Текст книги "Я сделаю это для нас"

И я боюсь, что узнаю что-то, что откроет правду о моей семье, в которой, оказывается, есть не один «скелет». И если все тайны семейства Даниловых наподобие «скелета» дяди Вовы? Вдруг развязка с убийством у Черного озера выглядит очень логично и, наверное, кого-то оправдывает?

А если она может хоть как-то быть оправдана, то я прав. Я обречен.

Глава 3

Я завалился в постель в четыре часа дня и отрубился без задних ног. Проспал до пяти утра; никто меня не разбудил. Даже моя адвокатесса, которая должна держать со мной связь, и та не звонила. Я был никому не нужен. Телефон послушно молчал, не издавая звуков. Сообщений от дяди Вовы тоже не было.

Я принял душ.

Папарацци отвалились еще позавчера вечером, никого за окнами и у подъезда не было. В Интернете по поводу меня никаких новостей не появилось – СМИ переключились на события, предшествующие празднованию Дня Победы, это более важно, это насущно. Что-то писали об Украине, о проблемах Ангелы Меркель…

Все рутинно захватывает интерес граждан, отнимая время от самого главного: от их жизни. Люди послушно возмущаются вслед за дикторами телеканалов о событиях мировой политики, а подумать о будущем своих детей им некогда. Они обсуждают, почему же не приедет тот или иной важный человек из другой важной страны на Парад Победы, а сами недосчитываются в кошельке тысяч рублей, которые незаметно для них сожрала инфляция. Людям запудривают мозги, чтобы они не возмущались сиюминутным, самым важным – тем, что творится в их собственных жизнях.

Меня ничего не может отвлечь от моих проблем.

Суд с «Бурлеском». Мамина история. Идиот-агент.

Еще вчера проблема у меня была одна: «Бурлеск», а теперь совершенно неожиданно к этому всему еще и история мамы со страшным человеком. Как-то невнятно получилось, вроде история семьи всегда важнее, но я почему-то так не считаю. Что может дать история? Это ведь прошлое, то, что давно прошло. Что в нем может быть такого?

Несколько лет назад я встречался с девушкой, у которой был точно такой же принцип, как и у меня, – никаких привязанностей. Мы познакомились в Интернете, долго общались просто по телефону, не рискуя отбирать друг у друга время на личную встречу, а потом как-то так совпало, что мы оба оказались возле Цветного бульвара и пересеклись в кафешке. Она мне понравилась, и я ей тоже – это было заметно сразу. Мы выпили по десять стаканов кофе, потом перешли на зеленый чай, а рты все никак не закрывались: у нас было столько общих тем, столько вопросов и ответов, просто нереально. Когда кафе закрылось, мы поняли, что за время, которое мы провели в нем, можно долететь на другой край земли! Почти шесть часов вместе – и сна ни в одном глазу. Метро давно закрылось, но я был на машине и предложил покататься по городу. Я свозил ее на смотровую площадку Москва-Сити, мы сделали несколько кругов по Садовому, погуляли на Старом Арбате. К моменту, когда я понял, что хочу в душ, уже рассвело. И все это время нам было так интересно и ненапряжно вместе, что не хотелось расставаться совершенно. Когда я привез ее к дому в Люблино и она вышла из машины, поцеловав меня в щечку на прощание, я понял, что влюбился. Захлопнулась дверь, и я уже скучаю. Отъехал на километр и написал смс, а она ответила. Мы переписывались, пока я ехал, и долго еще не могли поставить точку в переписке, лежа каждый в своей кровати. Это было прекрасно. Я называл ее Чудом. Она вправду была Чудом. К чему я привел эту историю? К тому, что прошлое, каким бы прекрасным оно ни было, осталось там. И только что-то страшное, незавершенное может прорастать в настоящее и пускать здесь свои корни, не позволяя разогнаться.

История с Чудом кончилась плохо. Через неделю ежедневных прогулок и общения мы поехали ко мне и переспали. Не без косяков, я был очень возбужден с первого свидания и был готов на все подвиги прямо в тот же день. Ожидание сказалось. Я дал себе слово исправиться к следующему разу, но не судьба.

