Текст книги "Судьбы. Сборник невыдуманных историй"

Радуйся

Сцена первая

Ехать или нет, я сомневалась до последнего. Но санаторий дал добро, пояснив, что «они» вовсе не санаторий, а лечебно-оздоровительный центр и распоряжения Министерства здравоохранения по поводу «эпидемии ковид-19» на них не распространяются. То есть на карантин не закрываются. И я поехала, тем более и дочь настаивала. Правда, здоровье поправить надо, два месяца собиралась. Справки, обследования, дорогостоящие лекарства – все приготовлено. И даже куплена новая теплая куртка для уютных прогулок. В Ольховском открытая местность, часто бывает ветрено. Но со скоростью света вышестоящие руководящие органы стали затягивать гайки и нагонять страху. На третий день выяснилось: наш лечебно-оздоровительный центр очень даже попадает под все директивы. С путевками больше никого не принимали, а стали закрывать лечебные процедуры и культурно-физкультурные мероприятия.

Ну и ладно, думаю, и того лечения, что оставили, хватит. Вода минеральная из источника бежит, солнышко весеннее светит, и главное – капельницы с уколами поставлю. Препараты нешуточные и реально мне необходимы. А то дома потом майся, ищи, где прокапаться. В общем, все еще ничего, жить можно!

И вот прихожу на четвертую капельницу, а медсестра с порога: «Я сегодня последний день, процедурку закрывают, такие дела…» Расстроилась я, конечно, ладно, думаю, выше головы не прыгнешь, нет у нас легких путей. Пошла за ширму укладываться.

На соседней кушетке нога на ногу возлежала смуглая худощавая пожилая фрау. До этого я в одиночестве капалась. Хорошо, вместе веселей… Воткнули мне систему, лежу слушаю через наушники ерунду какую-то, а переключить уже не могу, одной рукой неудобно. Изучаю скучающими глазками обстановку. Вторая пациентка очень живо беседует с медсестрой, обсуждает общих знакомых. Понимаю: коллеги. В изголовье капающейся висит белый халат, подтверждение принадлежности к медицине. На фоне белоснежной ширмы халат показался серым, дальше мой взгляд упал на обшлага висящей спецодежды. Пипец! Их будто черным кантом изнутри оторочили. Зрение у меня далеко не сто процентов, и лежала я метров пять по косой, а глаза резануло. Наверно, думаю, какая-нибудь администраторша, тем более бабушке лет семьдесят, не меньше. И тут замечаю над верхним карманом висящего халата красивую металлическую бляшку с фамилией и должностью, как у местных врачей.

До того как я легла на кушетку и вставила наушники, перекинулась парой-тройкой фраз по поводу карантина. Старушка что-то продребезжала в поддержку проводимых властями мер в виде переоборудования огромных выставочных центров в пункты приема больных и подозрительных с коронавирусом. Я возразила в том смысле, что это же инфекция и людей надо бы по боксам изолировать, а не собирать массово, хоть я, разумеется, не врач. Она еще гундела, но я ее не слушала. Взяла себе за правило не спорить, ничего не доказывать и не объяснять – себе дороже. В двадцать втором году я не выдержу и нарушу это правило, о чем пожалею. Правило золотое. Взрыв моего мозга будет вызван «специальной военной операцией на Украине», но это будет через два года. А сейчас я справилась с собой и отстранилась от беседы. Поняв, что передо мной врач и, судя по возрасту, со стажем, я ужаснулась. Ну и медик, халат как у кочегара, и такую ерунду несет!

Сцена вторая

Встретились мы дня через два. Я, торопясь на «магнит», забежала в свой одноместный номер, бросила на полотенцесушитель после водных процедур мокрые полотенца. В дверь постучали и одновременно распахнули, не дожидаясь ответа. В проеме стояла та самая докторша:

– Подойдите ко мне на прием.

Я:

– Куда?

– На этом этаже кабинет три, три, два.

Я не понимаю, три, три, два? Догоняю мозгами: триста тридцать два. Тьфу ты! Она со мной как со слабоумной и предельно высокомерно! Продолжает:

– Пройдите сейчас же, я вас жду.

