Текст книги "Анжей и Хлоя"

Посмотри на меня, девочка. На скандалиста и манипулятора, доводящего до истерики и покаяний даже тогда, когда сам не прав, когда уже близится край, когда к горлу приставлены вилы, когда уже нужно остановиться и дать зализать рану, из которой фонтаном бьет кровь. Я умею быть и таким. Я умею быть разным. Ты пока не видела этих лиц. Стоит только ответить мне добром, я покажу каждое. Я люблю тебя. Я не люблю тебя.

Я делаю из тебя то друга, то врага, чтобы было ради чего стоять на месте или исчезать навсегда и быть вечно озабоченным только этим бегом «к» и «от», не оставляя более времени и сил ни для чего другого в своей жизни. Стирать себя из жизней гигантским ластиком тишины ровно в ту секунду, когда станет скучно. Мне не скучно с тобой, только пока ты меня держишь на поводке. Но даже зная это, я никуда не уйду. Я привык играть привычные роли. Ты тоже. Поэтому, даже уйдя, ты все равно не отпустишь. Ты мой враг, а я твой. Враг живет ненавистью, и враг будет держать строй. Враг будет стоять там, где ты его никогда не увидишь, чтобы убить. Обязательно. Со спины. Если я говорю ересь, отпусти меня, Хлоя. Просто возьми и попрощайся со мной. Не торопишься? Значит, принимай и такие правила игры.

Всегда выбирать что попроще. Или не выбирать ничего. И это поистине самое счастливое время жизни. Плыть по грязной реке и смотреть на небо. Плыть. И не тонуть. Бессмертны не выбирающие. Гарпуном в глотку ветки, камыш и трава. Нарезают на ремешки. Да пошло оно все…

Быть варваром. Не быть человеком. Сегодня я ставлю точку в истории, имя которой Анжей. Чтобы не жить, как жил. Я теряю себя, и пока я могу хоть что-то спасти, я воспользуюсь этим шансом. Я потерял себя в тебе. Сам так решил. И сам решаю обратное. Задохнулся. Распался на куски. Позабыл, когда в последний раз радовался тем вещам, что имели для меня одному лишь мне понятный смысл. Я заменил ткань своей жизни тобой. Зачем я сделал это, Хлоя? Потому что, когда пришло время выбирать свой путь, я не смог. Теперь могу. Чтобы родиться заново, нужно умереть. Это не страшно. Если знаешь, зачем. Я знаю.

Ты должна быть счастливой. Счастливым должен быть и я. Моя тьма и твой свет. Можно и наоборот. От перемены мест… Я ухожу, Хлоя. Пора давать занавес. Время сотрет из твоей памяти все. Время сотрет и меня.

Анжей

Вот и все. Пустота. Великое ничто. Нет меня. Нет тебя. Нет нас. И, значит, нет никакой любви. Ты свободна от меня. Моя жизнь никогда не коснется твоей.

Вот и все. Я ухожу. Я ушел. Захлопнул дверь. Закрыл на ключ. Сжег дом, чтобы больше в него не возвращаться.

Вот и все. Закурил и промок под дождем. Как всегда, без зонта. Художник не носит зонт. Под дождем можно плакать. Под дождем можно выть. Под дождем можно отмывать душу, память, чувства. Под дождем можно просто быть и не быть одновременно.

Вот и все. Я стою на мосту, который ведет в никуда. Под ногами пена тумана. Над головой вековые деревья. Зачем я пришел? Что потерял? Кого? Себя.

Вот и все. Ни художник, ни Бог. Никто. Холсты и краски уносит река. Так она понесет и меня. Один. Во всех жизнях. Один. Без тебя.

Вот и все. Самое поганое, что есть в этом мире – надежда. Я надеялся. А надо было жить.

Вот и все. Меня больше нет. В твоей жизни меня больше нет. Вот он, мост. Вот он, край. Вот он я.

Прощай, Хлоя. Я буду любить тебя вечно.

Хлоя

Что ты наделал, Анжей?.. Что ты натворил, мальчик?

Твою мать, ты что, не читал в детстве сказок?! Тебе было некогда? Ты рисовал?!

И что ты оставил мне? Контур тела мелом по земле. Три окурка. Сволочь… Какая же ты сволочь, Анжей. Ты всегда поступал так, как хотел. И этот раз не стал исключением. И следующий не станет. Все решения в одну сторону. Ни записки. Ни следа. Ни-че-го. Ты не оставил мне ничего. Ты не оставил во мне ничего. Заполнил собой все. Мое все. И ушел.

