твоей жене.

Илья встал, кивнул Стасу и пропустил вперед Тоню. Они открыли дверь в спальню, Тоня зажгла свет. Женщина на кровати лежала совершенно неподвижно. Это не было похоже на сон. Казалось, она даже не дышала.

– Ох ты! – вырвалось у Ильи.

– Спокойно, – проговорила Тоня. – Она жива. Это просто хитрое, безопасное лекарство. Немного угнетает дыхание, дает такой цвет лица. Но Мария спит. Сейчас проснется. Просто от ватки с нашатырем.

Стас по-деловому зажег все настольные лампы и бра, приготовился снимать. Тоня прижала к носу Марии ватку, та зашевелилась, шевельнула ресницами, стала розоветь. Тоня подняла одеяло. Люди на мгновение утратили дар речи. Таким невероятным было это зрелище. Редкой прелести женское тело в узоре из старых и свежих кровоподтеков, синяков и шрамов. Так они и стояли под щелканье кадров в фотоаппарате Стаса.

– Как ты? – склонилась над Марией Тоня.

– Нормально, – шепнула Мария. – Я боюсь. Где дети? Где он?

– Все на месте пока. Тебе нужна помощь врачей?

– Нет, конечно. Я просто спала.

– Встать сможешь?

– Попробую. Ноги слабые. Пусть мужчины выйдут.

– Да, конечно. Фотограф снимал на всякий случай. Для суда, например… Илья, объясни Константину наши требования. Я помогу Маше. И сейчас приедут наши девушки из оздоровительного детского центра. Места для Васи и Паши готовы, девочки отвезут их в лагерь на две недели. Ты, Маша, за это время придешь в себя, заберешь их сама.

– Тоня, ты мне сказала правду? – строго спросила Мария. – Костю точно не отвезут в тюрьму?

– Да, черт побери! – вдруг выругался Илья и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

– Конечно, – ответила Тоня. – Наш уговор в силе. У него есть дача матери, туда он и поедет.

Она принесла Марии стакан с крепким горячим чаем, помогла встать, довела до ванной. Вошла в гостиную и застыла на пороге. Константин лежал на полу, хрипел и плевался кровью, Илья промокал белой салфеткой разбитые костяшки кулаков. Он спокойно посмотрел на Тоню и сказал:

– Я подумал, что твоя идея, которую мы сначала забраковали, не так плоха. Да, надо дать возможность человеку испытать то, он готовил для других. Вдруг окажется, что получать так же приятно, как давать, не так ли, мой друг? – Илья повернул Константина на спину ногой. – Вставай. Теперь все придется делать самому.

В дверь уже позвонили. Стас впустил двух симпатичных, приветливых девушек, которые привезли игрушки и корзинку с разными вкусностями в дорогу. Тоня познакомила Марию с девочками, проводила до детской. Сама застыла в коридоре на несколько минут.

Это были самые тяжкие минуты в ее жизни, в этом она не сомневалась. Тоне не показалось, что в выдохе Ильи, в этом «ох ты!» при виде Марии, был не ужас, а восхищение. А потом, когда Стас делал снимки для возможного дела и видел только раны, которые нужно было снять четко и крупно, Илья смотрел на Марию, как на главное чудо Земли. И Константина он избивал, как личного врага, как за свою женщину. Судьба Тони, которая с таким трудом подчинилась ее желаниям и надеждам, – так коварно вывернулась, проявила дикий, неукротимый и жестокий нрав. Так много дала, чтобы вмиг отнять, уронить в самую черную нищету. Туда, где одиночество позорно, потому что ему стыдно смотреть в лицо. Тоня сжала ладони, еще согретые теплом рук Ильи, и поймала пустоту.

В гостиную она вернулась собранной, она все решила.

– Вы обо всем договорились? – спросила она у Ильи, как будто не было никакого мордобоя.

