Текст книги "Огромный черный корабль"

23. Исторический срез по живому
Двенадцать циклов в прошлое
Имперские парашютисты

Малиновое солнце стремительно падало к горизонту. Они сегодня были довольны, довольны как никогда, наконец-то Чистюля оставил их в покое. Хотя, честно говоря, с чего бы это быть довольными? Разве лишь с того, что живы и никому до них нет никакого дела, и весь этот сумасшедший, тоталитарный кавардак, где-то далеко и, временами кажется, что его нет вообще. Они даже успели облениться за эти дни, по крайней мере раньше, они бы вряд ли позволили себе вот-так спокойно лежать на драных соломенных подстилках и ничегошеньки не делать. Вот, только Бобр портил умильную картину бестолкового наблюдения заката своим постоянным хождением из угла в угол, цель которого, особенно вкупе с бесконечными причитаниями, была безусловно одна: испортить идиллию сегодняшнего вечера.

– Это же надо, – заявил он уже по пятнадцатому или двадцать пятому разу, – крапс-виски – неслыханное дело. Эти вшивые капы даже не докумекали до такой простой штуки. А вокруг сплошной сушняк крапорбена.

Бобр обвел всех тоскливо-скучающим взглядом. Он явно ждал возражений – возражений не было. Но просто так Бобр, конечно, отступать не мог, может, он встал не с той ноги, а может, просто переспал (за долгие годы военных баталий он привык спать не более двух часов за раз), и ему очень хотелось переброситься с кем-нибудь парой соленых словечек.

Лумис механически отслеживал зрачками фигуру Бобра, озаренную малиновым нимбом заходящего солнца. Посасывая пыльную соломинку, выковырянную из подстилки, Лумис лениво ждал новых тщетных попыток Бобра завязать разговор. В комнате их было шестеро: Бобр, Лумис, Точило-Бэк, малютка Таракан, Бельмо и Крэпстон, ровно половина команды. Всем было скучно, и говорить было не о чем, особенно с Бобром, все популярные темы разговоров: о женщинах, попойках и поножевщинах, были исчерпаны до дна.

– Нет, как все-таки эти капы обходятся без крапс-виски, а? – еще раз спросил Бобр.

– А, по-моему, крапс годится только слабым бабам, – внезапно отозвался Бельмо. – Лично я не уважаю его абсолютно, – Бельмо обвел комнату своим единственным глазом, с видом явного превосходства, этим он показал, что ему наплевать на мнение штурм-капрала по кличке Бобр. Принижения своего «я» Бобр, обычно, не прощал и хотя, наконец-то, выдалась возможность поругаться, он был не очень доволен, с Бельмом было опасно связываться. Поэтому, он не осыпал его с налету грязными выражениями, а смолчал.

– Лично я предпочитаю мирандольский соус и ничто другое, – заявил Бельмо и снова осмотрел всех зрячим глазом.

– От этой слизи мозги выкручиваются шиворот-навыворот и так и остаются, – ответил Бобр, – а вот крапс-виски действительно можно насладиться, правда, Таракан?

Бобр переменил тактику, выбрав другую жертву. Таракан не любил беседы о выпивке и все это прекрасно знали. Его подтрунивали этим, но он не мог ничего с собой поделать, он ненавидел алкоголь лютой ненавистью, по вполне понятной причине: что-то в его желудке было устроено не так, как у всех, его тошнило даже от разговоров, Таракан очень мучился своей неполноценностью.

– Однако, это ты зря, – очень спокойно молвил Бельмо, – крапс-виски это помои и, как я сказал, годны только для тупого бабского организма.

Он опять отсканировал всех взглядом, уперся им в Лумиса и оскалился. Лумис не уважал Бельмо, потому что тот постоянно цеплялся к нему, похоже, завидовал его внешности и молодости, поскольку не имел ни того, ни другого. Он уставился на Лумиса своим правым немигающим глазом, без век и ресниц. Левый глаз отсутствовал вовсе, на его месте была какая-то большая, вся в трещинах бородавка величиной с монету, а вокруг нее громоздились несколько коротких, с четверть пальца, выростов самой неопределенной формы. Лумиса всегда подмывало спросить, как Бельмо лишился глаза. Но он этого не делал, не сделает и теперь. Он отвернулся, ему было наплевать на этот дурацкий спор, ткнулся лицом в солому, вдохнул запах раздавленного клопа и попытался задремать.

