Текст книги "Нарушенное время Марса"

– Мечты и пустая болтовня, – резко перебил Стинер. – Вы никогда не наладите контакт с моим бедным мальчиком. – Круто развернувшись, он пошел прочь от доктора Глоба.

Выйдя из лагеря, Норберт Стинер отправился на автобусе в изящный ресторанчик «Красная лиса». Здесь он обычно продавал большие партии товаров. Уладив дела с владельцем ресторана, он некоторое время сидел в баре, потягивая пиво.

Способ, предложенный доктором Глобом, казался ему глупой выдумкой.

Такой же глупой выдумкой, как и та, что привела их всех на Марс. Подумать только, на этой планете стакан пива стоил вдвое дороже, чем глоток виски, так как в нем намного больше воды!

Владелец «Красной лисы», невысокий лысый толстенький человечек, протиравший стаканы, подошел к Стинеру и спросил:

– Почему ты такой угрюмый, Норб?

– Они собираются закрыть спецлагерь Бен-Гуриона, – ответил Стинер.

– И правильно сделают, – сказал владелец «Красной лисы». – Нам не нужны уроды на Марсе, они – плохая реклама для нас.

– До некоторой степени я с тобой согласен, – ответил Норберт Стинер.

– Помнишь, в шестидесятые годы у тех, кто принимал разрекламированное немецкое лекарство, родились уроды с ластами, как у тюленей. Тогда следовало их всех уничтожить. Ведь рождается достаточно нормальных, здоровых детей, так, зачем жалеть каких-то недочеловеков? Если у вас родится дефективный ребенок с какими-нибудь особыми щупальцами или вовсе без рук – вряд ли вам захочется сохранить ему жизнь, не так ли?

– Конечно, – согласился Стинер. Он не признался, что его шурин, живший на Земле, родился фокомелусом, то есть без рук, и пользовался прекрасными протезами, разработанными для него канадской фирмой, специализировавшейся на оборудовании такого типа.

Он ничего не сказал маленькому толстяку, продолжая пить пиво и разглядывать бутылки на витрине за стойкой бара. Хозяин ресторана совершенно ему не нравился, и он никогда не рассказывал толстяку о Манфреде. Стинер знал о его твердой предубежденности в отношении психически больных. Обычное, широко распространенное мнение. Норберт даже не почувствовал раздражения к нему. Он просто устал и не желал обсуждать свои проблемы.

– Уродов, рожденных в шестидесятых, поместили в спецлагерь Бен-Гуриона, – продолжал владелец ресторана. – Ноги моей не бывало и никогда не будет в этом зверинце.

– Как же ни могли оказаться в лагере? – спросил Стинер. – Спецлагерь Бен-Гуриона предназначался для аномальных детей, а под аномальностью подразумевалось нечто другое, а вовсе не физическое уродство.

– Да, – сказал мужчина. – Я понимаю, что ты имел в виду. Если бы уродов сразу уничтожали тогда, много лет назад, то не прошлось бы создавать такое ужасное место, как спецлагерь Бен-Гуриона. Имеется прямая связь между монстрами, рожденными в шестидесятых в этими ублюдками, появившимися на свет, как полагают, в результате радиации. Думаю, уроды рождаются вследствие генетических нарушений в организме. Согласен со мной?

Так вот, нацисты были совершенно правы. Нужно было уничтожить генетически неполноценные расы еще в 1930-ом. Они считали…

– Мой сын… – начал было Стинер и замолчал. До него вдруг дошло то, что он произнес. Толстяк с удивлением уставился на него.

– Мой сын… там… – наконец выдавил Стинер. – Он значит для меня так же много, как и ваши для вас. И я уверен, в один прекрасный день мой мальчик снова вернется в мир.

– Позвольте мне угостить тебя выпивкой, Норберт, – сказал толстяк. Видишь ли… мне очень жаль… Я имею в виду все то, о чем я тут говорил…

– Если они закроют лагерь – это будет слишком большим бедствием для нас – тех, у кого там дети… Лично я не переживу этого…

– Да-а… Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал хозяин «Красной лисы». – Я понимаю твои чувства.

