Текст книги "Разбитый шар"

5

Нет счастья в Городе туманов.

На днях вечером диск-джок Джим Брискин, что крутит музыку на все вкусы на радиостанции (помните о таких, вы, телеманы?) «КОИФ», отколол номер, когда читал рекламу Полоумного Люка (фу три раза, ух и бред) в аккурат промеж Бетховеном и Брамсом.

Сперва Брискин объявил: «У Полоумного Люка вы купите отличную машину». Против чего Полоумный Люк не возражал. А потом возьми да и скажи: «Хватит уже ЭТОЙ рекламы». Против чего, черт возьми, не возражали почти все остальные в городе. Так что конец рекламе Полоумного Люка на «КОИФ», потому что, если не слушали вы, так спонсор слушал.

Но вот беднягу Джима пока отстранили. Лишили зарплаты за месяц.

Увы, нет правды этом мире.

От Людвига Гриммельмана, окопавшегося в своей крепости-чердаке, не ускользнуло, что троица подходит к его дому. Близился вечер ясного, жаркого дня. Сияющий тротуар подчеркивал силуэты.

Предводительствовал Ферд Хайнке, в своем сказочном костюме – мешковатых штанах и свитере. На нем были очки, а под мышкой он нес папку, набитую учебниками и книжками из библиотеки, и, конечно же, несколько последних номеров своего научно-фантастического журнала «Фантасмагория». За Фердом шел Джо Мантила, а за ним – Арт Эмманьюэл.

Чердак, где обитал Людвиг Гриммельман, когда-то служил залом для профсоюзных собраний. Это было большое голое помещение с кухонной плитой в одном конце. Из маленькой ванной можно было выйти на заднюю лестницу. Дом находился в «Дыре Хейс», трущобном районе Сан-Франциско, средоточии винных магазинов и старых некрашеных домов с меблированными комнатами. Под чердаком Гриммельмана располагались клетушки, которые теперь использовались под склады «Мексиканских и американских продуктов Родригеса» – бакалейного магазина на первом этаже. Через улицу ютилась католическая церковка.

Трое парней устало тащились по улице.

– Пойдем кока-колы купим, – предложил Джо Мантила.

– Не надо, – возразил Ферд, – у нас важное дело.

– Мы должны сообщить ему, – согласился с ним Арт Эмманьюэл.

Они плелись гуськом вдоль бакалейного магазина по тропинке из салатных листьев и сломанных ящиков из-под апельсинов. Тут и там, поклевывая отбросы, гордо вышагивали куры. На веранде одного из дальних домов сидела, покачиваясь, старая мексиканка. Ватага оравших изо всех сил мальчишек – негров и мексиканцев – гоняла по улице пивную банку.

У лестницы Ферд Хайнке остановился.

– Хотя он наверняка уже и сам знает.

– Пошли, – поторопил их Арт Эмманьюэл.

Но и ему было не по себе. Конечно же, Гриммельман сейчас пялится на них со своего чердака. Арт чувствовал тяжелый взгляд острых глазок этого волосатого сыча, который стоит там в черной шерстяной шинели, вэдэвэшных ботинках и дешевой хлопковой майке навыпуск.

– Ладно. – Ферд двинулся вверх по ступенькам.

Наверху приоткрылась металлическая дверь, поставленная Гриммельманом на случай взлома, и когда троица добралась до нее, хозяин встретил гостей пристальным взглядом, ухмыляясь, пританцовывая, потирая руки и отступая, чтобы впустить их.

При свете дня он выглядел взъерошенным и помятым. Он никого не ждал – стоял в носках, без ботинок. Ему было лет двадцать пять. Родился он в Польше, недалеко от немецкой границы. Его круглое славянское лицо было испачкано пятном похожей на подпаленный птенячий пух бороды, спрятавшей щеки и шею. Волосы его уже успели поредеть, еще несколько лет – и он будет лысым. Арт, который вступил в спертый воздух этого отшельничьего жилища вслед за Фердом, уловил знакомый запах долго не стиранной одежды Гриммельмана. Тот и жил, и трудился здесь над своими картами и революционными замыслами, облекал в слова свои грандиозные теории. Летом, когда деньги были потрачены, он принимался вкалывать как проклятый на консервных заводах – днем и ночью, без продыху, чтобы на заработанное жить оставшуюся часть года.

