Текст книги "Десять меченосцев"

КРУГ

Учитель Гудо путешествовал весьма необычно. Дождливый день он провел в гостинице, и Матахати делал ему прижигание моксой. Неделю он прожил в храме Дайсэндзи, потом на несколько дней остановился в монастыре секты Дзэн в Хиконэ. Продвигаясь с такой скоростью, они долго добирались до Киото.

Мусаси ночевал где придется. Если Гудо останавливался в гостинице, Мусами спал у порога или снимал приют по соседству. Когда монах и Матахати ночевали в монастыре, Мусаси ютился у ворот обители. Мусаси не роптал на лишения, он жаждал услышать заветное слово Гудо.

Однажды ночью, когда они остановились в монастыре у озера Бива, Мусаси вдруг заметил, что настала осень. Увидев свое отражение в воде, он ужаснулся: с водной глади на него смотрел нищий бродяга. Волосы сбились в колтун, потому что он дал обет не пользоваться гребнем, пока не получит наставление Гудо. Несколько недель Мусаси не мылся и не брился. Его одежда от грязи одеревенела и терла кожу. «Какой я глупец!» – подумал Мусаси. Он захохотал как умалишенный. Он одержимо преследовал Гудо, но чего он ждал от монаха? Неужели нельзя жить, не терзая душу и тело? Мусаси даже пожалел вшей, копошившихся в его скверных лохмотьях.

Гудо твердо заявил, что ему нечем помочь Мусаси. Бессмысленно требовать от учителя того, чем тот сам не обладал. Неразумно обижаться на то, что Гудо относился к Мусаси хуже, чем к бродячей собаке. Мусаси взглянул на небо сквозь гриву спутанных волос. Луна светила по-осеннему. Москиты пропали, а Мусаси и не почувствовал этого, настолько заскорузла его кожа.

Мусаси ощущал, как нечто ускользает от его понимания, но не мог облечь в слова свои переживания. Оковы спали бы с его меча, если бы ему удалось уловить суть происходящего. Все прояснилось бы в мгновение ока. Порой Мусаси казалось, что он вот-вот разгадает неуловимое нечто, но в последний миг оно неумолимо ускользало! Он готов был умереть, постигая смысл Пути, иной цели в его жизни не существовало. Как проникнуть в таинственное нечто? Что оно? Мастерство фехтования? Нет. Секрет процветания в бренном мире? Пустое. Соединение с Оцу? Нет, любовь женщины не должна властвовать над мужчиной.

Мусаси томился в постижении всеобъемлющего ответа, который охватывал бы весь мир вокруг и умещался бы в маковое зернышко. Взгляд Мусаси упал на табличку на воротах монастыря. Он прочитал строки, залитые лунным светом.

 
Найди первооснову, молю тебя.
Следуй мудрости предков:
Не рви безжалостно листья,
Не мни себя крепкой ветвью.
 

Это было изречение из завещания Дайто Кокуси, основателя храма Дайтокудзи. Мусаси внимательно перечитал последние строки. Листья и ветви. Сколько людей кружится в вихре никчемных дел! Не он ли – пример тщеты? Мусаси немного успокоился от этой мысли, но сомнения не покинули его. Почему меч перестал повиноваться ему? Почему глаза его не видят цель? Что мешает обрести душевный покой?

Он знал, что, далеко продвинувшись в постижении Пути, неизбежно наткнешься на несущественные детали – листья и ветви. Как разорвать замкнутый круг? Как проникнуть в суть?

Мусаси вспомнил шутливые стихи Гудо:

 
Десятилетия скитаний
Смешат меня До слез.
Убогое платье и дыры в шляпе!
Стук в ворота буддийской мудрости.
А Будды Закон совсем немудрен:
Вкушай свой рис, пей чай, носи свою одежду.
 

Гудо сочинил их, когда был в теперешнем возрасте Мусаси.

Когда Мусаси впервые пришел в Мёсиндзи, Гудо прогнал его. «С чего тебе стукнуло в голову явиться с вопросами именно ко мне?» – кричал монах. Мусаси не смутился, и Гудо, вынужденный принять его, прочитал ему насмешливое сочинение. И вот недавно Гудо лишь посмеялся над ним, заметив: «Растекаешься в словах. Суетное занятие!»

