Текст книги "Москвест"

– А я почем знаю? Не нашего это ума дело. Как князь решит, так и будет. Ему виднее.

* * *

То, что князь едет, было слышно издалека. Вдруг стали накатывать волны звуков с улицы: цоканье, свист, крики, лошадиное ржание. И эта какофония, приближаясь, в несколько раз усиливала скорость, с которой носились по терему девки с разной снедью.

Во время ужина Машу и Мишу совсем затолкали, столько народу носились вокруг столовой избы с различными переменами блюд. Ужин тянулся невероятно медленно, потом внезапно кончился, князь прошел мимо, даже не повернув головы в их сторону.

– Прямо в повалуши пошел, – прошелестела Глафира, – умаялся, бедный. Пойдем, со стола собрать подсобишь.

«Собрать со стола» вылилось в пьянку слуг и огромную уборку, так что отпустили спать Машу совсем поздно. Или уже рано…

Мишка среди ночи проснулся. Руки затек ли, шея не разгибалась. Потому как спал он прямо в гриднице, уронив голову на стол. Не то чтоб он беспокоился о Маше, но, во-первых, одному было неуютно, а во-вторых, очень хотелось в туалет. Миша немного побродил по клети, а потом рискнул выглянуть в коридор. Было тихо. Сгибая голову, чтоб не стукнуться головой о низкий потолок сводов, Мишка стал пробираться к выходу. И он уже почти дошел… Но тут раздались тяжелые шаги, Мишка в страхе заметался, нырнул в первую попавшуюся клеть, чтоб ни с кем не встречаться… И в ужасе понял, что шаги направляются именно туда, где он спрятался. Мишка забился в самый дальний угол, сжался в комочек и затих.

Через некоторое время ему стало совсем туго. До «туалета» он так и не дошел, а руки и ноги затекли еще сильнее. Вошедший же зажег свечи, стал на колени и принялся истово молиться. Причем по его усердию было похоже, что он готов провести так всю ночь.

Мишка пытался приспособиться, потом старался думать о чем-нибудь хорошем, но мысли все больше и чаще сбивались на естественные потребности организма. Да еще и воздух в клети становился все гуще и тяжелее – чад свечей и никакой вентиляции. И вот, при попытке сесть поудобнее, Мишка не сдержался и со стоном перевалился на сторону.

– Кто здесь? – вздрогнул молящийся и поднял голову.

Мишка узнал князя, и ему стало совсем нехорошо.

– Кто посмел войти сюда? – рявкнул князь.

У Мишки от страха помутилось в голове.

– Я – митрополит Петр, – прошептал он.

У князя просветлилось лицо и из глаз покатились огромные слезы.

– Я так счастлив, – прошептал он. – Я ждал тебя. Мне тебя не хватает.

– Ты – молодец, – сдавленно просипел Мишка. – Ты – хороший князь.

– Ты придешь еще? – спросил князь. – Али пришлешь ко мне кого-нибудь? Мне нужны твои советы, мне нужны разговоры с тобой.

Мишкина соображалка сработала мгновенно.

– Придут к тебе отрок и отроковица, Мария и Михаил. Ты приветь их. Они принесут тебе весточку от меня.

– Хорошо, – благоговейно прошептал князь и зашептал молитвы с новой силой.

– А сейчас иди спать, – зашептал Мишка из последних сил. – Иди, тебе нужен отдых.

Князь секунду поколебался, а потом встал, задул свечи и вышел, утирая слезы. Мишка с трудом раскрючился и пулей вылетел следом. Во двор.

* * *

Такого пробуждения не пожелаешь никому.

– Как звать тебя? – орала Маше в ухо Глафира, и со всех сил трясла ее за плечо.

– Маша…

– Мария? – гаркнула Глафира.

– Ну да, да… – девочка с трудом разлепила глаза.

– Вот напасть-то, я а ее работать заставила, – запричитала Глафира. – Ах ты господи, вот беда-то, не сносить мне головы… Ты уж замолви за меня словечко, я ж не со зла…

Глафира суетилась, нервно пытаясь разгладить Машино платье.

– Что случилось? – Маша еще не проснулась и совершенно не соображала, что происходит. – Где Миша?

– Тут я, – сообщал Мишка, которого втолкнули в клеть. – Выйдите все, нам пошептаться надо.

