Текст книги "Рассказы и сказки"

Сотворение мира

В самой середине мира жили некогда Великая Мать и Великий Отец, долго жили. Говорят, появились они на свет из семян дерева Катумба, что росло от земли до самого неба. В те времена не было на небе ни луны, ни солнца, звёзд тоже ещё не было. Свет и тепло для жизни давало волшебное дерево.

Много лет жили Мать и Отец вдвоём, но стало им скучно. Тогда родились у них два сына – Каримба и Катамба. Ударил Отец в ладоши и воскликнул:

– Ах, хорошо! – и положил новорожденного Катамбу в скорлупку того семени, из которого родился сам, как в колыбель.

Ударила Мать в ладоши и добавила:

– Очень хорошо! – и положила новорожденного Каримбу в свою скорлупку вместо колыбели.

Стали они жить четверо. Близнецов кормили молоком и мёдом, от чего росли они на радость родителям не по дням, а по часам. Вскоре стали они ходить с Отцом на охоту, стали знать повадки всех зверей и птиц.

Жизнь семьи текла счастливо, один день был похож на другой, но случилась беда – завистливый червяк Мазумба подслушал разговор двух сорок и узнал про волшебное дерево и счастливую Семью. Сам он жил один и не было у него ни жены, ни друга. Приполз тогда злой Мазумба и стал грызть корни дерева Катумба. Стало дерево увядать, меньше давало тепла и света, а вскоре и вовсе погасло.

Великая Мать испугалась темноты, выбежала из хижины и не смогла найти дорогу назад – такая непроглядная вокруг была темень. Великий Отец с сыновьями в это время был на охоте, а когда вернулись они, не смогли найти Мать.

– Катамба и Каримба, дорогие мои сыновья! Я не могу найти вашу мать в такой темноте. Она сейчас спряталась где-то и плачет. Нехорошо это! Возьмите каждый по большому мешку, ступайте по миру, собирайте свет и складывайте его в свой мешок. Один пусть идёт в одну сторону, второй в другую. Возьмите с собой ваши колыбели – когда доберетесь до Большой Воды, бросьте их в воду.

Послушались братья своего отца и пошли каждый своей дорогой собирать свет по миру. Катамба собирал холодный свет – светлячков, огоньки с трухлявых пней. Каримба же собирал свет горячий – лесной пожар, лаву из вулкана. Быстро наполнил свой мешок Каримба и вышел к Большой Воде. Одновременно с ним к Большой Воде с другой стороны земли вышел Катамба.

Бросили они каждый свою скорлупку-колыбель на воду, и стала она лодкой. Как только лодка Катамбы отчалила от берега, появился за ней холодный сияющий след. Стал он его сматывать в клубок и складывать в мешок. Скоро и его мешок наполнился.

– Ах, хорошо! – воскликнули братья, каждый на своем краю земли. Только произнесли они это, как стали их лодки подниматься вверх. Свет из мешков осветил землю, и Великий Отец смог отыскать Великую Мать и вытереть её слёзы. Тогда на небе впервые появились луна и солнце, и светили они одновременно.

Посмотрел на это Отец и сказал:

– Пусть один из вас сменяет в небе другого, пока тот отдыхает. Но сначала бросьте каждый пригоршню огня на волшебное дерево.

Бросил Катамба горсть холодного света на дерево. Бросил Каримба горсть горячего света на дерево. Взвился до небес сноп искр! Так появились в небе звёзды – некоторые из них горячие, некоторые холодные. А злой Мазумба, до тех пор прятавшийся в корнях дерева, стал кометой. Носится он по всему небосклону, пугая людей и обещая несчастья. Но вы не верьте ему – червяком он был.

Так и ходят с тех пор по небу Каримба и Катамба, друг друга сменяя. Скучают братья, вспоминают счастливые времена, когда жили они под сенью дерева Катумба, дарившего свет и тепло. Когда совсем грустно им становится, они встречаются в небе, кладут свои мешки на дно лодок и поют песни.

В это время на земле наступает тьма, Великая Мать снова в страхе прячется, а Великий Отец уговаривает своих детей осветить землю, чтобы отыскать жену. Нехотя расстаются братья, поднимают каждый свой мешок на плечи и продолжают вечный путь по небу.