Все оказалось банально просто, до обидного быстро и больно. Ох как больно! Зачем вообще нужны эти часы и минуты вместе, если в конце концов чувствуешь хотя бы минуту то, что я пережил «после»?

Я посылал ей цветы, она писала беспрестанно. Мы говорили по телефону, обсуждали очень интимные вопросы. Раньше я их избегал, боясь показаться слишком откровенным. Ну вы помните, как это было в школе? Кто-то говорит серьезно, подбирает емкие слова, не стыдится выражаться прямо, а кто-то развлекается и пересказывает (или и того хуже – показывает) ваш диалог всем, хихикая и подтрунивая над наивностью собеседника… И если отжать оттуда всю ложь и неискренность, то останется лишь то, что сказал ты сам. Как идиот, открылся и стоишь с разинутой душой, а люди обсуждают и говорят о твоих недостатках и достоинствах так, словно ты их об этом попросил. Отвратительное чувство.

Сначала я не писал ничего интимного в переписке с Чудом, а потом, после той ночи, я доверился, и понеслось… А пару дней спустя сообщения от нее приходили все реже. На работу она просыпалась первой и всегда желала мне доброго утра, но вечером я не мог ее никуда пригласить – даже погулять. Я приезжал к ее работе и сидел в машине как идиот, писал и ждал ответа. Вдруг она согласится сегодня поужинать? Или просто захочет меня увидеть? Но нет, отписки были милыми, и я верил им, но в сердце затаилась тревога, которая разрасталась день ото дня, мешая мне дышать.

Я ничего не понимал – время шло, мы увиделись один раз и то с условием «ненадолго», там было что-то еще, но меня убило сообщение: «Я не рассчитывала никуда сегодня ехать, правда. Не хочу врать, это было бы неискренне с моей стороны, давай просто поболтаем за чашкой чая». Если бы я прислушивался к себе, я бы давно уже знал – у нее изменилось поведение, и этим все сказано. Человек, каким бы великим актером ни был, не может играть сутками напролет, глаза выдадут. Меня как будто облили ледяной водой. Я сидел перед телефоном, пялясь в экран, и говорил себе: «Так тебе и надо, раскатал губу, ты просто перепутал, здесь ничего нет и не будет, успокойся и иди пообщайся с ней как с другом».

И я пошел, идиотский идиот, общаться с ней как с другом. И что вышло в итоге? Я сидел с глазами олененка, все никак не мог прийти в себя, обиженный и униженный донельзя. Зачем-то отвечал на звонки своего агента, просил прощения за работу во время встречи. Все могло подождать, но мне просто требовалось передохнуть. Я накачался джином и был готов начать откровенный разговор, но взял себя в руки, понимая, что пьяные разговоры мало чем помогут. Мы сидели и общались, алкоголь немного смазал краски, но сердце у меня болело нестерпимо. Я понимал, сегодняшняя встреча – последняя, все закончится там же, где и началось, на Цветном бульваре. И даже мои стандартные принципы не помогали.

С моим Чудом мне хотелось всего и сразу – семьи, детей, воскресной газеты и легкого халатика на ее голом теле; выхваченной у меня из рук чашки остывшего кофе и залпом допитого, моих трусов в ванной вперемешку с ее трусиками и миллиона ее тюбиков и баночек, за которыми я шарю в поисках пены для бритья… Все эти картины накатывали волнами, сжимали мое сердце и выкручивали его наизнанку. В тот вечер я измучился, а что творилось днями «до», просто не описать словами. Какое-то помутнение разума, борьба ее слов и моих чувств. Мозг говорил, что все ложь, все игра, просто так, а сердце верило каждому слову…

Я отвез мое Чудо домой и поцеловал в щечку, больше прощаясь, чем говоря «до свидания», и уехал домой. Всю дорогу мне пела Милен Фармер, Чудо писала, как ей было хорошо, хотя она не понимает, что со мной не так. А я прокручивал в голове обрывки ее фраз, каждая из которых оставляла глубокую рану. И все они кровоточили, пока я отвечал на ее сообщения, коря себя за несдержанность и отсутствие силы воли. В тот момент меня могло остановить только одно – если бы кто-нибудь отрезал мне пальцы.

