Текст книги "Анжей и Хлоя"

Fal’k
Анжей и Хлоя

Хлоя

В столбик. Фамилия к фамилии. Мне всегда было из кого выбирать. Как жаль, что прыгают кавычки. Доиграешься, мальчик. Я и твое имя обращу в прозвище. И тебя я во что-нибудь обращу… Непременно. Всему свое время. А нетерпеливым, Анжей, времени всегда отводят больше. Чтобы знали свое место.

Без симметрии. Не так начала, но переделывать не буду. А вот тебя, мой мальчик, да. Суровый. Огнем и мечом. По загривку. Чтобы знал. Чтобы боготворил. Чтобы любил за то, что нельзя приближаться. Чтобы сходил с ума, потому что не разрешаю смотреть. Чтобы горел в ярости за то, что презираю твои картины и себя на них. За то, что небрежна к тебе и мешаю твое бытие с чередой чуть менее красивых лиц. Иногда перфекционизм вреден и глуп. Ты позволишь мне все, Анжей. Выиграю я. Ты отдашь мне победу. Ты уже ее отдал. Тот, кто любит, Анжей, заранее проиграл. С поражением тебя…

Зачем нам эта игра? Карты рубашкой вверх.

Анжей

Слово за словом. Спор двух одаренных эстетов. Двух льдин. Борьба. Готовность сорвать куш. Будь вызов менее сложен, ты не удостоила бы меня и взглядом. И как будто отпустили пружину. Только мы привыкли воевать.

Зачем мы постоянно скатываемся в один и тот же разговор, который не приводит ни к чему то общее, что есть между двумя людьми, но протаскивает мое личное сквозь тихую истерику и незаконное курение между плохо сцепленными вагона скорого, фирменного, на котором я снова и снова, уже в который раз пытаюсь навечно от тебя убежать. Горькая правда. Курсирует дорожками слез, из-за которых расплываются буквы в книге. Петляет между крупными глотками воды, которые не утоляют жажду, мгновенно впитываясь в сухую гортань, из которой я с трудом выдавливаю слова. Обязанный говорить с тем, кто стоит и курит рядом, хотя его и не касается вся эта история. Я должен что-то отвечать. Держать руки по швам, вцепившись в край штанины, сдерживая эту неминуемую гибель плотины, которую строил всю ночь, но, как видимо, зря.

К чему этот разговор приводит тебя, взяв за руку и провожая в сон, в глухую полярную ночь. В неизвестном направлении. Без маршрута и адреса. Без. А мне снова гулять ночь по подоконникам и крышам, в свете нарастающей луны и при полном ее отсутствии, шляться туда и сюда, ощущая под подошвами грань своей жизни. Чтобы остаться настолько в себе, насколько это поможет не переступить грань того, что я рисую в своих блокнотах на самом деле, когда уже нет сил не думать и молчать.

Что происходит внутри тебя, когда ты берешь в свои руки рисунки, сделанные якобы наскоро и небрежно. Что происходит с тобой, когда ты на все это смотришь, вскользь благодаря, а я бросаюсь на стену, потому в доме больше нечего разбить об пол, хотя я и приказываю своей совести держать в себе все то, что она еще способна удерживать внутри. Я объясняю себе, что все это нужно резать и топить, привязав к нему камень покрепче, чтобы ни штриха, ни одной зарисовки больше не попало в твои руки. Я знаю, что все равно отдам тебе новый рисунок. Я знаю, что буду потом сбивать кожу с фаланг пальцев за то, что снова открыл, сказал, вырвал изнутри без наркоза, на живую, как букет цветов, протянул тебе в руки всю эту красоту, потому что я не нахожу в себе таких слов, которые я мог бы произнести вслух, не нарушив те правила игры, что ты решила обозначить между нами.

Уехать и вернуться. Вывернуться наизнанку. Сделать сальто из себя самого. Быть разрушенным до руин. Видеть в стекле вагона небо, траву, отражение себя. Говорить тебе то, что ты и так знаешь, по вечно прерывающейся связи. Расклеивать диалог надвое. Низводить его до «я больше не могу» и «доброй ночи». Вдавливать пальцы в тело карандаша, разрывая грифелем бумагу. Закусить кипенно-белую простынь до судорог и тошноты. Думать, куда я буду убегать дальше. Вспоминать, где проще получить визу. Смотреть в блокнот. Ломать карандаш. Потому что все это не закончится никогда. Потому что рисовать не для тебя – это преступление. А не рисовать – это смертная казнь. Это каторга. Это мрачнее и безысходней достоевщины и стихов Бродского. Но это все я выбираю добровольно. Поезд едет. Я рисую. Поезд едет. Я люблю.