– Крапс-виски величайшее достижение цивилизации, – выдал Бобр давно задуманный им аргумент, по его мнению очень веский и стоящий.

Лумису было искренне жаль Таракана, желудок которого уже, наверное, начинал возмущаться. Спор достигал своего апогея и с обеих сторон уже слышались отборные словечки, когда внезапно раздался стук за стеной. Посыпалась доисторически старая штукатурка и ослабленный кирпичной кладкой рык парашют-мастера Босли проревел:

– Эй, говоруны! Двести сорок тарантулов вам в глотку, дадите мне вздремнуть или как?

Все были рады неожиданной развязке.

* * *

Тогда, двенадцать циклов в прошлое, был кризис, кризис во всех отношениях. Фиоль, скатившись в апогей, вплотную приблизилась к красному гиганту Эрр, главной звезде системы. Такое противостояние не случалось более двух десятков циклолетий. Чудовищная жара выжгла почти всю растительность северного полушария, а кое-где почва пересохла настолько, что покрылась трещинами трехметровой глубины. Сельское хозяйство перестало существовать, как таковое. Крестьяне ушли с земли и нахлынули в города, и без того стиснутые намертво в тисках голода. Там, они пополнили бесчисленные толпы безработных, бездомных людей, потерявших всякую надежду на что-либо, людей, которым было абсолютно нечего терять. Положение Империи Эйрарбаков стало катастрофическим. В этот момент Федеративный Союз Брашей, ныне называющий себя Республикой, находившийся в более выгодных климатических условиях из-за наклона планетарной оси, и давно уж готовый вцепиться в глотку главному конкуренту на мировой арене, направил флот в акваторию эйрарбаков. Бездомные, разорившиеся фермеры спешно пополняли гвардию Имперской пехоты и в, таком же темпе, еще одну не менее многочисленную армию – армию гангстеров. В королевской платили щедро, Масис Семнадцатый не жалел масисов, их печатали все больше и больше, обесценивались они еще быстрее. Бандиты даже брезговали ими при грабежах, брали только продукты питания и одежду, ее снимали с трупов. Их, почему-то, редко находили, возможно, потому, что в некоторых районах столицы пользовались спросом консервы из человеческого мяса, ему не с чем было конкурировать.

Расчет брашей на быстрое поражение эйрарбаков на море и полное признание своего лидерства не оправдался: атомные субмарины адмирала Рея порядком спутали им карты, обе стороны были втянуты в войну на истощение ресурсов. А такая война не устраивала Империю, которую без того затянуло в пропасть глубочайшего кризиса. Сделать войну более скоротечной могло только одно средство – атомное оружие. Увеличение жертвоприношения в сотни и тысячи раз не слишком волновало имперских генералов.

Ответная мера брашей была не менее жестокой. Когда слепяще-яркие сияния и грибообразные черные столбы, видимые сквозь завесу смертельно ядовитых газов, вошли в привычку, начальники штабов и министры удивились, как на фоне таких грандиозных катаклизмов население, сидящее в убежищах и порядком поредевшее, все еще продолжает волновать проблема питания.

В это время на Берег Лунного Ожерелья высадились танковые легионы брашей. Подпалив «урановые свечки» над последними береговыми крепостями-дотами, они взяли в кольцо стотысячную группировку маршала Гоше и, обойдя вторую долговременную полосу обороны по насквозь высохшим Болотам Малярийной Проказы, вышли к Умброфену, центру переработки плутония. Все почувствовали приближение конца, конца этой войны.