Кто тебе все это разрешал? Быть мне воздухом и водой? Быть мне. И быть во мне. Точка разлома. Меня. На две половины. До тебя. И после. Рублю слова, как деревья. Закуриваю и умножаю пепел вокруг. Я знала, что ты придешь всегда. Если позову. И если никогда нет. Теперь я не знаю ничего.

Твой характер. Не поддается дрессировке. Мало слов. Много дела. Большая редкость в наши дни. Обычно бывает наоборот. Как у меня. Как у всех. Пока ты был, мне не было большого дела, что тебя может не стать. Теперь ты предлагаешь мне одной выпутываться из сложившихся обстоятельств. А я умею только разговаривать, Анжей. Делать из нас двоих умел только ты. Фокусник и иллюзионист. Великий обманщик этого века. Я клялась, я зарекалась держать свою душу на замке. Замок на месте. Ты вошел без ключа. И вышел. Верни на место то, что ты забрал. Верни, Анжей… Ты не знаешь, сколько стоят мои слезы… Ты никогда не верил в то, что я умею плакать.

Ты не дал мне времени принять. Меня саму в себе. Тебя со всеми твоими нервами и их срывами с допустимых манер поведения. Твое сумасшедшее искусство, которым ты бредишь днями и ночами, заставляя меня вечно стоять где-то в стороне, пока ты стоишь в сумерках и рисуешь. Хочешь, чтобы любили только тебя. Хотел. Никогда не согласился бы на меньшее. И вот теперь я стою здесь одна. На мосту, который ведет в никуда. Твои и мои окурки. Мел. И что я должна сделать, Анжей? Прыгнуть следом?

И что ты тут делал? Сигарета в зубах. Руки в карманах плаща. Все, как ты любишь. Гордый. Больной. Мокрый. Мертвый. Контур мела и мое тело. Принимаю его. Принимаю тебя в себя. Не сможешь больше обнять, как раньше. Пусть будет хотя бы так. Пусть будет, Анжей. Я в границах тебя. Пустота. Кто учил тебя жить?..

Никогда не смотрел мне в глаза. Берег душу. Чью именно? Какая теперь разница. Если бы смотрел, прочел бы многое. Жаль, что сослагательное наклонение не оборачивает время вспять. Что мне теперь делать, Анжей? Ты ушел, а я осталась. Ты сбежал, а мне стоять тут вечно. Потому что я не знаю, куда мне идти. Ты никогда не объяснял мне этого простыми человеческими словами. Предлагал самой выбирать. Потому что ты сам давно выбрал. Счастливый. Даже в смерти своей ты счастливее меня. Я видела дно твоей души. Я испугалась доплыть до своей. Кто теперь заберет меня отсюда? Никто. Я не сойду с этого места ни с кем, кроме тебя. Вернись…

Твое тело… Мое тело… Твоя душа… Моя душа… Никогда уже не будет ничего общего. Я бы все отдала, чтобы… Чтобы что?.. Чтобы ты стал живым? Бред… Завтракать на подоконнике, когда ночь меняется с днем. Сидеть в колючих свитерах и зажимать в руках чай/кофе, кому и как под настроение. Бродить весь день по тем местам, куда не глядя я отправлюсь за тобой след в след, потому что ты можешь из любого простого места сделать волшебное.

Мел и пепел. Без тебя уже не уснуть, Анжей. Значит, можно еще покурить. Скоро ты станешь травой… Через тебя прорастут деревья и трава… И, может быть, хоть тогда ты успокоишься… У меня больше нет слез. У меня больше нет слов. И у меня тоже уже нет. Ты мертв. Я навечно останусь здесь. Вот и все, Анжей. Ты победил.

Хлоя

Мне кажется, Анжей, что я начинаю тебя понимать. До принятия еще слишком далеко. Проходит время, а я все никак не успокоюсь. Лишь бы там был спокоен ты. Остальное приложится. Я бы никогда не изжила эту крайнюю степень твоего упрямства и скепсис по отношению к тому, что у других людей тоже может быть душа. Пешки. Грязь. Косвенно и опосредованно. Через прямую речь и грубые манеры. Пожалуй, я слишком много на себя взяла. Думала, что знаю о тебе все. Что читаю тебя как книгу. Как хорошо раскроенный роман. Эссе с претензией на гениальность. Нобелевскую речь. Мое личное заблуждение, которое лечится только тем фактом, что ты уже дважды выбирал не меня. Краски. Мост. А где же, мать твою, Хлоя? Я ненавижу тебя не за смерть. А за то, что ты никогда не скрывал, что я для тебя «всего лишь».