Вышагивать по платформе марш на глупых и необоснованно длинных остановках. Натягивать рукава свитера на самые кончики пальцев. Потому что внезапно стало слишком холодно и дождливо. Хотеть полного одиночества. А получить вместо него лишь мысли о тебе. Да – это крах. И можно было даже никуда не уезжать. И что бы я сейчас ни рисовал, в какую сторону ни ехал, сколько бы ни курил и ни пил крепкого, я вынужден признать, что я хочу к тебе вернуться. Даже потому, что ты меня не любишь. Даже потому, что ты со мной играешь. Даже поэтому, Хлоя.

Я смотрю в лица людей, но вижу только твое. Я никем и ничем не могу тебя заменить. И живу ровно полжизни, потому что вторую свою половину я уже давно отдал тебе. Хотя ты меня об этом и не просила.

Ты знаешь, что когда-нибудь я уеду. Навечно. Ты чувствуешь, что это «когда-нибудь» подползает все ближе. Поэтому ты так старательно меня возвращаешь, когда время моего отсутствия превышает допустимый предел. И я поворачиваю стопы по направлению к тебе. Как намагниченный. Приползаю и валюсь в ноги. Кланяюсь. Оправдываюсь. Осыпаю тебя рисунками. И снова получаю стакан холодной воды в лицо. Ты хочешь, чтобы я всегда знал свое место. Я знаю. Мое место рядом с тобой. И все начинается снова. И все погружается глубже. Каждый рисунок становится все тяжелее, и я уже не столь уверен, что бумага выдержит все.

Мне остается любить тебя все тише, постепенно низведя этот вопль до молчания. Зарываться в тишину все глубже. Чтобы сквозь редкие минуты, когда ты застаешь меня врасплох, я говорил тебе всякий бред между правдой и ложью. Блефовал бы, как заправский игрок в покер, с которым никто не желает садиться за один карточный стол. Мне придется уходить все чаще. Уезжать все дальше. Улетать. Убегать. Уползать. Испаряться. Отрываться понемногу от тебя. Чтобы в один из дней я смог уйти навсегда. Весь. Начисто. Так же, как весь и начисто я ушел одним днем в тебя. Не оставив себе даже узкой тропинки назад. Прогони меня. Ведь даже за полярным кругом я буду гореть в этой лихорадке и забываться бредом, который не собьет ни водка, ни лекарство. И как ни выверни все это, мне нужно либо рвать, либо положить свою голову тебе на плаху. Иначе не выйдет, Хлоя. Это я уже проверял.

Пока ты спишь, мой самолет готовится к вылету. Чтобы доставить меня туда, где мне не дадут думать о тебе. Хотя обычно не спасает даже это. Мысли проносятся стаями птиц. Хочется взять тушь. Укрыться в лесу. Рисовать по камням, по воде и земле. Вечером побыть одному на шумных улицах. С машинами и пылью. Пошататься по ловко спрятанным переулкам и тупикам. И чтобы не было фонарей. Но я все никак не могу уловить те моменты, когда на глаза наворачиваются слезы. Быть может, от полупустых взлетно-посадочных полос, на которые самолеты прилетают только транзитом. Может быть, от того, что я просто устал был постоянно где-то между небом и землей. Вечный скиталец. Без собственного дома. Скоро перейду на подножный корм.

Я согласен. Пусть моя любовь к тебе просто будет. Главное, чтоб не эффект плацебо. Не попытка подмены божьего дара традиционной формой завтрака. Не маскировка. Не заигрывания я совестью, чего я, конечно же, не признаю. Не атеистически исступленный культ безбожия при ношении креста на груди и кольца на пальце. Только бы не это все. Если что-то и есть настоящего в этой жизни, то пусть это будут ты и все мои краски.

Я герой всех известных человечеству мифов. Предпочитающий переживать каждый на собственной шкуре. Отвергая опыт веков. И вовсе не потому, что на виски давит Эго. Просто я такой. И другим быть не умею. Спокойный, как норвежский фьорд. Уставший как собака. Что я понял и осознал за все свои бесконечные путешествия? Что пытаясь тебя разлюбить, я влюбляюсь в тебя все сильнее.

