Текст книги "Ведьма Агнета"

Мы вас не ждали, а вы приперлись

Автобуса ждать не пришлось. Около вокзала стояли маршрутные такси – газельки, на одной из них заметила знакомое название населенного пункта.

– До Октябрьского идете? – спросила у болтающих рядом водителей.

– Дорогая, золотая, только тебя ждем, садись, поехали, одно место твое осталось, рядом со мной таким красивым, – заговорил с характерным акцентом мужчина колоритной внешности.

Он открыл мне дверь, вытащил с переднего сидения студента и любезно подсадил меня в машину. Я оказалась посередине, рядом уселся тот самый парень, которого бесцеремонно вытащил кавказец. Водитель запрыгнул в газель, попросил народ передавать деньги за проезд. Как только у него сошелся дебет с кредитом, мы тронулись. Словоохотливый водитель все о чем-то болтал, я ему что-то вяло отвечала.

Два раза звонил Виталик. Первый раз я звонок отбила, а второй раз взяла трубку, чтобы немного приостановить словесное недержание гражданина за рулем.

– Агнета, ты что, обиделась? Я не хотел обидеть. Ты баба хорошая, я всегда Сереге завидовал, что у него такая жена замечательная. Приезжай ко мне, я уже домой еду. Посидим, поговорим, а там как сложится. Если хочешь, я к тебе приеду. Мне Серега сказал, что ты в какую-то деревню уехала, по-любому для мужика работа найдется. Только я сегодня не на коне.

– Виталя, я домой уже еду. Давай завтра созвонимся и поговорим, когда ты трезвый будешь.

– Отлично, тогда я сегодня больше не пью. До завтра.

Абонент отключился. Ну вот, еще мне женихов не хватало для полного счастья.

– Муж звонил? – поинтересовался водитель.

– Ага, – ответила я блеклым голосом.

– Это хорошо, что у тебя муж есть, а то бы я к тебе приставать начал, а ты бы не смогла мне отказать, я же красивый. Пришлось бы мне жене изменять, а я не люб-лю ей изменять.

Его болтовня начала меня забавлять.

– У меня жена красивая. Я вообще люблю все красивое, вот специально место около себя оставляю для красивых женщин. На работе женщина красивая рядом сидит, домой придешь, там жена красивый сидит. Не жизнь, а песня. Вай-вай-вай, – он что-то запел на своем языке и засмеялся.

И я посмеялась вместе с ним, потом он болтал про детей красивых, про жизнь хорошую. Сказал, чтобы я в следующий раз обязательно к нему в «Газель» садилась. Не дал он мне думы грустные думать.

Быстро доехали. К дому подхожу, а там внедорожник стоит большой, дорогой «Мерс». В калитку моего дома ломится дама, такая же необъятная, как ее авто. Стучит кулаком и орет матом, притом не благим, а отборным. Мадам одета дорого, золота на ней, как на новогодней елке.

– Открывай, мать твою, я знаю, что ты дома, всех вас за ногу.

– Женщина, вы к кому? Ошиблись, наверно, тут такие не живут, о которых вы кричите.

– А не твое собачье дело, к кому я пришла, – и дальше кулачищем молотит по моей калитке.

– Это мой дом, отойдите от калитки, – попросила я даму вежливо.

– Мне сказали, тут бабка живет, которая алкашей лечит. Ты на бабку не похожа, – смерила она меня взглядом.

– Умерла бабушка.

– Да мне до одного места, кто там из вас издох. Забирай вот, – и выволокла с заднего сидения мужичка пьяненького. Подперла им мой забор и, несмотря на свои габариты, шустро прыгнула за руль. Обдала меня выхлопными газами и рванула в сторону трассы.

Вот те здрасьте, вы нас не ждали, а мы приперлись. И на какой ляд мне вот это чудо-чудное расчудесное. Я от своего сбежала, чтобы чужих собирать? Мужичок тем временем постепенно сползал по забору вниз. Схватила его за грудки и резким рывком на лавку рядом с калиткой посадила. Дядя хоть и неказистый, маленький да плюгавенький, но одет прилично и одежка на нем Армани да Версаче, да ботинки не натуральная резина, а кожа.

