Текст книги "Смертный бой. Триколор против свастики"

Выйдя из палатки, я увидел, что аэродром закрыл плотный слой тумана. Видимость упала до нескольких десятков метров. Перед допросом туман только наползал отдельными языками с запада, а сейчас захватил полное господство в воздухе.

Тяжело нашим придется по такой погоде. Авиация эффективно действовать не сможет, артиллерия тоже, целей не видно. А ПНВ на танках будут эффективны только на небольших дистанциях. У немцев появляются все шансы незаметно просочиться. Линия фронта все еще неплотная, дыр много. Да и там, где эта линия есть, преимущество современной техники в дальности поражения чаще всего сойдет на нет.

Вертолеты наши в этот день летали меньше. В тумане искать цели куда сложнее. А канонада с запада приближалась и становилась все слышнее. Видать, украинцы постепенно отходят. Под вечер меня вызвал Кузьменко. У него в палатке я застал незнакомого майора.

– Знакомьтесь, майор Истомин, старший лейтенант Маслов, из мобилизованных инженеров.

Мы с майором пожали друг другу руки.

– Товарищи офицеры, слушайте боевой приказ. Завтра с утра вы должны выдвинуться вот в этот район, – подполковник показал на карте, куда именно, – и провести рекогносцировку местности на предмет поиска подходящей площадки для нового аэродрома. Ну, ты, майор, в таких делах ас, пусть Александр у тебя поучится. Война закончится не завтра, аэродромов нам понадобится еще много. Старший группы – Истомин, заместитель – Маслов. Возьмите бойцов, три машины, полное вооружение. Не забудьте РПГ! В тылу неспокойно. Мало того, что немцы постоянно прорываются, так еще и местные бандиты оживились. В общем, держите ухо востро, в бой не вступайте! И аэродром найдите! А то на этот немецкие танки скоро выехать могут!

Выйдя от Кузьменко, мы познакомились с майором поближе. Он представился Олегом и сразу предложил перейти на «ты». Возрастом мы были схожи, ему слегка за тридцатник, мне в январе стукнуло тридцать. Общий язык нашли легко. Олег в центре был чуть ли не штатным «квартирьером», поиски площадок для посадки винтокрылов для него рутинная работа. Общую подготовку к экспедиции он взял на себя и сразу же побежал осматривать выделяемые нам машины и отбирать бойцов. Мне же пришлось снова бежать к вертолетам, от работы с техникой меня пока никто не освобождал.

Ивангород. Военкор Алексей Иванцов

Переночевали на вокзале. Утром вышли в город и обомлели. Столько вояк я только по телевизору видел. Танкисты, самоходчики, мотострелки… Ни одного гражданского. Город стал зелено-пятнистого цвета. И вся эта масса никуда не двигалась.

– Все люди как люди, а мы – какашки в проруби, – ворчал Фил. И его можно было понять. Два провинциальных журналиста, которых отправили в командировку с местными частями, оказались совершенно никому не нужными в этой суете.

Каждый офицер норовил нас послать на короткое емкое слово, когда мы пытались хоть что-то узнать. Никакой официальной информации, никаких пресс-релизов от командования. Мы с Филом опустились до того, что пошли смотреть телевизор в зале ожидания. И толку? Старые патриотические фильмы, перемежаемые скупыми сводками: «Наши войска, верные союзническому долгу, вступили на территорию Украины и Белоруссии». Политику России поддержал Казахстан, однако в союз вступать не решился пока. Хитрые казахи объявили о формировании «добровольческого тумена». Агрессию осудили все, кроме Грузии. Батоно Мишико затаился, как нашкодивший кот. Киргизы тоже молчат. Ну, эти понятно. Они друг друга увлеченно режут. Им не до пустяков. А прибалты что? Калинин нам сказал, что гордые сыны Евросоюза вроде как присоединились к агрессорам. Однако на границе тихо. Ни стрельбы, ни ревущих бомберов над головой… Что же происходит за кордоном бывшего СССР – неизвестно вообще. Как будто другого мира вообще нет. Словно провалился куда-то.

Я был полностью уверен, что власти чего-то недоговаривают.

– Смотри! – толкнул меня Фил.