Агасфер

Скажи, как часто ты думаешь о бессмертии? О том, что это было бы для тебя величайшим благом? Ты думаешь об этом, когда не уверен, что одной жизни хватит на великое свершение. Ты жаждешь бессмертия, когда чувствуешь на горле холодные пальцы небытия. Ты мечтаешь о вечности, когда уверен, что пару сотен лет спустя мир станет лучше.

Сегодня я расскажу тебе историю человека, который обрёл бессмертие, хотя никогда о нём не задумывался. Чувствую, пришел срок, ты готов меня слышать.

Много лет тому назад это было. Один простой человек стоял у своего дома и смотрел на дорогу. День был жарким, мужчина держал в руках кувшин с водой и размышлял о грядущем. Скоро должен родиться пятый ребёнок, надо бы купить еще одну козу, а для этого нужно открыть вторую лавку и поставить там торговать младшего брата. Но ведь глуп он ещё!

Мужчина тяжело вздохнул, остро кольнуло в груди, как уже не раз случалось в последние дни. Последние – он усмехнулся. Ах, если бы ещё пару десятков лет жизни! Я хочу создавать прекрасные вещи, торговать ими в своих лавках и радоваться тому, как растут мои дети и внуки. Я бы передал знания, которые получил от своего отца, самому смышлёному своему сыну. Дело семьи должно жить и дарить радость людям. В этом смысл.

Острая боль в области сердца сбила дыхание, в глазах потемнело. Мужчина выронил кувшин и как бы со стороны увидел разлетающиеся в разные стороны брызги и осколки. Как же всё не вовремя! Он тяжело осел на землю, прислонился к стене своего дома и прикрыл глаза, безмолвно молясь об отсрочке и считая каждый удар сердца.

– Позволь мне остановиться у твоего дома и дай воды, – услышал он хриплый голос. Мужчина с трудом приоткрыл глаза. Перед ним стоял избитый преступник, которого вели на казнь римские солдаты. На плечах осужденного лежал тяжёлый деревянный брус.

Что ему надо? Чего хотят все эти люди, стоящие поодаль и наблюдающие за его агонией? Мужчина собрал все оставшиеся силы и выдохнул:

– Нет! Поди прочь!

– Пусть сбудется желание, что ты загадал, – осуждённый на смерть выпрямился, удобнее перехватывая брус, и неожиданно тепло улыбнулся. – Благословляю тебя бессмертием!

Толпа уже давно скрылась за поворотом, а Агасфер стоял и смотрел вслед. Боль в груди исчезла, будто никогда её и не было. Лишь осколки в пыли да след от высохшей воды из кувшина напоминали – да, всё происходило на самом деле. Он хотел броситься к Голгофе и спросить, что за человек приходил сегодня, в чём он виновен, но не решался. Потом, потом все узнаю.

Через несколько дней Агасфер пришёл на рынок продать свои глиняные горшки и узнать новости. А послушать было что. Люди рассказывали друг другу про казнь преступников перед светлым праздником, про чудеса, которые свершались после неё и про одного недоброго человека, отказавшего в пристанище и глотке воды, за что был проклят казнённым чудотворцем.

– Проклят или благословлён? – спросил Агасфер у беседующих рядом торговцев, внутренне холодея. Но нет же, он точно слышал, что идущий на смерть его благословил.

– Агасфер его зовут, – отмахнулся один из торговцев. – Его спроси, если тебе интересно.

Потрясённый, вернулся Агасфер домой. Если благословение казалось ему высшим благом, которое только может обрести человек, то проклятие страшило.

Шли годы. Агасфер видел гибель любимого города и разрушение Храма. Как многие другие, он покинул родную землю и отправился в скитания по чужим краям. Старели и покидали этот мир те, кого он знал и любил. А он оставался всё таким же, как в тот памятный день, когда считал, что его земной путь завершился, и остро хотел продлить жизнь хотя бы ещё на несколько лет.

Каждое утро он встречал вопросом – дар это или проклятие? Каждый вечер, когда солнце касалось своим краем горизонта, повторял тот же вопрос.