– Но князь ждет, – вздохнула Глафира.

– Подождет! – огрызнулся Мишка. – Оставьте нас!

И когда неожиданно все послушались и гости остались одни в клети, зашептал:

– Слушай, что ночью было…

При дневном свете князь оказался не таким страшным. Он даже, кажется, сам побаивался «отрока и отроковицу», которые стояли посреди горницы. Маша, хоть Мишка и пересказал ей всю сцену в молельне, немножко нервничала. Миша смотрел если не соколом, то, как минимум, гордым голубем.

– Значит, – Иван Данилович переводил хитрый взгляд с одного гостя на другого, – Петр вас ко мне прислал?

– Так и есть, – мотнул головой Мишка, – явился во сне и прислал.

– И что просил передать?

Мишка запнулся. Он как-то не продумал детали беседы с князем. Ему казалось, что главное – попасть пред светлы княжьи очи. А там уж как-нибудь…

Зато Маша успела сообразить, как себя вести. А может, вспомнила обеих Фекл.

– Святой Петр, – произнесла она, не поднимая глаз, – сказывал, что готов на любой твой вопрос ответить. Мы ему передадим, а он ответит через нас.

Князь довольно кивнул. Покорность и робость «отроковицы» пришлась ему по душе гораздо больше, чем наглость «отрока». Калита теперь обращался только к Маше.

– Есть вопрос, – кивнул он. – Что с Тверью делать?

– В смысле? – оторопела Маша, но быстро исправилась. – Славен город Тверь! Пусть живет и процветает!

Глаза Калиты немедленно налились красным огнем.

– Славен город Москва! И нет других славных городов!

Маша съежилась и попятилась, и Мишка немедленно вышел вперед.

– Ну вот пусть Тверь живет и процветает под вашим чутким руководством.

– Во-о-от… – подобрел Калита, – вот так-то лучше. А то ишь… Тверской князь мутит за моей спиной, все ему неймется. Поехал в Орду, получил таки ярлык, проходимец!

– Почему проходимец? – опять некстати встряла Маша. – Ну и пусть бы он был князем в Твери, а вы здесь…

– Что-о-о? – рявкнул Калита. – Или он, или я!

– Почему? – удивилась Маша. – Можно же договориться!

– Ай, отче, – отмахнулся Калита, – ты и при жизни мне это говорил: договаривайся, договаривайся… Хорошо миром, нехорошо войною…

Маша позволила себе поднять глаза на князя. Тот смотрел куда-то в стену, но явно видел то, что другим было недоступно. Вдруг вздрогнул и стал ласковым и приветливым.

– Благодарствуйте, отроки. Воистину вас Петр святой прислал.

Иван Данилович хлопнул в ладоши. За спинами Маши и Мишки вырос жилистый и невообразимо лохматый мужик. Судя по его виду, он был готов немедленно свернуть голову кому-нибудь. Например, двум отрокам, что отнимают у князя его драгоценное время. Однако у Калиты были другие планы:

– Гостей накормить, напоить… – он бросил короткий взгляд на Машину замызганную рубаху, – переодеть. Чего попросят – всего давать. Далеко не отпускать. То люди божьи, они мне надобны в любой миг. Ступай.

Выходя из залы, Маша успела оглянуться. Князь печально смотрел перед собой, а губы его едва шевелились, словно он разговаривал с кем-то ему очень дорогим.

* * *

– Дура ты, – лениво заявил Мишка, изучая недоеденную заячью ногу, – не надо с ним спорить! Далась тебе эта Тверь…

– Сам дурак, – огрызнулась Машка. – У меня тетя в Твери живет…

– Га-га-га, – заржал Мишка, – когда твоя тетя родилась? До этого еще сколько веков!

– Все равно, – упрямо сжала губы Маша. – Воевать-то зачем?

Миша хотел возразить, но только рукой махнул. Набитый живот и новая одежда заметно подняли ему настроение.

– Хорошо еще, что угадала… – Мишка решил победить и последний кусок, и впился в него зубами.

– Я не угадывала! – Маша отхлебнула странного кислого напитка, который тут называли квасом. – Просто войну не люблю. Ты лучше думай, как нам дальше по времени двинуться!