«Ну да, непременно сейчас, в туалет-то можно сходить?» Я как раз собиралась, только штаны не успела до конца снять.

Подхожу к кабинету, там пять человек в очереди, и всех она ждет немедленно! На двери вывеска типа «Терапевт Петрова Мария Ивановна. Без сменной обуви не входить. На прием принесите таблетки, которые принимаете». Видимо, если будет на приеме плохо, удобно таблетки иметь под рукой. Вообще-то меня другой терапевт вел, ну ладно, с эпидемией что ни день, то новости. «Магниты» пропали – не успею, сижу в очереди. Терапевт высовывает из кабинета голову, обращается ко мне:

– Наталья Васильевна!

– Да нет, – говорю, – Анатольевна.

Докторица недовольно передернула плечами, сверкнула очами, как бы: «Какая мелочь, подумаешь, фифа!» Я в душе возмутилась: «Так-то я давно на пенсии, не девочка тоже, могла бы и извиниться… фрау».

Перед ней моя история болезни, раскрывает. Спрашиваю про корешок путевки, который после оформления и повторного приема должен был вернуть мой доктор. Выясняется, моего доктора, как и других, по случаю карантина отправили в вынужденный отпуск, а эту старую перечницу оставили. Перечница с профилем Давида начинает разбрасывать по столу бумажки из моей истории и хаотично задавать вопросы про здоровье, перебивая, не слушая ответы. Невпопад бросает:

– Нет, в истории ничего нет, вам отдали, вы потеряли.

– Да ничего, – говорю, – не теряла я.

И опять двадцать пять. Хаотично вопросы про возраст, операции, аллергические реакции. Освещаю проблемы, снова слушает мельком, вполуха. Дохожу до почек, до камня, извлеченного восемь лет назад из мочеточника. Она мне:

– Так, говорите, в желчном пузыре камень был?

Между тем находится нужный листок, докторша удивленно сокрушается:

– Так это же я его, балда, сюда положила!»

Я про себя: «„Балда“ слишком ласково, давно бы тебе на печке сидеть, носки штопать». А вслух:

– Нет, в мочеточнике.

– Все-таки не в желчном пузыре? – настаивает она.

Я:

– Нет!

И тут она мне с наскока в лоб:

– Так вы болото! Вам промываться надо, все время пейте воду! – И давай голосить, как буйнопомешанная, заученный текст-мантру: – У вас застой! Нажимайте постоянно в течение дня вот на эти точки на руках и вот на эти на ушах, – и больно, со всей силы жмет мне кисть костлявыми пальцами. Откуда у сухонькой старушки силы взялись! – И иголки, иголки обязательно, несколько раз в день стоять и лежать на иголках.

Успеваю вставить:

– Есть, аппликатор Ляпко, пользуюсь при необходимости.

– Он плохой, купите у нас легкий, пластмассовый. И пейте воду, все время пейте, надо промывать желудок! – продолжает тараторить: – И чтоб приток крови был – иголки и «Нексиум» два раза в день. И для почек коленно-локтевое положение несколько раз в день. Разгружать и промывать!

«По такой системе жить – на жизнь времени не хватит», – думаю. А вслух говорю:

– Я раз в день «Дексилант» принимаю.

Хотя в истории это тоже есть, как и все остальное пересказанное мною уже несколько раз. Поясняю:

– «Дексилант» классом выше «Нексиума».

Терапевт резко сникает, через секунду раздражается.

– И анализов нет! – как бы мстя за «Дексилант», кидает она.

Я:

– Есть.

Она:

– Где?

Я:

– Все привезла, отдала на первом приеме.

– Не знаю, почему не записано, я за других не отвечаю, – и опять с места в карьер: – Ну вы хоть иногда УЗИ почек делайте!

– Делаю, – говорю, – вот к вам поехала, сделала.

– А где?

– Я показывала.

– Ну, приходите ко мне в понедельник (это через два дня), не знаю, какая будет обстановка, будем ли дальше работать, поэтому подойдите к восьми часам и обязательно, и обязательно мне УЗИ принесите. И есть часто, понемногу, ничего не запивать, но все время пить. Нет, вы не река!

