Текст книги "Цепи воздушные, сети эфира"

Филип Дик
Цепи воздушные, сети эфира

На планете, где он жил, утро наступало два раза в сутки. Сначала появлялась звезда CY30, потом робко выглядывала ее младшая близняшка, точно господь не сумел когда-то определиться, какое солнце ему больше по нраву, и в конце концов выбрал оба. Обитатели куполов любили сравнивать их с режимами старых многонитевых лампочек. CY30 на вид давала ватт полтораста, потом малышка CY30B добавляла еще пятьдесят. В их совокупном свечении метановые кристаллы на поверхности планеты начинали искриться, услаждая глаз – при условии, что вы были в помещении.

Лео Макуэйн сидел за столом у себя в куполе и читал газету, попивая эрзац-кофе. Он наслаждался теплом и спокойствием, потому что давным-давно переделал свой термостат, хоть это и было незаконно. И ощущал себя в безопасности, поскольку добавил дополнительную распорку на входной шлюз. А еще он предвкушал визит доставщика продовольствия – тот как раз должен был заглянуть сегодня, – а значит, будет с кем поговорить. Хороший день.

Коммуникационное оборудование работало в автоматическом режиме, отслеживая всю ту ерунду, которую и полагалось отслеживать. Поначалу, когда Макуэйна только-только направили на CY30 II, он добросовестно пытался вникнуть в предназначение и функции электронных чудо-систем, вверенных ему как смотрителю – или, выражаясь официальным языком, «ответственному оператору-гомоноиду». Теперь же он позволил себе махнуть рукой на большинство процессов, связанных с его обязанностями. Аппаратура будет вести однообразное существование, пока не возникнет непредвиденная ситуация – и вот тогда-то из «ответственного оператора-гомоноида» он мигом превратится в живой мозг станции.

Пока что непредвиденных ситуаций не случалось.

В газете его позабавило одно место из памятки к федеральному подоходному налогу США за 1978 год – как раз в этом году Макуэйн и родился. Статьи в алфавитном указателе располагались в таком порядке:

Вдовы и вдовцы, определение правомочий

Внесение налоговых данных

Выигрыши – премии, азартные игры

Вычет налога федерального

А в конце списка размещалась строчка, которая повеселила Макуэйна и даже заинтересовала его – как иллюстрация к архаическому укладу жизни:

0-й налоговый разряд

Макуэйн ухмыльнулся. Так – крайне уместно – заканчивался предметный указатель в памятке к подоходному налогу за 1978 год, и точно таким же был конец самих Соединенных Штатов, последовавший несколько лет спустя. Страна сама себя поимела с финансами, да так и скончалась от травмы.

– Доставка пищевого пайка, – донеслось из динамика радиоустановки. – Начинайте процедуру разгерметизации.

– Начато, – отозвался Макуэйн, откладывая газету.

Голос продолжал:

– Наденьте шлем.

– Шлем надет.

Макуэйн и не думал браться за шлем. Подачи воздуха хватит, чтобы компенсировать все утечки; здесь он тоже кое-что переделал.

Дверь шлюза отъехала, и в проеме возник доставщик продовольствия в полном облачении – шлем и так далее. Под потолком купола заверещала сигнализация, реагируя на резкий спад давления.

– Да наденьте же шлем! – прорычал доставщик.

Сигнализация уняла жалобы: давление стабилизировалось. На это гость скорчил гримасу, но все-таки снял шлем и начал выгружать коробки из контейнера.

– Такая уж у нас живучая раса, – обронил Макуэйн, помогая ему.

– Вы тут все переделали, – заметил доставщик. Как и прочие операторы, обслуживавшие купола, он отличался крепким сложением и быстротой движений. Курсировать на грузовом челноке между базовыми кораблями и куполами на CY30 II – не самое безопасное занятие. Это знал доставщик, знал и Макуэйн. Сидеть в куполе может кто угодно, работать снаружи способны единицы.

– Задержитесь на пару минут, – предложил Макуэйн, когда они закончили с разгрузкой и гость взялся за документы.

– Если кофе есть.

Они уселись друг напротив друга за стол, потягивая кофе. Снаружи бесновался метан, но в помещении было уютно. Доставщик обливался по́том, ему явно было жарковато.

– Знаете женщину из соседнего купола? – спросил он.

