Текст книги "Прокаженный"

Феликс РАЗУМОВСКИЙ
ПРОКАЖЕННЫЙ

Миром правят деньги и ложь…

Древнее наблюдение

В день, когда оседлали небес скакуна,

Когда дали созвездиям их имена,

Когда все наши судьбы вписали в скрижали, —

Мы покорные стали. Не наша вина.

Сатана там правит бал…

Ария

Пролог

Тоцкий полигон. Пятидесятые

«Степь да степь кругом…» —песня почему-то не пелась. Командир третьего взвода третьей роты отдельного мотострелкового батальона Степа Сарычев умолк и эту самую степь окинул взглядом. Зрелище не радовало. Выжженная земля, вышки оцепления, ржавая, в шесть рядов, колючка, зловеще уходящая за горизонт и превращающая степь в огромную охраняемую зону. Внутри периметра – узкоколейка, по сторонам ее – бараки, пакгаузы, машины под погрузкой, а где-то глубоко внизу, если штабисты не врут, располагается целый подземный город. Огромный, автономный. Чрезвычайно секретный. Ну и хрен с ним. Смотреть на возведенное руками зэков великолепие было скучно, и Степа глянул вверх, на небо, такое же маняще голубое, как глаза его Алены. Вспомнив о молодой жене, он чуть заметно улыбнулся, мечтательно вздохнул, но был мгновенно возвращен на землю:

– Лейтенанта Сарычева к командиру роты! Срочно!

Капитан только что вернулся от комбата и, отдавая приказ командирам взводов, был непривычно хмур: по сигналу ракеты им надлежало поотделенно в составе роты совершить пеший маршбросок и выдвинуться в квадрат «А».

– Вот сюда. – Ротный ткнул заскорузлым пальцем в карту и неожиданно судорожно глотнул. – Если что не так, ребята, звезды наши встанут раком, это уж как пить дать.

Сказал и взводных отпустил, недоговорив самого главного – что комбату вручили пакет с красной полосой, и ничего хорошего это никому не предвещает…

А где-то через час плечистому майору, что принял батальон совсем недавно, скомандовали по внутренней связи:

– Шлюзы открыть!

– Есть! – тихо подтвердил он получение приказа, распечатал дрожащими пальцами пакет, за несвоевременное вскрытие которого полагался расстрел, а уже через мгновение разорвал рот в бешеном крике: – Ракету!

Красную, в ясное безоблачное небо! К жаркому, повисшему раскаленной сковородой солнцу! Бежать под палящими лучами с полной выкладкой было тяжко. Пот заливал глаза, хэбчики промокли насквозь, рыжие от пыли сапоги сделались страшно неподъемными.

«Эт-того еще не хватало! – Где-то через пару километров Сарычев заметил, что взвод его начинает растягиваться, и чем дальше, тем больше. – Ну точно, звезды поставят раком!» Яростно выругавшись, он развернулся и кинулся к щеглам из третьего отделения, чтобы командира их малохольного помножить на ноль, но внезапно замер, будто налетел на невидимую стену. Ему вдруг показалось, что солнце на небе потухло, а что-то в тысячу раз более яркое вспыхнуло за его спиной, ослепляя солдат и делая их тени ощутимо реальными. В то же мгновение инстинкт заставил его броситься в степную пыль и, обхватив голову руками, скорчиться, съежиться, замереть не дыша. А по земле уже, как по морю, побежали невиданные волны, и в воздухе раздался звук, по сравнению с которым гром был подобен писку комара. Зажмурившись до боли в глазах, Степа вскрикнул, задрожал, чудом не обмочил штаны в ожидании чего-то еще более ужасного, плотнее вжался в землю. И вот, сметая все на своем пути, примчался ураган. Чудовищный по силе ветер разметал людей, как прошлогоднюю траву, ломая им кости и разрывая легкие, а оставшиеся в живых еще не знали, что лучше бы им было погибнуть сразу…

Степа не мог сказать, как долго он лежал так, – время остановилось. Когда же он с трудом поднялся на ноги, то сразу увидел командира батальона. Майор медленно шел, вытянув впереди себя руки, и тихо повторял:

– Свет, уберите свет…

Вместо лица у него был огромный пузырящийся ожог.

Не в силах вынести это зрелище, Сарычев страшно закричал и бросился прочь, однако ноги не послушались его. На сознание накатилась темнота, и последнее, что он запомнил, были его бойцы, которых неудержимо рвало кровью во славу родины.

