Текст книги "Жизнь Будды, индийского Учителя Жизни. Пять лекций по буддизму"

И слушали монахи и миряне слова Учителя, и думали о них, думали о жизни, о делах человеческих и о смерти, о которой надо думать непрестанно, но которой не надо бояться никогда.

И Будда понимал, что мысль о смерти особенно мучит и страшит людей, и потому часто говорил он о ней. Однажды, когда он был в городе Шравасти, у одной молодой матери умер ребенок; она не видела никогда смерти и потому не позволила унести ребенка, чтобы сжечь его, и сказала: «Пойду, спрошу лекарство для сына».

И стала ходить с трупом ребенка из дома в дом, спрашивая: «Не знаете ли вы лекарства для моего сына?» Но люди говорили ей: «Милая, ты верно обезумела, что ходишь и спрашиваешь лекарство для умершего сына?» Она же говорила: «Наверное я найду человека, который будет знать лекарство для моего сына».

Один мудрый человек увидел ее и подумал: «Она, наверное, родила первого сына и не видела смерти». Сказал он ей: «Сам я не знаю лекарства, но знаю знающего лекарство».

«Отец, скажи мне, кто же знает?» – «Учитель, милая, знает, поди и спроси его».

Пошла она к Учителю, преклонилась перед ним и спросила: «Знаешь ли ты действительно лекарство для моего сына?» – «Да, знаю», – ответил Будда. – «Что же надо взять?» – «Надо взять щепотку горчичных зерен». – «Возьму, господи, но из чьего дома надо взять?» – «Из дома того человека, у которого не умерли ни сын, ни дочь, ни кто-либо другой». Она сказала: «Хорошо», преклонилась перед Учителем, взяла мертвого ребенка и вошла в город. Став у первой же двери, она спросила: «Есть ли в этом доме горчичные зерна? Они лекарство для моего сына». Ей ответили: «Есть». – «Так дайте». Когда дали горчичные зерна, она спросила: «Что, в этом доме не умирал ли сын, или дочь, или кто-либо другой?» Ответили: «Милая, что ты говоришь, живущих мало, а мертвых много». – «Так берите ваши горчичные зерна, они не лекарство для моего сына». И пошла она дальше, спрашивая в каждом доме горчичные зерна.

И ни в одном доме не могла она взять их и к вечеру начала думать: «Увы, тяжкое это дело, я думала, только мой сын умер, а вот во всем городе умерших больше, чем живых». И когда она размышляла так, сердце ее, мягкое от нежности к сыну, стало твердым. Пошла она в лес, оставила там труп и предстала затем перед Учителем.

«Что же, – спросил ее Будда, – получила ты хоть одну щепотку горчичных зерен?» – «Нет, господи, не получила: во всем городе больше мертвых, чем живых». Сказал Учитель: «Ты думала: только мой сын умер, а вот, это непреложный закон для живых существ – владыка смерти, как поток, вырывает все существа, даже те, чьи намерения не исполнены, и ввергает их в море погибели. Внемли: смерть уносит с собой человека, приверженного к детям своим, стадам своим, преданного наслаждениям, подобно тому, как бурный поток уносит спящую деревню».

И вняла молодая мать слову Учителя, поняла слова учения, вступила на Путь – стала монахиней, а впоследствии известной старицей, учившей других тому, чему ее научил Учитель; многих женщин она привела на Путь, указывая на причину их тяжкой женской доли, учила жить настоящей жизнью, которая не боится смерти.

Будда любил напоминать людям о том, что надо думать о ближнем, надо думать всем: и бедным, и богатым, и людям простым, и людям у власти, и однажды он рассказал собравшемуся народу притчу «О царе и великом барабане».

«Некий царь сказал однажды: «Велю изготовить великий барабан, такой, что, если в него ударить, будет слышно на несколько дней пути. Кто сможет мне его изготовить?»

«Мы не можем», – сказали царские советники.

Пришел тут один из вельмож, преданный государю, который всегда старался помогать неимущим. Он сказал: «Государь, я смогу сделать такой барабан, но обойдется это очень дорого».

