Текст книги "Недолюди"

Филип Дик
Недолюди

Уолтер играл в «царя горы» и вдруг заметил за кипарисовой рощей белый фургон. Санитары! Едут, чтобы забрать очередного отказника в абортарий.

А если это за ним? Вдруг предки решили от него избавиться?

Мальчик бросился в заросли ежевики. Острые шипы кустарника кололи и царапали кожу, но лучше уж так, чем когда из легких высасывают воздух. Аборт он ведь какой – нежеланных детей заводят в специальную комнату, здоровую такую, и включают страшную машину…

Углубляясь все дальше в заросли, Уолтер прислушивался к шуму мотора и напряженно ждал, не остановится ли грузовик.

– Я невидимка, я невидимка, – мысленно твердил он заклинание Оберона, которого когда-то сыграл в школьном спектакле «Сон в летнюю ночь».

Вдруг заклинание сработает и в реальной жизни! Уолтер повторял заветную фразу снова и снова. Потом глянул на себя – ничего не изменилось, невидимкой он не стал. Значит, его легко найдет кто угодно, начиная от мамы с папой и заканчивая санитарами, если те и впрямь явились за ним.

Эх, ну почему он не король эльфов! Сейчас управлял бы волшебной страной, носил сверкающую корону и отдавал распоряжения доверенному пажу по имени Пак. При случае даже совета у него спрашивал бы. А чего? Как любой нормальный человек, король иногда нуждается в советах и с женой вечно ссорится…

Что ж, мечтать не вредно.

Солнце палило нещадно. Уолтер зажмурился, но и с закрытыми глазами продолжал следить за зловещим фургоном, ориентируясь на звук двигателя. Уф, кажется, пронесло! Поехал дальше. Стало быть, не по его душу.

Поцарапанный, испуганный, он выбрался из кустов и заковылял по направлению к дому, рыдая и всхлипывая. Плакал из-за ноющих царапин, а еще от страха и облегчения.

– Господи! – ахнула мама. – Что стряслось?

– Б-белый ф-фургон… – прозаикался Уолтер. – Я видел…

– И решил, что это за тобой?

Он молча кивнул.

– Послушай, Уолтер, – Синтия Бест опустилась на колени и сжала трясущиеся руки мальчика, – ни я, ни папа никогда не сдадим тебя на Передержку, обещаю. И потом, ты слишком взрослый. Туда берут тех, кому нет двенадцати.

– Но Джеф Фогель…

– Его сдали до того, как в силу вступил новый закон. Сейчас с ним такого не случилось бы, и с тобой не случится. У тебя есть душа, она есть у всех двенадцатилетних, поэтому Передержка тебе не грозит. Можешь спать спокойно. Никакие санитары тебя не заберут. Понятно? Увозят других, маленьких, у которых пока не появилась душа – недолюдей.

– Мне кажется, у меня всегда была душа. Не в возрасте тут дело, – пробормотал Уолтер, избегая материнского взгляда.

– Это правовой вопрос, – наставительно произнесла Синтия. – Душа не появляется до определенного возраста, а ты необходимый возрастной порог уже миновал. Церковь Свидетелей вынудила Конгресс принять соответствующий закон. Сначала вообще требовали снизить планку до трех лет, потом приняли компромиссный вариант с двенадцатью годами… Короче, волноваться тебе не из-за чего.

– Угу, – буркнул мальчик.

– Будто ты раньше не знал!

– Хорошо вот так сидеть и рассуждать! – с горечью выпалил Уолтер. – А мне каково? Изо дня в день ждать, что тебя сунут в клетку, бросят в фургон и…

– В твоем случае глупо бояться, – пожала плечами мама.

– Я видел, что они сотворили с Джеффом Фогелем. Он плакал, упирался, пока санитар запихивал его в фургон.

– Прошло два года, – отрезала Синтия. – Нашел трагедию! Жаль, что дедушка умер, иначе ремня бы ты сейчас получил по полной. Вот плоды воспитания твоего папаши! Тот за всю жизнь слова умного не сказал, только все ухмыляется. Должен соображать, что по возрасту не годишься! Совсем уже… – она замялась, подбирая подходящее слово. – Совсем одурел!

– Джефф больше не вернулся, – упрямо проговорил Уолтер.