* * *

Их подняли среди ночи, раньше обычного. Когда они, полусонные, выстроились перед домом, темнота была – хоть глаз выколи, а Босли почему-то запретил зажигать фонари. Небо имелось, но, как всегда, без звезд. Однако, когда глаза адаптировались к ночному мраку, Лумис сумел различить короткий одно-шереножный строй и еще кого-то стоящего поодаль. Этот кто-то был Бобр, он скомандовал «смирно», после чего из темноты выползло что-то невразумительное о двух ногах. Что-то оказалось Чистюлей в костюме полной радиационной защиты. Без всякой паузы, он заорал, как душевнобольной, дабы они тоже напялили на себя пластиромеровые мешки, после чего обозвал Бобра кретином и недотепой. Его голос доносился глухо, ослабленный противогазом, но тем не менее Лумис расслышал в нем нервозность. За этим что-то крылось, потому как эйч-капитан Чистюля был всегда подчеркнуто спокоен. Все, положив на землю оружие, боезапас и вещь-ранцы, стали напяливать на себя «защиту». Когда Лумис, привычно быстро, защелкивал последние плечевые кнопки он услышал, как Крэпстон спросил, проходящего мимо Ключника:

– Что случилось, Олистер?

– Что-что. Ноги надо делать и поскорее, иначе крышка нам всем. На берег выползла «свиноматка» брашей!

Ключник был сегодня дежурным по связи – ему можно было верить. Лумис почувствовал, как мысли в черепе вышли из под контроля и поскакали куда-то обгоняя друг дружку. Ему стало жарко.

* * *

«Свиноматка», кошмарное порождение милитаризма, выползла на берег в двухстах километрах от имперских парашютистов. Выключив воздушную подушку, этот сверх-танк, весом более миллиона тонн, имеющий более пятисот метров в длину и двести в ширину, врылся в грунт почти на двадцать. Его локаторы оплели электромагнитной сеткой всю Голубую Долину вплоть до Скалистой Гряды, орудия главной боевой башни, тридцатиметровой длины и калибром два с половиной метра развернулись в сторону моря – опасности с берега браши не чувствовали. Да и что могло им угрожать под толстенной многослойной броней с электронным распределением нагрузки? Похожую на приплюснутое куриное яйцо «свиноматку» могло поразить только прямое попадание атомной бомбы. Но на случай воздушного нападения «большая свинья» тут же выплюнула в небо два дежурных истребителя.

Но то все относилось к внешней окантовке процесса, наблюдаемой извне. А вот по поводу внутреннего наполнения, у эйрарбакских военных спецов мнения разделялись. Видите ли, на планете Гея не проводилось международных выставок вооружений (если, конечно, не относить к ним сами боевые столкновения), так что имперские маршалы никак не могли попасть в нутро гигантского танка и осмотреть его хотя бы в режиме экскурсии. Не удалось покуда и захватить какую-либо из «гига-машин», хотя бы в качестве продырявленного атомной «подкалиберкой» сувенира. Потому о наполнении «свиней» даже северо-континентальная разведка кормилась слухами. По крайней мере, это относилось к точному количественному составу помещенной в сверх-танке техники. По одной из самых кошмарных версий, в недрах «свиноматки» мирно дремали восемьсот «поросят» – танков марки «циклоп», и столько же «кабанчиков» – броневиков для пехоты. Общее число танко-десантников варьировалось, в этой вариации, в пределах тридцати – пятидесяти тысяч особ.

Сейчас, конечно, ничего из этой гипотетической, и даже из засекреченной истинной «начинки» чудовищного техно-монстра никто не выпустил «прогуляться» – вся эта машинерия были нужны для других целей, и в другом месте: на берегу Лунного Ожерелья ждали подкрепления. Ведь здесь, «свиноматка» оказалась случайно: громадный грузовоз, марки «корыто», транспортировавший ее по океану, повредила подводная лодка эйрарбаков. Сверх-транспорт был вынужден срочно освободиться от гигантского веса. Он достиг ближайшего берега и разгрузился. По казусу судьбы это оказалась Голубая Долина. Отсеченная от материка труднопроходимой Скалистой грядой и покинутая войсками Империи, она представляла собой идеальное место, в котором можно «отсидеться». Если бы браши знали о спецгруппе эйч-капитана Чистюли, и особенно ее снаряжении, они бы нашли ее в течение пары часов, подняв в небо все патрульные дирижабли. Одного снаряда главного калибра, начиненного напалмом, стало бы достаточно, чтобы их сжечь, заодно с квадратным километром геянской поверхности.