Калитку открыла да домой пошла, подкидыша на улице оставила. Пьяных не люблю и боюсь ужасно – кто их знает, что у них на уме. В свое время досталось мне от пьяных граждан, это я чуть-чуть пригубила, а кто-то всю жизнь хлебает полной ложкой, не надо мне такого счастья.

Домой зашла, переоделась. Дочь все, что за день с ней произошло, рассказала: что делала, что ела, а еще что Настя приходила за молоком, что тетка ломилась в калитку и даже пыталась перелезть через забор. С Катюшкой разговариваю, а в голове червячок точит: дескать, бросила дядьку на улице, а вдруг чего с ним случится. Сама себя успокаиваю – ночью плюсовая температура, не замерзнет, проспится на свежем воздухе. Тащить незнакомого человека в дом, где я одна с ребенком, глупо.

Думала-думала, пошла глянуть, там ли товарищ или волшебным образом исчез. Нет, на месте, лежит на лавке, ботинки снял, аккуратно поставил, ладошку под голову подложил и сопит. Прям не пьющий гражданин, а агнец божий. Растолкала его.

– Идем.

– Куда? Я женат, – язык еле ворочается.

– Сдался ты мне. Спать в темном, тихом месте положу, – отвечаю, а сама головой по сторонам кручу, то ли подмогу высматриваю, то ли лишних глаз боюсь.

Ботинки кое-как натянул, встал и чуть не упал. Подхватила я его. Смотрю, он желтый какой-то, сухой весь, пахнет не только перегаром и дорогим одеколоном, но и еще чем-то. Запах такой еле уловимый, сладковатый, как от прелых яблок с гнильцой. В дом такое не потащу. Во дворе как раз дорожка к летней кухне оттаяла, вот там и переночуешь, друг ситный. Правда, я там еще не была, но вот заодно и посмотрим, что там есть.

Дверь открыла, вошли в большое помещение с диваном, столом, табуретками и шкафом с посудой. Из него две двери, с левой стороны – предбанник в баню, а с правой – по всей видимости, и есть летняя кухня. Там стоит также диван, печка с плитой, холодильник, пара кухонных шкафчиков, стол большой и табуретки. Под потолком травяные веники висят, на полках расставлены пустые банки.

Заволокла подкидыша в кухню, на диван его кинула. Ведро около него поставила на всякий пожарный случай.

– Есть выпить? – спрашивает.

– Нету, откуда?

– Купи, – из кармана вытаскивает мятые купюры и на стол кладет, сверху банковскую карточку и бумажник. – Купи.

– Сейчас, ага… принесу тебе и выпить, и закусить, и табачку понюхать.

– Я не курю.

– Ну вот и славненько, значит, хату мне не спалишь, – усмехнулась я.

Сгребла все его добро, да в ящик стола кинула, очухается, заберет. Принесла ему литровую банку молочной сыворотки – от жажды похмельной помогает, да воды в ковшике. Стакан граненый поставила на стол.

– Принесла? – не открывая глаз, спрашивает.

– Да, вон стоит.

Сама села печку растапливать, ночью все же холодно, да и помещение сырое да не протопленное. Налил себе, выпил, стакан поставил.

– Это что? – глаза открылись.

– Самогон местный.

Упал на диван, глаза закрыл.

– Принесла? – снова спрашивает.

– Да, на столе стоит.

Наливает полный стакан, выпивает.

– Вкус странный.

– Самогон деревенский.

– А-а-а, ну ладно, – падает на диван.

У печки тяга есть, а растапливаться никак не хочет.

– Агнета, ты думаешь, меня молочной кислятиной обманешь?

Поворачиваюсь, а посередине комнаты стоит мужичонка и так нехорошо улыбается. На диване лежит он же и пузыри пускает, и что-то сказать пытается. Смот-рю на него, а у меня стадо мурашек по спине к затылку побежало, а потом обратно. В комнате и так зябко было, так меня вообще озноб прошиб, до самых костей проняло.

Мужичок-то улыбается, а зубки у него такие меленькие-меленькие, остренькие-остренькие. И с ногами что-то не то, не ботинки на ногах, а копытца, как у моих козочек.