Мусаси не спалось, и он стал прохаживаться у ворот. Из монастыря показались Гудо и Матахати. Они торопливо пошли по дороге. Видимо, поступило срочное известие из Мёсиндзи, главного монастыря секты, к которой принадлежал Гудо. Монах и Матахати направились к мосту в Сэте. Мусаси вместе с ними миновал городок Сакамото, где под призрачной осенней луной спали наглухо закрытые лавки и темные харчевни. Сразу за городком начался подъем в гору Хиэй, мимо храмов Миидэра и Сэкидзи, затянутых туманом. Кругом не было ни души. Когда они достигли перевала, Гудо что-то сказал Матахати. Внизу раскинулся Киото и мерцало озеро Бива. Серебристое море тумана объяло окрестности.

Шедший позади Мусаси поднялся на перевал, едва не наткнувшись на Гудо. Впервые за несколько недель их взгляды встретились. Гудо молчал. Мусаси не смел заговорить первым. «Сейчас свершится!» – подумал Мусаси. Если монах удалится в Мёсиндзи, то придется ждать его еще несколько недель.

– Прошу… – вымолвил Мусаси. Он прерьтисто дышал, а его голос дрожал, как у напуганного ребенка. Он робко шагнул к Гудо.

Монах даже не спросил, что нужно Мусаси. Лицо Гудо оставалось бесстрастным, как у лакированной статуи. Лишь глаза горели гневом, пронзая Мусаси.

– Прошу, учитель… Единственное слово мудрости! Всего одно! – Мусаси упал на колени.

– Довольно! Я это уже слышал, – оборвал его Гудо. – Матахати каждый день рассказывает мне про тебя. Я знаю все, даже про женщину.

Слова падали, как ледяные глыбы. Мусаси не поднимал головы.

– Матахати, палку! – приказал монах.

Мусаси закрыл глаза в ожидании удара, но Гудо только очертил круг вокруг него. Отбросив палку, он сказал:

– Пойдем, Матахати!

Они ушли. Мусаси был вне себя от гнева. Он страдал, а Гудо отверг его, не пожелав научить мудрости. Жестокость, бессердечность. Монах играл жизнью человека.

– Скотина в монашьем облачении! – выругался Мусаси. Гудо не раз говорил ему: «У меня ведь ничего нет». А вдруг в глупой голове монаха действительно «ничего нет»? «И без тебя обойдусь!» – решил Мусаси. Теперь он будет надеяться только на себя. В жизни можно рассчитывать лишь на собственные силы. Он ничем не хуже Гудо и его наставников.

Мусаси стоял, не сводя глаз с луны, и гнев его утихал. Взгляд его упал на очерченный монахом круг. Мусаси так и не ступил за него. Он вспомнил палку, которая не опустилась на его голову.

«Что означает круг? – задумался Мусаси. – Линия без начала и конца, замкнутая и совершенная. Если расширить ее до бесконечности, получится вселенная. Если сжать, то она обратится в крохотное зернышко, в котором заключена его душа. Душа – круг. Вселенная – круг. Значит, его душа и вселенная – единое целое».

Мусаси вытащил из ножен меч и направил его под углом к земле. Тень от клинка походила на букву «о». Окружность вселенной не изменилась, стало быть, не переменился и Мусаси. Иной стала лишь тень. «Прозрачная тень! – подумал Мусаси. – Тень – не моя суть». Стена, в которую он бился головой, была тенью, призраком его смятенного ума.

Мусаси поднял голову. Могучий крик вырвался из его груди. Он взял в левую руку короткий меч. Тень изменилась, но круг-символ вселенной остался прежним. Два меча слились в один, и оба стали частью круга. Мусаси с глубоким вздохом посмотрел на луну. И круг на небесах может воплощать и меч, и душу смертного.

– Учитель! – крикнул Мусаси, бросаясь за Гудо.

Мусаси теперь ничего не требовал от монаха, но хотел просить прощения за то, что несколько мгновений назад ненавидел его.

Сделав шаг-другой, Мусаси остановился. «Это всего лишь листок и ветви», – подумал он.

