Текст книги "В плену страстей"

– Привет, Калеб, – пробормотала она почти шепотом.

– Не предполагал, что кто-нибудь, кроме меня, выйдет на столь раннюю прогулку, – сказал Калеб, поднимаясь с железной скамьи и беря Рэн за руку.

Какой же несчастной она выглядела! Проклятие! Если она любит этого щеголя, почему Риган с Сиреной не могут позволить девочке стать счастливой? Почему они должны вмешиваться?

– Это мое самое любимое время дня, – слегка улыбнувшись, ответила Рэн. – Я люблю смотреть на росу на траве и чувствовать ее под ногами. Посмотри! – по-детски воскликнула она. – Я без туфель!

Калеб улыбнулся против воли.

– Я не выдам твой секрет. Садись и давай поговорим. Вчерашний день выдался таким суматошным, что у нас даже не было возможности пообщаться спокойно. Ты превратилась в прекрасную молодую леди, Рэн. Ты очень красива!

Он внимательно посмотрел на девушку, задержавшись на янтарных глазах и матовом лице. Ее роскошные темные волосы были туго заколоты на затылке, и Калеб вдруг понял, что старается подавить в себе желание освободить их и запустить руку в густые шелковистые пряди.

– Если ты можешь согласиться, что я стала женщиной, то почему Сирена с Риганом не могут этого сделать? Я уже достаточно взрослая, чтобы выбрать себе мужа, – в глазах и голосе Рэн чувствовалось напряжение.

Калеб поджал губы и, тщательно подбирая слова, заговорил:

– Возможно, это происходит из-за того, что у них никогда не было собственной дочери и они хотят тебе только самого лучшего. Родители – всегда родители. Риган и Сирена очень серьезно относятся к своим родительским обязанностям. Я сам до сих пор обсуждаю с отцом свои планы. Они старше и мудрее нас. Постарайся быть к ним снисходительной и справедливой.

В янтарных глазах Рэн вспыхнуло пламя.

– Я должна была догадаться, что ты станешь на их сторону. Признайся, тебе ведь не нравится Малькольм!

– Во-первых, чего бы я не стал делать, так это занимать чью-либо сторону, – солгал Калеб.

«Черт бы тебя побрал, отец!» – возмутился он про себя.

– А что касается того, нравится ли мне Малькольм или нет, так я его совсем не знаю. Если ты его любишь, то мне этого достаточно. Просто будь уверена, что действительно любишь его, а не испытываешь к нему какое-нибудь другое чувство.

– Что ты имеешь в виду? Калеб решил ошеломить ее.

– Похоть, – коротко произнес он.

Услышав это слово, Рэн подскочила и, резко замахнувшись, влепила ему пощечину.

– Похоть! – взвизгнула она. – Это то, о чем вы с отцом все время думаете, да? Малькольм не такой! Что же случилось с любовью? О нет, у тебя это похоть. Ты мертв внутри! Так, Калеб? У тебя нет никаких чувств, только животные потребности, которые должны быть удовлетворены за счет женщины. Животное!

Удивленный силой, таившейся в изящной ручке, Калеб встал и схватил девушку за запястье, прежде чем она успела нанести очередной удар. Он прижал Рэн к себе и посмотрел ей в глаза.

– Никогда больше не делай этого. Если такое повторится, я забуду, что джентльмен, и отвечу тем же.

Рэн с вызовом глядела ему в лицо, губы ее дрожали.

Калеб почувствовал, как от ее близости по всему телу разливается тепло и сердце бьется быстрее. Нежный аромат волос Рэн не давал Калебу покоя. Ему захотелось унять дрожь ее губ, увидеть, как густые черные ресницы прикроют пылающие глаза, и узнать, что он именно тот мужчина, который может заставить Рэн радостно вздыхать в его объятиях. Она тоже что-то испытывала. Калеб почувствовал это, когда девушка пробовала вырваться из сильных его рук. Он отпустил ее, следуя своему закону: всегда отпускай женщин, чтобы они пожелали большего, воображая, что могло бы произойти.

Глаза Калеба стали насмешливыми.

– Есть дети, а есть женщины. В тот день, когда я увижу, что ты превратилась в женщину, я сообщу тебе об этом. А теперь беги в свою детскую и надень туфли, пока тебя не увидели Сирена с Риганом.

