Текст книги "После России"

6. Новая реальность

Входя в зал заседаний правительства, Трепаков привычно выпрямил спину и придал лицу усталое выражение, с которым он обычно представал перед коллегами по кабинету. После отставки министра здравоохранения Петермана Роман Геннадьевич единственный представлял клан бывшего премьера Титаренко, почти вытесненный с уральской политической сцены. Это заметно осложняло его существование, но придавало сил для борьбы. Трепаков надеялся, что рано или поздно он перестанет быть последним из могикан, а ненавистные реджеповские ставленники будут повержены – в конце концов были еще верные депутаты парламента. Но больше всего ориентированный на Казахстан клан бывшего премьера надеялся на казахский экспедиционный корпус, находившийся на Урале. Проклятый Узбек не проявлял признаков активности, и были основания полагать, что в критической ситуации удастся произвести тихий переворот руками казахов. Если, конечно, на Астану не надавят откуда-то еще.

Несколько минут езды с мигалкой по городским улицам Трепаков посвятил общению по коммуникатору и хаотичному переключению каналов. Официальные ресурсы сонно рапортовали о новых столкновениях с партизанами в Африке, по Всемирному Уральскому вещанию выступали профессор Киевского университета Мыкола Покобатько и вездесущий Михаил Жабреев. Они обсуждали принципиальный вопрос о происхождении российской имперской государственности и её коренном отличии от присущей славянам и финно-уграм тяги к демократии и свободе. Жабреева он отлично помнил по старым временам, лично вывел в люди и долгое время считал своим человеком – и, как понял недавно, просчитался.

Войдя в зал заседаний, Роман Геннадьевич сел на привычное место и из своего личного коммуникатора залез на полуподпольный ресурс «Слуховое окно». Говорили, что его контролирует госсекретарь Водянкин. Только этим и можно было объяснить безусловную осведомлённость этого «Окна» и возмутительную для военного времени безнаказанность.

Новости были самого неприятного свойства. Во-первых, Пермь не пала, а была без боя занята московскими соединениями под руководством, как было написано, «командующего Первой Ударной армией генерала Леонида Дробакова». В городе вспыхнул мятеж, так что защищать его даже и не пытались. Наоборот, встречали пироговцев колокольным звоном и караваями.

Про Дробакова Роман Геннадьевич что-то слышал, но сейчас было не до воспоминаний, поэтому он просто ткнул по гиперссылке и продолжил чтение новостей. Сообщалось, что спешно собралось уральское правительство, что министр внутренних дел Ряшкин был остановлен на южном выезде из Екатеринбурга, как намекали, при попытке к бегству. Это сообщение более других заинтересовало Трепакова – ведь связаться с главным полицейским Урала никак не удавалось. Однако разъяснений по этому поводу пока не было, что ещё более настораживало. Последняя новость сообщала, что президенту Конфедерации финно-угорских народов удалось вырваться из Перми с отрядом коммандос, в настоящее время он встречается с Полухиным и вскоре вылетает в Хельсинки.

Вопреки новостям заседание правительства все еще не началось. Министры сидели на своих местах, но ни премьера, ни госсекретаря в зале не было, как не было министра внутренних дел и генерала Старцева.

Паузой воспользовался министр уральской культуры Кубарцев, щедро делившийся с коллегами захлестнувшим его пессимизмом:

– Да всё понятно, сдали нас как стеклотару, суки драные! Нужны мы им сто лет! Они сматывают удочки, а нам пальчиком грозят, мол, боритесь до последнего! Да нас на фонарях тут развесят, как Юркевича! Будем болтаться! На ветру! Пока не поздно, надо объявить эвакуацию! В первую очередь чиновников правительства, служащих… – Красный, взлохмаченный, министр восклицал пронзительным фальцетом, бегающими глазками оглядывая невольных своих слушателей. – Ведь я правильно всё говорю? Ведь вы сами сейчас об этом думаете, да? Так и давайте! Давайте не будем тут геройствовать! Рахим Сабитович, хоть вы скажите!