– Немного, – ответил Макуэйн. – Моя установка передает данные на ее входной канал каждые три-четыре недели. Она сохраняет сигнал, усиливает и передает дальше. Кажется. Хотя кто его…

– Она болеет, – сказал доставщик.

– А выглядела вполне здоровой, когда мы общались в последний раз. Созванивались по видеофону. Правда, она вроде бы упоминала, что ей трудно читать данные с мониторов.

– Она умирает, – сказал доставщик и отхлебнул кофе.

Макуэйн попытался представить эту женщину. Невысокая, смуглая… как же ее зовут? Он отстучал пару клавиш на соседней консоли, и на экране высветилось имя: Райбис Ромми.

– И от чего же?

– Рассеянный склероз.

– Сильно запущенный?

– Да нет, – ответил доставщик. – Пару месяцев назад она рассказала мне, что в подростковые годы перенесла эту… как ее там?.. аневризму. И у нее пропало зрение в левом глазу. Врачи тогда подозревали рассеянный склероз на ранней стадии. Ну а сегодня в разговоре выясняется, что у нее развился неврит зрительного нерва, и…

Макуэйн спросил:

– А медслужба знала об этих симптомах?

– Тут надо было увязать аневризму и период ремиссии, а потом еще у нее в глазах все начало двоиться, расплываться… Вы бы связались с ней, поговорили. Когда я был у нее, она плакала.

Макуэйн отвернулся к консоли и долго стучал по клавишам, затем вчитался в текст на мониторе.

– Эффективность лечения при рассеянном склерозе составляет от тридцати до сорока процентов.

– Только не здесь. Сюда медикам не добраться.

– Гадство, – сказал Макуэйн.

– Я ей говорю, требуйте переброски домой. Сам бы так и сделал. А она ни в какую.

– Совсем спятила.

– Именно так. Спятила. Тут вообще все спятили. Нужны доказательства? Она и есть доказательство. Вот вы бы уехали домой, если бы были тяжело больны?

– Нам не разрешается бросать купола.

– Ну да, у вас ведь такая важная работа… – Доставщик отставил кружку. – Мне пора. – Встав из-за стола, он прибавил: – Позвоните ей, пообщайтесь. Ей нужно с кем-нибудь поговорить, а ваш купол ближе всего. Странно, что она ничего вам не сказала.

А я и не спрашивал, подумал Макуэйн.

После ухода доставщика он разыскал код ее купола и уже начал вбивать в передатчик, но засомневался. Часы на стене показывали 18.30. В этой точке сорокадвухчасового цикла ему полагалось принять последовательность ускоренных сигналов с развлекательными аудио– и видеозаписями, переправленную вспомогательным спутником с CY30 III; после сохранения ее нужно будет прогнать на нормальной скорости и отобрать интересный материал для межкупольной системы на его собственной планете.

Макуэйн заглянул в журнал. У Линды Фокс[1]1
  Прототипом Линды Фокс послужила американская певица Линда Ронстадт (р. 1946).


[Закрыть] будет двухчасовой концерт, синтез старинного рока и современного стренга. Господи, подумал он, если я не передам твоего живого выступления, то все купольники на планете примчатся сюда и растерзают меня. Если не считать чрезвычайных ситуаций – которых не бывает, – то за это мне и платят: за передачу информации между планетами, информации, которая связывает нас с домом и помогает оставаться людьми. Бобины должны вращаться.

Макуэйн запустил ускоренную подачу ленты, настроил модуль на прием, зафиксировал его на рабочей частоте спутника, понаблюдал за формой волны на осциллографе и, убедившись в отсутствии помех, перешел на режим прослушивания.

Из колонок над головой послышался голос Линды Фокс. Осциллограф не показывал никаких помех. Никаких шумов и усечений. Да что там, баланс по всем каналам; датчики не обманывают.

Слушаю ее и чуть не плачу, подумал он. Кстати, о слезах…

 
По свету ходит-бродит с давних пор
Мой хор.
Миров скитанья в вышине –
По мне.
Сыграй же мне, бесплотных духов рать,
Я за тебя бокал хочу поднять.
Мой хор.
 

Вокалу Линды Фокс аккомпанировали синтетические лютни, ставшие ее визитной карточкой. Раньше никому и в голову не приходило вернуть в музыку этот старинный инструмент, для которого Доуленд[2]2
  Джон Доуленд (1563–1626) – английский композитор и музыкант, известный сочинениями для лютни. Филип Дик исключительно высоко ценил его музыку и не раз ссылался на нее в своих произведениях. Так, название романа «Пролейтесь, слезы» (1974) представляет собой отсылку к одной из самых известных песен Доуленда.