Взрослые леди не бродят босиком в присутствии джентльмена, и брат он или нет – это неважно.

Pэн пришла в ярость. Ребенок! Не женщина! Она выглядела смешно, когда занесла руку для ара, а Калеб, предвидя ее движение, быстро отступил назад – и Рэн, потеряв равновесие, полетела на влажную от росы траву. Калеб и пальцем не пошевельнул, чтобы помочь девушке встать на ноги. Он наблюдал за ней с улыбкой на лице, покачивая головой, словно давая понять, что она действительно еще не доросла до женщины.

Ослепленная от ярости и унижения, Рэн потянулась и схватила обеими руками Калеба за лодыжки. Прежде чем он успел сообразить, что же произошло, он уже лежал на траве рядом с Рэн.

– Свинья! – закричала она. – Ты мне больше не брат! Ты не что иное, как отвратительное животное!

– Неужели? Дай-ка я покажу тебе, какое я «отвратительное животное», – прорычал Калеб, хватая Рэн за плечи и привлекая к себе.

Он медленно приблизил к ней лицо и заглянул в глубину глаз. Его губы были нежны и требовательны, а руки все крепче сжимали дрожащие плечи девушки. Пальцы Калеба нащупали шпильки в ее волосах и вытащили их. Длинные распущенные волосы Рэн отгородили их, как занавесом, от всего мира, губы молодых людей сомкнулись, и ни один из них не хотел, чтобы это мгновение когда-нибудь закончилось.

В мозгу Калеба сработал какой-то предостерегающий механизм. Он должен помнить, где находится и что делает. А делает он одолжение своему отцу, поцелуем показывая Рэн, что еще один мужчина нашел ее привлекательной и желанной. «Я не должен забывать об этом!» – сказал он себе. Руки его ласкали юное тело Рэн, а губы не отрывались от ее уст. «Почему Риган беспокоится?» – беспечно подумал он, когда Рэн ответила на поцелуй. Где-то в глубине возбужденного сознания он отметил ее тихий страстный стон и понял, что выиграл. Нежно целуя девушку, он заглянул в ее полуприкрытые глаза. Они оба ошибались – он и Риган: Рэн больше не ребенок, она стала женщиной.

Собственные чувства Калеба притупились от великолепия поцелуя, тело расслабилось от нахлынувшего тепла, поэтому он не ощутил, как Рэн выскользнула из его объятий и оказалась сверху, прижав к земле его руки. Путаясь в юбках, она подняла колено и изо всей силы ударила Калеба в пах, а пока он пытался успокоить спазмы в животе, девушка нанесла удар в челюсть.

– Я говорила уже, что ты свинья. Ты отвратительное животное. Ты знаешь, что я собираюсь выйти замуж за Малькольма, и стараешься соблазнить меня. Гадкое животное! – прошипела Рэн яростно.

Открыв затуманенные болью глаза, Калеб понял, что бессилен предотвратить очередной удар: он принял его прямо между глаз и откатился назад, прижав к груди колени и прикрывая их руками.

– Будь ты проклята! – хрипло выругался он.

– В следующий раз, когда захочешь посмеяться надо мной, Калеб ван дер Рис, подумай хорошенько!

После этих слов Рэн рассмеялась, и Калеб чуть не обезумел. Боже, как ему знаком этот смех! Так всегда смеялась Сирена, когда бросала вызов врагу и побеждала!

– Ты можешь лежать здесь и страдать до второго пришествия, – сквозь стиснутые зубы процедила Рэн.

Мутными от боли глазами Калеб наблюдал, как девушка, подобрав юбки, изящной походкой направилась к дому.

– Черт бы тебя побрал! – слабым голосом крикнул он, когда почувствовал новый приступ боли.

Калеб попытался подняться, но снова упал на спину; загорелое лицо побледнело, и он чуть не задохнулся от невыносимой боли в паху, голова раскалывалась. Боже, как только Риган мог попросить об этом «маленьком одолжении»! И где, черт возьми, Рэн научилась так драться?