По первому пошел анонс вечернего праздничного концерта в поддержку российских, украинских и белорусских солдат. На экране замелькали отрывки военных песен, исполняемых попсовыми звездами, натянувшими военную форму. И если «Виагра» в камуфляжных лифчиках смотрелась еще прилично, то вот от Пенкина, Моисеева и Баскова, затянувших «Три танкиста», едва не стошнило. Причем Пенкин был почему-то в тельняшке. Пидарасы… Чтоб их параличом разбило!

Омерзительное зрелище. Вся эта пестобратия собралась ехать в благотворительный тур по стране с целью сбора средств в Фонд обороны, Причем начинать собираются с Урала. Стоп. Фонд обороны? Это что-то новенькое… Но лучше бы олигархов тряханули, честное слово.

– Пойдем-ка, солдатиков попинаем. Солдатское ухо – оно чуткое.

Мы долго бродили по Ивангороду приставая то к одним группкам солдатиков, то к другим.

– Здорово, мужики! Вятские есть?

– Здравжла, тащ лейтенанты! Не, нету.

– Понятно, а вы тут чего ждете?

– Приказа!

– Какого?

– Да сами не знаем!

Наконец из одной БМП высунулся чумазый мехвод.

– Ну, я вятский, ачоа?

Пообещав ему, что фотографии и приветы обязательно передадим родным, мы угостили бойца остатками кофе из термоса.

Паренька звали Лешкой Глушковым. Вот-вот должен был уйти на дембель, а тут вот такая заваруха. Их часть неожиданно подняли по тревоге, потом перекинули сюда, и вот уже вторые сутки они тут торчат и ни черта не делают. Сначала говорили, что эстонцы, типа, войну объявили. Но этому никто не поверил. Они хоть и тормоза, но не до такой же степени?

– А вообще… – Глушков хитровато прищурился, оглянулся и понизил голос: – Слухи ходят, что не с НАТОй воевать будем. А с немцами.

– Тоже мне новость, – хмыкнул я. – Об этом еще в первый день Медвед сказал.

– С фашистскими немцами, – почти шепнул Глушков. – Они из прошлого, трындят, появились и прут сейчас на хохлов с бульбашами. А сидим мы тут, чтобы дождаться, когда фрицы прибалтов защемят. И мы их тогда опять освободим. А там уже дело техники, – любовно пошлепал свою машинку Глушков.

– Мда… – хмыкнул Фил, когда мы попрощались с мехводом. – Секретная информация от ФСБ, ага…

– Блин… – ругнулся я. – Вот же идиотская секретность. По телику вовсю о немцах трындят, а до личного состава инфу не доводят. Бардак!

– Бардак! – согласился со мной Фил.

Потом я быстро набросал очерк «Вятские на войне» и отправил его заказным срочным письмом. Только вот думаю, что война быстрее закончится, чем письмо дойдет. А Фил пытался распечатать несколько самых удачных фоток для газеты. Сбегал в пару салонов и вернулся изумленным:

– Представляешь, гебня твоя кровавая все ксероксы и принтеры арестовала.

– Военное положение, – развел я руками. Фотки быстро скинули на бук. Снова вышли с вокзала. Тут-то нас едва не арестовали ушлые комендачи. Молва уже донесла до них, что ходят два каких-то странных лейтенанта, всех фотографируют и выпытывают секретную информацию. Спасла, естественно, аккредитация. Отвели нас в штаб, и там нам, наконец, повезло. Встретились неожиданно с Калининым.

– Опять вы? – буркнул он, когда мы столкнулись с ним в коридоре бывшей школы.

– А как же война с прибалтами, товарищ полковник? – ехидно поинтересовался я.

– Не сцы, будет еще, – отрезал Калинин и снова широко зашагал.

– Товарищ полковник… Да Саня, твою мать! Подожди секунду! – увязались мы за ним.

Долго мы его убалтывали взять с собой. Целых две минуты. Не уболтали.

Калинин посоветовал нам идти к тем самым мотострелкам и ждать у них.

– Вот-вот все начнется…

– Саш, что начнется-то?

– Встретимся в Таллине, – загадочно ответил он и исчез.

