Текст книги "Пороки"

– Хорошо.

Серый Кардинал поднялся, чтобы выйти из Песочной Комнаты. Тод заспешил следом. Теперь только я исполняла роль немой декорации.

– Ты что, сердишься? – Сатира задала вопрос уже с улыбкой, игриво поправляя коротенькую юбку.

– Нет. Мне понравился синий, с эмалью. – Он даже не повернулся, чтобы ответить ей. Следующие слова предназначались мне, но смотрел он куда-то вперед, рассредоточенный взгляд Юлия выдавал его задумчивость: – Сегодня будет интересно. Проведем какой-нибудь обряд. Ты же не веришь в магию. Приходи вечером. – Он вышел, сопровождаемый Тодом.

На минуту мне показалось, что всё обошлось.

Сатира медленно поднялась и прогулочной походкой направилась ко мне. Взглянув ей в глаза, я не увидела ненависти, злости. Ничего, что могло бы меня отпугнуть.

Она дала мне пощечину так уверенно, будто она не исполняла роль, а действительно была той, кем казалась. В любом случае, я понимала: она права. Как бы странно это ни смотрелось на первый взгляд. Сатира, как никто другой, понимала, что я до сих пор делаю здесь, зачем я вернулась.

Она тоже вышла из комнаты молча, оставив меня наедине со своими размышлениями и с опущенной головой.

Примета № 5. Разбитое зеркало предупреждает о скорой смерти близкого человека

Вечер 7 октября

Наступившие сумерки невольно расставили всё по своим местам.

Когда я вошла в дом, ни намека на тишину не было. Разношерстая толпа галдела, курила, жгла благовония. Серый Кардинал, как ни в чем не бывало, сидел на одном из Там-Тамов. Сверху на нём устроилась Сатира, беспрерывно облизывая и кусая его – то за губы, то за нос, за уши. А Юлий, ни на кого не обращая внимания, запустил руки под ее короткую волнистую юбку.

Здесь был и Наркоман. Я едва не столкнулась с ним, когда входила в дом. Но он не обратил на меня внимания, проломился в дверь, словно меня и не было.

– Эй, Кнопка, верни его обратно! – Выкрикнула мне Сатира, оторвавшись на минуту от Юлия.

Грубовато. Но, всё же, я вышла следом за Наркоманом. Он стоял недалеко от дома и, широко по-детски раскрыв рот, смотрел на звёздное небо. Мне вспомнился наш разговор с Тодом, и ночь сразу же перестала казаться такой необыкновенно красивой. Нам обоим под этим небом было не место.

– Какие чудовищные звёзды, – сказал он вслух неизвестно кому, и только спустя минут пять после этого обернулся ко мне.

Обернулся за секунду до того, как я дотронулась рукой до его плеча:

– Наркоман? Не уходи, ты…

– Я знаю, я слышал голос Сатиры.

– Давай вернёмся в дом.

Но он указал пальцем в небо:

– Ты тоже видишь такие звезды?

– Да, я вижу…

– Не, вот эти, – он продолжал упрямо тыкать пальцем вверх, повторяя своим удивительным голосом: – Такие звёзды, вот эти!..

– Я вижу, вижу, пойдём, а?

– Да посмотри же ты на звёзды! – Он стал сердиться, и я, не зная, что мне делать, тоже задрала голову вверх.

– Ну да, звёзды. Всё как всегда.

– Ааа… – Он устало махнул на меня рукой и как-то диковато побрел к Дому, Где Никогда Не Запирается Дверь.

А я ошарашено продолжала стоять, смотря то на небо, то на уходящего парня. Понадобилось несколько минут, чтобы я поняла произошедшее. Все зовут его Наркоманом. Значит… Наркоман и есть наркоман?.. Он просто что-то принял, и теперь видит звёзды «несколько иначе».