– Вероятно, его усыновили новые родители, и теперь мальчик растет в нормальной любящей семье. Отказники живут на Передержке тридцать дней, прежде чем их истребляют. Вернее, усыпляют, – поправилась она.

Легче на сердце не стало. «Усыпляют»! Ну и словечко! Словно обжегшись, Уолтер отпрянул от матери. Все с ней понятно, она ничем не лучше остальных. В мыслях, а может, и в поступках. Все они одинаковые. Он ни капельки не изменился за два года. Если у него сейчас есть душа, значит, была и тогда. Или души нет вообще. Есть только белый фургон с решетками на окнах, который увозит отказников, чьи родители пользуются поправкой к старому закону об абортах, который позволял убивать нежеланного ребенка до рождения. С помощью вакуумной установки гинеколог выскабливал «бездушных» малюток меньше чем за две минуты. Аборты разрешались, потому что по закону неродившийся ребенок – не человек, или недочеловек. Теперь вместо гинеколога абортами занимаются санитары из белого фургона, а дату появления души отсрочили аж на двенадцать лет.

В Конгрессе возрастной ценз предложили определять по критерию знания математики, точнее – алгебры. Умеешь решать задачи – ты с душой. Не умеешь – ты просто тело с животными инстинктами. Как собаки Павлова – условные рефлексы не делают шавок людьми.

Я человек!.. Уолтер взглянул на мать. Серое неулыбчивое лицо, холодный взгляд, рациональный и жестокий. Приятно быть человеком. Сразу не надо бояться белого фургона.

– Приходишь в себя, – удовлетворенно заметила Синтия. – Мне удалось снизить твой тревожный порог.

– Все нормально, – согласился он.

Действительно, опасность миновала. Санитары его не тронули.

В этот раз – нет, но ведь будет и следующий! Фургон появляется регулярно.

Несколько дней покоя, потом все заново. Лучше было бы не знать о детях, которым выкачивают воздух из легких. Почему именно так? Потому что дешево, объяснял отец. Экономят деньги налогоплательщиков.

Уолтер часто думал о налогоплательщиках, пытался представить, как они выглядят. Наверное, страшные буки. Задай им ребенок вопрос – сроду не ответят. Тощие, вечно хмурые, поэтому в морщинах, с бегающими глазками. Или, наоборот, жирные как боровы. Одно из двух. Особенно пугали тощие. Они отвергали радости жизни, выступали против жизни вообще, всем своим видом говоря: «Сдохни, сгинь, рассыпься, перестань существовать». Для того и нужен белый фургон.

– Мам, а как закрыть Передержку? В смыслесаму больницу, куда детишек свозят на аборт.

– Нужно подать петицию в законодательные органы.

– А знаешь, что я сделаю? Дождусь, когда там не будет детей, только санитары, и кину бомбу!

– Немедленно прекрати! – рассердилась Синтия. На лбу ее залегли гневные морщины. Точь-в-точь как у тощего налогоплательщика! Лицо матери пугало, в темных глазах отражалась лишь мертвая пустота без признаков души. Вот кто настоящие недолюди! Вот кто, в отличие от детей, недостоин жить!

Уолтер снова выбежал на улицу играть.

Другие ребята тоже видели фургон. Они сбились в кружок. Стояли, переговаривались, но в основном пинали камушки и давили мерзких жуков.

– К кому приезжали? – поинтересовался Уолтер.

– К Флейшхагерам, за Эрлом.

– Поймали?

– А то. Не слыхал, что ли, как он орал?

– Предки были дома?

– Какое там! Свалили с утра пораньше, типа в мастерскую, свечи в машине заменить.

– А санитаров кто вызвал? – снова спросил Уолтер.

– Понятное дело, они и вызвали. Заявки только от родителей принимают. Главное, сами зассали остаться. Ну и уроды эти Флейшхагеры!.. Эрла жалко, вопил как резаный.

– Знаете, что мы должны сделать? Взорвать фургон и убить водителя, – объявил Уолтер.

Остальные восприняли идею скептически.

– Ага, а потом провести остаток дней в психушке, – протянул один из мальчиков.

– Допустим, не остаток дней, а лишь какое-то время, – заметил Пит Брайд. – Пока тебя не вылечат и не сделают «социально рентабельным».

– Ну и как быть? – растерялся Уолтер.