– Что, Агнета, глазки-то вытаращила. Тащи нормальное пойло, к Бугульчихе сбегай. Ему-то от твоей печки ни жарко ни холодно, а мне скучно и голодно, позабавиться не с кем.

На пятую точку я так перед печкой и плюхнулась, дыхнуть боюсь. Сроду такого не видала, глаза потерла – стоит и ухмыляется, а тот лежит и пузыри пузырит на диване, да глаза таращит в потолок, словно блаженный.

– Не пойду я никуда. Сейчас в бане печь затоплю, да твоего подопечного в ней и упарю до состояния инсульта. Его парализует, а ты к нему привязанным будешь до самой его смерти. Вот и станешь с паралитиком веселиться – ни тебе выпить, ни тебе закусить, – подняла я свое седалище с полу, а саму трясет от страха, и зло одновременно берет.

– Ты же не такая, Агнетка, ты же совестливая да сердобольная, – и продолжает дальше скалиться.

– Ты его видел? Сколько ему осталось? А так в инсульте он лет десять пролежит, а ты рядом с ним томиться будешь. Так что я сейчас буду доброе дело творить, а ты мне не мешай, – уже сильно злюсь я на беса окаянного.

– Не хочу я быть привязанным к нему. Я жрать хочу, потешаться хочу, скучно мне, – уже не лыбится, а скалится по-звериному.

– Ну и иди туда, откуда пришел или к тому, кто тебя привел.

– Жинка меня к нему привязала, чтобы он по бабам не бегал и денег много зарабатывал, – отвечает бес.

– Ну и вали к ней, они же вместе живут, значит, связаны между собой и с тобой тоже. Давай, давай отсюда. Она баба здоровая, надолго тебе хватит.

Снова села печку топить. Вспыхнуло пламя, заплясал огонек по газетным листочкам, читает, видно, что в прессе пишут. Теплее стало, спокойнее. Захрапел подкидыш, не требует больше выпить. Обернулась, нет никого, вроде и дышать легче стало. Отстал он от него или нет, не знаю, да и не нанималась я бесов гонять, главное, чтобы его в моем доме не было.

Дверь прикрыла на замок, на всякий случай. Вода у подкидыша есть, ведро в наличии имеется, печка топится исправно – в комнату не дымит, пусть он отсыпается. Через три часа загляну, проверю. Сама коз пошла кормить, доить.

На ужин доели то, что в холодильнике было, ничего не готовила, устала. Молоко снова ферментами заквасила. Присела отдохнуть, глаза прикрыла, да, видно, задремала.

– Что же ты, Агнета, беса назад вернула, изгнать его надо было. Он теперь другому человеку вредить будет, – слышу голос женский. – Ты бы почитала бы записи в тетрадях, а потом самовольничала.

Вроде толкнул кто в плечо. Глаза открыла – нет никого, послышалось, видно, или приснилось. Спать надо пораньше лечь, а то чудится всякое.

Три девицы вечерком

Перед сном один раз заходила в летнюю кухню к подкидышу, подбросила еще угля и дровишек в печку, посмотрела, дышит ли он или нет. Спал, как мышка, посапывая и попискивая во сне. Хорошо, что не буйный, хотя таких сразу видно, но все, же на всякий случай, на замок закрою, чтобы не шастал у меня по саду и огороду посреди ночи.

Эксперименты с козьим молоком продолжаются. В одном из шкафов обнаружила сепаратор. Прогнала на низких оборотах молоко, получила маленькую баночку сливок и обрат низкой жирности. Он у меня на йогурт и кефир пошел. Вечером звонила мама, сказала, что блинчики вкусные, поблагодарила, а вот йогурт какой-то несладкий. Объяснила ей, что это домашний продукт, туда сама добавляй, что хочешь по вкусу.

В стиралку белье закинула. Пока там все стиралось, все боялась, что она сломается. У меня последнее время в городской квартире вся бытовая техника переломалась. Муж ворчал, что я ее специально ломаю, чтобы он не ходил к своей пассии, а чинил сломанное. Здесь все обошлось, исправно машинка отработала.