– Как-как? – Мишка со вздохом бросил обглоданную кость в миску. – Своим ходом…

Маша удивленно посмотрела на него. Миша усмехнулся:

– А что тебе не нравится? Кормят, поят… делать ничего не нужно.

Он собирался продолжить, но, заметив, что Маша багровеет, успокаивающе махнул рукой:

– Расслабься, шучу. Буду думать. Только… – он с трудом сдержал отрыжку, – давай не сейчас. Спать охота…

…Разбудили их скоро. Даже умыться не дали, сразу отвели – со всем возможным почтением, но неумолимо – в покои князя.

Иван Данилович выглядел задумчивым и обеспокоенным.

– Совет мне твой нужен, отче, – начал он, глядя куда-то поверх голов Маши и Миши, – что мне делать с этой Тверью… Мне б добраться только до Александра, задушу голыми руками…

– Что вы, что вы! – замахала руками побледневшая Маша. – Вы не можете, вы не должны! Вы же князь, вы пример подаете! У вас должны быть чистые руки! У вас должно быть доброе сердце!

– Сердце у меня доброе, – рыкнул Калита, – я милостыню каждый день раздаю. А вот руки…

Калита задумался.

– У меня должны быть чистые руки… – задумчиво повторил он.

Только Маша открыла рот, чтоб на радостях развить свою мысль, как Калита развил ее сам.

Жаль, не так, как хотелось.

– Я его не буду убивать, – хищно произнес он. – Но я знаю, кто его убьет!

Калита поднялся и проорал за дверь:

– Завтра отбываем!

– Куда? – испуганно спросила Маша.

– В Орду, – отрезал князь. – А вам спасибо, надоумили.

– Подождите, – побледнела Маша, – на что мы вас надоумили?

– Я уж найду, что про него рассказать, – пробормотал под нос Калита. – Его там на кусочки изрубят, а потом эти кусочки по степи раскидают.

– За что? – ахнула Маша.

– Уж я придумаю, за что…

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Отношения между князьями были, мягко говоря, непростыми. Все они в то время боролись за ярлык – право считаться главным на Руси и собирать от имени ордынского хана дань. Ради этого они были готовы на все. Вот и Иван Данилович вскоре после беседы с нашими героями отправится в Орду с доносом на Александра, князя Тверского. После этого Александр получит приказ явиться к хану. И Александр, и его сын Федор будут казнены, когда приедут к хану. Калита вернется в Москву в великой радости, пошлет войско в Тверь и, чтобы унизить тверчан, прикажет снять с церкви святого Спаса колокол и привезти его в Москву… А ведь Иван Калита был не самым плохим из князей. Обычным. Все такими были.

– Но, но, но… – у Маши отнялся дар речи.

– Молчи, отче! – властно приказал Калита. – Если бы Александр мне покорился, был бы жив. – Иван Данилович оскалился. – Так что все ради замирения. Как ты и учил!

Маша бессильно всплеснула руками.

– Пойдем в храм, – приказал вдруг Калита. – Сегодня там служба особенная, специально для тебя, отче. А заодно посмотришь, какой Собор мы выстроили. Я много церквей в Москве построил, но эта мне ближе всех. Там твой прах, там мне все время ты видишься. Я твои слова помню, отче. Ты сказал, что если я твою старость успокою и возведу храм Богоматери, то будет мой род славнее всех иных князей… Все меня будут бояться!

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Перед кончиной святой Петр сказал Ивану Даниловичу: «Если ты успокоишь старость мою и возведешь здесь храм Богоматери, то будешь славнее всех иных князей, и род твой возвеличится, кости мои останутся в сем граде, святители захотят обитать в оном, и руки его взыдут на плещи врагов наших…». По желанию святого Петра Калита заложил 4 августа 1326 года в Москве на площади первую каменную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы. 21 декабря 1326 года святитель Петр умер. Его тело погребено в Успенском соборе в каменном гробу, который он сам приготовил.

Последнюю фразу князь гаркнул так громко, что разбудил Мишку. Он, оказывается, успел задремать в углу под неинтересные разговоры.

– Не бояться вас должны, – вздохнула Маша, – а любить.

– А за что меня любить-то? – удивился князь.

– Как за что? – встрял спросонья Мишка. – За гарантии экономических свобод, за права личности, свободу слова. А если б вы еще и туалеты придумали…

– Миша! – ахнула Маша. – Вы не слушайте, это у него бывает.