Прощаясь, благодарю и напоследок спрашиваю:

– Можно ли вместо закрытого из-за карантина кабинета «Горный воздух» получить полезное из того, что еще работает? Тем более капельницы проставить не успела.

Она мне с презрением:

– Так вот я где эти штаны видела! – кивая на мои красные турецкие шаровары, видимо, узнавая во мне пациентку процедурного кабинета.

У меня едва не вырвалось: «А я твой грязный халат!» Докторша недовольно, с барского плеча все же добавляет мне две минеральные ванны.

Сцена третья

В понедельник к восьми утра надо идти в кабинет три, три, два к даме в замызганном халате. Не хочется опять есть говно. Решаю: не схожу – не пропаду, а схожу – попрошу еще процедур вместо потерянных. Подхожу к кабинету, там четыре человека. Ждать смысла нет, не успею попить воды и на завтрак опоздаю, а там и так все холодное. Спокойно прохожу все процедуры, ближе к обеду вижу у недружелюбного кабинета пусто. Стучу:

– К вам можно?

Строго, деловито, с глубоким осознанием собственной значимости выдавила:

– Проходите, садитесь.

Сама что-то строчит в чьей-то истории. Сажусь рядом, честно, с отвращением.

Она как будто почувствовала, схватила грязную чашку со стола, сгребла фантики, бегом убрала на подоконник. Прочитала на моей санаторно-курортной книжке фамилию, принялась искать историю. Протягиваю ей УЗИ почек:

– Вот снимки, вы просили принести.

Она, вытаращив глаза:

– Зачем мне это? Мне описание надо, расшифровку, это надо специалистам.

Под каждым снимком имелось краткое пояснение, не успеваю среагировать, медик закрывает историю болезни, не до конца раскрытую пять секунд назад.

– И какие еще наши действия? – слегка поворачивает ко мне недовольный профиль, больше кося глазами.

Я удивлена вопросу, но вида не подаю:

– Вы сказали подойти в понедельник, я так понимаю, остаюсь долечиваться до конца путевки?

– Ну куда мы вас денем…

– Тогда, может, вы мне вместо закрытых другие процедуры назначите, вот и лечебная сауна у меня пропала…

И вот тут на меня пролился ушат дерьма.

– И кто в этом виноват? – гневно прорычала хозяйка три, три, два.

Меж тем, пыхтя, опять взяла мою санаторно-курортную книжицу и добавила по две процедуры к оставшимся двум работающим кабинетам. И с таким апломбом, мама моя! Впереди у меня еще неделя «лечения», надо же чем-то заниматься, да и деньги мне никто возвращать не собирался. Форс-мажор!

Я еще пытаюсь отшутиться:

– И на улице не погулять, эх, была бы отрада свежим воздухом дышать.

Непогода стояла третий день, ливень сменялся ураганом.

– А кто мешает гулять? – продолжает выходить из себя она.

– Так дождь проливной который день! – удивляюсь я.

– Можно и под дождем гулять, – орет доктор, – бери зонт и иди гуляй, – переходит на «ты».

Теряю дар речи, но выпаливаю:

– Так у меня и зонта с собой нет.

– А кто виноват? Сама виновата! – мгновенно парирует она.

– Да не рассчитывала как-то в апреле на уральский дождь, – не сдаюсь я, – и спасибо, до свидания.

– Живая, здоровая, – орет мне вслед, нисколько не сдерживаясь, врачиха, – чего тебе еще надо! Радуйся!

Вышла, думаю: «Да… поела говнеца». Почему не спросила, часто ли она под проливным дождем гуляет. И почему оплаченное лечение я вымаливать должна? Понимаю, форс-мажор и все наперекосяк, но почему опять крайний стрелочник в данном случае я. А таким самодуркам при всех форс-мажорах хорошо, они непотопляемы, неуязвимы. К тому же налицо профессиональная деформация, не важно, по каким причинам, когда-то, возможно, отличного врача.