* * *

Санкт-Петербург. Девяностые

Сначала раздался громкий стук. Потом обе двери отворились, и восседавшего за столом крепкого усатого дядьку спросили:

– Разрешите, товарищ майор?

– Давай, Петя, – кивнул тот, и в кабинет напористо вошел высокий рыжий парень с веснушками на носу. В руке он держал лист бумаги, который с гордостью положил на стол:

– «Белый китаец».

Майор явно удивился, подкрутил усы и, внимательно прочитав заключение наркоэкспертизы, сделался задумчив.

– Ну ты, брат, даешь.

Да уж. Старший опер капитан Самойлов давеча крепко уперся рогом и повязал на «блюдце» note 1Note1
  Место сбора наркоманов.


[Закрыть] плюгавого россиянина, лихо толкавшего ампулы с прозрачным желтоватым ширевомnote 2Note2
  Жидкий наркотик.


[Закрыть]. Ясное дело, был тот скорее всего «чалым» – мелким оптовиком, но при умелом обращении через таких вот вшиварей нетрудно выйти на «наркома» note 3Note3
  Крупный оптовик.


[Закрыть] вместе с «фабрикой», так что времени терять не стали. Принятого клиента, который по первости, конечно, играл в несознанку, «скрепками» note 4Note4
  Наручники.


[Закрыть] пристегнули к батарее парового отопления, амнухиnote 5Note5
  Ампулы.


[Закрыть] отправили на экспресс-анализ и стали ждать результата. О задержанном, который, если судить по «тухлякам» в его «дорогах», плотно сидел на игле, и думать забыли, – это нынче он герой, а вот когда начнет его ломать по-настоящему, да так, что носки свои жрать будет не в лом note 6Note6
  Чтобы уловить содержащиеся в поте частицы наркотика.


[Закрыть], вот тогда и настанет время для разговоров по душам.

И вот дождались. Майор с ненавистью взглянул на лежавшее перед ним заключение экспертизы:

– Как он, в соплях?

– Нет, пока не чихает, но кожа уже вроде «гусиная» Симптомы наступающей ломки., – ответствовал капитан и, услышав майорское: – Ладно, пускай доходит, – вздохнул: – Александр Степаныч, пойду я домой, а?

Отпустил его с богом хозяин кабинета, а сам задумался. Ну что за страна чудес наша мать-Россия! Империалисты с их-то возможностями за год смогли произвести всего десятые доли грамма убийственной синтетической отравы, а вот наши умельцы-недоучки выдали на-гора аж полкило. Помнится, еще осенью «фабрику» в Казани накрыли, всех наркомов с умельцами повязали. Так ведь неймется, теперь вот снова кто-то решил заняться химией по серьезному, масштабно. Зная, что из одного грамма «белого китайца» можно приготовить аж десять тысяч доз, майор вздохнул и решил сменить обстановку. Хорошенького понемногу.

Легко поднявшись из-за стола, он потянулся так, что хрустнули суставы, пару раз присел и, облачившись во всесезонную кожаную куртенку, устремился к двери. Закрыл замочек на два оборота, старательно опечатал кабинет и двинулся по коридору, постепенно с горечью осознавая, что плюнуть на свою личную печать забыл и наверняка опять измарал весь карман пластилином. На выходе скучающий сержант, глянув на его удостоверение, кивнул, и майор смело окунулся в морозную темень январского вечера, с которой безуспешно пытались бороться тусклые уличные фонари. Стихия не шутила – на месте его «семака» высился приличный сугроб. Пока выстуженный двигатель грелся, Александр Степаныч «жигуленка» откопал. Потихоньку тронулся, сразу ощутив на себе прелести зимней дороги. Несмотря на шипованную резину, убогонькое детище родного «автоваза» изрядно бросало в занос, так что только минут через сорок майор, перекрестившись, припарковался у обшарпанных дверей спортцентра «ЭВКАЛИПТ».

Когда-то он наведывался сюда каждый божий день. Сколько пота пролил – и не упомнить, да только все напрасно, чемпиона из него не получилось. Помнится, на чемпионате Союза в Таллине его вышибли уже в полуфинале, затем снежным комом навалилась служба в оперполку, и вместо красивого балета на татами пришлось работать жестко и контактно на асфальте. Вспомнив себя молодым, полным светлых ожиданий идиотом, майор вздохнул и начал готовить «семерку» к стоянке. Навесил «кочергу» на руль, блокиратор на педали и включил ужасно дорогую, не нашу, сигнализацию. Понять его было несложно. Взяток Александр Степанович не брал, машина далась ему нелегко, и угонщиков он опасался чрезвычайно.