Пришлось последовать его совету. Пехотный комбриг, тоже полковник по фамилии Астахов, долго морщился от слова «журналисты». Но остаться с ними разрешил. И вовремя.

Мы даже не успели поразлагать личный состав свежими похабными анекдотами, как войска вдруг пришли в движение.

Мы устроились в той самой БМП мехвода Глушкова. На нас напялили бронежилеты и каски. Блин, я уже и забыл, какие они тяжелые! Пистолеты комбриг велел запихать в… В дупла, в общем. Зато получили по «калашу».

Когда ехали по мосту через Нарву, я не удержался и плюнул вниз. Традиция у меня такая – пометить новую реку, через которую переезжаю. Фил же щелкал и щелкал прекрасные пейзажи – саму Нарву, могучие крепостные стены, кружащих в небе чаек…

Здание эстонского погранконтроля было разнесено в клочья. Нет, не снарядом. Неаккуратный водила головного танка не удержал машину на ровной дороге и нечаянно – совершенно нечаянно! – зацепил бортом строение.

Эстонские погранцы, несмотря на пресловутую тормознутость, оттуда выскочили очень быстро. И теперь растерянно смотрели на грохочущую металлом колонну российской бронетехники.

И с каждой машины наша бравая пехота что-то орала, улюлюкала и свистела погранцам. Те даже и не думали отвечать.

Внезапно что-то в душе вдруг произошло, словно теплая волна какой-то гордости. И я тоже не удержался и крикнул:

– А до Таллина далеко?

Сидевшие рядом бойцы дружно заржали.

Водилы же продолжали хулиганить.

Дорожные знаки не трогали. А вот указатели с надписями на эстонском непременно роняли.

Ну, ничего. Наши ваишники новые поставят. На русском теперь.

Самое смешное, когда мы шли по трассе А-20 и проходили населенные пункты различного калибра, эстонцы выходили к обочинам и молчали. С какой-то обреченностью на лицах стояли и разглядывали несущиеся мимо танки, БМП, БТР, грузовики…

Вот так вот едешь – а на обочинах манекены стоят. Не злятся. Не радуются. Просто стоят и смотрят. Как суслики, честное слово!

На первой машине мужики подняли трехцветный российский флаг. А вот наш мехвод номер отколол…

Где-то под Кохтла-Ярве бойцы вдруг закопошились. Вытащили палку, сноровисто натянули на нее…

Красный флаг с серпом и молотом яростно заколыхался на балтийском ветру!

Веселуха началась, когда мы в Таллин вошли. Ох, и мат висел, когда колонна попыталась в Старый Город выползти. Улицы узкие, кривые. Немцы, блин, понастроили в свое время. Или это датчане были? Хотя… Какая разница? Технику пришлось оставить, и пехом, пехом.

Выползли на Ратушную площадь. Вот тебе и Старый Томас, вот тебе и сама Ратуша.

Из окон, из подворотен – да отовсюду! – торчали любопытствующие морды эстонцев.

Фил окликнул меня:

– Смотри! Гостиница какая-то! «Scandic Palace» вроде…

– Ага. Скандинавский палас. И как они тут живут? Все не по-человечьи называют! Надо же, гостиницу в честь ковра назвали, – откликнулся кто-то из бойцов.

– Лех! Пойдем, позырим! Может, там Интернет есть?

Браво перекинув «калаши» через плечо, мы потопали по брусчатке к этому самому «скандинавскому паласу». Бойцы наши усаживались вдоль стен, пугая автоматами местных, высыпавших на улицы, ротозеев.

Но дойти мы не успели.

С одной из улочек на площадь внезапно вышла колонна. Шли какие-то старичеллы в мундирах под красно-бело-красными знаменами и орали:

 
Die Straße frei Den braunen Bataillonen,
Die Straße frei Dem Sturmabteilungsmann!
Es schauhn aufs Hakenkreuz Voll Hoffnung schon Millionen
Der Tag für Freiheit Und für Brot bricht an.
 

Фил тут же начал щелкать своим фотиком, а я машинально снял с предохранителя свой «калаш».

Бойцы наши отреагировали так же. В смысле, «передернули затворы».

Передние ряды демонстрантов внезапно остановились. Задние продолжали напирать, не сразу сообразив – что происходит. Эстонцы, че!