– Если тебе двенадцать, нет смысла париться.

– А вдруг закон изменят? – не унимался Уолтер, по-прежнему обеспокоенный. Смысл париться был. При появлении фургона у него, как и раньше, тряслись поджилки. Сердце обливалось кровью при мысли о детях, томящихся на Передержке за забором из сетки-рабицы и молящихся, чтобы их успели усыновить прежде, чем кончится отпущенный тридцатидневный срок.

– Ты бывал в Передержке? – Он повернулся к Питу Брайду. – Там ведь сплошь мелкие, некоторые совсем крохи, даже годика нет. Они и понятия не имеют, что их ждет.

– Мелких как раз усыновляют, – вмешался Зак Яблонски, – а вот у тех, кто постарше, шансов выйти мало. Они, конечно, пыжатся, стараются произвести впечатление на потенциальных родителей. Типа поглядите, какой я замечательный. Только никто не верит. Если попал туда, значит, никакой ты не замечательный, а никчемный отказник.

– Тогда шины сдуем, – предложил Уолтер новый план.

– У фургона? Эй, народ, если подкинуть камфорный шарик в бензобак, то через неделю двигатель сдохнет! Вариант?

– Ага, чтобы они потом за нами начали охотиться? – испугался Бен Блэр.

– Они и без того за нами охотятся, – напомнил Уолтер.

– Лучше всего бросить бомбу, – произнес Гарри Готтлиб. – Хотя есть риск подорвать и детей. Чертовы санитары ведь отлавливают в среднем человек по пять в день…

– Вы в курсе про специальный фургон для собак и кошек? – вставил Уолтер. – Раз в месяц их собирают – и в приют для животных. Дальше по схеме: здоровая палата и вакуумные установки. Изверги! Истребляют беззащитных и безобидных зверушек. Спрашивается, за что?

– Чушь, – скривился Гарри Готтлиб. – Не поверю, пока сам не удостоверюсь.

О существовании второго фургона Уолтер знал наверняка, видел целых два раза. Главной целью санитаров были недолюди, но кошками и собаками они тоже не брезговали. Вполне логично – начали с детей, закончили домашними питомцами. Разницы никакой. Закон законом, только кем надо быть, чтобы изо дня в день творить такое? «Некоторые законы созданы, чтобы их нарушать». Так, кажется, говорят? Значит, взорвать проклятый фургон, все зло от него!

Интересно, почему отдельных особей тянет убивать тех, кто слабее? Взять хоть «классический» аборт, когда уничтожают эмбрион, эдакий подвид недочеловека. Беспомощный плод выскабливают без спроса, и никто не заступится, не спасет. Бедняжки погибают, не успев родиться. Бессловесные существа, так и не получившие шанса заговорить. Через руки гинеколога ежедневно проходят сотни таких. Ублюдки поганые! Нагло пользуются полномочиями и, прикрываясь законом, поднимают собственную самооценку. Младенцы тянутся к свету, а их, одного за другим, высасывают вакуумом меньше чем за две минуты.

Надо создать организацию, вроде мафии. Палачи для палачей. Схема такая – искоренитель берет вакуумный аппарат и всасывает туда гинеколога. Получается утробный зародыш с микроскопическим стетоскопом. Вот умора.

Дети ничего не понимают? Враки! Понимают, и понимают прекрасно. По дороге катится белый фургон, оттуда доносится знакомый мотив из «Сказок матушки гусыни»:

 
Идут на горку Джек и Джилл,
Несут в руках ведерки…
 

Магнитофон – особая разработка фирмы «Ампекс» – надрывается вовсю. Потом сидящий за рулем санитар выключает запись, чтобы потенциальная жертва ничего не заподозрила, тихонько подъезжает к дому, хватает отказника и сует в кузов. Едва фургон трогается, направляясь либо в Передержку, либо в рейд на следующего недочеловека, песенка гремит снова:

 
Идут на горку Джек и Джилл,
Несут в руках ведерки…
 

«Свалился Джек и лоб разбил, а Джилл слетела с горки», – с ухмылкой закончил про себя куплет Оскар Феррис, санитар из фургона номер три. Дебильная песня. Надо «Джек писюн дрочил» и в рифму про «Джилл помогала». А то ведерки они несут!.. В кустики ребятки побежали, перепихнуться, а Джек, придурок, поскользнулся и шлепнулся прямо на хрен.