Посмотрели сериальчик с дочей, отвлекаться от всякого разного тоже нужно. Перед сном шкаф книжный проверила, на предмет тетрадей разных, все же надо в них иногда заглядывать. Нашла целую стопку: и совсем старые с самодельным переплетом, чернилами еще писанные, и относительно новые. С чего начать, даже не знаю. Нашла несколько дневников, вот с них, наверно, и начну, а то вдруг какое заклинание на ночь прочитаю, оно возьмет и свершится.

Взяла самый старый дневник, по моему мнению, и принялась читать. Писала его женщина, которая убежала из купеческого дома вместе со своим возлюбленным. Написала про родительское проклятие от отца вместо родительского благословения. Интересно было читать про все перипетии их совместной жизни.

Видно, под это чтиво я и заснула. Снится мне большое просторное помещение, по всей видимости, чердачного типа, с большим торцевым окном. Посредине комнаты стоит круглый стол, за столом сидят две женщины, третья стоит около окна. На столе чайный сервиз, разложены карты. Одна из дам то ли гадает, то ли пасьянс разгадывает. Вторая что-то записывает в небольшую тетрадочку.

– Зря ты, Маргарита, девочку напугала, что она не правильно с бесом поступила. Я вот считаю, что все доб-ро или зло должно назад возвращаться к тому, кто его сделал. Вернула, и правильно сделала. Нечего лезть туда, куда не просят, муж ее любит, нет, ей денег много захотелось, да еще и страх примешался, что уйдет он от нее. Вот бес пусть и возвращается, потешается над своей хозяйкой, – сказала женщина, раскладывающая карты.

– Ой, Аксана кто бы говорил. Ты вон помощников да охранников дома столько создала. Духи твои не такие уж и безобидные. Ладно Волк, он сам себя прокормит. Он и не уйдет от этого места никогда, больно уж оно приметное для всяких разных сущностей, для него просто лакомый кусочек. А вот Прошу кормить надо хоть иногда, и вовсе не молоком козьим и мясом. А ты что, Ангелина, молчишь? – спросила Маргарита, отложив в сторону свои записи.

– Мне тут так нравится, какое тут место хорошее, – произнесла полупрозрачная женщина около окна. – Тихо тут, спокойно, вот только вы, балаболки, никак не успокоитесь. Пусть тетрадки читает, да по сторонам внимательно смотрит, меня же вот никто не учил, до всего сама доходила. Тут у нее целая библиотека всего, да еще как его, этот, коллективный разум, – она махнула рукой.

– Ангелина, совсем ты безучастная ко всему стала, – покачала головой Маргарита.

– Вот ты только почила, ты и участвуй. Меня уже и не помнит никто, что ты от меня хочешь, – полупрозрачная женщина снова принялась смотреть в окно.

Постепенно картинка растворилась и перешла в другой сон с сюжетами то ли из прошлой, то ли из будущей жизни, а может, откуда-то из параллельных миров и вселенных. Утро разбудило ласковыми лучами, где-то закукарекали петухи, сначала один, затем другой, будя деревню. На улице щебетали птахи, радуясь новому дню. Около дивана сидел Проша и внимательно на меня смотрел.

– И чем же тебя, Проша, еще кормить? Вот задали мне задачку ведьмы.

Кот прыгнул на стол и начал копаться в тетрадях. Помня прошлый раз, прогонять не стала, но на всякий случай находилась начеку, мало ли, может, решит что-нибудь свое написать на страницах, так сказать, увековечить себя. Но нет, он не стал хулиганить, а скинул одну из тетрадей на пол. Почерк там другой, не такой, как в первых дневниках, и написано уже химическим карандашом и ручкой. Много записей о том, как создать себе помощника, как его призвать. Записаны разные опыты с созданием, с вызовами и прочими штуками. Пролистала, быстро просмотрела, нашла небольшую запись, что кот живет за счет той силы, что тратится на всякие магические заговоры. Небольшая пометка в углу: любит употреблять некоторых мелких сущностей.

Погладила котофея по голове, колдовать я не умею, но попробую делать что-то простое. Он одобрительно мявкнул и ускакал в недра дома.

Ну что же, нужно проверить нашего узника, может, уже встал, родимый, мается там, поди. Отперла замок, заглянула в кухню: сидит на диване, щурится, в окно смот-рит. Банка с сывороткой пустая и в ковшике воды нет.