Знаешь, я до сих пор не нашёл ответа…

Секретное оружие

Жители сёл и деревень с удивлением и сочувствием смотрели на безоружное войско в белых балахонах, шагающее в сторону страшной пустыни Фаатхор. Еще более странным казалось им поведение воинов – они не грабили мирных жителей, не вытаптывали поля, вежливо просили воды или снеди и спокойно реагировали в случае отказа.

Впереди войска ехал его предводитель, Минхе Бесстрашный. Каждый вечер, обходя свое воинство на привале, он спрашивал странников об одном:

– Готовы ли вы побеждать?

– Да, повелитель! – отвечал ему нестройный хор.

– Готовы ли вы умирать?

– Нет, повелитель!

– Если есть сомневающиеся, пусть выйдут. Никто их не осудит.

В первый день сожгли свои белые балахоны и отказались от похода несколько десятков человек из разных отрядов. Воины обняли их на прощанье и продолжили свой путь, не оглядываясь. Во второй день сожгли балахоны и ушли в обратном направлении несколько сотен сомневавшихся. На исходе десятого дня остались только те, кто на самом деле был готов идти до конца.

– Готовы ли вы побеждать?

– Да, повелитель!

– Готовы ли вы умирать?

– Нет, повелитель!

– Если есть сомневающиеся, пусть выйдут. Никто их не осудит.

Ни один из воинов не вышел из строя, ни один не снял ритуальных одежд.

– Мы идём к сердцу пустыни Фаатхор. Там нас ждёт наш самый страшный враг и бой не на жизнь, а на смерть. Ещё раз спрошу, готовы ли вы? – голос предводителя разнёсся над враз притихшим войском.

– Да! – прогремел слаженный ответ.

– Сегодня спите и смотрите сны. Завтра генеральное сражение, – и предводитель ушёл в сторону своего шатра.

Пустыня Фаатхор была тем местом, которое стало могилой для многих путешественников. Не было ещё живого существа, которое прошло бы сквозь неё. Даже жадные погонщики караванов выбирали долгий обходной путь и не рисковали идти по песку, усыпанному костями.

И вот войско в белых одеждах ступило на запретную для смертных территорию. Разверзлись земля и небо, освобождая скрытую силу стихий. Стали воплощаться из воздуха ужасные существа – рогатые, клыкастые, дышащие огнём порождения детских страхов и бабкиных сказок.

Каждый воин столкнулся с собственным страхом. Тот, кто боялся высоты, стоял на вершине скалы, обдуваемой всеми ветрами. Тот, кто боялся воды, тонул сейчас в быстром потоке, невесть откуда взявшемся средь пустыни. Тот, кто боялся нанести вред другому живому существу, рвал тела голыми руками и смотрел на багровый песок, жадно пьющий кровь. Кто боялся огня, оказался в пылающем кольце.

И каждый сражался один. Кто-то сдавался и пропадал, кто-то продолжал биться, слабея с каждой минутой.

– Готовы ли вы умирать? – разнёсся голос предводителя, перекрывший шум множества битв.

– Нет, повелитель! – голоса воинов звучали нестройно и неуверенно.

– Вы вместе! Нет своих битв, есть только общая! Объедините силы!

К вечеру потрёпанное войско собралось в самом центре страшной пустыни Фаатхор. Треть воинов могла бы праздновать победу, но у них не было на это сил. Две трети войска навсегда остались под песками и стали демонами пустыни. Те, кто не поверил в себя и не доверился своим товарищам.

– Два-один, в твою пользу, страх, – Минхе бросил в костёр несколько веточек полыни. – Но не думай, что я сдался.

Вера

Старый жрец сидел на развалинах храма. Сухой ветер гнал песок по площади. Никого вокруг. Некогда шумный город опустел. Жрец тихо пел с закрытыми глазами, раскачиваясь в такт песне:

– Великий и всемогущий, почему ты оставил меня?

Где сады моего государя, где прекрасные жёны его?

Ты стал глух к молитвам верных, в мир вернулись старые боги.

Храмы твои пусты, прекрасная Амарна заброшена.

Вернись в мир людей, великий Атон,

Освети лучами своими дом государя,

Яви благость свою истинно верящим в тебя.

Голос старика стал громче, увереннее:

– Светел лик твой, великий Атон!

Животворящими лучами касаешься ты всего живого.

