Текст книги "Прокаженный"

На кладбище было ветрено. Громко каркало воронье, чернели скелеты тополей. Резкие порывы холодного воздуха заставляли отворачивать лица, трепали ленты на венках, и, когда гроб с телом Петровича опустили в могилу, ветер первым бросил горсть земли на полированное дерево крышки. Народу было много – друзья, ученики, родственники, и у всех на лицах наряду со скорбью застыло выражение недоумения. Как такое могло случиться с человеком, который легко ломал кулаком три сложенные вместе дюймовые доски и раскалывал ногой подвешенный на нитках кирпич?

Наконец могилу засыпали, и все потянулись к автобусу. Сарычеву же вдруг стало плохо. Он едва успел отбежать в сторону, как его вывернуло наизнанку. «Вот она, начинается, – давясь блевотиной, подумал он почему-то опять на удивление спокойно, – болезнь века… Странно, а где же понос?» note 35Note35
  Один из первых симптомов при СПИДе.


[Закрыть]

Желудок скоро отпустило, но разболелась голова, казалось, что сейчас она разлетится на мелкие кусочки, и, с силой сжав виски, майор повалился на скамейку у чьей-то могилы.

Он услышал вдруг, как бьется крутобокая балтийская волна об истертые скалы, и открыл глаза. Перед ним высился огромный погребальный сруб, сложенный из толстенных сосен. На самом его верху, в окружении всего того, что необходимо в далеком пути до Ирия – чертога Перунова, покоилось тело славного Имярыкаря. С ним было и оружие, омытое кровью врагов, и верный конь, испытанный в битвах, и любимая жена, не пожелавшая оставить его, а в изголовье стояли каменные чаши со священным отваром красного мухомора, пробуждающим в чреве воинов бешеную силу Ярилы-бога.

Моросил мелкий дождь – это могучий Перун заслонил тучею лик лучезарного Даждьбога, и капли влаги мешались с медом в кубках собравшихся на тризну воинов.

Все пришедшие были одеты в кольчатый тельный доспех – одни в пансерах, с кольцами поменьше и плетением более плотным, другие в кольчугах. У каждого воя на поясе висел длинный широкий меч в железных или крытых кожей ножнах, крепился особым крюком короткий поясной нож с обоюдоострым лезвием.

В наступившей тишине Сарычев вышел в центр огромного, образованного столами круга. Он, как все, был в кольчатом доспехе, но отличавшемся от других круглыми бляхами – мишенями – на груди, спине и додоле. Шею закрывал железный воротник, застегивающийся запонами.

– Огня! – крикнул Сарычев яро, и сейчас же подбежали к нему люди и подали горящий факел.

Сарычев поджег кострище с четырех сторон. Зашипела, принимаясь, береста, и вскоре уже вовсю трещали сосновые бревна. Майор глянул в сторону плененных древчан и, положив руку, защищенную зарукавьем, на крыж меча, громко объявил:

– Тот, кто пошлет меня вдогон за уходящим Имя-рыкарем, избавит себя и кровников от смерти! Другие сегодня же предстанут пред своими предками! В том слово мое нерушимо!

Он еще не успел договорить, как из толпы древчан вышел высокий, плечистый муж. Лицо воя искажали стыд и ярость – его пленили сонным. Древчанин молча указал рукой майору на пуп, и сейчас же ему принесли все надобное. Он опоясался, выхватил меч и пару раз со свистом рассек им воздух, привыкая к соотношению весов крыжа и полосы. Затем бешено вскрикнул и без всякого предупреждения ринулся на Сарычева. Майор отвел тяжелый, с потягом, удар и, с ходу сократив противостой, крепко впечатал рукоять меча своему противнику в лоб. Ошеломленный, тот на миг потерял Сарычева из виду и не заметил быстрого, как молния, движения – остро отточенная сталь глубоко вонзилась ему в горло. Он захрипел и упал на мокрую землю, обильно орошая ее кровью. Даже не глянув на поверженного врага, Сарычев снял с головы шелом с личиной и, чувствуя, как ярость начинает разгораться в нем подобно поминальному костру, выкрикнул бешено:

– Кто за ним?

Вышел крепкий, бородатый подлеток. Сжав ратовище копья, диким вепрем кинулся он на майора, метя остро отточенным пером тому прямо под «ложку». В мгновенье ока Сарычев повернул корпус грудью к удару и со страшной силой рубанул клинком наискось по голове нападающего. Меч у майора был работы не франкской, а с Востока – сетчатый, белый, узор отчетливо различался на немnote 36Note36
  То есть речь идет о булатном клинке.