СИНЯЯ ТКАНЬ ИЗ СИКАМЫ

– Оцу здесь?

– Да!

Из-за плетня появилось лицо Мамбэя, торговца пенькой.

– Вы Мамбэй? – спросила Оцу.

– Да. Простите за беспокойство, но я принес новость, любопытную для вас.

– Проходите, – пригласила Оцу, указав на калитку в плетне.

Висящие на шестах куски ткани говорили о том, что дом принадлежал красильщику, который выделывал знаменитые «голубые сикама», прочную ткань, которая не выгорала на солнце. Это свойство достигалось тем, что ткань много раз погружали в индиговую краску, а потом били колотушками, так что каждое волоконце насквозь пропитывалось синевой. Оцу не совсем овладела колотушкой, но работала прилежно. Пальцы у нее посинели от краски.

Узнав в Эдо об исчезновении Мусаси, Оцу пустилась на поиски. В Сакаи она села на корабль Кобаяси Тародзаэмона и сошла на берег в рыбачьей деревне, которая стояла там, где река Сикама впадает во Внутреннее море. Здесь жила ее нянька, вышедшая замуж за красильщика. Оцу нашла няньку и поселилась в ее доме. Красильщик был небогатым человеком, поэтому Оцу сочла своим долгом помогать ему в мастерской.

Вымыв руки и стерев со лба пот, Оцу пригласила Мамбэя на веранду, но тот отказался посидеть.

– Вы из деревни Миямото? – спросил он.

– Да.

– Я был в ваших краях по делам и кое-что услышал…

– О чем?

– Про вас.

– Неужели?

– И о человеке по имени Мусаси.

– Мусаси? – Оцу почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Мамбэй усмехнулся. Было жарко, хотя наступила осень. Торговец обвязал голову полотенцем и присел на корточки.

– Вы знаете женщину по имени Огин?

– Сестру Мусаси?

Мамбэй утвердительно кивнул.

– Я случайно встретил ее в деревне Микадзуки в Саё. В разговоре обмолвился о вас. Она обрадовалась.

– Вы сказали, где я живу?

– Да. Я подумал, что нет повода скрывать.

– Как устроилась Огин?

– Живет в доме родственника-самурая по имени Хирата. Она сказала, что очень хочет повидаться с вами и о многом рассказать. У нее какой-то секрет, сказала. Я все боялся, что она разрыдается от волне-, ния. Там на дороге негде было написать письмо, но она просила передать, что ждет вас в гости в Микадзуки. Она и сама пришла бы сюда, да вот дела не пускают.

Мамбэй помолчал.

– Она что-то знает о Мусаси.

Торговец собирался в Микадзуки на следующее утро и предложил Оцу пойти вместе.

Когда Мамбэй выходил из дома, незнакомый молодой самурай, который сидел на берегу, лениво пересыпая песок из руки в руку, пронзительно взглянул на него. Самурай лет восемнадцати был в щеголеватой одежде и в соломенной шляпе на голове. Пройдя несколько шагов за Мамбэем, он вернулся, чтобы еще раз взглянуть на дом.

Приход Мамбэя взволновал Оцу, но она, взяв колотушку, продолжила работу. Воздух звенел от перестука колотушек красильщиков и их песен. Ни звука не сорвалось с губ Оцу, но душа ее пела от любви к Мусаси.

Она верила, что узнает от Огин, где теперь Мусаси. Огин поймет ее женским сердцем.

Колотушка замерла в руках Оцу. Давно уже она не чувствовала себя такой счастливой. Море часто казалось ей печальным и суровым, но сегодня оно ласкало взгляд, а волны словно нашептывали ей слова надежды.

Повесив ткани на сушильный шест, Оцу с тоской в сердце вышла за ворота. Краешком глаза она заметила молодого самурая, прогуливающегося у воды. Оцу впервые видела этого человека, но что-то в нем привлекло ее внимание, хотя она не разглядела ничего, кроме птицы, подхваченной морским ветерком.

Торговец пенькой и Оцу вышли из деревни рано утром. Дорога была недальней, неутомительной для женщины.

– Простите, что я обременяю вас в пути, – извинялась Оцу.