– Тогда ты умнее меня, если можешь понять мои чувства, – с горечью сказал Стинер, – потому что даже я не могу в них разобраться. – Он поставил пустой стакан и слез с табуретки. – Не хочу больше пить, – сказал он. – Извини меня, мне нужно идти. Он поднял свой тяжелый чемодан.

– Ты часто заходил сюда, – с упреком сказал владелец ресторана, – мы много говорили о лагере, но ты никогда не говорил, что твой сын там. Зря!

– он выглядел раздраженным.

– Почему же зря?

– Черт возьми! Да просто если бы я знал о твоем сыне, то не стал бы тебе говорить того, что сказал. Ты – хитрый, Норберт, мог ведь сказать, но нарочно промолчал. Мне не нравится твоя неискренность. – Лицо толстяка покраснело от возмущения.

Подхватив чемодан, Стинер покинул бар.

– Какой неудачный день, – произнес он вслух. – Поругался со всеми, придется в следующий раз извиняться… Если я вообще вернусь… Но я должен вернуться, весь мой бизнес основан на взаимоотношениях… И я обязан приезжать в лагерь, у меня нет другого выхода.

Внезапно ему пришло в голову, что он может убить себя. Эта идея так просто появилась в его совершенно истощенном мозгу, как будто она всегда была в нем. Как все просто. Стоит только разбить вертолет.

"Черт возьми! – думал он. – Надоело быть Норбертом Стинером… Я не просился быть Норбертом Стинером, продавать чертову жратву на черном рынке или еще что-нибудь… Я – всего лишь жалкий торгаш! Мне надоело холодное презрение жены за то, что я не могу содержать нашу сантехнику в порядке. Я устал от своего помощника, которого вынужден терпеть, потому что не могу справиться самостоятельно даже с собственным бизнесом… – Внезапно у него возникла новая мысль:

– Зачем ждать, пока я вернусь к вертолету?…"

Вдоль по улице приближался огромный, громыхающий, запыленный со всех сторон автобус-вездеход, только что пересекший пустыню и прибывший в Нью-Израиль. Стинер неожиданно поставил чемодан и выбежал на середину улицы – прямо на проезжую часть. Тяжелая машина отчаянно засигналила, завизжали воздушные тормоза. Стинер выбежал вперед, опустив голову и зажмурив глаза. Только в последний момент, когда от звука автомобильного рожка заломило в ушах, он не выдержал и широко раскрыл глаза. Последнее, что он увидел, – перекошенное лицо водителя, с ужасом глядящего на самоубийцу, рулевое колесо, номер на фуражке… А затем все погасло.

В солярии спецлагеря Бен-Гуриона воспитательница мисс Милч играла на фортепиано «Танец феи Драже» из сюиты П.И.Чайковского «Щелкунчик», а дети под него танцевали. Заслышав звуки сирен, она перестала играть.

– Пожар! – сказал один из малышей, отправляясь к окну. Другие дети последовали его примеру.

– Нет, мисс Милч, – сказал другой мальчик возле окна, – это «скорая помощь» мчится в деловую часть города.

Мисс Милч продолжила игру, и дети, под влиянием звуков и ритма музыки, потянулись к своим местам. Они изображали медведей в зоопарке, бросающихся за лакомствами, – именно эти образы внушила им музыка, и воспитательница предложила показать, как звери собирают разбросанные по полу конфеты.

В стороне, не слушая музыку, опустив голову, с задумчивым выражением лица стоял Манфред. Когда завыла сирена, он в то же самое мгновение поднял голову. Заметив его движение, мисс Милч раскрыла рот от удивления и зашептала молитву. Мальчик слышал! Она с энтузиазмом забарабанила дальше по клавишам музыку Чайковского, чувствуя подъем от того, что они с доктором оказались правы и при помощи звука можно выйти на контакт с малышом.

Манфред медленно подошел к окну и стал смотреть на дома, улицу, разыскивая источник звука, привлекший его внимание.

«Дела теперь обстоят вовсе не так безнадежно, как раньше, после всего того, что случилось, – говорила себе мисс Милч. – Дождемся, пока о случившемся узнает его отец. Происшествие с Манфредом еще раз доказывает, что никогда нельзя отчаиваться и бросать попытки».

Счастливая, она с удвоенной энергией ударяла по клавишами.