– Ну, подружка, не скучай. – Глянув на замигавший светодиод, он убрал ключи, потопал перед дверью, отряхивая снег, и вошел внутрь.

Гардероб, как всегда, не работал, и майор, не раздеваясь, двинулся вдоль знакомого коридора. Справа доносились звуки музыки, жалобно скрипел паркет, и в щелочку раскрытых дверей было видно, как тетки в купальниках боролись с гиподинамией. Однако заглядываться на прелестниц майор не стал, поспешил себе дальше. В самом конце коридора он повернул направо и услышал наконец хорошо знакомые звуки – звонко и сухо ударяли перчатки по лапам, тоном ниже звучала ножная техника по тяжелому, в рост человека, мешку, и на весь зал раздавался голос Игоря Петровича Семенова:

– Бойцы, руки выше, бородуnote 7Note7
  Подбородок


[Закрыть] ниже…

Александр Степанович зачем-то пригладил свою густую черную шевелюру, открыл дверь и краешком двинулся к тренерской. Заметив его, главнокомандующий, высокий, жилистый, в одних только боксерских трусах, скомандовал:

– Работаем еще раунд, – и подошел к майору. – А, Сарычев… Ну здорово, пропащий. Иди переодевайся.

– Здравствуй, Петрович. – Майор, зная, что Семенов был немногословен, кивнул, снова пригладил волосы и шустро двинулся в тренерскую искать штаны по фигуре.

Познакомились они лет пятнадцать назад, когда Александр Степанович, тогда еще младший лейтенант, отловил злостного хулигана, избившего полдюжины крепких молодых людей. Хулиганом был Игорь Петрович Семенов. Потом, правда, объявилась потерпевшая, у которой избитые поначалу пытались похитить девичью честь. Дело перетекло в несколько другое русло, но недоумение Сарычева не прошло: как мог этот тощий, легковесный парень так измордовать здоровенных амбалов? Дабы задумчивый мент не мучился, Семенов затащил его в этот самый зал и показал, как именно. Занимался он тогда сетоканом – академическим сложным стилем карате, и его техника произвела на будущего майора неизгладимое впечатление. Это уже много позже, прозанимавшись лет восемь вместе, они осознали, что для славян привычней и генетически понятней стиль рукопашного боя, выработанный предками.

Александр Степанович разделся до трусов, ствол и удостоверение спрятал в шкафчик и, облачившись в штаны, начал «двигать кожей». Попрыгал через скакалку, прозвонил суставы и, побившись три раунда с тенью, принялся работать на гибкость. Пот лил ручьем, однако мотор бился ровно, и настроение улучшалось стремительно. Только он надел «блинчики» note 8Note8
  Снарядные перчатки.


[Закрыть] и собрался постучать по мешку, как в зал пожаловали двое посторонних. Сдержанно кивнув, Петрович отправил их в общую раздевалку, и Сарычев понял, что если это и не враги, то уж во всяком случае и не друзья. Стучать в мешок он не стал, а, подтянувшись к Семенову поближе, принялся лихо отрабатывать комбинацию из «брыка» и «лягунка» – ножных ударов новгородской школы. Петрович с минуту смотрел на него, а потом негромко спросил:

– Шура, а поработать тебе не хочется?

– Можно. – Майор кивнул, хотя знал, что у Семенова, не признававшего ни рангов, ни поясов, принцип был один: входит, кто хочет, выходит, кто может.

Тем временем гости вышли из раздевалки и начали разминаться. Каратеги на них были из белого шелка, мастерские пояса напоминали угольно-черных змей. Те еще ухари – резкие, гибкие, с хорошей динамикой. Явно не подарки… Скоро старший из них, обладатель третьего дана, подошел к Петровичу:

– Как?

– Как на улице, – коротко усмехнулся тот и повернулся к Сарычеву: – Шура, будь так добр, составь товарищу компанию.

Один из гостей не спеша полез на ринг, майор последовал за ним.