«У меня сейчас такой период: я встречаюсь, ни к кому не привязываюсь».

«Главное, не приручиться; так можно разучиться дышать самостоятельно».

«Одной любви мне было достаточно, больше не хочу, не выдержу».

Я придумал к каждой фразе причину, по которой она была сказана.

В самый первый день, когда мы встретились, я первым сказал ей, что не хочу приручаться, не хочу влюбляться, потому что не могу. Я не объяснял причин, просто нет, и все. И теперь корил себя за это – может быть, она делала все так, как я просил? Может быть, она тушит в себе то, что мне удалось разжечь? Я сказал ей, что впускаю в свою постель, но не в свою жизнь. Я ни с кем не хочу жить, но, наверное, ненапряжные отношения меня бы сейчас устроили. Откуда же я знал, что выкину такой финт и захочу всего того, что раньше мне было просто не нужно? Я продолжал писать, ее ответы становились все более короткими, она больше не называла меня Солнцем, я не звал ее Чудом… Потом я перестал писать, только отвечал. Если хотелось ей – мы общались, если хотелось мне (а мне хотелось всегда!) – я часами ждал ответа на простое «как ты?» и мог дождаться глубокой ночью или на следующий день.

Одна мысль о том, что ее кто-то обнимает сейчас и поэтому она не отвечает, скручивала у меня внутри все в тугой узел. Я боялся увидеть ее в городе, потому что, если она будет не одна, я просто умру на месте. Я стал такой сентиментальный, что взахлеб рыдал над музыкой Милен Фармер, готов был кинуться обнимать домашних животных и играть с детьми. Отвратительное зрелище, да, я любил ее. Мое Чудо. Я перестал есть, испугался, что заболел чем-то страшным. Потом испугался, что заболел давно и заразил ее, и теперь она не знает, что со всем этим делать. Потом думал, что накосячил так сильно в сексе, что ей противно меня видеть…

Это я обсуждал с дядей Вовой. И это был донельзя интимный разговор, невыносимо тяжелый, ведь я никогда не говорил о похождениях своего члена с кем-нибудь. Дядя Вова был учтив, вежлив и тактичен.

– Я целовал ее очень долго, ласкал тело и целовал, наверное, плохо пахло изо рта и ей было неприятно…

– А у нее изо рта как пахло?

– Я не помню. Но губы были вкусные.

– Это же помнит и она, ничего, кроме наслаждения.

– С меня лился пот, много пота, нереальный потоп просто. Я уделал всю постель, ее всю, у меня заливало глаза, и было нечем дышать. Я подтирался всем, что попадало под руку, это было ужасно!

– А она как относилась к твоему поту?

– Кажется, слизывала.

– По-моему, она прекрасно дала понять, что это не проблема.

– Я крутил ее как игрушку в руках, загибал, мял, жал, не оставлял губы в покое… А потом, спустя час где-то, у меня упал.

– А она что сказала?

– Слизнула с меня пот и начала делать такой минет, которого у меня в жизни не было. Она обошла языком все мое тело, мне было щекотно, но я держался, а когда она сконцентрировалась ТАМ, меня начало трясти, как под током. А потом она спустилась ниже… Совсем низко и трогала меня там, где никто не трогал.

– Ты имеешь в виду зад?

– Да. Я принял душ, но не уверен, что был готов к этому.

– Это физиология, тут ничего не сделаешь. Но я не думаю, что ей что-то мешало, если бы так, она отстранилась бы сразу. А ты что в этот момент испытал?

– Меня затрясло с тройной силой.

– Что же, секс у вас был что надо, переживать не о чем. Разве что в следующий раз учти, что она не против, если ты обратишь внимание на ее третью базу.

– Третью базу?

– Попка. Помни, слегка похлестай, поцелуй… Девушкам нравится, тем более девушка тебе намекнула. Она сделала все, что делает человек, которому приятно находиться с тобой в одной постели.

– С чего ты взял?

– С того, что никто не лижет зад парню, у которого пот льется из ушей и член обвис. Это делают только тогда, когда хотят по максимуму. А по максимуму хотят от тех, кто нравится. От тех, в кого, быть может, влюблены.