Как и прочие, Кубарцев до Кризиса успел поработать на Федерацию, и в глазах сторонников восстания он, несомненно, был предателем. Его деятельность на посту министра культуры создала ему еще более негативную репутацию в глазах пророссийской общественности: он слишком рьяно избавлялся от «культурного влияния проклятого прошлого» и часто перегибал палку: было на его совести и сожжение «вредных» книг, и разгром музеев, и еще много чего. Постоянно появлялись письма деятелей культуры президенту и премьеру с просьбами обуздать ретивого борца за новую культуру, одно из них подписала даже недавняя нобелевская лауреатка, неугомонная Кузнецова.

Министр транспорта, сидящий на своём обычном месте, поднял растерянный взгляд и затравленно обернулся. Остальные члены правительства сидели с отрешёнными лицами, явно тяготясь происходящим.

– Поймите, всё кончено, всё пропало! Надо драпать, драпать надо, в Бухару, к Реджепову, там тепло. Или уж лучше в Афганистан? Там тихо, спокойно, горнолыжные курорты.

Трепаков хмыкнул. Последняя поездка Кубарцева в Афганистан обернулась скандалом – на «Слуховом окне» и ещё кое-где публиковались записи сочных порносцен с участием самого Кубарцева и его протеже, звезды уральской эстрады Ульяна Коробейникова, в интерьерах президентского номера отеля «Bagram Hilton Resort&SPA». Похоже, про афганский поход министра культуры вспомнил не только он: в разных концах зала заседаний раздались смешки.

Кубарцев умолк на полуслове и, махнув рукой, сел на свое место. Повисла неловкая пауза.

– Сегодня у него будет счастливая возможность рассказать о своем желания драпать в Бухару лично Реджепову! – шёпотом заметил сидящий рядом с Трепаковым министр иностранных дел Касимов. В нескольких словах он сообщил новости: премьер-министр Овчинников и госсекретарь Водянкин у президента, слушают беглого финно-угорского президента.

– Значит, Узбек приехал? Какой смелый. Не испугался. – Трепаков сделал равнодушное лицо и углубился в изучение ленты новостей. Активизацию Реджепова нельзя было причислить к хорошим новостям, особенно на фоне странного исчезновения Ряшкина – тот не ответил ни на один вызов. Чтобы отвлечься, Роман Геннадьевич стал изучать досье новоявленного командарма Дробакова. Выданные по запросу биографии не содержали ничего интересного – привычная нелепая карьера выскочки в смутное время. До Кризиса Дробаков служил в Российской армии. И вроде его часть пыталась сопротивляться голландцам, которые приехали распустить военных по домам. Один из голландцев погиб, в честь него потом назвали площадь в Москве и улицы во многих городах. Дробакова и его товарищей судили, они тихо сидели в тюрьмах, пока их зачем-то не амнистировал Юркевич. Чем занимался Дробаков потом, никто не знал. Но сразу после пироговского путча он всплыл и сделал головокружительную карьеру – «Бонапарт новой русской армии», по выражению одного популярного индийского комментатора.

Высокие двери, украшенные гербом, раскрылись, и в зал вошли Полухин, Овчинников и Водянкин. Водянкин сел рядом с премьером и положил перед президентом планшет. Прикрыв микрофон, что-то прошептал на ухо кивающему Полухину. «Господи, что происходит-то? – подумал Трепаков, разглядывая своего врага. – Он что, теперь главный?»

Роман Геннадьевич невзлюбил Водянкина с начала его восхождения. Трепаков изначально был из другого клана, из первой волны республиканской элиты, помнил, как всё начиналось, и упорно пытался делать вид, что всё осталось по-прежнему и при любом раскладе он имеет право на особое отношение к себе хотя бы с учётом прошлым заслуг. Между тем возвышение Овчинникова, марионетки вездесущего Реджепова, рано или поздно должно было вывести из игры старую гвардию, и активность Водянкина сводилась в том числе и к этому. Регулярно стали появляться публикации о российском прошлом ведущих деятелей республики – все это, конечно, и так знали, но педалирование неприятных тем вносило в общество ненужную тревожность.