[Закрыть]. Лезвие его легко, как яичную скорлупу, прорубило шелом копьеносца и, пройдя сквозь толстую, стеганую подкладку, развалило череп надвое. Пинком ноги в хезевом сапоге Сарычев бросил убитого на землю, освободил меч и опять вскричал:

– Клянусь Перуном трехславным, душа Имяры-каря жаждет большего! Найдутся ли еще трое мужей, способных держать меч?

Вид майора был страшен – очи сверкали, лицо злобой перекошено, в руке клинок окровавленный! Но смерть в бою достойнее любой другой, и супротивники сыскались. Скоро Сарычев уже крутился волчком, уворачиваясь от трех клинков, атакующих разом, и упоительный, ни с чем не сравнимый восторг битвы, где цена одна – смерть! – полностью охватил его. Он скинул шлем и рубился с непокрытой головой, целиком полагаясь на скорость и ловкость, и соленый морской ветер развевал его длинные, русые волосы.

Вскоре один из воинов открылся и, тут же получив удар острием меча в лицо, уронил свое оружие и замер, прижав руки к голове. Остальные двое явно уступали Сарычеву в скорости и силе, а главное, они боялись, и страх, туманя рассудок, сковывал их движения. Вот майор стремительно присел под клинком одного из поединщиков, и меч его молниеносно перерезал тому горло. Хлынула кровь, и еще одна жизнь прервалась во славу Имярыкаря. Третий противник, молодой высокий воин, развернулся и бросился прочь.

Не того заслуживала душа ушедшего. В гневе Сарычев выхватил засапожникnote 37Note37
  Нож, носимый обычно в правом сапоге.


[Закрыть] и, кхекнув, метнул его вдогон. Свистнув, сталь вонзилась трусу под колено, перерезав жилы и обрывая бег, и майор, не желая поганить меч, сапогом размозжил недостойному голову.

Священное пламя поминального костра догорало – славная душа Имярыкаря достойно возносилась в чертоги Перуновы. Сарычев глубоко вздохнул, вытер окровавленный меч об одежду убитого и, подобрав с земли шелом, направился к своему месту во главе стола. Он выполнил долг товарища и содружинника – душа покойного была им помянута достойно. Майор опустился на скамью, рука его потянулась к чаше и… наткнулась на острый прут металлической оградки – он сидел у чьей-то могилы.

Было темно и морозно, однако Сарычев ничуть не замерз и отлично различал окружающее, ну совсем как в недавнем сне про пещерного искателя жемчуга. Он в недоумении потер глаза, однако ничего не изменилось – хуже не стало, и, ловко лавируя между могилами, майор направился к шоссе… Оно было печальным и пустынным – ни машин, ни одной живой души. Батюшки святые угодники, сколько же сейчас времени-то? Майор взглянул на часы и присвистнул – четыре утра. Ну и ну! Да, болезнь, видимо, взялась за него основательно и начала с головы.

Уволили Сарычева из рядов родной рабоче-крестьянской действительно за дискредитацию и на удивление быстро. Без пенсии и выходного пособия – пшел вон! А то, что протрубил ты почти двадцать лет, имеешь именной ствол, два боевых – в мирное-то время! – ордена и целую гору медалюшек, так это не в счет. Это ты только маскировался под порядочного, гад!

На прощание подполковник Отвесов пожелал ему более тщательно подбирать половых партнеров, и майор еле сдержался, чтобы не дать ему в морду. День, солнечный и ясный, начинался, похоже, не очень хорошо…

Выбравшись на улицу, Сарычев позвонил с автомата и узнал, что положительная реакция на СПИД подтвердилась. «Да, чудеса бывают только в сказках, – подумал он, садясь за руль. – А мы родились, чтобы сказку сделать былью…»

На углу Литейного и Невского его тормознул невысокий парень в серой «аляске».

– Полтинник до Правобережного, едем? – Парень развязно улыбнулся, блеснув золотой фиксой, завлекательно махнул пухлым лопатником, из которого высовывалась сторублевая купюра, и майор сдался:

– Поехали. Ремешок накинь только.

Периферийным зрением он сразу отметил наличие у пассажира на левой щеке шрама, а на пальце правой руки перстневой татуировки «Отсидел срок звонком» и насторожился. Весь путь до рынка больше концентрировался на попутчике, чем на дороге. И не зря, предчувствие его не обмануло.

– Стопори. – Пассажир махнул рукой, и майор остановился позади красной «девятки». Тут же из нее выскочил здоровенный стриженый боец, распахнув водительскую дверь «семака», выдернул ключи, а фиксатый, щелкнув прыгункомnote 38Note38
  Пружинный нож.