И песня медленно затихла. На площади воцарилось молчание. Гражданские куда-то внезапно рассосались.

«Сейчас прольется чья-то кровь…» – мелькнула у меня в голове какая-то цитата из какого-то фильма.

И тут Фил внезапно заорал:

– «Расцветали яблони и груши. Поплыли туманы над рекой. Выходила на берег Катюша, на высокий берег, на крутой…»

И, закинув на спину автомат, пошел навстречу старым эстонским придуркам, продолжая щелкать своей «фаллической дурой».

На какой-то миг мне показалось, что вся площадь, весь город, да что там, весь мир – просто вымерли все.

И что-то тут и меня подкинуло, и я пошел вслед за Филом:

 
Пусть фриц помнит русскую «катюшу»,
Пусть услышит, как она поет!
Из врагов вытряхивает души,
А своим отвагу придает!
 

Этот куплет мне дед пел. Его нет в официальной версии. А вот у меня есть.

Внезапно за спиной загрохотал КПВТ. Очередь прошла поверх голов нацистских ветеранов, выбивая кирпичную пыль из старинных домов Таллина.

А потом бойцы наши вдруг заорали «УРА-А-А-А!!!» и бросились на эсэсовских стариков. Впереди бежал наш мехвод Лешка Глушков с тем самым красным знаменем. И вот честное слово даю. Никто не хотел инвалидов фашистских бить прикладами. Русские солдаты – люди добродушные и отходчивые. Мы их просто попугать хотели. Мы же не рассчитывали, что половина бывших вояк из двадцатой гренадерской дивизии СС страдает на старости лет недержанием кишечника? Ну, парочка еще копыта откинула от инфаркта. Мы-то тут при чем?

И никого мы танками не давили. Танки и прочие БМП в город не вошли. Больно надо еще на них моторесурс тратить…

– Мехвод! – крикнул Глушкову довольно хохочущий Фил. – А ты почему свою лошадку бросил?

Тот тем временем сунул свой красный флаг наиболее гордому эсэсовцу и заставил его маршировать по площади, распевая гимн Советского Союза. «Союз нерушимый республик свободных…» От страха у эстонца даже акцент пропал.

– Товарищ лейтенант! Я первый раз за границей! Попросил ребят присмотреть! Когда я еще в Таллине побываю?

Хочешь посмотреть мир? Совершенно бесплатно? Программа «Все включено!». Генеральный спонсор – Министерство обороны Российской Федерации.

Вечером этого же дня полковник Российской армии Виктор Сенников, комендант города Таллина, столицы новоявленной Эстонской области, отдал первый свой приказ:

«Перенести Бронзового солдата на прежнее место. Все расходы возлагаются на принимающую сторону».

Долго мы задерживаться в столице Эстляндии не стали. Командование оставило небольшой гарнизон и отправило нашу колонну дальше. Единственное, что успели мы – распечатать-таки несколько фоток в той самой гостинице. Фил умница. Когда побежал на престарелых нацистов – щелкал на бегу. Исторические кадры должны получиться.

Особенно меня впечатлил один – перекошенное лицо какого-то старика. В глазах эсэсмана плескался дикий ужас, а из искривленного рта стекала струйка слюны. Ну и кающийся хрен с красным флагом в руках, покорно поглядывающий на чумазого мехвода, – тоже хорош.

Сволота, блин.

А потом колонна двинулась дальше на запад. Что-то там происходило, раз нас так гнали. Очень мне это все напомнило знаменитый бросок десантников на косовский аэродром. Помните, в Сербии тогда? Как мы тогда гордились за нашу армию… А теперь вот сами!

Шли без остановок. Физиология, однако, давала о себе знать. Вы не поверите, но орошение придорожной травы мы производили прямо с брони. Само по себе сидеть на несущейся БМП – довольно сложная штука. Ну а сам процесс слива солдатского радиатора превращался в акробатический этюд. Впрочем, чего-то я увлекся…

Эстонцы по-прежнему бесстрастно стояли вдоль дорог, когда мы проезжали населенные пункты. Стояли и взирали исподлобья.