– Обломилось тебе, Джилл, – хихикнул Оскар, лихо крутя баранку. Четырехлетний фургон послушно мчался по шоссе номер один в Калифорнии.

Дети, они такие. Грязные маленькие поганцы, насквозь испорченные, похотливые.

Местность вокруг была дикая, сплошь каньоны да поля. Бродяжек здесь пруд пруди, только прячутся, паразиты. Ничего, кто-то да попадется, надо просто держать ухо востро.

Ожидания санитара вскоре оправдались. Справа мелькнула детская фигурка. Белобрысый мальчуган лет шести, одетый в джинсы и футболку, поспешно улепетывал подальше от дороги. Оскар врубил сирену. Мальчик застыл, не в силах пошевелиться от страха. Фургон подъехал совсем близко и затормозил. Из динамиков, сливаясь с завыванием сирены, неслась мелодия «Джек и Джилл».

– Предъяви СВ, – потребовал санитар, высунув руку в окно. Специально, чтобы продемонстрировать нашивку на коричневой униформе – доказательство его полномочий.

Пацан, похоже, беспризорник. Тощий такой. Правда, в очках. Сжавшись под взглядом Оскара, словно кролик перед удавом, он не делал никаких попыток достать сертификат.

– Собираешься показывать СВ или нет? – нетерпеливо рявкнул санитар.

– П-простите, а что это?

– Это когда твои родители или опекуны заполняют форму 36-В и тем самым признают тебя востребованным, – официальным тоном разъяснял Оскар Феррис, – и ты получаешь соответствующий Сертификат Востребованности. Без него ты считаешься бездомным. Если родители хотят тебя оставить, а СВ нет, они обязаны заплатить штраф в размере пятисот долларов.

– Сертификат я потерял, – признался мальчик.

– В архиве должна сохраниться копия. Такие документы всегда дублируются на пленку. А пока поедешь со мной в…

– В Передержку? – Тонкие как спички ноги задрожали.

– Побудешь там, пока родители не заполнят форму 36-В. Если в тридцатидневный срок востребованность не подтвердят…

– Мои родители в разводе. Сейчас мы с папой вдвоем.

– Неважно. Главное, нет СВ. – Оскар покосился на ружье, прислоненное к стенке кабины. Отлавливать беспризорников – довольно рискованное занятие, прецеденты уже были. Лучше перестраховаться. За все время службы Феррис пользовался ружьем всего пять раз. Отличная штука, кстати. Разносит в клочья с одного выстрела.

– Запрыгивай по-хорошему. – Санитар вылез из кабины и, позвякивая ключами, пошел к задней дверце фургона. – Там уже есть пассажир, составишь ему компанию. Вдвоем-то веселее.

– Не поеду! – упрямо возразил мальчик, часто моргая.

– Наслушался ужастиков про Передержку? Да брось. Усыпляют выродков каких-нибудь, а нормальных, симпатичных ребятишек усыновляют. Там тебя подстригут, приоденут, будешь как картинка. Передержку придумали, чтобы каждый малыш имел шанс обрести дом. Изредка попадаются ущербные… ну, с отклонениями разными – умственными, физическими. Естественно, брать их не хотят. А вот тебя приличные люди возьмут охотно. Да чего там – с руками оторвут. Лучше ведь, чем бродяжничать, скитаться по полям и лесам. С новыми родителями будешь как сыр в масле кататься, СВ опять-таки получишь. Короче, Передержка – это вроде пансионата, где готовят к встрече с новыми родителями.

– А если меня за месяц не усыновят?

– А если ты упадешь со скалы и разобьешься насмерть? – парировал Феррис. – И потом, наши сотрудники в первую очередь свяжутся с твоими биологическими родителями, и те при желании заполнят Бланк Востребованности для Сертификата (форма 15А) хоть сегодня. А ты весело прокатишься в фургоне, познакомишься с другими ребятами, заведешь новых друзей. Зачастую…

– Не поеду, – буркнул мальчик.

– Значит, так, пацан, – в голосе Ферриса зазвучали жесткие, командные нотки, – я представляю законодательный орган штата.

Он продемонстрировал малышу сияющую металлическую бляху.