Глава 4

Строивший дамбу из мокрой земли на краю семейного огорода под жарким, ослепительным послеполуденным марсианским солнцем, Дэвид Болен увидел полицейский вертолет ООН, приземлившийся рядом с домом Стинеров, и сразу догадался: случилось какое-то несчастье.

Полицейский в голубой форме и блестящей каске выпрыгнул из вертолета, прошел по дорожке к крыльцу Стинеров и поздоровался с двумя маленькими девочками, вышедшими ему навстречу. Он спросил миссис Стинер, затем вошел в дом, и дверь за ним захлопнулась.

Дэвид вскочил на ноги и побежал по песку к канаве, перескочил ее, миновал клумбу с жирной землей, где соседка безуспешно пыталась выращивать анютины глазки. Возле дома он внезапно наткнулся на одну из девочек. С бледным лицом она неподвижно стояла, машинально теребя травинку. Казалось, она вот-вот упадет.

– Эй, что случилось? – окликнул ее мальчик. – Почему полицейский разговаривает с твоей мамой?

Девочка затравленно посмотрела на него и убежала прочь.

"Спорим, я знаю, что все это значит, – подумал Дэвид. – Мистера Стинера арестовали за то, что он совершил что-нибудь незаконное. – Мальчик прямо запрыгал от возбуждения:

– Хотелось бы узнать, что он натворил".

Развернувшись, он побежал обратно тем же путем, снова перепрыгнул канаву с водой и наконец вбежал в дом.

– Мама! – кричал он, бегая из комнаты в комнату. – Эй! Знаешь, вы с папой всегда говорили, что мистер Стинер нарушает закон, я имею в виду, на своей работе. Ну, слышишь?

Матери нигде не было, и мальчик решил, что она, как обычно, в гостях.

Вероятно, мама была у миссис Хенесси, жившей неподалеку, к северу. Сильвия часто проводила большую часть дня, посещая других дам, распивая с ними кофе и обмениваясь сплетнями.

«Да! Они проворонят такое событие», – возбужденно думал Дэвид.

Мальчик подбежал к окну и выглянул наружу – уж он-то, несомненно, ничего не пропустит.

В этот момент полицейский и миссис Стинер вышли на улицу и медленно направились к вертолету. Женщина уткнулась лицом в большой платок, а мужчина по-братски поддерживал ее за плечи. Дэвид зачарованно смотрел, как они садились в вертолет. Девочки с испуганными лицами стояли рядом, сбившись в кучу. Полицейский опять вылез из вертолета, что-то сказал им, влез обратно и тут заметил Дэвида. Мужчина поманил мальчика пальцем. Он, чувствуя нарастающий страх, вышел из дома и, щурясь от солнечного света, предстал перед полисменом в блестящем шлеме и крагах, с револьвером на поясе.

– Как тебя зовут, сынок? – с акцентом спросил полицейский.

– Дэвид Болен.

Колени мальчика предательски дрожали.

– Мама или папа дома, Дэвид?

– Нет, – ответил он, – только я.

– Когда вернутся родители, передай им, чтобы они присмотрели за девочками, пока не вернется миссис Стинер. – Полицейский включил мотор и лопасти начали медленно вращаться. – Передашь родителям, Дэвид? Ты понял?

– Да, сэр, – ответил мальчик, заметив голубую нашивку у полицейского, означавшую, что тот – швед. Ребенок знал все национальные знаки различия частей ООН. Дэвид уже не боялся полицейского и хотел подольше поговорить с ним. Ему не терпелось узнать максимальную скорость вертолета, хотелось бы прокатиться в нем.

Но полицейский скрылся в кабине, вертолет оторвался от земли, поднимая вихри песка вокруг Дэвида, заставляя того отвернуться и закрыть лицо руками. Четверо соседских девочек молча стояли на том же самом месте.

Старшая беззвучно плакала, слезы текли по ее щекам. Самая младшая – ей было только три года – застенчиво улыбалась Дэвиду.

– Не поможете мне достроить дамбу? – обратился к ним мальчик. Пойдемте, полицейский сказал, что все будет в порядке.

Младшая девочка подошла к нему, затем и остальные последовали ее примеру.