* * *

Ясное дело, в связи с таким глобальным изменением ситуации, ранее полученное, смехотворно простое, задание: взорвать, к чертям Мятой луны, свою же, имперскую приливную электростанцию, в своей же колонии находящуюся, начисто отметалось. Это чудо альтернативной энергетики, уже половину цикла никому не нужное, в связи с уничтожением питаемого им завода по производству тяжелой воды, Верховное Командование Стратегических Наступательных Операций (ВКСНО), сочло достойной целью для группы Чистюли и «будильника» – маленького ядерного фугаса. Теперь, нужно было делать совсем другое – уносить ноги. Веником – обух не перешибешь.

В остаток этой ночи работы им хватило. На заброшенном угольном каньоне, вырытом еще в период, когда это топливо было в моде, имперские парашютисты зарыли свой старенький бронетранспортер, предварительно сняв с него пулемет и выгрузив все необходимое. По умозаключениям Чистюли, в принципе имеющим смысл, двигаться на нем дальше было опасней, чем идти пешком: двадцатимиллиметровая сталь все равно не спасала от бомбы с лазерной подсветкой, а одиннадцать человеческих фигурок, закутанных в маскхалаты, цвета выгоревшей степи, может быть, и смогли бы безнаказанно выбраться из сферы возможной деятельности «свиноматки». В предутренних сумерках они еще протопали десять миль, прежде чем Чистюля распорядился делать привал, поскольку решил осуществлять передвижение только ночью. Здесь им повезло: в пятидесяти метрах на юго-запад, Бобр обнаружил брошенную нору муравья-путакмата. В сущности, это были пять нор, сходящихся к единому центру. В одну из них, можно было входить, лишь чуть-чуть нагибаясь. Похоже, гигантское травоядное насекомое, использовав все накопленные в брюхе запасы влаги, уползло в сторону гористой возвышенности Кип, около которой еще не совсем высохли недавно глубоководные озера.

Глядя на отполированные стены пещеры, Лумис думал о том, сколько же циклов жило в ней это чудовище, прячась от солнца и людей здесь на десятиметровой глубине, лишь по ночам выползая в освещенную лунами степь, чтобы рвать своими громадными пяти-локтевыми лапами сочные молодые побеги, запихивать их в свой мешкообразный вырост под брюхом, и снова, скрываясь в глубине, перетирать зеленые стебли своими наждачными челюстями.

Все, кроме Босли и Бобра, которых Чистюля собрал на совещание, укладывались спать. Лумис спать не хотел, он вымотался именно до той степени усталости, когда тяга ко сну только-только пересилена и организм бодрствует чисто по инерции, отказываясь дремать наотрез. Положив голову на ранец с ручными гранатами, он молча слушал ворчание товарищей, дорисовывая воображением плохо видимые в полумраке выражения лиц. Чистюля установил в углу электрический фонарь, и теперь что-то отмечал в развернутой на вытоптанном путакматом полу топографической карте.

– Какого мятого дьявола мы тащим с собой этот треножник? – жаловался Таракану Точило-Бэк. – Нет, я спрашиваю, зачем?

– Действительно, – шепотом соглашался Таракан, он понимал, помещение слишком мало, чтобы его не услышал Чистюля, но вовсе игнорировать вопрос Бэка он не мог, они были товарищами и почти друзьями.

– Я еще могу понять, зачем нужен «будильник», но «Бетта-кью»... Скажи, Таракан, на фига она нам, эта странность.