[Закрыть] с таким искусством создавал свои прекрасные песни.

 
Преследовать? Иль милости искать?
Молить ее? Доказывать делами?
Земной любви позволено ль алкать
Отрады, осененной небесами?
Где те миры, о, где светила те,
Что скорбь заблудшего приветят?
О, сердце чистое где встретить?
 

Линда Фокс взяла сочинения для лютни, написанные Джоном Доулендом на исходе шестнадцатого столетия, и переделала мелодии с текстами на современный лад. Что-то новенькое, подумал Макуэйн, для рассеянных по вселенной людей – побросанных там и сям, точно в спешке; для раскиданных безо всякого порядка по куполам, по задворкам убогих планет и по спутникам, для павших жертвами великого переселения. И конца этому не будет.

 
О, позвольте глупцу-горемыке
О тернистом пути возопить
Пред надежды святой строгим ликом…
 

Продолжения он не помнил. Впрочем, у него – само собой – имелась запись.

 
Человеку того не достичь.
 

Или что-то в том же роде. Красота вселенной не в рисунке звезд, а в музыке, порождаемой человеческим сознанием, людскими голосами и руками. Лютни, синтезированные специалистами на особой машине, и голос Фокс – вот что мне нужно, чтоб никогда не унывать. Чудесная работа: записывать такое, транслировать – и получать за это деньги.

– Это Фокс, – сказала Линда Фокс.

Макуэйн переключил видеосистему на голографический режим, и в помещении возник куб, из которого ему улыбалась Линда. Тем временем бобины с бешеной скоростью вращались, переводя час за часом трансляции в его владение.

– Теперь вы с Линдой Фокс, – продолжила она, – а Линда Фокс с вами.

Она пронзила его жестким, ясным взглядом. Ромбовидное лицо – дикое и мудрое, дикое и такое настоящее; да, с тобою говорит Линда Фокс. Макуэйн улыбнулся в ответ и произнес:

– Здравствуй, Фокс.

Немного позднее он позвонил больной соседке. Та не отвечала невероятно долго, и он думал, глядя на регистратор пульта: может, кончилась уже? Или эвакуировали принудительно?

По микроэкрану бежала пестрая зыбь – одни помехи и никакого сигнала. А потом появилась она.

– Я вас разбудил? – спросил он.

Девушка казалась заторможенной, апатичной. Может, под таблетками, подумал Макуэйн.

– Нет. Я дырявила себе задницу.

– Что? – оторопел он.

– Химиотерапия, – пояснила Райбис. – Дела у меня так себе.

– Я только что записал потрясающий концерт Линды Фокс, буду транслировать его несколько дней. Он вам поднимет настроение.

– Как жаль, что мы застряли в этих куполах. А то могли бы ходить друг к другу в гости. У меня только что был доставщик. Как раз принес медикаменты. Вообще-то помогают, но меня из-за них рвет.

Зря я позвонил, подумал Макуэйн.

– А вы не могли бы меня навестить? – спросила Райбис.

– У меня совсем нет воздуха для скафандра.

– Так у меня есть, – сказала она.

Макуэйн запаниковал.

– Но вы ведь больны…

– До вашего купола как-нибудь дотяну.

– А как же ваша станция? Вдруг в это время начнет поступать…

– Возьму с собой сигнализатор.

Наконец он выговорил:

– Хорошо.

– Мне очень нужно с кем-то побыть, хотя бы немного. Доставщик всегда остается на полчаса, дольше ему нельзя. Знаете, что́ он мне сказал? На CY30 VI сейчас вспышка какой-то формы бокового амиотрофического склероза. Не иначе как вирус. У меня тоже что-то вирусное. Господи, не хотела бы я словить боковой амиотрофический. У меня скорее марианский тип.

– Это заразно?

Прямого ответа Райбис не дала.

– У меня-то все излечимо, – заверила она, явно пытаясь его успокоить. – Но раз уж тут вирус гуляет… Ладно, не пойду я никуда, ничего страшного. – Она кивнула и потянулась к выключателю передатчика. – Лучше полежу, попробую заснуть. С моей болезнью надо спать как можно больше. Завтра я вам позвоню. До свидания.

– Нет, приходите, – сказал Макуэйн.

Девушка просветлела.

– Спасибо.