– Утро доброе, – поприветствовала я его.

– Доброе. Скажите, пожалуйста, где тут у вас туалет? – спросил интеллигент, вставая с дивана.

– Туалет на улице.

В конце огорода был еще один обычный уличный туалет фирмы клозет, чтобы при огородных работах туда-сюда не бегать. Мы вышли с ним на улицу, и я махнула рукой в сторону, куда нужно было идти. Он поблагодарил и быстренько поскакал, словно козлик молоденький по грядкам. Ушла в курятник, яиц собрать да подружек пеструшек покормить. Сарайку открыла, чтобы погулять вышли. Смотрю, бежит гость назад, так же вприпрыжку.

– Ой, вы меня простите, там у вас туалетной бумаги нет.

– Подождите, сейчас принесу.

Принесла ему новый рулон, с ним он уже бежал, как угорелый. Сыворотка штука полезная, а особенно если в тепле ночью постоит, то чистит организм со свистом. У козочек подмела, подоила их, выпустила на прогулку, пусть воздухом свежим подышат. Выхожу из козлятника с молоком да с миской с яйцами, идет навстречу размеренно, важный такой.

– Ну, теперь идемте чай пить, – и руку мне протягивает: – Разрешите представиться, Константин Петрович.

– Агнета, руки можно в доме помыть, – кивнула на его протянутую руку.

Вытер их об себя.

– Агнета, а вы не знаете, когда за мной Машенька приедет? – продолжил он любезно со мной разговаривать.

– В душе не чаю.

– Она обычно меня на следующий день забирает.

– Какая добрая женщина. А деньги за постой платит?

– Что-то я вас не понял, Агнета, – он так смешно произносил мое имя, словно его во рту перекатывал.

– Ну так ваша Машенька выкинула вас около моего забора. Вы у меня переночевали, теперь вот чай мой собрались пить, наверно, с моими бутербродами и с моей кашей. А если вас ваша Машенька не заберет, так еще и обедать будете, а может, даже ужинать. Я же не благотворительная организация, – покачала я головой.

– Ах, вот вы о чем. Да, да я заплачу. Маша всегда с такими, как вы, сама договаривалась.

– С какими такими?

– Ну, которые из запоев выводят. Я вот сегодня себя чудесно чувствую, даже похмеляться не тянет.

Мы зашли в дом. Поставила чайник, процедила молоко через марлю в чистую кастрюлю. Плеснула в блюдце котофею.

– Вы не знаете, где мои вещи?

– Деньги, кошелек, карточка и телефон в столе в летней кухне, где вы спали, – ответила я, хлопоча по хозяйству.

– Спасибо, пойду заберу.

– Давай, давай.

Подкидыш ушел за своими сбережениями, а я решила сварить кашу.

– Ой, извините меня еще раз, где можно умыться?

– В летней кухне есть умывальник. Сейчас воду тут открою, там она в кране появится.

Полотенце принесла ему из шкафа в той комнате, где стояли нары.

– Если нужно помыться, то с баней разбирайся сам, – гражданин начал меня раздражать своей назойливостью.

– Ну что же вы так, Агнета, мы с вами на брудершафт не пили, – обиделся товарищ, что я к нему на ты.

– Летняя кухня там, – ответила я и указала пальцем на дверь.

Он обиженно хрюкнул и вышел прочь из дома.

– Мам, кто это у нас? – в кухню зашла заспанная Катюшка.

– Константин Петрович у нас, – хмыкнула я.

– Ты же обещала, что мы с тобой сегодня будем комнату для меня освобождать, – надула губы Катерина.

– Будем, вот Константин Петрович нам в этом и поможет. Не гость, чтобы вокруг него прыгали.

Собрались все за столом завтракать. Наложила всем каши манной, хлеб нарезала, чай налила, сливок в пиалушке поставила и сыра козьего на тарелочке.

– Ой, вы знаете, я такую кашу не люблю, да и чай я такой не пью, – поковыряв в тарелке ложкой, сообщил гражданин алкоголик.

– Жри, че дали, – рыкнула я на него.

Катюшка захихикала.