– Да, конечно. Константин едет на дачу, остается там до тех пор, пока я не скажу ему, что делать дальше. С его работой завтра все уладим. Стас проводит его до места. На всякий случай запишет там его монолог. Константин признается в своих ошибках и попросит развода, отметив, какой хорошей матерью для детей является Мария. Если захочет, сможет пожаловаться на нервы или серьезные проблемы с психикой. Пообещает исправиться.

– Хорошо, – кивнула Тоня. – А тебе, конечно, лучше остаться с Марией. Ты говорил, что знаешь хороших врачей, вдруг она согласится. Так и поступим. Я поеду домой прямо сейчас, на такси. Не думала, что все будет так тяжело и так хорошо закончится. Валюсь с ног. Посплю пару часов. А потом… Ты не представляешь, какое у меня событие сегодня. Ася сама попросилась приехать ко мне в гости. Говорит, что в первый раз за полгода выйдет из квартиры.

– О боже! Тоня, я все жду момента, когда смогу тебе сказать те слова, которых никогда и никому не говорил. Потому что нет таких людей, как ты. И слов этих я еще не нашел.

– У тебя будет такой момент, – улыбнулась Тоня. – Вот разведем все тучи руками и спокойно скажем друг другу хорошие слова.

Самым тяжелым, почти невероятным было заплакать. Слезы из запекшейся души к иссушенным глазам не шли. Тоня пила водку и валерьянку, стояла под холодным душем, лежала в ванне практически с кипятком. Пару раз вылетала на улицу и металась по темным дорожкам, умоляя рассвет, чтобы он никогда больше не заглядывал на землю. Она все знала.

Утром взвоет Константин, которого они лишили всего. Утром дети Марии проснутся в теплых кроватках оздоровительного центра и обрадуются приключению. Утром Мария рассмотрит, какой мужчина упал к ее ногам просто так, как подарок небес. Утром Илья, самый сильный и мудрый, самый великолепный из людей, с благодарностью вспомнит ее, Тоню. И это будет благодарность не за спасение дочери, а за свое мужское счастье, на которое он и не рассчитывал.

Тоня была для него другом, он присматривался к ней, чтобы создать правильный союз – по уму, а не по страсти. Но не бывает так у мужиков! Образ, который Тоня вымучивала из самых темных и опасных представлений о соблазне, явился в кровавом ореоле жертвы, прошлепал босыми ногами, взглянул измученными и томными глазами. И все перевернул в таких сложных душах и жизнях. А Тоне нужно к утру убить свой образ.

Она заплакала, горько и обильно, когда в квартире было уже совсем светло. Она стояла на коленях перед большой картонной коробкой, которая стала гробом для ее образа. Все великолепные фотографии, блестящие работы Стаса, иллюстрации побед Тони за последние месяцы покоились здесь. Тоня оплакала своих клонов, которые стали ее родней. Заклеила коробку скотчем со всех сторон и позвонила консьержу, попросила, чтобы вынес на самую дальнюю свалку.

Затем собрала себя, выпила большую чашку черного и горького кофе и поехала в маленький, почти закрытый бутик. За полчаса до приезда Аси она была готова.

Ася вошла в квартиру робко, она вообще неуверенно передвигалась на своих ногах, которые отвыкли от нормальной ходьбы. Ее ноги, как и все тело, знают только комплекс упражнений для наращивания мышц. У девочки садится зрение, ей тяжело таскать силиконовую грудь, накачанные губы сто лет не улыбались. Но все это не убило в ней девчоночье любопытство, интерес к внешности другой женщины.

– Какая ты! – восхищенно вдруг сказала Ася, внимательно рассмотрев Тоню.

Тоня не сразу даже поняла, в чем дело. Она готовилась к этой встрече, сознательно не глядя в зеркало, на ощупь.

– Спасибо, – кивнула она. – Мне очень важно твое мнение. В тебе есть стремление к совершенству. В этом смысле ты похожа на своего отца. Только он ищет совершенство в других, ты увлеклась поисками в себе.

– Тебе кажется, что я похожа на папу? Ты правда так думаешь?