После разговора с дядей Вовой мне стало совсем херово. Я стал нюхать свои трусы, в ужасе ожидая неприятных запахов, но их не было – я в принципе чистоплотный парень, даже биде пользуюсь. В душ перед каждым выходом из дома. Зона задницы под особым контролем всегда, но если бы я знал, что мы дойдем дотуда, я бы сделал что-то еще. Побрился бы, почитал бы, как подготовиться правильно, и все такое. Я бы мастурбировал весь день, чтобы не кончать очень долго. Но первый раз нас настиг очень быстро, практически минут через пятнадцать-двадцать. Второй раз дольше, часа полтора-два, но не без падений. А до третьего не дошло… Она так сладко уснула, что мне совсем не хотелось ее будить, хотя эрекция не пропадала весь остаток ночи.

Одна мысль, что в сексе ей было что-то неприятно, убивала меня. Я не хотел о себе таких воспоминаний.

Но все оказалось куда проще и предсказуемей. Жаль, что я себя не слушал. Когда мои голова и сердце стали совсем как будто не мои, я решил сделать эксперимент. Это подло, низко и неправильно, но я не видел другого выбора. Я высыхал. Голова твердила, что я все понимаю и ничего нет и не будет, это все ложь, «Не ведись, Ваня!». А сердце шептало: «Верь и надейся». Я снова зашел на тот сайт, создал новую анкету с другим фото и написал ей. Снова познакомился. И она написала мне ответ почти сразу же. У нее никого нет, она свободна и хочет чего-то необременительного, но надежного.

Мое сердце еще несколько раз трепыхнулось в надежде на то, что она стала приманкой пули, чтобы так сказать, но мозг отключил питание в этот безвольный орган, и все умерло. Это было очень больно, страшно больно. Я был всего лишь очередным парнем в ее постели, ничего особенного. И вместе со мной были и другие, теперь я не сомневаюсь в этом. Я представил, как она отдается другому, как кто-то целует ее грудь, прикосновения к которой были для меня вершиной блаженства и отдавали легкой дробью в сердце, как она делает кому-то минет, вбирая в себя член с легким стоном партнера…

Я хотел напиться и напился; я хотел забыть, но у меня не получалось. Я встретил ее возле дома, подарил букет желтых роз и сказал, что мы расстаемся, потому что я решил вернуться к бывшей. Она кивнула и пожелала мне добра. Я ушел, оставив свою любовь у ее ног, обутых в прелестные босоножки, которые несколько недель назад снимал с таким восторгом и желанием. Моя любовь осталась там, на влажном асфальте, догорать на солнце.

Сейчас, когда прошло несколько лет, я все еще захожу в WhatsApp и просматриваю нашу переписку. Каждый раз с болью, но с меньшей, чем в те первые дни, когда я решил, что все, хватит себя мучить. И каждый раз все с меньшей и меньшей. Еще некоторое время я питал себя надеждой, что у нее обстоятельства и правда она сильно устала, правда у нее болит голова нестерпимо, или правда хочется побыть дома, или правда надо убраться и постирать вещи, или на самом деле навестить родителей…

Тот месяц я жил как в страшном сне, но и сейчас не могу сказать, что я до конца свободен. Поэтому всем и всегда говорю, что серьезных отношений у меня не было. Я был влюблен в Чудо, и что-то осталось до сих пор, но это игра в одни ворота. Отношениями это назвать нельзя. И если я исчерпал весь ресурс любви с Чудом, то терять мне точно нечего.

* * *

Нахлынувшие воспоминания не добавили в мою жизнь ничего позитивного, и остаток дня я прослонялся грустный. Я вышел из дома поздно вечером, заехал в любимое кафе перекусить. Уже можно было сидеть на улице, закутавшись в плед, и я сел. И что-то так меня разморило, что я уснул, прикорнув на руке. Мне снилось, что мы разговариваем с Чудом, и когда я проснулся от легкого прикосновения, глаза были влажные.

– Доброе утро, Иван, – сказал мой агент и с силой подергал меня за щеку, чтобы я проснулся окончательно.