«Хорошо», – сказал царь и велел открыть царскую казну и дать тому человеку всё, что он спросит. Вынесли сокровища из дворца, и вельможа велел огласить по всей стране: «Царь, любящий своих подданных, хочет всячески помочь всем, кто нуждается, всем, кто беден, пусть все бедные придут ко дворцу».

И потянулись ко дворцу царя со всех концов страны бедные и неимущие. Прошел год, и царь спросил: «Готов барабан?»

«Готов», – ответил вельможа.

«Отчего же я не слышал его звуков?» – спросил царь.

«Государь, прошу тебя выйти из дворца и поехать по твоему государству. Ты услышишь тогда барабан закона Будды, который звучит во всех странах света».

Царь велел приготовить колесницу и отправился в объезд по стране, и увидел он, как со всех сторон спешит народ, удивился и спросил: «Откуда эти огромные толпы?» И ответил ему тот вельможа: «Государь, в прошлом году ты велел мне изготовить громадный барабан, звуки которого были бы слышны на несколько дней пути, дабы во всём царстве была слышна слава о твоих добродетелях. Я подумал, что сухое дерево и высохшая кожа не смогут истинно распространить хвалу твоих благодеяний. И вот богатства, которые ты передал мне, я разделил, как пищу и одежду, между бедными и между монахами и брахманами, дабы помочь наиболее нуждающимся в государстве твоем. Все они были созваны оглашением раздачи, и со всех концов страны они теперь сошлись к источнику благостыни, как голодные дети бегут к матери».

Будда чувствовал, что люди увлечены стяжанием, и что любовь к деньгам и вещам развращает людей, и когда однажды пришел народ слушать проповедь учения, он рассказал притчу «О пахаре и куске золота».

«Однажды Ананда путешествовал со мною по царству Шравасти, и у одного поля мы нашли кучу чистого золота, и я сказал Ананде: «Это лежит ядовитый змей».

И Ананда сказал: «Действительно, это ядовитый змей».

Наши слова услыхал пахарь и пошел посмотреть на то, что мы назвали ядовитым змеем, посмотрел, увидел золото и удивился: «Ведь то, что монах назвал ядовитым змеем – чистое, прекрасное золото!» Собрал и отнес его домой. Этот человек, который сперва был так беден, что не имел пищи и одежды, стал теперь богачом, облекся в великолепные одежды, вкушал отборные яства. Царские соглядатаи, видя, что он внезапно разбогател, заподозрили его и посадили в тюрьму. Он растратил все свои деньги и не мог освободиться, и ему угрожали казнью. Тогда он воскликнул: «Это истинно ядовитый змей, о Ананда, это истинно ядовитый змей, о Будда».

Сторожившие его люди донесли царю о странных словах заключенного, и царь велел позвать его к себе и спросил о смысле сказанного им.

«О царь, – сказал он, – когда я был еще пахарем, я услыхал, как Будда сказал Ананде: «Это сокровище – ядовитый змей». Теперь я понимаю, что сокровище – истинно ядовитый змей».

Иногда Будда любил простым или забавным рассказом дать людям какое-нибудь наставление. Так однажды он рассказал им басню «О болтливой черепахе» по поводу того, что надо уметь молчать.

«На берегу пруда жили два гуся, которые свели дружбу с черепахою. С течением времени пруд начал высыхать, и гуси сказали: «Пруд высыхает, наш друг, верно, страдает», отправились к черепахе и сказали: «Вода в пруде высохла, и тебе тут нечем жить, возьми в рот эту палку посередине, а мы ее схватим по концам и так перенесем тебя в другое место, где много воды. Только смотри, пока держишь палку во рту, не говори».

Взяли и понесли черепаху, полетели с ней над городами и селами. Увидели их мальчишки и стали кричать: «Гуси черепаху несут, гуси черепаху несут!..»

Рассердилась черепаха, крикнула: «Вам какое дело?» Но чтобы крикнуть, она выпустила изо рта палку, упала и разбилась о землю».

