Текст книги "В плену страстей"

ГЛАВА 5

Ленч прошел весело, и, к величайшему облегчению Рэн, никто даже не упомянул о ее выходке за завтраком. Складывалось такое впечатление, что Малькольм завоевал расположение ее семьи своим тихим поведением. Сирена, по крайней мере, вроде бы прониклась к нему уважением и время от времени обращала на него внимание.

Сара была весьма поглощена рассказами Калеба о его приключениях на службе в Голландской Ост-Индской компании, и Рэн вынуждена была признать, что заигрывания Сары задевают ее. Но ей не в чем было обвинять подругу: Калеб – обаятельный мужчина и невероятно красив. Опять же, зависть, которую она испытывала, смягчалась тем, что взгляд Калеба постоянно падал на нее, и Рэн надеялась, что Малькольм заметит это. Девушке была приятна мысль, что Малькольм может ревновать ее. А потом она поняла: Малькольм верит, что Калеб – ее брат, и у него нет никаких оснований для ревности. При первом же удобном случае Рэн собиралась все ему рассказать. Может быть, они смогут остаться наедине сегодня вечером, после ужина. Рэн была разочарована, что не отправилась с Малькольмом на прогулку, как обещала, но ленч сегодня слишком затянулся. Кроме того, несколько минут назад Сирена пригласила компанию прогуляться по пристани, чтобы Калеб смог продемонстрировать, как он заботится о «Морской Сирене», и Рэн с радостью ухватилась за это предложение. Еще на Яве, когда Калеб во время своих нечастых визитов заводил «Морскую Сирену» в порт, Рэн любила наблюдать за теплым сиянием глаз Сирены и Ригана, когда они осматривали судно, как они прикасались друг к другу, когда считали, что на них никто не смотрит. Ведь именно на «Морской Сирене» Риган и Сирена открыли свою любовь друг к другу, и теперь один только вид корабля уносил их в счастливые воспоминания.

Завязав ленточки шляпки, Рэн отвернулась от зеркала и спросила Сару:

– Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? Я знаю, что Сирена с Риганом не будут возражать.

– Нет, иди сама. У меня ужасно разболелась голова, – ответила Сара и уселась на высокую кровать.

– Мне попросить кого-нибудь принести порошок от головной боли или мокрое полотенце? – Рэн подошла к постели и пощупала лоб Сары. – У тебя горячий лоб. Попросить Камиллу послать за доктором? – в голосе Рэн слышались заботливые нотки, а в глазах было беспокойство: она никогда не видела подругу больной.

– Нет, нет, со мной все в порядке, – заверила Сара. – Кажется, в последнее время пища не идет мне на пользу. Но тебе не о чем беспокоиться.

– У тебя действительно какой-то зеленоватый цвет лица, – заметила Рэн. – Ты убеждена, что я ничего не могу для тебя сделать?

Сара застонала и повернулась на живот.

– Если ты сейчас же не уйдешь вместе со своими духами, то меня вырвет прямо на постель! Уходи же!

После того как дверь за Рэн закрылась, Сара затихла и задумалась. Что с ней происходит? Она еще ни разу в жизни не болела, а последнее время чувствует недомогание каждый день после завтрака, а иногда и после ленча. Но перед обедом ей всегда становится лучше. Сара пыталась объяснить свое теперешнее состояние эмоциональным срывом после измены Малькольма и беспокойством из-за финансовых трудностей семьи. Все это и вызывало у нее тошноту. А если этих причин недостаточно, то ее нездоровье – результат постоянного страха испытать на себе гнев родителей, когда те приедут в Лондон.

* * *

Сара проснулась от какой-то суматохи в главном холле на первом этаже. Оттуда доносились приветствия и звуки властного резкого голоса, который встревожил девушку не на шутку. Отец! Такого голоса не могло быть ни у кого, кроме Джейсона Стоунхама, да еще, возможно, его сына Баскома.

Сара широко раскрыла голубые глаза и рывком вскочила с постели. Вдруг комната завертелась у нее перед глазами, и она снова опустилась на кровать. Сара умирала от страха из-за неотвратимо надвигавшейся встречи с родителями. Она решила снова лечь в постель и притвориться спящей. Но при звуках голоса Джейсона, громыхающего на лестнице, девушка поняла, что это ей не удастся.

