Текст книги "Когда наступит прошлый год"

Он слегка расслабился, обрел минутное спокойствие.

– Теперь я понимаю, почему Вирджил вас рекомендовал.

– Однажды я хотел сделать это с собой, – признался Эрик. – Совсем недавно.

Моль резко обернулся и уставился на доктора столь пронзительным взглядом, что тот будто прошил его насквозь, вонзился в самые глубины души.

– В самом деле? – спросил Джино.

– Да, – кивнул врач.

«Потому-то я и могу тебя понять, поставить себя на твое место, даже не зная точных причин», – подумал он.

– Но я хочу знать причины, – сказал Моль.

Его слова настолько напомнили Свитсенту телепатическое чтение мыслей, что он остолбенел, не в силах отвести взгляд от проницательных глаз собеседника. Внезапно он понял, что Генсек вовсе не обладал никакими парапсихологическими способностями. Дело было совсем в другом.

Моль протянул руку, Эрик машинально ее пожал и почувствовал, что не может освободиться. Джино не отпускал его ладонь, сжимал ее так, что боль пронизывала до самого плеча. Молинари пытался лучше к нему приглядеться, понять все, что только удастся, как еще недавно Филлис Эккерман. Но он не придумывал никаких гладких, простых теорий. Ему нужна была правда, причем высказанная самим Эриком Свитсентом.

Эрик вынужден был рассказать Молю, что случилось. У него просто не оставалось другого выхода.

Речь в данном случае шла, в общем-то, о мелочи. Если бы доктор кому-нибудь об этом рассказал – а он никогда не был настолько глуп, чтобы излагать эту историю хоть кому-то, – его совершенно справедливо сочли бы идиотом. Или, что еще хуже, душевнобольным.

– Речь идет об одном случае с…

– Вашей женой, – закончил Моль, не отводя взгляда от Эрика и не отпуская его руку.

– Да, – кивнул медик. – И с моими видеозаписями превосходного комика середины двадцатого века Джонатана Винтерса.

Именно эта коллекция послужила поводом для того, чтобы впервые пригласить к себе Кэти Лингром, которая выразила желание зайти к нему домой и посмотреть несколько сцен.

– Из самого факта наличия у вас этих записей она сделала некие психологические выводы, – сказал Моль. – Нечто значительное о вашей личности.

– Да, – снова мрачно кивнул Эрик.

Кэти, свернувшись клубочком, провела вечер в его гостиной, длинноногая и гладкая, как кошка, с обнаженными грудями, покрашенными модным тогда зеленым лаком.

Она не сводила взгляда с экрана, конечно, смеялась – разве можно было удержаться? – а потом задумчиво проговорила:

«Знаешь, этот Винтерс обладал великим талантом играть свои роли. Входя в образ, он почти полностью в него погружался. Будто в самом деле верил, что становится кем-то другим».

«Это плохо?» – спросил Эрик.

«Нет. Но это объясняет, почему тебя привлекает Винтерс».

Кэти обняла ладонями влажное, холодное стекло бокала. Ее длинные ресницы задумчиво опустились.

«Из-за той части его личности, которая никогда не погружается ни в какую роль. Это означает, что ты сопротивляешься жизни, роли, которую в ней играешь – хирурга-трансплантолога. Некая детская, подсознательная часть тебя не желает присоединяться к остальному человеческому обществу».

«И что, это плохо?»

Он пытался шутить, старался даже тогда перевести скучный разговор в более веселое русло, которое отчетливо рисовалось в его воображении, когда он смотрел на ее чистые обнаженные бледно-зеленые груди, будто излучавшие собственное сияние.

«Это обман», – заявила Кэти.

При этих ее словах он внутренне застонал – впрочем, и теперь тоже.

«Ты обманываешь других, – продолжала Кэти. – Например, меня».

К счастью, тогда она над ним сжалилась и сменила тему, за что он был ей благодарен. Но все же почему это его так взволновало?

Позже, после свадьбы, Кэти решительно потребовала, чтобы он держал коллекцию видеозаписей у себя в кабинете, а не в общей части квартиры. Она заявляла, что они каким-то образом ее раздражают, но не знала или, по крайней мере, не говорила, почему именно. Когда вечерами Эрик ощущал давнее желание посмотреть фрагмент выступления Винтерса, Кэти всегда жаловалась.

