Текст книги "Принцесса Изольда и её куклы"

Феликс Маляренко
Принцесса Изольда и её куклы

© Ф. Маляренко, 2020

© Издательство «РуДа», 2020

© Т. Ракова, 2020

Принцесса Гельсина

– К нам идёт она, – на своём цветочном языке шептали лепестками высокие георгины.

– Наша принцесса, – вторили им алые, чайные, голубые и бордовые розы и поворачивали к ней свои тугие бутоны.

– Нет её краше, – шептали алые маки.

– Я бы мечтала украсить её пышные золотые волосы, – вздыхала белая хризантема.

– Как легка её походка, – восхищались анютины глазки.

– Она стройная, как мы, – с гордостью вторили гладиолусы.

И тот, кто знал язык цветов, приготовился бы к встрече с высокой принцессой голубых кровей, с холодной красотой в ледяных глазах, в золотом наряде и хрустальных туфельках на длинных стройных ногах. Но цветы по-другому определяли красоту. Гельсина, дочь садовника, была невысокого роста, чуть полноватая и с рыжей густой копной на голове. Её руки, оттого что она копалась в земле, вырывала сорняки и с любовью окучивала цветы, были тёмными, с мозолями и в цыпках. Платье было штопано-перештопано и в заплатках. Отцу, хоть он и был королевским садовником, платили немного, и у него не хватало денег на новую одежду для любимой дочери. Подошвы деревянных башмаков стёрлись, да и внутри башмаки давно развалились, и девочка натирала в них ноги до кровавых мозолей. Но Гельсина понимала язык цветов, слышала, как они восхищались ею, и видела себя такой, какой они её описывали. И, конечно, то же самое, что и цветы, думала маленькая, как стрекоза, цветочная фея Флоринда. Она прилетала в королевский сад насладиться ароматом роз, полакомиться нектаром и послушать их рассказы о дальних прекрасных странах, из которых они приехали, когда были ростками, клубнями и семенами.

В голубых глазах Гельсины было столько любви к цветам, за которыми она старательно с раннего утра и до заката ухаживала, что те по-своему видели её красоту. А вот людей она боялась, потому что нормальных при дворе короля она никогда не встречала. По дворцу, дворцовой площади и саду прохаживались заносчивые придворные. Они лебезили перед королём, королевой и принцем, а тех, кто был ниже их по званию и сословию, презирали, и если и говорили с ними, то свысока и через платочек, смоченный духами, чтобы не вдыхать запах простолюдинов. Их они называли мерзким и подлым сословием. Поэтому Гельсина, завидев кого-то из дворца, пряталась в цветах, и те, жалеючи, накрывали её.

Но больше всего она боялась молодого принца. Он был настолько красив, что любил себя больше всех. Принц никогда не отходил от зеркала и любовался собой. И под стать красоте звали его Нарциссом. Когда он узнал, что яркие весенние золотистые цветы носят его имя, взял саблю и выкосил их на клумбе.

– Нарцисс в моём королевстве должен быть один, – довольный своей победой над беззащитными растениями заявил он и пошёл во дворец праздновать победу с дружками.

– Я покорю весь мир, – хвастался он перед ними. – И весь мир будет валяться у моих ног, как эти жалкие жёлтые ничтожества.

О красоте принца ходили легенды, и принцессы ближних, дальних и тридевятых королевств мечтали стать его невестами. Они приезжали на балы, которые устраивал король, и были счастливы, если Нарцисс приглашал их на танец. И если принцессы не говорили ему комплиментов и не восхищались его красотой, он мог оставить свою партнёршу одну среди танцующих и уйти к зеркалу, чтобы в очередной раз полюбоваться собой.

– Когда я завоюю весь мир, – говорил он своему отражению, – я устрою конкурс из самых красивых девушек и только тогда выберу себе невесту…

А бедная Гельсина… Она так рыдала над срубленными стеблями цветов, которым отдала столько сил и всю душу. Девушка бережно собрала их, отнесла в свой домик и поставила во все вазы, горшки, кружки и кастрюли, чтобы они ещё немного пожили.