– Сара! Ты где?! Ответь немедленно!

Потом послышался тихий голос Маргарет Стоунхам:

– Джейсон! Джейсон! Ты переполошишь весь дом! Нам ведь сказали, что баронесса отдыхает, Джейсон…

– Тихо, Маргарет! Я собираюсь сейчас же встретиться со своей дочерью! Сара, где ты? Сара!

– Я здесь, отец, – пролепетала Сара, внутренне содрогаясь.

Дверь в ее комнату распахнулась, и через порог переступил Джейсон Стоунхам. Сара на какое-то мгновение подумала, что обозналась и это не ее отец. На вошедшем была добротная одежда, которая придавала некоторую элегантность его полноватой фигуре. Ему очень шел черный сюртук и остроконечная шляпа, какие стали слишком популярны среди пуритан. Широкий белый воротник рубашки был выпущен наружу и хоть как-то украшал мрачный костюм Стоунхама. Он снял шляпу, аккуратно положил ее на стул, потом подошел и молча стал перед дочерью, уперев руки в бока и сверля ее холодным взглядом.

– Здравствуй, отец, – выдавила из себя Сара. – Как дела? Надеюсь, все хорошо?

– Достаточно хорошо для человека, который узнал, что его собственная дочь ничуть не лучше проститутки! – заорал он на съежившуюся Сару. – Как ты могла опозорить меня? В академии мне рассказали такое, о чем я в жизни никогда не слышал! Директрисса доложила мне все, и я чуть со стыда не сгорел. Подумать только! Мой собственный ребенок позволил втянуть себя в эти… эти тайные свидания! Я могу только предполагать, через какое время ты сама начала бы бегать по ночам с каким-нибудь безмозглым идиотом, у которого лишь похоть в голове, а эта дрянная девчонка ван дер Рис стояла бы на страже!

– Малькольм не безмозглый идиот! – закричала Сара; слова сорвались с языка прежде, чем она сообразила, что говорит. – Я… я делала это, чтобы помочь подруге! Рэн собирается замуж за Малькольма, поэтому здесь нет ничего дурного!

Джейсон поразился ее резким словам. Ни дочь, ни жена никогда не разговаривали с ним в таком тоне.

– Послушай, дочь, не забывай, о чем ты говоришь…

– Сара! Сара! – в комнату ввалилась задыхающаяся Маргарет Стоунхам, все еще придерживая юбки после подъема по лестнице.

– Мама! Что ты с собой сделала? – Сара открыла рот от удивления.

Маргарет Стоунхам всегда носила модные платья и тщательно укладывала волосы. Сейчас же она выглядела как старуха: волосы были гладко зачесаны и собраны на затылке, из-под полей белой шляпки поблескивали седые пряди; шелка и атлас заменило простое платье черного цвета, которое освежалось лишь белым воротничком и манжетами.

– Она всего лишь обратила свою душу к Господу, оставив все эти глупейшие украшения и посвятив свою жизнь Ему, – сурово пояснил Джейсон. – И тебе нужно сделать то же самое вместо того, чтобы впутываться во всякие сомнительные истории, молодая леди. Ты позабудешь обо всех глупостях, когда наденешь такое же платье. Безделушки – работа дьявола, который отвлекает молодых людей от слова истинного.

Сара с недоверием покачала головой. Ее родители уже несколько лет были пуританами, но никогда не бросались в крайности. Только Баском, со своими безумными глазами и нездоровой худобой, носил такой мрачный костюм.

– Когда же все это началось? Уверена, что вы стали так рьяно исповедовать веру пуритан не из-за того, что я натворила в школе!

– Конечно же, нет. Нам с твоей матерью был указан истинный путь к вечным ценностям. Наши платья символизируют то, что мы посвятили жизни Спасителю.

– Вы хотите сказать, что это произошло, когда вас осудил король за поддержку проповедей Баскома, и из-за близкого финансового краха вы не можете позволить себе носить что-либо другое! – бурно" запротестовала Сара, не обращая внимания на гневный взгляд отца. – Мама, где твои красивые наряды? Что ты сделала со своими волосами?!