В другой раз Будда говорил о том, что надо делать всё в меру, и рассказал притчу о «Земледельце и соли».

«Жил земледелец и никогда не видал соли. Однажды он увидел, как какой-то человек ел мясо и овощи и клал в них соль. «Что это такое?» – спросил земледелец. «Это соль, которая дает прекрасный вкус всякой пище».

Тогда земледелец сказал себе: «Если соль дает прекрасный вкус всякой пище, то, наверное, она сама по себе особенно вкусна». Взял он горсть соли и проглотил ее, и соль остротой своей обожгла ему рот. Тогда он сказал тому человеку: «Как мог ты мне сказать, что у соли прекрасный вкус?»

Тот человек ответил ему: «Надо всегда уметь соразмерять количество, которое берешь. В известном количестве соль имеет прекрасный вкус и сообщает его еде. Зачем же ты съел целую пригоршню?»

Будда любил указывать, что дело не в самоистязании, а в самообуздании, и однажды он рассказал притчу «О брахмане и монахине». «Жил брахман, который истязал свое тело, носил одежду из самой жесткой ткани и прижигал свое тело в пяти местах. Увидала его монахиня и сказала: «Ты не жжешь то, что должно жечь, а жжешь то, что не надо жечь».

Рассердился брахман и сказал: «Жалкая, бритая женщина, что же ты разумеешь под тем, что на до жечь?»

Монахиня ответила: «Если ты хочешь знать, что надо жечь, жги гнев твоего сердца. Если ты сможешь сжечь свое сердце, то оно станет сердцем чистым и искренним. Когда бык запряжен в телегу, и телега не двигается, то ударяют по быку, а не по телеге. Тело подобно телеге, а сердце – это бык движущий. Ясно отсюда, что жечь надо сердце. Зачем же жечь тело? Тело – как кусок дерева, как мачта корабля, зачем его жечь?»

Но что бы ни проповедовал Будда, он всегда возвращался к тому, что не надо бояться смерти, надо относиться к ней спокойно и равнодушно, даже если это смерть близких людей, и однажды он рассказал «О пахаре, сын которого умер».

«Крестьянин и его сын пахали вместе на поле; змея укусила юношу, и он умер; отец не обратил внимания на смерть сына и продолжал работать. Мимо проходил брахман и спросил: «Чей это юноша?»

«Мой сын», – ответил крестьянин. «Как же ты не оплакиваешь его?» – «Человек, рождаясь, делает уже первый шаг к смерти – скорбь и слезы не помогут умершим», – так ответил отец, и никто из семьи не оплакал умершего. Мать сказала: «Жизнь – гостиница: сегодня пришел человек, завтра уйдет». Сестра сказала: «Люди подобны бревнам плота, плывущего по морю, пришла буря, разбила плот, разогнала по морю бревна, и им уже никогда не встретиться – на мгновение люди сходятся, расстаются навсегда». Жена сказала: «Две птички летали вместе целый день и на вечер сели отдохнуть на ту же ветку, утром они вспорхнули: может быть, они встретятся вновь, а может быть, и нет».

И неустанно и непрестанно проповедовал Учитель, помня о великом учительском долге, ибо тот, кто знает, должен делать всё, что может, дабы узнали и другие. И особенно если человек знает, как надо жить, если он знает, что такое смерть и что такое жизнь.

Так шли долгие годы, и община разрасталась, и проповедь Будды всюду была на радость и в назидание людям; но сам Учитель начал уставать и начал чувствовать, что приближается для него час избавления, и пошел он в последние странствования, из места в место, проповедуя учение. И в одном месте во время дождей он тяжко заболел, и страдания его были велики, но он сказал себе, что силой воли должен подавить страдания и болезнь, ибо не подготовил он еще учеников к своей смерти. Встал он с одра болезни и сел в размышлении.

Пришел к нему любимый ученик его Ананда и сказал ему о том, какая тревога наполнила его сердце при виде болезни Учителя. «Но, – прибавил Ананда, – меня немного успокоила мысль о том, что ты, Учитель, не уйдешь в нирвану, не сделав распоряжений относительно общины».