Однажды солнечным летним утром, после небольшого тёплого дождичка, всё было, как обычно, и ничего не предвещало беду. Цветы напились влаги и подставили небесным лучам свои насыщенные цветом нежные лепестки. Пчёлы, шмели и бабочки слетелись пить сладкий душистый нектар, и даже фея цветов не удержалась и прилетела в гости к Гельсине в её прекрасный сад.

Во дворец с визитом приехал король из двушестого королевства с королевой и принцессой. Погостить, обсудить общие дела и заодно, может, посвататься к молодому принцу и тем самым укрепить союз королевств. Гостям показали дворец, укрепления вокруг него и, конечно же, сад. Королева и принцесса из двушестого королевства были восхищены цветами. Они только и говорили об их красоте и даже попросили дать на время садовников, чтобы те повторили эту прелесть в их королевском саду.

«Какие неправильные принцесса и королева», – думал Нарцисс. Обычно все восхищались его красотой. Принцессы краснели, бледнели и даже падали в обморок. А эти говорили только о цветах, и, кажется, вообще не замечали принца.

– Ах так?! Подать мне коня, – приказал он конюху. Тот привёл ему белоснежного скакуна. Нарцисс легко вскочил в седло и, размахивая шпагой, полетел в сад, на ходу сбивая бутоны и головки цветов. – Так вам и надо! А то решили соперничать со мной!

Бедные беззащитные цветы летели на землю, а те, кого он ещё не успел срубить, закрылись от страха в бутоны, как в вечерний час. Закрыла глаза и Гельсина: этот ужас надвигался на неё.

– Ах ты, жалкий трус! – закричала фея цветов. – Я тебя за это накажу!

Она полетела навстречу скакуну и прикрыла крыльями ему глаза. Конь решил, что упёрся в стену, затормозил передними копытами, и принц вылетел из седла. Он несколько раз кувыркнулся на протоптанной земляной дорожке. У него были хорошие учителя: научили его правильно падать.

– Я тебя заклинаю! – закричала фея своим наитончайшим голоском. – Ты увидишь и услышишь этот мир по-иному.

Когда Нарцисс открыл глаза, он услышал стоны, крики о помощи и проклятья в свой адрес.

– Помогите! – кричали цветы. – Спасите! – стоны доносились с кустов роз. – Срочно перевяжите меня, я ранен, я погиб, Нарцисс – убийца!

И впервые в жизни сердце принца наполнилось жалостью к этим когда-то молчаливым созданиям. От стыда он покраснел. Боль цветов передалась ему. И в тоже время беспомощность и незнание, как помочь этим беззащитным, обездвижили его.

И тут он увидел божественной красоты девушку в прекрасном жёлтом платье и с копной золотых волос. «Откуда она взялась? – подумал Нарцисс. – На этом месте, когда я мчался на коне, стояла Замарашка, дочь садовника». А этот прекрасный, небесной красоты ангел, краше всех приезжавших во дворец принцесс, умело обрабатывал обрубленные концы кустов чёрной густой мазью и забинтовывал их.

– Это, наверное, подарок, посланный Всевышним, спустился в сад, чтобы спасти цветы от принца-варвара. И Нарцисс неожиданно понял, что должен помочь девушке. Он встал рядом, набрал пальцем немного вара из рук девушки, замазал обрубленную ветку, оторвал от бинта лоскут и обернул срез. Может, принц сделал это неуклюже, но впервые в жизни он получил удовлетворение от содеянного. Мазь имела неприятный запах и испачкала его холённые белые пальчики, но он не обращал на это внимания. Нарцисс прихватывал вар, отрывал лоскутки, но девушка при этом старалась отодвинуться. Он чувствовал неприязнь, исходившую от неё. И в тоже время этот ангел словно сиял божественным светом. И это удивляло его ещё больше. Раньше принцессы считали за счастье, когда он дотрагивался до них на балу. А эта отодвигалась и боялась его прикосновений.

Они работали молча, и принца охватила робость. Теперь уже он уже боялся прикоснуться к прекрасному ангелу. Как долго они перебинтовывали раненые растения, принц не почувствовал, но тут к нему неожиданно подошёл дворецкий, поклонился и сообщил, что пора переодеваться к обеду.