Лицо Маргарет на минуту стало задумчивым, но, заметив, что муж испытующе смотрит на нее, женщина побледнела и торопливо произнесла:

– Послушай, Сара, все не так уж плохо. Пойми, это путь к спасению. Ты скоро привыкнешь носить нашу одежду. По крайней мере, тебе не придется каждый день думать, что надеть.

– Скоро привыкну? Нет! Никогда! Я никогда не буду выглядеть как черная ворона! Не буду, пока у меня шкаф набит прекрасными шелковыми и атласными платьями! Я поклонялась Господу вместе с тобой и отцом, слушала проповеди Баскома, но никогда не надену это, это, это! – она тыкала пальцем в наряд матери, дрожа от возбуждения.

– Ты сделаешь так, как я скажу, дочь. Маргарет, вели прислуге, чтобы принесли сумку, которую ты уложила для Сары. И пришли лакея, чтобы вытащить из комода все ее вещи. Моя дочь будет верить так же, как и я, а ее поведение будет соответствовать поведению сестры лидера нашего собрания.

– Я отказываюсь, отец. Я не надену это монашеское одеяние! Я лучше буду ходить голой, чем выглядеть как…

Джейсон оборвал богохульствования своей дочери увесистой оплеухой. Сара была настолько шокирована, что даже не смогла закричать от оскорбления и боли.

– Ты будешь делать то, что я скажу, – угрожающе повторил Джейсон, возвышаясь над дочерью, как скала. – Я воспользовался гостеприимством барона Синклера при условии, что не позволю тебе провести еще одну ночь в комнате с этой сумасбродкой Рэн ван дер Рис. Ты немедленно перенесешь свои вещи – а их останется немного – в комнату своей матери, где мы сможем наблюдать за тобой.

Сара глотала неудержимо льющиеся слезы и беспомощно смотрела, как мать разбирала сумку, в которой лежали простое черное платье и чопорные муслиновые нижние юбки…

Вернувшись с Риганом, Сиреной и Калебом с пристани, Рэн поднялась в комнату, которую делила с Сарой. Ей хотелось переодеться во что-нибудь особенное красивое к сегодняшнему обеду: тогда, возможно, Малькольм и посмотрит на нее так, как Риган смотрел на Сирену на борту корабля. Их прошлое было таким романтичным, таким страстным и полным приключений! Почему-то Рэн могла представить себе Калеба, который глядит на женщину, как его отец на Сирену, но не могла представить Малькольма, делающего то же самое. Может быть, она была дурочкой, когда настаивала, что только после женитьбы их любовь станет полной? По позвоночнику Рэн пробежала дрожь, когда она вспомнила о пылких ласках Малькольма и его протестах, когда она умоляла остановиться.

– Сара, Сара! – возбужденно позвала она, распахивая дверь в их гостиную, но обнаружила там лишь горничную второго этажа.

– Мисс Сара внизу, в комнате миссис Стоунхам, – объяснила женщина.

– Вот как… Она уже переоделась к обеду? – спросила Рэн, разочарованная, что придется подождать с рассказом о прогулке.

– Можно сказать, что она переоделась навсегда, – загадочно ответила горничная. – Мисс Сара останется в комнате своей матери, – добавила она.

– Со своей матерью? А им там не тесно? – Рэн была очень удивлена, но потом вспомнила, что Сара плохо себя чувствовала. – Наверное, миссис Стоунхам захотела быть поближе к дочери на случай, если ей снова станет нехорошо. Ну, ладно… Ты можешь приготовить мне ванну? У меня есть только час, чтобы собраться к обеду. Пока я буду в ванне, погладь мое ярко-красное платье. Я хочу выглядеть особенно красивой сегодня вечером.

* * *

Все собрались в гостиной, ожидая, когда объявят об обеде, – все, кроме Сары.

Рэн беспокоилась о подруге и хотела спросить Стоунхамов, стало ли Саре лучше, но мистер Стоунхам бросал на нее такие колючие взгляды, что Рэн не отважилась заговорить с ним. После того как их представили друг другу, девушка попыталась объяснить родителям Сары, что та ни в чем не виновата, но ей быстро заткнули рот резкими замечаниями. Калеб поспешил Рэн на помощь и увел в дальний угол комнаты, чтобы рассказать о туземцах Бразилии, куда он плавал в последний раз.