В русских же хуторах и деревнях нас забрасывали цветами! Честное слово – такое чувство, как будто снимаюсь во фронтовой хронике сорок пятого года. Мурашки по коже! А в одном селе мне разбередил сердце какой-то старик.

Он стоял около своего дома, вытянувшись по стойке «смирно». На старом, еще советском, мундире, блестело несколько медалек – какие точно? – я толком не разглядел. Одну только узнал. «Отважную».

Старик стоял, и рука его дрожала, приложенная к такой же старой пилотке. Левая. Потому как пустой правый рукав был заткнут за поясной ремень. А за низким заборчиком стояла его бабка. Крестилась и кланялась в пояс. Кланялась и крестилась. Старика обдували могучие и вонючие клубы сиреневого дыма от наших машин. Но он не морщился, а даже с каким-то наслаждением вдыхал запах сгоревшего дизтоплива. По морщинистому лицу его стекали слезы.

Следующая за нами «бээмпэшка» вдруг тормознула. Оттуда выскочил какой-то летеха и положил к ногам старика туго набитый солдатский сидор. Потом крепко обнял его и лихо запрыгнул обратно.

Первый раз нас обстреляли на подходе к эстонско-латвийской границе. Из небольшого леска вдруг ударила пулеметная очередь. Слава Богу, пулеметчик оказался неопытным. Очередь прошла выше – слишком ствол задрал. Останавливаться мы не стали. Колонна ощетинилась такой стеной огня, что лесок просто исчез. КПВТ перерезает стволы деревьев не хуже «Хускварны». Гринписа на нас нет… А танки даже не соизволили башни повернуть.

Смелый был эстонец. Смелый, но глупый. Хотя… С другой стороны, разве не так поступали наши деды в сорок первом?

Впрочем, наши деды не сжигали деревни вместе с людьми.

Господи… Какая была вонь! Она перебивала все на свете, когда мы вошли в выгоревшую деревеньку.

Живых там не было.

Это была первая остановка нашей колонны. В вечернем свете мирно заходящего солнца дотлевали остатки домов, сожженных вместе с их жителями.

Пока солдаты проверяли развалины, мы с Филом мотались по этой бывшей деревеньке. Он снимал. Я запоминал. Какая же сволочная работа – быть журналистом. У меня мутилось в голове от увиденного. Фил был бледный как смерть. Солдатики наши по очереди блевали.

Всякого я навидался. Делал репортажи с пожаров, с аварий. Было дело, три машины столкнулись на Казанском тракте. Девять погибших. Из них два ребенка. Да. И там мне было плохо. Очень плохо. Но тут… Как же я не хочу об этом рассказывать. Но надо. Надо написать статью. Потому какжурналисты – это тоже солдаты. Солдаты информационной войны.

Пока наши мотострелки стаскивали обугленные трупы в одну кучу, время от времени падая в обморок, пока наш командир связывался с командованием, объясняя ситуацию, я сидел и долбил заметку на своем нетбуке. Долбил, пытаясь не потерять сознание. «Терпи, сволочь! Терпи!» – приказывал я себе. Я ее тут приведу, эту статейку. Хорошо?

«Нацизм возвращается

Колонна российских миротворческих войск под командованием полковника Астахова шла ускоренным маршем через Эстонию в район сосредоточения.

В одной из деревень наши солдаты столкнулись с ужасающим возвратом средневекового нацизма в эстонском исполнении.

Эта деревня была населена „гражданами второго сорта“. То есть – русскими. Если до войны их преследовали морально и экономически, то сейчас эстонские фашисты прибегли к физическому уничтожению.

Семьи „унтерменшей“ были заперты в своих домах. Старики, женщины, дети – обычные мирные жители. А потом их подожгли. Лучше любых слов об этом расскажут фотографии военного корреспондента Н. Филимонова. По этическим причинам мы не можем опубликовать все фотографии. Полный архив вы можете скачать на сайте нашей газеты. Будьте осторожны при просмотре. Женщинам и детям смотреть… НЕЛЬЗЯ!

Ситуацию прокомментировал полковник Астахов:

– Как вы считаете, кто был способен на такое?