Судейства не предвиделось, и Александр Степанович понял – каждый будет отвечать только за себя. Он расслабился, переместил центр внимания в низ живота, не отрывая в то же время оценивающего взгляда от противника. Это был среднего роста азиат, лет тридцати. Двигался он легко и, когда Сарычев попытался пнуть его в бедро, ногу не отдал, попытался приласкать майора по печени, хорошо хоть попал в подставленный локоть. Атака не удалась, причем по силе ответного удара Александр Степанович понял, что противник ему достался с яйцами. Сразу и не оторвешь… Азиат между тем сделал финт рукой и, подготовив круговой хлест ногой, мощно провел его Сарычеву по ребрам. Попал хорошо. Дыхание у майора сбилось, руки начали опускаться, и в это же мгновение он получил удар в лицо. Это был мощный, полновесный панч, так что не сделай Александр Степанович уклон, неизвестно, где были бы его усы, да и он сам заодно. Тем не менее кулак противника вскользь задел скулу, раскровянив лицо, и Сарычев почувствовал, как сжатая где-то глубоко внутри пружина вдруг начинает с бешеной силой распрямляться. Вскрикнув, он сделал ложное движение и, резко сократив дистанцию, захватил противника за шею, одновременно бодая его коленом в район солнечного сплетения. Азиат на мгновение замер, а майор со всего маха приголубил его локтем по ключице, затем опять коленом в живот и завершил атаку сильнейшим «бычком» – ударом верхотурой черепа в лицо. Противник уже был в глубоком «гроги» note 9Note9
  Предобморочное состояние.


[Закрыть], кровь вовсю струилась из его разбитого носа, но Александр Степанович, не оставляя ему ни шанса, вдруг разорвал дистанцию и, как в свое время учил его Петрович, нанес падающий круговой хлест с правой ноги. Азиат, не издав ни звука, залег и был оттащен на гимнастическую скамейку, а на ринг залезли гость с третьим даном и Петрович собственной персоной.

Бок у Сарычева болел жутко, скорее всего была сломана пара ребер, но интерес к предстоящей схватке заставил его подойти поближе к помосту. Однако все произошло как-то буднично и неинтересно – когда Петровичу попытались съездить по физиономии, он играючи уклонился и таиландским лоу-киком выбил обидчику колено. Затем помог ему подняться и сказал:

– Мне нравится ваш стиль, ребята. Так это вашему Шаману и передайте. Пусть сам приходит…

Гости, не теряя лица, холодно попрощались и поковыляли прочь, а Сарычев направился в сауну. Затем долго стоял под холодным душем и, уже подъезжая к дому, пожалел, что не спросил у Петровича, что это за фигура такая – Шаман.

Пролог запоздалый

Кольский полуостров. Шестидесятые

– Деда, а ты шаман?

Погруженные в оцепенение вековые ели, ветви и стволы которых были сплошь покрыты древними зеленовато-серыми лишайниками, наконец расступились. Когда вышли на полянку, старый саам Василий Зотов кашлянул и ласково посмотрел на внука:

– Что ты, парень, что ты, все хорошие нойды уже умерли и превратились в сеиды, а плохие шаманы равками стали, ночами встают из могил, знаешь, зубы какие у них – во! – В заскорузлых старческих пальцах появился огромный медвежий клык.

– Врешь ты, деда, – обиделся мальчик, – пионервожатая говорит, все это сказки, чтоб пугать трудовой народ…

– Тихо, парень, тихо, – голос охотника стал строг, – не кричи, а то придет Мец-хозяин – черный, мохнатый, с хвостом – и заведет тебя в чащу, или явится властительница Выгахке и утащит за высокую гору.

Ему было стыдно, что обманул внука, – не все нойды превратились в священные камни, его отца, прадеда Юркиного, например, красные комиссары просто утопили в Сеид-озере. Наверное, живет он теперь у Сациен – белокожей, черноволосой повелительницы водоемов.

Некоторое время шли молча и скоро очутились возле ручья Мертвых, впадающего в прозрачные воды озера Имандра. Поднявшись по тропинке, саам свернул с нее и указал на склон, сплошь пронизанный корнями могучих сосен:

– Видишь пещерку, парень? Это вход в подземный мир Тшаккалагах, где живут карлики, промышляющие добычей серебра и золота. Как только найдут они самородок, так глотают сразу, и чтобы стать богатым, средство есть верное. – Он замолк и, увидев округлившиеся от удивления глаза внука, ухмыльнулся: – Нужно в морозный весенний день оставить котелок с кашей, но поставить его непременно на свободное от снега место. Карлики, наевшись до отвала, замерзают, животы у них лопаются, тут-то и нужно самородки хватать.