Даже Малькольм попал под горячую руку Джейсона Стоунхама, и если бы Сирена не пришла ему на помощь, неизвестно, чем бы все кончилось. Только Камилла выглядела счастливой и не обращала внимания на суматоху, царившую вокруг.

Внезапно на пороге появилась Сара, глаза ее были опущены в пол и красны от слез. Рэн открыла рот от изумления, когда увидела, во что одета подруга. Траурный черный цвет драматически оттенял ее бледную кожу, делая девушку похожей на приведение. Шелковистые светлые волосы Сары были затянуты в тугой узел на затылке, а на макушке примостилась маленькая белая шляпка.

В гостиной повисла тишина. Джейсон вышел вперед и взял дочь за руку.

– Какая ты красивая, Сара! Такая чистая и непорочная!

Сара ничего не отвечала и не поднимала глаз, не находя сил посмотреть кому-либо в лицо, Ей так хотелось, чтобы здесь сейчас не было Малькольма, чтобы он не мог видеть ее в таком одеянии. Когда же она наконец отважилась взглянуть на него, в глазах Уэзерли светилась лишь издевка.

Рэн стало жаль подругу. Никто и ничто не смогло бы заставить ее одеться в пуританский наряд, даже если бы ей стукнуло сто лет!

* * *

Сара на цыпочках вышла из комнаты матери и под тихие похрапывания Маргарет закрыла за собой дверь. Быстро застегнув ненавистное черное платье, надетое поверх ночной сорочки, она несколько мгновений прислушивалась, а затем двинулась к черной лестнице, которая вела на кухню. К счастью, Стоунхамы всегда ложились спать рано, и сегодня, после долгой молитвы Джейсона о спасении души дочери, они уже улеглись в постель.

Отец исполнил угрозу и отобрал у Сары все платья, потому что они считались дьявольским одеянием. Теперь у нее остался только этот черный наряд.

Сара расчесала светлые длинные волосы, молясь про себя, чтобы Малькольм еще не уехал. А еще усерднее она молилась о том, чтобы не проснулась ее мать и не подняла тревогу из-за исчезновения дочери.

Со стороны парадного входа доносились слова прощания. Уезжал Калеб, а Камилла жаловалась Тайлеру на усталость. Через несколько минут, когда все стихло, Сара прокралась через кухню и побежала через сад туда, где стояли экипажи. Последним в ряду был наемный кэб Малькольма, на козлах которого дремал кучер. Сара беззвучно открыла дверцу и забралась внутрь. Она долго не могла отдышаться, но наконец затаилась в укромном месте – на полу, между сидениями.

Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем девушка почувствовала, как зашевелился кучер, увидев приближающегося Уэзерли. Сердце Сары забилось так сильно, словно собиралось разорваться в груди. Наконец-то она сможет остаться с Малькольмом наедине! Сара все еще лелеяла слабую надежду, что он сжалится над ней и увезет с собой. Она и представить себе не могла, как будет жить без него, не видя его, не слыша его звонкого смеха, не ожидая случайного прикосновения его руки…

Черное платье хорошо скрывало девушку в темноте. Сара дождалась, пока Малькольм сядет в экипаж, кучер тронет лошадей, и лишь потом обнаружила себя:

– Малькольм, Малькольм…

Он повернул голову, в темноте блеснули иссиня-черные волосы.

– Сара!.. Что ты здесь делаешь? – спросил он, не веря своим глазам. – А что, если узнает твой отец? Хорошенькое же будет удовольствие объяснять ван дер Рисам, почему ты здесь, со мной!

– Малькольм, Малькольм, прошу тебя! Мне нужно было увидеть тебя… Может быть, в последний раз! Родители хотят увезти меня куда-то. Прошу тебя, Малькольм, – взмолилась она, подползая к нему на коленях.