– Я, Блюститель порядка Оскар Феррис, приказываю тебе немедленно сесть в кузов.

К ним осторожно приблизился высокий мужчина, одетый, как и белобрысый, в футболку и джинсы. Не хватало лишь очков.

– Вы отец мальчика? – требовательно поинтересовался Феррис.

– Тащите моего сына в кутузку? – резко спросил тот.

– Кутузка – слишком грубое слово, которое придумали противники нашей организации с тем, чтобы намеренно исказить суть ее деятельности. «Передержка» куда предпочтительнее, полностью передает характер нашей работы.

– А разве вы не сажаете детей вон в те клетки? – Незнакомец кивнул на фургон.

– Мистер, предъявите ваше удостоверение! – рявкнул Феррис. – Приводы в полицию имеются?

– Просто приводы или приводы с последующим арестом?

– Прошу отвечать на поставленный вопрос! – Феррис ткнул незнакомцу в нос удостоверение Блюстителя порядка в черном кожаном чехле. – Повторяю, как ваше имя?

– Эд Гантро, имею одну судимость. В восемнадцать лет украл четыре ящика кока-колы из припаркованного грузовика.

– Вас поймали с поличным?

– Нет, меня взяли, когда я пытался сдать пустую тару. Дали шесть месяцев тюрьмы.

– Почему у ребенка нет Сертификата Востребованности?

– Он стоит девяносто долларов, нам такое не по карману.

– Вовремя не подсуетились, а зря. Теперь придется заплатить пятьсот. По этому поводу советую проконсультироваться у адвоката. Итак, – Феррис повернулся к мальчику и сухо произнес, – изволь присоединиться к другим ребятам в фургоне. А вы, Гантро, велите сыну не упрямиться.

– Тим, полезай в чертову клетку, – поколебавшись, сказал тот. – Не волнуйся, мы наймем адвоката и раздобудем тебе СВ. На рожон сейчас лучше не лезть, официально ты беспризорник.

– Беспризорник, – повторил Тим, глядя на отца.

– Вот именно, – подтвердил Феррис. – У вас есть тридцать дней для получения…

– А правда, что вы и кошек отлавливаете? – вмешался Тим. – Там внутри есть кошки? Обожаю их. Они такие классные.

– Я специализируюсь исключительно на отлове недолюдей. Вроде тебя, – добавил Феррис, отпирая заднюю дверцу фургона. – Полезай и постарайся не опорожниться по дороге. Пятна и вонь потом замучаешься выводить.

Услыхав непонятное слово, Тим растерянно переводил взгляд с Ферриса на отца.

– Не ходи в туалет, пока едешь, – мрачно пояснил Эд. – Уборка обходится слишком дорого, а ее стоимость вычитают у них из зарплаты.

– Что касается животных, – невозмутимо продолжал Феррис, – то их преимущественно отстреливают или травят.

– Ворфарином? Да уж, наслышаны, – ухмыльнулся Эд Гантро. – Пичкаете зверей этой гадостью целую неделю, и они умирают от внутреннего кровотечения.

– Без боли и мучений, – вставил Феррис.

– Согласитесь, это гуманней, чем откачивать воздух из легких. Душить на массовой основе.

– В отношении животных власти штата…

– Речь не о животных, а о детях!

В полумраке фургона виднелись две съежившиеся фигурки. Забившись в самый дальний угол, они казались воплощением отчаяния.

– Флейшхагер! – удивленно воскликнул Тим, рассмотрев одного из «пассажиров». – У тебя же вроде есть СВ!

– Ввиду истощения природных ресурсов требуется радикально сократить население. В противном случае через десять лет нам грозит голодная смерть, – разглагольствовал Блюститель. – И первая стадия…

– Было да сплыло! – тем временем буркнул Флейшхагер. – Предки отняли и вызвали санитара. Я им просто-напросто надоел.

Его голос звучал глухо. Похоже, мальчик недавно плакал.

– В чем разница между пятимесячным плодом и обычным ребенком? Да никакой, если оба нежеланные. Закон об абортах расширили, всего-то, – пожал плечами Феррис.

– Лично вы поддерживаете эти законы? – наседал папа Тима.

– При чем здесь мое личное мнение? Решения принимает Вашингтон, им виднее, какие меры помогут избежать кризиса. Я всего лишь исполнитель. Отменят закон, стану возить на переработку пустые пакеты из-под молока или еще чем займусь, лишь бы по душе было.