– Прошу вас во дворец, – сообщил он Нарциссу.

– Мне некогда, вы не видите, что я занят?

– Но на обеде будут присутствовать гости из двушестого королевства и без вас не начнут. А если вы будете отсутствовать, то король, королева и принцесса сочтут это оскорблением.

– Хорошо, – согласился принц, – но я бы хотел пригласить на обед этого прекрасного ангела. Спросите, как её зовут.

– Как? Дочь садовника за стол с королями и королевами? А зовут её Гельсина. Вы это прекрасно знаете и называете её Замарашкой.

– Как вы смеете оскорблять ангела небес! – в голосе принца звучало негодование и презрение к дворецкому. Тот посмел обидеть эту нежную и самую красивую в его глазах девушку и назвать её замарашкой. – Я прикажу вас наказать – прилюдно высечь на площади.

– Что вы, что вы, принц, слова, недостойные этой прелести, случайно сорвались с моего языка! Но пусть придворные дамы хотя бы переоденут её к обеду и немножко изменят её причёску, – дворецкий, видя платье Гельсины в заплатках, пытался смириться, как ему казалось, с безумием принца. – И давайте поторопимся, до обеда осталось не так уж много времени. Разрешите мне доложить королю, чтобы подготовили обеденные приборы ещё для одного места за столом рядом с вами.

Дворецкий постарался скорее уйти, со страхом думая о том, как доложить королю о причуде его сына.

Королева, когда услышала, что принц желает посадить за обеденный стол дочь садовника, пришла в ужас. Она даже вообразить не могла, что какая-то простолюдинка будет за королевским столом с гостями. Эта весть тут же разлетится по соседним и дальним королевствам и тогда к ним в гости никто не заглянет, а ведь надо решать столько политических вопросов войны и мира.

Но король был мудр и сказал гостям, что принц развлекается и в качестве шутов использует простолюдинов.

– Вы посмотрите, как те неумело ведут себя за столом, и это вас немного позабавит.

Но больше всего испугалась дочь садовника. Она, конечно, повиновалась принцу, но ей было страшно идти во дворец под пристальными и презрительными взглядами фрейлин и гувернёров. Их набирали из дворян. А тут простолюдинка – и за руку с самим принцем! Её ладонь в тёплой холёной руке принца мёрзла от страха. Она шла, и её ноги подкашивались от ужаса. Ступеньки дворца казались высокими и непреодолимыми. И оказанная честь, словно кандалы, приносила ей нестерпимые мучения.

Девушку провели в какую-то комнату, раздели, посадили в огромную ванну, и фрейлины принялись мочалить её с остервенением и злостью. Они про себя возмущались: «Не пристало нам мыть эту замарашку» и, как бы невзначай, царапали её острыми, как когти, ногтями.

И Гельсина легко читала их мысли:

– Какое унижение мыть эту простолюдинку, эту недостойную быть рядом с нами садовницу.

Когда драли полотенцами её нежную кожу, Гельсине было больно, и она услышала, как одна фрейлина подумала:

– Я начну смачивать её духами и брызну в глаза, чтобы эта замарашка ослепла.

И тогда Гельсина сказала:

– Если вы будете так пренебрежительно себя вести и относиться ко мне со злобой, то я пожалуюсь принцу. И он прикажет вас высечь.

После этого фрейлины стали с ней чуть нежнее, но всё равно затянули платье и корсет так, что бедной девушке нечем было дышать. А туфельки подобрали на два размера меньше, и они колодками сжимали её ноги.

– Госпожа, следуйте за нами в обеденный зал, – приказала старшая фрейлина.

Гельсина попробовала встать, но ноги её подкосились, и она чуть не упала. Фрейлины подхватили её и потащили. Ей было тяжело дышать, а в голову впивались шпильки, которые нарочно воткнули так, чтобы они, словно острые шипы, царапали кожу. Слёзы готовы были покатиться из глаз, но она сдерживала себя, а фрейлины про себя смеялись: «Так тебе и надо, выскочка, на твоём месте должны быть мы!»

Её привели в обеденный зал, поставили около крайнего кресла и, когда вошли король и королева, попытались посадить, но принц приказал, чтобы она сидела рядом с ним.