Калеба обнаружила Сара, когда вышла в сад на последнюю прогулку под лондонским солнцем. Ей хотелось пройтись по улицам и запечатлеть виды и звуки города в памяти, но при мысли о том, что ей придется появиться прилюдно в невзрачном платье, на котором настояли родители, Сара не решилась выйти за ворота. Она нутром чувствовала, что никогда больше не увидит Лондона. И Малькольма тоже. Сердце ее разрывалось от досады, что он видел ее в этом черном мрачном платье пуритан. Фанатики – так называл Малькольм последователей Кальвина.[4]4
  Жан Кальвин (1509–1564) – деятель Реформации, основатель кальвинизма; француз. Главное сочинение – «Наставление в христианской вере». Став с 1541 фактическим диктатором Женевы, превратил ее в один из центров Реформации. Отличался крайней религиозной нетерпимостью.


[Закрыть] Фанатики! Сара горько усмехнулась. Выбора нет: она обязана повиноваться родителям; по крайней мере, пока. Погруженная в эти невеселые мысли, девушка чуть не споткнулась о тело, скорчившееся на лужайке. Сара опустилась на колени, в голубых глазах стояли слезы, но не из-за мужчины у ее ног, а от жалости к себе.

Калеб перевернулся на бок и открыл один глаз.

Сквозь красный туман он увидел черную, похожую на призрак фигуру, которая, казалось, бесшумно приплыла ниоткуда и присела отдохнуть рядом с ним. Проклятие! Он, должно быть, умирает, а стервятники слетаются, чтобы добить его! Будь проклята Рэн и ее злорадный смех! Смех, как у Сирены в те давние дни в море! Какой позор! С ним, Калебом ван дер Рисом, не могло такого случиться. Подобное могло произойти с кем угодно, только не с ним.

– Лежи спокойно, – прошептал «призрак». – Я схожу в дом за помощью.

Собрав все силы, Калеб снова попытался встать на колени и протянул Саре дрожащую руку.

– Нет, – прохрипел он, – не ходи в дом. Через несколько минут со мной все будет в порядке.

Сара помогла ему сесть и устроилась рядом на корточках, обхватив руками колени. Странные эти Ван-де-Рисы! Кто бы мог подумать, что такого мужчину, как брат Рэн, могут мучить припадки? Ожидая, пока Калеб придет в себя, Сара вновь погрузилась в горестные раздумья. Как ей теперь быть?

Всего лишь за несколько часов вся ее жизнь перевернулась. Сара бросилась в объятия Малькольма с теплившейся в сердце надеждой, и они занялись любовью. А когда она решила, что он выбросил из головы глупые мысли о Рэн и понял, что любовь Сары гораздо важнее, чем женитьба на богатой наследнице, Малькольм разбил ее мечты. Он без всяких обиняков заявил, что они больше не увидятся, если только на его свадьбе с Рэн. Он обнимал Сару и говорил, что их любовная связь была лишь восхитительным развлечением, но сейчас все кончено, он женится на Рэн. А потом Малькольм нанес последний удар: когда Сара пригрозила открыть все Рэн, он просто рассмеялся. Рассмеялся! Он сказал, что если Сара хочет очернить свое доброе имя, то ему все равно, но это будет слишком глупо с ее стороны и ничего не даст. Тогда Сара пообещала рассказать Ригану ван дер Рису, какой Малькольм бабник, на что Уэзерли заявил, что мужчина всегда поймет слабости другого мужчины, тем более, если привлекательная молодая девушка сама на него вешается. Кроме того, мужчина никогда не станет покупать корову, если есть бесплатное молоко.

Но хуже всего было то, что, когда Сара попробовала рассказать Рэн о своей связи с Малькольмом, Рэн смеялась до тех пор, пока по щекам не покатились слезы. Малькольм – ее Малькольм – никогда не посмотрит на другую женщину! И вообще, от него не будет никакой пользы пуританам и фанатикам. А в заключение Рэн дружески заверила Сару, что когда-нибудь она встретит такую же любовь, как у нее с Малькольмом. «Малькольм такой чудесный, – с улыбкой проговорила Рэн, – он насквозь видит все женские хитрости и остается верен мне».

И совершенно добило Сару воспоминание о том, что вчера за ленчем Калеб ван дер Рис абсолютно не реагировал на ее заигрывания. Он не отводил восхищенного взгляда от Рэн, и каждый раз, когда та обращалась к нему, его темные жгущие глаза с густыми ресницами радостно вспыхивали.