Анжей

Чтобы не думать о тебе и про тебя, нужны большие расстояния. Чтобы хоть как-то трезветь и вспоминать, кто я на самом деле, нужны внезапные побеги. Немедленные и хаотичные. Похожие на желание увидеть мир. Несущие правду лишь только о том, чтобы я прекратил на тебя снова смотреть.

Пока я ожидаю посадки в самолет, ты занимаешься чем-то своим. Женским. Скоро у меня будут фотографии всех аэродромов мира и вся топографическая съемка планеты Земля. Не в очень хорошем качестве. Зато от самого чистого сердца.

Я никогда не сообщаю о своих отъездах. И ты предельно равнодушна как моему наличию, так и к отсутствию, чтобы хоть как-то их переживать. И я обрываю связь. И я перестаю писать, звонить и думать о тебе. Бесчисленные трапы. Бесконечные взлетные полосы. Ветры новых стран и городов. И я поистине уже готов к перемещениям уже космических масштабов. Вычеркиваю тебя. И через пару дней ты разбиваешь вдребезги мой мир своим: «Привет. Ты знаешь, я ведь все-таки скучаю». Я знаю, Хлоя, что я полюбил. Тебя. Ту, которой не нужна любовь. Ни моя. Ни чья бы то ни было еще. У тебя своя игра. А у меня своя.

Непредсказуемость. Не поддается контролю. Я так много думаю в пути, что к вечеру начинает болеть голова. Я отказываюсь от коммуникаций и звуков. На свинцовых ногах бреду в место, которое будет мне домом. Пока оплачено. С обязательным выселением до полудня. И счетом за мини-бар. Я не хочу есть и пить. Я хочу рисовать, мечтать и драться. Ненавижу людей. Живое кольцо сжимается вокруг меня, как терновый венец. Строю свой мир за их спиной. В обход. Возможно, иногда вслепую. Еще бы знать, как взять и разлюбить тебя. Пока еще жив и дышу.

Устал. Никакого воздуха в ближайшие четырнадцать дней. Я сам весь из воздуха и воды. Я должен много рисовать. До середины осени свести все линии в одну. Окончить начатое. Начать новое. Не похожее ни на что. Какая кому разница, что я задумал там, внутри своей совершенно не подходящей для этого мира головы. Я давно не рассматриваю эту жизнь как возможное место для внезапного волшебства. Потому что все, что происходит в ней, априори можно считать диким чудом. Кроме этой любви. О которой я не просил. Но которая пришла. Сама. И ты расскажешь, что мне с ней делать, Хлоя, я буду тебе благодарен. Да ты промолчишь. Только дурак раскрывает карты в самом начале игры. Я для тебя лишь начало тепла. Ты для меня – конец моей жизни.

Хмурый и мрачный. Как небо ноября. С лицом цвета асфальта и синяками под глазами. Больше похожий на беглого преступника, чем на интеллигентного художника, я иду по дороге и пытаюсь понять, кто я тебе. Но ответ не приходит. Потому что я тебе никто. И поэтому прощай. Я уезжаю. Снова. В который раз. Сколько я репетировал эти слова. Проговаривал их внутри, забегая в открытые двери вагона. Собирался с мыслью, что пора. Что я должен. Что… Что? Я мог бы уйти. Я мог бы остаться в любом из городов, куда меня заносит время. Я мог бы не приезжать больше в это место. В то место, где есть ты. Я не привязан ни к одной из территорий ничем, кроме своего собственного желания прийти.

Прямая дорога. Через пыль и уродливый ландшафт. Через боль, огонь и пламя. Через любовь, тоску и пустоту. Через небо, землю и отчаяние. Через счастье, грань тепла и безысходность. Через ветер, снег и дождь. Через мое, твое и наше. Через жизнь, смерть и возрождение. Через единственное, что есть во мне и у меня. Через слова, отрывки, диалоги. Через краски, кисти и черновики. Через книги, разговоры и цвета. Через правду, ложь и темноту. Через день, и через два, и через «никогда». Когда я утром где-то там, а ты где-то тут. Через силу и бессилие любви к тебе. Через…

Я проиграл, Хлоя. Скажи мне, как мне тебя разлюбить?