– Никаких хлопот! Вы проворно шагаете.

– Я привыкла к путешествиям.

– Говорят, вы были даже в Эдо. Не ближний путь для женщины.

– Жена красильщика рассказала?

– Нет, в Миямото. Люди любят посплетничать.

– Как неприятно!

– Ничего подобного. Если вы кого-то любите, то это ваше дело, но мне кажется, что Мусаси – черствый человек.

– Вы ошибаетесь.

– Вы его не осуждаете?

– Во всем виновата я. Единственная цель его жизни – Искусство Меча и совершенствование духа, а я не могу с этим смириться.

– По-моему, вы на свой лад правы.

– А я считаю, что лишь мешаю Мусаси.

– Такова участь женщины, но я бы не хотел, чтобы моя жена слышала мои слова.

– Огин замужем?

– Не думаю, – ответил Мамбэй и предложил выпить чаю, чтобы прекратить разговор.

В придорожной чайной они перекусили взятой из дома едой. Переночевав в Тацуно, они утром продолжили путь. К вечеру они пришли в Микадзуки.

– Это и есть Микадзуки? – тревожно спросила Оцу. – А за горой Миямото?

Оцу слышала, что Осуги вернулась в деревню.

– Да-да, – с запинкой произнес Мамбэй. – Миямото по ту сторону горы. Тянет в родные края?

Оцу окинула взором вершину хребта, четко очерченную на фоне вечернего неба. Окрестности казались пустынными.

– Немного осталось, – произнес Мамбэй. – Устали?

– Нет. А вы?

– Я привык к таким дорогам.

– А где дом Огин?

– Повыше на горе, – отозвался торговец, взглянув наверх. – Она вас поджидает.

Они торопливо миновали несколько домов. Путники обычно здесь делали привал. Местечко славилось своими дешевыми харчевнями. Вдоль дороги было несколько заведений, около которых слонялись погонщики лошадей.

– Нам надо еще выше, – заявил Мамбэй и, свернув с дороги, начал карабкаться по крутой лестнице, ведущей к местному храму.

Оцу почуяла неладное.

– Вы уверены, что мы не заблудились? Здесь нет домов.

– Не беспокойтесь. Отдохните пока на веранде храма, а я один схожу за Огин.

– Зачем?

– Забыли? Я вам говорил, Огин предупреждала, что в доме могут быть гости, и ваш внезапный приход поставит всех в неловкое положение. Ее дом по другую сторону рощи. Я мигом сбегаю.

Торговец скрылся под сенью темных криптомерии. Быстро темнело. Оцу охватил страх. Ветер шелестел сухими листьями.

За храмом раздался треск сучка. Оцу вскочила.

– Спокойно, Оцу! – раздался хриплый голос.

Оцу зажала уши ладонями. Несколько человек появилось из-за храма и среди них седая ведьма, которую Оцу боялась больше всего на свете.

– Спасибо тебе, Мамбэй, – проговорила Осуги. – А теперь заткните ей рот, чтобы она не кричала, и отведите в Симоносё. Живо! – Старуха говорила, как властительница ада, выносящая приговор грешникам. С ней было пятеро мужчин, имевших отношение к дому Хонъидэн. Как стая волков, они окружили Оцу и связали ее, оставив свободными только ноги.

– Веревку покороче сделай!

– Пошла!

Осуги задержалась, чтобы рассчитаться с Мамбэем. Вытаскивая деньги из-за пояса, старуха сказала:

– Молодец, что привел ее. Я сомневалась, удастся ли тебе затащить ее сюда. И запомни, никому ни слова!

Мамбэй с довольным видом положил деньги в карман рукава.

– Пустяк, вы ловко все придумали, – проговорил он.

– Ну, перепугалась же она!

– Даже не попыталась убежать. Не могла… А может быть, мы поступили подло?

– Подло? Да знаешь ли ты, сколько я натерпелась по ее милости!

– Да-да, вы рассказывали.

– Ладно, некогда мне. Скоро встретимся. Приходи к нам в Си-моносё.

– Осторожнее, дорога здесь опасная, – сказал Мамбэй, оглянувшись на Осуги, и зашагал вниз по темным ступеням.