– Войск противника здесь просто нет и быть не может. Выводы, конечно, сделает следствие. Однако можно утверждать, зная национальную политику бывших властей Эстонии, что это сделали так называемые „силы национальной самообороны“ либо политические организации националистического, простите, нацистского толка.

– Какова будет реакция миротворческих сил России?

– На этот вопрос я ответить не могу, так как не хватает компетенции.

– И все же?

– При столкновении с бандитами мы будем вынуждены применить оружие в целях защиты мирных граждан.

Единственный вывод, который можно сделать, видя такие зверства, что подобное могут делать те, кто потерял человеческий облик. А значит, они не подлежат суду и должны расстреливаться на месте как дикие звери. Женевская, Гаагская и прочие конвенции не должны распространяться на нелюдей.

Алексей Иванцов. Военный корреспондент».

На самом деле разговор проходил совершенно не так.

С полковником я столкнулся, когда осматривал очередные дымящиеся развалины.

– Что,… ть, журналист х… ев, пишешь? Ты,… ть, ты нах…, ты напиши от меня лично! Я,… ть, каждого е… ого эстонца лично е… ну, если му… чье это злое… чее мне с оружием попадется. X… я клал на всю эту пи… братию со всеми б… дскими правами человека и пе… растичной толерантностью. Я в горло столько х… в им натолкаю, что сс… ться будут кровью триста лет подряд! Понял, козел? И попробуй хоть слово изменить, раком поставлю!

Увы. Пришлось изменить. Иначе цензура не пропустит.

После этого полковник лично застрелил единственного человека, оставшегося в живых из этой деревни.

Я не могу сказать – мужчина это был или женщина. Тело обгорело так, что, казалось, дышит какое-то обугленное бревно. Но оно дышало. Меня до конца жизни, наверное, будут преследовать эти кошмары. Хриплое дыхание. Красные трещинки, разрывающие при каждом вздохе обугленную плоть. Твою мать… Стопроцентные ожоги четвертой степени. Полностью сгоревшие конечности. А тело еще дышит. И без сознания. Мы ничем ему не могли помочь, этому человеку. Ничем. Наши полевые медики только развели руками. Полковник лично выстрелил в обугленную голову, целясь между лопнувшими от дикого жара глазами.

Может быть, я зря все это помню?

Алекс Кшетуский. Бортстрелок

Ночь. Да… «Встреча на Эльбе» прошла удачно – раненых американцы отправили в госпиталь белорусской армии, а эскадрилью попросили работать по профилю в интересах армии РБ. До вечера сделали два вылета, потом небольшой отдых – натовцев накормили в столовой на авиабазе – впервые за три дня поели горячего и вспомнили, что такое чай. А затем все снова – вылеты за ранеными. Когда стемнело, прибавилось работы – большинство вертолетов Ми-8 не было готово к ночным полетам и тем более – посадкам на необорудованные площадки.

– Это «медэвак», прошу обозначить свое местонахождение и посадочную площадку!

Вертолет наворачивал круги, ища вызывавшее медиков подразделение. Внизу шла перестрелка – белорусские позиции были очень хорошо заметны – союзники буквально подавляли «колбасников» шквалом огня.

И тут под бортом вспыхнули две зеленые ракеты. Кшетуского аж ослепило.

– Черт, идиоты! Да вижу я вас! Черт! Заходим на второй! – Белорусы обозначили себя ракетами, ослепив и пилота, который их в ПНВ превосходно видел. Пришлось отложить посадку.

Сопровождавший нас офицер из ВВС Белоруссии тут же обматерил тех, кто был на земле, и попросил больше не слепить пилота – в американской армии места посадки было принято обозначать по-другому.

Пока Кшетуский пытался выгнать зеленых зайчиков из глаз, «вертушка» коршуном рухнула на посадочную площадку. К ним тут же потащили раненых.

– Сюда, – первый сержант и офицер-белорус помогали разместить их в отсеке. Раненые в большинстве были молодыми ребятами, зачастую казалось, что это были подростки, которых облачили в камуфляж на пару размеров больше, чем надо. Грязные, окровавленные, они были или в шоке, или без сознания.

И в таком же духе весь день. Жара… Кровь, кажется, впиталась в пол отсека. Ее запах не выветривался ничем.

Одесса. Военный пенсионер Сергей Акимов

Поехал на старую работу.