– Ни фига себе! – воскликнул я. – Меня вырубило!

– Тебе повезло, что кафе круглосуточное, а то сдали бы тебя в полицию как неопознанного бомжа!

– Ты сейчас смешно пошутил. Чего хотел и как ты меня нашел?

– В геолокации все есть, а я отслеживаю твой телефон, если ты забыл. Сам же просил на всякий пожарный. Зафалловить тебя проблем не составило, а геолокацию ты так и не отключил. А нужно мне от тебя многое. Как минимум – поговорить.

Рукав рубашки был мокрый. Наверное, это выглядело очень забавно – спит парень, укутавшись в плед, и плачет. Ми-ми-ми-ми.

– Я в суд подал, – сказал я.

– Благодаря твоей адвокатессе это знают все. Не новость.

– Ты идиот!

– Да, Ваня, я идиот. Потому что хотел, чтобы ты стал успешным.

– Ты денег хотел, вот чего ты хотел! И тебе было плевать на мои принципы и проблемы!

– Да, – не моргнув глазом ответил Алекс. – Это бизнес. И мы будем зарабатывать деньги на этом, а не плакать ночами в кафе от своих безысходных проблем.

Его бескомпромиссность меня обескуражила. Я открыл было рот, но тут же захлопнул его – боже, из моего рта воняло, как будто все солдаты мира в нем вымыли ноги.

– Мне надо в душ, – сказал я.

– Слушай, Вань, прояви уважение, я перся сюда через всю Москву! Поговорим, и поедешь.

Это что-то новенькое. Алекс никогда себя так не вел. В нашем дуэте всегда было так, что мои приоритеты высшие, а все остальное – если останется время. Что поменялось за ночь? Я стянул с себя плед и тут же закинул его обратно – утро весьма прохладное, даже морозное.

– Ладно, я хоть отолью схожу.

Когда я вернулся, на столе в пепельнице дымилась сигарета, в чашках – кофе, официант поставил две белоснежные тарелки с тостами, покрытыми медом. У меня заурчало в желудке, я схватил кофе и сделал несколько глотков. Божественно! Тело ныло от неудобного сна, но в голове было ясно, как будто я проспал не на улице полусидя, а растянувшись на удобной кровати дома. Обычно после ночей в отеле у меня была мутная голова, словно над подушкой кто-то всю ночь нашептывал проклятия.

– Итак, когда ты вновь стал человеком, скажи мне, Ваня, как мы будем дальше жить?

– Алекс, «нас» больше нет. Я тебе больше не доверяю.

– Это потому, что я лысый?

Алекс и правда был лысый, но не доверял ему я не поэтому.

– Ты в ударе сегодня, снова смешно пошутил. Нет, мне пофиг, что ты лысый. Не доверяю я тебе, потому что ты не слушаешь мои распоряжения. Чего доброго, продашь меня в рабство по мотивам высокого уровня доходов!

– Всему есть предел, ты что!

– Видимо, мои пределы для тебя не пределы, раз ты так легко их преодолел. В общем, разговаривать тут не о чем. Я все решил.

– Предположим, ты выиграешь иск. Что дальше?

– Будем решать проблемы по мере их поступления.

– Ты в курсе, что после этого процесса ты будешь никому не нужен? Как и я?

– Ты эту кашу заварил. Я свою долю выхлебаю, не волнуйся.

– А если просрешь, то потеряешь вообще все! И опять-таки будешь никому не нужен.

– Алекс, отвали!

– У меня есть предложение, – сказал он. – Я обсудил его с «Бурлеском», и они поддерживают.

– Алекс, отвали! – повторил я.

– Хорошо, давай попозже вернемся к этой теме. Как ты насчет того, чтобы немного поработать?

– Ты издеваешься?!

– Я серьезно! Одна очень сексапильная русская певица хочет видеть тебя в своем клипе. Если ты согласишься, съемки уже идут, нам надо быть там к двум часам дня.

В клипах я не снимался никогда, и Алекс знал, как давно я этого хочу. Меня скрутили два противоречия. С одной стороны, чертов Алекс, который втянул меня в отвратительную историю, с другой стороны – клип. Это же почти фильм!