– Какая ты красивая, – смотрел он на Гельсину с восхищением. А дочь садовника сквозь слёзы думала: «Зачем цветочная фея, наказывая принца любовью к простолюдинке, издевается надо мной? Зачем мне эти мучения? Ведь я была так счастлива среди цветов, которые любили меня искренне. На что мне его обременительная любовь?»

Стол был украшен цветами и изысканными блюдами, и от них исходил божественный аромат. Но Гельсина была так затянута в одежды, что даже не могла пошевелиться и дотронуться до вилок и ножей, которые лежали слева и справа от её тарелки.

Да и будь она свободнее, всё равно из страха не прикоснулась бы к ним: она не знала, в какой очерёдности и какими вилками и ножами следует пользоваться. Да и вилки девушка видела впервые, дома она обходилась ложками. Так что цирка из её поведения не получилось.

– А ты почему не ешь? – спросил принц, которому новое проникшее в его сердце чувство добавило аппетита. Скромность садовницы ещё больше очаровывала его.

– Я не голодна, – прошептала Гельсина.

– Не голодна она, – хихикали и ехидничали про себя фрейлины – дочери дворян, баронов и графов. – Мы тебя так утянули, что ты и пальчиком не пошевелишь.

Но Гельсина никогда никому не жаловалась и на этот раз тоже смолчала. Тем более она не знала, как носят богатые платья. Может быть, в них всегда неудобно. Она, наоборот, вдруг пожалела придворных дам и принцесс. А принцесса двушестого королевства наслаждалась вкусной едой и завидовала Гельсине из-за внимания к ней Нарцисса.

– У вас в саду такие прекрасные цветы, – неожиданно обратилась она к дочери садовника. – Где вы покупаете семена и корневища?

– Обыкновенные семена и обыкновенные корневища, просто надо относиться к ним с любовью, заботиться о них, правильно подкармливать, обрезать, поливать, и тогда они одарят вас своей красотой.

– Правда, мы дали бы такому садовнику дворянский титул и построили бы ему дом? – обратилась принцесса к своему отцу, королю двушестого королевства.

– Безусловно, – поправил усы король. – Подданные, которые так заботятся об имуществе, – преданные вассалы и заслуживают всяческих почестей.

После обеда принц не захотел расставаться с Гельсиной, но фрейлины настояли, что должны сопровождать её, поскольку она приближена к королевской особе – принцу. И только в беседке оставили их наедине.

Гельсина не знала, о чём говорить с принцем, а он стал расспрашивать её о цветах. И только здесь она смогла что-то ему рассказать, а он слушал её с упоением и смотрел влюблёнными глазами. Но фрейлины стояли рядом, внимательно следили за их беседой и боялись, чтобы дочь садовника не пожаловалась на них.

И скоро они приостановили их свидание.

– Ваше величество, – обратились они к принцу, – с барышней надо заниматься, коль вы приблизили её к себе. Ей следует изучить манеры, научиться держать осанку и правильно носить наряды. А это сразу не даётся.

– Да, да, – согласился принц, и фрейлины увели его возлюбленную, чтобы дальше издеваться над ней. Они заставили ходить её с книгой на голове, дабы держать осанку. А туфли натирали ноги и давили, но она привычно молчала. Они её переодевали и утягивали. И так до ужина, на котором она опять ничего не смогла есть. Ещё полночи в страшных мучениях она простояла на балу в честь гостей. И лишь под утро её отвели в спальню и раздели.

– Я хочу есть, – обратилась она к старшей фрейлине. – Смилуйтесь надо мной, дайте хотя бы корочку хлеба и простой воды.

И тогда старшая фрейлина, почувствовав власть над замарашкой, приказала принести Гельсине часть объедков.

– Это нехорошо, – её переполняло презрение. – Вы, милочка, объедаете собак, а ведь у них непростая жизнь. Им надо охранять короля и охотиться вместе с ним на дичь.

Когда старшая фрейлина ушла, Гельсина с жадностью набросилась на еду, запивая всё горькими слезами.