Самвел был на совещании у начальника управления. Зашел в свой бывший отдел, девчата обрадовались, нарассказывали, что меняется у них с началом войны. Оказывается, по десятку офицеров от каждого учреждения срочно переводят во вновь создающиеся лагеря для военнопленных. Первые сотни пленных уже появились, а ожидаются десятки тысяч. Вот для них и планируют создавать лагеря – пусть отстраивают разрушенное. А на вакантные должности решено привлечь пенсионеров. Девушки выдвинули мою кандидатуру – пять лет работали дружно и еще могли потрудиться, да по возрасту меня попросили уйти.

Слегка офонарел: война еще только началась, а начальство уже так далеко в будущее заглядывает! С другой стороны, хорошо – значит, сомнений в нашей победе нет.

Дождался Самвела, переговорили. Он подтвердил уже известную мне информацию и официально предложил вернуться на службу в качестве вольнонаемного. Выпросил день на размышления – и не против вроде, но и что-то смущает…

Поехал домой. Город выглядит непривычно – окна заклеены полосками бумаги и скотча крест-накрест, реклама выключена. В трамвае говорят, что ночью уличное освещение отключают. Постановлением городской власти объявлен режим светомаскировки – могут, мол, быть бомбежки. Откуда? Румыны боевые действия прекратили, а немцам не до Одессы – им и на фронте забот хватает. Как всегда, власть принимает меры с запозданием. Проще при обнаружении неизвестных самолетов отключать свет централизованно. На предприятиях, связанных с выпуском оборонной продукции, набирают рабочих, да и остальные заводы оживились – по радио и телевидению то и дело объявления: требуются токаря, слесари, сварщики, прессовщики и т. д. Где их сейчас взять? Почти двадцать лет рабочие кадры в стране практически не готовили, а теперь они вдруг понадобились. Еще одна проблема – торговцев больше, чем рабочих. И однозначного решения не видно.

Да, война – это безоговорочно плохо. Но она ставит такие вопросы, которые замалчивались годами, задвигались в тень, забалтывались, а теперь их придется решать, и решать срочно.

Дома – опять к телевизору. Показывают кадры бомбежки Берлина дальней авиацией. Ту-22 МЗ, Ту-95 и Ту-160, идя на высотах десять-двенадцать километров, сбрасывают ОДАБ большой мощности. Внизу – море пожаров, весь город затянут дымом. Подобные удары нанесены и по ряду других крупных промышленных центров – Мюнхену, Руру, Гамбургу, Данцигу. Даже становится жалко немцев – от бомб объемного взрыва укрытия не спасают…

Константин Зыканов, сотрудник прокуратуры. Ганцевичи

Время для нас с Андреем тянулось очень медленно. Все-таки было как-то не по себе оттого, что опера, Саня и даже его малолетние охламоны поехали туда, откуда кто-то из них может не вернуться, а мы – два взрослых мужика – остались на базе, в тепле, уюте и полной безопасности. Пытались себя заставить пойти пообщаться с Отто, но душа почему-то не лежала. Пытались заняться делом – нас хватило на то, чтобы вернуть на место звездочки, выдранные еще перед Крысаничами, и пришпандорить шевроны при помощи клея «Момент», обнаруженного в ящике стола вместе с другими канцелярскими принадлежностями – офицерской линейкой, курвиметром (извиняюсь, не я такое название придумал), набором цветных карандашей и блокнотами. То ли кто-то забыл, то ли спецом для «крючков» держат. Покурили. Выпили кофе. Еще покурили. В конце концов, утомившись выкуривать одну сигарету за другой и поглощать растворимый кофе чашку за чашкой, мы разбрелись по комнатам. Я лег на диван, включил телевизор и… уснул. Да, банально уснул. Особенность организма такая – кофе, а тем более – растворимый кофе, на меня почему-то действует похлеще любого снотворного. Проснулся внезапно – снился какой-то дикий кошмар, и в течение пары минут не мог понять, кто я, где я и зачем этот гад поливает на меня из чайника.

– Ну, ты и спать! – Андрей кинул мне полотенце, висевшее на спинке кровати. – Вставайте, граф, вас ждут великие дела. Дежурный звонил, наши вернулись.