[Закрыть], приставил его к печени майора:

– Есть у меня к тебе, пес, разговор. Что ж ты, «бомбишь», а в «оркестр» не засылаешь? Максай штрафные, а то починуnote 39Note39
  Живот.


[Закрыть] раздербаню. Ну!

Майор сделал вид, что страшно перепугался, промямлил:

– Деньги возле запаски, в банке.

Фиксатый кивнул стриженому, тот шмыгнул к багажнику.

– Будешь паинькой, поставим на отстой. – Голос попутчика подобрел, однако Сарычев не дал ему закончить монолог.

Майор произвел три движения – развернул корпус, левой рукой зафиксировал вооруженную кисть супостата и пальцами правой резко ударил его по глазам. Очень эффективное движение, «граблеобразный хлест» называется. Пассажир слабо вскрикнул. Майор, повторив удар, для верности локтем раздробил фиксатому нос. Теперь следовало поговорить с бойцом. Тот в поисках банки по пояс залез в багажник и, лишь когда хлопнула дверца, удивленно приподнял стриженую башку с большими, оттопыренными ушами. В ту же секунду Сарычев наградил его двумя ударами по почкам. Бойца скрючило. Приласкав его носком ботинка в копчик и не опуская ногу, майор провел рубящее движение в коленный сустав. Одновременно он перекрыл стриженому кислород и, взвалив сразу обмякшую тушу на бедро, держал, пока противник не потерял сознание. Затем плавно опустил на снежок бесчувственное тело и вновь переключился на пассажира. Тот уже начал приходить в себя, слабо стонал, прижимая к лицу залитые кровью руки, и майор внутренне похолодел – едрена вошь, чехлы! Финские, велюровые, нежно-розового колера… Бережно, словно лучшего друга, выволок фиксатого из салона, подобрал выпавший из его руки нож и, уже не церемонясь, всадил острие в заднее колесо «девятки». Зашипело, будто потревожили десяток гадов, Александр Степанович вытащил ключи из крышки багажника, быстренько завелся и отчалил. Между прочим, особо не переживая. Извоз – та же «русская рулетка», в большом городе грязи всегда хватает.

«Да, кстати, о грязи! – На Дальневосточном он остановился, осмотрел салон. Эх, бляха-муха! Как ни старался Александр Степанович действовать ювелирно, фиксатый все же изгадил резиновый коврик. Чертыхаясь, майор принялся оттирать кровищу и внезапно обнаружил завалившийся к катушке ремня безопасности толстый бумажник. Тот самый, с торчащей сторублевкой. Разыгравшееся воображение тут же нарисовало пачку „зеленых“, но суровая жизнь внесла коррективы – в лопатнике было всего около пятисот долларов. И все же ни хрена себе! Майор восторженно выругался и, особо не раздумывая, рванул на Бухарестскую, в „Колесо“, воплощать в жизнь свою давнишнюю мечту… Рванул за аккумулятором.

Народу в магазине было не много, так что Александр Степанович без проблем прикупил увесистое заморское чудо с дивной свинцовой начинкой, ручкой для таскания и зеленым глазком индикатора. Строго говоря, обычное турецкое дерьмо, но ведь на халяву… Пока он ставил его на место издыхающего отечественного, начало темнеть. Домой! Ощущая себя более чем состоятельным членом общества, майор решил устроить себе выходной. Всех денег не заработаешь, всех баб не…

Кстати, о бабах. Выехав на проспект Славы, он даже не заметил, как по привычке очутился в правом ряду и машинально отреагировал на поднятую руку.

Голосовала девушка в простенькой вязаной шапочке, бананистых джинсах и кожаной куртке – серенькая такая барышня, на первый взгляд ничем не примечательная. Зато при огромной, в человеческий рост гладильной доске – рогатой, массивной, похожей на носилки. Сразу же навевающей самые жуткие ассоциации.

– На Бухарестскую подвезете?

– Садитесь. – Сарычев покосился на плечики пассажирки, коротко вздохнул, вылез, помог с погрузкой, уселся за руль. – Хорошая доска у вас. – Включил поворотник, следом передачу и плавно тронул машину с места. – Тяжелая.

– Да черт бы ее подрал. Это ведь главный приз. – Пассажирка вдруг рассмеялась, и на щеках ее появились обворожительные ямочки. – Не поверите, в магазине в лотерею выиграла. Я теперь этот шампунь персиковый буду долго вспоминать.