– Да знаю, – вздохнул князь, – божьи люди часто говорят не пойми что…

– А любить вас должны за то, что защиту даете и не обманете. Чтоб знали: если князь сказал, то сделает, – объяснила Маша.

– Сказал убью – и убил! – хохотнул Калита.

А потом глянул в полные отчаяния Машины глаза и неохотно добавил:

– Ладно, не убью, а договорюсь!

* * *

Впервые за несколько дней Маша и Миша вышли с княжьего двора и прошлись по городу. Пожалуй, это уже можно было назвать городом, хоть и очень маленьким. Князя распирало от гордости, когда он показывал свои владения.

– Град дубов! – гордо говорил он, обводя рукой те самые толстенные стены Кремля, которые поразили ребят в самом начале. – И храмы белокаменные!

Мишка с Машей смотрели во все глаза. Теперь, пока еще не выстроили многоэтажек и небоскребов, церкви с белоснежными стенами гордо возвышались и над городскими стенами, и над деревянными домами. Некоторые из храмов еще не были закончены, и к ним тянулись обозы с кусками белого камня. Впрочем, тянулись не быстро, завязая в грязи.

– Думаю и стены из камня поставить, – сообщил князь и тут же нахмурился. – Ну, или не я… Может, внуки мои. Но стена белокаменная нужна.

– Белокаменная… – как завороженный повторил Мишка. – Вот почему она Белокаменная.

Калита бросил на него настороженный взгляд, и Маша поспешила объяснить:

– Это он… то есть святой Петр говорит, что в будущем Москву будут звать Белокаменной. И говорит, что город ему нравится.

– Конечно, нравится, – усмехнулся князь. – Вместе думали, как его обустроить.

Мишка сердито надулся и ткнул Машу в бок. Чего только влезала?!

– Да я не ему град кажу, – продолжил Калита, словно бы и не заметив Мишкиного тычка, – а вам. Вы ведь издалече…

Тут он замолчал, словно приглашая гостей к рассказу о себе, но те прикусили язык и сделали вид, что намека не поняли. Тем временем они пришли на городскую площадь.

– Вот он, гордость моя, Собор Успения Пресвятой Богородицы, – крестясь, сказал князь. – Ты сказал, отче, я построил. Смотри, таким ли ты хотел его видеть?

Маша подошла к стене Храма, широко распахнув глаза. На фоне этой Москвы он потрясал своими размерами и своим величием. И, словно чтобы подчеркнуть это величие, с колокольни ударил голосистый колокол.

– А когда Александра убьют как поганого пса, – задумчиво сказал Калита, – я сниму их главный тверской колокол и повешу здесь, в Москве…

– Миша, – сказала девочка шепотом, – ты слышал, как он собор назвал?

– Собор Успения, вроде как, а что? – пожал плечами Мишка.

– А то, что если я правильно понимаю, это предок того Успенского собора, что сейчас стоит в Кремле. Наверное, на этом же самом месте!

Как только Маша коснулась стены Собора, реальность дрогнула и резко изменилась. Маша схватилась за стенку Собора и тяжело дышала – у нее закружилась голова.

Глава 4. Татарва идет

– Интересно, что подумал Калита, когда мы пропали? – задумчиво спросила Маша, отдышавшись.

– Не знаю, – буркнул Мишка. – Но он бы порадовался, что его планы выполнены.

Действительно, вместо деревянных стен виднелись белые, каменные.

– Круто, – сказала Маша. – Пошли осмотримся, по городу погуляем.

– По городу? – скривился Миша.

– Ну а что? – возразила Маша. – По сравнению с тем, что было в 1147-м, вполне себе город. – Маша встала на цыпочки, чтобы было лучше видно, и принялась объяснять. – Смотри, вот это будущая соборная площадь. Видимо ничего из того, что тут стоит, до наших дней не дожило. А белые стены – это наш Кремль, тот самый, белокаменный. Красота-то какая! Нужно посмотреть, что там дальше, за Кремлем.

– Есть ли жизнь за Кремлем? – сыронизировал Мишка.

– Я думаю, что ворота остались на тех же местах, что и сейчас, – продолжала соображать Маша. – Пошли, попробуем выйти через Спасские.