– Неужели ты не понимаешь, что между нами все кончено, Сара? Почему бы тебе не оставить меня в покое? Я никогда не пойму твоей низменной привязанности к Рэн после того, как я сделал ей предложение…

Сара поднялась с колен и села рядом с Уэзерли. Его глаза сверкали от возмущения, и девушка решила потушить гнев любимого поцелуями. Малькольм пытался оттолкнуть ее от себя, оторвать ее руки от своей шеи, но Сара еще крепче прижималась к нему стройным телом. Наконец он перестал сопротивляться и ответил на поцелуи.

– Сара, Сара, маленькая глупышка, – прошептал он, притягивая ее ближе и зарываясь лицом ей в грудь.

Тело Сары дрожало от прикосновений его пальцев, а губы снова и снова искали рот Малькольма.

Уэзерли быстро расстегнул пуговицы на черном платье и, не колеблясь, стянул его с Сары через голову, оставив девушку в тонкой ночной сорочке. Фаэтон катился по улицам Лондона, и извозчик даже не подозревал, что происходит внутри. Малькольм спустил сорочку вниз, обнажив круглую крепкую грудь; теперь наготу Сары прикрывали только волосы. Она вся дрожала от желания.

Уэзерли снова и снова шептал ее имя, доставляя наслаждение, которого прежде Сара не знала. Малькольм целовал ее, ласкал, проникал в самую душу. Это был ее любимый Малькольм!

Его губы умело ласкали ее тело, пальцы дразнили плоть. У Сары кружилась голова от близости крепкого, мускулистого тела, горячее дыхание мужчины пьянило ее. Сильное желание бросило их в объятия друг к другу, и они вместе вознеслись на вершины блаженства и достигли пика страсти.

Сара выкрикивала:

– Люби меня, Малькольм, люби!

Ей хотелось навеки остаться в его объятиях. Сердце Сары ликовало от радости, когда она отдыхала рядом с Уэзерли после бурной любви.

– Теперь одевайся, Сара. Я должен отвезти тебя назад в дом барона, пока не обнаружили твое отсутствие.

– Нет, Малькольм, не заставляй меня возвращаться туда! Я люблю тебя! Знаю, что и ты любишь меня! – заклинала Сара, обливаясь слезами.

– Перестань ныть! – прикрикнул Малькольм. – Почему ты вечно плачешь?

– Как можно быть таким жестоким? Я отдала тебе себя, Малькольм, и ты взял то, что я предложила. Разве ты можешь выбросить меня, как мусор? – взмолилась она.

– Мусор всегда остается мусором, Сара. Когда я в чем-то больше не нуждаюсь, то это становится либо сокровищем, либо мусором. Ты же, моя маленькая страстная пуританка, увы, не сокровище, – Уэзерли нагло ухмыльнулся. – Я вижу тебя в последний раз, Сара, если, конечно, ты не придешь на мою свадьбу. Но, кажется, у твоего отца другие планы. Он считает, что Рэн плохо влияет на тебя! – Малькольм громко расхохотался, и звук этот был настолько невыносим, что Сара закрыла уши руками.

В то время, когда Сара просила, спорила и умоляла Малькольма взять ее с собой, фаэтон развернулся и поехал к дому Синклера. Все закончилось тем, что Сара осталась стоять в конце аллеи, около конюшни. Она была не в силах тронуться с места и пойти наверх – из боязни, что родители могут услышать ее рыдания.

ГЛАВА 6

На следующий день Калеб пришел в дом барона Синклера, как и было условлено, на ранний завтрак с отцом, чтобы обсудить последние дела Голландской Ост-Индской компании, представителями которой они оба являлись. Калеб чувствовал, что не дела компании заставили Ригана позвать его на этот тихий завтрак и не желание возобновить их отношения. У Ригана на уме было что-то другое, и Калеб подозревал, что это вряд ли что-то приятное.

До позднего утра Риган говорил и говорил о компании, своем доме на Яве, о четырех сыновьях, которые с нетерпением ждут их возвращения домой. Они с Калебом обменялись новостями об общих знакомых и о возможности гражданской войны в Англии. Риган тянул время и не спешил открывать старшему сыну настоящую цель их встречи.

Наконец, когда горничные прервали их беседу, чтобы убрать со стола и накрыть к ленчу, Риган позвал Калеба в библиотеку. Налив себе и сыну по приличной порции рома, Риган уселся в огромное кресло.