Имелись и более прозаические причины для ненависти. Около года назад Роман Геннадьевич ощутил пристальное внимание к своему незаметному, но доходному бизнесу по отмывке денег. Наведя справки, он узнал имя любопытствующего: Водянкин. В свою очередь, он тоже занялся изысканиями и собрал внушительный архив.

Нескладный, длинный, с тонкой шеей и плоским лицом, Павел Водянкин всем был обязан Овчинникову, патрону и благодетелю. Говорят, он работал на премьера еще до Кризиса, когда тот делал карьеру в крупной корпорации, а с возвышением патрона стал госсекретарём, отвечая за широкий круг вопросов от взаимодействия ветвей чиновничьего аппарата до идеологии. Как Овчинников мог продвинуть своего человека на пост, контролируемый президентом, Трепаков не знал, но подозревал, что и тут не обошлось без Реджепова.

Полухин тем временем церемонно откашлялся и оглядел собравшихся:

– Господа, начну с плохого. Фактически нами предотвращён военный переворот. Да-да, именно так. Армейские путчисты и диверсанты из Москвы готовили мятеж. Нам должно быть стыдно, что в нашей армии свили себе гнездо изменники и преступники. Выводы из этого еще только предстоит сделать. Вечером, во время банкета, террористы планировали теракт в «Порто-Франко» – там пытались установить распылитель токсинов. Они собирались ликвидировать всех нас, господа. Это стало бы сигналом для выступления предателей в армии. Короче говоря, мы были на грани краха республики, господа!

Зал выдохнул. Сообщенные Полухиным новости были неожиданны для всех, кроме Водянкина, Овчинникова и Жихова.

– Директор КОКУРа, которого я смело назову нашим спасителем, лучше обрисует ситуацию. – Полухин обменялся взглядом с сидящим в конце зала Жиховым: – Пожалуйста, Дмитрий Никитич, пожалуйста!

– Я, если можно, с места… – низкорослый толстяк Жихов всегда избегал трибун, как и всякой публичности. Присутствующие дружно обернулись в его сторону. Жихов явно был доволен произведенным эффектом.

– Значит, докладываю. Террористы арестованы, их вина надежно доказана уликами. Токсины украдены со склада предателями, инструкции московские. Путчисты в генштабе и военном ведомстве нейтрализованы. К сожалению, убит наш общий друг, верный патриот республики, генерал Старцев. Погиб на посту, до последнего сопротивляясь предателям. К счастью, его убийц поймали буквально за руку. Мы произвели ряд арестов и будем их продолжать. Ради сохранения республики, вы, надеюсь, понимаете… Так что, господа, бдительность и еще раз бдительность! И спокойствие. Ситуация под контролем, с казахским командованием у нас полное взаимопонимание. Московские орды не имеют никаких шансов дойти до нас – вот что я должен вам сказать, но детали сообщать не уполномочен. – Жихов замолчал.

– Есть предложение ввести военное положение с сегодняшнего вечера, сразу после завершения торжественного ужина. Надеюсь, все понимают, что мы должны подавать пример спокойствия, не отменять важные политические мероприятия, не сеять панику среди населения! – Полухин переглянулся с Овчинниковым и подписал лежащий перед ним документ.

«Как складно поют! Как по писаному! И путч у нас! И с казахами полное взаимопонимание! И всё разом! И этот мудак Старцев так кстати пал смертью храбрых! Вот бы посмотреть на героическую гибель старого дуралея! А самое главное, у них уже и указ готов! Отлично. А я и не знал. Министр юстиции! Приехали!» – констатировал Трепаков про себя.