– Что за певица? Что за клип? – с деланым равнодушием поинтересовался я.

– А теперь держи себя в руках, детка. Это кавер на песню Californie твоей любимой Милен Фармер.

– Ты чудовище!

* * *

На съемочную площадку мы прибыли к половине второго. Я настоял на том, что мне нужно заехать домой, принять душ, переодеться и почистить зубы, Алекс не возражал. Мы ехали на разных машинах, и я с удивлением понял, что не хочу свинтить. Я обожал эту песню, обожал Милен и очень хотел сняться в клипе. Тем более эта съемка мне не против шерсти – я никому и ничем не буду обязан, снялся, и все.

На площадке было густо, бегало много народу и невыносимо пахло потом и сладкой ванилью. Возле раздевалок стоял заваленный булочками стол, возле которого паслась необъятная певица – та самая, которая решила перепеть самую сексуальную песню эпохи. Она была в халате. На каблуках. Я помнил ее с детства – каких-то десять лет назад ее песни гремели на всех подростковых дискотеках, она пела из каждого радиоприемника, и в каждой семье была аудиокассета с ее единственным альбомом. И теперь она восстает из пепла, выпустила два неплохих трека, но все уже не то. Я с ностальгией слушал все, что она записывала, но в сердце нет слов из ее новых песен, только старые. Все знают ее имя, это та самая Лилу.

– Бриллиантик мой приехал! – воскликнула Лилу, завидев нас с Алексом, и кинулась к Алексу на шею. Они смачно расцеловались в щеки, обнялись, долго перебирали руками по телам друг друга, и только когда я схватил булочку, выпадающую из рук дивы, парочка распалась.

– Лилу, знакомься, это Ваня. Твой герой.

– О да, это то, что мне надо, дорогой! Ты всегда знаешь, что мне надо! А вы, Ванечка, в жизни еще красивее, чем на фото! Маша!

Свою ассистентку Лилу позвала так громко, что я готов был сделать лужу, как непослушный щенок. Подбежала Маша, тонкие ручки-ножки, трясущийся от напряжения подбородок и глаза, готовые вырваться наружу тотчас. Совсем молоденькая, чуть за двадцать, вся обвешана рациями и телефонами, с огромным планшетом в руках, к которому прикреплены замызганные листы.

– Дорогая, проводи Ванечку к гримерам, пусть его оденут, и расскажи ему о нашем клипе.

– Да, Лилу, конечно. Пойдемте за мной, пожалуйста.

Маша вприпрыжку двинулась мимо каких-то натянутых тряпок, огромных залежей чемоданов и коробов из-под оборудования. Я спешил за ней, обмахиваясь на ходу. В помещении было жарко. Маша нырнула куда-то, отодвинув темную ткань, я шагнул следом. Мы попали в гримерку, где сидела женщина, такая же, как и Лилу, необъятная, и курила тонкую сигаретку.

– Это мистер Х? – спросила она грозно.

– Да.

– Наконец-то, раздевайтесь до трусов, будем мерить костюмчик.

Мне не привыкать раздеваться в присутствии дам в неромантической обстановке, я снял куртку, свитер, стянул джинсы и ботинки с носками. Остался в трусах. Мне выдали кожаные брюки на размер больше, чем мне нужно, и жилетку, тоже кожаную. Жилетка была туговата. А еще была маска… Как у Ганнибала Лектора.

– Это зачем? – спросил я.

– Рассказываю сюжет, – тут же включилась Маша. – Вы – очень популярный стриптизер и работаете в своем личном шоу. К вам приезжают специально, чтобы посмотреть на вас. Это стоит очень дорого, немыслимых денег. Вы никогда не оголяетесь полностью, только до трусов, и никогда не снимаете маску. Ваше лицо никто не знает. Выступаете вы обычно перед группой зрителей, опять же потому, что один человек не может заплатить столько денег. Но Лилу – она такая, она загорелась и хочет. С вами согласовали, что она будет одна и вы позволите ей снять маску после того, как исполните танец.

– Но я не умею танцевать.