– Маму злить нельзя, у нее все всегда вкусно, а если не вкусно, то вилкой в глаз.

Товарищ придвинул тарелку и стал молча жевать кашу, заедая ее бутербродом с сыром. Дальше мы завтракали молча.

Капризы взрослого мальчика

– Ну что, Константин Петрович, звонили своей Машеньке? – спросила я, намывая посуду после завтрака.

– Звонил, трубку не берет, – тяжело вздохнул подкидыш.

«И не возьмет», – подумала я про себя, но ничего не сказала.

– В половине пятого приходит автобус. Вы можете на нем уехать в город, – хотелось поскорей избавиться от чужого человека.

– Я не привык ездить в общественном транспорте, – обиженно ответил Константин.

– Ну, давайте попробуем вызвать такси. Погода сегодня чудесная, еще день. Деньги ведь для вас не проблема, – предложила ему еще один вариант.

– Я привык, что меня забирает Машенька, – посмотрел на меня исподлобья интеллигент.

Я села напротив упрямого гражданина алкоголика.

– Константин Петрович, вы, наверно, не понимаете всю ситуацию происходящего. Ваша жена выкинула вас вчера около моего забора в невменяемом состоянии. Я пожалела вас и оставила ночевать в летней кухне. Теперь я хочу, чтобы вы, совершенно посторонний мне человек, покинули мой дом. Я вам ничего не должна, пока только вы передо мной в долгу, – стала объяснять товарищу интеллигенту весь расклад.

– Я когда долго пью, неделю, две, Машенька отво-зит меня к какой-нибудь бабке. Там меня выводят из запоя в течение нескольких дней. Потом она меня забирает. Она говорит, что у них дар и платить им ничего не надо, – он посмотрел на меня внимательно.

Теперь понятно, почему эти люди не бедствуют: потому что они внаглую берут то, что хотят, и не платят за это.

– Ну, у меня нет дара, так что я с удовольствием приму от вас небольшой презент в виде нескольких денежных знаков. Так сказать, за крышу над головой и кашу манную, – я редко с кого что-то требую, но вот такой потребительский подход меня просто возмутил.

Он тяжело вздохнул и принялся снова названивать своей благоверной, но та не брала трубку.

– Я вас понял, не ко двору я тут пришелся, не по вкусу вам интеллигентные люди, – пафосно сообщил мне Константин, тяжело вздохнул и отвернулся к окну, громко сглотнув комок в горле.

– Константин, я вас умоляю, меня манипуляциями не возьмешь. Может, участкового вызвать, чтобы он вам разъяснил, что к чему? Прямо цирк с конями какой-то, – усмехнулась я.

Он повернулся ко мне, надо сказать, выглядел он не очень. Лицо, замученное водами нарзана, усталость и беспросветная тоска в глазах.

– Вы знаете, Агнета, мне кажется, у нее кто-то появился, и она сейчас с ним. Честно говоря, мне не хочется ехать домой. Я боюсь застать ее с ним, боюсь этой точки невозврата. Она давно меня не любит, да и, наверно, не любила никогда, разве такая красивая женщина обратила бы на меня внимание. Я понимаю, что доставляю вам неудобства, но туда возвращаться в выходные не хочу, – честно признался Константин и снова отвернулся к окну.

– Вы можете поехать к своим родственникам, к друзьям, в гостиницу, в конце концов, – мне хотелось избавиться от него, чужие люди меня всегда напрягали.

– Машенька ото всех избавилась, – тяжело вздохнул он. – Позвольте остаться мне у вас до понедельника. Рано утром я уеду, вызову водителя. Я заплачу вам за доставленные неудобства. У вас есть банковская карточка? Номер телефона ваш можно? – он вытащил смартфон из пиджака и приготовился набирать номер.

– С несколькими условиями: вы спите в летней кухне, я вас не развлекаю, вы мне не мешаете, едите то, что я приготовила. Если вам моя еда не по вкусу, то предупреждаете об этом заранее, а не тогда, когда я уже ее положила в тарелку, а вы там поковырялись. Все понятно?

Он кивнул головой, я продиктовала свой номер. Через несколько минут у меня пиликнул телефон, товарищ положил мне на карту пять тысяч. Ну что же, неплохо, выцыганила все-таки денежку.