– Почему? – спросил Моль.

Эрик не знал. Он не понимал этого ни тогда, ни теперь. Однако это был зловещий знак. Муж замечал отвращение, которое испытывала жена, но не улавливал его смысла. Невозможность понять то, что происходит в его собственной супружеской жизни, крайне беспокоила Свитсента.

Тем временем благодаря ходатайству Кэти он получил работу у Вирджила Эккермана. Жена дала ему возможность совершить большой скачок в общественной и экономической иерархии. Он, естественно, был ей благодарен, как же иначе? Доктор смог удовлетворить все свои амбиции.

Способ их реализации не казался ему существенным. Многие жены помогали мужьям на очередных трудных этапах карьеры, и наоборот. Но все же…

Кэти это не давало покоя. Даже при том, что это была ее собственная идея.

– Так это она устроила вас на ту работу? – нахмурившись, спросил Моль. – А потом постоянно об этом напоминала? Кажется, я уже очень хорошо понимаю.

Он начал хмуро ковыряться в зубах.

– Однажды ночью, в постели… – Эрик замолчал, не в силах продолжать.

Речь шла об очень личном и страшно неприятном.

– Я хочу знать остальное, – заявил Джино.

Доктор пожал плечами.

– Ну… она сказала что-то насчет того, что сыта по горло этим цирком, в котором мы торчим. Под цирком она понимала, естественно, мою работу.

Кэти лежала в постели. Ее волосы падали на плечи. Тогда они у нее были намного длиннее, чем теперь.

«Ты женился на мне затем, чтобы получить работу, – сказала она. – Сам ты не справляешься, а мужчина должен быть самостоятельным».

Глаза ее наполнились слезами. Она уткнулась лицом в подушку и расплакалась или, по крайней мере, притворилась, что плачет.

«Не справляюсь?» – растерянно переспросил Эрик.

– Вы не поднимаетесь выше, – прервал его Моль. – Не ищете лучшей работы. Именно это имеют в виду, когда говорят нечто подобное.

«Но я люблю свою работу», – сказал тогда Свитсент.

«То есть тебе вполне достаточно создавать впечатление успешного человека, которым ты на самом деле не являешься, – сдавленно проговорила Кэти, шмыгнула носом и добавила: – Да и в постели ты ужасен».

Он встал, прошел в гостиную, немного посидел там в одиночестве, а затем машинально направился в кабинет и поставил в проигрыватель одну из своих драгоценных кассет с Джонни Винтерсом. Какое-то время доктор сидел с несчастным видом, глядя, как Джонни меняет шляпу за шляпой, каждый раз становясь совершенно другим человеком. И тут…

В дверях появилась Кэти, изящная, обнаженная и стройная. Лицо ее исказила гримаса.

«Ты нашел ее?»

«Что нашел?» – Он выключил проигрыватель.

«Кассету, которую я уничтожила», – заявила она.

Он смотрел на нее, не в силах осознать услышанное.

«Несколько дней назад, – вызывающе бросила она. – Я была одна в квартире. Мне стало грустно – ты занимался какими-то глупостями у Вирджила, – и я поставила какую-то кассету, как надо, точно по инструкции. Но что-то пошло не так, и запись стерлась».

– В таких ситуациях говорят, что не случилось ничего страшного, – мрачно пробормотал Моль.

Эрик об этом знал, как тогда, так и теперь, но все же спросил сдавленным хриплым голосом:

«Какая это была кассета?»

«Не помню».

«Какая, черт бы тебя побрал?» – заорал он, теряя терпение, метнулся к полке, достал первую попавшуюся коробку, открыл ее и сразу же понес к проигрывателю.

«Я знала, что твои видеозаписи значат для тебя больше, чем я. Так было всегда», – бесстрастно заявила Кэти и окинула его взглядом, полным презрения.

«Скажи мне, какая это была кассета! – умолял он. – Пожалуйста!»

– Конечно, она вам этого не сказала, – задумчиво проговорил Моль. – Именно это ей и было нужно. Вам пришлось бы просматривать каждую кассету, чтобы обнаружить испорченную. Несколько дней просидеть за проигрывателем. Чертовски хитрая дамочка!