Будда ответил ему: «Нет, Ананда, я не думаю делать распоряжений относительно общины, я не считаю, что она связана со мной. Тому, что я знал, я учил, учил всему, не утаивая ничего. Теперь, Ананда, я дряхл и стар, я прошел свой путь, я достиг конца жизни, мне восемьдесят лет. Подобно тому, как обветшалая повозка может везти, только когда ее хорошо скрепят, так и тело Будды только тогда будет поддержано, когда его укрепят, а для этого теперь надо, чтобы оно было в покое, чтобы Будда мог не обращать внимания на внешний мир и, погруженный в созерцание, не касался ничего вещественного. Поэтому, Ананда, будьте вы сами себе светильниками, на себя одних полагайтесь, на других не полагайтесь. Да будет светильником вам учение, к учению прибегайте, ни к чему другому не прибегайте».

При мысли о близкой смерти Учителя его любимый ученик Ананда, горячо к нему привязанный, отошел в сторону и горько плакал. Не видя Ананды, Учитель спросил, где он. Позвали Ананду, и сказал ему Будда: «Не смущайся, не плачь. Не говорил я тебе разве раньше, что в природе вещей лежит, что мы должны расставаться с тем, что нам дороже всего, покидать его, отделять себя от него? Как же возможно, Ананда, когда всё, что рождается или является к бытию, носит в себе самом разложение, как же возможно, чтобы существо не разлагалось? Иначе и быть не может. Долгое время, Ананда, ты был со мною мыслями, словами, деяниями любви, добра и нежности, неизменными, постоянными. Благо тебе, Ананда. Стремись и старайся, и скоро ты освободишься от неведения».

Ананда скорбел о том, что Учитель умирает в каком-то неизвестном городке, и Учитель рассказал ему в утешение последнюю джатаку про Великого Царя Славы. Это был последний рассказ Будды об одном из его прежних перерождений.

«Не называй, Ананда, этот город Кушинару ничтожным городком. Некогда здесь был великий город Кушавати, семью стенами был он окружен, и одна стена была из золота, и другая из серебра, и третья из берилла, четвертая из хрусталя, пятая из агата, шестая из коралла, а седьмая из всех драгоценных камней. Из драгоценных камней были ворота, и семь рядов драгоценных пальм окружали великий город.

И царем в нем был тогда я, Великий Царь Славы, и бесчисленны и бесконечны были сокровища мои, и дворец мой построил великий зодчий богов Вишвакарман. И долго наслаждался я своим городом, своими сокровищами, своим дворцом, пока не пришел час моей кончины. И вышел я тогда из дворца моего и пошел в пальмовую рощу, отринув все страсти, всю ненависть, всё недоброжелательство. И пришла ко мне в рощу царица и стала увещевать меня, напоминая о всех наслаждениях земли, о власти моей, о богатстве, говоря: «Вспомни обо всём этом, пусть проснется в тебе желание, пусть захочешь ты жить».

«О царица, – ответил я ей, – много лет говорила ты мне речи ласковые, нежные, желанные, а сегодня – последняя речь твоя ко мне, и та неласковая, дурная, нежеланная». – «Что же сказать мне тебе, о царь?»

«Скажи: природа вещей та, что мы должны расставаться со всем, что нам мило и близко, покидать его, оставлять его. Не умирай, царь, полный желаний, ибо печальна кончина того, кто полон желаний, недостойна кончина того, кто полон желаний. Твои все эти города, твоя эта великая столица Кушавати, всё это – твое. Брось желать, не жажди жизни».

И пока я говорил, царица плакала и проливала слезы, а когда я кончил слова свои, она утерла слезы и сказала мне: «Природа вещей та, что мы должны расставаться со всем, что нам мило и близко, покидать его, оставлять его. Не умирай, о царь, полный желаний, ибо печальна кончина того, кто полон желаний, недостойна кончина того, кто полон желаний. Твои все эти города, твоя эта великая столица Кушавати, всё это – твое. Брось желать, не жажди жизни». И тотчас я, который был тогда Великим Царем Славы, скончался в столице своей Кушавати.