Как бы ни сложилась судьба республики, свое будущее он видел вполне ясно: надо убираться, срочно и подальше. Пока не началось. Пока Водянкин и компания под шумок не прибрали окончательно всё к рукам. Хотя, похоже, уже прибрали.

– Кроме того, предлагается немедленно создать Временный совет обороны республики и передать ему полномочия правительства до окончания кризиса! – Полухин снова переглянулся с Овчинниковым и Водянкиным, после чего, не ставя вопрос на голосование, подписал новую бумагу.

«Ну, всё. Это конец. Конец! – Трепаков протер лоб платком. – Что ж, все карты биты, Реджепов выиграл и это сражение, и эту войну».

Между тем спектакль продолжался. В полной тишине на трибуну вышел Павел Водянкин.

– Господа, президент и председатель правительства уполномочили меня кратко изложить ситуацию на этот час. Итак, столица Конфедерации финно-угорских народов город Пермь захвачена мятежниками. Увы, но и там московским спецслужбам удалось найти негодяев, изменивших присяге. Таким образом, на этот час Пирогов и компания разгромили систему Рижских соглашений на территориях Русской Республики, Поволжской Федерации и Европейской части Конфедерации. И конечно, в Москве. Господин Юван Ранти, президент КФУН, сложил с себя полномочия, о чём намерен доложить Постоянному исполкому съезда финно-угорских народов в Хельсинки. Правительство Казахстана от имени Евразийского Содружества заявило, что любое посягательство на суверенитет Татарстана и Башкортостана будет воспринято как нападение на Казахстан и Содружество. По нашим сведениям, мятежники воздержатся от каких-либо действий против стран – членов Содружества, и главное направление наступления для них – мы. Возможно, они откажутся от своих планов, когда поймут, что переворот не удался. Но данные противоречивы, возможно, они рассчитывают на что-то другое. В любом случае, никакого «пояса безопасности» между нами и мятежниками больше нет. Столкновение неизбежно рано или поздно. И я имею точные сведения, что все произойдёт в ближайшее время. – Водянкин выразительно посмотрел на Касимова, тот сидел с невозмутимым лицом. – Китайцы будут сохранять нейтралитет, им не до нас, у них выборы в парламент и проблемы в Африке. По поручению президента республики наш посол в Пекине прямо задал вопрос официальным представителям Китая. Кроме того, и это вы тоже знаете, у Пирогова есть сторонники в Пекине, и если китайцы в таких условиях сохранят нейтралитет, это уже будет большое дело. Американцы готовы помочь деньгами и влиянием, но не вооружёнными силами. Госпожа Фернандес, как вы знаете, сторонница невмешательства. Значит, американцев ждать не стоит, как и японцев. Те могут вмешаться, только если пироговцы дойдут до Владивостока и возникнет угроза Курилам и Сахалину, но это маловероятно. Да и нам, как вы понимаете, это не очень подходит. – Он мрачно хмыкнул и снова оглядел зал.

«Фигляр дешёвый!» – Трепакову хотелось быстрее уйти с этого спектакля.

– В Европе, как вы понимаете, все заняты Африкой, и им пока тоже не до нас. На Украине в Раде социалисты имеют большинство, от них чего-то можно ждать, только если москали попытаются отобрать у них Донской протекторат. Впрочем, как член Совета Безопасности ООН Украина, несомненно, сыграет против мятежников. Есть информация, что они готовы прислать помощь под видом добровольцев и негласно помочь другими способами. Байкальская Федерация снова впала в жесточайший кризис, и сейчас ещё непонятно, чем там всё кончится. Главная проблема – в сильных промосковских настроениях в Иркутске, так что в случае разрастания мятежа мы можем получить проблемы и на востоке. Как мы помним, в Сибири только недавно были подавлены аналогичные выступления. Теперь о хорошем, господа! Казахстан подтвердил верность союзническим договорам и готов помогать в случае атаки на наши границы, которая, как я говорил, представляется неизбежной. Как вы знаете, корпус генерала Бурамбаева находится у нас, и сейчас казахи уже выдвинулись на пермское направление.