– Только не забудьте захватить сигнализатор. Есть подозрение, что как раз начнут запрашивать телеметрию, и…

– Да в жопу телеметрию! – с ненавистью выкрикнула Райбис. – Мне осточертело торчать в этом куполе! Вот вы еще не спятили от того, что сидите тут и разглядываете бобины, счетчики, датчики и прочую дрянь?

– По-моему, вам пора домой, – произнес он.

– Нет, – сказала она несколько спокойней. – Я буду четко выполнять все инструкции медслужбы, закончу химиотерапию и вылечу этот долбаный склероз. А домой не поеду. Лучше приду к вам и состряпаю что-нибудь на обед. Я хорошо готовлю. Моя мать была итальянкой, а отец – чикано[3]3
  Чикано – потомки мексиканцев, проживающие на Юго-Западе США.


[Закрыть], так что я всегда кладу приправы, только здесь их негде достать. Но я придумала, чем их заменить. Поэкспериментировала со всякой синтетикой.

– В концерте, который я буду передавать, – сменил тему Макуэйн, – Фокс исполняет новую версию «Преследования» Доуленда.

– Это про полицию?

– Нет. «Преследовать» в смысле «ухаживать», «добиваться руки». То есть дела любовные.

И тут он сообразил, что над ним подшучивают.

– А хотите знать, что́ я о ней думаю? – спросила Райбис. – Одна сентиментальность, причем подержанная, а она гораздо хуже обычной – тут и своего-то ничего нет. И лицо у нее какое-то перевернутое. И губы злые.

– А мне нравится, – сухо обронил Макуйэн, чувствуя, что и сам впадает в бешенство. «И вот тебе-то я должен помогать? – спросил он мысленно. – Еще и с риском заразиться, и все ради того, чтобы ты тут оскорбляла Фокс?»

– Я сооружу вам бефстроганов с лапшой и петрушкой, – заявила Райбис.

– Да мне и так неплохо.

Она помялась, затем продолжила тихим, нерешительным тоном:

– Так вы не хотите, чтобы я приходила?

– Я…

– Я очень напугана, мистер Макуэйн. Через пятнадцать минут меня снова вырвет от нейротоксита-4. Но я боюсь одиночества. Не хочу оставлять свой купол, но и сидеть одна не хочу. Извините, если обидела вас. Просто для меня Фокс смешна. И больше о ней ни слова, обещаю.

– А у вас хватит… – Он решил выразиться потактичней. – Вы уверены, что готовка вам по силам?

– Пока что силы есть. Потом слабость будет долго-долго расти.

– Как долго?

– Почем знать.

Ты умрешь, подумал Макуэйн. Это знал он, знала и она. Говорить что-то не было нужды. Они оба участвовали в заговоре молчания. Смертельно больная девушка хочет приготовить мне обед, подумал он. А я об этом не просил. Надо отказать ей. И не надо пускать к себе в купол. Упорство слабых, подумал он. Какая ужасная мощь. Как им проще кинуться под ноги сильному!

– Благодарю, – сказал он. – С удовольствием с вами отобедаю. Только по дороге держите со мной радиосвязь – чтобы я знал, что все в порядке. Обещаете?

– Ну да, конечно. Иначе, – она улыбнулась, – меня через сто лет найдут замерзшей вместе со всеми кастрюльками, сковородками, продуктами, да еще и синтетическими специями. А у вас ведь есть баллоны с воздухом, правда?

– Нет, в самом деле нет, – произнес он.

Зная, что его ложь видна как на ладони.

Еда была хороша на вкус и запах, но посреди обеда Райбис извинилась, покинула основную зону купола – его купола – и нетвердой походкой двинулась в уборную. Он старался не вслушиваться, уговорил чувства не воспринимать, а мозг – не сознавать. Девушку в уборной тошнило так, что она вскрикивала; Макуэйн стиснул зубы, отодвинул тарелку, а потом резко вскочил и принялся запускать аудиосистему. Зазвучал ранний альбом Фокс.

 
О, явись!
Милый друг, вот я снова зову
Ласк твоих, что утешить
Своей негой меня не спешат.
 

– А не найдется ли у вас, случайно, молока? – спросила побледневшая Райбис с порога уборной.

Он молча налил ей стакан молока – или того, что считалось молоком на их планете.

– У меня есть противорвотные таблетки, – сообщила девушка, приняв стакан, – да я забыла взять с собой. В куполе остались.