Это он заметил точно, думал Лумис, «Бетта-кью 105» была действительно странная штука, да и весила она солидно: не даром Точило жаловался, протащив ее десять миль на своем загривке. Толку от нее не было никакого, и они так и не смогли придумать ей хоть какое-то назначение. Странность ее была многогранной: прежде всего у «Бетта-кью» было три ноги, три шарнирные опоры сгибающиеся во всех возможных плоскостях. «Бетта-кью» выглядела, как казус абстракциониста, на ней размещались ряды одноцветных клавиш, куча кнопок, самых различных форм и размеров, несколько торчащих в стороны антенн и проводов, но более всего на ней было пломб, печатей и различных предупреждающих надписей. «Бетта-кью» им вручили перед самым отправлением. Штаб-майор, заставивший Чистюлю сделать десяток росписей в кипе канцелярских книг, помеченных знаком «уж.секр.», предупредил, что эта штука поможет им в выполнении задания и, что специалист по ее эксплуатации встретит их на месте, его забросят морем из другого пункта. Целую неделю «Б-к » была темой дискуссий, наряду с по-прежнему живо интересующей всех тематикой женско-мужского общения. Выдвигались самые различные гипотезы по поводу ее предназначения. Они рождались спонтанно, на привалах и во время перекуров. Некоторые, а может быть и все, иногда, после особо оживленных споров, верили, что «Бетта-кью» поможет поставить ненавистных брашей на колени. Даже Чистюля украдкой прислушивался к этим разговорам, похоже он мучился загадкой в гордом одиночестве. Постепенно волнения несколько улеглись, они разгорелись, но не на долго, после того, как Бельмо, просто так, нажал одну из клавиш на корпусе «105». После этого с машиной что-то случилось. На вид она выглядела вполне пристойно, как и раньше, но когда ее ставили на ноги – она падала, как бы ее не размещали, казалось бы самым устойчивым образом, она все равно валилась, и, кроме того, что-то при этом, в неизвестных внутренностях «Б-к », начинало весьма подозрительно тикать, квакать и подмигивать. Вначале это всех взволновало, и даже напугало, некоторые не докурили сигарету по этому поводу, но со временем привыкли и успокоились. «Бетта-кью» осталась непонятной, но обыденной вещью.

Теперь Лумис слушал приглушенный холодный голос Чистюли, он тыкал двумя пальцами в карту, излагая свои мысли коротко и ясно, как в учебнике.

– Самое безопасное в нашем положении это мирно, тихо отсидеться где-нибудь, допустим, в этой норе. Браши вряд ли догадываются о нашем существовании, но если мы попрем к Скалистой Гряде, есть возможность попасться. «Свиноматка» здесь долго не пробудет она необходима брашам в другом месте, первым же танковозом отбуксируют ее к Берегу Лунного Ожерелья. Поэтому, нам нужно затаиться, зарыться в песок и осторожно пыхтеть в две дырочки, пока это не случится. Разумеется, для этого потребно достать продовольствия и воды. Смотрите.

Бобр и Босли наклонились над картой.

– Вот здесь, в трех милях, деревенька, старая, как извержения динозавра, возможно, уже покинутая и мертвая, что, может, и желательно. Ты Бобр, с одним «мальчишкой», на брюхе следуешь туда, выясняешь обстановку. Если все в ажуре – капы на месте, делаешь все, чтобы комар носа не подточил. Главное вода и жратва. Если же капы вымерли или смылись, проходишь всю округу с влагоуловителем, не могут же пересохнуть все колодцы и скважины.

– Понятно, эйч-капитан, – браво отчеканил Бобр.

Чистюля скользнул по нему взглядом снизу вверх и снова ткнул палец в карту.

– В случае если воды и всего остального ноль тонн, ноль килограммов, так же, на брюхе, делаешь еще шесть миль на северо-запад, только без всяких штучек, никаких следов, не дай дьявол окурок оставите. Тут, еще одна деревня, эта понаселенней, по крайней мере, раньше была. Она, конечно же, и у брашей на карте значится. Будьте предельно внимательны, их надо опередить. Похоже, сегодня погода нам благоприятствует.