– Константин, у нас сегодня в планах был разбор комнат. Вы с нами или посидите в летней кухне? – поинтересовалась я.

Он пожал плечами.

– У меня по мужским делам твердая тройка, я умею только деньги зарабатывать, а вот все остальное не ко мне. Но вот в летней кухне сидеть не хочется, там, понимаете ли, грязно, пыльно и душновато.

– В чем проблема, ведро я вам дам, тряпку тоже. Можете убраться, и будет чисто, ну и окна открыть не возбраняется, – усмехнулась я.

Он на меня внимательно смотрел, изучающе так.

– А вы мне нравитесь, Агнета, я бы вас взял на работу к себе, работать с возражениями клиентов.

– Ну, так дать вам ведро с тряпкой? – не отступала я.

– Успеется, давайте займемся вашими комнатами сначала.

Надо было найти инструменты для разбора старой мебели. В городской квартире я знала, где что находится, а тут искать нужно. Скорее всего, они лежат либо в гараже, либо в подполе. Спустилась вниз, в комнате с травками-отравками нашла небольшой ящик с инструментами, достала несколько отверток, большую плоскую и крестообразную.

Поднимаюсь наверх, а на кухонном столе сидит Проша и, не мигая, смотрит на Константина, который пристроился на местном диванчике.

– Что-то ваш кот так на меня смотрит странно, – испуганно поеживаясь, выдал товарищ.

– А вы ели из его тарелки и сидите на его месте, – я решила пошутить.

Он слабо улыбнулся.

– Проша, молодец, слезь со стола, негодник, – погладила я кота и спихнула его на пол.

Мы все втроем отправились в хозяйскую спальню, предстояло разобрать кровать, один шкаф и комод.

– Мам, давай не будем забирать мою мебель от дяди Сережи, я хочу новую кровать, а то неизвестно кто там на ней без меня валялся, да и вообще, мне кажется, я уже из нее выросла. Шифоньер пока не разбирай, а то куда мы вещи будем складывать, и комод мне нравится, давай оставим, – стала просить Катюшка.

– Ковер со стены, может, хоть снимем? – спросила ее.

– Ковер снимем, – она рассмеялась.

Убрали с кровати подушки, покрывало, одеяло и постельное белье. Залезла на кровать и аккуратно сняла ковер с гвоздиков, он на специальных колечках висел. Внизу его ловил Константин Петрович. Было принято решение ковер вынести на улицу, выбить, постирать, посушить, а затем постелить в спальне на пол вместо тряпочных половиков. Белье отправлю пока в сарай вместе с матрасом и кроватью. Половики тоже в стирку и на летнюю кухню.

Ковер, барахло, матрас и пружинные подушки из дома выносил Константин. Было видно, что ему тяжело, он пыхтел, краснел, тужился, но не роптал. Разбирать кровать пришлось самой, так как господин никак не мог сообразить, какой отверткой лучше воспользоваться. Но мы сами с усами, и умеем и могем, и на чью-либо помощь до этого я вообще не рассчитывала. Так что обошлась своими силами, тем более там особо разбирать нечего было. Управились к обеду. Все убрали в сарай, конечно, захламлять его не хотелось, но я просто не знала, куда все это девать. Повешу объявление на магазине «Отдам кровать в хорошие руки», может, кто и заберет.

На обед приготовила тушеную картошку с деревенской курочкой, открыла банку с солеными огурцами и помидорами, да хреновины поставила. Салат никакой не делала, не до него было.

– Эх, красота какая, – оглядел стол Константин, – Не хватает еще бутылочки со стопочками.

– Эка тебя разморило, Константин Батькович, а салом по мусалам не желаете? – возмутилась я.

– Я денег дам, – полез он в карман. – Сбегай, Катюша, за бутылочкой беленькой, выпьем за знакомство и для аппетиту, – и стал совать смятые купюры дочери.

– Так, Константин Петрович, в четыре с копейками автобус идет до города, так что давай собирай свои манатки и на выход. На остановке и выпьешь, и закусишь. В моем доме не пьют для аппетита и с устатка, и за знакомство, и за здоровье тоже.