Сцена четвертая, заключительная

Сейчас, спустя два года, когда бомбы летят на мирные города и нельзя произносить слово «война», я думаю, старуха была права: «Радуйся! Радуйся каждому дню, просто дню!» Почку мою ровно через два года прооперировали, оказался врожденный дефект, и не такое уж я болото. А воду пью – как и всегда и еще больше.

Каждому свое

Лежа очередной раз в отделении нейрохирургии с проблемами позвоночника, я оказалась в одной палате с дамой примерно моего возраста, колоритной наружности и с редким отчеством – Любомировна.

Командный голос и весь облик Миры Любомировны выдавали начальника.

Вскоре в процессе знакомства мои предположения подтвердились. Ни много ни мало тетенька – директор магазина! И конечно, мы заговорили о болячках, приведших нас в одну палату. Любомировна лежала с переломом позвоночника, после операции, на реабилитации. Я рассказываю про свое, дохожу до чудесного реабилитационного центра «Липовка», где обычно по осени раз в год правлю спину. Собеседница сообщает, ей более десяти лет знакомо и мило упомянутое местечко.

Оказывается, она успешно ездила по социальным путевкам долгие годы, чему способствовали свои люди в горздраве. И тут меня пробивает током! «Нормально, – думаю, – ты, совсем не бедная барышня, больше десяти лет пользовалась чужими льготами. И вот ты дома поскальзываешься на ровном месте и получаешь законные льготы! Теперь и в „Липовку“ с внушительной скидкой ездишь на законных основаниях».

Коррупция в нашей стране непобедима. Но и закон справедливости, Божий закон, никому не отменить, а по нему выходит – каждому свое.

Дефицит

Сначала я хотела назвать заметку «Мать-и-мачеха». Тогда название относилось бы только к одним героям. Про женщину лет сорока – сорока пяти и ее спутницу. Я так и не поняла, кто они друг другу. Их пара больше других бросалась в глаза.

Через несколько дней санаторской жизни я стала примечать и прочих постояльцев лечебно-оздоровительного учреждения, с которыми регулярно встречалась в столовой, реже – на процедурах и прогулках. В основном пары. Успевшие подружиться соседки по номеру, пожилая чета весьма преклонного возраста, бабушка с внуком-подростком и еще одна леди с малышом, как позже оказалось – бабушка с внуком.

Малыш – чудо! Маленький джентльмен трех-четырех лет, воспитанный, в меру разговорчивый. Совершенно не избалованный ребенок. Молодец бабушка! Сама прямо статуэточка, ухожена, спокойна. Говорила с мальчиком вполголоса. Я поначалу сомневалась: может, сын? От таких фиф обычно хорошего не жди, а тут! Я радовалась, глядя на них. Как они играют, гуляют, общаются. И думала: «У этого малыша есть все шансы вырасти нормальным человеком и мужиком с большой буквы».

За соседним столиком тоже сидели бабушка с внуком. Бабуле шестьдесят – шестьдесят пять, внуку лет восемь-десять. Я сидела к ним спиной. Эта бабушка ежеминутно громко делала ребенку замечания. Мальчика не слышно, только звенящие, резкие, раздраженные реплики: «Когда старшие говорят, дети молчат! Ешь то, бери это!» И так далее. Хорошо, через несколько дней беспокойные соседи уехали, так и хотелось сказать старухе: «Ох, могилу ты себе, старая, роешь!»

Другая бабушка, гуляя с внуком примерно того же возраста, что и внук ворчуньи, лопотала курицей: «Не тронь снег, перчатки намочишь!» И мешала мальчику постигать мир – делать пироженки пластмассовым стаканчиком. Зачем тогда вообще нужны ребенку перчатки? «Давай я тебе сама снега в стакан наберу», – выхватила форму из рук парнишки заботливая, любящая бабушка. Эх, не вырастет из тебя, бедолага, настоящего мужика, огорчилась я.

Вот так вы, женщины с дефицитом мозгов, делаете из мальчишек инфантильных созданий и сами страдаете потом. Может, это были соседи за моей спиной по столовой, я их толком и не разглядела, а если не они, то очень похожи.