Благословляешь поля со всходами,

Склоняются перед тобой возделывающие землю.

Тучны стада земли Кемт под оком твоим,

Склоняются пред ликом твоим пастухи.

Воды Нила полны серебристой рыбы,

Славят тебя рыбаки и мореходы.

На ранней заре восхвалю тебя, Атон!

В разгар дня прославлю тебя, Атон!

На закате воспою тебе славу, Атон!

И ночью тёмной крепка моя вера, Атон!

Старик поднялся, воздел руки к выгоревшему от нескончаемой жары небу и замер. Он вспоминал день, когда попал в храм учеником.

Амарна встретила его шумом и суетой. Мальчишка из провинции, он впервые видел такое скопление народа. Отец, вытирая пот со лба, погонял мула. Старый мул иногда со снисхождением посматривал на своего хозяина и переставлял копыта с прежней скоростью. На рынке отец купил отрез белоснежной льняной ткани.

– Смотри, принесёшь это в дар Верховному жрецу. Не перепутай, слышишь? – он снова вытер потный лоб и дёрнул сына за руку. – Ты всё понял?

Мальчик кивнул, продолжая рассматривать людей. Вот спорят горшечник и пекарь, они кричат во всё горло, машут руками. А вот торговец расхваливает ячменное пиво и финиковое вино. Раб несёт корзину с фруктами за своим господином, который всем видом показывает, насколько он важная персона, то и дело поправляя ожерелье.

В храме Атона их уже ждали. Верховный жрец принял из рук мальчика свёрток, кивнул и начал расспрашивать отца о жизни. Они были хорошими друзьями когда-то.

Мальчика увели в дом при храме, где жили ученики. Так он начал постигать служение Атону – долгие часы молитв, праздничные шествия, тайное знание, недоступное простым обывателям.

А потом пришла беда. После смерти государя начался разлад, подняли головы служители старого культа и смутили разум юного наследника, воцарившегося после периода безвластия. Нечестивцы заставили его изменить имя, данное ему прекрасным отцом.

Город постепенно опустел. Сначала его покинули вельможи, за ними потянулись простолюдины. Некогда шумную столицу постепенно завоёвывали пески. В конце концов в Амарне осталось всего несколько семей и всеми забытый жрец покинутого бога.

– На ранней заре восхвалю тебя, Атон!

В разгар дня прославлю тебя, Атон!

На закате воспою тебе славу, Атон!

И ночью темной крепка моя вера, Атон! – прошептал старый жрец и побрел прочь.

Рыбацкая байка

Петрович поворошил угли, закинул в них несколько картофелин и спросил:

– Ты надолго к нам?

– Сама не знаю, – ответила я, отмахиваясь от назойливо звенящих над ухом комаров.

Лениво плескала о берег волжская волна, над головой сияли звёзды – такие яркие и крупные, какие увидишь только за городом. Стало прохладно. Я придвинулась ближе к остаткам костерка.

– Сейчас картоха будет. Плесни чайку, погрейся.

– Петрович, а расскажи байку какую-нибудь. Такую, чтоб прямо ух! – я налила себе душистого травяного чаю из огромного термоса.

– Зачем байку? Я тебе правду расскажу. Она, Женьк, иной раз круче любой байки бывает.

Ты же посёлок Сазанлей знаешь? Так вот, там на берегу речки стоит дом заброшенный. По дороге мимо пойдёшь – даже не поймёшь, что он там есть. С улицы деревья его закрывают, только с речки и видно.

Старики рассказывали, что раньше это был самый красивый дом на всей улице. Семья там жила – муж, жена, двое ребятишек у них было. Мужик рыбалку очень любил, мостки даже к воде сделал, чтоб в будни вечерком с удочкой посидеть. А в Сазанлейке-то что за улов? Так, баловство одно – карасики да окунишки.

На все выходные мужик с двумя друзьями уезжал на Волгу рыбачить. Раз уехали они, а домой мужик не вернулся уже. Жена сразу в милицию побежала, рыбаков на допрос потащили, а те трясутся, ничего путного сказать не могут. Одного потом в дурку отправили, совсем с головой плохо стало. Другой более-менее внятно смог объяснить.

