Текст книги "Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану"

До сумерек успели мы только дойти до вышеупомянутой, кажущейся островом, низменности, под которой и легли в дрейф. Идя не более как в трех или четырех милях от берега, заметили мы, что, при всех тех же прочих обстоятельствах, меняли мы место гораздо медленнее, нежели тогда, когда следовали к N. Это заставило думать, что против нас есть течение, и довольно сильное.

Четверг 25 августа. Заключение это подтвердилось на другой день, когда обсервованная наша широта в полдень была 74°23', на 55 миль бо́льшая счислимой. Течение это было еще сильнее того, которое мы испытали с 22 на 23 число. Исправив этим счисление, найдем, что мы повернули к югу от широты 74°45' (вместо 74°10'), и что виденная нами к N земля лежала далее широты 75°.

Течение это и тихий ветер были причиной того, что мы в первую половину 25 числа худо подавались вперед и в полдень находились только против мыса. Губу, находящуюся по северную его сторону, обозрели мы вторично весьма хорошо и уверились, что она со всех сторон окружена берегом, подобно как и другая губа, лежащая по северную сторону мыса Лаврова. Миновав этот последний мыс, легли мы на ночь в дрейф.

Пятница 26 августа. На рассвете нашли мы себя на том самом месте, где были вечером; это доказало, что течение здесь не всегда с одинаковой силой стремится к северу. Когда совершенно рассвело, продолжали мы наше плавание к S и вскоре увидели выдающуюся от берега к W низменность, образовавшую небольшой открытый к N залив. От видимой к W оконечности ее, отличавшейся надводным каменным рифом, выдававшимся к NW, продолжалась она к SW на 5–6 миль и, завернувшись к О и NO, образовала небольшой заливец, вдавшийся к NO, перед которым лежал островок. От этого низменного полуострова простирается к северу тот ровный берег, вдоль которого мы плыли 24 числа утром и который кончается у сопки Сарычева. К югу же от него идут высокие и крупные горы, южный конец которых составляет усмотренная нами в самый первый день гора. Идя к N, мы не заметили этого полуострова за дальностью; теперь же плыли от него не более как в двух милях. В шестом часу увидели близ берега небольшую избу, около которой разбросано было множество какого-то белого вещества. Несколько южнее ее, на возвышенном кругловидном холме, стояла сложенная в виде столба куча каменьев[115]115
  Подобных столбиков, которые промышленники называют гуриями, находится по всему берегу очень много. По гуриям они различают его разные места. (Примеч. Ф. П. Литке.)


[Закрыть]. Изба была, как казалось, уже близка к разрушению; но мы, проходя мимо нее, выпалили из пушки на всякий случай, зная, что в этом году одно мезенское судно ушло зимовать на Новую Землю; следственно, могло случиться, что полуразвалившаяся изба служила убежищем партии земляков наших. Однако же на выстрелы никто не показывался.

Этот полуостров показался мне имеющим большое сходство с Митюшевским наволоком, указанным на Розмысловой карте к NW в 20 милях от Маточкина Шара. Широта, на которой мы себя считали, также не противоречила этому заключению.

По этой причине устремили мы тем большее внимание на берег, к югу от этого места простиравшийся, но, подобно как и прежде, не видели ни одного пункта, который бы по чему-нибудь могли принять за устье Маточкина Шара. Мы не заметили ни одной большой губы, никакого разделения в хребте гор, которое бы означало большой пролив, ни одного из островков, расположенных перед его устьем. В полдень обсервовали широту 73°17', следственно, находились уже на 21 милю южнее Маточкина Шара, по определению Розмыслова. Не имея причины предполагать в определении этом погрешности в 20', должны мы были принять, что искомое нами место пройдено и не узнано вторично. Мы не могли не видеть его, так как ни одна даже незначащая впадина в береге не избегла внимания нашего, и потому должны были заключить, что Маточкин Шар положен на картах или со слишком большой погрешностью в широте, или вовсе в несходном с истиной виде: что устье его или гораздо уже, или обращено не в ту сторону, и прочее.