Сейчас Сара без особого интереса следила, как лицо Калеба принимает естественный цвет, а дыхание нормализуется. Ее собственное будущее рисовалось в таких мрачных тонах, что у девушки не было ни желания, ни сил волноваться из-за страданий Калеба. Она гадала, что же ждет ее впереди, и была твердо уверена только в одном: ее родители не собираются возвращаться домой, но не хотят говорить, куда отправятся. Что-то здесь не так… Сара никогда прежде не видела отца таким встревоженным, а мать такой испуганной. Что бы они ни задумали, но Тайлер Синклер тоже замешан в этом. Вчера вечером Стоунхамы и он уединились в библиотеке и засиделись далеко за полночь. Сегодня за завтраком Маргарет выглядела так, будто всю ночь не смыкала глаз, а отец был очень резок, почти груб. Но самое удивительное то, что плохое настроение отца, казалось, не имело ничего общего с ее проделками в академии.

– Думаю, что уже могу встать, – сказал Калеб, опираясь на руку Сары и поднимаясь на ноги.

Он побледнел от усилий, но потом его лицо обрело нормальный цвет. Сара заставила себя вернуться в настоящее и тихо, почти шепотом, проговорила:

– И часто тебя поражают такие приступы?

– Приступы? – переспросил Калеб сквозь зубы. Он пригладил сильной рукой темные волосы, стараясь понять, что Сара имеет в виду. Приступы!

– Только когда я гуляю в саду до полудня, – ответил он, пытаясь изобразить на лице улыбку.

– Понятно, – сдержанно произнесла девушка. – Тебе, наверное, нужно послать за доктором или выпить чая на травах. Ты сможешь дойти до дома?

Припадки! Приступы! Боль отступила, и Калеб почувствовал себя лучше. Он предложил Саре руку и обаятельно улыбнулся.

– Это мой крест вот уже много лет. Эти приступы бывают особенно сильными, когда рядом находится женщина, которая, как правило, все истолковывает неверно: считает мои припадки результатом своего очарования.

Сара прищурила голубые глаза.

– Ты такой же бестолковый, как и твоя сестра, – фыркнула она и пошла прочь, понимая, что мужчина, оставшийся за спиной, только что ее одурачил.

При упоминании Рэн глаза Калеба потемнели, он споткнулся. Ни одна женщина не имела права на то, что сделала с ним Рэн. Он готов был сломать ей шею, даже если бы это стало последним деянием в его жизни.

Риган ван дер Рис видел, как Рэн бежала по саду, подобрав юбки. Ее голые ноги звонко прошлепали по террасе, затем девушка с шумом распахнула дверь и взлетела вверх по извилистой лестнице.

– Черт побери! – ни к кому не обращаясь, проворчал Риган, нахмурив лоб. – Что же пошло не так, как надо? Если ты, Калеб, все испортил, я… я… Проклятие!

Он долго сидел на террасе, пока наконец не увидел ковыляющего по широкой аллее Калеба. Риган молчал, когда сын опустился рядом с ним на скамью. Глаза Калеба были тусклыми, а губы угрюмо сжаты.

– Никогда больше не проси меня, отец, ни о каких одолжениях. Я физически не могу позволить себе это.

Риган издал булькающий звук, очень напоминающий смешок.

– Значит, она одержала над тобой верх… Какой позор! Как ты мог допустить такое?

– Точно так же, как ты позволил Сирене поставить себя на колени. Я был застигнут врасплох, – хрипло сказал Калеб. – Можешь забыть о своем плане. Я больше не стану принимать в нем участия. Пусть Сирена сама займется этим. Если бы ты с самого начала позволил ей делать все, что она пожелает, я бы так не страдал. Когда ты наконец поймешь, что только Сирена может что-то придумать? – слова Калеба звучали горько, он бросил на отца укоризненный взгляд.

– Иногда на меня нападает забывчивость, – печально заметил Риган. – Я действительно считал, что Рэн влюбится в тебя. Ты сейчас выглядишь точно так же, как я в твоем возрасте, а женщины тогда считали меня неотразимым. Мне приходилось отбиваться от них тростью, – Риган засмеялся. – Значит, не всегда яблоко от яблони недалеко падает…

– Если бы у меня была трость, мне повезло бы больше, – с трудом выдохнул Калеб, борясь с очередным приступом боли.

Глаза Ригана весело сверкнули.

– Ничего, переживешь! Я же пережил.