Невольно Александр Степанович заметил, что она совсем не накрашена, и ощутил ее запах – не духов, косметики, а естественный, кожи. Очень, очень приятный, волнующий. Ему внезапно сделалось жарко, и он замолчал. Сам не заметил, как зарулил на Бухарестскую и притормозил возле длинного дома-корабля. Зато уж тут-то его хваленое мужское начало взяло свое.

– Давайте-ка я вам помогу.

Не дожидаясь ответа, он вытащил доску из «Жигулей». Ни на мгновение не забывая, что живем в России, задраил «семака» и, сообразно указаниям хозяйки, принялся переть главный приз на девятый этаж – лифт, естественно, не работал. А доска была хорошей. Тяжелой…

– Ну, спасибо, спаситель. – Пассажирка посмотрела на вспотевшее лицо Александра Степановича, улыбнулась, вытащила кошелек. – Сколько я вам должна?

Что-то уж слишком внимательным, испытывающим был ее взгляд.

– Да нисколько. – Сарычев прислонил приз к стене, перевел дух, тронул непроизвольно усы. – Гусары денег не берут. Особенно с красивых женщин.

– А знаете что, пойдемте-ка тогда попьем чаю. – Пассажирка снова быстро взглянула на него и по-мужски протянула руку. – Маша.

Рука у нее была маленькая, крепкая, но весьма приятная.

– А я Саша, – обрадовался Сарычев, подождал, пока она откроет дверь, и внес главный приз внутрь. – Куда изволите?

Жила Маша в квартире явно коммунальной.

– Направо. – Она выдала майору шлепанцы и открыла дверь в комнату. – Не скучай, я сейчас.

Комната была маленькая, без излишеств. Большую ее часть занимала тахта. У окна стол, заваленный книгами, в вазочке на телевизоре подвядшие гвоздики. Майору вдруг стало тоскливо, захотелось вернуться домой и до изнеможения лупить по своему боксерскому мешку. Чтобы хоть что-то сделать, он взял наугад какую-то книгу, зашелестел, словно игральными картами, щедро иллюстрированными страницами. Веселее не стало – зеленые рожи, жуткие, навыкате, глаза, страшные, зловещие оскалы. Не наши – инопланетные. Словно в каком-нибудь фантастическом фильме ужасов.

– А, любимая книга. Не читайте, вредно для пищеварения. – В двери появилась Маша, толкая перед собой сервировочный столик. – Говорят, нас завоевала цивилизация ящеров. И жрет. Если верить ЮНЕСКО, по два миллиона в год. note 40Note40
  Именно такое количество людей в среднем пропадает в мире.


[Закрыть]

Сарычев оторопел. В машине попутчица показалась ему серенькой мышкой, пэтэушницей. И вдруг преобразилась как в сказке – фигура, черт, особенно в джинсах-то, и лицо выразительное, и толстая каштановая коса по пояс. Ну прямо Василиса Прекрасная!

Маша усмехнулась, придвинула столик к тахте и начала разливать чай.

– Ну, давай знакомиться, благодетель. Надо знать, с кем ешь коврижки в тесной компании.

Выяснилось, что трудится она где-то на переднем крае физической науки. Самом переднем и совершенно секретном. Так что лучше о чем-нибудь другом. Более приятном. Например, о широкоплечих и усатых молодцах, помогающих бедным девушкам… «Значит, на секретном и переднем?» – Сарычев не сводил глаз с толстой, в руку, Машиной косы, вяло жевал бутерброды с колбасой и на вопрос о своем нынешнем статусе ответил уклончиво:

– Одинокий, больной СПИДом, бывший работник органов МВД.

– Да, звучит не очень оптимистично. – Не поверив, Маша подлила ему чаю, тяжело вздохнула и поведала свою невеселую историю.

Родом она была из деревни Быховки, что раскинулась на высоком берегу Припяти, ныне отгороженной от всего мира забором тридцатикилометровой зоны. Когда на Чернобыльской АЭС взорвался четвертый блок, Маша, будучи беременной, гостила с мужем у родителей. Супруг ее, строитель по профессии и романтик по призванию, вызвался поработать добровольцем на обломках реактора, в результате чего через год скончался. А ей насильно сделали аборт и по-отечески посоветовали больше не беременеть – и так у нас страна уродов.

Некоторое время оба молчали, давились пряником «Славянский», а потом Сарычев несколько невпопад спросил:

– Маша, почему сны снятся?