– Зачем? – изумился Миша. – Слушай, что в тебе за страсть к экскурсиям проснулась? Нам нужно понять, где мы, и валить дальше, а не разглядывать эти развалины.

– Да ты что! – взвилась Маша. – Я себе в жизни не прощу, что была здесь и не видела белокаменный Кремль!

Миша только глаза закатил.

А город вокруг жил своей обычной утренней жизнью. По улицам одновременно катило множество груженых подвод. На стройках кипела работа, скрипели подъемные механизмы, переругивались мужики.

– Смотри, – обрадовалась Маша, – на нас уже никто внимания не обращает!

– И что тебя так радует? – спросил Миша.

– Да это значит, что город большой, народу много, таких как мы – куча.

– Нет, – заметил внимательный Мишка, – таких как мы не куча, мы тут как лохи деревенские.

– Да? – изумилась Маша. – С чего ты взял?

– Да посмотри, – начал объяснять Мишка, – в чем они ходят. В лаптях уже почти никого нет, и если есть, то лапти совсем не такие, а с кожаными подошвами. А те, кто на подводах, они вообще все в сапогах. И рубахи у них уже совсем другие, у нас отстой, а не рубахи.

– Миша, – удивилась девочка, – как ты все это высмотрел?

– Да не привык я быть лохом, – буркнул Мишка. – Мне кепку до сих пор жалко…

Спасские ворота оказались на месте.

Маша с Мишкой с трудом просочились через оживленное встречное движение на мосту через ров с водой и осмотрелись. Москва простиралась далеко за пределы Кремля. Выглядела она как огромное село: дома, палисадники, огороды, огороды, огороды… И, как большие инопланетные корабли, то тут то там вспыхивали на солнце купола монастырских соборов.

– Бардак у них тут какой-то, – поморщился Мишка. – По-моему, тут нам ловить нечего. Нужно возвращаться в Кремль и, как обычно, рвать к князю.

– Красиво, – выдохнула Маша.

– Да чего красивого, коровы в центре города пасутся! Если тебе так интересно, то иди гуляй по этой деревне, а я вернусь в Кремль.

– Дурак ты! – махнула рукой Маша.

– Я дурак? – взвился Мишка. – Я дурак?! Да что бы ты без меня делала! Ты ж сама ничего сделать не можешь! Ты бы до сих пор в речке купалась и рыдала.

– Если б не ты, я бы сюда и не попала! – отрезала Маша. – Это ты про историю гадостей наговорил!

– Ну конечно, я во всем виноват!

– А кто?! – заорала Маша. – Кто? Тоже мне, папенькин сынок! Привык, что за тебя всю жизнь всё решают! Хоть раз в жизни можешь признать свою вину? Или слабо?

– Ах ты…

Мишка сжал кулаки и почти замахнулся. Только в последний момент сообразил, что перед ним девчонка, плюнул, развернулся и ушел…

Маша осталась стоять возле ворот. Несколько минут она остывала, а потом начала соображать, что же ей делать… С одной стороны, было страшно остаться одной, но с другой – очень любопытно было посмотреть на жителей города. А Мишка… Что Мишка? Никуда он не денется! Вечером прибежит к Собору, как миленький. Он же дурачок, он просто не выживет без нее.

И Маша от Кремля начала аккуратно спускаться к посаду.

Сначала было очень интересно. Маша разглядывала людей и с удовольствием наблюдала за тем, как они суетятся на своих огородах. «Если б сразу в это время попали, – думала Маша, – показалось бы, что живут как дикари. А сейчас смотрю – цивилизация!»

Скоро солнце поднялось высоко и начало ощутимо припекать. Маша остановилась и стала осматриваться в поисках колодца.

– Эй! – вдруг окликнул ее женский голос. – Девка, заработать хочешь?

– Да! – не раздумывая, ляпнула Маша. – Если попить дадите. – А потом вспомнила наглого Мишку и прибавила: – И поесть.

– Пойдем, тетка добрая, она не обидит. Она сказала, нужна помощь, наймем кого. А нам помощь нужна. Страсть как нужна. Урожай собрали, и теперь все это надо в погреба поставить, а мастерская работает, дядька там дни и ночи, у него заказ дюже большой. А люди говорят, – девка понизила голос, – что татары идут. Вот и нужно все быстро сделать, потому что, неровен час, придется в Кремле ховаться.