Еще одна бабушка, далеко не молодая или рано постаревшая, с рыхлым, выцветшим лицом и картофелеобразным шнобелем, отдыхала с внуком лет двенадцати. Ни разу не видела их гуляющими. Только в столовой. На лице женщины неизменная мина скорби, смирения. В выпуклых, водянистых глазах одновременно застыли раздражение и безразличие. Парнишка занятный, добрый, как все дауны. И совсем неразвитый, даже говорил плохо. Бабушка вызывала жалость более внука, ее страдания из-за вынужденного сопровождения инвалида резали глаза. А радужный хлопчик стабильно улыбался, пребывая в заоблачном астрале.

В один день со мной заехала препожилая пара лет за восемьдесят с хвостиком. Весьма шумные «молодые люди», постоянно спорившие, ссорившиеся, переспрашивающие одно и то же друг у друга по несколько раз. Они часто гуляли порознь, а соединяясь, нисколько не стесняясь, лаялись, как две задиристые дворняги. Хотя с виду интеллигентные стариканы, особенно дед. Я подумала: а как они дома, в замкнутом пространстве? Так себе перевоплощение любви. Но однажды утром я торопилась на процедуры в соседний корпус, передо мной возникли плетущиеся фигуры скандальных динозавриков, направляющихся так же, как и я, в сторону лечебных объектов. Утро холодное, порывы ветра – непогода, одним словом. И стоп! У меня отвисает челюсть: дедушка заботливо надевает на голову жене капюшон, поправляет шарф. Все понятно, старые плуты! Молодцы, собачьтесь дальше! Правильно, чтоб окружающие не завидовали. Любите друг друга! Пусть чудеса живут на свете.

А теперь о тех, ради кого затевалась писанина.

Мадам, как я уже и сказала, лет сорока – сорока пяти. Подобная фактура случается с людьми, отказывающимися принимать свой возраст. Комплекс у них, что ли, или вовремя не взяли от жизни что положено, по их мнению, и еще надеются наверстать. Но по факту превращаются в карикатурных персонажей. Подобные стили хороши для современного демократичного Запада. Там одежда безвозрастная и относительно бесполая. У нас же общество менее избаловано изысками моды и в целом более консервативно. Поэтому в дополнение к гардеробу недовольное лицо-слепок, безэмоционально-колючий, стеклянный взгляд и в целом нестандартная внешность не могли не обратить на себя внимания. Что касается прически: волосы черные, прямые, распущенные ниже плеч, сто процентов крашеные. Трикотажная юбчонка, честнее сказать, набедренная повязка, обтягивала упитанный зад. Босые ноги брюнетки приносились в жертву дорогому педикюру и демонстрировались на витрине модных, дорогих сланцев. С улицы не ушла зима, и в помещениях не Африка, поэтому голые пятки явно диссонировали с окружающей действительностью.

Отдыхала тетя Мотя с девушкой-девочкой в огромных уродливых очках с толстенными стеклами. Возраст спутницы не определяется, от пятнадцати до тридцати. Ростом на голову ниже простоволосой. Волосы неопрятно забраны в хвост. Одета бедно – серо, во что-то ниже колена. То ли юбку, то ли сарафан. Голова втянута в сутулые плечи. Всегда на полшага от первой, глаза в пол.

В столовой их столик стоял последним в углу, девушка сидела спиной к залу. Когда они встречались на улице, старшая старалась загородить молодую своим статным телом от посторонних глаз. Они никогда не держались за руки и ходили молча. Молодая не была глухонемой, что подтвердилось, когда я проходила мимо их столика к термостату за чаем и невольно услышала короткую беседу. Вопрос молодой и жесткий ответ старшей. Да, ответ прозвучал коротко и грубо.

Темноволосая усердно дистанцировалась от девушки в очках. Молодая вызывала жалость. От нее веяло бедой, нелюбовью, одиночеством, затравленностью и, конечно, физическим недугом. Старшая вызвала чувство неприязни при первой встрече. Мы оказались вместе на процедуре «Соляная пещера», я еще не знала, с кем отдыхает надменная, важная черноволосая снежная королева.