* * *

Это была правда, погода им помогала, в том смысле, что все небо было затянуто низкими темно-серыми облаками, вероятно, даже шел дождь, но, как всегда в последнее время, капли испарялись, не долетая до земли. Было ужасно жарко, да еще под маскировочным халатом, к тому же потеть было нечем и очень хотелось пить. Они проползли всю дистанцию, пробираясь сквозь сушняк крапорбенового кустарника и штурм-капрал Бобр целых три раза грозил Лумису кулаком, когда под туловищем громко, как выстрел, ломалась ветка и потом снова показывал «мальчишке», как надо отгибать сучья не ломая.

Когда Бобр раздвинул очередной куст, они увидели деревню номер один, по карте Чистюли. Она была действительно очень старая, даже на сваях, в какие это времена здесь бывали наводнения, а, может быть, раньше тут протекала река. Крыши были из того же сушняка, некоторые прохудились. Людей видно не было, вполне возможно, что их не было вовсе. Бобр обернулся и одними губами прошептал:

– Анализатор.

Лумис, лежа на боку, начал отстегивать привязанную к ремню коробку, но тут Бобр щелкнул языком, как сверчок ри-крих, не водящийся в данной местности, а беспечно живущий на южном материке. Лумис замер: это был условный сигнал – «опасность». Он начал медленно поворачивать голову и увидел...

Прямо над ними, из пелены облаков, вывалился «тянитолкай» брашей, он даже не появился оттуда весь, показалось только стальное брюхо, а над ним серый туман ходил волнами – это работали винты. Лумис почувствовал как из района желудка всплыл и застрял в дыхательных путях такой же серый клубок. Стало страшно. От его маскхалата до боевого дирижабля было триста метров по вертикали. Лумис не дышал. В лабиринтах извилин мозга маленькие невидимые часики стали равномерно, не торопясь отсчитывать секунды, последние секунды существования мира, а может только его в этом мире, его и Бобра.

«Тянитолкай» поплыл в сторону деревни по дуге, исчез в клочке облака, вновь возник и, сделав два круга, словно акула около жертвы, завис над самым центром деревеньки. Теперь он был виден полностью: в нижней части, под боевым отсеком медленно вращался темно окрашенный ящик ракетоброса. Отсюда он был похож на спичечную коробку с четырьмя дырочками просверленными с одной стороны, но когда этот коробок поворачивался в сторону имперских парашютистов Лумису очень хотелось зарыть в песок хотя бы голову, как страусу породы би-бит. Все окружающее ощущалось очень четко, он даже различал намалеванный красным номер «тянитолкая». Было тихо: тихо как во сне, он удивился, что вспотел, лоб покрылся испариной, это было неожиданно после такой прогулки, кровь перекачивалась в висках с учетверенной скоростью, он чувствовал как отекает правая нога, а баллончик игломета настойчиво вдавливался в лопатку. Этот стреляющий на сотню шагов агрегат был абсолютно бесполезен, как и все их глупые старания затаиться: к чему весь этот спектакль и почему браши тянут, стреляли бы уж сразу. Фиолетовый отсвет в одном из четырех отверстий, ужасная короткая боль, две расплывшиеся лепешки в маскировочных халатах и маленькие часики в голове перестанут тикать. Но они все тикали, а «тянитолкай» парил под облаками и Лумис вдруг заметил, что игломет уже не на спине, а прямо перед носом и правая рука сжимает спусковую рукоятку. Этого делать нельзя. Он заставил предплечье расслабиться и осторожно вдохнул полные легкие горячего воздуха.

Прямо из середины брюха пехотного отсека отделилось большое металлическое ведро: в его верхней части Лумис разглядел множество желтых касок, этот лифт быстро спускался на трех, отливающих серебром канатах.