– Что ты думаешь о молодом человеке, которого Рэн выбрала себе в спутники жизни, Калеб?

Ответа не последовало, Калеб лишь презрительно скривил губы и сделал большой глоток из стакана. Риган рассмеялся.

– Я тоже так считаю! Мы с Сиреной абсолютно согласны с тобой, но Рэн другого мнения. Он совершенно покорил ее.

– Тогда мне жаль девочку, – пробормотал Калеб. – Уверен, что вы с Сиреной не допустите этого брака.

– Ты же знаешь, что Рэн очень упряма. Она поступит так, как захочет несмотря на наши протесты. Сирена очень расстроена.

Риган выжидающе посмотрел на Калеба, чтобы увидеть его реакцию на беспокойство Сирены. Парень всегда был чуток по отношению к мачехе и симпатизировал ее чувствам.

– Что ты собираешься делать?

– Ничего. Что мы можем сделать? Запрет видеться с ним придаст Уэзерли романтический ореол в ее глазах. Рэн сама должна порвать с ним. Ее всегда опекали. Сначала мы с Сиреной на Яве, где, согласись, общество не такое изысканное, как в Лондоне; потом – в академии. Мне кажется, наша маленькая Рэн влюбилась в первого же мужчину, который начал ухаживать за ней.

– Похоже на то, – кивнул Калеб, – но ты до сих пор не сообщил мне, как собираешься поступить.

– То, что нужно сейчас Рэн, – продолжил Риган, не обращая внимания на замечание Калеба, – так это узнать, что она желанна и прекрасна, что и другие мужчины, не только Уэзерли, обращают на нее внимание.

Калеб вскинул брови.

– Хочу заметить, что у тебя для этого мало времени. Я понял, что Рэн хочет выйти замуж до того, как вы с Сиреной уедете на Яву.

– Вот именно! Я не могу даже передать, как рад, что ты со мной согласен! Тогда все решено. Ты будешь тем человеком, который покажет ей, что Уэзерли не единственный мужчина, считающий ее привлекательной. Превосходно! Сирена очень обрадуется, узнав, что ты решил принять участие в нашем маленьком спектакле.

Калеб чуть не поперхнулся ромом.

– Я ни на что не соглашался! Ты имеешь в виду то, что вы с Сиреной хотите, чтобы я начал ухаживать за Рэн и она позабыла о своем Уэзерли?

– Именно этого мы и хотим! – сияя, повторил Риган. – Очень рад, что ты меня понимаешь.

– Ах ты старый хитрый лис! – воскликнул Калеб. – Я никогда не говорил, что стану делать что-либо подобное! Рэн – прекрасная девушка, но она едва ли принадлежит к моему типу женщин. Сомневаюсь, что у меня что-нибудь получится, отец. Даже если я соглашусь, что из этого выйдет? Я стану тем подлецом, который разобьет ей сердце.

– А! Значит, ты допускаешь, что можешь вскружить ей голову и заставить забыть об Уэзерли?

Калеб самодовольно ухмыльнулся:

– Конечно. Разве ты не знаешь, чей я сын? Скажи, я тебе когда-нибудь рассказывал о той маленькой шлюшке с необычайными аппетитами из таверны в Кадисе?

Риган подался вперед, на лице заиграла горделивая улыбка. В течение следующего часа они обменивались интимными подробностями о женщинах, которых любили и оставили.

Взбалтывая в стакане темную жидкость, Риган как бы между прочим заметил:

– Да, Кэл, твои успехи со слабым полом, о которых ты рассказал, очень впечатляют, но все это подходит для шлюх из таверны и проституток, не так ли?

Калеб вопросительно приподнял бровь и хитро улыбнулся:

– Думаю, лучше сказать, что все те женщины принимают власть мужчины над собой.

– Хм… Наверное, в чем-то ты прав, однако это их работа. Скажем так: ты не станешь верить на слово торговцу лошадьми, который заинтересован продать тебе своего коня, ведь правда?

– Ты имеешь в виду, что проститутки всегда говорят то, что клиенты хотят услышать, потому что в этом заключается их работа…

– Вот именно, – тихо произнес Риган, наблюдая, как растет негодование Калеба.