– Что сделал ваш папа? – спросил Дэвид старшую двенадцатилетнюю девочку. – Полицейский сказал, вы можете все мне рассказать, – добавил он.

В ответ девочки молча уставились на него.

– Если вы скажете мне, – продолжал мальчик, – то я никому не проболтаюсь. Обещаю сохранить все в тайне.

Принимая солнечную ванну на огороженном, вызывающем зависть внутреннем дворике Джун Хенесси, прихлебывая чай и лениво болтая, Сильвия Болен вдруг услышала, как по радио, доносившемуся из дома, стали передавать последние известия.

Расположившаяся рядом хозяйка приподнялась и спросила:

– Скажи-ка, не о вашем ли соседе идет речь?

– С-сс, – прошептала Сильвия, внимательно прислушиваясь к голосу диктора. Но никаких подробностей больше не передали, только краткое сообщение: «Норберт Стинер, торговец экологически чистой пищей, покончил жизнь самоубийством, бросившись под автобус в деловой части Нью-Израиля».

Точно – их сосед, она сразу поняла.

– Как ужасно, – произнесла Джун, садясь и завязывая тесемки хлопчатобумажного в горошек сарафана. – Я видела его только пару раз, но…

– Уродливый маленький человечек, – перебила Сильвия. – Не удивляюсь, что он так поступил. – Но все-таки она испытывала шоковое состояние. Хотя просто не верится. – Продолжая говорить, Сильвия поднялась:

– Подумать только – четверо детей. Он оставил ее с четырьмя маленькими детьми на руках! Что с ними будет? Они такие беспомощные.

– Кажется, он делец черного рынка, – сказала Джун. – Ты слышала что-нибудь? Может, за ним охотились?

– Пойду-ка я домой, – сказала Сильвия, – и посмотрю: не могу ли я помочь чем-нибудь миссис Стинер. Возможно, надо взять детей на время.

«Может быть, это моя вина? – мысленно добавила она. – Может быть, он поступил так из-за того, что я отказала им с этой дурацкой водой сегодня утром? Вполне вероятно, ведь он не ушел на работу, когда я разговаривала с ними. Да, наверное, есть тут и наша вина, – размышляла женщина. – Как бесцеремонно мы обошлись с ними… А кто из нас по-настоящему хорошо относился к ним или вообще хоть как-то признавал их? Но они ужасные нытики, всегда взывали о помощи, неряхи и попрошайки… Кто же после этого мог уважать их?»

Собираясь уходить, Сильвия вошла в дом приятельницы и натянула футболку и слаксы. Джун всюду следовала за ней.

– Да, – говорила женщина, – ты совершенно права, нужно всем взяться и помочь Стинерам чем только возможно. Хотелось бы знать, останется она здесь после всего, что случилось, или вернется на Землю? Я бы предпочла уехать, – мне и так хотелось бы это сделать – здесь такая скука.

Захватив сумочку и сигареты, Сильвия попрощалась с Джун и торопливо пошла по тропинке вдоль канавы к своему дому. Запыхавшись, она поспела как раз к тому моменту, когда полицейский вертолет растаял в небе. Они прилетали сообщить ей – поняла она. На заднем дворе Сильвия нашла Дэвида и четырех девочек, сосредоточенно возившихся в песке.

– Они забрали миссис Стинер с собой? – обратилась она к сыну.

Заслышав голос матери, мальчик сразу вскочил и, возбужденный, подбежал к ней.

– Мама, она поехала с ним. А я забочусь о девочках.

«То, чего я боялась больше всего», – подумала Сильвия.

Четверо девочек все еще сидели возле дамбы, машинально ковыряясь в грязи и воде. Ни одна не взглянула на нее и не поздоровалась. Они, казалось, находились в шоке от известия о смерти отца. Только самая младшая не подавала никаких признаков беспокойства, очевидно, толком не понимая того, что случилось.

«Холод от смерти маленького человека уже распространяется на других», – сказала себе Сильвия. Она почувствовала, как сжалось ее собственное сердце. «Даже несмотря на то, что я не любила его», – думала она. Вид девочек бросил ее в дрожь.

"Я должна возиться с этими глупыми, толстыми, скучными детьми? мысленно вопрошала Сильвия. Ответная мысль, отвергая все другие соображения в сторону, пришла ей на ум:

– Я не хочу!"