Потом в деревне стало шумно, оказывается, там еще водились живые капы. Правда, до Лумиса не долетали шипения иглометов и смех брашей, но он очень ясно себе это представлял. Иногда, доносились нечеловеческие вопли, браши носились от дома к дому, выволакивая на улицу людей: всех, от мала до велика. Лумис сжимал кулаки и поглядывал на Бобра. Бобр бездействовал. Ракетоброс вращался не переставая и Лумис уже начал терять представление о времени, когда внезапно раздался гудок и ведро, полное желтых касок, поплыло к облакам. Снизу к нему теперь было что-то подвешено на веревке, продетой через бойницу: что-то розовое, извивающееся словно червь на крючке. С такого расстояния было трудно определить что это. Лумис представил человека с содранной кожей и почувствовал, как страх перед ракетобросом отходит, он судорожно глотнул слюну, которой не было, а было стыдно за себя, за Бобра и за всех них, за всех генералов Империи, давших возможность брашам хозяйничать на родной территории. Лумис не отводил глаз и даже не моргал. Ведро втянулось в брюхо «тянитолкая». Похоже кто-то отвязал веревку или же ее перекусило створкой закрывшегося люка. Все также бесшумно извиваясь и корчась, розовая масса отвалилась от дирижабля и упала пробив крышу одной из хижин. Послышался треск и вновь стало тихо. Им бы сейчас обычную зенитную ракетку 48-го калибра: воткнулась бы она прямо в центральное крепление, промеж двух бронированных шаров, вспыхнул бы «тянитолкай», как свечка на пальме в день Святого Пришельца с луны Странницы, да еще перевернулся бы пару раз вверх тормашками, сыпались бы браши прямо в рубящие воздух пропеллеры, как в мясорубку, висели бы в небе, с подпаленными задницами, под своими ранцевыми спасательными баллонами, которые словно созданы для того чтобы лопаться, несло бы голубчиков ветерком прямехонько за свайные постройки, а здесь бы они сошлись на равных – не прикрыли бы подонков ни ракетоброс, ни 2500-миллиметровые калибры «свиноматки». Но не было ракеты и «тянитолкай» нагло висел на одном месте.

– Сейчас утюжить начнут, – на гране слышимости прошептал Бобр.

Лумис не понял, он понял потом, когда это случилось. Из боевого отсека дирижабля вывалилась бочка: бочка как бочка и ничего в ней такого не было. Шлепнулась она прямехонько по центру деревеньки и исчезла. А там, где упала она, возник столб огня. Сразу стало очень светло, заслезились глаза. Столб все рос и рос, как ночной кошмар, затем замер, словно неоновая реклама – это длилось вечность. Язык прилип к небу и все виделось будто в аквариуме. Лумис ощутил судороги всем телом, это наваливался, давя и разламывая организм, животный ужас. Не было даже тикающих часиков в голове, все остановилось. Столб начал расходиться в стороны огненным валом, пожирая деревеньку. Лавина пламени съела ее всю и растаяла, как сон: там, где прошла, она не стало ни хижин, ни прохудившихся крыш, только торчали кое-где обугленные головешки, раньше они были сваями. А за ней уже катилась следующая волна бездымного пламени. Медленно, как трогающийся поезд, белое пламя сожрало остатки построек, дыхнуло горячим ветром и сникло. А уже накатывалась следующая волна огня. Ей нечего было жечь. Бесшумно проскользнула она по огромной, черной, гладкой, как бильярдный стол поверхности. Когда последний отсвет пламени поблек Лумис почувствовал себя заблудившимся муравьем, перед которым раскинулся безбрежный, отполированный, черного дерева, стол. Он не заметил как скрылся «тянитолкай».

* * *

У них еще была надежда – деревня «два». Теперь по прямой до цели оказалось около семи миль на северо-запад. Они пропыхтели их молча. Как ни странно, с исчезновением дирижабля облегчения не пришло: мысленным взором он все еще видел огненный столб, а внутри было холодно, как в толще ледника. Недоброе предчувствие подтвердилось. Здесь их тоже опередили. Прямо перед деревней, на заброшенном высохшем огороде, прилип полозьями к потрескавшейся грядке «скакунок» – малый летающий катер десанта.

* * *

Похоже, Чистюля давно приглядывался к нему, другой причиной трудно было объяснить его выбор. Лумис и раньше замечал за собой нужные солдату ближнего боя качества: реакцию, меткость, он на лету схватывал приемы, но этот приказ его удивил.