Говоря все это, девка втащила Машу на подворье.

– Идем, – радостно сказала она, – будем свеклу ставить.

* * *

У стен Кремля толпилось войско. В основном это были верховые, причем неплохо снаряженные: в остроконечных шлемах, кое-кто даже в металлических нагрудниках, хотя больше все-таки в кожаных. Вооружены конники были длинными пиками, издали напомнившие Мишке вязальные спицы, над которыми дремала в своей комнате прабабушка.

Но вблизи пики оказались очень убедительными – увесистыми даже на вид. Кряжистые мужики с показной удалью помахивали ими, но было видно, как надуваются их жилы от натуги.

Вообще чувствовалось, что воины в отличном настроении, бодрые и явно ждущие какой-то приятной вести. Мишка подошел поближе и прислушался. До него долетали обрывки фраз:

– …пусть сунется…

– …Ольгерда спровадили, а уж татарву-то…

– Ох, ужо встретим дорогого гостя!

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. На сей раз наших героев перенесло во времена Дмитрия Донского, внука Ивана Калиты. Он в 1367 году обнес Москву каменной стеной вместо деревянной, сгоревшей во время очередного пожара. И очень вовремя – уже в 1368 году под стены города подступил Ольгерд, великий князь Литовский. Постоял три дня, но Москвы взять не смог – каменные стены были не только крепки, но и широки, на них размещались пищали и пушки.

Последняя фраза была сказана с такой издевательской интонацией, что засмеялись все, даже Мишка. Его понемногу начало заражать общее приподнятое настроение, он даже разулыбался. Один из воинов – редкий среди конных пеший в сияющей на солнце кольчуге – спросил у Мишки:

– Здорово, малец. Ты не здешний, што ль?

– Ага, – кивнул Мишка.

– Откель?

В голове всплыло, как они с Машей недавно выдавали себя за литовцев. «В прошлый раз прокатило», – подумал Мишка и ответил:

– Из Литвы.

– О! – обрадовался пеший. – Литвины – добрые воины! Князь Остей – тоже из ваших, славный ратник. Пойдем отведу к земляку! Я как раз к нему.

Перспектива пообщаться с настоящим литовцем и выдать свой обман Мишке не улыбалась. Но он не успел придумать подходящую причину, чтобы отказаться, – воин уже тянул его куда-то.

Князь Остей оказался очень молодым, но суровым. И каким-то… особенным, что ли. Даже лицо у него было не круглое, с кустистой бородой, как у прочих воинов, которых довелось видеть тут Мишке, – а вытянутое, да и борода прямая, явно ухоженная.

– Поклон тебе, князь! – весело крикнул воин в блестящей кольчуге, крепко сжимая локоть Мишки. – Вот, земляка тебе привел!

– Поклон княжьей дружине! – в тон ему ответил Остей.

Мишка был готов провалиться от стыда сквозь землю. Конечно, вранье безобидное… но все равно противно. Как будто попался на мелком воровстве. Вот сейчас заговорит этот Остей на своем литовском – и что ему отвечать?

Но князь, окинув его каким-то вдруг посветлевшим взглядом и коротко улыбнувшись, произнес на очень странном русском:

– Прывита́нне, хлапе́ц! Адку́ль сам?

Мишка ответить не успел, только удивился (он литовский язык как-то по-другому себе представлял), как дружинник вдруг посерьезнел:

– Князь, потом с земелей побалакаешь. Дмитрий Иванович тебя зовет!

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Великое княжество Литовское располагалось на землях, которые ранее входили в состав Киевской Руси. Государство даже называли «Великое княжество Литовское и Русское». Понятно, что и большинство литвинов были наследниками жителей Киевской Руси. И говорили они на языке, который был очень близок к разговорному древнерусскому (потом этот говор лег в основу современных белорусского и украинского языков), даже официальные документы Великого княжества Литовского написаны на языке, очень напоминающем нынешний белорусский. Неудивительно, что литовский князь (по национальности балт) в разговоре с Мишкой перешел на этот славянский язык.

Лицо Остея сразу изменилось. Теперь он стал похож на небольшую, но очень опасную охотничью птицу – Мишка видел таких по «Discovery Channel».