В продолговатой комнате тут и там валялись книги и бумаги. У стены стоял продавленный диван, на котором Гриммельман спал ночами, не снимая шинели. По стенам было развешано оружие – армейские пистолеты, гранаты, пара мечей, скотчем были приклеены репродукции с изображениями линкоров времен Первой мировой. На столах высились груды всякой всячины. Никто, в общем-то, не знал, к чему готовится Гриммельман – границы его планов терялись в бесконечности.

– Тут случилось кое-что, – сообщил Джо, усаживаясь на диван.

Гриммельман скользнул по нему взглядом, усмехнулся и вопросительно посмотрел на Арта.

– Об этом в «Кроникл» написали, – сказал Арт. – Знаешь Джима Брискина, ну, «Клуб семнадцать» ведет по радио. Так вот, его уволили.

– Отстранили его, – поправил Ферд. – На месяц.

У Гриммельмана засверкали глаза.

– Вон чего! – Он широкими шагами подошел к металлической двери и закрыл ее на засов. – И за что же?

– Не так рекламу прочитал, – сказал Арт. – Ну, про подержанные автомобили, знаешь?

Гриммельман в волнении ринулся к карте Сан-Франциско чуть не во всю стену. На ней его каракулями было отмечено все, что заслуживало в городе внимания. Он постоял у карты, освежая в памяти записи и знаки, относившиеся к Ван-Несс-авеню и магазинам подержанных автомобилей.

– О каком именно магазине идет речь?

– Полоумного Люка, – сказал Арт. – Где Нэт работал.

Гриммельман воткнул в карту булавку.

– Когда это произошло?

– Позавчера вечером, – ответил Ферд.

Гриммельман не на шутку разволновался.

– А из вас кто-нибудь слышал, как это было?

– Нет, – сказал Арт. – Тогда уже классическую музыку передавали. После «Клуба 17».

Гриммельман не отходил от карты.

– Это важное событие.

Он достал авторучку и наскоро дописал что-то в блокноте, висевшем рядом с картой. Затем выудил из картотеки несколько листков и открыл тяжелую коробку.

– Это может привести к целому ряду возможных последствий.

– Например? – спросил Арт, как всегда, захваченный энергией, излучаемой воображением Гриммельмана.

Каким пресным был бы мир без этого человека: благодаря его чутью к тайным силам, обладавшим мистической властью, и его упорству даже самые обыденные происшествия вспыхивали лихорадочным жаром. А такое событие, как исчезновение из эфира привычного голоса Джима Брискина, что само по себе уже было из ряда вон, в трактовке Гриммельмана обещало много неожиданных поворотов. Стоя лицом к карте, он читал знаки, скрытые от непосвященных.

– Во-первых, может быть, ему приказали запороть эту рекламу, – объявил Гриммельман. – Такой вариант не исключен.

– Да ну, чушь, – возразил Джо Мантила.

Гриммельман смерил его взглядом.

– Это маловероятно. Но возможно. А как он напортачил?

– Сказал, что надоело ему это до чертиков, – сказал Арт. – Хрен, говорит, с ним. Ну, и не закончил, оборвал рекламу на полуслове.

– Понятно, – кивнул Гриммельман.

– С тех пор его больше не слышали, – добавил Ферд Хайнке. – Ни вчера, ни сегодня. А потом вот эта статейка в «Кроникл» появилась.

Расстегнув молнию папки, он показал Гриммельману газетную заметку.

– Оставишь мне? – попросил Гриммельман.

Он вклеил вырезку в особый альбом и пригладил ее кулаком.

– Обидно, конечно, – вздохнул Арт. – Теперь «Клуб 17» какой-то тип ведет – полная лажа. Ставит музыку – и все, от себя слова не скажет.

– Думаешь, пора? – спросил вдруг Джо Мантила.

– Может быть, – сказал Гриммельман.

– Пора, – повторил Арт.