– Фея, милая фея цветов, за что я так наказана? Что я сотворила плохого? Зачем меня отдали во дворец на истязания этим садисткам-фрейлинам? – она плакала и причитала в черноте ночи, и, казалось, никто её не слышит.

И тут раздался трепет крыльев. Фея с фонариком, где горела маленькая свеча, летела к ней.

– Милая, прекрасная Гельсина, я хотела наказать этого эгоиста и возвысить тебя до уровня принцессы, но как я глубоко ошиблась. Если я оставлю тебя при дворе, то эта свора придворных погубит мою любимую девочку. Я всё исправлю. Ложись спать, а завтра с утра не подходи к зеркалу, ничего не трогай и не умывайся.

– Спасибо, фея, – Гельсина упала на огромную кровать и тут же уснула.

Утром, когда сон улетучился, она хотела побежать к зеркалу, но вспомнила наказ феи. Но тут дочка садовника увидела ужас на лицах фрейлин, которые влетели в её спальню, чтобы продолжить издевательства. И сквозь этот ужас читалась какая-то брезгливость.

– Не подходи к нам, – разносился по дворцу их визг. – Она больна, её надо срочно изолировать, у неё на лице, шее, ногах и руках какие-то пятна.

Об этих пятнах было доложено королю, и, пока не проснулся принц, он приказал готовить телегу. Гельсине бросили её платье, башмаки и чулки, посадили в клетку, в которой перевозят овец, и отправили в дальний замок. Конечно, ей было жаль расставаться со своими цветами и отцом, но это было лучше, чем пытки придворных и фрейлин.

И хотя она ехала в клетке, запах цветов, летевший с полей, дарил ощущение свободы. Когда-никогда закончится путешествие, и она выйдет из своего дорожного заточения. Мимо неё проехала чёрная карета с серебряными звёздами. Девушка не знала, что в ней сидел знаменитый знахарь-колдун. Он должен был снять заклинание цветочной феи с принца и избавить от любви к ней. А знала бы – ни капли не огорчилась. И когда она окончательно успокоилась, то разглядела в алом пятнышке на руке мелкие зёрнышки.

«Так это от клубники», – улыбнулась Гельсина. Она лизнула чёрное пятно и ощутила вкус черники. «Жёлто-синие точки – подарок анютиных глазок, а другие – привет от остальных цветов. Так вот что придумала фея! Пчёлы и шмели разукрасили меня во сне по её просьбе». И тогда дочка садовника окончательно успокоилась.

Ехали долго. На первой остановке, ближе к полудню, извозчик остановился у родника, достал хлеб и овощи, открыл клетку, и они перекусили. Гельсина смыла с лица, шеи, рук и ног пятна, и на солнце заиграли счастьем её веснушки на чистой молодой коже. Он посадил её рядом с собой на козлы и запел протяжную дорожную песню. Гельсина стала подпевать.

Вечером остановились на опушке леса, развели костёр и переночевали. На следующий день, после полудня, приехали в пограничный замок. Местный лекарь прочитал сопроводительное письмо, осмотрел её и развёл в сомнении руками:

– Никаких признаков болезни я не нахожу.

Командующий гарнизоном сначала хотел определить Гельсину помощником повара, но, узнав, чья это дочка, приказал навести порядок в саду.

На следующий день она с радостью принялась за работу. Видя, как девушка старается, местный кузнец поправил старый инструмент и выковал для неё новый. Скоро весь гарнизон полюбил её за покладистый характер и трудолюбие. Для суровых, воевавших мужчин она была прекрасным ребёнком. Кто-то мастерил ей игрушки, кто-то – нехитрые украшения, а кто-то собирал для неё грибы и ягоды. Находились и те, кто покупал ей одежду и обувь из своего жалованья. Скоро преобразился и зацвёл сад. И цветы, как во дворце, восторженно встречали Гельсину. Она была всеми любима, и так хорошо, как здесь, ей не было никогда.

Но однажды ближе к полудню прилетел гонец и передал депешу начальнику гарнизона. В ней было требование приготовиться к достойной встрече принца.