– Сейчас буду, – коротко ответил он и снова обратился к Мишке, уже по-деловому: – Што, хлапе́ц, бу́дзеш мне служыць? Мне ве́рныя людзи патрэбныя!

И тут Мишка совершил поступок, за который потом много раз себя то корил, то хвалил – не удержался и кивнул.

* * *

Через пару часов Маша начала искренне надеяться, что такого количества свеклы не увидит больше никогда в жизни. В огромный количествах она закатывалась в бочки, а потом эти бочки таскали в погреб.

– Зачем столько? – изумилась Маша.

– Дык семья-то большая, – рассказала ей новая знакомая, которая представилась Клашей. – Дядька и тетка, у них своих детей шестеро, да мы с братом приемыши, да уж внуков у них трое, и еще двое на подходе. На зиму хватает, а весной жрать сильно охота…

– Так вы что, свеклу весь год едите?

– Да не… Ну ты что! Дядька работает, мы ж не бедняки какие! У нас такая светлица! Ни у кого на нашей улице такой нет!

– Светлица… – Маша задумалась.

Это слово вызывало устойчивые ассоциации с «Три девицы под окном пряли поздно вечерком», но Клаша, очевидно, Пушкина не читала.

– А в светлицах прядут? – спросила Маша.

– Ну да, – изумилась такой дремучести девушка. – И вышиваем, и шьем. Да ты совсем, что ль, светлицы не видела? Ну не боись, я тебе потом покажу!

«Потом» наступило еще через пару часов, когда Маша уже ничего не соображала, вся облитая свекольным соком.

За обеденным столом не разговаривали. Быстро помолившись, накинулись на еду. Посреди стола стояла огромная миска щей – и Маша не отставала от остальных, орудуя деревянной ложкой, с краюхой хлеба вприкуску. Всего на секунду она пожалела об отсутствии соли. Кажется, Маша начала приспосабливаться к пресной еде.

Она уже приготовилась дальше работать, но Клаша настойчиво увлекла ее на сеновал.

– Что ж мы, нелюди какие, после обеда работать! – воскликнула она, глядя на удивленное Машино лицо.

Так Маша узнала, что после обеда всем полагается отдых. И большая часть народу разбрелась кто куда, чтобы завалиться спать.

С Клашей поспать не получилось, она болтала без перерыва. Зато Маша узнала, о том, что беспокоило жителей Москвы больше всего. Говорили, что злыдни татары идут на город. Давно их не было, Клаша говорит, что только бабки помнят прежние времена, когда житья от них не было, ходили, и ходили, жгли и жгли. А потом светлый князь-избавитель договорился с ихним ханом и воцарился мир и покой. («Это еще Калита, видимо, договорился», – сообразила Маша.) Литвины приходили, хотели город взять, да не смогли, три дня потоптались под Кремлем, да и пошли себе домой. Страсть как было страшно, но не взять им нашего города!

– Раньше-то крепость была деревянная, – продолжила Клаша. – А сейчас каменная, совсем неприступная. У нас пушки есть!

Пушками девушка гордилась даже больше, чем собственной светлицей. Еще Клаша рассказала, что нынешнего князя зовут Дмитрий Иоаннович, что красавец он писаный, вот прям жуть какой красавец! Волосы как смоль черные, глаза огнем горят! Маша в очередной раз готова была сгрызть себе локти, потому что никакого Дмитрия Иоанновича из истории не помнила.

Вторую половину дня девушки разбирали бочки в погребе, Клаша уверенно сортировала их: что пойдет под капусту, что под морковь, а что под репу.

– А репу потом парят? – поинтересовалась Маша, вспомнив про выражение «проще пареной репы».

– Слушай, ты откуда? – изумилась Клаша. – Вроде как наша, а как спросишь чего, так кажется, что из глуши какой-то пришла!

Маша только улыбнулась, представив себе, как бы сейчас взвился Мишка. Расстались Маша с Клашей подружками.

Собственно, Маша собиралась быстренько сбегать к Собору, забрать оттуда рыдающего от страха Мишу и вернуться обратно, потому что ночевать иначе негде. И Клаша очень обрадовалась – дел у них впереди еще целая гора.