Ее охватила паника. Вдруг стало ясно, что у нее не осталось выбора.

Дети играли на ее земле, в ее саду, они уже висели на ней.

С надеждой в голосе самая младшая попросила:

– Миссис Болен, можно нам взять побольше воды для нашей дамбы?

«Вода! Вечное желание воды, – думала Сильвия. – Они, как пиявки, присасываются к нам, будто рождены для этого».

Она не ответила ребенку, а обратилась к сыну:

– Пойдем в дом, я хочу поговорить с тобой. – Вдвоем они прошли в дом, откуда девочки не могли ничего слышать. – Дэвид, – сказала Сильвия, – по радио объявили, что погиб их папа. Поэтому приезжала полиция и забрала миссис Стинер с собой. Некоторое время необходимо помочь им. – Она силилась улыбнуться, но не смогла. – Как бы мы ни презирали соседей…

Дэвид вспыхнул в ответ:

– Я не презирал их, мама. Как он умер? У него случился сердечный приступ? Или на него напали дикие бликманы?

– Не имеет значения, каким образом ему пришлось умереть, а вот нам следует подумать, что можно сделать для девочек. – Голова отказывалась работать, и женщина ничего не могла придумать. Единственное, что она чувствовала, – полное нежелание видеть девочек рядом. – Что же нам делать, сынок? – спросила она.

– Думаю, стоит покормить их. Девочки сказали мне, что они ничего не ели с утра, только собирались завтракать, когда прилетела полиция.

Сильвия вышла из дома и по тропинке подошла к детям.

– Все, кто хочет есть, пойдемте со мной. Девочки, я собираюсь приготовить завтрак в вашем доме. – Она выждала мгновение и направилась к дому Стинера. Оглянувшись, женщина увидела, что только самая младшая тронулась за ней, остальные даже не шелохнулись.

Старшая девочка, едва сдерживая слезы, проговорила:

– Спасибо, мы не хотим.

– Вам все же лучше поесть, – сказала Сильвия, но в душе почувствовала облегчение. – Пойдем со мной, – сказала она маленькой девочке. – Как тебя зовут?

– Бетти, – застенчиво ответила малышка. – Можно мне бутерброд с яйцом? И какао!

– Посмотрим, что там можно приготовить, – ответила Сильвия.

Немного погодя, пока ребенок ел бутерброд с яйцом и пил какао, она воспользовалась случаем осмотреть дом Стинеров.

В спальне она нашла фотографию маленького мальчика с темными, огромными, блестящими глазами и вьющимися волосами. «Он выглядит, подумала Сильвия, – как скорбное существо из потустороннего мира, еще более ужасного, чем наш».

Захватив фотографию, она вернулась в кухню и спросила маленькую Бетти, кто этот мальчик.

– Это мой брат, Манфред, – с полным ртом, набитым яйцом и хлебом, ответила Бетти. Потом вдруг стала хихикать. Сквозь детский смех Сильвия разобрала несколько сбивчивых слов о том, что девочкам строго-настрого не велели никому говорить о брате.

– Почему он не живет с вами? – совершенно заинтригованная, спросила женщина.

– Он – в лагере, – ответила малышка, – потому что не может говорить.

– Какой ужас! – сказала Сильвия и подумала:

«Без всякого сомнения – в том самом лагере в Нью-Израиле. Не удивительно, что девочкам не разрешают упоминать о нем. Он один из тех аномальных детей, о которых постоянно слышно, но никто их не видит». Эта мысль навеяла на нее грусть. Нешуточная трагедия в доме Стинеров, а она даже не предполагала о ней. – «Как раз в Нью-Израиле Стинер расстался с жизнью. Несомненно, он там навещал сына. Тогда это не имеет к нам никакого отношения, – сказала себе она, возвращая фотографию на место в спальню. Решение Стинера основано на личных мотивах. – От этих мыслей она почувствовала облегчение. – Странно, – думала она, – как быстро появляется чувство вины и ответственности, когда слышишь о самоубийстве: если бы я только не сделал это, или если бы наоборот сделал то… можно было бы предотвратить… я в замешательстве… Но в данной ситуации все происходило совершенно иначе».