– Тебе прекрасно известно, что воспитанным женщинам не позволяют общаться с моряками, отец… Или ты так давно женат, что не помнишь об этом? – усмехнулся Калеб.

– Помню, помню, – рассмеялся Риган. – В том-то вся и беда. Даже если девушка обручена, всегда найдется кто-нибудь, кто будет постоянно стоять за спиной, не допуская даже минутной интимности. Целая катастрофа! – Риган сокрушенно покачал головой, лукаво улыбаясь.

– Катастрофа? Ты преувеличиваешь. Просто так заведено. Каждая семья хочет защитить свою дочь от разных повес.

– Ты хочешь сказать, что ты повеса, сын? – Риган критически оглядел Калеба с ног до головы.

– Черт! Надеюсь, что нет. Но я еще не встречал такую девушку, на которой захотел бы жениться. Я как-то не могу представить в этой роли шлюху из таверны.

– Согласен, я тоже не могу себе представить такое. Ты всегда хотел для себя кого-нибудь типа Сирены, если я не ошибаюсь.

Калеб натянуто засмеялся. На что это намекает отец? Неужели он узнал, что они с Камиллой крутили любовь за его спиной?

– Я слишком хорошо знаю тебя, Калеб. Ты серьезно относишься к браку. Ты хочешь, чтобы твоя жена была одновременно и твоей любовницей. Ничто не может быть лучше того, когда муж и жена любят, делят тела и души и ничего не скрывают друг от друга. Ложная скромность явилась причиной многих разводов. Но если ты будешь продолжать в том же духе, то потеряешь все шансы заключить такой брак.

Риган уставился в свой стакан, все его мысли кружили вокруг Рэн. Ему была ненавистна мысль, что она хочет связать себя с этим бесчувственным, самовлюбленным ублюдком, который печется только о своем благе. Насколько счастливее жила бы Рэн, полюби ее мужчина, главной заботой которого стала бы она сама и их любовь! Он подумал о Сирене – своей женщине, прекрасной, хладнокровной, но не сдерживавшей себя с мужчиной, которого любит больше всего на свете.

Калеб был в замешательстве. Этот разговор с отцом был, пожалуй, одним из самых трудных.

– Сначала ты говоришь о проститутках, потом заводишь речь о том, что надо делать любовниц из жен… В таком случае в чем разница между законной супругой и женщиной, которая продает свои услуги?

– Эта разница, сын мой, – между истинной любовью и продажной страстью. Эта граница – между вдохновенным желанием и запланированным поведением; огромна пропасть между нежностью, любовью и неразборчивостью в половых связях.

– Боже! Отец, ты действительно считаешь меня развратником и завсегдатаем публичных домов? – воскликнул Калеб. – Если бы кто-то другой заговорил со мной в таком тоне…

– Это потому, что я забочусь о тебе, – перебил его Риган. – Ты же не получил нормального воспитания. По крайней мере, такого, как положено. Большую часть жизни ты провел среди мужчин, на борту корабля или в различных портах мира, то есть не в тех местах, где мужчина мог бы научиться ценить женщину. Вот что я пытаюсь сказать: когда ты захочешь жениться, твоей избранницей не станет ни одна из портовых шлюх. Это будет хорошо воспитанная девушка из благородной семьи. А в этом случае посвящение в любовь будет зависеть от ее мужа, и он возьмет на себя всю ответственность за счастье молодой супруги.

Калеб провел рукой по темным волосам.

– Хорошо, отец, кажется, ты не отпустишь меня без разговора о птичках и пчелках. Но ты опоздал с этим. Я приму участие в вашей маленькой игре и выслушаю все, что ты думаешь по этому поводу. Ты говорил об обязанности мужчины обратить опекаемую невинную девушку в страстную и отзывчивую жену и об ответственности за ее счастье. Что влечет за собой эта ответственность?

– Во-первых, мужчина должен понять, что он не животное с одной целью в жизни – удовлетворить свои потребности, изнасиловав женщину, – голос Ригана стал тише, и в нем зазвучали нотки глубокой печали. – Ты же видел, что было с Сиреной после того, как ее изнасиловали, и как она страдала.