– Тайна сия великая есть. – Она положила в рот кусочек шоколадки и томно потянулась. – Мне вот, к примеру, уже который год снится одно и то же… Словно в той песне: «Опять мне снится сон, один и тот же сон, он вертится в моем сознанье, словно колесо…» А что, Саша, ночные кошмары?

– Да так, просто интересно. – Сарычев замялся. – Поздно уже. Ехать надо. Спасибо за чай. – Он поднялся.

Маша сидела все в той же позе, положив ногу на ногу, и улыбалась.

– Телефончик-то оставишь, бывший работник органов МВД?

Глаза у нее были словно омуты – бездонные и манящие…

Ленинград. Развитой социализм. Четверг

Из рапорта

…я двинулся на звук выстрела – в коридоре, неподалеку от входа в заказник, увидел бегущего с пистолетом ПМ в руке обнаженного по пояс мужчину, на голом теле которого были явные следы крови. Крикнув: «Стой, стрелять буду!», я дал предупредительный выстрел, но тот не отреагировал. Учитывая наличие у него ствола, я открыл огонь на поражение. Выстрелив трижды, я два раза ранил его в живот, затащил в помещение заказника, связал и отправился вызывать опергруппу. Когда я минут через пять вернулся, раненый был в сознании и громко ругался матом, раны у него на животе уже не было, только большой розовый шрам…

Где-то через час аспиранта этапировали в ИВС – изолятор временного содержания при местном отделении милиции. Здесь его обшмонали, но в подвалnote 41Note41
  Камеру.


[Закрыть] окунули не сразу. Вначале пристегнули «скрепками» к радиатору в ружпарке и, скорбя о павшем коллеге, от всей души пинали по почкам. Только через день ему дали прочесть постановление о заключении под стражу, качественно отметелили напоследок и, погрузив в «черный ворон», повезли в Кресты.

Здесь аспиранта обшмонали еще разок, затем он «сыграл на рояле» note 42Note42
  Прошел процедуру снятия отпечатков пальцев.


[Закрыть], сфотографировался, помылся и получил казенные шмотки. Наконец контролер открыл дверь и запустил Титова в камеру. Это был стандартный восьмиметровый «трюм», «борта» note 43Note43
  Стены.


[Закрыть] его были отделаны цементной «шубой», на одном из них висела «камерная балаболка» – радиорепродуктор, а в углу, за подобием перегородки, находилась «эстрада» – унитаз. Несмотря на ограниченные размеры помещения, размещалось в нем человек десять. Как только дверь за контролером захлопнулась, один из арестантов подволокся к Титову, сразу угадав в нем новичка:

– Эй, брус параличныйnote 44Note44
  Новичок.


[Закрыть], за что в торбу бросили?

Титов холодно глянул в выцветшие хитрые буркалы и промолчал. Любопытный ощерился, продемонстрировав пасть, полную гнилых зубов:

– За что попал, пухнарь? note 45Note45
  Первый раз попавший за решетку.


[Закрыть]

– А ты что, мент или следователь, чтобы вопросы задавать? – Титов направился к пустовавшей е шконкеnote 46Note46
  Нары.


[Закрыть], откуда открывался прекрасный вид на парашу.

– Эй, постой, Васекnote 47Note47
  Аналогично пухнарю.


[Закрыть]. – Любопытный вдруг подскочил к нарам и быстро скинул матрац на пол. – Это моя плацкарта, за нее замаксать надо.

В камере повисла тишина. Арестанты, устав от серой монотонности будней, с интересом взирали на происходящее. Поняв, что его пытаются достать, Юра миндальничать не стал – вскрикнул и резко ударил гнилозубого в нос. Тот, рухнув, застонал, закрыл лицо руками. Пол камеры окрасился кровью.

– Ах ты, сука. – Мощным ударом по затылку Титов вырубил обидчика и затем, не поленившись, как показывали в каком-то фильме, сунул мордой в унитаз. – Освежись!..

За гнилозубого никто и слова не сказал. Обосновавшись на новом месте, аспирант огляделся. Люди в камере были разные, но всех их объединяло одно – какая-то потерянность, паскудно-забитое выражение в глазах. Совершенно скотское.

– Здорово вы ему врезали, – услышал он негромкий голос и, обернувшись, увидел пожилого мужика в очках. – Будем знакомы, Яхимсон Яков Михайлович, расхититель соцсобственности.

Аспирант пожал влажную, дряблую ладонь и промолчал. Зато собеседник его явно страдал словесным недержанием, и скоро Титов знал все про всех. Окунули его, как выяснилось, в хату «лунявую» – туда, где собрались «выломившиеся на кормушку», то есть те, кто, не поладив с сокамерниками, стуканул контролерам. И даже своей «дороги» – связи то есть – в камере не было. А это по тюремным меркам полный фаршмакnote 48Note48
  Позор.