Солдаты тут же принялся чистить, драить и наводить порядок в замке. Гельсина выполняла все поручения, но сердце её билось от волнения. Нарцисс, он, наверное, будет ей мстить за навязанную феей любовь. Она была уверена, что все чары сняты с него. Её даже могут обвинить в колдовстве и сжечь, как ведьму, на костре.

Сердце бешено колотилось в её маленькой груди. И когда кортеж принца прибыл в замок, она спряталась в саду. Но её быстро нашли и привели в зал, где принц сидел в кресле начальника. Он был в высоких ботфортах, военном наряде и шляпе с пером страуса. Его голубые глаза отливали холодом. Но когда её заметил, снял шляпу и упал перед ней на колени.

– Любимая, я искал тебя по всей стране. Это тебе! – он протянул ей маленькое колечко с бриллиантиком. – Выходи за меня замуж.

– А как же король, королева и придворные?

– Они думали, что я заколдован, а я полюбил. Мы уедем в двушестое королевство, где я готов быть рядом с тобой садовником всю жизнь.

Куклы принцессы Изольды

Принцесса Изольда была большой выдумщицей. Никто в мире не мог сравниться с ней в этом. Ни у кого из принцесс не возникало столько фантазий, сколько рождалось в её прекрасной головушке. Она была большеглазой, черноволосой и белолицей. Кожа её, казалось, была сотворена из льдинок и снега. Поэтому имя её иногда звучало не просто Изольда, а «Изо льда». Не только из-за цвета кожи, но и… Впрочем, об этом дальше…

Больше всего на свете она любила играть. Но игрушки её не интересовали.

– Да и зачем они мне, – пожимала она плечами, – ведь у моего папы столько подданных, которые готовы исполнять роль живых кукол.

К примеру, вздумалось ей после завтрака поиграть в любимую игру всех девочек планеты – дочки-матери. Тогда она назначала одну из фрейлин младенцем и своей дочкой. Тут же взрослую тётю раздевали, застёгивали на ней огромный подгузник, туго пеленали, укладывали в карету, которую переделывали в детскую коляску.

Младенец – взрослая придворная – должна была агукать, по-младенчески плакать, кричать, с аппетитом сосать огромную соску и есть с ложечки. А остальные фрейлины должны были её укачивать, петь колыбельные песни и восхищаться красотой дочки принцессы, которая в этом случае исполняла роль мамашки.

Также принцесса любила кричать «замри». И тогда придворные во дворце тут же замирали в той позе, в которой их заставал приказ. А Изольда радостно бегала по этажам и коридорам дворца, кривлялась и щекотала их. И если они улыбались и двигались, радостно кричала: «Проиграл, проиграл».

Тут же проигравшему оголяли колени и ставили в угол на горох. Она так часто кричала «замри», что все углы в замке были заняты горохопреклонёнными. А если придворный проигрывал за день дважды, то его прилюдно пороли. Но принцесса была доброй девочкой, и на горохе надо было отстоять не более двух часов, а пороли проигравших детскими, но всё равно больнючими плетьми. Они тоже оставляли красные полосы на спине.

А ещё принцесса любила играть в шашки. На поле восемь на восемь выстраивалось по восемь чёрных и белых полностью вооружённых воинов. Принцесса приказывала – и белый или чёрный воин ходил по диагонали. Когда воины противоборствующих сторон встречались, то они бились до первого ранения. Побеждённого убирали на носилках, а победитель продолжал опять же по команде принцессы двигаться вперёд. Каждый из выигравшей команды получал по два пирожных, а проигравшей по одному. Пирожные были настолько вкусными, что в шашки записывались на год вперёд. И все благодарили добрую и весёлую дочь короля.

Друзей у Изольды почти не было. Точнее, был всего один. Чтобы стать другом или женихом принцессы, надо было проползти по болоту в грязи, перепрыгнуть через огонь и преодолеть другие препятствия, наловить и съесть лягушек и червяков, а после этого спеть серенаду под балконом.

Поэтому её другом был ворон Клод. Перелететь через огонь и преодолеть препятствия ему ничего не стоило. А лягушек и червяков он любил больше, чем пирожные, которыми принцесса его иногда угощала. А когда она решалась его выпороть или поставить в угол на горох, он просто улетал.