«Нет, – тихо проговорила Кэти, и лицо ее снова исказилось, на этот раз от ненависти к Эрику. – Я рада, что поступила так. Знаешь, что я собираюсь сделать дальше? Уничтожить их все».

Он тупо уставился на нее.

«Ты этого заслуживаешь, – продолжала жена. – Поскольку скрывал правду и не дарил мне всю свою любовь. Твое место здесь, где ты мечешься, словно зверь, охваченный паникой. Только посмотри на себя! Как же ты жалок! Весь трясешься и вот-вот разрыдаешься. Все из-за того, что кто-то стер одну из твоих невероятно важных кассет».

«Но это мое хобби, – возразил он. – Увлечение всей жизни».

«Как манная каша для младенца».

«Их нельзя восстановить. Некоторые из них есть только у меня в единственном экземпляре. Например, шоу Джека Паара».

«Ну и что с того? Знаешь что, Эрик? Ты сам-то на самом деле понимаешь, почему тебе нравится разглядывать мужиков по видео?»

Моль что-то проворчал. Его мясистое одутловатое лицо дрогнуло.

«Потому что ты педик», – заявила Кэти.

– Ох, – пробормотал Моль и моргнул.

«Ты на самом деле гомосексуалист. Честно говоря, сомневаюсь, что ты сам это осознаешь, но так оно и есть. Посмотри на меня, ну же! Вот же я – весьма привлекательная женщина, доступная тебе в любое время дня и ночи».

– Причем бесплатно, – язвительно заметил Моль.

«Тем не менее ты сидишь с этими кассетами, вместо того чтобы трахаться со мной в спальне. Искренне надеюсь, что стерла именно ту кассету. – Она замолчала и повернулась к нему спиной. – Спокойной ночи. Приятных игр с самим собой».

В это трудно было поверить, но голос ее звучал совершенно спокойно. Она повернулась и направилась по коридору – стройная, белая, нагая, спиной к нему. Эрик вскочил и бросился к ней, протягивая руки. Он догнал Кэти, крепко схватил ее, сжал пальцами мягкие руки и развернул лицом к себе.

Она смотрела ему в лицо и удивленно моргала.

«Я тебя…» – начал он, но тут же замолчал.

Доктор хотел сказать: «Я тебя убью».

Но холодная и рациональная часть его личности, скрытая где-то в глубинах разума, прошептала хладнокровный приказ: «Не говори так. Если скажешь – ты у нее в руках. Она никогда тебе этого не простит, будет мучить до конца жизни. Этой женщине нельзя причинять боль, ибо она умеет делать то же самое в тысячу раз лучше. Да, именно в этом состоит ее искусство – в числе прочих».

«Отпусти меня». – Ее глаза туманно блеснули.

Он отпустил.

Кэти немного помолчала, потерла руку и сказала:

«Эта коллекция видеозаписей должна исчезнуть из нашей квартиры до завтрашнего вечера. В противном случае между нами все кончено, Эрик».

«Хорошо», – кивнул он.

«Это еще не все, – продолжала Кэти. – Ты должен найти лучше оплачиваемую работу в какой-нибудь другой фирме. Чтобы я не спотыкалась о тебя на каждом шагу. А потом… посмотрим. Может, нам удастся жить друг с другом на новых условиях, более справедливых для меня. Так, чтобы ты мог обращать больше внимания на мои потребности, а не только на свои собственные».

Удивительно, но она идеально владела собой, что было достойно восхищения.

– Вы избавились от кассет? – спросил Моль.

Эрик кивнул.

– И в течение нескольких последующих лет прикладывали все усилия, чтобы справиться со своей ненавистью к жене?

Доктор снова кивнул.

– Ненависть к ней превратилась в такое же отношение к самому себе, – продолжал Джино. – Поскольку вы не в силах были вынести даже мысли о том, что боитесь одной-единственной женщины, очень могущественной личности. Заметьте, я говорю «личности», а не «женщины».

– Все эти удары ниже пояса, – начал Эрик. – Стертая кассета…

– Удар ниже пояса заключался не в том, что она стерла кассету, а в том, что не хотела говорить, какую именно, – перебил его Генсек. – Кроме того, она явно дала вам понять, что это доставляет ей радость. Если бы жена извинялась… Но такие люди, подобные женщины, никогда не просят прощения. Ни за что. – Он помолчал. – Бросить ее вы не можете.