– Спасибо тебе, отец, за мудрые слова, но прости, если в данный момент они меня мало утешают.

– Горячая ванна, немного отдыха – и ты снова будешь как новенький… через месяц-другой, – поддел его Риган.

Калеб вытаращил глаза.

– Месяц?!!

– А может быть, и два, – невозмутимо подтвердил Риган, – трудно сказать. Я же не знаю, какой силы был… удар. Будет лучше, если ты воздержишься недель шесть, но если ты поправишься раньше, это станет дополнительной наградой для тебя. Жить ты будешь, Калеб. И пусть этот случай станет твоим первым уроком. Когда дело касается женщин, ты обязан иметь глаза на затылке. Ты не должен позволять втягивать себя в их делишки, иначе они будут вить из тебя веревки, и ты до конца жизни будешь плясать под их дудочку. Ты хозяин, помни об этом. Ты должен приручать женщину, а не наоборот.

– Не могу сказать, что восхищен твоей философией, особенно зная о твоем прошлом и о том, что многие годы ты пляшешь под дудку Сирены.

– Ах, ты еще слишком молод и ничего не смыслишь. Это ты видишь все в таком свете. Я позволяю делать то, что она делает, – вот в чем разница. Сирена, конечно же, об этом не знает, и мы сохраним это в тайне. Ты должен обманывать женщин, убаюкивать их, вселять в них уверенность, что власть их безгранична, а на самом деле… Тебе еще многому предстоит научиться, – спокойно заключил Риган, прикуривая сигару.

– Просто запомни, что я тебе сказал, отец. Больше никаких одолжений. По моему мнению, пусть Рэн поступает, как хочет. Ты слышал выражение «без царя в голове»? Так вот, это точно сказано о твоей «маленькой Рэн»! И не говори потом, что я тебя не предупреждал, – Калеб встал и, не оглянувшись, ушел с террасы.

За все мускатные орехи Явы Риган не согласился бы допустить, что Калеб прав. Пусть Сирена возьмет это дело в свои руки. Кто сможет обвинить его в том, что он не пытался что-то сделать? Бедняга Калеб! Больше его сын никогда не захочет попасть в такой капкан. По крайней мере, он хоть чему-то научился. Приобретенный опыт не означает полного поражения.

* * *

Сара Стоунхам стояла в темной нише рядом с кабинетом Тайлера Синклера с озабоченным выражением лица. Еще одна тайная встреча ее отца с Тайлером! Что это значит? Что случилось? Она должна это выяснить.

Осторожно, чтобы никто не увидел, Сара бочком пробралась к тяжелым двойным дверям кабинета и припала к ним ухом, отчаянно надеясь услышать что-нибудь, что помогло бы ей разобраться в сути происходящего.

Звуки, доносившиеся из-за дверей, были неясными, почти неразличимыми, но Сара не покидала своего поста, зная, что рано или поздно отец повысит голос.

– Время играет существенную роль, барон. Ты обещал, что поможешь нам, а теперь хочешь нарушить данное тобой слово! – возмущенно прогрохотал Джейсон Стоунхам, но, видимо, вспомнив о своем положении, быстро успокоился. – Боюсь, мне придется потребовать возврата моих денег. Немедленно. К несчастью, я не могу ждать. Обстоятельства… изменились в худшую сторону, я еще мягко выразился, – на лице Стоунхама появилось жалобное выражение побежденного. – Прости. Я не должен был разговаривать с тобой в таком тоне, – извинился он, – но мой сын Баском и его жена скрываются в меблированных комнатах на пристани уже около двух недель. Маргарет вне себя от беспокойства и страданий, потому что не знает, что с нами будет. Проклятье! Ты дал слово, что завтра к полудню мы уже будем на пути в американские колонии! – вспылил Джейсон, не в состоянии больше скрывать свой страх и полное падение духа.

Даже за дверьми Сара ощутила, как рассердился Тайлер на поведение ее отца.

– Послушай, Джейсон. Эта задержка не по моей вине. Существуют сотни людей вашей веры, которые тоже хотят уехать в колонии. К несчастью, для таких пуританских семей, как твоя, которые выступили против короля, эта проблема возросла в тысячу раз. Ты, Джейсон, не единственный человек, который потерял все, что имел. Стоунхамам еще повезло гораздо больше, чем многим другим.