– Да. Почему тебя это удивило?

– Потому что он такой… Мы с мамой были как ощипанные курицы рядом с ним. И мама вечно кричала, что он делает ее дурой. А когда он ушел, она сказала мне: «Если хочешь чувствовать себя женщиной, беги от таких мужчин, как твой отец. Они нас убивают». А чего от них бежать? Я больше таких и не видела. Но папа мне так нравится, что я и мечтать не могла о том, чтобы быть на него похожей.

– Мы поговорим и об этом, – сказала Тоня. – А пока забирайся в это кресло, можешь с ногами. И давай поговорим о тебе. Ты хорошо помнишь себя девочкой? Лет двенадцать-четырнадцать?

– Конечно. Я помню каждую минуту. Так мне кажется.

– Какой ты была?

– Страшной, – уверенно сказала Ася. – Я была очень страшненькой. Мне было стыдно ходить по улицам.

– Такое у тебя воспоминание, – задумчиво произнесла Тоня. – А давай кое-что посмотрим. Я сделала небольшой самодеятельный клип. Музыка, цветы и фотографии. Задвину шторы, чтобы свет не мешал.

Музыка была томительной и страстно-печальной. Розы пили росу. Цветы шиповника дрожали от встречи с золотистыми пчелами. Тоненькая девочка с русыми косичками смешно морщила нос в веснушках, пытаясь смотреть на солнце. У девочки были зеленые глаза, розовые губы и пшеничного цвета брови. Потом набежали тучи, девочка нахмурилась, глаза стали совсем темными, нежное личико засветилось в сизом сумраке… Она смеялась, она бежала, она стояла с букетом на школьной линейке. И медленно шла в своем первом длинном платье рядом с серьезным мальчиком в черном костюме. Она шла к выходу из детства…

Слезы безостановочно текли по застывшему, раскрашенному лицу Аси. Так, что намокла роскошная блузка и нарощенные волосы-букли цвета яркий блонд. Даже подлокотники кресла были мокрыми от слез.

– Какая жалость, да? – спросила Тоня. – Такая милая девочка, такая веселая, естественная, вдруг взяла и отравила себе детство, взросление, выбрала путь мучений и заточения. Ради иллюзии, в угоду самым пошлым и примитивным взрослым представлениям. Я причинила тебе эту боль для того, чтобы отметить путь обратно. Возвращение в свободную жизнь, без догм и ограничений. Без физического дискомфорта. Так мы справимся и с моральным грузом. С твоей депрессией. Это все возможно. Есть множество новых методик. И есть твой отец, твой друг доктор Ранцевич, которые ничего не пожалеют для твоего счастья и здоровья. Я буду рядом. Только верь мне.

Тоня посадила Асю в машину с водителем, которую ей подарил Илья, простилась и поднялась в квартиру. Подошла к зеркалу. Посмотрела: что же так понравилось Асе, заложнице своего образа?

Да, круто она повернула свою внешность. На Тоне был брючный костюм со свободными брюками и подчеркнуто мешковатым пиджаком, рубашка под горло. Прямые волосы подстрижены до плеч. Чуть подведены глаза, немного бежевой помады. И выражение… Совсем не то выражение, которое придавал ее портретам Стас. Тоня и сама бы поверила женщине с таким серьезным выражением лица. И что странно: ее удлиненное лицо, ее волевой и тяжелый подбородок, ее резкие, тонкие носогубные морщины-стрелы – все это вдруг показалось очень женственным. То ли в почти мужском наряде дело, то ли что…

В дверь позвонили, Тоня взглянула на часы. Это Стас, принес материалы, взятые с видеокамер в квартире Марии, снимки. Она открыла дверь. Стас вошел и остановился в прихожей, пристально разглядывая ее. Тоня пыталась прочитать впечатление по его лицу, но лицо фотографа было непроницаемым.

– Такое решение? – констатировал он. – Отлично. Я так понял, прощай, Барби в возрасте ранней Бриджит?

