Текст книги "Убить Бога"

Филип Жозе Фармер
Убить Бога

Часть первая

Человек, преследующий скальп лица, который, как бумажку, гоняет ветер, представляет жутковатое зрелище.

На планете Радость Данте это привлекло внимание лишь некоторых прохожих. Причем любопытство скорее было вызвано тем, что этим занимался землянин, который сам по себе был здесь любопытным зрелищем.

Джон Кэрмоди бежал по длинной прямой улице мимо громадных башен, сложенных из гигантских гранитных блоков. Из темноты ниш на него взирали каменные изваяния каких-то монстров, с балконов и галерей его благословляли статуи богов и богинь.

Человек небольшого роста, казавшийся еще ниже на фоне циклопических стен, как безумный преследовал порхающую прозрачную пленку, гонимую сильным ветром. Казалось, она гримасничает, показывая то отверстия для глаз, то отверстия для ушей, то ухмыляющийся рот. На лоб спадала прядь длинных светлых волос.

Джон прибавил скорость: цель была близка. Но упрямая кожа не давалась, очередной порыв ветра подхватил ее и рванул ввысь.

Кэрмоди выругался и прыгнул, его пальцы коснулись кожи. Но она была неуловима. Выскользнув в последний момент, взлетела еще выше и повисла на балконе на высоте 10 футов от земли. Прямо возле ног каменного изваяния бога Иесса.

Тяжело дыша, растирая больной бок, Джон Кэрмоди привалился к основанию ближайшей колонны. Когда-то он был в лучшей форме и даже имел звание чемпиона Федерации по боксу в среднем весе, но с тех пор его аппетит увеличился и, соответственно, выросло брюшко и второй подбородок. Однако это его волновало мало. У него была грива иссиня-черных волос, жестких и прямых, напоминающих перья ворона, торчащих в разные стороны на голове формы редьки. Под куполообразным высоким лбом прятались острые черные глаза, левый был чуть-чуть прищурен, что придавало Джону слегка глуповато-хитроватый вид. Нос был длинным и тонким, узкие губы едва прикрывали редкие, но острые зубы. Он посмотрел наверх и понял, что по стене ему явно не взобраться. Войти в дом тоже не удалось: окна были закрыты железными ставнями, железная дверь оказалась заперта. Над дверной ручкой красовалась табличка с надписью на местном языке: Мы спим.

Кэрмоди пожал плечами и улыбнулся. Его мягкая улыбка разительно контрастировала с тем сумасшествием, что только что владело им при попытке завладеть скальпом. Он повернулся и пошел прочь. Ветер взвыл и с новой силой ударил ему в лицо. Кэрмоди согнулся и поспешил к стоящей на углу телефонной будке. Будка была огромна, как и все на этой планете, и могла вместить человек двадцать. Немного помедлив, Кэрмоди вошел внутрь, подошел к одному из шести аппаратов и взял трубку. Однако не стал садиться на каменную скамью, а, нервно переминаясь с ноги на ногу, сразу начал набирать номер, изредка кося взглядом в сторону входа.

Трубку, как обычно, сняла миссис Кри.

– Здравствуй, прелесть моя, – хрипловатым голосом проговорил Кэрмоди, – я хотел бы поговорить с отцом Скелдером или отцом Раллуксом.

Миссис Кри хихикнула по своему обыкновению и ответила:

– Отец Скелдер как раз здесь. Подожди секунду.

Наступила пауза, и затем отозвался мужской голос:

– Кэрмоди? В чем дело?

– Ничего особенного, – сказал Кэрмоди – я думаю…

Он замолчал, ожидая комментариев, и улыбнулся, подумав, что Скелдер нетерпеливо ожидает продолжения, не в состоянии что-либо сказать в присутствии миссис Кри.

Он представил себе длинную физиономию монаха, изборожденную резкими морщинами, высокие скулы, впалые щеки, огромную лысину, тонкие злые губы, способные сжиматься до состояния узкой щели.

– Слушай, Скелдер, у меня есть кое-что новенькое. Может, это важно, может – нет, но во всяком случае это выглядит весьма странно.