– Мы спаяны друг с другом, – сказал Эрик. – Что случилось, то случилось.

«Мы причиняли друг другу боль по ночам, когда никто не мог вмешаться, подслушать и прийти на помощь, – подумал Эрик. – Нам обоим нужна поддержка, ибо это никогда не кончится. Ситуация будет лишь ухудшаться, разъедать нас все сильнее, пока наконец милосердная судьба…»

Но это могло длиться в течение многих лет.

Поэтому Эрик понимал желание смерти, которое испытывал Джино Молинари. Так же как и Генеральный секретарь, он мог представить ее как освобождение, единственное надежное избавление, которое существовало. А может, и не существовало никакого избавления – если учесть невежество, привычки и глупость всех людей, имевших к тому отношение, а также вневременную натуру человечества.

Собственно говоря, Эрик почувствовал, что его с Молинари связывает много общего.

– Один из нас испытывает невыносимые страдания в личной сфере, прячется от широкой общественности, пытается стать маленьким и незаметным. – Собеседник словно прочитал его мысли. – Второй страдает публично, в величественном римском стиле, словно пронзенный копьем умирающий бог. Удивительно. Полная противоположность. Микро– и макрокосмос.

Эрик кивнул.

– Во всяком случае, я лишь делаю вам еще хуже, – заявил Моль, отпустил руку Эрика и хлопнул его по плечу. – Прошу прощения, доктор Свитсент, давайте сменим тему. Открой дверь, мы закончили, – велел он телохранителю.

– Одну минуту, – сказал Эрик, хотя и не знал, что говорить дальше.

Его выручил Джино.

– Как бы вы отнеслись к предложению занять пост в моей команде? – неожиданно нарушил он тишину. – Такое вполне можно устроить. Формально это приравнивалось бы к призыву вас на военную службу. Можете не сомневаться в том, что станете моим личным врачом, – добавил Генсек.

– Интересное предложение, – ответил Эрик, изображая безразличие.

– Вы больше не будете спотыкаться о нее на каждом шагу. Такое событие вполне может стать началом вашего отдаления друг от друга.

– Верно, – кивнул Эрик.

«Истинная правда. Весьма заманчивая перспектива, если подумать. Что за ирония судьбы? Все полностью совпадает с теми требованиями, которыми Кэти изводит меня уже несколько лет».

– Нужно будет обсудить это с женой, – начал он и тут же покраснел. – Или, по крайней мере, с Вирджилом, – пробормотал доктор. – Во всяком случае, его согласие обязательно.

– Есть одно «но», – мрачно процедил Моль, сурово глядя на него. – Работая у меня, вы не слишком часто будете видеть жену, зато познакомитесь со многими нашими союзниками. – Он поморщился. – Как вам понравится общество лилистарцев? Может оказаться, что у вас у самого существуют некоторые ночные проблемы с желудком или даже, что еще хуже, психосоматические отклонения, о которых вы пока не догадываетесь, несмотря на профессию.

– Я и так уже мучаюсь по ночам. Теперь, по крайней мере, будет хоть какая-то компания, – ответил Эрик.

– Моя? – удивился Молинари. – Нет, Свитсент. Ни вы, ни кто-либо другой не сочли бы меня подходящей компанией. По ночам с меня будто живьем сдирают кожу. Я ложусь в десять, а в одиннадцать обычно снова на ногах. – Он задумчиво замолчал. – Да, ночь для меня не лучшее время, ни в коей мере.

Это было отчетливо видно по его лицу.

Глава 5

Вечером Эрик Свитсент вернулся из Ваш-35 и встретился с Кэти в их квартире, расположенной по другую сторону границы, в Сан-Диего. Жена пришла домой раньше его, и встречи, естественно, было не избежать.

– Итак, мы вернулись с маленького красненького Марса, – заметила Кэти, когда Эрик закрыл за собой дверь гостиной. – И чем ты занимался эти два дня? Бросал шарик в кольцо и разбил наголову всех остальных мальчиков и девочек? А может, смотрел кино с Томом Миксом?