В темноте раздался громкий храп.

– Мамбэй, что с тобой? – вскрикнула Осуги.

Подбежав к лестнице, старуха ахнула и мгновенно умолкла, увидев стоящего над телом человека с окровавленным мечом в руке.

– Кто здесь? – заикаясь, проговорила Осуги. Ответом ей была тишина.

– Кто ты? – переспросила она.

Голос ее слегка дрожал, но звучал вызывающе.

– Это я, старая ведьма, – ответил человек с коротким смешком.

– Кто?

– Не узнаешь?

– Впервые слышу твой голос. Ты разбойник?

– Разбойникам нет дела до нищих старух вроде тебя!

– Ты следил за мной?

– Точно.

– За мной?

– Заладила одно и то же. Неужели, по-твоему, я пришел в Микадзуки ради того, чтобы убить Мамбэя? Я здесь, чтобы проучить тебя.

– Проучить? – пискнула Осуги, словно ей сдавили горло. – Ты ошибся! Скажи, кто ты! Меня зовут Осуги, я вдова из дома Хонъидэн.

– Очень приятно. Как я тебя ненавижу, ведьма! Ты не забыла Дзётаро?

– Дзётаро?

– Ты превратилась в трухлявое дерево, а я вырос. Теперь ты не можешь обращаться со мной как с сопливым мальчишкой.

– Неужели Дзётаро? Глазам своим не верю!

– Сейчас ты заплатишь за страдания, которые причинила моему учителю. Он тебя щадил из-за твоего возраста. А ты, пользуясь его благородством, повсюду, даже в Эдо, распускала грязные сплетни про него. Держалась так, будто имела законные основания мстить Мусаси. Даже помешала его назначению на хорошую службу.

Осуги молчала.

– Твоя ненависть обратилась и на Оцу, ты и ее преследовала. Я полагал, что, вернувшись в Миямото, ты угомонишься, но ты не оставила своих коварных планов и заманила Оцу с помощью Мамбэя.

Осуги слушала молча.

– Неужели ты не устала от ненависти? Я с удовольствием разрубил бы тебя надвое, но, к счастью для тебя, я уже не сын разжалованного самурая. Мой отец, Аоки Тандзаэмон, вернулся в Химэдзи и восстановлен на службе в доме Икэды. Я не хочу навлекать на его голову бесчестие, поэтому не убью тебя.

Осуги решила, что пришло время скрыться, и резво побежала в ту сторону, куда увели Оцу. Дзётаро настиг ее одним прыжком и схватил за шею.

– Ты что! – оглушительно закричала старуха и ткнула Дзётаро мечом.

Дзётаро с силой швырнул ее оземь.

– Да, кое-чему ты научился, – простонала Осуги.

Она не могла смириться с мыслью, что Дзётаро давно не ребенок. Дзётаро, придавив ногой спину старухи, заломил ей руки и оттащил к храму. Он пнул Осуги ногой, не зная, что с ней делать. Надо было спасать Оцу.

Дзётаро случайно узнал, что Оцу живет в Сикаме, хотя был уверен, что их вновь сводит судьба. После восстановления отца на службе Дзётаро тоже получил место. Выполняя одно поручение, он, проезжая через Сикаму, заметил во дворе красильщика женщину, очень похожую на Оцу. Два дня назад он вернулся к этому дому, чтобы проверить свое предположение. Тогда он понял, какая опасность грозит Оцу. Сейчас ему предстояло решить участь Осуги и спасти Оцу.

– Я знаю подходящее местечко для тебя, – проговорил Дзётаро и поволок отчаянно упиравшуюся старуху. За храмом в горе было углубление вроде маленькой пещеры, которое осталось со времен строительства храма. В него можно было проникнуть только ползком.

Дзётаро затолкал Осуги в пещеру.

Оцу вели на веревке, как преступницу. Горы, поля, ручьи, перевал Микадзуки – все тонуло в кромешной тьме, лишь вдалеке светился один-единственный огонек.

У реки Саё один из сопровождавших Оцу произнес:

– Что со старухой? Она сказала, что догонит нас.

– Да, пора бы ей подойти.