Анжей

Ты когда-нибудь задумывалась, как начинается мое обычное утро? О чем я мечтаю, когда на плите в полной темноте варятся первые глотки кофе. Ровно на одного. Так, чтобы смело проснуться. Начать день. Перейти из него неспешными шагами в вечер. Не заметить, как придет ночь. В которой снова не будет тебя. Но останется тонкий привкус минут, в которых я говорил с тобой и молчал.

Ты когда-нибудь задумывалась, как сильно мне тебя не хватает? Ежечасно. Ежеминутно. Ежесекундно. Всегда. Всегда. Всегда. Так не хватает хлеба голодным детям. Так не хватает воздуха, когда ударят под дых. Так не хватает жизни, когда приходит смерть. Так не хватает тебя всей. Мельчайших частиц. Микронов и атомов. Твоей тени и твоих следов. Оттенков голоса и льда радужной оболочки. Запаха, цвета и вкуса. Тела и души.

Бред психически нездорового человека. Запереть на замок. Сослать. Чтобы не нес ересь. Чтобы не говорил ерунды. Но мне можно все. И я шляюсь на свободе. Опасный и отчасти злой. И что мне эти люди, когда на чашу весов положено все… Я сам лежу на этих весах.

Ты когда-нибудь задумывалась, как сильно я схожу с ума? Когда осознаю все грани правды о тебе и о себе. Когда делю и отделяю. Скальпелем. Режу. Голыми руками. Рву. Уродую. Чтобы не смотреть. Чтобы оправдаться. Чтобы убежать за поворот. Чтобы… Чтобы быть и не быть одновременно. Ты смотришь мне в глаза. Ты ждешь. Что я могу тебе сказать? Только то, что я трус. Такой же, как и ты, Хлоя. Такой же, как и ты…

Какого черта… Орать и выть. Пока на губах не проступит белая пена. Синее небо. Кружу по одним улицам. Как заведенный. И окружаю тебя. Слева. Справа. Бэк. Фронт. И ты не объяснишь мне, что так делать нельзя. Я не пойму. Я стану глупым, чтобы не пропускать внутрь слова. Ты хочешь, чтобы я был таким. Веревочка. Сердце на лоскуты. Поиграешься и бросишь? Который я по счету, Хлоя? Ведь ты ведешь нам счет… Но я уже иду. К тебе. Войной. Ты сдашься. Игра. Битва. Ты так хотела меня получить, что теперь я иду к тебе сам. Что принесу я тебе? Смерть или ветер? И можно было бы поставить точку, будь хоть один из нас обучен и приучен к метальным остановкам и трезвым доводам рассудка. Да это не про нас, Хлоя… Это все не про нас… Ты уже захотела, чтобы я стал твоим. Навечно. Ты уже захотела, Хлоя… Но что ты готова отдать взамен?

Ты когда-нибудь задумывалась, Хлоя, что тебе придется положить на весы не вещь? А себя. Швырнуть на вторую чашу. Напротив той, где уже лежу я. Кто кого, Хлоя… Кто кого?

Привязан к тебе. Прикипел, как пятно к рубашке. Не отделить. Не изменить этих ежедневных попыток стать ближе. Но по-прежнему не соглашаться с этим. Привязана ко мне. Но пока нет смелости называть слова словам. Всему даешь странные имена. Ты можешь оправдываться внутренне, сколько тебе угодно. Я давно уже все прочитал на дне глаз. И пока я молчу. Ты просишь молчать. Я исполняю. Иногда я бываю послушным. Совсем ненадолго.

Я все давно уже нарисовал.

Анжей

Мирный договор не подписан. Белые флаги не вывешены. Противник желает воевать до последней капли крови. Я не прошу о капитуляции. Я вообще ни о чем тебя не прошу.

Стою на противоположном берегу реки и смотрю, как ты своими руками поджигаешь город с четырех сторон. Взывать к здравому смыслу бесполезно. Жги. Это твоя земля. Не оставь ни частицы живого. Пусть умрут все. Пусть умрет всё.

Остановись, Хлоя… Твой народ хочет жить.

Нет никакой войны. Отсутствуют причины для демонстрации силы. Я покинул твою орбиту, чтобы обоим было легче дышать. Что же ты не дышишь?.. Я остановил наше общее время, чтобы для тебя и для меня оно текло с разной скоростью. Что же ты не живешь?..