Успокоив так саму себя, я направилась к двери. Обстановка изменилась. В Комнате Там-Тамов уже никого не было. Они ушли куда-то, оставив после себя сумрачные вихри одурманивающего дыма. Комната была наполнена оранжевым светом тусклых свечей. Всё это производило угнетающее впечатление. Особенно появление Сатиры из-за двери Песочной Комнаты.

Но она обратилась ко мне так, словно мы никогда и не были врагами:

– А где твоя подруга? Почему ты одна?

Ее спокойный сдержанный голос меня удивил. Не было ни намека на издёвку.

– Никки не хочет приходить сюда.

– Вы с ней поссорились, Кнопка? – Сатира сочувственно изогнула брови: – Прости, привязалось к тебе это прозвище.

– Ничего, – я покачала головой: – По правде говоря, мы не общались с Никой уже неделю. С того самого случая.

– Почему? Моя гадкая шутка испортила ваши отношения? – Ее глаза не лгали. Сатира была сейчас на самом деле искренна и проста в общении.

– Ты лишь вывернула всё наружу. Слишком многое между нами перекрутилось, перегорело. И Тод в тот день сошел с ума. Предложил мне секс…

Она печально улыбнулась, склонив голову набок:

– Он часто суётся туда, куда не следует. И понятия неприкосновенности для него не существует, теперь ты знаешь. Не позволяй ему лезть в твою постель, он ведь даже грязную обувь не снимет.

– Вы бы хоть не забывали, что я всё ещё здесь. – Возмутилось тело, лежащее на барабанах, раскинув руки в стороны. Наркоман так удачно вписывался в интерьер комнаты, что был незаметен. И если бы он не подал голос, ни Сатира, ни я так и не узнали бы, что нас кто-то нечаянно подслушал.

– А ты бы убрался к Юлию, пока они не начали обряд! – Ее голос звучал рассерженно.

– Только после дам! – Наркоман, довольный тем, что ему удалось досадить хозяйке дома, взмахнул руками, одним рывком поднимаясь с Там-Тамов: – По следам!

Сатира навела порядок всего двумя жестами: щелкнула пальцами и указала Наркоману на дверь, ведущую в кафельный коридор. В ответ на его неадекватную улыбку, расползающуюся всё шире, она повелительно добавила:

– Быстро!

Состроив раздосадованное лицо пятилетнего мальчика, Наркоман вяло поплелся в указанном направлении.

Дверь закрылась, и Сатира уже кивком пригласила меня последовать за ним. Пропустив меня вперед, она лишь легонько дотронулась ладонями до моих плеч, прошептав своим неземным голосом:

– Ты заинтересовала меня. И теперь тебе не стоит меня слушать.

Когда мы входили в коридор, я услышала, как она глубоко и нервозно вздыхает позади меня. Может быть, я понадобилась ей как живая передвижная ширма. На мгновение спрятавшись за моей спиной, Сатира вошла в свой привычный образ.

– Мы не можем решить, какой обряд нам провести, – Обратился Серый Кардинал к Сатире. – Лично мне хочется чего-то банального, детского. Самые страшные кошмары зарождаются в детстве и навещают нас потом всю жизнь. В образах друзей, прохожих… – Он на минуту задумался, поняв, что слишком увлекся рассуждениями. Затем добавил: – Но мы сделаем так, как захочешь ты.

Сатира сдвинула меня в сторону, проходя по коридору нарочито кошачьей походкой. Она шла к Юлию, чтобы снова стать не самой собой.

– Раз уж хочется детства тебе, Мой Удивительный, сыграем в одну забавную игру. Я делала так, когда была малышкой. Идем, нам нужны книги.

Немногие любопытствующие, включая меня, направились следом за ними в последнюю комнатку коридора – туда, где стоял стеллаж с потрепанными томиками. Большинство, заскучав, остались стоять – кто прислонившись к стенам, кто в дверном проеме, кто сидя на полу. Все комнаты сегодня были открыты, за исключением двери напротив библиотеки.

Блондинка провела ладонью по пыльным корешкам:

– Называй номер полки, номер книги в ряду, страницу и номер строки.