Сидели они так же вот у костерка, байки травили. Вдруг колокольчик звякнул на донке. Мужик стал тянуть – тяжело идет, стали ему помогать, а там такое… Вылезло из реки что-то страшное, в тине всё, схватило мужика и в воду утащило. Рыбаки всё побросали с перепугу и рванули домой.

Ему не поверили, конечно, стали проверять, поехали на место рыбалки. Мужик, как к берегу подъехали, задрожал и из машины выходить наотрез отказался. Походила милиция по бережку – всё, как он им и говорил: остатки костра, вещи раскиданные. Даже лодку надувную бросили, про рюкзаки и удочки вообще молчу.

Водолазы потом ныряли, тело искали, но ни трупа, ни чудища не нашли. Жена поплакала, поминки справила, да надо дальше жить.

Раз деток спать уложила и слышит, будто стучит кто-то в окошко. Выглянула – нет никого. А поутру под окошком водоросли увидела и на крыльце мокрые следы.

В следующую ночь женщина не спала, свечки жгла, молитвы читала. Слышит вдруг, что по крыльцу будто мокрые лапы шлёпают. Дверь стала трястись, кто-то открыть её хочет и не может. Бедная баба к деткам кинулась, их обняла и ещё жарче молитвы стала шептать. Всё стихло.

С утра побежала вдова в церковь к батюшке, чтоб освятить дом и нечисть отвадить. Тот все положенное сделал, вдову успокоил. Вечер и ночь спокойно прошли, поутру ни следов мокрых, ни каких других страхов вдова не увидела.

А на сороковой день ночью пошла она зачем-то в огород и видит – сидит на мостках муж покойный, такой, как при жизни был. Удочку в руках держит. Услышал её шаги, обернулся. Бедная женщина бросилась к нему – мёртвым же не видела, решила, что спасся он чудом каким. Он её обнял и ухнули оба в воду.

Это сынишка их меньшой соседям поутру рассказал, не спал он, видел в окошко. Вдову искали с водолазами, с собаками, но тоже не нашли. В милиции решили, что умом баба тронулась и утопилась в речке. Детишек в детский дом отправили, что с ними потом сталось, не знаю.

В дом тот потом родня какая-то дальняя заселилась, но прожили недолго – жуть по ночам творилась. То в окошко кто-то стучит, то по крыше топает, и всякий раз следы мокрые и водоросли повсюду. Дом продали, но и новые хозяева скоро сбежали. Так он и стал заброшенным со временем.

По ночам, говорят, особенно в такие тихие и безлунные, как эта, в дом возвращаются хозяева, ходят по двору, ищут своих ребятишек. А перед тем, как они появятся, слышен рыбацкий колокольчик. И лучше бежать, куда подальше, пока они и тебя с собой не прихватили.

Петрович выудил из углей картошку, разломил пополам, чтоб проверить готовность, удовлетворенно кивнул и бросил картофелину мне.

У реки тихо звякнул колокольчик.

Прогулка

Снежинки кружились в жёлтом свете уличного фонаря – то сближались, то разлетались в разные стороны, подчиняясь неслышимой никем мелодии. Танец завораживал, успокаивал.

Девочка, подняв голову, неотрывно смотрела в золотой круг. Снежинки, казалось, замедляли свой полёт к земле, ненадолго замирали, давая ей возможность получше рассмотреть себя. Девочка поднимала ладошки вверх, но они не садились на них, облетали и терялись во тьме.

К девочке подошел мужчина и положил ей руки на плечи.

– Папа, а почему снежинки танцуют? – спросила девочка, не оборачиваясь. Мужчина присел на корточки рядом с ней и тоже посмотрел вверх. Снегопад усиливался.

– Так почему, пап? – девочка повернулась к отцу и нахмурила бровки.

– Они думают, что живы, поэтому танцуют, – немного подумав, ответил он. Девочка кивнула и заправила прядь волос за ушко.

Снег повалил хлопьями.

Мужчина поднялся и взял дочь за руку:

– Пойдем, нам пора.

Они шли по заснеженной аллее. Девочка то и дело вырывала свою руку из руки отца и подбегала к фонарям, замирала ненадолго и к чему-то прислушивалась.

– Папа, а почему фонари разговаривают?