Среди единомышленников, собравшихся вокруг Гриммельмана, понятие «пора» занимало центральное место. На Арта накатило волной предвкушение, в его душе вскипела буря чувств. Не остались равнодушными и другие. Ради этой самой «поры» и существовала вся Организация. Их вылазки подчинялись непостижимой для простых смертных последовательности правильно вычисленных моментов, сочетаний небесных тел. Крестьянская хитрость, замешанная на крестьянском же суеверии, связывала Гриммельмана со звездами. Планы его были грандиозны, как космос, и космосом определялись. Гриммельман всегда и во всем искал знаков, которые должны были показать, что наконец пришел тот самый момент, тот миг, когда отпадают все сомнения в том, что можно действовать и добиться успеха.

– Организации пора приступать к действиям, – решительно заявил увлеченный идеей Ферд.

Все они сразу представили себе ритуал выступления: вот они выводят из укрытия массивную машину, тщательно перебирают двигатель и электронное управление, чтобы исключить малейшие неполадки. Проверяют оружие.

Но Гриммельман колебался.

– «Хорьх»[31]31
  «Хорьх» – модель автомобиля, названная по имени Августа Хорьха, инженера в области машиностроения и моторостроения и предпринимателя, основавшего в 1899 г. компанию August Horch u. Cie., а в 1910 г. – Audi Automobil-Werke AG. В 1932 г. обе компании объединились под именем Auto Union GmbH.


[Закрыть] слишком долго стоял на приколе. – Он сверился с графиками. – Три месяца.

– Ну и правильно, – воскликнул Джо, – вот и пора! Целых три месяца!

– Нужно действовать, – так же нетерпеливо подхватил Арт.

– Спешка к хорошему не приводит, – возразил Гриммельман.

– Да ну тебя с твоими графиками, – с досадой сказал Джо Мантила.

– В субботу вечером «Бактрийцы»[32]32
  «Бактрийцы» – Слово Bactrians имеет два значения: 1) бактрийцы – иранское племя, проживавшее в Бактрии; кроме того, так называют обитателей всей восточной части Ирана. В Бактрии (возможно, в VII веке до н. э.) проповедовал пророк Заратустра; 2) «бактриан, верблюд двугорбый».


[Закрыть] устраивают танцульки у Брэттона, – сообщил Арт. «Бактрийцы» представляли собой клуб состоятельной молодежи с Ноб-Хилла[33]33
  Ноб-Хилл – престижный район в Сан-Франциско, расположенный на одноименном холме.


[Закрыть]. Возглавлял клуб Билл Брэттон, сын богатого адвоката с Монтгомери-стрит. – А потом кое-кто из них, наверное, зависнет в «Старой перечнице».

– Их сорок человек, – сказал Ферд. – А нас всего одиннадцать. Если их много припрется, нам хана.

– Сделаем, как в прошлый раз, – сказал Джо. – Припаркуемся где-нибудь с краю, выманим кого-нибудь из них на машине. Как тогда.

– Как бы то ни было, можно поехать и запустить «Хорьх», – подытожил Гриммельман, продолжая обдумывать свои планы.

Для Арта эти слова прозвучали как музыка. Запуск принадлежавшего Организации автомобиля с дистанционным управлением, оборудованного громкоговорителями и антеннами, с потрясающим восьмицилиндровым рядным двигателем! Он представил себе, как «Хорьх» катит по Девяносто девятому шоссе с выключенными фарами и бесшумно ускользает из-под носа у врага, а они едут себе сзади, направляя его – и вот в кювете валяется перевернутый остов «Форда-56».

На стене чердачной комнаты висели трофеи – то, что бросили побежденные. Не было случая, чтобы «Хорьху» не удалось уйти. Гриммельман вел себя осторожно, каждая операция скрупулезно планировалась.

Гриммельман показал на релейную плату с проводкой, лампами и усилительными схемами на одном из рабочих столов. Рядом лежал паяльник – Гриммельман сейчас работал над этой частью системы автомобиля.

– Надо закончить ее. А то «Хорьх» будет немым.

«Хорьху» нельзя было быть немым. Насмешливые возгласы, усиленные и искаженные, были гвоздем программы. Без них удаляющийся на высокой скорости «Хорьх» не сможет заявить о себе, пророкотать о том, кто и что он такое.

– Знаешь, а Рейчел скоро рожает, – ни с того ни с сего сообщил вдруг Ферд Хайнке и бросил извиняющийся взгляд на Арта. – Рейчел, жена его.

Гриммельмана, сидевшего за рабочим столом, передернуло. Он, не отрываясь, изучал свои записи. Девка липкая, подумал он. Чужачка. Ему стало страшно.