– Могу дать свои.

– Знаете, что мне говорили в медслужбе? – Ее голос кипел от негодования. – Уверяли, что от этой химиотерапии не бывает выпадения волос, а они уже начали выпадать целыми…

– Угу, – перебил он.

– Угу?

– Простите.

– Понимаю, это все вас расстраивает, – проговорила Райбис. – Обед испорчен, а вы… не знаю даже. Ну вот надо же мне было оставить таблетки! С ними я бы не… – Она умолкла. – В следующий раз возьму, обязательно. А это один из немногих альбомов Фокс, которые мне нравятся. Тогда она была чудо как хороша, правда?

– Да, – процедил он.

– Линда Бокс, – сказала Райбис.

– Что?

– Линда-боксерша. Мы с сестрой так ее называли. – Она неловко улыбнулась.

– Возвращайтесь в свой купол, пожалуйста.

– О… Ну что ж… – Райбис пригладила волосы дрожащей рукой. – Вы меня проводите? Боюсь, я уже не смогу вернуться самостоятельно. Я на самом деле ослабла. И мне на самом деле плохо.

Он подумал: ты хочешь забрать меня с собой. Вот и все. Не больше не меньше. Одна ты не уйдешь; ты заберешь мою радость. И знаешь это. Знаешь не хуже, чем название своего лекарства; и ненавидишь меня точно так же, как лекарство, медслужбу и саму болезнь – одна сплошная ненависть ко всему и вся под этими двумя солнцами. Я тебя понимаю. И вижу, чего ждать. Да все уже и началось.

И, подумал он, я тебя не виню. Но буду держаться за Фокс; Фокс тебя переживет. И я тоже. Тебе не рассеять светоносный эфир, оживляющий наши души. Я буду держаться за Фокс, а Фокс стиснет меня в объятиях и не отпустит. И никому нас не расцепить. У меня десятки часов ее записей, аудио и видео, и эти записи не для меня одного, они для всех. Думаешь, тебе по плечу такое загубить? Пытались уже. Сила слабых несовершенна; в конце концов она терпит поражение. Отсюда ее имя. Неспроста мы называем ее слабостью.

– Сентиментальность, – сказала Райбис.

– Ну да, – насмешливо подтвердил Макуэйн.

– Еще и подержанная.

– И путаные метафоры.

– В ее текстах?

– Нет, в моих мыслях. Когда меня выводят из себя, я начинаю путать…

– Позвольте вам кое-что сказать. Раз моя цель – выжить, то мне нельзя быть сентиментальной. Нужно быть очень твердой. Простите, если разозлила вас, но такие уж дела. Это моя жизнь. Когда-нибудь вы тоже можете оказаться на моем месте и вот тогда-то все поймете. Доживите до этого и потом уже судите меня. Если еще до такого дойдет. Ну а то, что вы тут крутите в своей аудиосистеме, – дерьмо. Для меня оно и должна быть дерьмом, понимаете? Можете забыть про меня, отослать назад в мой купол – там мне, наверное, и место. Но если нас с вами хоть что-то связывает…

– Ладно, – сказал он. – Понимаю.

– Спасибо. Можно мне еще молока? Убавьте звук, и закончим обед. Идет?

Макуэйн изумленно пробормотал:

– Так вы все равно будете…

– Всех существ – и видов, – что отказывались от еды, давно уж нет с нами.

Она кое-как уселась, цепляясь за стол.

– Я вами восхищаюсь.

– Нет, – возразила девушка. – Это я вами восхищаюсь. Вам тяжелей. Я знаю.

– Смерть… – начал он.

– Это не смерть. Знаете, что это такое? В сравнении с тем, что доносится из вашей аудиосистемы? Это жизнь. Молока, пожалуйста. Мне очень надо.

Доливая ей молока, он заметил:

– Эфира вам все-таки не рассеять. Даже светоносного.

– Ага, – согласилась она, – его ведь не существует.

Из центра снабжения Райбис прислали два парика, поскольку химиотерапия систематично уничтожала ее волосы. Ей больше нравился светлый.