Она сидела на диване с бокалом в руке. Ее волосы были завязаны сзади, что делало женщину похожей на девочку-подростка. Из-под черного платья виднелись длинные гладкие ноги, изящно сужавшиеся у лодыжек. На каждом ногте босых ступней блестела наклейка, изображавшая – он нагнулся, чтобы разглядеть поближе, – какую-то красочную сцену времен норманнского завоевания. Картинки на мизинцах выглядели, на его вкус, чересчур непристойно.

Эрик направился к шкафу, чтобы повесить пальто.

– Мы немного отвлеклись от войны, – сказал он.

– Кто – мы? Ты и Филлис Эккерман? Или ты и еще кто-то?

– Мы все там были, не только Филлис.

Эрик подумал, что бы такое приготовить себе на ужин. Пустой желудок требовал еды. Пока что он еще не болел, но, возможно, и этому придет время.

– Меня на эту прогулку не пригласили по какой-то конкретной причине?

Ее голос ударял подобно бичу, заставлял его внутренне сжиматься в комок, словно биохимическое существо, сидящее в нем, боялось предстоящего обмена репликами. Кэти тоже это чувствовала. Видно было, что и ее вынуждает к противостоянию некая сила. Жена выглядела столь же растерянной и беспомощной, как и муж.

– Без всяких причин.

Эрик прошел на кухню. Он был слегка ошеломлен. Первый натиск жены будто притупил его чувства. Многие подобные столкновения научили Свитсента, что следует защищаться на телесном уровне, если только это возможно. Подобную необходимость осознают лишь старые, уставшие и опытные мужья. Новички же идут напролом, руководствуясь реакциями мозжечка. Им тяжелее.

– Я не услышала ответа, – заявила Кэти, стоя в дверях кухни. – Я хочу знать, почему меня преднамеренно оставили за бортом.

Господи, как же привлекательно она выглядела! Под черным платьем на ней, конечно же, ничего не было. Эрик видел каждый изгиб ее тела. Все они были хорошо знакомы ему. Но куда девалась мягкая, податливая, близкая Эрику душа, обретавшая когда-то в этом теле? Фурии позаботились о том, чтобы проклятие дома Свитсентов, как он порой его для себя называл, обрушилось на него со всей силой. Он стоял перед существом, с физической точки зрения являвшимся воплощением совершенства, с духовной же…

Когда-нибудь эта жесткость и негибкость проест ее насквозь, все телесные сокровища зачахнут. И что тогда? Подобное предсказывал даже голос жены, заметно изменившийся за последние несколько лет, даже месяцев.

«Бедняжка Кэти, – подумал Эрик. – Когда смертельный холод охватит твое лоно, груди, бедра и ягодицы так же, как наверняка уже окутал сердце, твоей женственности придет конец. А этого ты не переживешь, что бы ни делал я или какой-то другой мужчина».

– Тебя исключили из списка, потому что ты чудовище, – осторожно сказал он.

Она непонимающе вытаращила глаза, полные паники и неприкрытого изумления, за долю секунды вернувшись на землю. От первобытного инстинкта, побуждавшего ее скандалить, не осталось и следа.

– Так же как и сейчас, – добавил он. – Так что оставь меня в покое. Я хочу приготовить себе ужин.

– Пусть Филлис Эккерман тебе его приготовит, – предложила Кэти.

К ней вновь вернулась сверхчеловеческая властность, в голосе звучала насмешка, полная вековой мудрости. Почти телепатически, основываясь лишь на женской интуиции, она узнала о его маленьком романе с Филлис по пути на красную планету. А на самом Марсе, ночью…

Он спокойно предположил, что ей не хватит даже своих выдающихся способностей, чтобы до этого докопаться. Не обращая внимания на жену и стоя к ней спиной, он начал разогревать в инфракрасной печи замороженную курицу.

– Угадай, что я сделала, пока тебя не было, – сказала Кэти.

– Нашла себе любовника.

– Нет, попробовала новый галлюциногенный наркотик. Его мне дал Крис Плаут. Мы собирались у него дома, и там был не кто иной, как знаменитый во всем мире Марм Хастингс. Он пытался за мной ухаживать, когда мы были под кайфом, и… в общем, это оказалось просто мечтой.

– Так что? – пробормотал Эрик, освобождая себе место на столе.