Когда она ступала своей медленной тяжелой женской походкой, от нее пахло мятой – мятой и мылом. Ее взгляд был устремлен на него, она оценивала его, видела, судила, она отвергла его. Отвергла их всех со всеми их задумками.

В комнате повисла тишина. Все поникли. Среди них прошла женщина, и их энтузиазма как не бывало.

Ферд Хайнке возился на диване со своими учебниками и журналами. Джо Мантила уставился в пол. Арт Эмманьюэл, засунув руки в карманы, прошелся до входной двери. Воцарилась гнетущая атмосфера. Сквозь запертую металлическую дверь слабым шелестом травы доносилось, как негритянские и мексиканские дети играют своей жестянкой.

В пять часов вечера ветер гнал по Ван-Несс-авеню клочки бумаги, раскидывал у дверей каждого магазина сор, белевший в лучах заходившего солнца.

В автомагазине Нэта продавались старые, довоенные автомобили. На стене соседней булочной было намалевано: «РАБОЧИЕ МАШИНЫ ДЛЯ РАБОЧИХ ЛЮДЕЙ».

На четвертом автомобиле, «Додже» 1939 года, Нэт Эмманьюэл, открыв капот, подсоединял зарядное устройство. Это был его магазин. На Нэте была полотняная куртка и рыжевато-коричневые свободные брюки. Он обнаружил, что аккумуляторный провод на этом автомобиле проржавел и его нужно заменить. В конце дня он осматривал машины – и о каждой из них узнавал худшее: шины оседали, элементы аккумуляторов не работали, из задних коренных подшипников вытекало масло.

Он с остановками, пережидая машины, перебежал Ван-Несс-авеню. На другой стороне улицы находилась мастерская Германа «Восстановление карбюраторов». Вход загораживали ожидавшие своей очереди автомобили. В глубине помещения, у верстака, копался в нутре «Паккарда» Герман, пытаясь отрегулировать тормоза. Нэт принялся рыться в куче сваленных на верстак деталей, выуживая из нее и отбрасывая клапаны, прокладки, старые вентиляторные ремни.

– У тебя случайно не завалялся где-нибудь провод аккумуляторный от довоенного «Доджа»? – спросил он.

– Послушай меня, – сказал Герман. Он вылез из машины и вытирал лицо и руки, испачканные смазкой. – Ты в бога веришь?

– Нет, – ответил Нэт, осматривая диск сцепления и прикидывая, нельзя ли его пристроить на одну из своих машин.

– Но ты согласен, что красить по ржавчине, это – грех?

– Конечно.

– Краска же через неделю отвалится. А продавцы бэушных машин так делают, – Герман кивнул на «Паккард». – Знаешь, чей это?

– Люка.

– Люк красит по ржавчине. Вмятины замазкой заделывает.

– Я у него раньше работал, – сказал Нэт. – Так как насчет провода?

– Ну и как тебе Люк?

– Да мне все равно.

Нэт уже очень давно работал на рынке подержанных автомобилей, и его не волновало, красит кто-то по ржавчине или нет. Он и сам этим, бывало, грешил. Наклонившись, он поднял комплект старых свечей зажигания.

– Можно взять?

– Задаром? Или все-таки заплатишь? Пятьдесят центов – устроит? И бери что хочешь.

Нэт только принялся регулировать зазоры свечей, как в мастерскую вошел Люк Шарпштайн – посмотреть, как обстоят дела с «Паккардом». На нем была его дежурная соломенная шляпа, темно-бордовая рубашка и свободные фланелевые штаны.

– Здорово, дружище, – добродушно поприветствовал он Нэта. – Как делишки?

– Нормально, – сухо ответил Нэт.

– Идет торговля? – спросил Люк, ковыряя зубочисткой в белых как мел зубах.

– На месте стоит.

– Парочка «Линкольнов» не нужна? Сорокдевятки, в отличном состоянии. Задешево отдам. Для меня староваты. Могу даже махнуться на пару «шевролеток».

– Да у меня рухлядь одна, – сказал Нэт. – Вы же знаете. Не бизнес, а черт знает что.

А произошло это и с ним, и со всеми мелкими торговцами по вине Люка, с его действенными методами продаж.