– Это не обязательно, – ответила Маша. – Будет пара движений, вы научитесь быстро. Весь акцент на одном акробатическом номере и моменте снятия маски. По ходу разберемся. Я не видела, чтобы вы примерили трусы.

– Для этого мне нужно остаться одному, – процедил я.

И вот куда меня занесло?!

* * *

Акробатический номер представлял собой акробатику из цирка. Стриптизерский шест, я в трусах и маске опираюсь спиной на него и держу руки над головой. Под начало финального припева я должен поднять ноги и закинуть их за голову, медленно проехать ногами по шесту, пока не выпрямятся руки. А потом раздвинуть ноги до шпагата и вернуться в исходную позицию.

Я попробовал.

Со скрипом поднял тело, но закинуть ноги за голову у меня не получилось, мне помогли, и я чуть не рухнул вниз головой, когда вытягивал руки. Меня придержали. А режиссер сказал, что все получилось отлично. Крупный план один сняли, пока я закидывал ноги, а потом – когда меня отпустили в финальном положении. Движение ног по шесту снимали уже, когда я сидел на полу и двигал ими вверх.

А вот дальше была песня. К шесту приделали небольшое, но высокое креслице, в которое я сел, раздвинул ноги и поднял их над головой. Лилу встала на уровне моего зада, и под музыку я, почти что касаясь трусами ее лица, опускал ноги, как будто я все еще вишу на шесте. Картинка, может быть, получится эротичная, если выключить мои звуки – я разве что не пукнул, но и кряхтел, и хрюкал, и ржал как конь, чего только не было. Почти сорок дублей Лилу с надменным видом наслаждалась моей промежностью, обтянутой кожаными трусами ярко-красного цвета, пока режиссер над нами не сжалился.

Финальную сцену, где Лилу снимает с меня маску, выполнили за три дубля. Когда Лилу поняла, что на втором мы не закончим, она заорала:

– Если тебе не нравится, как это выглядит, то лучше скажи, как сделать так, чтоб тебе вставило, или не выпендривайся больше ни разу! Мне его целовать или не надо?!

Я в ужасе вцепился в маску. Поцелуй от кумира – что может быть желаннее?! Нет, только не это! И в последнем дубле я был так напуган, что когда маска была снята, легкое прикосновение холодных пальцев Лилу принесли божественное облегчение.

– Вот! Это то, что надо! – заорал режиссер и объявил съемки законченными.

Я переоделся, получил свои тридцать пять тысяч рублей и вызвал такси. Алекс, как всегда в таких случаях, остался налаживать связи. Я сказал ему, что помимо этих денег мне нужны будут еще, если клип пойдет, и он обещал урегулировать. Он хотел было напроситься на встречу, но я отшил его. Сейчас мне хотелось в душ, а мои приоритеты и желания должны быть и будут на первом месте. Все остальное – потом.

* * *

Я переступил через себя и позвонил Алисе. Секс с Алисой был не таким, каким был с Чудом, но тоже неплохо. Учитывая, что Чудо я вычеркнул из своей жизни, в поисках секса я позвонил Алисе, она сразу ответила и даже согласилась встретиться. У меня дома.

В половине двенадцатого она позвонила в дверь. Я, все еще с чувством выполненного на съемочной площадке долга, открыл ей дверь с загадочной улыбкой, в кожаных джинсах, почти таких же, какие были на мне несколько часов назад. Алиса была великолепна – стройная фигурка в обтягивающих спортивных лосинах и топике с выпирающей грудью. Все как я люблю. Я завлек ее в квартиру и сразу поцеловал, она взялась за ремень и проговорила с улыбкой:

– Недолго ты сопротивлялся, готов?

Я показал ей презервативы, и она оторвала один…

Я разрешил ей закурить в кровати. Утомленные, мы лежали голыми, даже простынкой накрываться не хотелось. Я был выпит до дна, но силы уже понемногу восстанавливались.

– Хотел тебе рассказать про тот листочек, – начал я.

– Про какой листочек? – игриво спросила Алиса.

– Который ты у меня в машине увидела.

– А… Да зачем, не забивай голову.

– Ты подумала, что я с ней сплю?

– Да я не успела ни о чем подумать, просто решила не рисковать, и все.