– Ба! Легко рассуждать тебе, Тайлер. Ты понятия не имеешь, что значит, когда тебя травят, да еще после того, как обобрали до нитки, конфисковали все, что ты заработал за всю жизнь! – Джейсон горько усмехнулся.

– Возможно, я не представляю, что это такое, – успокоил его Тайлер, – но я предупреждал тебя. Я говорил, чтобы ты прекратил постоянные выступления своего сына против власти. Ты отказался воспользоваться моим советом. Ты настаивал, что Баском – святой человек, что он назначен Богом говорить от имени своего народа. Ради всего святого, Джейсон! Мы с тобой дружим так давно, что я уже и не помню. Ты был компаньоном моего отца в адвокатской практике. Неужели ты думаешь, что я стану надувать тебя на несколько жалких фунтов?!

Джейсон от стыда опустил голову.

– Нет, нет, Тайлер, конечно же, я так не думаю. Просто по моим следам несутся собаки дьявола, и я не хочу видеть гибель своей семьи. Баском поступил опрометчиво, необдуманно, но, тем не менее, он лидер нашего собрания. Уверяю тебя, Тайлер, произошедшие с ним перемены просто удивительны, это можно назвать даже чудом! О, я знаю, ты сомневаешься, когда он заявляет, что его посещают небесные видения. Но от фактов не уйдешь: когда-то Он был никудышным человеком, а теперь пылает огнем спасения!

Тайлер мягко положил руку на плечо Джейсона:

– У меня нет никакого права не верить ему. Достаточно того, что веришь ты. Я только сожалею, что Баском открыто выступил против короля. Благодаря ему вашу семью обвиняют в измене.

– Что сделано, то сделано, – устало произнес Джейсон. – Чтобы спасти семью и остатки собственности, мы должны покинуть Англию как можно скорее!

– Для этого все готово, – заверил его Тайлер. – Остатки твоих земель проданы, а деньги тебе переправят. Это должна быть крупненькая сумма, которой будет достаточно на красивую жизнь в колониях.

– Ха! Мне пришлось продать их этому грубияну Фаррингтону за одну десятую часть истинной стоимости, – с отвращением проговорил Стоунхам.

– Верно. Но одна десятая – это гораздо лучше, чем конфискация земель. А Фаррингтон тоже рисковал и заплатил тебе не меньше, чем ты мог бы получить от другого перекупщика.

– Никогда не думал, что увижу тот день, когда подобные Фаррингтону будут наживать состояние за счет респектабельных англичан! – простонал Стоунхам. – Этот человек отхватит солидный куш, если продаст все по рыночной цене.

– Джейсон, бессмысленно говорить об этом. Что сделано, то сделано, как ты заметил. Сейчас самое важное – вывезти тебя с семьей из Англии.

– Ну и что ты для этого сделал? Я пришел к тебе за помощью, я умолял тебя! А теперь мы сидим здесь, переливаем из пустого в порожнее, а королевские псы все ближе и ближе!

– Держи себя в руках, Джейсон! Ты говоришь так, будто они уже стучатся в дверь. Стоунхамы не единственные беглецы. Таких, как вы, сотни.

– Запомни мои слова, Синклер. Скоро, очень скоро Кромвель[5]5
  Оливер Кромвель (1599–1658) – деятель Английской буржуазной революции XVII в. Политическую деятельность начал в парламенте 1628–1629 гг. Один из главных организаторов парламентской армии, одержавшей победы над королевской армией в гражданских войнах. Содействовал казни короля и провозглашению республики (1649), а в 1653 г. установил режим единоличной военной диктатуры – протекторат.


[Закрыть] положит конец этим гонениям. А когда настанет это время, моя семья будет первой на борту корабля, направляющегося в Англию!

В голосе Стоунхама звучала такая горечь, что у Тайлера сжалось сердце. Джейсон Стоунхам был истинным англичанином, и мысль о том, что он вынужден оставить страну, причиняла ему невиносимую боль. Тайлеру вдруг страшно захотелось разыскать Баскома и избить его до потери сознания. Если бы не его фанатичные призывы против короля, Стоунхамы могли бы спокойно жить и исповедовать свою религию без особых проблем. Тайлеру от души было жаль Джейсона, который слепо следует за своим безумным сыном и верит, что Баском говорит от имени Господа Бога.