– Нынешняя, значит, по душе? Вам действительно нравится?

– Моя работа дает возможность путешествовать и знакомиться с новыми людьми, – выдал заученную фразу Феррис.

– Вы псих! – прошептал Эд Гантро. – Господи, до чего мы докатились! Вначале приняли закон, разрешающий классический аборт, когда плод удаляют словно злокачественную опухоль. Дальше больше! Предложили поправку о послеродовых абортах. Если разрешается убивать эмбрион без суда и следствия, то почему не проделывать то же самое с уже родившимися детьми? Здесь отчетливо просматривается общая тенденция. Знаете какая? Живое существо обрекают на смерть, не давая ни единого шанса, ни единой возможности на спасение! Короче, я тут подумал – сажайте-ка и меня в фургон.

– Согласно постановлению Президента и Конгресса, душа появляется в двенадцать лет, – забормотал ошарашенный Феррис. – Я не имею права вас взять по возрастному ограничению.

– Откуда вы взяли, что у меня есть душа? – прищурился папа Тима. – Вроде двенадцать давно стукнуло, а она так и не появилась. Все, забирайте меня! Или найдите мою душу.

– Чего? – Феррис выпучил глаза.

– Чего слышали! Найдите и покажите где. Без души я приравниваюсь к детям, верно?

– Вначале я должен посоветоваться с коллегами в Передержке. Сейчас свяжусь с ними по рации, – сдался Феррис.

– Да ради бога. – Подхватив на руки сына, Гантро кое-как забрался в кузов и вместе с томящимися там двумя мальчуганами принялся терпеливо ждать, пока Блюститель порядка, обладатель сверкающей бляхи и удостоверения в черном кожаном чехле закончит разговор.

– У меня тут белый мужчина примерно тридцати лет. Требует доставить его вместе с сыном в Передержку. Заявляет об отсутствии души и на этом основании просит причислить его к группе недолюдей. В настоящий момент я не располагаю материалами для проведения соответствующего теста на наличие души. Подразумеваются материалы определенной степени сложности, которые в дальнейшем можно было бы представить в суде. То есть, я уверен, что данный индивид обладает необходимыми познаниями и в алгебре, и высшей математике. По крайней мере, высокий коэффициент интеллекта очевиден. Однако…

– Утверждаю, – раздался повелительный голос на другом конце провода. – Разберемся с ним здесь.

– Мы разберемся с тобой там, – угрожающе сообщил Феррис отцу Тима и, захлопнув створки кузова, тщательно запер их на ключ – с появлением электронных кодовых замков на клетках предосторожность абсолютно излишняя. Фургон покатился по горному серпантину.

 
Идут на горку Джек и Джилл,
Несут в руках ведерки.
Свалился Джек и лоб разбил…
 

«Ох, и расшибут кому-то лоб, но точно не мне», – размышлял Феррис, параллельно прислушиваясь к бормотанию в кузове.

– Если я ничего не смыслю в алгебре, а я действительно ни одного примера не решу, значит, у меня нет души, – втолковывал Гантро детям.

– Я вот в алгебре шарю, – похвастался Эрл Фляйшхагер, – ну и что толку, если мне всего девять?

– Нет души, – продолжал Гантро, – а это очень весомый аргумент, дающий право на Передержку. Деление столбиком – и то не осилю. Откуда душа-то? Мы, ребята, все в одной лодке.

– Эй, вы! – крикнул Феррис. – Не загадьте фургон. Уборка стоит кучу…

– Напрасно стараетесь, – отозвался отец Тима. – Не понять мне этих пропорциональных распределений, резервных отчислений и вашей фискальной политики.

Похоже, мужик сбрендил. Хорошо хоть ружье под рукой…

– Мировые ресурсы на пределе, – снова начал Феррис. – Не осталось практически ничего – ни топлива, ни яблочного сока, ни нефти, ни хлеба. Поэтому необходимо принудительное сокращение населения. Медикаментозная эмболия, к примеру…

– Ой, а что это значит? – перебил Гантро.

Совершенно сбитый с толку, Феррис разозлился до крайности.