– Четное число – нехорошо. – Поморщился Тод.

– Я не к тебе обращаюсь, – Сатира даже не взглянула на него, пристально, с улыбкой следя за выражением лица Серого Кардинала: – Называй.

– Три, одиннадцать, двадцать три, четыре.

Она быстро нашла книгу и, распахнув ее на названной странице, игриво прочла вслух фразу, показавшуюся мне в исполнении Сатиры жуткой:

– «Мэри, Мэри, что растет в твоем саду?» – Её сумасшедший смех заставлял невольно вздрагивать остальных.

– Отлично! – Серый Кардинал подошел к столу и, сметя с него стопку увесистых книг, поднял небольшое, в четверть столешницы, зеркало: – Сатира, там, на стене, есть ещё одно, ты знаешь, в чёрной раме.

Сатира вылетела из библиотеки, и толпа ринулась за ней. Всё это происходило быстро, суматошно, ярко. Как у детей, увлеченных лишь им одним понятной игрой.

На зеркалах рукой Сатиры красной помадой были нарисованы непонятные знаки. А может, она просто не умела рисовать…

Они с Юлием стояли по разные стороны коридора, ловя отражение зеркал в руках друг друга. Толпа разошлась по дверным проходам, углам, комнатам. Люди старались не мешать. Я с небольшой группой незнакомцев стояла за спиной Серого Кардинала. Наркоман, скрестив руки на груди, находился в ближайшем к нам дверном проеме. Он, кажется, уже начинал приходить в себя после дозы наркотика.

Серый Кардинал внимательно следил за отражением в зеркале Сатиры. Когда им удалось создать в отражениях коридор зеркал, в комнате чуть похолодало; стекло в руках Юлия треснуло, а потом посыпалось на пол градом острых длинных осколков.

Сатира медленно положила свое зеркало на пол. Довольно улыбаясь, она оглядывалась по сторонам.

Мне стало действительно жутко лишь тогда, когда в коридоре раздался мелодичный холодный смех, который принадлежал вовсе не Сатире. Это словно бы был смех маленькой девочки.

Все мгновенно перевели взгляды на одну из дверей комнат, которая была закрыта. Но это не была комната в конце коридора. Она располагалась почти в центре, и возле нее никто не стоял.

Предупреждающе прижав палец к губам, словно прося сохранять тишину, Сатира подошла к закрытой двери, резко распахнула её одним движением:

– Входи, Мэри, поиграй с нами!

Раздался ещё смех, на этот раз из темного угла коридора. Я понимала, что всё это может оказаться лишь банальным дурацким розыгрышем, но происходящее всё равно сводило с ума, заставляя вспомнить, как в детстве мы вызывали Пиковую Даму, искренне веря, что если не стереть вовремя ступеньки, нарисованные на зеркале, то всех нас задушат страшные чёрные руки ведьмы.

Детские страхи всплывали вновь, взрослея вместе со мной. И не на что было опереться в окружающей действительности.

Приглушенный неразборчивый шепот раздался где-то в конце коридора, и незнакомая мне высокая девушка отчаянно закричала, схватившись за голову, словно кто-то яростно растрёпывал ей волосы. Несколько друзей бросились ей на помощь, и через пару минут в коридоре снова повисла немая тишина, нарушаемая лишь редкими всхлипами жертвы.

Тягостно было не понимать, что происходит. Назойливый холодный сквозняк поглаживал меня по шее, забираясь под одежду. Сделав несколько шагов, замерла и Сатира. Звон ее каблуков по кафелю разрезал всеобщее молчание.

– А?!.. – Тод, стоявший посреди коридора, вдруг обернулся. Но тут же закрыл лицо руками, которые отчаянно тряслись.

Тонкий холодный смешок пролетел порывом ветра по полу и растворился в воздухе. Когда Тод отнял ладони от лица, все увидели, что из уголков его глаз стекают кровавые капли.