Нет никакого «вместе». Если оно когда-то и было, forget it please. Не следует занимать память лишними фрагментами. Никто никого не берет в плен. Не пытает заложников бессонными ночами. Не проводит перекрестных допросов и не получает ложных ответов. В затылок больше не упирается дуло, а в виски провода от полиграфа. Солнце всходит и заходит над мирным городом. Каждый день. Так какого черта ты делаешь вид, что это не так?!

Тебе нужно стать жертвой? Хорошо. Я принял твои условия. И я не хочу больше говорить. Я больше не намерен доказывать то, что не требует никаких доказательств. Слова обдирают кожу. Слова царапают сердце. Слова ставят на колени. Твои слова. Я ушел, Хлоя. Но ты продолжаешь меня держать. Зовешь. Возвращаешь. Наступаешь на горло. Хорошее праздное развлечение. С одним из.

Готовься. Будет бунт. С одним из. И я уже навряд ли тебя пощажу. Будь великодушна, Хлоя. Выйди из игры сама.

Я задавался вопросом, зачем я тебе. Я не смог найти на него ответ. Пришлось придумывать свой. Когда-нибудь я все это забуду. Я уже не могу вспомнить тех имен и лиц, которые еще прошлой осенью бродили кругами и полукругами вокруг моего однозначного «нет», уворачиваясь от моего четкого «подите к черту». Когда-нибудь тебя тоже сотрет это время. Безжалостно. И беспощадно. Пусть так и будет. Пусть будет именно так.

Я ненавижу тебя, Хлоя… Кто сказал тебе, что быть человеком с другими людьми – это унижение? Забирай, Хлоя. Забирай все. Вот тебе мои краски – рисуй. Вот тебе мое сердце – топчи. Вот тебе моя душа – плюй. Вот тебе мое слово – переворачивай. Вот тебе моя жизнь – прерывай. Я уже не могу себя склеить. Слишком мелкая крошка. Остаются пустоты и трещины. Наскоро забитые фанерой окна. Шрамы, портящие красоту породы. Протезы на месте живых частей.

Ты могла бы меня прогнать, как пса. Даже не объясняя причин. Ты не решаешься это сделать. Играешь. Держишь меня про запас. Смотришь, как я тону. Топишь ладонью. Бросаешь веревку. Приближаешь. Отдаляешь. Смотришь, как далеко ты сможешь зайти. Как близко я смогу подпустить. Как сильно можно перегнуть палку.

Я выхожу из игры. Финал. На песке не осталось следов. Тонкая ниточка крови, ползущая по зеленой траве. Тебе достанется только лишь это. Тебе не достанется объяснений. Я вернусь туда, откуда начал. Туда, где так внезапно оборвался мой путь. Потому что я встретил тебя.

Я не знаю, как я буду стирать тебя из своей памяти. Кем и чем я буду тебя забывать. Когда-нибудь будут и светлые полосы. Если я извлеку уроки из всех своих прошлых поступков, я смогу сделать их бесконечными.

Когда закончится этот день, я буду очень далеко. Я запомню тебя безупречной. Каким меня запомнишь ты, я уже не узнаю. Да и не нужно. Даже у любви должны быть границы. Я долго был глух к судьбе. Пора признать, что я проиграл. Чтобы действительно исчезнуть, нужно оставить после себя пустоту. Любовь к тебе – это болезнь. Я хочу таблетку.

Анжей

Ты. Ты – это вечный дом. Та, кто сидит и ждет. Ты видишь в этом ожидании сокровенный смысл. Оно простое и понятное. Оно – это чашка с горячим чаем и ложкой сахара, которая всегда стоит на столе, если вдруг я приду именно сейчас. Каждая секунда жизни – это именно сейчас. Не бывает лишних мгновений. Не бывает разбега перед прыжком. Не бывает ничего из того, что бывает у других.

Я. Я – это вечный путь. Тот, кто всегда возвращается домой, чтобы скоро уйти. Оставить тебя одну. Один на один с ожиданием. Меня. Тебя. Нас. Ты ждешь. Я иду. По тонкой ниточке. По вьющийся узкой дороге. Ты ждешь, помня о том, что я никогда не вернусь. Я возвращаюсь, зная, что я никогда не останусь.

Кого ты ждешь? Куда я возвращаюсь?

Ты та, кто всегда находит слова. Гладит по голове, чтобы не было больно. Лечит. Я тот, кто молчит и смотрит. Длинным взглядом. Я тот, кто не может прийти навсегда. Ты та, кто согласен принять эту данность.