Люк обнажил в улыбке вставные зубы.

– Могу взять несколько сорок первых «шевролеток» на площадку со старьем.

– А у вас случайно «Виллисов-оверлендов» не завалялось? Я бы взял, – мрачно пошутил Нэт.

Люк ответил ему со всей серьезностью:

– Ну, есть у меня один «Виллис-универсал». Пятьдесят первый. Темно-зеленый.

– Не, не пойдет.

– Готов ваш «Паккард», – сказал Герман Люку из-за станка для притирки клапанов. – Тормоза в ажуре.

Нэт Эмманьюэл вышел с отрегулированными свечами из мастерской и, снова перейдя Ван-Несс-авеню, направился к участку, на котором стояли его автомобили. Какой-то цветной постукивал ногой по колесам сорокового «Форда»-купе. Нэт кивнул ему. В тесной конторе, построенной им самим из базальтовых блоков, сидел его младший брат Арт и рассматривал настенный календарь с голой девицей.

– Привет, – поздоровался он с Нэтом, притащившим коробку со свечами. – С каких пор это у тебя висит?

– Где-то с месяц.

– Слушай, не дашь машину на пару дней? – спросил Арт. – Мы тут хотели, ну, прокатиться, в Санта-Круз, может быть.

– Нечего на календарь пялиться, – Нэт почти всерьез прикрыл фотографию рукой. – Ты ведь женатый человек.

– Женатый, – согласился Арт. – Так как насчет «Доджа»?

– Там аккумуляторный провод надо заменить.

Арт, засунув руки в задние карманы джинсов, вышел вслед за братом из конторы на стоянку автомобилей.

– Всего на пару дней, на выходные, скорее всего. Хочу ее на пляж вывезти.

– Как там Рейчел?

– Нормально.

– А чего ей на пляже делать?

– Ребенок у нее будет. – Арт теребил антенну на одной из машин и старался не смотреть брату в глаза.

– Что-что? – громко спросил Нэт? – Когда?

– В январе, наверное.

– И на какие шиши вы собираетесь поднимать ребенка?

– Да нормально все будет, – Арт потер асфальт носком ботинка.

– Тебе восемнадцать лет. – Нэт заговорил на высоких нотах. Когда он сердился, голос у него становился громким и злым – Арт помнил это с детских лет. – Да ты птенец желторотый, жизни ни на вот столько не видел. Думаешь, протянете на пятьдесят баксов в месяц? Или – Господи ты боже мой – надеешься, что она сможет и дальше работать?

Оба смолкли, у обоих перехватило дыхание. Вокруг них, казалось, сгустилась непроходимая мгла безнадежности. Нэт думал о своем магазине подержанных авто, этом кладбище машин. Прибыли у него не было никакой, вот-вот придется бросить это дело. А тут еще братишка с женой и малым ребенком! От горькой обиды и возмущения он совсем обессилел. Рейчел ему никогда не нравилась, он не хотел, чтобы Арт женился на ней. Вот и подтвердилось, что хотела дитем его к себе привязать.

– Так тебе и надо, – сказал он.

– Да ты что, это же, наоборот, здорово, – воскликнул Арт.

– Здорово? – недоверчиво отозвался Нэт. – Лучше в Заливе его утопите.

– Да, здорово, – повторил Арт.

Он не понимал брата, ему были отвратительны его злоба и жестокость.

– Да ты ненормальный, – сказал Арт. – Разве можно так говорить? Свихнулся тут на своих старых тачках.

– Нет, это не я ненормальный, – свирепо ответил Нэт. – А как насчет твоего дружбана Гриммельмана с его бомбами и картами? Ненормальный – тот, кто собирается взорвать мэрию и полицию.

– Да не собираются они ничего взрывать. К этому приведет естественный ход событий.

– Повзрослеть пора бы уже, – раздраженно и удрученно сказал Нэт.

Все, он умывает руки. Ну его к черту с его Рейчел. У него и без них забот хватает.

– Не жди, что о тебе кто-то будет заботиться. Тут уж пан или пропал. Хочешь выплыть – придется барахтаться, – Нэт взъярился пуще прежнего. – Ты знаешь, как наша страна создавалась? Бездельниками, что ли, которые весь день баклуши били?