– Не страшно, капилляры лопнули, – Юлий снова внимательно осмотрелся по сторонам, негромко предупредив: – Не оборачивайтесь, если она задаст вам вопрос!

Что же за существо могли вызвать эти двое? Какого холодного призрака они пригласили и зачем? Всё это уже не слишком напоминало забавную детскую игру. Неужели Юлий и правда развлекается магией? И называет себя Серым Кардиналом… «Серый Кардинал» – это тот, кто незаметно манипулирует людьми из-за угла. Манипулирует в своих интересах, для достижения собственных целей. Это марионеточник, способный вести тонкую игру среди своих кукол, умеющий вести себя так, чтобы они не догадывались, кто дергает за ниточки, внушая им свои желания, свои мысли, свои пороки.

А он в открытую называет себя Серым Кардиналом. И несмотря на это, толпа набитых ливером кукол приходит сюда каждый день.

Меленькая холодная ладошка легла на моё левое предплечье, заставив мысли испариться, оставляя место только для размышления над вопросом:

– Чего ты желаешь? – Голос, несомненно, принадлежал существу, что так звонко и страшно смеялось в темном углу коридора.

Ответ нашелся быстро, бедной маленькой холодной Мэри не пришлось долго ждать. Не оборачиваясь, приглушенным уверенным голосом мои губы произнесли:

– Я хочу Серого Кардинала.

Слишком многое происходило в тот момент. Ныла потрепанная девушка, Юлий подошел к Сатире, чтобы взять её за руку, Тод негромко матерился, стирая с лица запекшуюся уже кровь. Мои слова не должен был услышать никто, но Наркоман, стоявший немного в отдалении, резко обернулся, ошарашено посмотрел на меня. Нерешительность испарилась, и я ответила ему упрямым открытым взглядом.

Сквозняк унёс с собой мертвый детский смех; зеркало Сатиры, лежащее на полу, треснуло и само по себе разбилось с мелодичным ярким звоном. Осколки подлетели над опустевшей рамой. Тишина снова окутала стоящих в коридоре людей.

– Кто загадал желание? – Юлий вопросительно осматривал толпу, желая увидеть «счастливчика».

Наркоман направился ко мне, приподнял мою левую руку, чтобы рассмотреть ядовито-красный отпечаток ладошки, оставленный мне на память зазеркальным существом.

Серый Кардинал подошел к нам, взглянул на след на моей руке:

– Добро пожаловать в наш клуб, Кнопка.

Что бы это ни значило, на лице Юлия светилась диковатая улыбка.

Примета № 6. Черная кошка, перебежав вам дорогу, похищает удачу на целый день

8 октября

– Я хочу поговорить… – Телефонный разговор с Никки – не самое приятное занятие, особенно теперь. Но я решила, раз уж я не могу нигде её найти, то будет правильно и честно позвонить ей.

Никто из нас до сих пор не говорил серьёзно о разрыве отношений. После того, как я бросила Нику полураздетой в Песочной Комнате, повздорив с Сатирой и сбежав, моя подруга погрузилась в глухое молчание. Её не было в университете, никто не открывал дверь её квартиры; застать Никки в тех местах, где мы часто бывали вдвоем, мне тоже не удавалось. С трудом получилось дозвониться до неё спустя одиннадцать дней полной тишины.

Расставаться по телефону гадко, но я не была уверена, что Ника захочет меня сейчас видеть. У неё для этого были веские причины, я ни минуты не обманывалась на этот счет.

Но моя надежда на то, что расставание смягчит неопределенность между нами, растаяла, как только я услышала её голос в телефонной трубке:

– Это ты?!.. – Громкие неудержимые рыдания перевернули всё во мне, заставляя ещё острее ощущать чувство вины: – Не бросай меня, я тебя прошу!!!

Никки… Моя Никки…

Всё провалилось. Были забыты подготовленные фразы, чёткие, без лишних эмоций. Я собиралась сказать ей, что всё между нами умерло, но сказать так, чтобы не ранить ни её, ни себя её же болью. А теперь, когда я услышала эти умоляющие всхлипы, во мне проснулась жалость. Жалость и сочувствие. И ещё что-то мерзкое, как и тогда, когда Сатира перемигивалась с Наркоманом, а я жалела Юлия.