Ты камень. Огромная ледяная глыба. Этот лед нельзя растопить. Да и лучше не соваться в те части твоих предложений, когда ты говоришь мне «не спрашивал» и «так надо». Не знать о тебе все, ибо слова не слетают с твоего языка и не вырываются шантажом и манипуляциями. Ты делаешь так больно, что трещат ребра и лопается кожа. Ты умеешь защищать то, что принадлежит тебе. И не дай бог оказаться по ту сторону баррикад. С тобой всегда одни вопросы, на которые ты так и не потрудился вежливо отвечать. С тобой «всегда». С тобой можно мыслить и жить большими крупными словами. Пора прекратить говорить в настоящем времени о том, что уже прошло. Я приучаю себя к мысли, что тебя больше нет. Что я умею и могу жить дальше без тебя и этих не проходящих воспоминаний. Я не могу, Анжей. Я не могу снова начать дышать. Меня удерживает здесь одно. Я не могу тебя простить за это вечное неприкрытое ничем пренебрежение. За эту роль второго плана. За то, что ты хотел такой любви, которую не мог дать сам. Ну так не доставайся же ты никому, Анжей. Ни мне, ни своему искусству.

Одиночка. Вечный странник. Голодный. Нелюбимый. Злой. Это то, чем платят тебе люди за твой талант и твою способность отделять себя от других своей палитрой. Дикий. Стоящий выше каждого и нисколько не скрывающий сей факт. Оттого и вечно падающий так больно. И глубоко. В пропасть. С моста. Сука. И восхищаюсь, и презираю. Презираю за то, что никогда не смогу подняться так высоко, чтобы встать с тобой вровень. Ты же не дашь. Даже если и я с тобой по одной крови и по сходной судьбе, ты заранее приговорил меня шляться где-то на задворках, чтобы ничто не оттеняло твоего лица от всех желающих на него посмотреть. Но знаешь, Анжей, ты тоже смертен. Да и у меня есть свое ремесло. Вот мой посмертный нож тебе в спину. Наслаждайся, художник.

Уже никто из нас не узнает друг о друге настоящее. Ты – о моем ремесле. Я – способен ли ты быть искренним. Плевала я на это… Я лгу. Потому что я кустарь, и Бог не выбирал меня в свои проводники. Я лгу. Вторая роль имеет право на ложь. На фоне главного героя можно говорить чушь. Ее все равно никто не услышит. Но нужно как-то отыгрывать позиции. Поэтому считаю, что ты мне должен. Я выбираю иллюзию, Анжей. Настоящее чересчур жестоко. И я не настроена принимать его ни на йоту. И моей иллюзии виновник всего – ты. И с этим, Анжей, очень сладко жить.

Когда-нибудь я буду готова к личной правде. Когда-нибудь. Но не сейчас. Она слишком тяжела. Тяжелее, чем камни, которым я даю жизнь. Умение кустаря. Не от души. Но на совесть. Как умею. Как могу. Так, как хочу и желаю я. Ты мертв. Но есть скалы. Даже в камне, Анжей, есть жизнь. Я не принимаю правду. Но я принимаю зарок. Я сохраню тебя в камне, мальчик.

Опять вхолостую. Снова на надрыве и изломе. Что я создаю? Я создаю тебя. Заново. По памяти, которая не хочет забывать. Которой нужно помнить все от и до. А иногда даже больше. И ты уже никогда никуда не уйдешь. Горы не ходят. Горы стоят вечно. И ты будешь вечным. Моим…

Хлоя

Забираюсь в кресло с ногами и беру в руки книгу. Автор мне не известен. Помнишь, как мы болтали?.. Минуты, переведенные в слова. Я помню. Я помню все. Хотя было бы лучше это забыть. Забить досками. Закрыть на замок. И никогда и ни при каких обстоятельствах более к этому не возвращаться. Мертвые должны лежать в земле. Ты лежишь в моей памяти. Руинами. Вечностью. Пустыней. Которую не перейти. Песком. Который не пересыпать. Ты лежишь в моей памяти снегом, который не тает. Льдом. Под которым не видно воды. И я с трудом глотаю слова. Буквы плывут по слезам. Как ты мог умереть, Анжей? Как ты посмел?