И там, где стоял этот великий город, теперь стоит Кушинара. Не называй его поэтому, о Ананда, ничтожным городком».

Потом Учитель сказал Ананде: «Быть может, среди вас явится мысль: кончено слово Учителя, нет у нас больше Учителя. Не думайте так: истины, которые я преподал вам, и правила, которые я дал общине, пусть они будут для вас учителем, когда меня не станет».

И еще раз он опросил братию, прося высказать ему все сомнения в Будде, в истинах, в Пути, если у кого какие были. «Пусть никто из вас, – добавил он, – не упрекнет себя впоследствии, думая: Учитель был с нами, и мы не спросили Учителя, пока он был еще с нами». Но все молчали, ибо ни у кого не было сомнений.

И тут Учитель сказал последние слова свои: «Внемлите, братья, говорю вам: всё, что составилось, то и разложится. Бдите, стремитесь к спасению».

После того Будда погрузился в созерцание, и, переходя постепенно от одной ступени созерцания к другой, Учитель умер.

Будда умер, но не умерло не только учение его, не умерла и память о нем самом, и теперь, через две с половиной тысячи лет, во всех странах мира говорят и пишут о великом индийском Учителе и о его жизни, которая для нас пример того, как надо жить, любя и заботясь о всех людях, кто бы они ни были.

Но особенно знаменательно в этой жизни Будды то, что в течение долгих столетий во многих странах Азии, в Западной Европе и у нас в России, где никто не знал о существовании индийского Учителя Будды, рассказ о его жизни уже был хорошо известен, ибо во всех почти странах, у христиан, манихейцев, последователей Зороастра, мусульман, читали и рассказывали житие индийского царевича Иосафа или Будасфа, которое не что иное, как жизнь Будды.

И когда взрослые и дети читали и читают очаровательные сказки 1001 ночи, то и среди этих сказок находится одна, про «Субботника», благочестивого сына великолепного халифа багдадского Харуна аль-Рашида, где говорится о подвигах молодого царевича-отшельника. Сказка эта опять не что иное, как рассказ о жизни того же Будды. Но этого, однако, не знали ни писавшие рассказ и сказку, ни рассказывавшие, ни читавшие их, ибо то, что царевич «Субботник» и Иосаф-Будасф есть бодхисаттва, т. е. будущий Будда, открыли только ученые, и то лишь лет 70 тому назад, уже в середине XIX века.

Всё доброе и прекрасное никогда в жизни не забывается, а жизнь Будды действительно была полна добра и красоты. Учителем жизни Будда был для людей не только учением своим, а и всей своей жизнью.

С.Ф. Ольденбург. Первая буддийская выставка в Петербурге

Первая буддийская выставка в Петербурге
^{Очерк академика С. Ф. Ольденбурга}

Самое важное для человека – понять, зачем он живет, и, поняв, знать, как надо жить для того, чтобы исполнить цель своей жизни. С тех пор как человек себя помнит, ему в этом помогал, с одной стороны, его разум, с другой, – вера в Бога или богов: о том, зачем и как жить, одним говорил разум, другим – та вера, которую они исповедовали. Нигде, может быть, на земле люди не искали с такой силой и напряжением ответа на вопросы о жизни и смерти, о цели и смысле жизни, как в далекой от нас Индии, населенной, главным образом, народами нам родными, языки и многие обычаи которых во многом близки нам.