– Подождем здесь или в чайной в Саё. Там уже все спят, но мы их разбудим.

– Лучше в чайную, выпьем по чашечке сакэ.

Мужчины стали искать брод. В это время до них донесся крик.

– Старуха?

– Нет, мужской голос.

– Какое нам дело!

Они подтолкнули Оцу в реку и пошли следом. Вода была ледяной, как клинок меча. Не успели они выйти на берег, как услышали топот ног бегущего человека, который с разгону бросился в реку.

– Оцу! – крикнул Дзётаро, выскакивая из воды и обдав брызгами мужчин, которые загородили собой Оцу. – Стоять! – приказал Дзётаро.

– Кто ты?

– Безразлично. Освободите женщину!

– Ты что, спятил? Не знаешь, что можешь лишиться жизни, коли в чужие дела будешь нос совать?

– Осуги велела, чтобы вы передали Оцу мне.

– Врешь, – рассмеялись парни.

– Читайте! – Дзётаро протянул листок бумаги, где что-то было написано рукой Осуги.

Записка оказалась короткой: «Дело провалилось. Передайте Оцу Дзётаро, а сами возвращайтесь ко мне».

– Читать умеете? – грозно спросил Дзётаро. Заткнись! Ты, что ли, Дзётаро?

– Да, Аоки Дзётаро.

Дрожавшая от страха и холода Оцу, вскрикнув, попыталась побежать.

– Потуже свяжите ее, веревки ослабли! – рявкнул один из подручных Осуги.

– Да, это почерк Осуги. Что с ней? Что значит «возвращайтесь ко мне»? – спросил он у Дзётаро.

– Она у меня в заложницах. Вы отдаете мне Оцу, а я говорю вам, где Осуги.

Мужчины переглянулись.

– Шутишь? Ты знаешь, кто мы? Если ты из Химэдзи, то должен знать дом Хонъидэн из Симоносё.

– Побыстрее решайте! Не отдадите Оцу, так Осуги умрет голодной смертью.

– Ах ты, ублюдок!

Один из мужчин выхватил меч. Другой угрожающе проговорил:

– Не мели чепуху, иначе сверну тебе шею. Где Осуги?

– Отдадите Оцу?

– Нет!

– Тогда не узнаете, где Осуги. Отдайте Оцу, и мирно разойдемся.

Стоявший рядом с Дзётаро мужчина схватил его за рукав, но Дзётаро с силой швырнул его через плечо. В этот миг меч другого парня слегка задел бедро Дзётаро. Дзётаро упал, но сразу же вскочил на ноги.

– Не убивай его! Он нам нужен живой, чтобы показать, где спрятана Осуги! – крикнул один из людей дома Хонъидэн и набросился на Дзётаро, но тот воспользовался тем же приемом, от которого только что пострадал сам. Широким круговым движением он полоснул по животу одного из нападавших. Кровь хлынула из раны, как из пробитой бочки со сливовым уксусом. Второго Дзётаро рубанул сверху вниз. Клинок задел плечевую кость и срезал кусок предплечья. Раненый схватился за меч, но было поздно.

Дзётаро отбивался от двух оставшихся противников. Связанная Оцу отчаянно кричала:

– Помогите! Спасите его!

Ветер да шум реки отвечали ей.

Оцу поняла, что сама должна освободиться от пут. Она начала перетирать веревки об острый край скалы. Соломенные веревки легко поддались. Оцу стала кидать камни в нападавших на Дзётаро.

– Держись, Дзётаро! Я с тобой! – кричала она.

– Мерзавка! – прохрипел один из ее стражей, бросаясь на Оцу, чтобы оглушить ее тупой стороной меча, но в этот миг его настиг клинок Дзётаро. Острие, пронзив спину, вышло из пупка. Уцелевший парень побежал.

– Надо поскорее уходить отсюда! – воскликнула Оцу.

Дзётаро не возражал. Как только весть о случившемся достигнет Симоносё, весь дом Хонъидэн поднимется на их поимку.

– Можешь бежать, Оцу?

– Не беспокойся.

Они мчались сквозь мрак, пока хватило дыхания. Казалось, вернулись былые времена, когда Оцу была юной девушкой, а Дзётаро маленьким мальчиком.