– Ну тебя же это задело?

Она улыбнулась и погасила сигарету. Потом повернулась ко мне, взяла за обе щеки и словно ребенку сказала с присюсюкиванием:

– Ну почему мальчишки такие глупые, а? Ты же сам говорил, что тебе не нужно ничего серьезного, нужен просто секс без чего-то большего. И он у тебя есть. Но очень скоро пропадет, если ты будешь продолжать в том же духе.

– То есть тебе по фигу, есть у меня кто-то еще или нет?

– Нет, мне не по фигу. Рассказывать детали не прошу, но если у тебя кто-то есть, то приличные люди используют презерватив.

– Ты врешь, не может быть так…

– Отвезешь меня домой или я закажу такси?

– Останься!

– Милый, но я не могу. Мне надо домой.

И я отвез ее домой. А когда ехал обратно, подумал: что со мной не так? Почему я никому не нужен? Почему в этой жизни нет никого, кроме дяди Вовы, кто бы хотел быть рядом со мной? Да, во многом я виноват сам: поставил рамки. Но, бог мой, что такое рамки, когда в дело вступает сердце! Неужели я такой никчемный, неинтересный и пресный, что не могу разбудить никого?

С этими мыслями я добрался до дома и не сомкнул глаз до самого утра. Когда птицы начали петь, а в окна пролился рассвет, Морфей сжалился надо мной и забрал к себе.

* * *

Понедельник. Я никогда не работал «белым воротничком» и посему не испытывал страхов перед понедельником. Нередко в начале недели я спал до полудня после загулов в ночных клубах, работа начиналась в основном во второй половине недели и ближе к ночи.

Но этот понедельник, 6 апреля, или «день первый», я запомню надолго.

В мою квартиру ворвались оперативники. Громкий стук в дверь, грохот бойцовских бутс, «вы арестованы!» и жуткая головная боль – таким было утро понедельника. Светлана приехала к следователю спустя четыре часа после моего задержания, я был вымотан и опустошен. А еще напуган до самого предела! У меня тряслись руки, дрожали губы, и сердце молотило со скоростью швейной машинки. Я бы наделал лужу, если бы это хоть как-то могло помочь.

На офис следователя давили журналисты – история уже просочилась в их тесный круг, и им требовались подробности, и побольше, пожирнее. Спасибо следователю, Сергею Игоревичу, мужиком он оказался вполне адекватным и послал всех к черту.

С приходом адвоката ситуация прояснилась, не в смысле, что стало что-то лучше и грозовые тучи разошлись, нет, все плохо, но я хотя бы понял, в чем меня обвиняют. Собственно, Светлана ничего нового мне не сказала, все то же самое говорил и Сергей Игоревич, только другими словами.

– «Бурлеск» считает, что вы со своим агентом вступили в сговор с целью причинить ущерб изданию. По их версии, и вы, и ваш агент не собирались работать на условиях заключенного договора, знали это заранее и умышленно ввели в заблуждение боссов издательского дома.

– Но я вернул все деньги почти сразу же!

– А дело не в деньгах, которые вам заплатили, а в прямом ущербе, который вы своими действиями нанесли издательскому дому.

– Какой ущерб?!

– Убытки, неустойки. К тому же сама история не очень хороша для них, накладывает серьезный отпечаток на их деловую репутацию, и это тоже ущерб, его можно оценить.

– Послушайте, Светлана, вы должны разрулить это все. Я здесь ни при чем!

– Все выглядит так, как вы говорите, исключая одно – вчера вы приняли участие в сделке, посредником которой являлся ваш агент. Певица Лилу, ее клип. Это не укладывается в вашу историю, увы.

– Что?! О чем вы вообще говорите?

– Если вы утратили доверие к агенту и он действовал за вашей спиной, то почему вы согласились на работу с Лилу, сделку с которой предложил ваш агент?

– Потому что это клип! Я всегда мечтал сняться в клипе! Сейчас я свободен, я мог это сделать, и мне нужны деньги, чтобы заплатить вам, к примеру!

– В этом и сложность, понимаете, Иван? Это нелогично и лишь подтверждает версию «Бурлеска».