Недоумение наше усугублял еще Смиренников, который при всяком случае повторял, что мы находимся в низах. Неудивительно было неморскому человеку не узнать берега с первого вида, но мы никак не могли думать, что, побывав в Маточкином Шаре хотя бы раз в жизни, можно было бы в нем ошибиться. Как бы то ни было, для разрешения сомнения нашего мы имели только одно средство: посылать гребные суда в каждый из заливов, мимо которых проходили. Но этого средства употребить не позволяла нам ни краткость оставшегося времени, ни краткость дней, так как всякая ничего не значащая заводь могла бы нам в таком случае стоить целого дня. Итак, мы увидели себя в необходимости оставить под сомнением и самое положение Маточкина Шара, и немногие дни, которые мы могли еще пробыть у Новой Земли, употребить на обозрение сколь возможно большего пространства к югу.

С тех пор, как мы подошли к берегу, и до этого времени видели мы только одну небольшую льдину 24 августа. Сегодня же миновали целую гряду, только что отделившуюся от берега, которую ветром несло к W – столь поздно очищаются эти берега ото льдов. После полудня видели также к западу довольно большую полосу льда. Погода в этот день стояла не новоземельская: около трех часов, при наступившем штиле, поднялся термометр до +4°. В другое время при такой температуре жались бы мы, может быть, от холода, теперь же находили погоду теплой и приятной. Мы уже притерпелись. Скоропостижные переходы от тепла к стуже или обратно бывают для человека очень неприятны, но он скоро привыкает к обеим крайностям. Чувства его – довольно ненадежное мерило тепла и холода.

На одном низменном, ровном островке, против которого мы в это время находились, стояла какая-то тонкая жердь, служившая, конечно, береговым знаком для промышленников. Надлежало полагать, что они были тут недавно: так как столь ломкая, непрочная вещь не могла бы, по-видимому, удержаться долго в целости. Мы выпалили по этой причине из пушки, но и второй сигнал наш точно так же остался без ответа, как и первый.

Невзирая на неприятную уверенность, что мы Маточкин Шар оставили уже к N, вид берега вечером давал нам снова некоторую надежду. Поравнявшись с горой А (названной нами в 1822 году Первоусмотренной), усмотрели мы к югу от нее довольно широкий залив, по северную сторону которого лежало несколько островков, из которых один можно было принять за Митюшев остров. К югу от залива под самым берегом лежал небольшой островок, похожий на Паньков остров. Хотя с марса в трубу и казался залив этот не имеющим нигде никакого отверстия, и Смиренников уверял, что никакой из эти островов не похож ни на Митюшев, ни на Паньков, но, чтобы по возможности не оставить сомнения в этом месте, которое одно только из виденных нами походило несколько на Маточкин Шар, решился я подойти к нему вплоть.

Суббота 27 августа. Ночью поднялся прежестокий ветер с берега с ужасными порывами. Мы едва могли держать совершенно зарифленные марсели, и то оттого, что за берегом не было волнения; в открытом море ветер этот был бы настоящим ураганом. Сильным ветром отнесло нас от берега так далеко, что прилавировать к нему не успели бы мы, по всей вероятности, и до вечера, а поэтому и не думал я тратить времени для весьма сомнительного успеха и спустился по-прежнему вдоль берега.

Последний, как мы уже 22 августа заметили, идет к югу ровными, довольно высокими холмами. Милях в пяти к S от этой горы выдается к W низменность, каких мы по этому берегу нашли несколько, и от нее риф, на котором ходили страшные буруны (это был мыс Бритвин). Отмель же должна простираться далеко, так как мы в 9 часов утра, находясь от оконечности милях в трех, вдруг уменьшили глубину до 10 сажен и должны были с полчаса проплыть к SSW, чтобы несколько удалиться от опасного места.