В Микадзуки огонь горел только на постоялом дворе. Здесь ночевали запоздалые путники: торговец железом, ходивший по делам на здешние рудники, продавец пряжи и странствующий монах. Они сидели в главном доме, весело разговаривая. Вскоре они отправились спать. Огонь светился и в маленькой комнате, где беседовали Оцу и Дзётаро. Комната принадлежала матери хозяина и была заставлена прядильным колесом и горшками для кипячения шелковичных червей. Хозяин подозревал, что Оцу сбежала от мужа с Дзётаро, однако любопытствовать не стал и приготовил им постель.

Дзётаро огорчился, узнав, что Оцу не видала Мусаси со дня ее похищения на дороге Кисо. Сам он еще надеялся увидеть учителя.

– В Химэдзи говорят, будто Мусаси скоро придет туда.

– Правда? В Химэдзи? – Оцу радовалась малейшей возможности повстречать Мусаси.

– Люди сплетничают, но служивые Икэды уверены, что он действительно появится. Он должен объявиться в Кокуре, чтобы принять вызов от Сасаки Кодзиро, вассала князя Хосокавы.

– Я тоже слышала обрывки молвы, но никто толком ничего не знает.

– По-моему, слухи в Химэдзи достоверны. Похоже, что Ханадзоно Мёсиндзи из Киото, тесно связанный с Хосокавой, сообщил тому о местонахождении Мусаси, и Нагаока Садо, один из старших вассалов, доставил Мусаси письменный вызов.

– Когда состоится поединок?

– Никто не знает. Если местом сражения выбрали Кокуру, а Мусаси находится в Киото, то ему не миновать Химэдзи.

– Он может отправиться по реке.

– Вряд ли, – тряхнул головой Дзётаро. – Даймё в Химэдзи, Ока-яме и в других уделах по побережью Внутреннего моря обязательно попросят его погостить у них день-два. Все хотят поближе познакомиться, многие станут предлагать ему место. Князь Икэда написал письмо Такуану, навел справки в Мёсиндзи и приказал всем тамошним торговцам немедленно сообщить ему, если они увидят человека, похожего на Мусаси.

– Мусаси тем более не захочет путешествовать по суше. Он не выносит суеты вокруг себя и любым способом постарается избежать шумихи.

Оцу, казалось, потеряла последнюю надежду.

– Как ты думаешь, Дзётаро, смогу ли я что-нибудь узнать в Мёсиндзи?

– Вероятно, только не забывай, что ты услышишь молву.

– Слухи не возникают на пустом месте.

– Ты правда собираешься в Киото?

– Хоть сейчас… Хорошо, завтра.

– Не спеши! Ты всегда упускала Мусаси. Срывалась с места, едва ушей твоих достигал любой слух. Если хочешь увидеть соловья, не ищи его на ближней ветке, откуда якобы несется трель. Ты постоянно шда по следу Мусаси, вместо того чтобы предвидеть место, где он может появиться.

– Ты прав, но любовь не следует рассудительности.

При слове «любовь» Дзётаро густо покраснел. Оцу смутилась.

– Спасибо за совет. Я подумаю, – поспешно сказала она.

– Хорошо. Сейчас тебе нужно пойти со мной в Химэдзи.

– Согласна.

– Ты можешь пожить у нас в доме.

Оцу молчала.

– Как я понял, отец знал тебя до того, как ты ушла из храма Сипподзи. Он очень хочет встретиться и поговорить с тобой.

Светильник зачадил. Оцу раздвинула сёдзи и посмотрела на небо.

– Дождь, – сказала она.

– Дождь? А нам надо завтра пораньше отправиться в путь.

– Осенний дождь не помеха. Укроемся шляпами.

– Хорошо бы прояснилось.

Они закрыли дождевые – ставни, в комнате сразу стало душно. Дзётаро ощутил волнующий аромат волос Оцу.

– Ложись в постель. Я прилягу у окна, – сказал он, подкладывая под голову деревянное изголовье. – Почему не ложишься? – проворчал Дзётаро через некоторое время. – Надо выспаться.

Он натянул на голову одеяло и долго ворочался, прежде чем сон одолел его.