Теперь все мысли ушли, была только сосредоточенность на текущем моменте. На любое изменение обстановки необходимо реагировать мгновенно и еще надо быть невидимым. Самый опасный объект – спящий летчик. Он, безусловно, дежурный, но на это ему начхать, то ли выпил, то ли просто устал. Голова без шлема покоится на локте, локоть на блоке управления, воротник расстегнут и из переплетения ремней торчит белая шея. Это очень удобно для Лумиса. Дверца «скакунка» настежь, потому как жарко. И это тоже очень кстати. Самое страшное там, на пульте управления. Где-то под дремлющей головой – кнопка. Стоит нажать, и за сотни километров отсюда взвоет сирена, повернутся в эту сторону главные калибры, взлетит дежурный истребитель-ракетоносец. Но лучше не думать, этого не будет, на занятиях он никогда не промахивался из «удушки», надо бы только проползти еще пятнадцать-двадцать метров, чтобы было наверняка.

Духота, а потеть нечем. Маскхалат просто жжет и место совсем открытое. Стоит второму брашу открыть глаза... А вдруг, он и так видит, неужели с полста метров нельзя разглядеть закрашенное коричневым кремом лицо, руки в боевых перчатках, а в правой «удушку». Может, Чистюля именно поэтому и послал его, Лумиса, чтобы он отвлек огонь на себя, а летчика щелкнет другой, допустим Колисман, его пулемет лупит всю обойму в фанерный щит с полутора миль. Правда, по плану Чистюли, он должен открыться только, когда брашей выбьет из деревни ударная группа и они побегут к «скакунку».

А этот браш совсем обнаглел, надо же, разделся донага, сидит куняет, если бы еще игломет отодвинул подальше... То ли они откопали здесь крапс-виски, то ли прихватили из запасов «свиноматки», с дисциплиной у них, однозначно, слабовато.

Лумис рывком прополз еще пару метров и снова замер. Игломет с предохранителя снят. Если что: Таракан должен прикрыть огнем. Сколько же брашей в пехотном отсеке? Он пододвинул локти, хотелось поправить каску, он не сделал этого, а снова бесшумно двинулся по потресканной почве. И тут голый браш открыл глаза... Их разделяла совсем малая дистанция, взгляды встретились. Лумис взял старт с положения лежа. Рука браша рванулась к игломету. Лумис не останавливаясь выстрелил «удушку». Резиновый зажим хлестнул словно кнут и, с невидимой глазу быстротой, потянул металлизированную бечевку. Через две десятых секунды он ткнулся в сонную артерию пилота и резиновые створки охватили его шею, быстро стягивающимся кольцом. Лумис резко рванул рукоятку к себе, летчик вывалился из кабины, начав биться в судорогах. Голый браш заметил кроме Лумиса еще и выскочившего из кустов Таракана, запаниковал и кинулся к входному люку пассажирского отсека, на ходу поворачивая в Лумиса игломет. Лумис упал и перекатываясь открыл огонь очередью. Не смотря на быстро переворачивающийся силуэт геликоптера, он не потерял ориентацию и, отстреляв треть обоймы, вскочил на ноги. Голый человек извивался на левой лыже «скакунка», брызгая кровью. Лумис бегом достиг пехотного отсека и вскочил внутрь. Ему на встречу ломанулся рослый детина в блестящей рыжей каске. Здесь было тесно и неудобно действовать прикладом. Лумис боевой перчаткой нанес ему прямой левый в середину лица. Детина тяжело охнул и, перекатившись спиной через ряд мягких спальных кресел, грохнулся каской об облепленную порнографией переборку, прямо под ноги одной из дамочек в прозрачной юбке. Больше в отсеке никого не было. Задача выполнена, подумал Лумис и перевел дыхание. Он посмотрел на безжизненно лежащего браша и обернувшись выглянул наружу. Таракан деловито освобождал шею пилота, лицо которого имело синий оттенок. Голый браш уже не шевелился, мертвой хваткой обнимая опорную штангу геликоптера. В этот момент со стороны деревни послышался взрыв.