Отсюда берег идет постепенно ниже и ниже и образует многие бухты, прикрытые островками. Мы следовали параллельно ему не более как в двух от него милях. Видна была крайняя южная оконечность берега на S. Казалось, что далее берет он направление к SO, но в 3 часа появился в правой руке остров, потом еще правее отрубистая к морю низменность, и, наконец, все соединилось весьма низким берегом, за которым вдали видны были невысокие, покрытые снегом холмы. Таким образом увидели мы себя в обширном заливе, оконечности которого лежали одна от другой NtO и StW в 40 милях. Северную оконечность образовал тот опасный мыс, от которого мы утром спускались, а южную – позже открывшаяся отрубистая низменность. От последней, подобно как и от первой, простирался риф, и под берегом в разных местах были видны буруны. Упомянутый остров лежал в юго-восточном углу этого залива, положение его NNO и SSW; на северном его мысу стояло несколько крестов.

На южной оконечности залива находилась большая становая изба, по-видимому, в довольно еще хорошем состоянии, и возле нее другая поменьше, вероятно, баня. Чтобы осмотреть эти признаки обитаемости в совершенно безлюдной стороне, правили мы на SW и WSW так, чтобы пройти от этого места милях в двух. Признаки отмели побуждали нас к осторожности, и лот был бросаем беспрестанно. Глубина шла весьма постоянно целый час от 20 до 18 сажен, иногда только 16–14 сажен, но в 5 часов вдруг уменьшилась до 8 и 6 сажен. Тотчас легли мы на W, но в ту же почти минуту судно жестоко ударилось о камень. Немедленно поднялись на NW; лот показал глубину 3 сажени, грунт – плита, и вслед за тем последовал еще сильнейший удар. Вмиг привели в бейдевинд на N и поставили все возможные паруса, хотя по причине свежего ветра и великой зыби, не без опасности для стены, и между страхом и надеждой ожидали, чем все это кончится.

Добрый наш бриг, рассекая довольно легко сильную противную зыбь, удалялся от опасности. Глубина увеличивалась, однако же, весьма медленно, иногда даже опять уменьшалась и не ранее 6 часов возросла до 16 и 18 сажен. К особенному счастью нашему, ветер в самую критическую минуту перешел от ONO к О. Если б он переменился настолько же в другую сторону, то мог бы привести нас к гибельному положению: мы не могли бы миновать рифа, который протянулся на NW на большое расстояние. Якоря на плитяном грунте никак бы не задержали, а при такой зыби, какую мы имели, нужно было не многих ударов, чтобы совершенно сокрушить судно.

По мере того как глубина увеличивалась, спускались и мы на NW, W, SW, а в 7 часов с глубины 20 сажен поплыли на StO вдоль берега. Вскоре усмотрели перед носом сбивчивое короткое волнение и иногда всплески; вода казалась мутной. При приближении к этому месту глубина вдруг уменьшилась до 15 сажен, поэтому мы тотчас спустились на SW, после чего она опять весьма скоро увеличилась до 20 и 24 сажен – неоспоримое доказательство, что тут был риф, хотя расстояние наше до берега было не менее пяти миль.

Воскресенье 28 августа. Пролежав ночь по обыкновению в дрейфе, спустились мы утром к берегу на SO и, дойдя до глубины 16 сажен, легли вдоль него к югу. Время весьма не благоприятствовало описи: берег часто скрывался в густом тумане, почти беспрестанно шел снег большими хлопьями, и мы встречали много носящегося льда, который нас часто заставлял менять курсы. Но так как ничто не побуждало подозревать близости сплошного льда, то, не желая терять времени, продолжали мы наш путь, соблюдая должную осторожность. Берег, вдоль которого мы шли, был однообразный, отмелый и совершенно покрытый снегом. Мы видели в нем несколько совсем открытых бухт, в одной из которых стояло две избы. За несколько минут до полудня туман прочистился и показал нам непрерывную цепь льда, в южной стороне соединившуюся с берегом, а к северу простиравшуюся за видимый горизонт. Мы очутились заключенными между льдом и берегом. Ветер дул от N прямо вдоль этого тесного канала и вынудил нас высвобождаться лавировкой из такого неприятного положения.