На заднем плане возникла голографическая развёртка местности, по которой передвигались условно обозначенные соединения.

– Казахи готовы двинуться на Астрахань и далее, на Волгоград. – Было слышно, что Водянкин волнуется и ему непривычно так много говорить перед собранием. Он сделал паузу и снова отхлебнул из стакана.

«Эх, казахи, казахи… Бурамбаев или куплен на корню, или просто не хочет… не захотел вмешиваться… Вот так с ними дело иметь, с азиатами!» – Трепаков мрачно разглядывал карту, мысленно прокладывая кратчайший путь из Екатеринбурга к Астане.

– Есть ещё хорошие новости. Правительство Дальневосточной Республики прислало нам на помощь своих легендарных корейцев, это было обещано несколько дней назад. Сибирская республика обещала прислать своих наёмников, и это тоже чрезвычайно хорошая новость, господа: недавно они успешно подавили промосковский мятеж и показали себя с лучшей стороны! – Водянкин старался источать оптимизм. – Кроме того, финны настроены крайне воинственно. Разгром Конфедерации стал для них шоком, я думаю, на первом же заседании Европарламента финские депутаты поставят прямой вопрос о вмешательстве Европы в наши дела. Скорее всего, их поддержат и норвежцы. Поморская Республика под большой угрозой, там уже проходят промосковские демонстрации. Впрочем, архангельское правительство настроено решительно, я имел разговор с Рыбаковым, они в ближайшие часы вводят военное положение и начинают тотальные аресты промосковской шушеры. Таким образом, в ближайшее время, по нашему мнению, ситуация должна перейти в новую фазу. – Водянкин взял паузу, оглядывая слушателей. Министры молчали.

– Как вы понимаете, я не могу сообщить вам всего. Из-за измены в руководстве нашей армии, вовремя обнаруженной, она фактически была отстранена от работы Объединенного штаба коалиции союзных сил Северной Евразии. Я понимаю, что для многих из вас сюрпризом стало и само существование этого штаба. Но что делать, военные любит секретность. Скажу главное: совершенно точно, нас не постигнет судьба Поволожья. Небо надежно перекрыто, цели на земле находятся под контролем. Как только наши силы будут переброшены на исходные позиции, ситуация начнет меняться.

Кубарцев радостно зааплодировал, но его порыв никто не поддержал.

– И ещё вдохновляющие новости. Буквально полчаса назад были получены подтверждения, и теперь я могу объявить: послезавтра в Екатеринбурге во Дворце Республики пройдет чрезвычайное совещание стран Рижского договора. На повестке дня – активная мобилизация ресурсов. Мы должны приложить максимум сил для разъяснения населению необходимости вооружённого сопротивления мятежникам, в том числе и на территориях других государств. К сожалению, Рижская система рухнула, нам придется создать на её месте что-то другое, новую систему безопасности в Северной Евразии.

Трепаков с язвительным интересом посмотрел на Касимова, а потом на Овчинникова. Теоретизирование Водянкина на темы внешней политики в другой ситуации было бы откровенно неуместным. Касимов между тем изображал лицом крайнюю вовлечённость в ситуацию, хотя было ясно, что неожиданная осведомленность Водянкина о военных и международных делах его смутила, особенно контакты с официальными лицами поморского правительства через голову МИДа. Овчинников энергично кивал, рассеянно улыбаясь.

«Тряпка! Докиваешься ты со своим Пашкой!» – с ненавистью подумал Трепаков. Он уже понял, что в будущем нет места не только для него, но и для Овчинникова, и для Полухина, и для многих других, но они этого еще не поняли.

7. «Порто-Франко»

Митрополит Иннокентий приехал к ресторану «Порто-Франко» одним из первых. Его вежливо, но методично обыскали. Такого количества вооруженных людей в мирном городе он давно не видел. Сразу стало тревожно и неуютно.