Сильвия была посторонним человеком для Стинеров, практически не знавшим их действительной жизни, а только воображавшим ее в припадке нервного стыда.

– Ты когда-нибудь видела брата? – спросила женщина у Бетти.

– Кажется, я видела его один раз, – нерешительно ответила Бетти. – Он играл в салки, там еще было много других мальчиков больше меня.

Одна за другой в кухню неслышно вошли трое старших сестер и молча встали возле стола. Наконец старшая выговорила:

– Мы передумали и хотели бы перекусить.

– Хорошо, – сказала Сильвия, – тогда помогите мне облупить яйца. А почему бы вам не пригласить Дэвида, чтобы он тоже поел? Разве не лучше поесть всем вместе?

В ответ дети только молча кивнули.

Проходя главной улицей Нью-Израиля, Арни Котт увидел впереди толпу зевак, несколько сгрудившихся машин у обочины дороги и, задержавшись на мгновение на перекрестке, свернул к магазину современных народных промыслов, принадлежащему Анне Эстергази.

«Что– то случилось, -размышлял он. – Кража? Уличное происшествие?» У него не было времени разбираться. Арни продолжил путь и вскоре подошел к небольшому современному магазинчику, который содержала его бывшая жена.

Сунув руки в карманы и придав себе независимый вид, он вошел внутрь.

– Есть кто в доме? – весело позвал мужчина. – Никого. – Должно быть, побежала поглазеть на происшествие. Какая безответственность, даже магазин не закрыла.

Через несколько секунд Анна, задыхаясь, вбежала в магазин.

– Арни! – сказала она удивленно, неожиданно видя его. – Господи Боже мой! Знаешь ли ты, что случилось? Я совсем недавно говорила с ним, только что, не более часа назад… А теперь он мертв… – Ее глаза наполнились слезами. Она упала на стул, нащупала бумажную салфетку и, всхлипывая, уткнулась в нее. – Как ужасно! – повторяла она сдавленным голосом. – Это не было несчастным случаем, он бросился под колеса нарочно.

– Ах вот что случилось! – сказал Арни, жалея, что сам не подошел посмотреть. – Кого ты имеешь в виду?

– Ты, вероятно, не знаешь его. У него тоже ребенок в лагере, там я с ним и познакомилась. – Она вытирала глаза, продолжая сидеть, пока Арни бродил по магазину. – Ну? – спросила она, наконец успокоившись. – Чем могу быть тебе полезна? Как приятно снова тебя увидеть!

– Мой чертов кодировщик сломался, – сказал Арни. – Ты же знаешь, как тяжело найти приличных ремонтников. Мне ничего больше не оставалось, как приехать к тебе. Что скажешь насчет того, чтобы перекусить со мной? Закрой ненадолго магазин.

– Конечно, я так рада! – смущенно ответила она. – Только позволь мне привести себя в порядок. Я себя чувствую, как будто все произошло со мной, а не с ним. Я видела его, Арни! Автобус наехал прямо на него, они такие тяжелые, что не могут резко остановиться. Мне хочется перекусить. Нужно проветриться. – Она поспешила в ванную и закрыла за собой дверь.

Вскоре они шли рядом по тротуару.

– Зачем люди лишают себя жизни? – спросила Анна. – Мне все кажется, что я могла бы предотвратить это самоубийство. Я продала ему флейту для его мальчика. Она все еще была с ним, я видела ее вместе с чемоданом на обочине. Он уже никогда не отдаст игрушку сыну. Была ли причина самоубийства как-нибудь связана с флейтой? У меня были сомнения, дать ему флейту или…

– Брось, – ответил Арни. – Это – не твоя вина. Послушай, если мужчина собрался лишить себя жизни, то никто и ничто не сможет его остановить. Ты также никак не можешь вызвать у него тягу к самоубийству, потому что оно уже у него в крови. Это – его судьба. Самоубийцы заранее в течение долгих лет готовятся лишить себя жизни. А потом все происходит неожиданно, как своего рода озарение. Бац! И они лишают себя жизни. Понимаешь? – он обнял ее и дружески похлопал по плечу.

Она согласно кивнула в ответ.