В парике она выглядела не так уж плохо, но в ее манеры вкралась некая брюзгливость. Из-за упадка сил – вызванного, как подозревал Макуэйн, не столько болезнью, сколько лечением, – у нее уже не получалось содержать купол в порядке. Навестив ее как-то раз, он был шокирован увиденным. Тарелки, кастрюли, сковородки и даже стаканы с испорченной едой, повсюду раскиданы вещи, всякий хлам… Встревожившись, он сам принялся за уборку и вдруг, к своему крайнему смятению, обнаружил, что весь купол пропитался неким запахом – сладковатым душком болезни, комбинированных медикаментов, испачканной одежды и, что хуже всего, стухших продуктов.

Макуэйну даже негде было присесть, пока он не расчистил себе место. Райбис лежала на кровати в полиэтиленовом халате, открытом сзади. Впрочем, она по-прежнему управлялась с электронным оборудованием: счетчики показывали полную активность. Ей пришлось прибегнуть к дистанционному программатору, который обычно берегли для экстренных случаев; она разместилась полусидя на кровати в компании программатора, журнала, миски с хлопьями и нескольких флаконов с лекарствами.

Макуэйн снова заговорил с ней о возможности эвакуации. Райбис не поддалась ни на йоту и отказалась покидать свой пост.

– В больницу не поеду, – сказала она, и для нее дискуссия была закончена.

Позднее, вернувшись – наконец-то! – к себе в купол, он взялся за дело. У крупной ИИ-системы – Плазмы Искусственного Интеллекта, – отвечавшей за решение важных проблем для звездных систем в их секторе галактики, имелся некий объем свободного времени, который за деньги предоставлялся частным лицам. Макуэйн вбил соответствующую заявку и отправил в систему всю сумму в финансовых кредитах, накопленную за последние месяцы.

С Фомальгаута, где дрейфовала Плазма, пришел положительный ответ. Техники, контролирующие нагрузку системы, согласились продать ему пятнадцать минут ее времени.

С такими расценками ему пришлось думать, как ввести данные в Плазму быстро и грамотно. Макуэйн поведал ей, кто такая Райбис, – и это дало системе полный допуск к ее досье, включая психологический профиль; далее он сообщил, что его купол находится ближе всего, рассказал о ее неистовой воле к жизни и отказе увольняться или даже покинуть станцию. Он приложил голову к считывателю психотронной информации, чтобы Плазма могла черпать непосредственно из его мыслей, имея доступ ко всем его подсознательным, периферийным ощущениям, догадкам, сомнениям, идеям, тревогам и потребностям.

– Ответ будет через пять дней, – доложила техгруппа. – С учетом большого расстояния. Ваш платеж принят и зафиксирован. Конец связи.

– Конец связи, – пробормотал помрачневший Макуэйн. Он потратил все, что у него было. Все, чего он стоит, ушло в вакуум. Но в решении проблем Плазма была последней инстанцией. КАК МНЕ ПОСТУПИТЬ? – спросил он систему. И через пять дней получит ответ.

За эти пять дней Райбис сильно сдала. Она все еще готовила себе сама, но ограничивалась, похоже, одним и тем же блюдом – высокобелковыми макаронами, посыпанными тертым сыром. Однажды Макуэйн застал ее в темных очках. Теперь она не хотела показывать своих глаз.

– Больной глаз совсем взбесился, – бесстрастно проговорила она. – Закатился в глазнице, как шторка на окне.

Вокруг нее на кровати были разбросаны капсулы и таблетки. Повертев в руках полупустой флакончик, Макуэйн увидел, что она принимает один из самых сильных анальгетиков.

– Это вам медслужба прописала? – с удивлением спросил он. Неужели ей настолько больно?

– Знакомый передал, – сказала Райбис. – Из купола на CY30 VI. Через доставщика.

– Эта штука вызывает привыкание.

– Еще повезло, что я ее раздобыла. Вообще-то мне не положено.

– Знаю.

– Чертова медслужба. – В голосе девушки неожиданно прорезалась мстительность. – Боже, пока у них дойдет до рецепта, а уж тем более до доставки лекарств, от тебя остается только урна с пеплом. Ну и какой им смысл что-то выписывать урне с пеплом? – Она приложила руку к голове. – Извините; мне лучше надевать парик, когда вы здесь.

– Не обязательно.

– Принесете мне кока-колы? Успокаивает желудок.

Он достал из холодильника литровую бутылку колы и наполнил стакан. Сначала пришлось его помыть: чистых в куполе не нашлось.

В изножье ее кровати примостился телевизор стандартного образца. Он что-то не переставая бубнил, хотя его никто не смотрел и не слушал. Макуэйн припомнил, что телевизор работал и в прошлые его визиты, даже ночью.