– Заходите, ваше высокопреосвященство, как хорошо, что вы приехали! – Его проводили в освещенный зал, где почти никого не было.

Отношение с уральской властью испортил предшественник митрополита, Леонтий. Тот или не понял или не хотел понимать, что времена наступили иные, и пытался вести себя, как при Федерации. Сначала его пытались кулуарно уговорить, но он стоял на своем. Тогда уговаривать перестали и принялись душить. Тут-то и выяснилось, как шатко положение православной церкви без поддержки власти и сколько у нее на самом деле прихожан.

Прихожан оказалось гораздо меньше, чем казалось при Федерации. Хуже всего было с деньгами: того, что оставшиеся прихожане жертвовали не хватало даже на текущие нужды. В прессе шла шумная кампания разоблачений церкви и бывшего патриарха. Наружу вытащили все, что только можно было найти. То же самое происходило и на местах, так что позору тогда натерпелись больше, чем при большевиках. Подливали масла в огонь всевозможные сектанты, мстившие конкурентам за былые притеснения.

Но погорел Леонтий не на разоблаченных старых грехах. Вопреки настойчивым предупреждениям властей, он демонстративно поддерживал казачьи организации. Или он действительно думал, что эти мужики в старинной форме могут вернуть все на прежние рельсы, или это был жест отчаяния – осталось загадкой. В конце концов руководство одного из казачьих кружков было обвинено в подготовке террористических актов и переворота, всё уральское казачество разогнали, а патриарха заставили убрать Леонтия.

Сам Иннокентий был человеком тихим, аполитичным. В глубине души он был за старую Россию, но об этом особо не распространялся. Попыток наладить испорченные казачьим скандалом отношения республиканская власть не делала. Иногда его звали на официальные мероприятия, но сидеть ему приходилось в задних рядах, возле кришнаитов и адвентистов. Более всего досаждали местные власти: городские управы требовали не только оплачивать коммунальные платежи и пени, но и содержать в идеальном состоянии все церковные здания. Денег на все это не было, поэтому предписания игнорировались, что влекло за собой новые суды, новые штрафы, новые пени, новые предписания и так бесконечно. Иннокентий не знал, организованная ли это кампания или печальное стечение обстоятельств, но дела обстояли именно так, а во главе атаки всегда были депутаты от правящей партии. По сути, митрополия была банкротом давно, и юристы прямо говорили о необходимости готовиться к публичному признанию этого факта и распродаже имущества.

Иннокентий не сомневался, что банкротство и распродажа действительно могут состояться. Он слышал, мормоны на полном серьезе собирались выкупить Кафедральный собор. Собор стоял закрытым после пожара, не было денег даже на косметический ремонт, не говоря о чем-то большем. У мормонов деньги были, и они даже обращались официально, но митрополит и разговаривать с ними не стал.

Когда начались события в Рязани и Москве, Иннокентий обрадовался, но по здравому размышлению понял, что поводов для радости нет вовсе. Патриарх официально так ничего и не сказал, а по личным каналам заклинал не обострять ситуацию на местах, не провоцировать власти. Стремительно посыпалась Рижская система, и это внушало, конечно, некоторый оптимизм: а вдруг освободят и Екатеринбург? Иннокентий слишком хорошо знал историю: Колчаку взять Екатеринбург в 1918 году удалось, все обрадовались, а потом вернулись большевики и всё припомнили.

Между тем Иннокентий почувствовал неприятную возню вокруг себя и церкви каких-то подозрительных людей. В одном храме попытались заказать молебен о победе российского оружия, в другом – во здравие Владимира. К счастью, настоятели вовремя сообразили, чем это чревато. А если бы нет? А если бы пришли к отцу Адриану? Паства тоже роптала, после проповедей люди задавали вопросы, священники постоянно справлялись, как на это реагировать.