– Ну да. Извини, я без сил. Тяжелый сеанс с Асей. Пойдем, просто посидим. Выпьем красного вина. День выдался на редкость чудовищный.

Нет на свете более удобного человека, чем Стас. Желание клиента – всегда закон. С ним так легко дышать, страдать, горевать и быть наедине с собой. И говорить с ним не нужно. И из костюма унисекс можно выскользнуть и остаться в одной длинной рубашке. Стас ее снимал всякую, его можно не стесняться. «Да здравствует смертельная усталость, – думала Тоня. – Она и есть блаженство».

И тут позвонил телефон.

– Здравствуй, Тоня, – сказал Илья. – Мне звонила Ася. Это чудо, – то, что тебе удалось. Я…

– Тише, – произнесла Тоня. – Мы же решили: для всяких слов выберем специальное время.

– Да, конечно. Я, собственно, и об этом. Мы с Марией приглашаем тебя и Стаса в субботу. У нас что-то вроде помолвки, встреча для самых близких людей. И я скажу тебе, как ты мне дорога. Как ты нам дорога. Я найду слова. Ты приедешь?

– Да, разумеется… Ох, прости, совсем забыла от радости. Я ведь завтра уезжаю на симпозиум в Питер. Только что позвонили. Изменить ничего нельзя. Это дней десять-пятнадцать. Я потом позвоню. Только прошу вас: не отменяйте из-за меня помолвку. Стас приедет. А я потом вас поздравлю. Посидим втроем.

Тоня быстро разъединилась. Положила на стол телефон, хотела взять бокал с вином. Но руки так дрожали, что у нее ничего не получилось. И туман в глазах. Она попыталась разжать зубы, чтобы попросить Стаса уйти. Впервые в жизни Тоне показалось, что она теряет сознание.

– Эй, ну-ка соберись! – негромко произнес Стас ей прямо в ухо и крепко, до боли сжал ее плечи. – Ты хочешь меня прогнать, свалиться в обморок и помирать, закрывшись от всех, чтобы изобразить командировку, так? Я не дам тебе все это сделать. Разве что последнее. Ты имеешь право разрушить созданный мною образ, но я не позволю тебе убивать человека, которого я уважаю. Ты нужна многим. Не веди себя как истеричная баба.

– Да куда уж мне до истеричной бабы, – горько произнесла Тоня. – Я вообще к женщинам имею условное отношение. Меня уважают, благодарят и приглашают на помолвки.

– А знаешь, да, – вдруг произнес Стас и сел на подлокотник ее кресла. – Илья – мужчина на сто процентов, я вычисляю эти проценты в уме, как на калькуляторе: профессиональная привычка фотографа. Мария – женщина на сто пятьдесят процентов. У них не было шанса не притянуться. А ты – человек над другими, в моем представлении – над всеми. Ты не хочешь никому помогать, ты блажишь по поводу спроса на сексапильный образ, а сама живешь совсем не так, как другие люди. Я не умею так красиво говорить, как ты. Но я вижу твой настоящий образ. Я просто хочу на него смотреть. Умная душа – вот твой образ. И только такой прожженный спекулянт образами, как я, может тебе сказать: ты – счастье, которое не всем по уму и зубам. Если бы у меня хватило духу, я бы тебя споил, дал бы возможность сойти с ума от ревности, пореветь, натворить бед, а потом бы утешил. Я бы тебе сказал, что меня можно обложить сотней голых Марий, а я буду хотеть только тебя, в этом твоем новом образе небрежного денди. Из этого мужского костюма наконец вырвалась на свободу уникальная женщина. Моя женщина. К которой я никогда не притронусь, пока не узнаю, что не противен. И больше ничего не нужно: только знать, что не противен. Что могу не уходить далеко. Остаться на всякий случай.

И он просто остался. И через годы повторял Тоне эти слова. И она всякий раз пугалась, что могла бы тогда оттолкнуть Стаса. Любовь – это часто не то, что мы думаем.