[Закрыть].

– Вот этот, – Яхимсон поднял бровь и незаметно указал на хмурого, со снулым взглядом парня, – «контактер» парашу целовал каждый вечер. А вот тот, со шрамом на лбу, своих поделыциков сдал, так его «запарафинили» note 49Note49
  Парафин – процедура превращения заключенного в пидора.


[Закрыть], – еле вырвался, прямо с параши, да ведь все равно никуда не денется – на зоне «отпетушат». С этим везде строго…

Интересный такой получился разговор, содержательный. В основном о том, как унизить, растоптать, смешать с дерьмом своего же товарища по несчастью, с тем чтобы выжить в неволе за его счет. Благо, способов придумано множество.

Можно, скажем, для начала «сыграть на балалайке» – вставить спящему бумажку между пальцами ног и поджечь, можно оттянуть кожу на животе и резко ударить – премиленькая штучка, «банки ставить» называется, можно также сыграть в «чмок» или «сапог» note 50Note50
  Игры, унижающие человеческое достоинство.


[Закрыть], сделать «табурь» note 51Note51
  Бить табуреткой по голове, пока та не сломается. Не голова – табуретка.


[Закрыть] или просто «сандальнуть» note 52Note52
  Бить по голове.


[Закрыть] дубовыми ботинками ЧТЗ. Однако лучше всего, конечно, найти предлог и человека «запарафинить» – накинуть ему на шею полотенце, а когда он потеряет сознание, провести членом по губам, чтобы пришел в себя уже на параше и всю оставшуюся жизнь носил клеймо отверженного. После этого его можно заставлять делать самую грязную работу, и разговаривать и садиться с ним за стол западло, ну а под настроение можно и трахнуть его где-нибудь в темном углу хаты. Полет фантазии границ не знает…

Титов глянул на «горизонт» – на фоне тюремной «решки» note 53Note53
  Решетка.


[Закрыть] уходило за облака скупое уже, осеннее солнышко. Первый раз за все время он спросил:

– А сам-то ты чего здесь?

Оказалось, что один из прежних соседей Якова Михайловича по камере имел уже две «ходки», а также знак антисемита – «партачку» на груди с изображением беса, проткнутого кинжалом.

– Раз жиды порхатые Христа распяли, то пускай Яхимсон своей поганой жопой за это дело ответит, – громко заявил он и принялся устраивать расхитителю соцсобственности веселую жизнь. Для начала заставил его «гарнир хавать» – дерьмо то есть жрать. Тот не стерпел и вызвал «кукушек» note 54Note54
  Контролеров.


[Закрыть], ну а те кинули его в «лунявку».

– Тут все же гораздо лучше. – Яков Михайлович внезапно замолчал и, переждав, пока оклемавшийся гнилозубый, у которого вместо носа было кровавое месиво, отползет подальше, сказал: – Говорят, он на зоне шестерил, и в своей хате за долг его чуть не «опустили», а сколько здесь всем крови попортила эта сволочь! Очень вредная личность, доложу я вам…

Между тем голос Рото-Абимо в голове Титова стал слышен сильнее. Придвинувшись к едва живому гнилозубому, распростертому на самом престижном месте – у окна, аспирант за ухо поднял его с плацкарты и скинул матрац в проход:

– Спать теперь будешь у параши.

Заметив, что тот медлит, Титов нахмурился и страшным ударом кулака вырубил его напрочь. Затем он криво усмехнулся и сбросил на пол с соседней шконки лицо кавказской национальности.

– Эй, Яхимсон, сюда иди.

Чернявый сын гор вскочил и с криком: «Я маму твою…» попытался захватить Титова за шею, но, получив коленом в пах, сразу же сложился вдвое, а падающий удар локтем в основание черепа заставил его растянуться под нарами.

– Занимай плацкарту.

С ухмылочкой аспирант пнул лежащего неподвижно кавказца, сплюнул и, показав расхитителю соцсобственности на освободившуюся койку, поднял глаза на окружающих:

– Возражения есть?

По дороге домой Сарычев пожадничал – посадил смазливую девицу со здоровенным тортом «Шоколадница», благо, по пути. В награду пассажирка устроила ему «сквозняк». Не доезжая до нужного ей места, попросила остановиться, мол, нужно забежать на секунду к мамочке. А тортик, если можно, пусть полежит. Майор подождал минут пять, пошевелил коробку и громко рассмеялся – она была пустой. «Да, жадность порождает бедность». – Он вздохнул, сплющил коробку в блин и покатил к дому.