Кем они приходились друг другу? Сейчас инвалидам дают социальные путевки, государство оплачивает сопровождение. Сопровождающие инвалидов лица – не обязательно родственники или опекуны. Часто назначенные социальной службой работники на зарплате. Я встречала разное. Больше заботливое и душевное отношение к подопечным. Но такое равнодушие и пренебрежение, к счастью, встречается редко. Что это? Неужели мать и дочь?

Не суди, и не судим будешь, как говорится… Я все же знаю по себе: если ребенок болеет, так еще больше его любишь, больше бережешь, больше жалеешь. Если у него плохо, сколько бы лет ни было чаду, хочется руки свои подложить, корку больным зубом разжевать, тем более по голове гладить. Дефицит любви у мадам с дорогим педикюром читался в глазах, движениях, во всем облике. Мне хотелось обнять ее подопечную, прижать к сердцу, сказать: «Все будет хорошо!»

История любви

Так бывает, думаешь, за что мне то да за что мне это. Но когда ставишь вопрос «зачем?», понимание процесса встает на свои места. И болячки даются не просто так. В своих долгих скитаниях и лежаниях в больницах мне довелось встретить массу хороших, интересных людей, узнать множество житейских историй, человеческих судеб. Иногда удивляешься, иногда восторгаешься, бывает и ужасаешься. А вот этой истории я рукоплескала.

Находясь в отделении урологии, я познакомилась с женщиной старше меня на десять лет, то есть ей было ближе к шестидесяти, пенсионерка. Маленькая, худенькая, личико невыразительное, бесцветное. Мимо пройдешь – не заметишь, заметишь – через пять минут не вспомнишь, и звали просто: Надежда.

Надю регулярно навещал муж. Высокий, темноволосый, худощавый, слегка сутулый работяга. Простецкое обличье, большие, натруженные руки и чрезмерная стеснительность сто процентов выдавали пролетария. Единственный сын с женой и внуком больную навещали периодически.

Надя страдала тяжелой формой сахарного диабета, при которой ежедневно колют инсулин, и непроходимостью обоих мочеточников. Для свободного протока мочи в оба мочеточника ей поставили стенты. Знаю по себе, стенты болезненны. Врачи внимательно наблюдали больную, тем более возраст и сахарный диабет, тревожились, не отринет ли организм инородное тело. Надежда невзгоды переносила мужественно, не падала духом, наоборот, показывала палате пример стойкости и жизнелюбия.

Рассказала о себе.

Сразу после окончания техникума в восемнадцать лет доктора поставили страшный диагноз – «крайняя форма диабета». В то время дружила с молодым человеком, но после оглашения диагноза и запрета иметь детей рассказала все любимому и решила попрощаться, чтобы не портить парню жизнь. Считала себя калекой. Но парень не отказался, проявил характер и женился-таки на Наде. Одного ребенка все-таки родили, рисковали сильно. Но получилось, мальчишка родился хоть куда: красив в папу и жизнерадостен в маму. Впрочем, и папа не из нытиков.

Вместе эти люди на момент моего знакомства с Надей радовались жизни и горевали уже больше тридцати лет. И за пожилыми родителями обоих супругов ухаживали вместе.

Муж приходил к жене каждый день. Если изредка не навещал, то звонил обязательно. И говорили супруги по часу и больше. Звонил он, вообще-то, не по разу в день. Приносил кастрюльки с едой, чистую одежду. Я незаметно и с интересом наблюдала за голубками. Трогательное, заботливое отношение друг к другу через тридцать лет удивляло и умиляло. Как будто у людей медовый месяц! Смотрела и думала: «Неужели такое бывает, да они краснокнижники! Про них романы писать, фильмы снимать».

Вне дома Надежда не работала никогда. Оберегая, муж не разрешал, да и из-за болезни получала пенсию по инвалидности. Она ухаживала за своими мужчинами, а они за ней. И никому не было скучно, потому что в доме жила любовь, любовь – благословение Господа. Мне так думается.

Прошло больше десяти лет со встречи с необыкновенной парой, но забыть их не могу, надеюсь, они живут и проживут еще много счастливых лет в любви и согласии, храни их Бог!