В Индии за шестьсот лет до Р. Х., т. е. за две с половиною тысячи лет до нашего времени, появилось учение, которое поставило себе целью силой человеческого разума ответить на все вопросы, мучающие человека. Проповедовал эту веру замечательный человек царского происхождения, покинувший отчий дом и семью для того, чтобы найти то, что он называл спасением. В те дни в Индии жизнь человека представляли иначе, чем мы ее представляем себе: те из нас, которые верят в загробную жизнь, верят, что когда мы, прожив нашу жизнь на земле, умираем, то рождаемся вновь в другом мире для вечной жизни, счастливой или несчастной в зависимости от того, как мы прожили эту земную жизнь, хорошо или дурно; другие думают, что когда мы умираем, то мы умираем совсем, навсегда. Индийцы верили иначе: они считали, что человек, умирая, перерождается в другое существо и начинает жить новой жизнью до новой смерти, после которой опять наступает новая жизнь, и так без конца. И то, как человек перерождается в каждой новой жизни, зависит от того, как он жил предыдущую жизнь: хорошие дела приводят человека к хорошим перерождениям, дурные – к дурным. Получалось для живого существа положение безвыходное, ибо смерть для человека страдающего не была освобождением, потому что начиналась снова жизнь, и снова страдания, и не было от этого спасения – освобождения.

И вот явился в Индии Учитель, которого назвали Будда Просветленный, и стал он учить людей, как спастись от вечных перерождений, от страданий жизни, от страданий смерти, и учение его мы называем по его имени буддизмом. Оно учило человека прежде всего сознательности, тому, чтобы не привязываться к жизни и не бояться смерти. Будда учил тому, что надо приучить себя не думать «это я, это мое», ибо, думая так, только страдаешь, когда лишаешься того, что считаешь своим. «Взгляни, – говорил он человеку, – как другие люди уходят, перерождаясь сообразно делам своим. Дрожат здесь на земле люди, попав во власть смерти. Если бы человек жил сто лет и больше, всё же бы он разлучился с родными и покинул бы здесь свою жизнь». В жажде жизни, в привязанности к ней, говорил Будда, несчастье человека, и когда он это поймет долгим путем самоиспытания, он освободится, обретет спасение, кончатся для него перерождения, и, просветленный, он вступит в нирвану, которая не есть бытие и не есть небытие, а есть то, что непознаваемо для человека, привязанного к жизни и еще не спасшегося.

Много пришлось бы рассказать, чтобы передать всё то, чему учил Будда; вера его широко распространилась в Индии, Китае, Корее, Японии, Индокитае, Непале, Монголии, Тибете, почти во всей Азии, ее исповедуют у нас буряты в Сибири и калмыки на Волге и на Дону, стала она известной со временем и в Европе, и в Америке. Больше всего она привлекала тем, что учила любить людей и помогать им, не думая о себе, учила не бояться смерти, и это особенно важно, так как страх смерти не дает человеку спокойно жить; и еще, что не менее важно, буддизм учил человека всегда помнить, что он отвечает за свои поступки и даже за свои помыслы, и что только тот, кто твердо сознает эту ответственность и понимает ее, живет настоящей, хорошей жизнью.

Конечно, с веками во многом учение Будды изменилось, разные народы толковали его по-разному, но всё-таки мы можем сказать, что всюду, где распространен буддизм, одинаково понимаются слова молитвы, которую буддийские монахи поют обыкновенно в вечерний час: «Видимые и невидимые существа и те, кто близ меня, и те, кто далеко, да будут все счастливы, да будет радостно сущее. Не вредите один другому, нигде никого не презирайте. И один другому не пожелайте зла. Как мать, жертвуя жизнью, охраняет свое дитя, так и ты безгранично возлюби всё сущее. В лесу ли под тенью дерева, в пустыне ли, о братья, памятуйте о Вещем – Будде и не будет вам страха».

Куда бы ни проникал буддизм, он приносил с собой проповедь сознательности человека – Будда, умирая, недаром говорил своим ученикам: «Будьте сами себе светильниками»; он хотел этим указать людям, что им не нужны посредники, которые бы стояли между ними и пониманием учения, – каждый должен стремиться понять сам. Потому Будда и учил сознательности и сознательной любви к людям и к природе.