Эта ледяная стена простиралась к N с лишком на 30 миль. В каком месте мы, лавируя, к ней ни подходили, везде состояла она из великих, одна на другую взгроможденных льдин; нигде не было в ней ни малейшего разделения, ниже за ней – чистого моря. Двое суток лавировали мы, и не ранее 30 августа успели обогнуть северный ее конец. Замечательно, что в продолжение обратной лавировки не встретили мы ни одной отдельной льдины – все слилось в одну массу. Погода была прехолодная, шедший почти беспрерывно снег более не таял, термометр не поднимался уже выше точки замерзания, а по временам упадал на 1½° ниже ее. Природа приняла совершенно осенний вид.

Вторник 30 августа. Намерением моим было, если б нам удалось скоро освободиться от последнего встреченного льда, сделать еще попытку подойти к южной оконечности Новой Земли, поскольку определение этого пункта, равно как и северной оконечности острова Вайгач, казалось мне не менее важным, как и всякого другого пункта. Но теперь надлежало отложить этот план, так как наступало уже последнее число августа, далее которого нельзя нам было оставаться у берегов Новой Земли сколько по причине опасностей, сопряженных с излишне поздним плаванием в ледовитом море и у неизвестных берегов, столько и потому, что имели предписание этой же осенью возвратиться в Архангельск. Переход же туда при неблагоприятных обстоятельствах мог продолжиться до месяца. Река Двина становится иногда в первых числах октября. Итак, оставаясь здесь долее, рисковали бы мы вовсе не достигнуть порта, без большой, впрочем, надежды иметь какой-нибудь успех в нашем предприятии. По этим причинам решился я воспользоваться свежим северным ветром, и как-только вышел на чистое место, то и спустился под всеми парусами на StW.

Среда 31 августа. На следующий день, сопутствуемые снегом и не встречая ничего, достойного примечания, плыли мы, и весьма успешно, прямым курсом на мыс Городецкий.

Четверг 1 сентября. В 3 часа утра увидели перед носом берег, который не мог быть иной, как Канинский. Встреча эта очень нас удивила, так как курс наш по меркаторской карте Белого моря проходил от Канина Носа в расстоянии почти 40 миль. Следовало, что или мыс этот положен на данной карте на это расстояние восточнее, или хронометр столько же показал западнее, или что в последние 16 часов снесло нас на 40 миль к О. Все это равно казалось невероятным. В 8 часов находились мы по крюйс-пеленгу[116]116
  Крюйс-пеленг – способ определения места судна по двум пеленгам на один и тот же ориентир, взятым через определенный промежуток времени, и пройденному судном расстоянию по курсу (пути) за это время.


[Закрыть] от Канина Носа в 22 милях на SW 85°30'; долгота этого пункта по упомянутой карте 3°14' О от Архангельска. В то же время обсервованная долгота по хронометру была 2°02'. Мы были в недоумении, чему приписать столь великую разность, и ожидали с нетерпением наблюдений, которые бы это разрешили.

В 4 часа пополудни открылся нам западный берег. По счислению нельзя было от Канина Носа еще его видеть; это заставило уже нас сомневаться в верности положения этого пункта на карте. В половине шестого, находясь от мыса Оборного на N в расстоянии 10–12 миль, спустились мы на S. Погода была пасмурная и дождливая, ветер тихий и переменный, но течение пособило нам столько, что на следующее утро увидели мы уже башню на Орловом Носе.

Пятница 2 сентября. В 8 часов лежала она от нас прямо на юг, и тогда же сделаны наблюдения для часового угла. Долгота места, а следовательно, и Орловой башни, по хронометру вышла 1°. 21 июля долгота того же пункта и тем же средством определена была 0°53'. Эта малозначительная разность, происшедшая в 43 дня, доказала, с одной стороны, исправность нашего хронометра, а с другой – неверность положения Канина Носа на меркаторской карте Белого моря, на которой он был обозначен (в отношении к Архангельску) почти на 1½° восточнее надлежащего.