Я могу всё исправить. Она перестанет плакать и будет благодарна мне. Я могу поддержать её, чтобы не оставлять кровавых ран на её душе отказом.

– Дорогая, я хочу попросить прощения, – я тихонечко нашептывала ей утешающие слова, чтобы смягчить, разгладить боль, которая терзала её: – Ты для меня самый дорогой человечек, а я так виновата…

Медленно, но это подействовало. Никки перестала плакать в трубку и говорила чуть запинающимся голосом, стараясь уверить меня:

– Мы никогда так больше не расстанемся. Мне было больно, так больно… Ты убежала, а эта… Сатира, она надсмехалась надо мной…

– Я искала тебя всё это время, Никки, не пропадай так больше, хорошо? – Тему о доме Серого Кардинала пока было удобнее просто замять. Я была готова сейчас обещать ей что угодно, лишь бы она перестала тихонько ронять слезы по ту сторону телефонного провода: – Хочешь, я приду, сегодня вечером, хочешь? Останусь, и приготовлю тебе утром что-нибудь?

– Хочу… – Она снова заныла, громко шмыгая носом, словно шестилетний ребенок. – Хочу, как в прошлый раз, когда ты оставалась, помнишь? Помнишь, ты испекла мне печенье с имбирем?

Я медленно присела на пол, дрожащими руками сжимая трубку телефона. Стоять уже было тяжело, поток её слов сбивал меня с ног.

Никки помнила столько всего «нашего». Помнила все витиеватые мелочи, дословно сказанные друг дружке слова, связанные с «нами». Она так любила говорить о своих чувствах и с непонятной мне радостью выслушивала, как я пыталась объяснить то, что я сама чувствовала к ней. Она так любила говорить о «нашей любви».

За две минуты телефонного разговора я пообещала ей массу всего. Букет белых кустовых роз, вечер при свечах, фильмы до утра, крепкий утренний чай, имбирное печенье и флакончик новых пряных духов в подарок на Новый Год.

Когда разговор был закончен, и я бросила телефон на журнальный столик, Никки была полностью уверена, что я могу принадлежать ей, и только ей. Жалкое чувство превосходства над сложившейся ситуацией кипело во мне. Несколькими фразами и ничего не стоящими обещаниями удалось успокоить подругу, вернуть видимое равновесие, которое было нарушено появлением в «нашей» жизни обитателей Дома, Где Никогда Не Запирается Дверь.

Днем здесь было пустынно. Когда я вошла в Песочную Комнату, в ней находились лишь Наркоман, Юлий и вечно вертящаяся возле него Сатира. Тод не пришел, возможно, в его жизни всё же были и иные, более приземленные дела, кроме болтовни с Серым Кардиналом.

– Расстроена? – Юлий задал свой вопрос сразу же, как только я вошла. Слова приветствия в этом доме были не в моде.

– Никки звонила.

– Твоя Скрепка? – Сатира, сидя коленях Серого Кардинала, попыталась что-то вплести в его волосы, за что немедленно была сброшена на огромную подушку рядом.

– И что теперь осталось от вас? – Смотря в окно, я чувствовала, что Юлий не опускает с меня взгляда, ожидая, что я отвечу.

– Мы по-прежнему вместе.

– Зачем?

– Главное, что она не расстроена. И меня не мучает по этому поводу совесть. – Я водила пальцем по стеклу, невидимым контуром обводя силуэт далекого дерева за оградой парка: – Я когда-то давно пообещала ей быть рядом, и это всегда казалось правильным. Так что нужно просто продолжать.

На лице Юлия появилась усмешка:

– Даже несмотря на то, чего тебе это будет стоить?

– Мне это ничего не будет стоить. Когда я с ней, я уверена, что всё верно.