Приехавший из большого города на каникулы внук перешел на шепот:

– Деда, а почему ты знаешь это все, раз ты не шаман?

– Мне отец рассказал, – помрачнев от воспоминаний детства, сказал саам, – ему – его отец, а первому в нашем роду охотнику повстречался дух-помощник – Сайво-куэлле, посланный живущим на горных вершинах покровителем чародеев Сайвоол-маком, и научил его петь волшебную песню…

Он неожиданно прервался, тяжело вздохнул и посмотрел на плывущие по голубому небу облака:

– Часа четыре уже, наверное, будет, домой пора. Бабка пироги печет, вкусные пироги, с брусникой да с морошкой. На обед печенка жареная будет, пошли.

Ночью бог ветров Пьегг-ольмай пригнал из-за горы Яммечорр набухшие влагой тучи, по небу с грохотом пронеслись стрелы могучего Айеке-Тиермеса, и полил сильный дождь. Даже поутру сияющий Пей-ве все еще скрывался за его мутной пеленой, а когда в небе наконец появилась радуга, дед глянул на внука и улыбнулся:

– Из этого лука и посылает Айеке-Тиермес свои стрелы-молнии. Гоняется он по небу за большим белым оленем с черной головой и золотыми рогами по имени Мяндаш, а когда убьет его, упадут с неба звезды, погибнет солнце, и наступит конец света. Вот так, парень. Ну-ка подожди…

Хоть и было старому сааму лет немало, он на удивление легко поднялся и вышел из горницы. Вскоре вернулся с таинственным видом, бережно держа в руках что-то округлое, завернутое в пропылившуюся тряпицу.

– Знаешь, что это, парень? – Саам строго посмотрел на не сводившего с него глаз Юрку и неожиданно подмигнул: – Камлат это. Бубен нойды саамского, еще мой отец делал его, когда постиг песню волшебную. Вот, посмотри.

Он развернул тряпицу, и придвинувшийся вплотную внук увидел нарисованную красной краской фигурку бога-громовика Айеке-Тиермеса, а рядом с ним оленя Мяндаша. Вокруг были во множестве божества саамского пантеона.

– Сильный нойда всегда ходил в подземный мир через озера, – продолжил рассказ дед, – духи в виде рыб проносили его сквозь толщу вод и доставляли прямо в страну Матери-Смерти – Акко-абимо, где живут души хороших людей. И лишь немногие нойды отваживались спуститься еще ниже, туда, где страдают люди очень плохие, – в царство ужасного Рото-абимо, властителя боли и злых духов. Откуда возвращаются не многие…

Зотов кашлянул, замолк в задумчивости, мыслями улетев куда-то невообразимо далеко, пока его не вернул к действительности восторженный шепот внука:

– Деда, а покажи, как шаман камлает…

– Не игрушки это, однако, можно заболеть хворью шаманской. – Саам встрепенулся, быстро завернул бубен в тряпицу и убрал его куда подальше. – Глянь-ка, распогодилось, гулять идти надо, парень, гулять. Не болтать о пустяках…

Он не стал говорить Юрке, что в их роду этой хвори не избежал никто.

* * *

Ночью майору было не уснуть – он ворочался, вздыхал, стонал, кряхтел, и, почуяв неладное, под одеяло к нему забралась парочка заморских котов. Заурчав, они прижались к фиолетово-черному опухшему боку, и нудная тупая боль в ребрах унялась. Хвостатые были породы сиамской, жутко умные и когтистые, охотно отзывающиеся на буржуазные клички: Кайзер и Нора. Как-то раз подобрал Сарычев у помойки дрожащего на морозе кота-неудачника, кастрировать не стал, наоборот, прикупил ему «для гармонии» подругу. Жили хищники дружно. Наблюдая порой за сиамской парочкой, майор даже завидовал, потому как его собственная семейная жизнь складывалась не очень. Может, были бы дети, глядишь и наладилось бы, однако, если верить врачам, где-то глубоко внутри нормального – и очень даже – мужика гнездился изъян на генно-хромосомном уровне, и бабы от Сарычева не залетали. Не беременели то есть. А какая ж может быть ячейка общества без потомства-то…

Как всегда неожиданно, прозвенел будильник, и Александр Степанович начал собираться на службу. Есть он не стал, так, выпил чашку чая, оделся и окунулся в холодину зимнего утра. На улице было еще темно, на черном небе светился серп неполной луны. А на капоте сарьгчевской машины сидела здоровенная нахальная ворона и – о наглость! – пыталась клювом нанести ущерб лакокрасочному покрытию.