– Так мы же по чуть-чуть, ну, не хотите беленькой, Агнета, так давайте красненького, – стал уговаривать меня гражданин алкоголик.

– Я неясно выразилась? В моем доме мои правила. Вы со своей Машенькой не особо спорите, а тут у меня порядки свои устанавливаете, – я покачала головой и принялась за картошку.

Он замолчал и надулся, как мышь на крупу. Стал ковыряться ложкой в еде, типа не идет мне ваша пища без топлива. Да нехай дуется, к вечеру оголодает, за милую душу все есть будет. Поела, стала тарелки собирать, у него почти полная, он ее так нехотя от себя отодвигает, а на морде лица вселенская печаль.

– Я коту отдам? – спрашиваю.

Вздыхает, отворачивается, ну что за детский сад, мальчик Костя из младшей группы.

– Я доем, не хочу вас расстраивать, – и тянет тарелку к себе.

– Ну, ешь, чего ковыряешься, там еще в одной комнате мебель нужно разобрать, рассусоливать некогда. Посуду тогда сам будешь мыть за собой, только воды много не лей, у нас септик.

Пока чай наливала, варенье доставала, в его тарелке как-то стало пусто, только ложка сиротливо болтается. Катюха рядом сидит, посмеивается. Почаевничали да пошли нары разбирать. Катюшка ушла в свою новую комнату убираться.

– После еды физические нагрузки противопоказаны, – авторитетно сообщил мне Константин.

– Я и не заставляю, можете идти в летнюю кухню. Я даже могу вам телевизор туда отдать, мы его все равно не смотрим, – я пожала плечами.

Одной, конечно, сложно будет разбирать и дольше, но можно.

– Что вы меня все летней кухней пугаете, как маленького ребенка углом, – стал он возмущаться. – Я деньги заплатил, имею право ничего не делать.

Да что же он все со мной бодается-то, надоел уже, честное слово. Капризный и избалованный, не мужик, а дите малое.

– Мы с вами договаривались только на летнюю кухню, в доме посторонним делать нечего, – устало произнесла я и принялась стягивать матрасы с коек. Их я планировала сжечь.

Он стоял в дверях и наблюдал за мной, у него ходили желваки, видно, от злости. Плохое настроение, нервозность, психи – все это признаки похмелья. Вот только почему-то отсутствовало чувство вины. Но и нянчиться я с ним не собиралась. Он демонстративно достал телефон и принялся звонить своей благоверной. Трубку взяли.

– Але, – послышался пьяный голос Машеньки, – чего тебе, козел старый, надо? Протрезвел, что ли? – она икнула. – Ты мне тут ни в какое место не сдался, – послышалась отборная брань.

Константин весь покрылся красными пятнами, открыл рот и попытался что-то вставить в ее монолог, где и как она всех любила и в какие места. Потом она отключилась, так и не дав ему что-либо сказать. Он опустил голову и молча принялся сворачивать матрасы и вытаскивать их на улицу. Опять я разбирала мебель, а он выносил запчасти. Все делалось молча, человек был явно подавлен.

У меня пиликнул телефон, пришло сообщение от мужа: «Ты меня закрыла? Не знаешь, где мои ключи? Я вчера вел себя прилично?». Ответила: «Закрыла, где ключи, не знаю, когда я пришла, ты спал». Новое сообщение: «Прости меня, я козел. Я понимаю, что такое простить невозможно, но может быть, когда-нибудь ты сможешь это сделать. Мне очень плохо. Я позвоню?». Ответила, что сейчас занята, часа через три, может быть, освобожусь. «У тебя там мужик, что ли? Как ты быстро меня забыла».

Что это было, Пух? К чему это все, лыко да мочало – начинай сначала. Отключила телефон, чтобы не трепать себе дальше нервы. Хватит мне пока одного мозгоправа с вселенской печалью на лице.

– Агнета, где у вас ведро с тряпкой? Я полы помою у себя, да пойду отдохну, что-то совсем сил не осталось после физических работ, – вырвал меня из моих дум Константин, улыбаясь виновато.

Я тяжело вздохнула и пошла за ведром, как раз Катюшка все домыла в своей комнате. Ну хоть эту кислую физиономию не буду видеть до ужина.