Возвратившись в свой купол, он почувствовал громадное облегчение, словно с него сняли некую постылую ношу. Даже то, что его с Райбис разделяла теперь физическая дистанция, наполняло радостью и окрыляло. Как будто, подумал он, рядом с ней я становлюсь таким же. У нас одна болезнь на двоих.

Слушать Фокс настроения не было, поэтому он поставил Вторую симфонию Малера, «Воскресение». Единственная симфония, оркестрованная для ротанговых инструментов, подумалось ему. Тот же рут, похожий на маленькую метелку; такими играют на больших барабанах. Как жаль, что Малер не дожил до педали «вау-вау»[4]4
  «Вау-вау», «квакушка» – эффект, широко используемый в современной музыке, прежде всего на электрогитарах. По звучанию напоминает человеческий голос.


[Закрыть] от «Морли» – мог бы ведь использовать в какой-нибудь длинной симфонии.

Едва вступил хор, музыка оборвалась; купольную аудиосистему заглушил входящий сигнал.

– Передача с Фомальгаута.

– К приему готов.

– Пожалуйста, используйте видеорежим. Десять секунд до начала.

– Спасибо.

На большом экране появился текст – ответ плазменной ИИ-системы, сгенерированный днем раньше.

ОБЪЕКТ: РАЙБИС РОММИ

РЕЗУЛЬТАТ АНАЛИЗА: THANATOUS

РЕКОМЕНДАЦИИ: ИЗБЕГАТЬ ЛЮБЫХ КОНТАКТОВ

ЭТИЧЕСКИЙ ФАКТОР: НЕ УЧИТЫВАТЬ

**СПАСИБО**

Моргнув, Макуэйн машинально проговорил: «Вам спасибо». До этого он имел дело с Плазмой всего один раз и забыл, как она лаконична в своих ответах. Экран потух; передача закончилась.

Он не был уверен, как понимать слово «thanatous»; видимо, что-то связанное со смертью. Это значит, что она умирает, думал он, запрашивая определение в планетарной справочной базе. Что умирает, или может умереть, или близка к смерти, а это все мне и так известно.

Однако он ошибся. Слово означало «смертельный», «причиняющий смерть».

Смертельна, подумал он. Между смертью и смертельностью громадная разница. Неудивительно, что система исключила этический фактор.

Да она же просто убийца, понял он вдруг. Что ж, потому консультации Плазмы и стоят так дорого. Получаешь не ложный ответ, высосанный из пальца, а чистую истину.

Макуэйн все еще пытался успокоиться, когда зазвонил телефон. Он уже знал, кто это.

– Привет, – дрожащим голосом произнесла Райбис.

– Привет, – сказал он.

– У вас случайно не найдется «Утренней грозы» от «Силестиэл Сизонингз»? Чая в пакетиках?

– Что?

– Когда я готовила для нас бефстроганов, я, кажется, заметила у вас пачку «Утренней грозы»…

– Нет, – перебил он. – Не найдется. Кончился.

– С вами все нормально?

– Просто устал, – ответил Макуэйн. И подумал: а она ведь сказала – «для нас». Она и я теперь «мы». Когда это произошло? – спросил он себя. Вот что имела в виду Плазма; система все поняла.

– А хоть какой-то чай у вас есть?

– Нет, – сказал он.

Внезапно ожила аудиосистема и заиграла запись, прерванная передачей с Фомальгаута. Пел хор.

Девушка в трубке захихикала.

– Фокс балуется фонограммами? Тут тебе сразу и хор, целая тысяча…

– Это Малер, – оборвал ее Макуэйн.

– А вы не могли бы заглянуть и составить мне компанию? – спросила Райбис. – Мне тут совсем нечем заняться.

После паузы он произнес:

– Хорошо. Мне надо кое о чем с вами поговорить.

– Я читаю одну статью в…

– Поговорим, – перебил он, – когда я буду у вас. Ждите через полчаса.

Когда он явился в купол, девушка сидела в темных очках на кровати и смотрела по телевизору мыльную оперу. С его последнего посещения ничего не изменилось, разве что тухнущая еда в тарелках да жидкости в чашках и стаканах выглядели ужасней прежнего.

– Вам стоит это посмотреть, – объявила Райбис, не поднимая глаз. – Хотя ладно, я сама вам все расскажу. Бекки беременна, но ее парень…

– Я принес вам чаю.