Но самым любимым занятием принцессы была игра в прятки. Она приказывала фрейлинам: – Замереть! – и те, боясь наказаний, в мгновение ока превращались в живые статуи, а сама принцесса старалась как можно дальше убежать и спрятаться. Те, кто её сразу находил, отправлялись в угол на горох, а те, кто не мог её долго найти, получали плети. Поэтому каждая решала, что ей выгоднее. Правда потом по доброте своей она опять угощала всех пирожными. Причём лакомиться они должны были во время наказаний. Фрейлины кричали, аукали и делали всё, что угодно, только бы не сразу найти Изольду. И вообще, втайне мечтали, чтобы как-то нечаянно она пропала.

И однажды принцесса решила запрятаться подальше, забрела в лес и неожиданно наткнулась на громко чихающий бугорок. Изольда присмотрелась, бугорком оказался маленький толстенький человечек с огромным носом. Он брал щепотку светло-коричневого порошка из серебристой коробочки, высыпал на левую ладонь, правой приподнимал огромный нос с подбородка, с наслаждением вдыхал и запрокидывал голову назад. Потом он надувался, как шар, и с такой силой чихал, выпуская из себя воздушную волну, что трава пригибалась, а ветки с деревьев улетали куда-то вдаль. Затем он опять приподнимал нос, чтобы уже вдохнуть, и тогда трава пригибалась, но уже в его сторону, а ветки возвращались и падали под деревья, на которых висели. Изольду тоже унесло, но потом возвратило к толстяку с вязанной красной шапочкой на голове.

– Я прикажу и за такое поведение вас либо выпорют, либо поставят на горох в угол, – строго сказала она этому носатому мешку.

– Забавно, – прогундосил человечек и приподнял нос с губ. – И за что мне такое наказание?

– За то, что вы на меня чихнули своим огромным носом.

– Нос у меня огромный, потому как постоянно растёт. Сам я перестал расти лет пятьсот назад, а нос, как и у всех, растёт до конца жизни, вот он у меня и вырос до таких размеров. Так что, извиняйте меня, принцесса.

– Ни за что, – ответила Изольда. – Если вырос, то чихайте в каком-нибудь другом королевстве, а не в моём.

– Ещё неизвестно, кто в чьём королевстве. Я жил до вас здесь лет двести, так что не повышайте свой писклявый голосок и не надо мешать мне чихать. Я бы мог делать это дома, но от моего чиха окна лопаются, посуда вдребезги и мебель пополам. Вот жёнушка в лесок меня и выгоняет. А прочихаться мне надо, чтобы никакой вирус ко мне не пристал. Для этого я ношу в табакерке нюхательный табачок. Прочихаюсь – и тогда ко мне никакой грипп – ни свиной, ни птичий, ни королевский, ни коронавирус не пристанет. У меня даже стихотворение на эту тему имеется.

 
Нюхну щепотку табачка,
Чихну легонько на бычка.
Он улетит с дорожки,
А на дорожке рожки.
 

Бугорок опять приподнял правой рукой с подбородка нос, вдохнул с левой ладони порошок, чихнул, и Изольда полетела, полетела и вот-вот должна была врезаться в широкий клён, но обратным потоком её опять доставило к мужичку-толстячку.

– Вот так я от хвори избавляюсь.

– Ты избавился, а в меня она добавилась.

– Так и ты нюхни, чтобы и из тебя она улетела, – протянул ей на ладошке толстячок табачок, и принцесса, сама того не желая, вдохнула, закатила глаза и чихнула, да так сильно, что сама отлетела шагов на пять.

– Так кто ты? Что делаешь в моём королевстве, где мой папа король?

– Вообще-то я Чих, лесной эльф. Но эльфы бывают разные: большие, огромные и маленькие. Вот мой народ небольшой – мы гномы. Мы здесь жили, когда ещё твоего королевства не было. Так что неизвестно, кто на чьей земле прописан.

– Ты на моей земле не прописан. Я про тебя ничего не знаю. И ты должен подчиняться мне, дочери короля. Сейчас я приказываю тебе следовать за мной. Будешь в моем саду чучелом работать – чихом птиц гонять.

– Это зачем же таким пусточихом заниматься? Летают они себе, летают.