Перелистываю страницы. Уже в который раз. Просто теперь время тянется без тебя. И мне нужно хоть как-то употребить его с пользой. И сколько я не говорю себе о смирении и способности жить уже практически в одиночку, я могу поверить себе и ни одному своему слову, потому что я вру. Вру и не краснею. Потому что я могу жить без тебя, Анжей. Но я не хочу.

Приведи мне Дракона, мальчик. Даже ценой своей собственной жизни. Приведи. Я знаю, что этого никогда не будет. Тихо, из-под руин памяти всплывает прошлое. Оно будет мучать меня, пока я не стану старой, никому не нужной Хлоей. Пока я не соберусь отдать богу душу, я буду жить и помнить все твои слова. И мне наплевать, на каком языке они могли быть сказаны, написаны, выдуманы или прочтены. Я за содержание, Анжей.

Ты умел говорить красиво. Четко. Не повторяясь. Ты умел выбирать. Сначала для себя. А потом для меня. Я же поручила тебе это. У тебя всегда был хороший вкус. На книги. На шапки и свитера. На людей. И вот я снова злюсь. Ты опять нарисовал меня в чужой стране. В странном городе. Узкие улицы. Непонятный язык. Грязная речь. Это все, что ты мог сделать до моста? Открываю книгу и не могу разобрать ни слова. Черт возьми, Анжей, ты издеваешься?! Что это? Греческий? Венгерский? Твой фанатично почитаемый огамический алфавит? Без разницы. Хорошая выйдет метафора, если над этим поразмыслить не спеша. Ну так у меня же здесь уйма времени… Твоими молитвами, Анжей. Только твоими молитвами… Ко всем моим недостаткам, о которых знаю только я сама, добавился еще один – я становлюсь сволочью. Раньше я грешила только резкими словами. Теперь я циник. Со всеми вытекающими. Очень хорошо, что ты меня не видишь. Ты не одобрил бы этих перемен. Хотя, а не пошел бы ты?.. Не надо было умирать.

Да почему я все время тебе исповедуюсь?! Кто ты такой? Мне хочется надавать тебе оплеух за твою бестолковость. Только ты мог поместить меня туда, где я не смею ни читать, ни говорить. Предусмотрительный. Ревнивый. Ну как такого можно не любить? И все равно ненавижу, Анжей… Не-на-ви-жу….

А может, больше и не нужно ничего читать? Про тебя не пишут книг. О тебе не сообщают в газетах. Ты не мелькаешь в радиосводках. Не мараешь собой телеэкраны. Тут и так достаточно вестей. Как будто я не вижу, что ты там творишь. Как будто ты не видишь, что твою здесь я сама. Мне приятно думать, что ты живой. В камнях тоже есть жизнь.

Я срываюсь на крик. Потому что вижу, во что превращаюсь. По твоей великодушной милости. Я всегда была и такой тоже. Только ты этого не замечал. Ты приказал себе этого не видеть. И вот до чего довели и тебя, и меня эти детские игры в прятки. Тебе всегда были нужны только образы. А ты знаешь меня настоящей? Не думаю, Анжей. И сказать бы тебе все как есть. Без слов. Без этой своей гордости. Ты не пытался меня изменить. Осудить. Сказать мне, что я не права. Указать на то, что я делаю что-то не так. Ты был рядом. Смотрел. Говорил. Дышал. Так зачем мне была нужна эта гордость, когда ты никогда ничего у меня не отнял. И мне, по правде сказать, все это время было совершенно нечего защищать. Рядом с тобой я была свободна. Было ли мне видно это тогда? Мне заметно это сейчас. Мне не приходилось отстаивать перед тобой саму себя. А ревность… Ее я любила больше всех твоих мелочей. Тебе хватало ума выправлять свою речь. Или прикрывать рукой рот. Но я всегда ощущала, как сильно я тебе нужна.

Знаешь, почему я так много думаю о тебе? Потому что ты меня любил. А не делал вид. Ты любил меня всю. Ты любил во мне все. И мертвый тоже любишь. Может, даже еще сильнее. Я хочу, чтоб сильнее. И чтобы только меня. Ты не делил меня на части. Не пытался эти части изменить. И теперь я тоже могу признаться тебе кое в чем. Хорошо, что ты этого не слышишь. Хорошо, что ты все-таки там, а не тут. Хорошо, Анжей. Это правильно и хорошо.