– Фррр, – только и смог сказать я в ответ, вытирая с лица остатки воды. Мало того, что майка – хоть выжимай, так еще и покрывало, на которое я улегся, не раздеваясь, только сняв куртку, было мокрым насквозь. – Ты соображаешь вообще, что делаешь?

– А по-другому не получалось. Я тебе и кричал, и уши тер, и за ногу дергал – ты что-то буркнешь в ответ, на другой бок повернешься и дальше массу давишь.

– Садист. Что у наших?

– Пока не знаю, дежурный тоже не в курсе был, так что поднимайся, одевайся и потопали – они у КПП разгружаются.

Дойти до КПП мы не успели. Навстречу нам уже двигала сладкая парочка – Вова и Игорь. Как-то они за последние дни спелись, к чему бы это?

– Ну что?

– Все в норме, как доктор прописал. Немцев захомутали, девочка – цела, папа ее – не совсем цел, конечно, но жить будет, его уже перевязывают.

– Наши все целы?

– Наши-то? Почти. Не считая того, что Грине, похоже, нос сломали. А «не наши» – не все. Перетренировал Саня своих, перетренировал. Они немецкую группу прикрытия к себе метров на 15 подпустили – и с десяти стволов в упор. Мясо.

– А кто Гришу-то так сумел?

– О! Ключевой вопрос! Это их бугор его приласкал – он чуть дальше в лесу сел, и когда наш «фейерверк» сработал, ему не сильно досталось, короче, когда стали немцев собирать и укладывать, он очухался. Гриша как раз над ним наклонился, ну и получил – тот ему головой прямо по сопатке. Гриша, конечно, его повязал, но как приехали – сразу в санчасть, лед прикладывать.

– А с радистом как прошло?

– Середина на половину. Алекс с ним по-немецки минут десять разговаривал, а потом – бац – выстрел. Мы ломанулись, а он уже готов. Застрелился, короче. Из «ТТ» прямо в висок. Алекс переживает сильно – не смог убедить. Но этот-то, который командир их – ну фрукт, чистый фрукт. Сейчас такой концерт на КПП закатил – любо-дорого посмотреть, – ответил уже Игорь.

– Какой концерт?

– Он, пока мы обратно ехали, ругался на чем свет – «быдло большевистское, твари, хамы» и так далее. Остальные – приличные люди, лежат в отключке в кунге на полу, а этот – ну не замолкает. Саню это достало, он ему пинка отвесил – заткнись, говорит, надоел. А тот – еще больше разоряется, матом – да так, знаешь, виртуозно, что студенты ржать стали. Тут у Старого терпение лопнуло, он ему слегка двинул – тот вырубился. Приехали, из машины стали вытаскивать – здесь уже, на КПП, он очухался, флаг трехцветный увидел, в осадок выпал, глаза таращит, что-то сказать силится, а тут к КПП, как на грех, дежурный по части подвалил – в погонах. Этот демон от нас вырвался, к дежурному бросился – пытается с ним в десны жахаться, орет «я знал, я знал». Дежурный от него шарахнулся – видать, решил, что педерасты атакуют, а тот – за ним, так и пытается ему засос поставить. Неудобно, конечно, в наручниках-то, но – пытается. Потом остановился и этак властно, дежурному: «Господин штабс-капитан, извольте приказать вашим нижним чинам меня немедленно освободить». А дежурный капитан услышал, что его в «штабные» записали, стоит – слова сказать не может. Видимо, думает, что мы каких-то психов из лесу притаранили. Словом, взяли мы этого клоуна – и в любимый каземат. Сейчас его там прикуют, как следует, чтобы не быковал – и он в вашем распоряжении. А мы – спать, сил больше нету.

Пообщавшись с остальными ребятами, в красках повторившими нам уже услышанный от Вовы рассказ, мы пожелали им приятных сновидений и первым делом направились в санчасть – проведать Гришу. Но опоздали: дверь в санчасть оказалась закрытой изнутри, а из-за двери доносилось какое-то подозрительное сопение. Клювик, говорите, Грише ремонтируют? Ну-ну. Клювик-то у него, похоже, вполне гмм… работоспособен.