– Разговаривают? – мужчина удивлённо прислушался. Фонари тихонько гудели, иногда слышалось лёгкое пощёлкивание.

– Слышишь, да? Па-ап, ну почему? – она дёрнула его за руку, требуя немедленного ответа.

– Они тоже думают, что живы, – растерянно ответил мужчина, проводя рукой по волосам дочери.

– А мы? – дочь очень серьёзно посмотрела в его глаза, поправляя складки на летнем платье.

– И мы тоже, – отец крепче взял ребенка за руку, подходя к кладбищенской ограде.

Ледяной кофе

Мелкий холодный дождь, стекающий за ворот куртки, не мог испортить мне настроение. Свобода – я сделал глубокий вдох. Пахло землёй и прелыми листьями. За спиной с шумом закрылись ворота.

– Эй, Гэрри! Тебя подбросить до города?

Мне не хотелось сейчас ни с кем общаться, но перспектива мокнуть на продуваемой всеми ветрами остановке тоже не радовала.

– Буду признателен, – я плюхнулся на пассажирское сиденье и бросил назад свой рюкзак с пожитками. Ларс, хозяин машины, двадцать с лишним лет был моим надзирателем. Не моим личным, конечно, нас таких у него много было, да и виделись мы не каждый день, но при возможности он останавливался у моей камеры поболтать. Едва ли это можно назвать дружбой, но что-то вроде приятельских отношений между нами было.

– Я сегодня тоже освободился, – Ларс провёл ладонью по лысине и усмехнулся. – Вышел на заслуженную пенсию. Буду выращивать кабачки и розы. А ты?

– Не хочу думать дальше завтрашнего дня, – я смотрел на дорогу. – Двадцать пять лет ждал, когда выйду на волю, сейчас надо привыкать жить по другим правилам.

Ларс неопределенно хмыкнул и прибавил скорости.

– Сегодня я хочу съесть гамбургер в какой-нибудь забегаловке и пройтись по набережной, – зачем-то поделился я своими планами.

– Хочешь, угощу тебя?

– Нееет, мне тебя там хватало, чтоб в первый день свободы снова видеть твою рожу!

– Теперь все иначе, – Ларс пожал плечами. – Ты не заключённый, я не надзиратель. Если честно, мне не с кем праздновать своё освобождение. Думал, вдруг ты захочешь выпить со мной пива в «Гудках». Сегодня «Утки» играют со «Шпротами».

– Продуют опять, – я заколебался. Столько раз я представлял себе этот день и одним из сценариев был как раз спорт-бар. – Знаешь, я давно забыл вкус пива.

– Это значит да?

– Утки, вперед!

Ларс остановил машину около общежития для бывших заключённых и попрощался до вечера. Комендант зарегистрировал меня, дал прочитать правила проживания, заставил поставить подписи на каких-то документах и выдал ключи от комнаты.

Новое жильё мало отличалось от тюремной камеры. Я растянулся на жёсткой кровати и стал смотреть в потолок.

В голове пустота. Наверно, нужно принимать какие-то решения, строить планы на дальнейшую жизнь. Может быть, стоило это сделать уже давно. Свобода была такой долгожданной, такой желанной, но я оказался к ней не готов.

Вечер в спорт-баре прошел вполне ожидаемо – «Анахайм» проигрывал «Сан-Хосе», болельщики срывали голос, поддерживая любимую команду. Кажется, я тоже что-то кричал, заразившись общим настроением. Ларс подливал мне пива, как только моя кружка пустела. Окончание вечера стёрлось из моей памяти.

Утром я едва смог оторвать голову от подушки. Просторная светлая комната, камин. Как я здесь оказался, я не помнил. Со стоном я сел на диване.

– Уже проснулся? – в комнату вошел Ларс. – Ты вчера немного перебрал, поэтому я притащил тебя к себе домой. Пойдём, я сварил кофе.

– Интересно, что сказала твоя жена, увидев меня, – пробормотал я, принимая из рук бывшего надзирателя чашку кофе.

– Знаешь, мне тоже интересно, что она тебе тогда сказала, – задумчиво произнес Ларс и посмотрел на семейное фото, висевшее на стене. Молодой хозяин дома и моя первая жертва беззаботно улыбались.

Обжигающе-горячий кофе внезапно показался мне ледяным.