– Правильно, верно… Ты эти слова используешь как оправдания, только вот… не оправдания это, а яд. – Серый Кардинал пожал плечами, показывая, что ему, в сущности, всё равно.

– Ну, не могут же все вокруг тебя исполнять лживые роли, хоть кто-то должен быть таким, какой он есть, – пробасил в моё оправдание Наркоман.

– Да, но дело в том, что Кнопка и так исполняет роль, которая ей самой противна. Сохранять осколки прошедшего счастья, пусть даже ценой несчастливого настоящего – глупая затея. Делать что-то в ущерб самому себе – что может быть приятнее и больнее? Игра для настоящих мазохистов. А на счет тех, кто не играет роли, – Юлий выразительно усмехнулся. – Так мне хватает и тебя.

Наркоман покачал головой, устало вздохнув:

– Чем же ущерб самому себе может быть приятным?

– Щекочет самолюбие. Ты разве не чувствуешь? – Юлий снова усадил Сатиру к себе на колени, словно послушную тряпичную куклу: – Возможность пожертвовать чем-то своим ради того, чтобы они думали, что ты им помогаешь. Это эгоистичное общество. Мерзкое стадо.

– Ты просто ненавидишь людей, – Наркоман лёг на пол, закинув руки за голову. Судя по тому, как часто он повторял этот жест, это было его любимым положением – просто лежать на спине, подложив ладони под голову.

– Мне Фред рассказывал такую историю… Он это прочёл в какой-то книге, – Серый Кардинал задумчиво поглаживал Сатиру по спине, словно кошку. – Про парня, который ненавидел людей. Не тех, кто окружал его, а людей вообще как вид. Он потом ушел от общества и жил в старом брошенном фургончике где-то очень далеко от города. Нечаянно отравился семенами картофеля и умер.

– Всё это очень весело, – Наркоман злобно посмотрел на Юлия: – Только причем здесь Фред?

– А кто такой Фред? – Вмешалась в разговор Сатира. Судя по тому, как на неё посмотрел Наркоман, спрашивать об этом человеке не стоило.

Серый Кардинал помолчал, потом окинул недовольным взглядом Сатиру, как-то странно посмотрел на Наркомана, потом на меня. И снова перевел взгляд на блондинку, сидящую у него на коленях:

– Кнопке очень подойдет белая помада. И ты одолжишь ей её. Хорошо?

Сатира озадаченно переспросила:

– Я?..

– Я сказал что-то непонятное?

– Нет.

– Нет – это значит «да, непонятное»? – С каждой новой репликой голос Юлия становился всё тяжелее и грубее.

– Хорошо, Любимый. Я дам Кнопке белую помаду. – Сатира выскользнула из его рук и уселась в стороне, обиженно скрестив руки на груди.

Мне так и хотелось переспросить: «Так кто же такой Фред?». Но Юлию это вряд ли понравилось бы. Я просто струсила.

– И насчет меня ты ошибся, – Наркоман продолжил разговор, прерванный неуместной просьбой Юлия о белой помаде.

– Да, я знаю, – Серый Кардинал улёгся на пол, копируя позу Наркомана: – Ты вечно в тумане, вечно в мечтах, в видениях… в наркотиках. Ты не можешь быть искренним.

– Мне скучно, – уныло пробасил Наркоман: – Мы всегда занимаемся всякой ерундой. Как бы ты и Фред ни пытались прожить ситуацию, какие бы сложности ни выдумывали, меня преследует одно и то же. Скука. Особенно сейчас.

– Что ты имеешь в виду? – Мне их разговор был настолько непонятен, что я всё же решилась спросить.

– Он просто обкуренный, не обращай внимания, – Юлий со злостью посмотрел на Наркомана, но того уже понесло:

– А ты слышала такое выражение: «Жизнь – это соло на скрипке. Когда учишься играть прямо на выступлении»?