– Отец, что бы ты обо мне ни думал, но я не насильник! – возмутился Калеб. – Я видел, что случилось с Сиреной, потому что был там. Я никогда этого не забуду. Я не принадлежу к негодяям, которые…

– Не горячись. Как бы ты ни смотрел на все это, но если женщина не готова для тебя, то взять ее равносильно изнасилованию. Ты можешь представить, что значит быть неопытной девушкой при первом знакомстве с сексом? Обнаженный мужчина, его огромный фаллос… Я не считаю, что это ужасно для каждой молодой женщины. Я говорю о чувствительной смышленой девушке. О Рэн, например.

– Я снова спрашиваю тебя: о какой ответственности ты говоришь?

– Терпение. Знать, как насладиться пробуждающейся в женщине страстью. Научиться возбуждать ее и ввести в тайну плотских радостей. Даже если женщина и не девственница, но с ней плохо обращались. Можешь себе представить, как это страшно, когда тебя берут безо всякой нежности? Сравни этот страх со счастьем женщины, переполненной любовью, жаждущей ласк мужчины.

– А ты представляешь себе мужчину, привязанного к женщине, которая невосприимчива к его страсти даже после того, как ей оказано и уважение, и терпение? – поинтересовался Калеб с некоторым ехидством.

– Тогда она либо глупая гусыня, либо он повеса. А так как ты утверждаешь, что ты не повеса, Кэл, будь осторожен: не преврати женщину, на которой женишься, в гусыню!

Калеб снова рассмеялся, но на этот раз весело и непринужденно.

Вдруг дверь открылась, и на пороге возникла Сирена.

– Что вы тут делаете? – спросила она, направляясь к Ригану и шурша нижними юбками при каждом шаге; на лице женщины отразилось недоумение. – Калеб, ради бога, над чем ты так смеешься?

Справившись со смехом, Калеб, задыхаясь, проговорил:

– Ничего особенного, Сирена. Риган только что рассказал мне о гусях, собирающихся вместе. Еще один вопрос, отец. Где ты всему этому научился? – его белые зубы блеснули в широкой улыбке.

Риган обнял жену за талию и поцеловал в щеку.

– Все, о чем я тебе говорил, сын, исходит из лучших источников! А теперь почему бы тебе не смотаться отсюда, чтобы я больше узнал о предмете нашего разговора? – хрипловатым голосом предложил Риган, стискивая Сирену в объятиях. – И, Калеб, закрой, пожалуйста, за собой дверь…

* * *

Калеб сидел в саду, испытывая какую-то обреченность. Какого черта он пообещал отцу исполнить его просьбу? Теперь он не будет принадлежать самому себе, пока не решит проблему с Рэн и Малькольмом. Рэн не дурочка. Почему Риган решил, что она попадется на этот избитый трюк? «Мужское тщеславие», – сам себе ответил Калеб, ухмыляясь. Действительно, он пользовался большим успехом у женщин и всегда мог отыскать цветок среди мусора, если можно так выразиться. Калеб, например, знал, что если бы захотел, то в течение часа уложил бы в постель эту малышку – мисс Стоунхам. Одна мысль о ее белом теле обдала его приятным теплом. Что-то она напоминала ему, но вот что?.. Изящный цветок, мечтающий, чтобы его сорвали! Калеб запрокинул голову и от души рассмеялся. Он готов был поспорить на что угодно, что опытные руки уже сорвали этот цветок по имени Сара.

Смех немного снял с Калеба напряжение. Ему нужна женщина, но сейчас это невозможно. Необходимо запустить в действие первую часть плана отца. Бедняжка Рэн! Он должен выбить почву у нее из-под ног, а что станет с ней потом? Бог не позволит, чтобы Калеб и дальше был связан с ней. А Риган не сказал, что нужно будет делать, когда Рэн откажется от Уэзерли. Калебу не приходила в голову даже мысль, что молодая женщина может устоять перед его напором и неотразимостью.

Уголком глаза он увидел, как в сад вышла Рэн, явно не замечая его присутствия. «Как Риган умудрился все так подстроить?» – размышлял Калеб.

Рэн продолжала идти, устремив взгляд в вымощенную плитками дорожку, не видя Калеба. Когда он подал голос, девушка подняла на него изумленный взор и вспыхнула.