Нежданные ходоки явились и лично к Иннокентию. На прошлой неделе, после воскресной службы, к нему подошел военный и робко попросил благословения. Оказалось, что это был не кто-нибудь, а сам начальник Генерального штаба Уральской армии полковник Сорокин! Попросил об аудиенции, приехал в митрополию, пил чай, слушал жалобы митрополита, многозначительно кивал головой. Казалось, хочет о чем-то поговорить, что-то важное сообщить, но не решился. Митрополит был в сомнении: офицер пришел проверить его лояльность или же, наоборот, боится открыться ему. В конце визита Сорокин произнес вдохновенную речь о том, как несправедливо нынешнее положение церкви и выразил уверенность, что скоро все изменится. Попросил благословить, на том и расстались.

Окончательно Иннокентий испугался вчера, когда открытый сторонник Пирогова отец Виктор, не спросив разрешении, привел к нему хмурого мужичка в старинного образца камуфляже. Мужичок объявил, что он новый атаман уральского казачества, и просил благословения.

– На что благословение-то? – спросил Иннокентий, вспоминая печальную судьбу Леонтия и размышляя, чем это может грозить лично ему.

– На возрождение святой Руси! Свергнем проклятых иуд и возродим нашу Россию! Будет, как при Путине было, владыко! У нас всё готово! – Казак упал на колени и, преданно посмотрев в глаза митрополиту, добавил: – Нет сил смотреть, как церковь Божья поругаема безбожной властью!

Иннокентий испугался, но казачка благословил, грозно глядя на отца Виктора.

Приглашение на торжественный прием в День конституции оказалось очень кстати. Иннокентий с большим удовольствием пересидел бы трудное время в уголке, чтобы не вляпаться. Но раз уж, помимо своей воли, вляпался – нужно работать на опережение. Да и утренний разговор с депутатами не оставил ему выбора. Не просто так ведь позвали на этот банкет: замазать хотят, чтоб увидели, в том числе и в Москве, на каком празднике он гость. Еще и сказать что-нибудь заставят во время трансляции, не отвертишься. Может, Господь дает шанс выстроить отношения с этой властью?

Он подошел к нарядной девушке из протокольной службы и спросил:

– Можно ли мне будет переговорить с президентом? А также с господином Жиховым. Он здесь будет?

Девушка с интересом разглядывала его одеяние.

– Жихов будет, – посмотрела она в свой планшет. – Я передам ему вашу просьбу. А вот президента я вам не обещаю, он сегодня нарасхват, да и мероприятие из-за чрезвычайной ситуации будет коротким. Может быть, вас устроит государственный секретарь?

Иннокентий издали наблюдал за политической жизнью республики, но даже он понимал, что неприятный человек по фамилии Водянкин в последнее время приобретает всё больший вес – его стало слишком много в официальных СМИ.

– Меня устроит, конечно, – митрополит улыбнулся девушке и подумал: «Она на меня смотрела, как на папуаса! Дожили же мы до времен, когда православный поп стал экзотикой!»

***

Гости разбились на небольшие группы и тихо разговаривали. Иннокентий пожал несколько рук, взял бока с вином и встал у окна, высматривая полезные или хотя бы знакомые лица.

В зал вошла большая группа людей. Митрополит увидел президента, председателя Конституционного суда, премьер-министра и других руководителей государства. Среди них был и Водянкин.

Началась трансляция.

Полухин обходил гостей, пожимал руки. Митрополит присоединился к группе религиозных деятелей и стал дожидаться своей очереди.

– Мне передали, что вы спрашивали про меня. И я, вот ведь сюрприз, давно хотел поговорить с вами, ваше высокопреосвященство! – услышал он вкрадчивый голос позади себя.

Иннокентий обернулся и увидел невысокого полного человека с усиками.

– Дмитрий Никитич Жихов меня зовут, я служу начальником Комитета охраны конституции! – не переставая улыбаться, он показал свое удостоверение.

– Очень приятно. – Митрополит растерялся и посмотрел в сторону президента. Тот как раз подошел к группе дипломатов, здоровался с ними, что-то говоря каждому и выслушивая ответные речи. Рядом с ним стояли Водянкин и Касимов

– Я не займу у вас много времени, минут десять – пятнадцать.