Болит голова. Камень не пропускает слез. Гейсы судьбы требуется исполнять. К черту твою книгу. Камень не терпит сомнений. Камень требует сил.

Анжей

Сколько лет прошло с тех пор, как я решил забыть дорогу домой? Сколько могло бы еще пройти? Я лежал на камнях и плакал. А вокруг меня была тьма. Она была мне матерью и отцом. Гладила мои волосы. Пила со мной чай и вино. Играла в кости, нарды, шахматы. Она сделала меня своим сыном, чтобы я не был сиротой. Она дарила мне снег майскими ночами, чтобы я умел любить белое. Она будила меня январским утром теплой солью морей, наполняя стаканы доверху, чтобы я знал, что такое тепло и сказки. Она собирала меня в дорогу, оставляя в левой руке компас, а в правой карту, чтобы я не боялся потерять дорогу. Чтобы я всегда знал, что вернусь.

Она смотрела на меня по ночам, сама темнее ночи, больше и страшнее ее, но я верил ей, ибо больше мне было не во что верить. Я знал, что она есмь свет, и так будет всегда.

Анжей

Eins… Лето прошло, а я остался. Я замер в последнем дне августа, глядя на граффити на кирпичной стене огромного мегаполиса, в котором все времена года одинаково противны и мерзки. Не будет так, как у Кортасара. Она не увидит. Не нарисует. Не придет. Я не найду ее. Не увижу. Не потеряю в буром прямоугольном застенке с забранным решеткой окном полуподвала, откуда нельзя увидеть пролетающих птиц, но можно рассмотреть каждую трещинку на кирзовых сапогах конвоира, что стоит в ожидании смены, не шелохнувшись ни под дождем, ни под ветром, точно восковая фигура, точно камень. Камень…

Zwei… Солнце мегаполиса. Большой проржавевший шар, нависающий над головами, раскаленный и вездесущий, как сама смерть. Большой грязный круг, что не дает взглянуть ясно и прямо на небо, замереть взглядом на оригами облаков, представить в каждом из них дракона, принцессу, единорога, замок и волшебный лес. Не время для Драконов, Хлоя…

Клякса, случайно поставленная Богом, когда он выписывал что-то прекрасное и был так увлечен, что забыл ее стереть, а теперь она въелась в небосвод намертво, так, что ни один растворитель не возьмет эту смесь несочетаемых цветов, оставшихся в стакане, в который я опущу кисть.

Drei… Под ногами асфальт. На ногах кеды. На кедах грязь. Хаотично расставленные баллончики с краской и шариком внутри, который так приятно щелкает над ухом. Точно каждый раз, перед тем как выплеснуть ярко-алый или строгий черный, ты крутишь барабан и взводишь курок, чтобы в очередной раз принять продолжение жизни вместо разорванной пулей и порохом черепной коробки. Солнце. Ты будешь держать в руке Солнце, ибо кто еще, как не ты, сможет так дерзко, не боясь обжечься и сгореть до пепла, схватить и приручить этот адов огонь, который для тебя всегда был не страшнее теннисного мяча. Я всегда любовался тем, как Солнце плескалось в твоих глазах, высветляло их и делало похожими на песок, с рассыпанной по поверхности бирюзой. Так и нарисую тебя, Хлоя, уходящей вдаль с воздушным шариком в руке, нарисую скорее, пока не окаменел, пока еще я чувствую свои пальцы, пока я еще могу различать цвет, пока я еще вижу твой образ и помню тебя, пока у меня не отняли тело, разум, память. Смотри, Хлоя, это ты.

Vier… Девочка на шаре. Одинокая девочка на шаре, которая никогда не ступала на землю, ибо всегда парила над ней, потому что нет ничего в этом мире, что заставит тебя отказаться жить в воздухе, нет такой силы, что собьет тебя с твоего белоснежного шара, искривит твой путь, нарушит течение твоей жизни. Здесь, у этой стены, у этого дома, который больше никому не нужен, я останусь навсегда. Я буду стоять здесь, как истукан, и рисовать тебя, пока не кончатся краски, пока не окаменеют пальцы, пока не потухнет мое сознание, потому что я трус, Хлоя. И я наказан.