– Нет, они неблагодарные. Мы всю зиму спасали их от бескормицы. А они, когда сладкая, моя любимая черешня созрела, взяли и без спросу всю выклевали. Я вот думаю, надо было им вместо хлеба яду в кормушки насыпать. Тогда черешня была бы целой. А что, мне теперь деревья пилить, чтобы ягоды им не достались? Вот ты и будешь чихом их отчихивать.

– Благородное занятие, – прогундосил Чих. – Я даже возгордился, что мне эту работу, о которой я всю жизнь мечтал, предложила. А какое жалованье за сиё чихание полагается?

– Но ты-то здесь в лесу чихаешь бесплатно, так почему за чихание в моём саду тебе должны платить?

– Скупа – не глупа, – похвалил он Изольду. – А перед тем как пойти во дворец, давай хоть чайку у меня на дорожку попьём.

– А где? На пеньке что ли?

– Что ж на пеньке? У меня в гостиной. Для почётной гостюшки я стол накрою, скатерть белоснежную застелю, а пироги моя жёнушка чай уже испекла. Так что, добро пожаловать. Да вот, глянь, дверца!

Пригляделась Изольда и увидела домик, которого доселе не замечала, и дверцу высотой до её колена.

– Чих, ты что, издеваешься?

– А ты заклинание произнеси и войдёшь.

 
Бумца, бумца, бумца, чу
К гному я войти хочу.
 

– Как смешно! Значит, я произнесу эту глупость и войду в эту дверь? Хорошо, – засмеялась она.

 
Бумца, бумца, бумца, рак
Гномик, ты совсем дурак.
 

И тут произошло чудо, нос гномика уменьшился до нормального размера.

– Да ты волшебница, – обрадовался он. – Мне теперь легко дышать.

А Изольда не унималась и продолжала хохотать:

 
Бумца, бумца, бумца, семь,
Гномик, ты дурак совсем.
 

И тут Чих из холмика превратился в крепенького мужичка.

– Ой, какой я стал, помолодел, да я теперь о-го-го. Да ты фея, принцесса, да я тебе теперь до конца жизни должен быть благодарен.

– Ладно, гномик, я произнесу заклинание входа.

– Можешь не произносить, ничего у меня в домике хорошего нет.

– Нет, я произнесу! – настаивала Изольда.

– Не надо!

– Нет, я хочу.

– Не надо, не надо, – запричитал гномик.

– А я назло! – она закрыла глаза и произнесла:

 
Бумца, бумца, бумца, чу
Я войти сюда хочу.
 

А когда открыла, то всё вокруг стало огромным: и деревья, и гриб, который рос рядом с домиком. А она сама доставала гному до колена. Гном открыл скрипучую дверь, и принцесса вошла в коридор.

И хотя жилище было под землёй, но фонари на стенах освещали его. Стены, пол, потолок и грубо сколоченная мебель были дубовыми. Гном привёл принцессу в гостиную, где в огромной кастрюле дымился обед. Грозная жена гнома была в полтора раза больше его и занимала место во главе стола. По правую сторону от неё сидело трое мальчиков. По левую – три девочки.

– Жёнушка и дети, – сказал Чих. – Жена на сто лет старше меня. Старшему сыночку сто пятьдесят, а младшей дочурке всего сорок лет. Лет через двадцать старшего посвятим в мужчины. Устроим праздник, на него соберутся все окрестные гномы.

Изольда посмотрела на детей: старший по виду был её ровесником, а младшая выглядела дошкольницей.

– Вот вам принцесса, – сказал Чих, – можете с ней пообщаться. А я пойду в лес грибочки пособираю. Только не причиняйте ей вреда, а не то король объявит нам войну.

– Ура, принцесса, – закричал старший и приподнялся из-за стола. – Я первый буду с ней играть, – но тут же получил ложкой по лбу от гномихи, сел и втянул голову в плечи.

– Пока всё не съедите, никаких игр. Лучше дай ей кашу, пусть ест рядом с кошкой. Она плеснула из общей тарелки в блюдце, и самая младшая поставила его рядом с миской, из которой кошка слизывала всё шершавым языком.