– Возьмем хотя бы нас с тобой, – продолжал Арни. – Наш ребенок в лагере Бен-Гуриона, но ведь он не мешает нам существовать. Это – не конец света, правда? Мы спокойно продолжаем жить… Где бы ты хотела перекусить?

Как тебе нравится замечательное местечко через дорогу, ресторан «Красная лиса»? По-моему, лучше и не найдешь. Мне бы очень хотелось сейчас жареных креветок, но черт подери! я почти год их не видел. Нужно разрешить все транспортные проблемы, иначе сюда никто не поедет.

– Только не ресторан «Красная лиса»! – сказала Анна. – Ненавижу мужлана, который его содержит. Давай испытаем вон тот ресторанчик, на углу, он новый, я никогда раньше там не бывала. Говорят, неплохое местечко.

Пока они сидели за столиком в ожидании заказа, Арни продолжал развивать свою точку зрения.

– В каждом случае самоубийства – можешь быть уверена – парень твердо знает, что он бесполезный член общества. Именно уверенность в том, что он никому не нужен, вынуждает его так поступить. Может быть, есть и другие причины самоубийств, но я уверен, это – главная. Поэтому я не теряю сон, когда слышу об очередном случае самоубийства. Ты представить себе не можешь, какое множество так называемых естественных смертей здесь, на Марсе, являются ничем иным, как скрытыми самоубийствами. Такова суровая действительность. Планета сама определяет, кто достоин жить, а кто – нет.

Хотя Анна время от времени согласно кивала головой, речи бывшего мужа, казалось, мало ее утешили.

– Таким образом, этот парень… – продолжал Арни.

– Его фамилия – Стинер, – подсказала Анна.

– Стинер?! – он оторопело уставился на нее. – Норберт Стинер – делец черного рынка?! – Последние слова Арни чуть не прокричал.

– Он продавал экологически чистую еду.

– Так вот кто этот самоубийца!… – Арни был крайне изумлен. Нет! Не может быть! Только не Стинер! Какая серьезная утрата! Арни получал все деликатесы от Стинера и почти полностью зависел от этого человека.

Официант принес заказ.

– Какой ужас! – сказал Арни. – Просто чудовищно! Что же делать? – он лихорадочно соображал: на всех приемах… Каждый раз, когда он накрывал интимный ужин для двоих – для себя и какой-нибудь Марты или последней Дорин… Черт возьми! Слишком много для одного дня! Самоубийство Стинера… кодировщик… все одно к одному…

– Как ты думаешь, – спросила Анна, – нельзя ли что-нибудь сделать для его семьи, несмотря на то, что он немец? Немцы так пострадали в шестидесятых, когда из-за того лекарства родились дети-уроды с ластами. Я открыто так заявляю всем тем, кто утверждает, что германский народ постигла Божья кара за злодеяния, творимые ими в период нацизма. И это заявляют не какие-нибудь религиозные фанатики, а просвещенные люди бизнесмены и на Марсе и на Земле.

– Проклятый дурак Стинер! – злился Арни. – У него не голова, а кочан капусты.

– Ешь, Арни, – Анна развернула салфетку. – По-моему, суп выглядит очень аппетитно.

– Я не могу есть, – ответил Арни. – Я просто не желаю есть помои, он отставил тарелку с супом.

– Ты так и остался большим капризным ребенком, – сказала Анна. – Все те же неожиданные вспышки. – Ее голов звучал мягко и сострадательно.

– Черт тебя возьми! – зарычал Арни. – Иногда мне кажется, будто я размером в целую планету, а ты зовешь меня ребенком! – он смотрел на нее в крайнем раздражении.

– Я… А я и не знала, что Норберт Стинер был вовлечен в черный рынок, – слегка растерявшись от неожиданной вспышки гнева у бывшего мужа, произнесла Анна.

– Ну, конечно, ты не могла знать, ни ты, ни твои дамочки из комитета.

Что ты вообще знаешь о мире вокруг тебя?… А теперь перейдем к делу. Зачем я приехал? Я читал твое последнее заявление в «Таймс». Оно, мягко говоря, попахивало. Тебе следует прекратить поднимать панику. Твои статейки производят впечатление на таких же сумасбродов, как и ты сама, но, кроме того, они отпугивают умных людей.