Первый лист сентября касается земли. Первая травинка желтеет и высыхает. Первая туча роняет первую каплю дождя на лобовое стекло. Столики в кафе уносят с летних веранд в зал, закрывают велопрокаты, достают из шкафов свитера и куртки, возвращаются из отпусков и идут на работу грустные люди, а я стою перед стеной и спиной ощущаю это умирание мира вокруг себя. Все каменеет.

Fünf… Девушка с книгой на подоконнике… Сидит, опираясь спиной о раму окна. На нее смотрит кот. Она уже давно забыла и про книгу, и про кота, и про то, что сидит на самом краю мира и может легко упасть в чужой.

Рука сжимает горло и застывает на нем. Больше ни единого звука не вылетит из него. Я не смог ничего тебе сказать. Значит, я буду молчать вечно. Значит, я буду жить в тишине, скрытый своей оболочкой, под которой будет бушевать моя любовь к тебе.

Sechs… Раскрошенные мелки и испачканные рукава толстовки. Если ты рисуешь – в легких оседает пыль и свинец. Если ты рисуешь, значит, ты немного сошел с ума. Если ты рисуешь, значит, в твои пальцы въелись краски и твоя кровь уже давно изменила свой цвет. Если ты рисуешь – ты каждый из тех, кого ты придумал, ты проживаешь все их жизни, ты проходишь по линии всех их судеб, ты проигрываешь все их роли, испытываешь все их чувства. Ты многогранен ровно настолько, насколько позволяет тебе твоя фантазия. Мир покоряется смелым. На самой кромке твоей и моей души рождается что-то смелое и великое. Во мне легко можно опознать преступника, портящего городскую собственность рисунками. Мельчайшие капли краски на одежде, обуви, коже. Но никто никогда не догадается заглянуть под капюшон и посмотреть в мои глаза прямо, чтобы увидеть в них сюжеты новых картин. Капает дождь, но я стоически спокоен. Я умею и умел выбирать такие краски, которые не смоет ничто, которые можно только превратить в пыль, выбив из стены вместе с кирпичами, если у кого-то поднимется на это рука. Когда пройдет столько лет, что меня и тебя уже не будет в живых, в этом городе будут жить новые люди. Они придут и начнут ломать старые дома, чтобы на их месте построить что-то новое, иное. Они уничтожат все, кроме тех стен, где нарисована ты. Город будет меняться. Расти. Но в нем навечно останутся эти кусочки моей любви к тебе. Они будут попадаться людям внезапно, случайно, неожиданно. Они будут хранить то самое вечное, что должен помнить каждый человек, что должен ощущать и переживать каждый день всю свою жизнь. Они будут помнить. Тебя. Меня. Нас. И ради этой памяти, Хлоя, можно пережить все.

Sieben… Как просто упасть в яму сожаления о своем собственном обиженном эго. Психануть. Разбросать краски. Хлопнуть воображаемой дверью. Уйти. Но разве можно предать свой путь? Кулаками в стену. До крови. До сломанных фаланг. Закусив губу, пока алое не обожжет скулы, шею, пока воротник футболки не станет таким же красным, как вся эта чертова кровь, которую гоняет туда-сюда мышца, ненависть к которой пересиливает порой ненависть к врагу. Остаться верным своему пути до конца. Не сойти. Пусть оступиться, но не сойти. Не посыпать голову пеплом, а снова бежать, идти, ползти, являться на этом самом пути, пока он не будет пройден весь, до последней песчинки на подошве кедов. Быть, Хлоя… Уметь быть для тебя всегда. Быть разным. Быть по-разному. Находясь далеко, оставаться с тобой, чтобы ты всегда могла взять мои руку в свою.

Acht… Когда закончится лето, ни ты, ни я не останемся прежними. Какими мы войдем в новую осень? Надеюсь, что такими же детьми, которые радуются мелочам, которых можно легко удивить простотой событийного ряда, которые всегда стоят одной ногой на мосту в будущее, обнимая двумя руками Солнце.