– Как восхитительно было бы родить ему ребенка!

– «Восхитительно»… Господи, что за упадочнический язык. – Он повернулся к ней, чувствуя себя как в ловушке. – Так вы с ним…

– Не исключено, что это была галлюцинация, – улыбнулась Кэти. – Хотя не думаю. Знаешь, почему? Потому что когда я вернулась домой…

– Избавь меня от подробностей! – Эрика вдруг начало трясти.

В гостиной зазвонил видеофон.

Эрик снял трубку и увидел на небольшом сером экране вытянутое лицо человека, смотревшего на него весьма меланхолично. Это был Отто Дорф, военный советник Джино Молинари. Он летал с ними в Ваш-35, обеспечивая безопасность Генерального секретаря.

– Доктор Свитсент?

– Да, – ответил Эрик. – Но я еще не…

– Вам хватит часа? Мы вышлем вертолет, который заберет вас в восемь по вашему времени.

– Хватит, – сказал Эрик. – Я соберусь и буду ждать у подъезда.

Он положил трубку и вернулся в кухню.

– Господи! – сдавленно промямлила Кэти. – Мы могли бы поговорить? О боже… – Она опустилась на стул возле стола и закрыла лицо руками. – Между мной и Хастингсом ничего не было. Он действительно симпатичный, я и в самом деле приняла наркотик, но…

– Послушай, – прервал он ее, продолжая готовить себе ужин. – Все уже было решено сегодня в Ваш-тридцать пять. Такова воля Вирджила. Мы долго и спокойно разговаривали на эту тему. Молинари я нужен сейчас больше, чем Эккерману. Собственно, я могу продолжать помогать прежнему боссу с пересадками, но постоянно буду находиться в Шайенне. Меня призвали в армию, – добавил доктор. – С завтрашнего дня я становлюсь врачом Вооруженных сил ООН, приписанным к персоналу Генсека. Ничего изменить уже нельзя. Вчера вечером Молинари подписал соответствующий приказ.

– Зачем ты это сделал? – Она с ужасом посмотрела на него.

– Чтобы как-то наконец из всего этого вырваться. Прежде чем кто-то из нас…

– Я больше не буду тратить деньги.

– Идет война. Гибнут люди. Молинари болен и нуждается в медицинской помощи. Независимо от того, будешь ты тратить деньги или нет…

– Но ты сам просил дать тебе эту работу.

– Прямо-таки умолял, – кивнул он.

Кэти взяла себя в руки и сосредоточенно задумалась.

– Сколько ты будешь получать?

– Кучу денег. Одновременно мне все так же будет платить корпорация.

– Можно как-нибудь устроить, чтобы я отправилась с тобой?

– Нет. – Об этом он позаботился.

– Я знала, что ты оставишь меня за бортом, когда тебе наконец повезет. Ты пытался сбежать от меня с той самой минуты, когда мы познакомились. – В глазах Кэти появились слезы. – Послушай, Эрик, я страшно боюсь, что тот наркотик, который я приняла, может вызвать зависимость. Ты понятия не имеешь, что эта штука делает с человеком. Мне кажется, он создан не на Земле, может быть, на Лилистаре. А если мне придется постоянно его принимать? Вдруг из-за того, что ты уйдешь…

Он наклонился и поднял ее на руки.

– Тебе следует держаться подальше от этих людей. Я столько раз говорил…

Разговор с ней не имел никакого смысла. Он знал, что ждет их обоих. Кэти держала за пазухой оружие, с помощью которого могла вновь привлечь его к себе. Без Эрика ее погубит связь с Плаутом, Хастингсом и компанией. Если он ее бросит, станет только хуже. Болезнь, пожиравшую их много лет, невозможно было вылечить поступком, на который решился доктор. Только в марсианской стране детства он мог придумать подобную чушь.

Эрик отнес Кэти в спальню и мягко усадил на кровать.

– Ах, – прошептала она и закрыла глаза. – О Эрик…

Но он не мог себя пересилить и в этом отношении, с несчастным видом отодвинулся от нее и сел на край постели.

– Я должен уйти из корпорации, а ты – смириться с этим. – Свитсент погладил жену по волосам. – Молинари расползается по швам. Возможно, я смогу ему помочь, по крайней мере следует попытаться. Понимаешь? Вот настоящая причи…

– Лжешь, – прервала его Кэти.