По нашим наблюдениям, приняв к сведению и означенную погрешность хронометра, выходила долгота его 2°50', а по карте 4°12' О от Архангельска. Невзирая на все доверие мое к нашим наблюдениям, я едва мог поверить, чтобы в положении этого пункта была столь великая погрешность, поскольку он определен, как и на той карте упомянуто, астрономическими наблюдениями, произведенными на берегу. Расширению северной части Белого моря почти на 30 миль, которое было следствием таковой погрешности, до́лжно, вероятно, приписать то, что лейтенант Лазарев на обратном пути от Новой Земли, взяв отшествие от Канина Носа, зашел ночью в Святоносскую губу, думая идти в Белое море.

Проштилевав целый день, получили мы, наконец, довольно свежий, но совершенно противный нам ветер от SW, который дул беспрерывно пять дней и заставил нас все почти Белое море пройти на булинях[117]117
  Булини – снасти, расположенные на боковых краях внизу прямых парусов, предназначенные для растягивания паруса на ветер. Принимают название того паруса, к которому прикреплены. У каждого паруса по два булиня: булинь «справой» и булинь «слевой».


[Закрыть].

Среда 7 сентября. Вечером 7 числа миновали мы Каменный ручей.

Четверг 8 сентября. На следующее утро подошли к Никольской башне, где полагали, что будем встречены лоцманами. Хотя они по большей части, особенно же осенью, живут на Мудьюжском острове, но когда ожидаются к порту суда, и преимущественно военные, то лоцманов высылают обыкновенно навстречу им к башне, у которой на тот предмет выстроена изба. Однако, подойдя почти на пушечный выстрел к башне, мы уверились, что нас никто не ожидает. Штиль не позволил нам идти далее к бару и вынудил простоять на якоре у башни до следующего вечера. Ночью поднялись тучи от NW, и я боялся, что поднимется оттуда крепкий ветер, который поставил бы нас между двумя неприятными крайностями: отстаиваться на якорях в открытом море или идти через бар без лоцмана. Весь день тщетно палили мы из пушек, а ночью, осветясь фонарями, жгли фальшфееры[118]118
  Фальшфеер (от нем. falsch – «фальшивый» и feuer – «огонь») – пиротехническое сигнальное устройство в виде картонной гильзы, наполненной горючим составом. Фальшфееры использовались также и для иллюминации.


[Закрыть].

Пятница 9 сентября. Лоцманы приехали не прежде, как в полдень 9 числа, услышав от крестьян, нас видевших, о нашем прибытии, хотя им и самим ничто не мешало нас видеть. Мы скоро узнали настоящую причину их отсутствия! 8 сентября, в день Рождества Пресвятой Богородицы, бывает у города большой праздник и первая распродажа привозной с моря рыбы. В этот день простолюдины Архангельска сильно гуляют, а лоцманы не привыкли в этом отставать от своих земляков и делают то же, где бы то ни случилось. Наш лоцман не забыл общей их привычки и при первом же шаге на судно попросил чарочки. Мы имели неосторожность исполнить его желание, и едва дорого за это не заплатили: при входе в мелкие места принял он первый черный бакен за Боровской и поставил нас на мель у самого бара.

Товарищи его на Мудьюжском острове, заметив это, тотчас всей артелью к нам приехали. В это время уже смеркалось, вода шла на прибыль, а ветер дул от берега. Совокупным действием их скоро до́лжно было снести нас на глубину, почему мы не завозили даже и верпа. Лоцманы хотели нас вести обратно в море, но я на это никак не соглашался, и они, наконец, решились вести нас через бар в самую темную осеннюю ночь. Размерив шест на футы, ожидали они у борта на своем карбасе очень покойно, когда судно всплывет. В десятом часу бриг сам собой покатился под ветер, мы натянули у парусов шкоты[119]119
  Шкот (нидерл. schoot) – снасть бегучего такелажа, предназначенная для растягивания нижних (шкотовых) углов парусов по рею или гику. Также с помощью шкотов оттягивают назад углы парусов, не имеющих рангоута.