Он выложил четыре чайных пакетика.

– А можете передать мне крекеры? На полке над плитой целая упаковка. Время принимать лекарство. Мне легче глотать их с едой, чем с водой, потому что, когда мне было три годика… вы не поверите. Отец учил меня плавать. У нас тогда было много денег; мой отец был… ну, он и сейчас жив, хотя не слишком-то часто дает о себе знать. Он травмировал спину, когда открывал раздвижные ворота в одном жилищном комплексе, где…

Она замолкла; ее внимание вновь было поглощено телевизором.

Макуэйн расчистил себе место на стуле и присел.

– Этой ночью мне было ужасно тоскливо, – сказала Райбис. – Чуть вам не позвонила. Я все думала об одной моей подруге, ей сейчас… ну, мы с ней одногодки, но у нее рейтинг 4C по нормативам трудовых движений, в том числе по частоте призматических флуктуаций, или как их там. Ненавижу ее. В моем-то возрасте! Представляете?

Она рассмеялась.

– Вы давно взвешивались? – спросил он.

– Что? А, с весом у меня все в порядке. Это легко определить. Надо зажать пальцами кожу у плеча. Я проверяла, у меня есть еще жировая прослойка.

– А на вид исхудали, – сказал Макуэйн и положил ей руку на лоб.

– У меня жар?

– Нет.

Он все держал ладонь у нее на лбу, повыше темных очков, ощущая гладкость и влажность кожи. Вот здесь, подумал он, в миелиновой оболочке нервных волокон, завелись склеротические бляшки, которые ее убивают.

Тебе полегчает, когда она умрет, сказал себе Макуэйн.

Райбис с сочувствием проговорила:

– Не расстраивайтесь. Я поправлюсь. Медслужба сократила мне дозировку васкулина. Принимаю теперь ter in die – три раза в день вместо четырех.

– Вы знаете все медицинские термины.

– Приходится. Мне выдали справочник лекарств. Хотите взглянуть? Он где-то здесь. Посмотрите вон под теми бумагами. Я искала что-то, а потом наткнулась на адреса старых друзей и села писать им письма. Избавлялась тут от всякого барахла. Видите? – Он посмотрел в указанную сторону и увидел кучу бумажных мешков, набитых скомканными бумажками. – Писала вчера часов пять, сегодня продолжила. Поэтому мне и захотелось чаю; может, сделаете мне чашечку? Сахару не жалейте, а вот молока совсем капельку.

Пока он заваривал чай, в голове у него вертелись обрывки одной из доулендовских песен в обработке Линды Фокс.

 
О, Господи Предвечный,
Всеблагостью овей,
Терпенья гласу внемли
В предсмертной песни сей.
 

– А сериал очень хорош, – сказала Райбис, когда мыльную оперу прервала реклама. – Можно я вам расскажу про него?

Вместо ответа он спросил:

– Вам понизили дозу васкулина. Значит ли это, что вы идете на поправку?

– Видимо, очередная ремиссия.

– И сколько она может продлиться?

– Довольно долго, наверное.

– Ваше мужество меня восхищает, – сказал Макуэйн. – Я ухожу. Это был последний раз, больше я не приду.

– Мужество? – отозвалась она. – Спасибо.

– Я больше не вернусь.

– Когда не вернетесь? Сегодня?

– Вы носитель смерти. Болезнетворный организм.

– Ну а если все-таки без шуток, – проговорила она, – то я хочу надеть парик. Не могли бы вы подать мне светленький? Он где-то здесь – может, вон под теми вещами в углу. Там, где красная кофта с белыми пуговицами. Одной не хватает, надо бы пришить – если еще найду.

Макуэйн разыскал ее парик.

– Подержите зеркальце, – попросила она, пристраивая парик на голове. – Как думаете, я заразна? Медслужба уверяет, что на этой стадии вирус пассивен. Я вчера разговаривала с ними больше часа; мне дали специальные указания.

– Кто обслуживает ваши финтифлюшки? – спросил он.

– Финтифлюшки?

Она уставилась на него из-за темных очков.

– Делает вашу работу. Отслеживает входящие данные. Записывает их, транслирует. Вы для этого здесь сидите.

– Все стоит на автомате.

– У вас сейчас горит семь сигнальных лампочек, причем все мигают красным цветом. У них должен быть звуковой аналог, его уже не проигнорируешь. Сигнал поступает, но не записывается, и вас пытаются известить.