Буддизм воздвигал храмы в память Будды и его учеников, храмы и монастыри покрыли горы и пустыни, вырыты были пещеры и украшены росписью и статуями – перед этими образами ставили цветы и зажигали курительные свечи. Создавая всё это в память любимого Учителя, буддизм учил народы красоте, и буддийское духовное искусство имело огромное влияние на всё искусство Азии – архитектуру, скульптуру и живопись. Буддисты хорошо понимали, какое громадное значение для человека имеет храм, в котором он может молиться с людьми верующими, так же как он, а в этом храме образа, напоминающие ему об Учителе, о его жизни и о том, чему он учил. Потому буддисты и наполнили свои храмы священными для них изображениями, писаными на стенах, на шелке или холсте или на бумаге красками, а также статуями из глины, обожженной и необожженной, из меди, бронзы и серебра, и золота.

Часто думали, и особенно противники буддизма, что эти изображения – идолы, и называли потому буддистов идолопоклонниками. Это, однако, не так: идолом называется изображение, в котором, по мнению верующего, находится само божество, и потому тот, кто поклоняется такому изображению, справедливо называется идолопоклонником; но мы знаем от самих буддистов, что на свои священные изображения они смотрели и смотрят лишь как на изображения, напоминающие об Учителе или о святых. Правда, о многих буддийских образах существуют предания, что они чудотворные, и рассказывается о совершенных через них чудесах, но буддисты всегда помнили и верили, что чудеса совершает не шелковый образ или бронзовая статуя, а тот, кто изображен, чья сила, по их верованию, может действовать через любой предмет. Притом надо отметить, что в чудеса эти веровали далеко не все буддисты, и многие смотрели на эти сказания как на благочестивые иносказательные рассказы, которыми имелось в виду дать только наставления верующим.

Чтобы иметь верное представление о том, что такое буддизм, и чем он был для широких народных масс, необходимо знать его храмы и священные изображения. В России уже с давних пор интересовались буддизмом и начали с ним знакомиться более чем двести лет тому назад. Первые буддийские предметы попали в музей, устроенный Петром Великим, под названием Кунсткамера, и поныне сохраняются в Академии наук. С тех пор русские ученые много занимались буддизмом и, изучая Азию, с которой Россия крепко связана вековыми сношениями, совершали поездки в буддийские страны и привозили оттуда немало предметов для русских музеев.

Желание познакомить возможно большее число людей с этими предметами, которые помогают нам понять одну из замечательнейших вер, какую знало человечество, побудило Музейный отдел устроить первую буддийскую выставку в Петербурге. Выставка составляется из предметов, выбранных из отдельных музеев, причем нельзя было брать ни очень громоздкие, ни очень хрупкие предметы, потому что и те, и другие страдают при переноске, и те, кто больше заинтересуется выставкою, смогут потом пойти посмотреть эти предметы в самих музеях.

На выставке предметы расположены, главным образом, по странам, чтобы показать, как каждый народ по-своему изготавливает свои священные изображения; но всякий, кто внимательно просмотрит изображения разных стран, заметит, несмотря на разницу между ними, и большое сходство. Сходство это понятно, потому что это все буддийские предметы, предметы одной веры и к тому же веры, идущей из одного источника – Индии.

Из Индии у нас здесь меньше всего предметов, потому что по законам этой страны вывоз предметов старины и искусства в другие страны очень затруднен. Из этих индийских предметов следует обратить особенное внимание на один – часть статуи изображения Будды, когда он еще не стал отшельником; сделана статуя из серого камня-шифера в северо-западной части Индии, где когда-то было царство Гандара. Сработана она или греческим мастером, или индийскими учениками греческих мастеров, рядом с ней еще несколько небольших обломков из того же серого камня, того же рода работы. Индия вообще мало заимствовала у других народов, и это заимствование у греков мало отразилось на индийском искусстве, но зато через индийцев оно перешло к буддистам в Китае, Корее и Японии и соединило таким образом Запад и Дальний Восток. Соединение это пошло через Среднюю Азию, ту часть ее, которая зовется Китайским или Восточным Туркестаном, в отличие от Русского или Западного Туркестана, где тоже был распространен буддизм, хотя, по-видимому, в меньшей мере. Из Индии еще есть модель большого храма, который построен недавно на том месте, где стоял старинный буддийский храм около дерева, под которым, по преданию буддистов, Будда достиг просветления.