– Нет…

– Вот, – Наркоман засмеялся, и я поняла, что Серый Кардинал был прав: – Вот поэтому я и выбрал себе имя Скрипка. Видел какой-то клип по телевизору, там люди в черных развивающихся одеждах играли на белых скрипках. А в центре этой толпы стояла женщина с огромным букетом красных цветов, она умоляюще протягивала руки к публике и пела. Я такую музыку никогда не слушал, я слушал то, что толпа слушала. Тогда я в первый раз понял, что всё прежнее – скука.

– Пойдем, – Сатира подошла и потянула меня за руку, уводя из комнаты.

Когда мы вышли, она без единого слова потащила меня к лестнице, ведущей на второй этаж. Пока поднимались, я думала о том, насколько холодная, но бархатная у неё рука.

Второй этаж был совсем крохотным. Одна комнатка, полностью забитая книгами, напоминала библиотечное хранилище. Стен не было видно совсем. Колонны книг, сложенных одна на другую, простилались с пола до самого потолка. Потрепанные, старые, выцветшие или совсем новые корешки томов рябили в глазах.

Соседняя комната, как я и предполагала, оказалась чем-то вроде спальни. Низкая кованая кровать с витиеватыми спинками, простое белое белье, которым был застелен матрас. Небольшой столик с зеркалом и мягкий миниатюрный стул.

– Они всегда так, – тихо пропела Сатира. Смотрясь в зеркало, она поправляла белые пряди своих волос: – Говорят о чём-то, не разберешь о чём. И о ком тоже. Разговоры этих двоих никогда не бывают полностью понятны, так что не заморачивайся… На что ты так смотришь?

Удивленная, я искала взглядом то, что, как мне казалось, непременно должно было быть в спальне Сатиры:

– Прости, я просто… Я эту комнату представляла себе иначе…

– Представляла? – Сатира хищно улыбнулась моему отражению в зеркале, и повернулась ко мне лицом: – И как же?

– Не так…

– Я знаю, – она потянула за ленты на корсете, чтобы чуть ослабить шнуровку: – Ты думала, здесь непременно должен быть огромный шкаф с массой театральных платьев. И прикроватный столик-комод, битком набитый косметикой, очищающими средствами для снятия макияжа, салфеточками, лентами, булавками, заколками, иголочками и прочей ерундой, которую мы так любим.

– Ну, в общем-то, да, примерно так, – я была немного напугана тем, что Сатира сделала пару шагов по направлению ко мне.

Увидев моё озадаченное выражение лица, она произнесла:

– Юлий не любит всего этого. Его не интересует то, как создается внешний облик человека. Ты либо не исполняешь роль, либо играешь, но так, чтобы изнаночную сторону твоей жизни не видел никто. – Сатира сделала ещё шаг и оказалась совсем близко. Одна её рука легла мне на плечо. Второй Сатира убрала пару прядей рыжих волос, которые упали мне на лицо: – Но ведь только мы и знаем, чего стоит эта обратная сторона, закулисная часть театральной жизни. Только мы и знаем, как выглядим на самом деле…

Ее поцелуй был пылким, но очень простым. Сами её движения и то, что мы за пару неосознанных, торопливых шагов оказались на той самой кованой кровати, казалось вполне естественным, простым. Смеясь, словно для неё это было не более чем развлечением, Сатира стягивала с меня узкие джинсы. Мне безумно понравились чулки на её ногах. Широкая кружевная резинка, такая приятная на ощупь. Такая белая, бархатная кожа под шелковым платьем. Мне стало жаль её нежное тело, так жестоко сдавливаемое корсетом, перетянутое всеми этими лентами и резинками.