Иногда накатывает безысходность. Нужно либо рвать, резать, ломать, либо… Долгие-долгие дни, полные раздумий. И ты рвешь, Хлоя. Ты решаешь, что нужно порвать, что меня очень много, что тебя чересчур, что всего этого хватит. Ты уходишь, не допивая чай. Из диалога. Из дома. Из моей жизни. Ты уходишь, и я падаю на пол. Сердце посыпалось стеклом. Ты молчишь. Но я уже знаю, что тебя больше нет. Тихое предательство. Я принимаю этот исход.

Я рву. Я бегаю глазами по страницам, не понимая текст. Буквы обтекают меня, не собираясь в слова, не имея значения и перевода, потому что я тоже рву, я выдираю это все, я, как и ты, тоже иногда это делаю. Я, как и ты…

Кто из нас более нетерпелив?

Кто сильнее подвержен страху? Я никогда не просил тебя о верности. И лучше бы, девочка, ты никогда не давала мне клятв. Так было бы проще уходить. Тебе. Мне. Нам. Без обещаний, Хлоя, смерть выглядит более гуманной.

Это не повод тебя не любить. Это не повод не видеть, что ты плачешь. Я знаю, где ты прячешь свои слезы. На моем правом плече. Ты часто заставляешь меня думать о том, что было бы с моей жизнью, не будь в ней тебя. Вопросами. Мыслями. Взглядом. Я брал из наших дней гораздо больше, чем могло показаться со стороны. Я ими жил. И я ими живу. Пока ты не решаешь, что всего через край, что это пора прекратить. Я никогда не просил тебя ни о чем. Я даже почти ничего не спрашивал. Вакуум и туман. Односторонняя картина мира. Я уже привык ничего не знать о тебе, поэтому мне все чаще начинает казаться, что я тебя просто придумал. Скажи мне, Хлоя, что это не так. И можешь закрывать дверь. Нужно хоть раз в жизни довести что-то до конца.

Ты задаешь вопросы, от которых мне больно. Чтобы слышать ответы, которых ты ждешь. Жестокая девочка. Как ни крути. Ты задаешь вопросы, на которые я должен отвечать честно, иначе ты встанешь и уйдешь, но где лежит та грань между нами, через которую я не должен переступать, чтобы сохранять свое хрупкое равновесие относительно тебя, которое я уже почти не удерживаю и которое ты ежедневно испытываешь на прочность. Если ты уходишь, Хлоя, значит, к этому есть повод. И, видимо, довольно веский. Я не буду спрашивать тебя почему. Ответ на этот вопрос уже давно лежит за гранью добра и зла. Во всяком случае, для меня.

Я не могу удержать наше время. Больше не могу. Оно стало другим. Я должен говорить правду. Тебе. Себе. Нам. И я не хочу. Я не желаю ее говорить. Я хочу оставаться трусом.

У каждого из нас своя жизнь. Была. Есть. Будет. А я упорно отказываюсь это понимать, пытаясь сделать из нас что-то общее. Ничего не будет. Никогда. Я это знаю.

Повод. То, что всегда идет первым приоритетом. Нужно пореже удивляться своим состояниям и просто смотреть глубже. Можно увидеть много интересного. Я все понимаю. Я большой. Каждому свой долг. Каждому свой крест. Пока ты рядом, я могу вынести все. Даже осознание того, что я выношу. Ты закрываешь дверь. Это не испытание, Хлоя. Это больше похоже на смерть.

Зачем? Это вопрос. Тебе. Мне. Нам. Ты больше никогда не обнимешь меня. Больше не будет минут, когда я вечно живу и навсегда умираю. Чего здесь больше, Хлоя? Чего здесь не было никогда?

Об эту жизнь разбивается все. Даже камни. Иногда я ставлюсь таким пустым, что внутри меня нет тишины. Бывают дни, когда хочется лечь на землю и орать. Но людям не нравится такое поведение. Людям нравится лицемерить. Притворяться. Лгать. Избегать. Людям нравится двойное дно. Во всем. Даже в себе самих.