– Что же, извольте. А о чем вы хотели поговорить, Дмитрий Никитич? И почему не пригласили, не заехали сами? Я ведь не кусаюсь!

– Учитывая специфику моей работы, я воздержался. Такие визиты не обрадовали бы ни вас, ни ваше окружение. Не хочется ставить вас в неловкое положение. Многие ведь думают, что я кусаюсь!

«Вот уж более неловкого положения у меня еще не было!» – подумал Иннокентий и поставил бокал на столик.

– Я хотел вам сказать, что последние дни мы фиксируем большую активность подрывных элементов. Между прочим, сегодня утром в этом зале пытались распылить какую-то дрянь. Мы все должны были умереть в жестоких мучениях, представляете?

«Врет или правда?» – засомневался Иннокентий.

– Да что вы говорите! Прямо здесь?

– Да, прямо здесь, вон в ту кадку засунули распылитель. Я вам больше скажу: на сегодня планировался военный переворот и выступление каких-то вооружённых идиотов, как они сами себя называют, казачества, представляете? – Жихов с нажимом произнес слово «казачество» и посмотрел на собеседника: – А что вы хотели мне сказать? Лично я верю, что вы лояльный гражданин и если бы вам что-то было известно, вы бы обратились в нашу скромную организацию. Ведь так?

«Похоже, он и так все знает. Может, правда, сказать ему все как есть? В конце концов кто они все мне? Отец Виктор, конечно, дурак, но все-таки жаль его»

Жихов наклонился к митрополиту:

– Господин митрополит, это ваш последний шанс. Иначе мы встретимся в другой ситуации, вам не понравится!

Иннокентий всё понял.

– Знаете, я просто не знал, куда обратиться. Ко мне приходил этот странный казачий атаман… Межуйко. Мне кажется, он пытался втянуть меня в какую-то нехорошую историю.

– А вы бы не стеснялись и обращались прямо ко мне! Напрямую, конечно, это не так удобно, но, я думаю, мы нашли бы форму сотрудничества. Так что там за нехорошая история? Вы, я надеюсь, не втянулись в нее?

– Я ничего не знаю и знать не хочу. Я священник, а не политик, для меня важны интересы православия на Урале, а не московские мятежники!

– Весьма здравая позиция. Кто еще приходил?

– Приходил военный, господин Сорокин. Нет, он ничего такого не говорил… Туманно обещал перемены в скором будущем.

– Ох, уж эти военные! Сорокин готовил путч! К сожалению, прежде чем мы его остановили, он успел застрелить нашего бедного генерала Старцева. Представляете? Своими руками!

– Какой кошмар! – Иннокентий понял, что теперь точно надо назвать всех. Президент был уже недалеко.

– Казака привел отец Виктор. Это была его инициатива, я ничего не мог поделать и высказал ему потом…

– Понятно. Как вы уже поняли, мы все знали и без вас. Но то, что вы вовремя спохватились и начали сотрудничать, правильно. На днях к вам приедет наш сотрудник, вы с ним побеседуете и о ваших гостях, и о вашем окружении, и о ваших прихожанах. Ситуация уже не такая горячая, к счастью, так что не обязательно все делать сейчас…

Митрополиту совсем не понравилось это «начали сотрудничество», но отступать было некуда.

– И последнее, личный совет. Приструните как-нибудь этого вашего отца Адриана. Лишите его сана, пусть идет к фёдориковцам, зачем вам такие скандалы?

Отец Адриан был постоянной головной болью митрополита много лет. Он служил настоятелем маленькой церквушки в спальном районе, славился весьма оригинальными воззрениями на окружающий мир и неукротимой готовностью делится ими с окружающими, особенно с работниками СМИ. Поэтому, когда писать было не о чем, журналисты обращались к отцу Адриану с каким-нибудь невинным вопросом и неизбежно получали сенсацию.