* * *

Князь ушел, а Мишку взял в оборот Нос – то ли его денщик, то ли старший товарищ. Был Нос много старше своего князя, ростом невысок и телом сух, говорил по-русски заметно чище и главное – бойко и непрерывно.

С одной стороны, это было удобно. Не задавая никаких вопросов, Мишка узнал все, что творилось сейчас в Москве. Великий князь Дмитрий Иванович «в позатом лете» татарву побил, но не только московскими силами, а и суздальскими, тверскими, и – Нос особенно это подчеркивал – литвинскими полками. А еще Нос хвастался, что Остей, которого звали на самом деле Александр Дмитриевич, – внук того самого Ольгерда, который Москву чуть не взял, даже копье к Кремлю прислонил. И взял бы наверняка, не поспей великий князь Дмитрий Иванович возвести каменные стены. Удивительным образом Нос гордился сразу двумя князьями: и Ольгердом, и Дмитрием. А сейчас на Москву идет хан Тохтамыш, что с его стороны свинство, потому что именно Дмитрий Иоаннович и разбил наголову его, Тохтамыша, кровного врага Мамая. Дружина ждет хана не дождется, белокаменных стен ему не взять…

В общем, информации было море.

Единственное, чего так и не понял Мишка, так это тайну прозвища своего собеседника: то ли Нос было кличкой, то ли именем. Впрочем, особо задумываться над этим было некогда. Во-первых, Нос буквально похоронил Мишку под потоком сведений, во-вторых, беседа протекала параллельно с хозяйственной деятельностью. Нос как-то незаметно заставил Мишку и коня княжеского поскрести костяным скребком, и кольчугу князю начистить. В другой ситуации он, конечно, и не вздумал бы заниматься грязной работой, но Нос его буквально загипнотизировал своим словоизвержением.

Через час Нос начал выдыхаться. Мишка уже собрался наконец вставить слово, но его объявили немым. Произошло это как-то само собой.

– Эх, – вздохнул Нос, – дрэнна, што ты не молвишь… Ну ништо, немы́ – не дурны́, как-то нибудь повоюешь.

Мишка хотел было возмутиться, но потом подумал, что так даже лучше. Не придется имитировать чудной «лицьвинский» акцент, не надо отвечать на всякие вопросы про родню.

– Як жа заве́шься ты? – задумчиво поскреб под бородой Нос.

Мишка осмотрелся, поднял какой-то прутик и написал прямо на земле свое имя.

– Письмена… – с уважением сказал Нос, и Мишка понял, что объяснять придется как-то иначе.

Однако Нос нахмурил лоб и ткнул в первую букву:

– «Мыслете»? Михаил, што ль?

Мишка радостно закивал.

– До́бра! – обрадовался дружинник. – Яко архангел. Эх, жаль, ты немы́, побеседовали б…

Но тут вернулся Остей, черный и злой, и тут уж стало совсем не до задушевных бесед.

Остей короткой командой кликнул свой отряд. По тому, как быстро собрались воины, Мишка понял две вещи. Во-первых, отряд хорошо вымуштрован, во-вторых, с Остеем, когда он злой, лучше не спорить.

– Так, – сказал князь, глядя куда-то в сторону, – завтра по́йдзем з Масквы.

– Куды́? – удивился Нос.

Все остальные ограничились изумленным переглядыванием.

– Спача́тку да Пераяслауля, по́тым да Кастрамы…

Воины позволили себе удивленный гул.

– Зачем? – от волнения Нос перешел на чистый русский. – За стеной способнее татарина бить!

– Затем, – на русском же ответил князь, явно кого-то пародируя, – дабы ополчение в тех городах собрать.

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Литовский князь Остей упомянут в «Повести о нашествии Тохтамыша» как организатор обороны Москвы. Там получилась странная история: мало того, что князь оставил город для набора дружины, так еще и главного воеводу Владимира Андреевича Серпуховского услал. Так и вышло, что во главе москвичей встал литвин. О нем известно только, что это был «некий князь литовский, по имени Остей, внук Ольгерда». Откуда он взялся в Москве? По одной из версий, Остеем звали князя Александра Дмитриевича – сына Дмитрия Ольгердовича, героя Куликовской битвы. А дедушкой Остея был тот самый Ольгерд, что ходил на Москву, но не смог ее взять.

– Да-а-а… – даже словоохотливый Нос не знал, что сказать.