Когда дует северный ветер, я думаю о переменах. Когда с запада приходит дождь, я думаю о том, как удивительно красива эта короткая человеческая жизнь, через которую если мы успеем, то сможем воспринять и впитать этот мир. Когда с востока приходит туман, я думаю о лжи и гибкости слов, людей, предметов, статусов. Туман покрывает и искажает все. Он меняет оболочку того, что было нам привычно, ставя нас в состояние глубокой неопределенности и беспомощности по отношению к новому. Туман слизывает то, что лежало на поверхности, заставляя смотреть на дно, погружаться, искать тело айсберга в те немногие секунды, что могут выдержать легкие под водой. Туман прячет часть граффити, и вот ты уже не девочка на шаре, а летящая в пропасть, потерявшая опору Хлоя. И вот у тебя в руках уже нет книги. Кот пропал. Окно разбито, а подоконник, как льдинка, ломается с хрустом и освобождает тебя от твоих мыслей и чувств. Знаешь, когда строили этот город, когда здесь прокладывали хайвэи и срубали под корень деревья, когда здесь делали разметку дорог и осушали пруды и лужи, когда кто-то решил, что в этом квартале из битума и бетона, на этих квадратных километрах будут здания из красного кирпича, я уже тогда знал, что нарисую тебя на этой стене. Прошло столько лет, но еще не стерли… Ничего не стерли… Я прикладываю горячий лоб к холодному круглому шару. С юга всегда приходит вера. Не спрашивай, откуда я это знаю.

Nine… Зной. Лето в зените. Я наполнен скитаниями и мрачным отчужденным молчанием. Заканчивается блокнот. Я чувствую, что все должен сделать и решить сам. Разлетаются поездки на метро. На автопилоте переворачиваются страницы книги. У тебя. У меня. Интересно, мы запомним, хоть слово из прочитанного? Хоть одна мысль осознанно осядет в твоей и моей голове? Между бровей пролегает складка. Я внимательно смотрю на людей, и им становится неуютно рядом со мной. Я хочу краски! Я хочу рисовать тебя в цвете. Мне очень нравится быть странным и думать, что я художник. Я надеюсь, что, когда ты сходишь где-то там с моих картин, ты не очень разочарована тем, какой ты на них получилась. Я вижу тебя внутри, и цвета сами ложатся на холст, на лист, на стену. Ты слишком красива, Хлоя, чтобы остаться только в словах.

Zehn… Мы часто играем не свои роли. Делаем не свои дела. Берем не свои вещи. Мы часто легко хороним свои таланты. Я всегда ношу в кармане листок со своими желаниями. Я пишу их левой рукой. Детским почерком. Буквы пляшут. Линии идут вкривь и вкось. Но они сбываются, Хлоя. Когда же среди них всех сбудешься и ты?

Теперь я знаю, как все это начинается, где проходит тот самый водораздел, когда двух homo самопроизвольно отбрасывает друг от друга волна страха. Я, наверное, никогда не пойму, откуда берется любовь, зачем она произрастает в человеке, почему и ради чего она не может быть во всех случаях взаимной. Это глупый вопрос. Его даже не припишешь к риторическим. Ну а чем мне еще тут заниматься, если не размышлениями над вечным. Фары машин светят в зрачки. Каменный истукан с баллончиком краски в левой руке. Что-то должно произойти, Хлоя. Кто-то должен сдвинуть этот мир с мертвой точки, пересилив энтропию и хаос.

Elf… Я давно здесь. Закончился май. Пролетел июнь. Июль движется к своей середине. Медленно проползает август. Люди – сволочи… Почему даже так им нужно нас разъединить? Кто-то повернул меня спиной к стене, кто-то забрал из рук краски. Но я каждым каменным позвонком чувствую тебя в кирпичной крошке. Еще не стерли… И никогда, ты слышишь, они никогда тебя не сотрут… Они оставят тебя в покое, эти глупые злые люди. Ты будешь стоять на своем белом шаре. Ты будешь сидеть на своем подоконнике с твоей книгой и котом. Они больше к тебе не прикоснутся, Хлоя. Оставь мне хотя бы клочок карты. Хотя бы один знак.

Вот так и бывает… Ты убиваешь жизнь своими руками. Кто-то вложил в пальцы цветок. Лучше отдайте мне краски!!!!! Я обрек нас двоих на скитание в поисках друг друга. Я – камень. Ты – образ. Сколько августов и ноябрей пройдет, прежде чем мои глаза снова обретут цвет…

Zwölf… Меня осветило неяркое солнце. Доброе утро, Хлоя. Я все изменю.