Стараясь не причинять ей боли, я обмотала запястья Сатиры её же чулком, торопливо привязав их к спинке кровати маленьким бантиком. Рука скользнула по её животу вниз, и я прижалась губами к Сатире, чтобы она не кричала. Но она и не собиралась. Тихо и протяжно постанывая, блондинка ни на минуту не отвела взгляда, смотря мне прямо в глаза. Её поцелуи и то, как она, скованная в движениях, связанными руками тянулась ко мне из последних сил – всё выдавало некую неуклюжесть, неловкость. И взгляд её стал вдруг детским и доверчивым. Я видела перед собой совсем другую девушку, не ту, что поцеловала меня до того, как мы упали на эти нелепо белые простыни. Спускаясь поцелуями от шеи к животу, я поняла, что и мое собственное дыхание начинает сбиваться в такт дыханию Сатиры. Хотелось попробовать ее на вкус.

Наверняка она знала, что всю нашу возню могут слышать и те, кто находятся в Песочной Комнате. Ветхие стены старых развалин не хранили тайн. Здесь было слишком сложно не услышать то, что происходит за стенкой.

Когда мелкая теплая дрожь пробежала по её телу, она лишь неглубоко вздохнула, и по лицу растеклась очаровательная мягкая улыбка.

Я тихонько присела на краю кровати, не зная, что мне делать дальше. Хозяйкой положения снова стала она, подруга Серого Кардинала. Сатира ловко потянула за чулок, развязав себе руки, и снова уложила меня рядом с собой, обняв, словно плюшевого мишку, руками и ногами. Затем укусила меня за предплечье. Чуть выше, чем всё ещё алел отпечаток ладошки Мэри. Укусила по-животному резко, больно, так, чтобы наверняка остался след:

– Это тебе от меня. На память.

Прижавшись щекой к её груди, я чувствовала, как её тело медленно остывает, как испаряются капельки выступившего пота. Как её кожа снова становится белой, бархатной, чужой.

Спустя полчаса мне стало холодно в её объятиях. Сатира, почувствовав это, встала с постели и принялась одеваться. Она собирала одежду с пола так, будто это было для неё в порядке вещей. Платье на корсете, зашвырнутое мною под кровать, и чулок, повисший на зеркале столика, и трусики на полу у ножки стула – будто бы всё это лежало на своих привычных местах.

– Ты чудная девочка. Такая рыжая… Жаль только, я не люблю тебя. – Сатира с выражением обреченности на лице втянула и без того плоский животик, затягивая шнуровку корсета ещё туже, чем было прежде.

Она ушла, оставив меня наедине с глухой тишиной холодной комнаты. Это комната была холодна, не Сатира. Комната, кровать, белая простынь…

Меня словно облили ледяной водой, по телу побежали неприятные, стягивающие кожу мурашки. Я соскочила с кровати.

Это здесь. Здесь они проводят ночи. Сатира и Серый Кардинал. Здесь разыгрываются сцены яркой страсти. Здесь они наслаждаются друг другом, не думая о том, кто они есть на самом деле. Играют роли жадных влюбленных. И на этой же кровати я только что ласкала Сатиру…

Жалкая насмешка – зеркало, отражающее измятые линии постельного белья. Я натянула одежду, смахивая с лица слёзы жалости и сострадания к самой себе.

В Песочной Комнате не изменилось ничего. Наркоман всё ещё лежал на полу с мечтательным выражением лица. Серый Кардинал стоял у окна, смотря на то же дерево, что я обводила пальцем на стекле. Правой рукой он обнимал Сатиру за талию, а она положила голову ему на плечо. Идеал любящей пары.

Бездомная кошка, наверное, забежавшая в раскрытую ветром входную дверь, неспешно прошлась по комнате, подошла к Юлию и положила к его ногам мёртвую окровавленную птицу. И замурлыкала, ожидая благодарности.

Опустив взгляд, я вышла из комнаты, медленно прошла по коридорчику среди Там-Тамов. И лишь на улице острая злость дала о себе знать. Я с силой захлопнула дверь старого детского садика:

– Будь ты проклята, Сатира!

Но злоба ушла, выплеснулась вся через край, не жгло даже чувство глубокой обиды. Внутри осталась лишь отупляющая опустошенность.

Взглянув на часы, я еще медленнее поплелась по направлению к дому Никки. Нужно было исполнить обещания, данные утром. Чего бы мне это не стоило…