Он замолчал, зная, что монах прямо исходит слюной от нетерпения, борясь между попытками сохранить невозмутимость и желанием рявкнуть на Кэрмоди, чтобы тот выкладывал все и поскорей. Но спорить все же пришлось – слишком велики были ставки.

– Ну так в чем же дело? Ты не можешь говорить по телефону?

– Могу. Но может это тебя не заинтересует. Скажи, пять минут назад с тобой или с окружающими не произошло ничего странного?

Наступила очередная пауза, затем Скелдер сдавленно прошептал:

– Да. Солнце как-то мигнуло и изменило цвет. У меня закружилась голова, появился жар. То же самое случилось с миссис Кри и отцом Раллуксом.

Кэрмоди помолчал, ожидая продолжения:

– И это все? И больше ничего?

– Нет. А в чем, собственно, дело?

Кэрмоди рассказал ему о скальпе лица, внезапно возникшем в воздухе перед ним.

– Ну как? Что ты думаешь по этому поводу?

– Нет. Кроме ухудшения самочувствия ничего не было.

Кэрмоди уловил фальшь в голосе монаха. Ну ладно, потом он выяснит, в чем дело. А пока…

Внезапно Скелдер заговорил вновь, из голоса исчезло напряжение, наверное, миссис Кри покинула комнату.

– Что же ты действительно хотел мне сказать?

– Хотел сравнить наши впечатления, и кроме того, я хотел рассказать тебе, что я видел в замке Бунт.

– Ты долго отсутствовал, – прервал его Скелдер. – Когда ты не пришел к ночи, я решил, что с тобой что-то случилось.

– Ты не звонил в полицию?

– Нет, конечно, нет, – проскрипел монах, – ты думаешь, коль я священник, то непременно и дурак? Потом, не настолько ты важная птица, чтобы беспокоиться о тебе.

Кэрмоди ухмыльнулся:

– Люби ближнего, как брата своего. Ну-ну. Правда, мне тоже не очень часто приходилось заботиться о ком-либо. Я просто опоздал – причем, всего на 24 часа, – пришлось принять участие в большом шествии и торжественной церемонии. – Он рассмеялся. – Это просто наслаждение – местная религия.

Тон Скелдера похолодел.

– Ты принял участие в языческой оргии?

Кэрмоди опять ухмыльнулся:

– Конечно. Совсем как в Риме, но не так сексуально. Много времени занимают довольно скучные ритуалы. Только ближе к ночи жрицы дали сигнал к началу оргии.

– И ты принял участие?

– Разумеется. С самой высшей жрицей. Эти люди не разделяют твоего отношения к сексу, Скелдер. Они не считают его грязным и постыдным грехом. Напротив, он для них – благословение и дар божества. То, что ты считаешь оскорблением и развратом, для них – чистота и благородство. Правда, я думаю, что ошибаетесь и вы и они: секс – это то, что дает тебе преимущество и власть над другим. Все же их отношение к этому вопросу приятней, чем твое.

Скелдер сразу разозлился, его голос напомнил Джону учителя, отчитывающего нерадивого ученика.

– Ты не понимаешь наши догматы. Секс сам по себе не грех и не грязь. Он создан господом для того, чтобы живые существа смогли продолжить свой род. Секс у животных также невинен и безгрешен, как утоление жажды. Мужья и жены с помощью этой данной богом силы могут слиться в одном сладостном и священном объятии, могут достичь божественного откровения, экстаза, какой, вероятно, достигает человек, находясь в…

– О, господи, – взревел Кэрмоди, – не надо, не надо! Интересно, за кого принимают тебя твои прихожане, когда ты влезаешь на кафедру и несешь эту несусветную чушь? Боже, или кто там есть, помоги им!

– Во всяком случае, я согласен с догматами церкви. Мне понятно, что, хотя секс дозволяется в рамках брака, ты и сам считаешь его грехом. Он отвратителен, и чем скорее ты примешь душ после того, как совершишь этот грех, тем лучше.