– То есть? Почему?

Он продолжал гладить ее по волосам, но уже чисто механически, безвольно и без всякого удовольствия.

– Если бы причина была именно такая, то ты сейчас занялся бы со мной любовью. – Она застегнула платье. – Я тебе не нужна.

Голос ее звучал уверенно, вместе с тем тускло и безжизненно. Все тот же барьер, который доктор никак не мог преодолеть.

На этот раз он даже не стал тратить время на попытки, лишь продолжал гладить ее по голове и думал: «Если с ней что-то случится, то это будет на моей совести. Кэти прекрасно об этом знает. Так что она свободна от груза ответственности, а для нее хуже ничего быть не может. Как жаль, что я не смог заняться с ней любовью».

– Ужин готов, – сказал он и встал.

Кэти села.

– Эрик, ты заплатить за то, что меня бросаешь. – Она разгладила платье. – Понимаешь?

– Да, – ответил он и направился в кухню.

– Я посвящу этому всю жизнь, – крикнула Кэти из спальни. – Теперь у меня есть повод для того, чтобы жить. Какое чудесное чувство – наконец-то иметь цель! Аж дрожь берет. После стольких бессмысленных ужасных лет рядом с тобой… Господи, я будто заново родилась.

– Удачи, – бросил он.

– Неужто? Мне нужна не она, а опыт. Он, как мне кажется, у меня есть. Я многому научилась, будучи под воздействием того наркотика. Жаль, что не могу тебе этого описать. Это необычный наркотик, Эрик, – он изменяет восприятие всего мира, особенно других людей. После него уже невозможно смотреть на них теми же самыми глазами. Тебе тоже стоит попробовать. Очень помогло бы.

– Мне уже ничего не поможет, – ответил он.

Эти слова прозвучали как эпитафия.

Он давно поужинал и почти закончил собирать вещи, когда раздался звонок в дверь. Это был Отто Дорф, уже прилетевший на военном вертолете. Эрик пошел открывать.

– Вам удалось попрощаться с женой, доктор? – спросил Дорф, окидывая взглядом квартиру.

– Да, – ответил Эрик и добавил: – Она уже ушла, я один.

Он закрыл чемодан и отнес его к двери вместе со вторым.

– Я готов.

Дорф взял один чемодан, и оба направились к лифту.

– Она не лучшим образом к этому отнеслась, – бросил Эрик, когда они спускались вниз.

– Я не женат, доктор, – вежливо сказал Дорф. – Так что не знаю.

В вертолете ждал еще один человек. Когда Эрик поднялся по лесенке, тот протянул ему руку.

– Очень приятно с вами познакомиться, доктор. Я Гарри Тигарден, глава медицинского персонала Генерального секретаря. Рад, что вы будете с нами работать. Джино мне об этом заранее не сообщил, но это мелочь. Он всегда поступает спонтанно.

– Свитсент. – Эрик пожал ему руку, продолжая думать о Кэти.

– Что вы думаете насчет состояния Молинари во время вашей первой встречи?

– Он выглядит усталым.

– Умирает, – сказал Тигарден.

Эрик быстро посмотрел на него.

– От чего? В наше время, когда пересадки доступны без…

– Современные хирургические технологии мне известны, можете поверить, – сухо сказал Тигарден. – Вы сами видели, как фаталистично он настроен. Он явно хочет понести наказание за то, что втянул нас в войну. – Тигарден ненадолго замолчал, пока вертолет поднимался в ночное небо, а потом добавил: – Вам когда-нибудь приходило в голову, что Молинари сам подстроил наше поражение в войне? Что он хочет проиграть? Вряд ли даже его самые безумные политические враги задумывались о подобном. Я говорю вам это, поскольку у нас мало времени. В данный момент Молинари находится в Шайенне, у него острый приступ гастрита – или же называйте это как хотите. Он вернулся из Ваш-тридцать пять и теперь лежит пластом.

– Внутреннее кровотечение?

– Еще нет. Разве что оно у него уже было, но он нам не сказал. Это вполне возможно. Молинари от природы малоразговорчив. Собственно, он никому не доверяет.