– Вернемся к нашему делу, – предложил Тайлер. – Я объяснял тебе, что подготовка вашего отъезда связана с риском. Именно Фаррингтон организует это рейс. Ты отправишься в колонии с группой других эмигрантов. Однако у Фаррингтона сейчас неприятности. Мне неловко напоминать тебе об этом, но вы, пуритане, бежите от короля, и помогают вам очень многие. Вы могли бы бросить на этих хороших людей подозрение? – Тайлер выждал мгновение, чтобы придать своим словам больший вес. – Это временная задержка. Боже праведный! Зачем я вообще влез во все это? Как бы я ни относился к королю Карлу, подвергать свою семью опасности мне совершенно не хочется! Хорошо… Пока я поселю тебя в том же доме, что и твоего сына; он примыкает к таверне, и твое присутствие там не вызовет никаких подозрений. Фаррингтон будет оплачивать все текущие расходы. Что я еще могу для тебя сделать?

– Все понятно… Я рассчитывал на нашу старую дружбу, Тайлер, и очень жаль, если я втянул твою семью в неприятности. Я потерял голову от волнений, – Стоунхам понизил голос, – как долго, по-твоему, продлится подготовка? Когда мы сможем отплыть? Недели через две? – с надеждой спросил он.

– Могу тебе только сказать, что дела пойдут быстрее, когда Фаррингтон найдет капитана и корабль. Репутация Фаррингтона зависит от этого выбора. Вы же не станете рисковать, отправившись за океан на дырявом корыте, которым правит пьяный дурак? Выбор Фаррингтона станет решающим, и лично мне не хотелось бы оказаться в его шкуре. Думайте сами, но не забывайте, что многие из нас могли бы закончить свои дни в Ньюгейт.[6]6
  Ньюгейт – тюрьма в Лондоне.


[Закрыть] А мне, например, на всю жизнь хватит и одного знакомства с этим «прелестным» местечком.

– Мы отправимся в гостиницу, где остановился Баском, – пробормотал Стоунхам.

– Джейсон, ты же знаешь, я бы с радостью предоставил тебе свой дом, если бы не Камилла и наш ребенок, который скоро появится на свет.

– Я все понимаю, Тайлер, и на твоем месте поступил бы точно так же. Если мы больше не увидимся до отплытия… – голос Джейсона стал хриплым и оборвался.

Стоунхам протянул Тайлеру руку, а тот в свою очередь обнял друга за плечи и крепко похлопал по спине.

– Напиши мне, когда обоснуешься в Америке. Может быть, мы с Камиллой когда-нибудь захотим отправиться в путешествие. Но, между нами говоря, Джейсон, я очень надеюсь, что скоро настанет тот день, когда ты вернешься в Англию. Если для этого будет необходима гражданская война между Кромвелем и королем Карлом – что ж, так тому и быть.

По другую сторону дверей в кабинет стояла бледная Сара. Америка! Колонии! Индейцы!

Прежде чем дверь отворилась, девушка быстро пересекла холл и поднялась по лестнице в свою комнату. Ей нужно было собраться с мыслями и найти какой-нибудь выход. Америка находится в другом конце света, и если она уплывет туда с родителями, то никогда больше не увидит Малькольма.

Бросившись на кровать, Сара разрыдалась.

– Я их всех ненавижу! – всхлипывала она. – Отца – за радикальные взгляды, мать – за ханжество; но больше всех я ненавижу Баскома – за то, что тот открыл свой поганый рот, и за его дурацкие «божественные видения»!

* * *

Сирена стояла, глядя в темноту; ночной ветерок ласково развевал прозрачные занавески. Свет стоявшей рядом лампы вырисовывал ее стройный стан под тонким шелковым платьем цвета персика. Темные волосы в прелестном беспорядке спадали на спину, а воздух благоухал ароматом ее духов.

Риган смотрел на жену и вспоминал, как много лет назад впервые увидел ее силуэт в полосе света, падающего из окна. Сирена уже не юная леди, она стала более женственной и возбуждающей, но мужской инстинкт подсказывал Ригану, что в глубине души она оставалась той же решительной восемнадцатилетней девушкой, которую он встретил тогда.

Сирена повернулась, почувствовав его присутствие. В ее взгляде мелькнула тревога, но на губах заиграла улыбка. Риган подошел к ней и обнял. Сирена с глубоко вздохнула и прильнула к его груди, наслаждаясь близостью мужа.