– Кыш, кыш, падла пернатая! – Майор с негодованием махнул рукой и, сразу же почувствовав свой бок, беззлобно выругался – нет, похоже, с резкими движениями придется повременить…

Бензина в баке оставалось совсем чуть-чуть, пришлось заехать на заправку, так что, когда Сарычев прибыл на службу, капитан Самойлов уже вовсю трудился в поте веснушчатого лица своего. Напротив него развалился на стуле давешний неказистый мужичок, лепший друг «белого китайца». Он беспрестанно чихал, сморкался, требовал по очереди то дозу, то врача, то прокурора. Рыжий капитан работал опером не первый год и уже успел вывернуть сопливого налицоnote 10Note10
  Определить установочные данные.


[Закрыть]. Звали того Красинский Семен Ильич, трудился он ранее грузчиком и был весь какой-то серый и неинтересный. Зато на его руке, между большим и указательным пальцами, была наколота партачкаnote 11Note11
  Татуировка скверного качества


[Закрыть] – паук в паутине, – весьма информативная, весьма… note 12Note12
  Символ наркоманов.


[Закрыть]

Очень красноречивая, говорящая сама за себя. Так что, когда Красинского прокачали на повторностьnote 13Note13
  Собрать сведения о совершенных ранее правонарушениях и преступлениях.


[Закрыть], то каких-либо особых сюрпризов не обнаружили. Да, он уже бывал на нарах, да, попав на зону по «бакланке» note 14Note14
  Баклан – хулиган.


[Закрыть], именно там и познакомился с иглой, да, сидит на ней так плотно, что самому не соскочить…

Время колоть его до жопы еще не наступило, так что разговор носил пока характер доверительной светской беседы.

– А вот скажи, Семен Ильич, – капитан многозначительно поднял бровь и небрежно так поиграл карандашом, – толкаешь ты «белого китайца», а в крови у тебя опиаты нашли, химку разбодяженную то есть. Почему не ширяешься тем, что имеешь, или гута твоя – голый вассер? note 15Note15
  Сильно разбодяженный, плохой наркотик.


[Закрыть]

При упоминании о наркоте мужичок оживился.

– Что я, с тараканом, что ли, чтоб на «белок» садиться? Зажмуриться можно в шесть секунд. – Он ошалело повел мутными глазами, шмыгнул курносым носом и вновь завел скулеж про дозу и лепилу.

Собственно, ничего нового он не сказал. «Синтетика» – штука жесткая, привыкание к ней происходит с первого же раза, а передозировка таится в неуловимых долях процента, чуть ошибка какая – и все, лабай Шопена.

«Так ты, голубчик, не глухой ширевой, себя любишь!» – Капитан медленно поднялся и произнес отчетливо, с неожиданной злостью:

– Ничего тебе не будет. А вот завтра, когда начнет ломать по-настоящему, выть станешь, как кабздох на цепи. Мы тебе цепочку-то покороче сделаем. Так что с параши не встанешь, может, там и загнешься.

Вероятно, Красинский через ломку уже проходил. Он весь затрясся и, вскочив, выплеснулся в диком крике:

– Сука ментовская! Тварь! Что ты мне душу моешь, падло позорное!

Впрочем, хватило его ненадолго. Тут же сникнув, он заскулил no-новой, умоляя Самойлова о дозе. О лепиле, о докторе… note 16Note16
  Адвокат.


[Закрыть] И вновь о дозе. Знакомая песня…

Утром следующего дня Красинский, измотанный сильнейшей болью в желудке и интенсивным ночным поносом, был готов к употреблению. Заметив в руках капитана шприц, полный темной жидкости, он незамедлительно спалил хату, откуда толкалось ширево. «Так, лед тронулся». – Убрав дурмашину подальше, Самойлов вызвал клиенту врача и бодрым шагом направился к начальству с докладом.