– Пожалуйста, – уговаривала Анна, – ешь! Успокойся.

– Я собираюсь выделить человека из своего аппарата – просматривать все твои материалы, прежде чем ты будешь их распространять. Эх ты!

Горе– политик.

– Ты? – коротко удивилась она.

– У нас существует действительно серьезная проблема. Мы больше не можем привлечь на Марс искусных работников с Земли. Всем известно – мы загниваем. Наши колонии никому не нужны, никто не будет вкладывать средства в них.

Улыбнувшись, как ей показалось, от того, что она догадалась о причине гневной вспышки Арни, Анна сказала:

– Кто-нибудь займет место Стинера в твоей жизни, должны же быть и другие торговцы на черном рынке.

– Ты совершенно не понимаешь меня, – ответил Арни. – Ты воображаешь меня жадным и маленьким, в то время, как на самом деле я являюсь одним из самых влиятельным людей целой системы марсианских колоний. По правде сказать, мы расстались из-за твоего унижающего отношения ко мне, постоянной ревности и соперничества. Я жалею, что приехал сюда. Ты же не можешь разговаривать спокойно – тебе обязательно нужно перейти на личности.

– Известно ли тебе, что на рассмотрение ООН представлен закон о закрытии спецлагеря Бен-Гуриона? – спокойно спросила Анна.

– Нет! – отрезал Арни.

– А тебе не причиняет страдания мысль о том, что лагерь будет закрыт?

– Ну и черт с ним! Наймем для Сэма частную сиделку!

– А что будет с остальными детьми?

– Пусть родители сами о них позаботятся, – ответил Арни. – Послушай, Анна, тебе следует подчиниться тому, что зовется мужской доминантой и позволить моим людям редактировать твою писанину. Боже правый, эта галиматья приносит гораздо больше вреда, чем пользы. Я вынужден сказать тебе это прямо. Как ты сама говоришь, в моем лице тебе лучше иметь плохого друга, чем хорошего врага. Ты – всего лишь любитель! Как, впрочем, и большинство женщин. Ты – безответственна, не понимаешь всех последствий своих поступков.

Он хрипел от ярости, а на ее лице не появилось никакой реакции. Все, что сказал бывший муж, не произвело на нее ни малейшего впечатления.

– Можешь ты оказать нам содействие, чтобы сохранить лагерь открытым?

– спросила Анна. – Мы будем добиваться положительного решения вопроса. Я хочу, чтобы лагерь продолжал работать.

– Из-за остальных детей? – свирепо прорычал Арни.

– Да.

– Ты хочешь получить прямой ответ?

Она холодно кивнула.

– Я всегда жалел, что эти евреи открыли лагерь!

– Слава тебе, прямодушнейший, честнейший и благороднейший Арни Котт друг человечества! – насмешливо произнесла Анна.

– Целый мир только и твердит о том, что на Марсе живут мутанты, что, отправившись сюда, путешественники рискуют подвергнуться губительной радиации во время перелета и, нарушив таким образом свою половую функцию, родить монстров, вроде тех, которые рождались у немцев, с ластами, вроде твоего соседа.

– Так говорят только ты и мужлан, содержащий «Красную лису».

– Я только реалист до мозга костей. В борьбе за нашу жизнь необходимо сохранить приток эмигрантов. Ведь здесь никто не хочет рожать, все спиваются, Анна. Ты отлично знаешь об этом. А если бы у нас не существовало лагеря, то мы бы объявили, что вдали от ядерных испытаний, загрязненной Земной атмосферы все дети рождаются здоровыми. Я бы очень обрадовался, чтобы было так, но лагерь мешает.

– При чем тут лагерь? Рождения сами по себе, а он к ним не имеет абсолютно никакого отношения.

– Если бы не лагерь, – сказал Арни, – то никто не мог бы выявить случаи уродств среди нас.

– И ты мог бы спокойно дурить землян, рассказывая небылицы, будто бы на Марсе более благоприятные экологические условия, чем на Земле?

– Конечно, – кивнул он в ответ.

– Но ведь это аморально!

– Нет! Послушай, как раз наоборот. Аморальны ты и твои дамочки из комитета. Сохранением лагерем Бен-Гуриона вы…