– Прекращайте дурачиться! Очевидно ведь, что нулевой рост популяции – единственное решение проблемы продовольственного и энергетического кризиса! В противном случае нас ждет судьба Австралии. Туда вначале завезли кроликов, те посмотрели – естественных врагов нет, и сразу кинулись размножаться. Что в итоге было со страной, припоминаете? Поэтому…

– Про размножение, сложение и вычитание понял, – перебил Гантро. – Дальше, увы.

Феррис в ярости треснул по рулю. Безмозглые твари! Ничем не лучше кроликов! Люди только загрязняют окружающую среду. Интересно, какой была Америка до прихода человека? Впрочем, с развитием постродовых абортов на всей территории континента появился шанс узреть страну в девственном виде.

Поживем – увидим. Если доживем, конечно. Будущее принадлежит искусственному разуму. Огромные высокоразвитые машины очистят землю, уберут лишнее и поймут, что это хорошо.

Придя к такому заключению, Феррис довольно улыбнулся.

– Милый, давай сделаем аборт! – Вся увешенная пакетами с синтетическими продуктами, Синтия возбужденно влетела в дом. – Нравится идея? Возбуждает?

– Сперва забеременей, – хмыкнул супруг Синтии, Йан Бест. – Запишись на прием к доктору Гвидо, чтобы спираль тебе вытащил. По деньгам получится самый оптимальный вариант. Долларов пятьдесят-шестьдесят. Потянем.

– Мне кажется, спираль провалилась куда-то глубоко, – смутившись, она тряхнула густыми иссиня-черными волосами. – Так что я уже сейчас могу оказаться беременной…

– Попробуй разместить объявление в бесплатной газете: «Требуется специалист по извлечению спиралей с помощью металлической вешалки», – подколол Йан.

– Пойми, аборт – это тренд. – Синтия следовала за мужем по пятам до спальни и, встав в дверях, наблюдала, как он вешает в шкаф представительный галстук и пальто. – Сам посуди, что мы имеем? Ребенка! У нас есть Уолтер. Гости приходят к нам, смотрят на него и думают: «Какой кошмар! До чего докатились!» Я каждый раз готова со стыда сквозь землю провалиться, – прибавила она. – Аборт на ранней стадии обойдется всего в сотню долларов. Почти даром, согласись, как десять баллонов газа. Зато какая великолепная тема для разговоров. Часами можно обсуждать.

– Что планируешь делать с эмбрионом? – будничным тоном спросил Йан, поворачиваясь к жене. – Оставлять? Принесешь домой в сувенирной бутылочке или раскрасишь фосфорной краской и поставишь на тумбочку вместо ночника?

– Краску можно выбрать на твой вкус!

– Для эмбриона?

– Нет, для бутылочки. Плюс формалин тоже продают разных цветов. Ну пожалуйста! Аборт – это лучший подарок, память на всю жизнь. Уверена, к нему и гарантийный талон прилагается.

– Ты, наверное, не в курсе, что некоторые люди до сих пор мечтают о ребенке. – Йан сложил руки на груди. Поза успокаивала, не давала сорваться на крик. – О среднестатистическом, простом ребенке! Они регулярно мотаются в Передержку, лишь бы усыновить младенца. В свое время устроили панику с этим перенаселением. Да, девять триллионов человек – уже перебор, но сейчас ситуация изменилась. Детей не хватает – факт. Ты что, совсем не смотришь новости?

– Дети – жуткая обуза, – поморщилась Синтия. – Сегодня, например, Уолтер устроил истерику из-за белого фургона. Испугался он!.. Врагу не пожелаешь сидеть дома и заниматься ребенком. Тебе проще – торчишь на работе до вечера, а мне…

– Знаешь, что бы я сделал? Достал бы три винтовки, вместе с парочкой собутыльников подкараулил бы это гестапо на колесах и…

– Почему гестапо? Отличный фургон, просторный, с кондиционером.

Бросив яростный взгляд на жену, Йан двинулся на кухню. Неплохо бы промочить горло перед сном. Скотч с молоком в самый раз.

Он уже приготовился налить напиток в стакан, когда в кухне появился жутко бледный Уолтер.

– Переживаешь из-за фургона?

– Я решил, что…

– И думать забудь! Даже если мы с мамой решим составить у юриста отказную, в Передержку ты не попадешь по возрасту. Не волнуйся.