[Закрыть] и пошли вверх реки. Лоцманы промеривали беспрестанно и, замечая по уменьшающейся глубине, к которой стороне мы приближались, в ту сторону приказывали и руль класть. Таким образом, не видя ничего и виляя от одной стороны фарватера к другой, перешли мы через бар и стали на якорь против южной оконечности Мудьюжского острова. Вот пример двух противных качеств архангельских лоцманов: невоздержанности и искусства, соединенного с решительностью.

Суббота 10 сентября. На другой день ветер был крут для того, чтобы идти к Архангельску. Мы попытались сняться с якоря, но, встав на мель, вынуждены были простоять тот день на якоре. Наконец 11 сентября, в воскресенье, в 11 часов утра прибыли благополучно к порту с совершенно здоровым экипажем.

Два с половиной месяца провел я у города Архангельска, приводя в порядок журналы и составляя карты. Изображая на бумаге пространство осмотренного нами берега, находился я все еще в недоумении, которой именно из известных частей Новой Земли оно соответствует, и в котором его месте находится Маточкин Шар. Но пока я занимался этим делом, попалась мне случайно в руки карта штурмана Поспелова с видами. Эта находка объяснила мне все дело. Как карта, так и виды доказывали, правда, не слишком большое искусство, но первая достаточно соответствовала нашей описи, а в последних узнал я тотчас нашу гору А и разные пункты берега, как к югу, так и к северу от нее простирающегося. Это сличение удостоверило меня, что низменный полуостров, на широте 73¼° нами виденный, был точно Митюшев Нос[120]120
  Впоследствии узнал я, что этот мыс промышленниками называется Сухим, а что Митюшев Нос есть высокий, отрубистый мыс, прилежащий к губе Серебрянке. (Примеч. Ф. П. Литке.)


[Закрыть], что устье Маточкина Шара находилось в одной из губ к SO от этого места, что губа, по южную сторону горы А находящаяся, к которой мы лавировали 26 августа, была губа Безымянная и что, наконец, мыс, у которого мы едва не разбились, был Гусиный Нос. Карта Поспелова не простиралась к северу далее Маточкина Шара. Поэтому берег, простирающийся к N от Митюшева мыса, должен я был сличать с картами промышленников и узнал таким образом, что губа, лежащая по северную сторону мыса Лаврова, есть их губа Мелкая, а другая, находящаяся далее к северу, – губа Крестовая.

Итак, весь успех экспедиции нашей состоял в обозрении части западного берега Новой Земли. Главный предмет ее, измерение длины Маточкина Шара, не был достигнут; да и само положение этого пролива осталось под сомнением. Причиной неуспеха были частью препятствия ото льдов, встреченные нами в первую половину лета, частью же несколько ошибочный расчет. Я употребил почти месяц на то, чтобы бороться против льдов, не допускавших нас до южного берега Новой Земли, с той мыслью, что берег этот прежде всех прочих мест ото льда очищается. Предположение это было, может статься, и справедливо, особенно в отношении к северному берегу, но мне следовало бы принять в рассуждение, что южный берег, хотя и очистился прежде других мест по соседству своему с неистощимым запасом льдов – Карским морем, весьма часто ими заносим быть может. Между тем как западный берег, освободясь однажды, все лето более или менее будет чист. Теперь я почти не сомневаюсь, что если бы при первой встрече льда решился я плыть к N, то между широтами 72 и 73' нашел бы берег чистым. Располагая временем, не мог бы, наконец, не найти Маточкина Шара и успел бы, вероятно, исполнить предписание начальства.

Но при всем своем неуспехе эта экспедиция доказала неосновательность мнения, будто бы берега Новой Земли от накопившихся годами льдов сделались недоступными. Мы нашли их от широты 72° к северу на неопределенное расстояние, может статься и до самой северной оконечности, совершенно свободными ото льдов.

Между тем получено было предписание морского министра об отправлении меня со всеми документами, экспедиции касающимися, в Санкт-Петербург, куда я и прибыл в начале декабря.