Сарычев общался по внутренней связи, и, судя по тому, как он пытался соблюсти субординацию, было ясно, что на другом конце провода кто-то из высоковольтных. Капитан взглянул на начальника понимающе – у того давно уже были на подходе подполковничьи погоны. С год, наверное, уже. А может, и поболе…

Майор между тем приглушенно сказал в трубку:

– Обязательно буду держать вас в курсе, товарищ генерал, – отключился и, не стесняясь капитана, в неразговорчивости которого был уверен, шваркнул кулачищем по столу. – Мало нам прямого начальства! Еще один отец родной сыскался, а в башке у него, как на штанах! – Сарычев наглядно изобразил извилину, такую же одинокую и прямую, как генеральский лампас. – Ну, рассказывай, – остывая, он кивнул капитану на стул, тронул усы, – чего нарыл?..

Выяснилось, что Красинский затаривался наркотой не где-нибудь, а в городе фонтанов и радужных струй – Петродворце. Есть там в конце улицы Парижской коммуны неказистый деревянный домик, во входной двери которого прорезано оконце наподобие кормушки. И стоит только постучать и протянуть нужное количество дензнаков, как сейчас же появится желаемое – ампулы с ширевом, а то и баян с готовой гутой, если имеется потребность вмазаться немедленно.

Внимательно выслушав, майор кивнул:

– Плавали, знаем. Сидит там инвалид без ног или туберкулезный в острой форме, а скорее всего, свора цыганок, насквозь беременных, и поиметь с них мы сможем только головную боль. Наркома надо выпасать, наркома! Все остальное – мыло.

Капитан почесал короткий рыжий ежик и вздохнул:

– Есть! Будем копать дальше, товарищ майор.

Майор словно в воду глядел. Действительно, в доме на улице Парижской коммуны проживали славные представители племени молдаванских цыган – супруги Бабан с многочисленными детьми и бедными родственниками. Совершенно некстати Пете Самойлову вдруг вспомнились загадочная улыбка Кармен, усатая физиономия горьковского Лойко Зобара и, наконец, крайне неприличное выражение «джя прокар». Хмыкнув, он пригладил бронзовый ежик и отправился с лейтенантом Звонаревым организовывать неподвижный пост наблюдения.

Погода была по-настоящему зимней – небо потемнело, из низких туч валил сильный снег, порывистый ветер закручивал его в хороводы метели. Ерзая под сношенной резиной, отделовский «жигуль» с трудом продирался сквозь непогоду. Когда прибыли на место, короткий зимний день уже уступил место темноте. Уличные фонари не горели, потому улица Парижской коммуны отыскалась не сразу. Зато нужный дом стоял в самом ее начале и наблюдать за ним можно было легко – с пересекавшего улицу проспекта Ильича.

– Леша, сиди пока. – Капитан оставил Звонарева в машине, бесстрашно вынырнул на мороз и уже через минуту превратился в снеговика. Осторожно переставляя ноги в высоких финских сапогах, он двинулся по еле заметной в снегу дорожке. Пробираясь мимо покосившегося бабановского жилища, он даже головы не повернул, тем не менее успел отметить: во дворе на ржавой цепи исходит злобой здоровенный волкодав, народная тропа к кормушке не заросла, а перед крыльцом стоит красное авто девяносто девятой модели. Сугробов на капоте нет, значит, двигатель горячий. Прогулявшись еще немного и окончательно задубев, Самойлов возвратился в машину, долго оттаивал и наконец произнес:

– Поехали назад.

Но тут дверь открылась, и, осторожно спускаясь с крыльца, в авто начали грузиться три явно беременные тетки. Следом вальяжно вышел и уселся за руль дородный представительный цыган с роскошной седоватой бородой, а за ним выкатился невысокий чернявый паренек в бараньем, до колен, полушубке. Он задраил дверь, пристегнул карабин на собачьей цепи к натянутой вдоль забора проволоке и, закрыв ворота за выехавшей со двора машиной, уселся в нее последним. Бородатый включил передачу, и «девяносто девятая» не спеша покатила вдоль улицы, однако, не проехав и километра, остановилась. Отворились массивные ворота, машина с вице-матерями заехала во двор внушительного особняка, и давешний чернявый пацан шустро прикрыл створки. Было слышно, как изнутри глухо брякнул засов.

– Это хорошо, когда работа недалеко от дома. – Капитан Самойлов проводил взглядом дружное семейство и решил опять пойти прогуляться.

Вернулся он минут через пятнадцать, разочарованно пошмыгал красным носом и скомандовал:

– Поехали отсюда.