– Что тебя мучает, дорогая? Все думаешь о Рэн? – спросил Риган, касаясь губами ее уха.

– Мать всю жизнь переживает за своих детей. Конечно, я беспокоюсь о Рэн. Малькольм Уэзерли не годится в мужья нашей дочери. Тайлер был совершенно прав. Даже если бы он ничего не сказал нам заранее, я сама сразу бы это поняла.

– Ах да, твоя женская интуиция! – проворковал Риган.

Сирена повернулась к нему лицом.

– Риган! Я говорю вполне серьезно! Не говори мне, что хочешь, чтобы Рэн провела всю оставшуюся жизнь при этом денди.

– Нет, дорогая, не хочу. Но что мы можем сделать? Не привязывать же ее к кровати и держать до тех пор, пока она не одумается? Мы знаем Рэн: она не потерпит никакого вмешательства с нашей стороны. Девчонка может быть такой же упрямой, как и ты.

– Лучше улыбайся, когда так говоришь! – пригрозила ему Сирена.

Риган весело рассмеялся.

– Не отрицай! Она получила от тебя хорошие уроки!

– В стойкости или жалобах?

– Конечно же, в стойкости, – заверил Риган.

– Ладно, очаровательные комплименты не решат нашу проблему, – в глазах Сирены снова промелькнуло беспокойство, и она отвернулась.

Риган вздохнул.

– Догадываюсь, что мне нужно что-то придумать. Не могу видеть тебя нахмуренной, потому что на этом прекрасном лице появляются морщинки.

– Морщинки! – вскрикнула Сирена. – Где? Она бросилась к зеркалу и принялась придирчиво рассматривать свое лицо.

Риган опять рассмеялся – громко и хрипло.

– Эх ты глупышка!

– А ты… ты негодяй!

Сирена нащупала щетку для волос, но Риган ловко увернулся от нацеленного на него «оружия мести», наклонив голову; он схватил жену за талию, и они вместе упали на мягкий ковер. Его губы нашли губы Сирены и прильнули к ним в страстном поцелуе, успешно прекратив все протесты жены.

Через несколько минут Риган немного отодвинулся и серьезно посмотрел на Сирену.

– Ты выиграла, дорогая. Если хочешь поговорить о Рэн, то я слушаю.

Сирена улыбнулась. Как хорошо знал ее этот мужчина, и как она любила его! Риган чувствовал, что ей необходимо решить эту проблему и только после этого она будет всецело принадлежать ему.

Риган поднялся на ноги и помог жене встать, на миг задержав ее в объятиях.

– Только поторапливайся и все продумай, как следует, Сирена. Мужчина ведь не может ждать вечно.

Погладив мужа по щеке, Сирена прошептала:

– Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя, Риган?

Она отошла и села в кресло подальше от кровати.

– Скажи, что ты думаешь об Уэзерли?

Риган принялся расхаживать по комнате, как делал всегда, когда размышлял.

– Я целиком согласен с мнением Тайлера. Он пройдоха. Но из того, что рассказал Тайлер, я понял, что положение его оставляет желать лучшего. О его финансовых делах и говорить не стоит. Из всего этого обеспокоенный отец может заключить: главное, чем его привлекает Рэн, – это деньги.

– Согласна, – решительно проговорила Сирена. – Рэн могла бы выбрать себе любого мужчину, какого захочет. Она красивая и умная девушка, но Уэзерли стал первым мужчиной, который принялся ухаживать за ней. Мы не должны допустить, чтобы она совершила ошибку и расплачивалась за нее всю жизнь. Риган, не можешь ли ты прямо отправиться к Малькольму и объявить, что мы не одобряем этот брак и, если он будет заключен, лишим Рэн наследства?

Риган минуту обдумывал слова жены, прищурив синие глаза.

– Нет, Сирена, это не сработает. Мы уже дали ему понять, как дорога нам Рэн. Он мог догадаться, что как бы ни сложились обстоятельства, мы не допустим, чтобы Рэн жила в нужде. Естественно, если Уэзерли будет женат на ней, наши деньги достанутся и ему. Есть другие предложения?

– Мы можем откупиться от него достаточной крупной суммой. Если то, что сказал Тайлер о его финансовом положении, правда, он мог бы согласиться.