Носки, замоченные третьего дня, уже начали напоминать о себе, пора было устраивать большую стирку. Однако, как только майор переступил порог комнаты, ему неодолимо захотелось спать – накатилась зевота, ноги стали ватными, и, как был, в одежде, он свалился под крыло Морфея.

Приснилась ему какая-то гадость. Будто бы канал он по Дерибасовской в Одессе-маме и был не леопард какой гунявыйnote 55Note55
  Спустившийся вор.


[Закрыть], а крученый, крылатый красюкnote 56Note56
  Испытанный в деле красавец блатарь.


[Закрыть], прикинутый в центряковый лепень и ланцыnote 57Note57
  Классный пиджак с брюками.


[Закрыть], одним словом, лепеху фартовуюnote 58Note58
  Отличный костюм.


[Закрыть]. Цвели каштаны, и встречные Марэссы так и мацали своими зенками его красивую вывеску, и не без понта, – врубались, видно, лохматяры, какие шары были всобачены в его прибор.

Завлекательно скрипели на ластахnote 59Note59
  Ноги.


[Закрыть] «инспектора» note 60Note60
  Модные туфли.


[Закрыть], а вот в погребах его шкарятnote 61Note61
  В карманах штанов.


[Закрыть] был нищак – что-то он сегодня заскучалnote 62Note62
  Был не при деньгах.


[Закрыть]. Сосать лапу надоело, и Сарычев не заметил, как ноги сами собой вывели его на Привоз.

Там он мгновенно срисовал себе бобраnote 63Note63
  Жертва, потерпевший.


[Закрыть] – хорошо прикинутого фраера средних лет с печатью Соломона на витрине. Нюхать воздухаnote 64Note64
  Готовиться, обдумывать.


[Закрыть] майор не стал и, закричав громко:

– Абрам Соломонович, чтоб мне так жить! – кинулся к неуспевшему даже трехнуться смехачуnote 65Note65
  Жертва, потерпевший.


[Закрыть] и за секунду умудрился нанести ему страшный удар головой в лицо с одновременным хлопком отворотами воротника по шее.

Через мгновение он уже обчистил карманы жертвы и, не оглядываясь, двинулся прочь, оставив клиента в бледном виде. Подсчитав навар, майор вышел на Дерибасовскую и заглянул к мордомазуnote 66Note66
  Парикмахер


[Закрыть] Шнеерсону, а когда пархатый обшмольнулnote 67Note67
  Побрил.


[Закрыть] его, то спросил:

– Следячий выделnote 68Note68
  Уголовный розыск.


[Закрыть] не прорезался?

– Нет, ваше степенство, все спокойно, – по-старорежимному ответил тот и, хрустнув полученными булерамиnote 69Note69
  Рубли.


[Закрыть], кланяясь, проводил майора до выхода.

Выбритый и пахнущий как штампnote 70Note70
  Интеллигент.


[Закрыть], майор вышел на набережную и внезапно узрел такую морду протокольнуюnote 71Note71
  Человек с отталкивающей внешностью.


[Закрыть], что не удержался и, подойдя поближе, удивленно спросил:

– Товарищ, что это у вас на правом плече?

Тот повернул витринуnote 72Note72
  Лицо.


[Закрыть] в сторону и, получив сильный удар в челюсть, стал медленно оседать на землю. Майор бережно его поддержал и, облегчив карманы, быстро затерялся среди фланировавших без особого успеха профуратокnote 73Note73
  Проститутка, не имеющая постоянного места жительства.


[Закрыть].

Потолкавшись еще немного без всякого понта, он двинул по направлению к морю а вскоре, сам того особо не желая, оказался в блудилище note 74Note74
  Притон.


[Закрыть]. В зале было пусто: шлюхи еще давили харю после работы в ночь, только какая-то тощая шикица note 75Note75
  Несовершеннолетняя проститутка.


[Закрыть] – наследие проклятого царизма – умножалась, как видно, на халяву холодной цыпой на крайнем столе. Майор хмуро глянул на ее худые градусники note 76Note76
  Лопатки.


[Закрыть] и, отогнув занавесь, прошел в соседнюю, похожую на трюм комнату. Несмотря на раннее время, там уже катали. Были кое-кто из своих – Сенька Чиж, Витька Косой да Жора Француз, а кроме них присутствовал еще какой-то с виду фраер захарчеванный note 77Note77
  Лицо, выдающее себя за знатока блатных канонов.