Похоже, метель разыгралась не на шутку. Когда «жигуленок» кое-как докатился до управы, уже основательно завечерело. Нестерпимо хотелось есть, прямо сейчас и непременно чего-нибудь горячего.

Будто прочитав мысли подчиненных, майор Сарычев сурово промолвил:

– Доложитесь позже, на харчи вам полчаса. Время пошло.

Как говорится, остатки сладки. Капитан с лейтенантом мужественно навалились на что-то безвкусное и дымящееся, напились, жмурясь от удовольствия, чуть сладкого, зато огненно горячего чаю и, облизываясь, отчалили с кормобазы. Им не терпелось поделиться кое-какими мыслями с начальством…

– Да где же я вам вторую-то машину возьму? – Сарычев недоуменно развел руками. – Вы ведь не одни у меня, вон Теплев какое дело раскручивает, ему без колес никак. – Впрочем, ладно, – взглянув на поскучневшего Самойлова, майор почесал затылок, – придумаем что-нибудь. Голь, она на выдумки хитра.

Не рассвело еще, как Самойлов со товарищи уже были на месте. С неба по-прежнему, не переставая, падали белые хлопья. Лихо вилась метель, видимость была паршивой. Часов в одиннадцать прибыла уже установленная капитаном красная «девяносто девятая», из нее вышли беременные труженицы, а также сам хозяин дома Роман Васильевич Бабан вместе с внуком Виктором. Через десять минут они погрузились в тачку и поехали домой, будущие же матери, практически неуязвимые для Фемиды, приступили к общественно полезному труду. Уже к обеду засветились машины с покупателями, а также несколько энтузиастов, прибывших своим ходом, и стало ясно, что бабановская «веревка» note 17Note17
  Наркотики.


[Закрыть] пользуется широким спросом. Да и вообще, что дело поставлено широко…

На следующее утро Самойлов со Звонаревым ничего интересного не увидели и лишь на третий день ментовская удача улыбнулась им золотозубо, осенив своим белоснежным крылом с генеральским лампасом по краю. С утра, как обычно, брюхатых тружениц вывезли на рабочее место, а вот дадо Роман Васильевич не залег, как всегда, в сыновьих палатах до вечера, а минут через пятнадцать покатил на «девяносто девятой» в сопровождении четырех здоровенных ромалэ. Он был в дорогой светлой пропитке, бобровой лохмушке и сидел не за рулем, а на переднем командирском месте. Задевая брюхом снег на ухабах, машина двинулась в направлении Питера, тащившийся же следом в «жигуленке» Самойлов бережно достал единственную на отдел сотовую трубу – от всяких там раций на таком расстоянии толку было как от козла молока. В целях экономии средств капитан был лаконичен, как древний спартанец.

– Едут в Питер, – доложил он майору Сарычеву.

– Веди его пока сам, в таком снегу он тебя все равно не срисует. По звонку приму его лично, – ответил Александр Степанович и кинулся к коллегам из УБЭПа слезно клянчить какую-нибудь завалящую сотовую трубчонку для себя. Бедные – не гордые.

Между тем цыганское авто вырулило на Нижнепетергофское шоссе, затем свернуло на юго-запад, и скоро стало ясно, что район Исаакиевской площади ему не миновать. А с неба по-прежнему сплошной завесой валил снег, так что майор Сарычев, негодуя в душе, гнал своего «семака» на грани фола. После проезда под красный к нему пристал наглый гибэдэдэшник, который отвязался только после демонстрации «непроверяйки». Дважды машину заносило, чудом не случилось ДТП, но все как-то обошлось, и Александр Степанович принял «девяносто девятую» в районе моста лейтенанта Шмидта. Скоро цыганский экипаж вырулил на Средний, по пути затарился сигаретами и баночным пивом и не спеша двинулся по направлению к заливу. Сарычев решил сначала, что ромалэ интересуются гостиницей «Прибалтийская», но «девяносто девятая», свернув с Кораблестроителей, выехала на набережную и остановилась. Снегопад не стихал, но Сарычев в мощный, 24-кратный морской бинокль вполне сносно разглядел поджидавшую цыган машину. Это была «БМВ» седьмой серии, темно-синего или черного цвета, с напрочь закопченными стеклами. «Девяносто девятая» припарковалась с ней рядышком, борт к борту, и что там произошло, разглядеть не удалось. Буквально через минуту взревели моторы, и машины начали разъезжаться.