Сколько времени нужно, чтобы понять простые банальные вещи? Много. Очень много. Кому-то нужно целых два часа, а кому-то хватает всего лишь жизни. Сколько времени мне было нужно, чтобы понять свою любовь к тебе? Ее сложность и простоту? Ее край и невозможность. Ее глубину и мель. Сколько еще раз я буду открывать в ней тебя. Себя. Нас. «Нас». Хрупкое, неокрепшее… Сколько времени прошло с нашего первого взаимного слова, когда ты и я решили, что, пожалуй, можно, что, наверное, ничего страшного не случится, если будет то самое, неуловимое, что отличает наши тексты и голоса от множества других людей, и я буду даже посреди бездонной серой тишины знать и чувствовать, как я тебе снюсь. Снился. Я расплачиваюсь за это по особому счету. Ты никогда не узнаешь по какому.

Спираль времени. Твоего. Моего. Нашего. Не нашего. Чужого. Отличного одно от другого, как черное от белого, не приходящего в ту точку, где оно неделимо, ибо оно делимо всегда. Между мной и тобой пропасть. Она будет расти. Я не могу нас склеить. Как бы сильно я этого ни хотел. Ты любишь меня. Ты не любишь меня.

Все, что я говорю, я говорю для тебя. Каждый отрывок. Каждою строку. Каждое подлежащее и сказуемое. Нет никаких историй и сюжетов. Есть ты и я. Нет никакого «потом» или «когда-нибудь». Есть краткое и лаконичное «никогда».

Нам больше не нужны слова. Но мы их говорим. Потому что остаться без слов страшно. Страшно, если кто-то один замолчит. Что тогда будет делать второй? Страшно, что будет слишком глубоко. Или не слишком? Когда вопросы начинаю задавать я, мир вокруг опасно расшатан. Но я тоже хочу спрашивать. Очень редко. Но очень четко. Я практически не получаю ответов, хотя уже одно твое молчание – это достаточная пища для размышлений. Теперь, Хлоя, оно будет вечным.

Говорить тебе правду – это быть очень смелым. Это быть героем. Это быть тем, кем я всегда пытаюсь стать. Говорить тебе правду – это знать, что все, что ты услышишь, останется в тебе, что каждое слово будет пережито, осмысленно, разложено на части, что каждая буква отзовется и срезонирует, будет пульсировать и жечь, но если говорить только о любви, то это будет похоже на ложь, очень жестокую и очень сладкую, которой уже и так вполне достаточно в этом мире. Я не умею тебе лгать, прости. Я не умею замалчивать настоящее и подлинное. Ты почувствуешь все и без моих слов.

Я должен быть честным. До конца. Потому что вот он, конец. Я должен быть честным. Всегда. Иначе не стоит смотреть тебе в глаза и видеть через тебя целый мир. Я должен быть честным. Чтобы выдержать твой уход и остаться живым.

Прорасту в тебе зернышком, пущу корни, тонким стеблем окрепну в тебе, заплачу, разольюсь соленым морем, обмелею до острых камней, превращусь из птицы в зверя, из зверя в человека, из человека в горсть земли, из земли в дерево, из дерева в соль морей, из соли в океанский вой, в ураган, в огонь, в следы на потолке от бессонной ночи. Ночь за ночью, день за ночью, утро за ночью, я за ночью… Гнался, оступился, ободрал коленку… Йодовую клеточку, как в детстве… Я художник, я нарисую… Сам нарисую… Подуть скорее, чтобы прошло. Потом гордо показывать раны, полученные в битве с полом, вешать на грудь ордена из каштана и дубовых листьев, брать себе в армию все незабудки и колокольчики, что растут по склонам холмов, вести за собой на войну бело-синих, самых нежных и добрых воинов, чтобы у каждого в сердце проросло по цветку, чтобы навсегда-навсегда, просыпаясь по утрам и еще не открывая глаз, люди клялись быть светлыми вопреки всему.

Умываться росой, обращенной из инея в ледяные капли, продрогнуть от ступней до волос, истончить губы, обелить кожу, расписать вены сине-фиолетовым, изрезать о скулы пальцы, футболку, свитер, распустить клубок пряжи, бежевой, теплой, проложить дорожку от моего неизвестного бытия к твоему порогу, но пойти в другую сторону, от своего дома, но не к твоему, чтобы ни ты, ни я не знали адресов друг друга и не нагрянули вдруг как-то раз в гости, чтобы ни ты, ни я не прикасались ко времени, что мы теперь проводим порознь, чтобы больше никогда не нужно было прощать того, кто разорвал твою душу в клочья.