[Закрыть], и что-то он Сарычеву не понравился страшно.

– Талан на Майдан note 78Note78
  Приветствие игрокам.


[Закрыть], – поздоровался он с присутствующими и, бросив пачку финашек note 79Note79
  Дензнаки.


[Закрыть] на стол, небрежно спросил: – Катанем без кляуз? note 80Note80
  Как Бог даст. Без шулерства.


[Закрыть]

– Третямиnote 81Note81
  Картежная игра.


[Закрыть], – предложил незнакомец и вполне профессионально «сделал сменку» – незаметно, как ему самому казалось, подменил колоду, а майор это дело срисовал, но, виду не подав, пожелал удачи: – С мухойnote 82Note82
  Пожелание удачи.


[Закрыть].

Как только съянцы попали в его щипальцы note 83Note83
  Карты попали к нему в руки.


[Закрыть], Сарычев сразу въехал в тему: игра шла «на шур» – пометки на картах отчетливо прощупывались руками, – и, бросив карты на стол, он процедил мрачно:

– Стиры коцаныеnote 84Note84
  Карты крапленые.


[Закрыть].

Одновременно майор потянулся к пивной бутылке, и, заметив это, мутный note 85Note85
  Подозрительный человек.


[Закрыть], оказавшийся вроде бы не фраером вовсе, оперативно дернул внушительных размеров перо.

По тому, как оно лежало в его пальцах, было видно, что он совсем не лох, и Сарычев, понтуясь, слызил note 86Note86
  Притворно стушевался.


[Закрыть]:

– Лады, корешок, не бери в голову. Воткни перо туда» где оно торчало – При этом он показал зубы, и, посчитав оскал за улыбку, обладатель пера свой клинок опустил, а Сарычев ласково продолжил:

– Ежели хотел бы я тебя расписать, то сделал бы это вот как.

С этими словами, ударив бутылкой о край стола, майор сделал из нее «розочку» и смачно вонзил ее мутному супостату в вывеску. Для порядка смазал еще по кумполу и, промолвив:

– Это тебе, сука, печать королевская на память, – цвиркнул с презрением и… проснулся.

Было три часа ночи, однако убедившись, что уснуть больше не удастся, майор пошел на кухню ставить чайник. Чувствовал он себя как-то странно – голова была непривычно ясной, а тело легким, казалось, что он еще не проснулся. Сарычев зажег газ, налил в чайник воды и внезапно увидел себя со стороны. Было такое ощущение, будто, открыв какую-то дверцу, он вышел из своего тела и теперь находится там, где цвета можно слышать, а звуки переливаются волшебством красок. Это продолжалось всего мгновенье, но руки у майора задрожали. «Так, уже вольты пошли». – Опустившись на табуретку, он призадумался. СПИД СПИДом, но голова-то здесь при чем? Сны эти непонятные, обмороки, как у гимназистки, козла вот черножопого третьего дня умочил. Не пора ли обратиться к Маше по месту работы? И тут же сообразив, что он не взял у нее телефона, Сарычев сплюнул и до самого утра яростно стирал исподнее. Да, с головкой у него, видимо, и впрямь не того…

Переживал он зря. Василиса Прекрасная позвонила сама и категорическим тоном захомутала его вечером в Мариинку. «Балет! – Сарычев вздрогнул. – Этого еще только не хватало!» Искусство танца Александра Степановича не вдохновляло, к тому же он всегда недоумевал, зачем обязательно в исподнем-то скакать по сцене? Однако, как дама скажет… Тем более такая – с косой по пояс и тягой к общению. Смотри-ка ты, сама позвонила. Молодец. Майор позавтракал и пошел разогревать машину – настало время платежей за гараж.

Снова мела метель, на дороге было неуютно, беспокойно и скользко. На обратном пути буквально на капот «семерки» кинулся бешеный мужик с чемоданами – болезный опаздывал в аэропорт. До Пулкова в принципе, было рукой подать, за стоху-то чего не прокатиться, и майор судьбу гневить не стал, поехал. Несмотря на непогоду и совершенно не в жилу установленный знак ограничения скорости, поспели вовремя, а вот на обратном пути опять с Сарычевым случилось непонятное.

При въезде на площадь Победы он вдруг заметил правый бок не пропустившей его иномарки. Чтобы избежать столкновения, майор дал по тормозам, и на такой дороге его, естественно, вынесло в левый ряд. Кативший там «Икарус» в шесть секунд измял «семерке» заднее крыло и, даже не посчитав нужным остановиться, поехал дальше.