Хлоя

Зеленый свет светофора слепит глаза. Двойная сплошная, которую не пересечь. Понимаю, что ощущал все это время ты. Мне не было так больно, когда ты умер. Мне стало очень больно лишь теперь. Когда ничего уже не вернуть. Не исправить. Не отмотать назад. Физическая смерть терпимей. Ибо сейчас гаснет Солнце. Ползет в черную дыру Луна. Земля сошла с орбиты и сползает в бездну. Потому что тебя больше нет. Ты оборвал нашу связь. Ушел из эфира. Пропал из всех гороскопов. Стерся из всех линий жизни. Ты покинул все известные мне адреса и квартиры. Скрылся. Унес все с собой.

Я сама виновата? Я не спрашиваю об этом тебя. Я задаю этот вопрос себе. Ты достаточно наговорился. Отдыхай. Вопросов больше не будет. Я слушала твои слова. Я смотрела на твои картины. Я раскопала в тебе все, до чего смогла дотянуться рука. Неплохая работа, правда? Хлоя – криминалист. Хлоя – следопыт. Хлоя – полная дура. Хлоя много играет. Хлоя много врет. У Хлои шкаф ломится от скелетов. Некуда повесить платье.

Желтый свет светофора не дает сойти с места. Берегись, Хлоя. Готовься. Сейчас тебя смоет волной. Сейчас сойдет лавина, и от тебя останутся одни каблуки. Сейчас ты хлебнешь соленой воды и, надеюсь, всплывешь брюхом кверху. Потому что ты переиграла!

Страх сказать тебе все как есть. Потому что уже ничего нет. Страх быть слабой и беззащитной. Страх верить. Страх доверять. Страх любить. Я полагала, что вокруг меня вертится мир. Что я могу им управлять. Что я могу все рассчитать и передвинуть. Что я могу менять людей на досках, как фигуры. Что я могу любить и не любить по воле. Не по сердцу. Приближать и отдалять. Забывать и возвращать обратно. Я думала, что ты вечно будешь моим. Потому что я Хлоя. Чей ты теперь, Анжей? Видишь, какая я гордая? Хотела носить тебя в кармашке, чтобы рассматривать, как бабочку под булавкой, в минуты скуки и отсутствия забав. Я разбилась об тебя, Анжей. Вернись…Ну пожалуйста, оживи…

Когда тебя обижают единожды, ты становишься осторожней. Когда тебе делают больно всегда, ты уже не разбираешь, куда и в кого нужно стрелять. Начинаешь изучать. Человека напротив. Человека сбоку. Человека сзади. Собираешь личные дела. Анализируешь шаги. Взвешиваешь поступки. Оцениваешь слова. Снимаешь мимику. Фотогравируешь жесты. Интерпретируешь позы.

Раскладываешь до самого основания. Чтобы понять, можно ли раскрыть карты. Только почему-то все уходят. Ну а ты, Анжей, даже решил умереть.

Красный свет светофора. Стоп! Дети играют в солдатиков в старой песочнице. Кто-то зовет кого-то домой. В вазе стоят полевые цветы. Кот спит в ногах. На кухне стоит чайник. В голове плывет туман. Четыре тетради с домашней работой и сочинение, как я провела свое лето, зарывшись в песок твоего бытия. В песок, на котором ты варишь свой кофе. В песок, который затягивает все сильнее. Мелкий песок. Барханы. Сколько можно тебя вспоминать? Пустота. Ты был солнечным, радостным и живым. Ты был. Теперь тебя нет. Точка.

Когда-нибудь, Анжей, все это пройдет. Потому что в этом проклятом мире разрушается все. И все. Нет ничего вечного. Крепкого. Такого, что можно было бы удержать навсегда. Ни вещи. Ни человека. Ни крупицу. Ни песчинку. Ни молекулу. Даже мысли здесь уже не имеют веса. Тоже проходят, плывут, испаряются из памяти. Как будто их там никогда и не было. На их место приходят другие. И они, конечно же, снова и снова опять про тебя. Когда-нибудь я выжгу их огнем. С глаз долой. И от греха подальше. Даже звезды падают с неба. Так отчего бы и мне не упасть.

Самое темное время перед рассветом. Тьма тоже когда-то, но уйдет. Иногда нужно быть царем Соломоном. Признавать свои ошибки. И платить за свои грехи. Терпеть боль. Болеть ожиданием. Ожидая, взрослеть. Взрослея, отпускать. Отпуская, идти. Идя – жить. Жить… Но почему мне стало так трудно жить без тебя?