Выскочить в ноябрьский холод в расстегнутой куртке и нырнуть, как в лисью нору, в кофейню, что всего лишь соседняя дверь моего нового дома, который я снова покину на днях или в ближайшее время, потерять сознание от запаха кофе и миндаля, от ясных и голубых глаз бариста, от маленьких столиков и книжных полок по кругу, от неба над головой и от земли под ногами, от того, что не нужно больше ничего и никого выбирать.

Я не знаю, как простить того, кто сжег душу. Ты закрываешь двери и уходишь в свою личную жизнь. Я остаюсь в своей. Прощай, Хлоя. Когда-нибудь я смогу объяснить себе и это.

Анжей

Ты приходишь каждый день. Ты врываешься в мою жизнь без стука. Ты делаешь с ней все, что ты хочешь. Я позволяю тебе делать это. Это все я позволяю тебе сам.

Ревность. Дикая. Бесконтрольная. Животная ревность ко всему тому, что тебя окружает. Ко всем. Не разбирая и ничего не объясняя себе. Я не могу ее погасить. Не могу с ней справиться. Не могу накормить этого зверя, чтобы он ушел обратно в свое логово и оставил меня. Не могу?.. Не хочу. Не желаю… Мне нужно, чтобы так было всегда. Чтобы я навечно был с тобой созависим. Ты ведь тоже не спешишь заканчивать эту игру. Тебе нужна моя ревность, моя боль, мой гнев и ярость, хотя ты всем своим видом показываешь обратное. Но как ты счастлива, Хлоя, когда я, обессиленный своими демонами, валюсь тебе под ноги, как ветошь, как барахло, как убитый и не похороненный солдат. Это самые дорогие твои минуты. Одному нравится делать больно. Второму терпеть. Но мне должно нравиться рисовать. А что должно нравиться тебе, я не знаю. Я не стремился найти о тебе правду. Мне вполне подходит иллюзия. Один бьет. Второй подставляет щеку. Только бы роли не поменялись. Мой удар будет сильней.

Я не ждал ни тебя, ни любви. Я не могу до сих пор наречь эти внутренние конвульсии каким-то добрым словом, потому что так не любят, да и любят совсем не так. Ты думаешь, что один из нас сильнее другого? Ложь. Мы оба одинаково слабы. Тот, кто первый захлопнет дверь, будет образцом для подражания. Мне все равно, кто из нас это будет. Потухнет пожар. Погаснет огонь. Осядет вода. Успокоится ветер. Останется пустота, как наглядное олицетворение войны, в которой умерли все, потому что не за что было драться. Так положено, Хлоя, ненавидеть и идти на войну. По крови не растет трава. По выжженной земле не бегают дети. Я принял и уместил в себе тот шаг, который сделает кто-то один. Я уже сросся с возможностью быть первым. Мне все равно, если я буду вторым. Это, конечно, ничему меня не научит. Но хотя бы отпустит…

Животное. Разрывающее чужака в границах своих владений. Но я тобой не владею. Так откуда тогда этот ад… Великая жизнь и великое испытание. Было бы привычней сбегать по утрам из постели, пока никто не видит, не слышит, не ищет руками между подушкой и одеялом. Проще на лестничной клетке в пролете бегом натягивать свитер и шапку до самых бровей, вылетая с черного хода, дворами и наискосок, потому что туда не выходят окна и некому стоять на дозоре, засаживая пулю между лопаток. Чтобы не повадно было. Лучше пьяным в темноте давать такие клятвы, которым позавидует даже Бог, а потом растворяться в ночи и тумане, уезжая на первом подвернувшемся такси домой – спать и забывать. Письма выбрасывать в урну возле подъезда, разбивать телефон об асфальт. Заводить новые координаты и знать, что теперь у тебя на один номер меньше, а на один грех больше, что еще одна жизни разбилась об твою, а тебе было не очень-то и надо. Охота. Иногда бывают осечки. Потому что ублюдок и донжуан, который не разбирает категорию жертв, а просто идет на все живое и движимое в одном направлении. Пару улыбок. Несколько нужных слов. Человек-перевертыш. Пока требуют обстоятельства – раб. А потом жестокий хозяин. Потому что мы поменяемся, Хлоя. Недалек и тот день, когда ты будешь лежать у моих ног. Ты знаешь, что нужно для этого сделать. Поэтому ты медленно выжираешь мое личное сердце, чтобы я не дай бог не наступил на твое.