– Вы абсолютно уверены в том, что это не злокачественная опухоль?

– Мы ничего не обнаружили. Но Молинари не позволяет проводить столько исследований, сколько нам хотелось бы. Он слишком занят. Ему нужно подписать документы, подготовить выступления, представить Генеральной Ассамблее проекты резолюций. Он со всем пытается справиться в одиночку, ни с кем не делится властью, а когда дело до этого все-таки доходит, создает организации с перекрывающимися полномочиями, которые тут же начинают соперничать друг с другом. Таким способом Моль защищает себя. – Тигарден с любопытством взглянул на Эрика. – Что он вам говорил в Ваш-тридцать пять?

– Почти ничего.

Эрик не собирался раскрывать содержание того разговора. Молинари, несомненно, хотел, чтобы суть их беседы оставалась в тайне.

«На самом деле это и есть главная причина, по которой меня везут в Шайенн. Я могу предложить Молю нечто такое, чего нет у других врачей, совершенно особенное. Интересно, как реагировал бы Тигарден, если бы я сказал ему об этом? Он наверняка приказал бы арестовать и расстрелять меня. Это было бы вполне справедливо», – подумал Свитсент.

– Я знаю, почему он включил вас в нашу команду.

– В самом деле? – пробормотал Эрик.

– Молинари просто следует своим инстинктам. Он хочет держать нас под двойным контролем, вливая в команду свежую кровь. Но никто не имеет ничего против. Мы, собственно, ему благодарны – у нас чересчур много работы. Вы, конечно, знаете, что у секретаря огромная семья, даже больше, чем у Вирджила Эккермана, вашего бывшего работодателя.

– Кажется, я читал, что у него три дяди, шесть двоюродных братьев и сестер, тетка, сестра, старший брат, который…

– И все они живут в Шайенне, – сказал Тигарден. – Постоянно. Путаются у него под ногами, выпрашивают мелкие услуги, лучшую еду, жилье, прислугу. Да вы понимаете. – Он замолчал. – Должен добавить, что у него есть еще и любовница.

Этого Эрик не знал. Об этом никто никогда не упоминал, даже пресса, враждебно настроенная к Генсеку.

– Ее зовут Мэри Рейнеке. Он познакомился с ней незадолго до смерти жены. Формально, по документам, она его личная секретарша. Мне нравится эта женщина. Она многое для него сделала и до, и после смерти жены. Без нее, вероятно, он вообще не смог бы выжить. Лилистарцы терпеть ее не могут… не знаю почему. Возможно, я упустил нечто существенное.

– Сколько ей лет?

Секретарю, на взгляд Эрика, было около пятидесяти.

– Моложе уже некуда. Не упадите с кресла, доктор, – усмехнулся Тигарден. – Когда они познакомились, она училась в средней школе, по вечерам подрабатывала, печатая на машинке. Возможно, девчушка принесла ему какой-то документ. Никто ничего точно не знает, но они действительно познакомились, решая какие-то рутинные вопросы.

– С ней можно говорить о его болезни?

– Конечно. Именно она – и никто больше – сумела уговорить его принимать фенобарбитал и патабамат, когда мы решили попробовать эти лекарства. Он говорил, что от фенобарбитала ему хочется спать, а от патабамата пересыхает во рту. Поэтому, естественно, Моль их просто выбрасывал. Мэри убедила его вернуться к лекарствам. Она родом из Италии, как и он, может на него наорать точно так же, как в детстве мама, сестра или тетка. Все говорят с ним на повышенных тонах, а он терпит, хотя никого не слушает, за исключением Мэри. Она живет в тайной квартире в Шайенне, которую охраняет кордон службы безопасности – из-за лилистарцев. Молинари боится, что однажды они… – Тигарден замолчал.

– Что?..

– Убьют ее, искалечат или ликвидируют половину умственных способностей, превратят в безмозглый овощ. У них для этого есть множество способов. Вы ведь наверняка не знали, что наши отношения с союзником на высшем уровне настолько жестоки? – усмехнулся Тигарден. – Эта война беспощадна. Так поступает по отношению к нам Лилистар, наш могущественный союзник, рядом с которым мы выглядим словно блоха. Так что можете себе представить, как отнесся бы к нам противник, риги, если бы прорвал наши линии обороны.