Буддийские древности Китайского Туркестана и вообще Западного Китая были исследованы в значительной мере русскими учеными, и потому этот отдел и на нашей выставке представлен обильно. Вы видите здесь прежде всего длинный фасад ряда пещерных храмов около местечка Дунь-хуана в Западном Китае. Место это называется в местном обозначении по-китайски Цянь-фодун (на местном китайском наречии Чан-фодун) – «Пещеры 1 000 будд», потому что во всех пещерах, которых собрано в одном месте более четырехсот, находится громадное количество изображений Учителя – Будды и других будд, ибо будд, по понятиям буддистов, было бесчисленное количество. Пещеры эти, как и многие другие буддийские пещеры, расположены в маленьком оазисе, фотографии которого на выставке: здесь протекает речка с горьковато-соленой водой, кругом пустыня, и только с одной стороны, верстах в 12, маленькое местечко Дунь-хуан. Пути от Петербурга до этих мест около 80 дней, и большую часть пути надо проехать верхом. Значительной частью путь лежит по пустыне, которую поразительно верно описал один китайский путешественник, бывший здесь полторы тысячи лет тому назад: «Ни птицы не видно в воздухе, ни зверя на земле. Сколько ни вглядывайся в пустыню, не узнаешь, как перейти через нее, и единственный указатель пути по ней – это кости погибших здесь путников».

Пещеры, фасад которых вы видите на фотографиях на выставке, внутри, а частью и снаружи покрыты росписью; образчики их тоже даны здесь в точных копиях в красках, сделанных художниками русской экспедиции 1914–1915 годов Ромбергом и Дудиным. Пещеры внутри полутемные, так как свет идет только из двери, часто довольно низкой; потому надо всматриваться обыкновенно очень пристально, чтобы увидеть изображения, так как иногда кажется, что на стене нет ничего. Этой трудностью увидеть изображения можно, верно, объяснить чудо, о котором рассказывает буддийский монах, паломник китаец Сюан-цзан приблизительно тысячу триста лет тому назад: ему сказали, что в одной очень труднодоступной пещере истинно верующим является на стене тень Будды. Преодолев все опасности и трудности пути, он подошел к пещере, и вот что говорится далее в китайском рассказе о путешествии. Когда подошли к пещере, Сюан-цзан взглянул в нее – там было темно и мрачно. Проводник сказал ему, что надобно войти в пещеру, дойти до восточной стены, потом отойти и посмотреть на восток, там и явится тень. Сюан-цзан так и сделал, но ничего не увидел. С глубокой верой он положил тогда сто поклонов, но тени всё не было видно. Горечь наполнила его сердце, и он зарыдал, упрекая себя в грехах. Затем начал читать молитвы, после каждого стиха кладя земные поклоны. Он сделал их сто, когда увидел на стене небольшой свет, величиною с чашу монаха, но свет исчез. Полный радости и горя Сюан-цзан продолжал класть поклоны – свет явился вновь. Тогда восторг овладел паломником, и он поклялся, что не уйдет, пока не увидит тени Будды. Он положил уже двести поклонов, как вдруг вся пещера озарилась светом и на восточной стене появилась тень Учителя ослепительной яркости, лик его сиял. Сюан-цзан, восхищенный, взирал на несравненный образ. Тело Будды и платье его были желтовато-красные, и, начиная с колен, всё тело ясно обозначалось на стене, низ же лотосного престола Учителя был как бы в тумане. По бокам Будды и сзади стояли монахи и бодхисаттвы. Сюан-цзан велел шести человекам, стоявшим у входа в пещеру, принести огонь, чтобы возжечь куренье. Когда принесли огонь, тень исчезла. Сюан-цзан велел унести огонь, и тень вновь явилась. Из тех шести человек пятеро видели тень, а шестой ничего не увидел.