– Слушай, я что, преступление какое совершил? – пробормотал Арт.

– Всего пару лет назад я пахал на этого фокусника Люка. Теперь у меня свой магазин. В нашей стране этого можно добиться – ты можешь быть сам себе хозяином и ничего ни у кого не выпрашивать. Будешь работать как следует, тогда и свой бизнес будет, понял?

– Не нужен мне никакой бизнес, – сказал Арт.

– А чего же тебе нужно?

Арт долго молчал, потом сказал:

– Мне нужно, чтобы меня в армию не забрали.

Нэт уставился на него, оцепенев от ярости.

– Послушай, ты, слабак, да если бы мы в свое время не разобрались с япошками на другом конце земли, ишачил бы ты сейчас на узкоглазых да зубрил в школе язык японский, а не болтался тут где попало.

– Ладно, – примирительным тоном сказал Арт. Ему стало стыдно. – Не надо так волноваться. Извини.

– В армии послужить тебе бы как раз очень даже на пользу пошло, – наставлял его Нэт. – Сразу после школы надо было идти, всех после выпуска тут же служить отправлять надо.

А не жениться им разрешать, добавил он про себя.

Он повернулся к «Доджу», чтобы снять неисправный провод.

В своей квартирке в подвальном этаже деревянного дома в Филлморе усталая Рейчел под звуки радио чистила над раковиной на кухне картошку. С восьми утра до полудня она работала в офисе авиакомпании. Фирма была одно название – всего четыре самолета, но в ней работали славные ребята – бывшие военные, они подшучивали над Рейчел, угощали ее кофе, а теперь, когда она забеременела, больше к ней не приставали.

Она протянула руку, чтобы взять сигарету из пепельницы на столе. По радио передавали Стэна Гетца[34]34
  Стэн Гетц (1927–1991) – джазовый музыкант. Играл на саксофоне в оркестре Бенни Гудмена. С 1951 г. играл в собственных небольших оркестрах. Один из создателей стиля боссанова.


[Закрыть]. Эту программу, «Клуб 17», она слушала каждый день. Только сегодня почему-то не было Джима Брискина. Новый ведущий не понравился ей, он нес какую-то околесицу.

Из-за окна с Филлмор-стрит доносились крики и ругань проходившей мимо мужской компании. Просигналил автомобиль. Позвякивал светофор. Внутри у нее было пусто. Куда ушел из ее дома этот непринужденный голос? Он всегда успокаивал, ему ничего не было нужно от нее. Она выросла в семье, где вечно бранились и ссорились. Каждый чего-то требовал, она постоянно ждала, что кто-нибудь больно ударит ее. Джим Брискин ничего не просил у нее. Что же будет дальше? Что заменит ей голос Джима?

Открылась входная дверь, и Рейчел сказала:

– Обед готов.

– Привет, – Арт закрыл дверь за собой и Фердом Хайнке и втянул в себя теплый запах еды.

Выкладывая на стол серебряные ложки и вилки, Рейчел спросила:

– Ну что, сказал ему?

– Сказал, – ответил Арт.

Она подошла и поцеловала мужа, обхватив его за шею тонкими холодными руками, еще слегка влажными после мытья посуды. Потом вернулась к столу и принялась неторопливо и заботливо расставлять тарелки и чашки. Сервиз был одним из немногочисленных свадебных подарков, они получили его от двоюродной бабушки Арта.

Ферд смущенно поздравил ее с будущим малышом.

– Спасибо, – сказала она.

Заметив, что она в подавленном настроении, Арт спросил:

– Что-то случилось?

– Да я тут слушала «Клуб 17». Джим Брискин больше его не ведет. Вместо него был новый человек.

– Об этом в газете писали, – сказал Арт. – Его месяц не будет – потому что рекламу читать не захотел. Отстранили на время.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Покажи.

– Газета у Гриммельмана.

Помолчав, Рейчел обратилась к Ферду Хайнке:

– Садись с нами обедать.

– Мне домой нужно, – попятился он к двери. – Мать меня к половине седьмого ждет.

Арт достал из холодильника квартовую бутылку пива и налил себе стакан.

– Оставайся, – сказал он. – По макету журнала пройдемся.

– Правда, не уходи, – поддержала его Рейчел.

Эти четыре месяца после женитьбы они мало с кем общались.