– Умом я понимаю, но…

– Не доискивайся, по ком звонит колокол, он звонит по тебе, – слегка исказил знаменитую фразу Йан. – Я скажу тебе свое мнение, сынок. – Он отпил большую порцию спиртного. – Это все чистой воды убийство. Им без разницы, кого убивать – крошечный плод или взрослого ребенка. Если маленький – высосут из утробы вакуумом, большой – выкачают воздух тем же аппаратом. А придумали это бессердечные бабы, стервы, которые ненавидят мужской пол в принципе. Неважно, мальчик или взрослый мужик. Соображаешь?

– Не совсем, – промямлил Уолтер, хотя неким загадочным и пугающим образом понял, о чем речь.

– Одна такая тварь завелась у нас дома! – Йан снова отпил из бокала.

– Что еще за тварь?

– Швейцарские психологи называют таких «kindermorder». – Он специально выбрал научный термин, чтобы сын не догадался. – Короче, предлагаю вариант: запрыгиваем в экспресс и гоним на север до Ванкувера в Британской Колумбии, там пересаживаемся на паром и до Острова. Ищи нас свищи.

– А мама?

– Ей я каждый месяц буду посылать чек. Пускай живет и радуется.

– Там вроде жутко холодно, – засомневался Уолтер. – Топлива мало, поэтому местные одевают кучу…

– Не холоднее, чем в Сан-Франциско, – пожал плечами Йан. – Тебя и правда пугает перспектива тепло одеваться и сидеть у горящего камина? Разве не страшнее наблюдать изо дня в день чертов фургон?

– Намного страшнее, – угрюмо кивнул мальчик.

– Переселимся на Остров, разобьем огород и забудем про фургон. Там совершенно другие законы и женщины другие. Много лет назад я общался с девушкой из Ванкувера. У нее были длинные черные волосы, она постоянно курила, практически ничего не ела и много болтала… А здесь женщины спят и видят, как бы уничтожить собственных… – Он осекся, заметив, что на кухню идет жена.

– Хватит пить эту дрянь! – скривилась она. – Не ровен час вырвет.

– Отвали, – огрызнулся Йан.

– Не смей повышать на меня голос. Кстати, вечером неплохо бы сходить в ресторан. Смотрела сегодня по телевизору рекламу – в «Дал-Ки» первым посетителям стейки за счет заведения.

– Да ну, – сморщился Уолтер, – у них устрицы сырые.

– Ты про «Блю пойнтс» в ракушке со льдом? Обожаю их, – протянула Синтия. – Йан, ты как насчет ресторана?

– Открою тебе большой секрет, – Йан наклонился к сыну. – Устрица по виду очень похожа на штуку, которую хирург… – Встретив гневный взгляд жены, он замолчал, оставив сына в недоумении относительно устричных ассоциаций.

– Ладно, – вздохнул он, – идем в «Дал-Ки», но чур я беру стейк.

– И я! – закричал Уолтер.

Йан допил коктейль и повернулся к Синтии.

– Когда ты в последний раз готовила ужин, чтобы мы провели вечер дома, за столом, как нормальная семья?

– В пятницу были свиные уши, запеченные с рисом! – возмутилась она. – Большая часть отправилась в мусоропровод. Экспериментов мы не любим. Верно, милый?

– Рано или поздно эти бабы и туда доберутся, – не обращая на нее внимания, обратился Йан к Уолтеру. – Преимущество в том, что в Канаде послеродовые аборты запрещены. Милая, – позвал он супругу, – не обижайся. Во мне говорит молоко. Просто из-за новой серной добавки у меня крышу сносит. Если имеешь что-то против, обратись к адвокату. В общем, решай.

– Намекаешь на разъехаться? – Синтия злобно прищурилась.

– Папа забирает меня с собой! – гордо сообщил мальчик.

– И куда? – Она постаралась не выдать своего интереса.

– До конечной экспресса, – ответил Йан.

– Мы едем на остров Ванкувер в Канаде, – вставил Уолтер.

– Правда? – усмехнулась Синтия.

– Да, – подтвердил Йан после небольшой паузы.

– А мне что прикажешь делать? Идти официанткой в бар? На какие шиши оплачивать счета?

– Я буду регулярно присылать чек.

– Ну конечно! Как я сразу не догадалась! Чек.