– Однако в этой религиозно-сексуальной лихорадке аборигены выражают любовь и признательность к создательнице, давшей им радость жизни. Обычно они ведут себя вполне прилично…

– Кэрмоди, я не нуждаюсь в твоих лекциях! Я антрополог и великолепно изучил развратные обычаи этого народа и…

– Тогда почему же ты не изучаешь их на практике? – спросил Джон, похихикивая. – Это твой долг антрополога. Почему ты посылаешь меня? Ты боишься оскверниться? Или ты боишься, что тебя соблазнят и обратят в их веру?

– Давай оставим этот спор, – переходя на бесстрастный тон, сказал Скелдер. – Я не желаю слушать отвратительные подробности твоего грехопадения. Я только хочу знать, обнаружил ли ты что-либо полезное для нашей миссии?

Кэрмоди нахмурился, услышав слово миссия:

– Конечно, дружище. Жрица утверждает, что богиня является как некая сила в телах поклоняющихся ей людей. Но все, с кем я беседовал, уверяют, что сын богини Иесс существует во плоти. Его многие видели и даже говорили с ним. Он был в городе во время Сна. Говорят, что он пришел сюда потому что он был здесь рожден, вырос, умер и вновь возродился.

– Я это знаю, – с отчаянием произнес монах. – Посмотрим, что скажет этот самозванец, когда предстанет перед нами. Отец Раллукс уже налаживает аппаратуру для записи его еретических измышлений.

– О'кей, – безучастно сказал Кэрмоди. – Я буду дома через полчасика, если по пути, конечно, не попадется смазливая девчонка. Но сейчас это маловероятно. Город как вымер.

Он повесил трубку и усмехнулся, представив гримасу отвращения на лице монаха. Теперь он, вероятно, стоит и, закрыв глаза, беззвучно читает молитву о спасении души Джона Кэрмоди, погрязшего в грехе, имя которому разврат. Затем непременно пойдет поделиться услышанным к отцу Раллуксу. Раллукс, одетый в синюю рясу ордена Святого Джайруса, покуривая трубку и возясь с аппаратурой, спокойно, без комментариев выслушает коллегу и бесстрастно отметит в очередной раз, что, мол, зря связались с этим Кэрмоди. Но, увы, они тут бессильны: ни заменить Кэрмоди на этой планете, ни изменить его характер они не могут. Так что придется работать с тем, кто есть.

Кэрмоди был уверен на сто процентов, что Скелдер не любит своего коллегу почти так же, как и его, Кэрмоди. Раллукс принадлежал к Ордену, весьма подозрительному в глазах святоши и консерватора Скелдера. Более того, Раллукс не скрывал, что он сторонник теории эволюции, которая родилась внутри Церкви. Последователи этой теории боролись за ее приоритет – и это течение было теперь настолько сильным, что уже не было сомнений, что грядет Новая Великая Ересь. Многие полагали, что возможен даже раскол Церкви. Хотя оба монаха старались сохранять ровные нейтральные отношения, но однажды Скелдер сорвался. Это случилось в ходе обсуждения обета безбрачия, даваемого священниками Церкви, хотя этот вопрос носил скорее характер дисциплины, нежели догмата.

Вспомнив красное разъяренное лицо Скелдера и слюни, которые разлетались из его орущего рта, Кэрмоди рассмеялся. Он и сам внес вклад в ярость монаха, раззадоривая его словесными булавками, в тайне удивляясь, как могут люди серьезно спорить о таких пустяках. По мнению Кэрмоди, только круглый идиот не видит, что жизнь отдельного человека – это глупая шутка, и единственный способ не стать самому дураком – это посмеяться вместе с шутником.

Странно, несмотря на то, что все трое ненавидели друг друга, судьба соединила именно их для выполнения одной задачи.

– Преступление порой соединяет самых разных людей, – сказал Кэрмоди однажды Скелдеру, пытаясь притушить ту ненависть, которая постоянно тлела в монахе. Но фраза не возымела своего действия. Скелдер ответствовал ледяным тоном, что церковь работает с тем материалом, что находится под руками. Ну хотя бы с ним, с Кэрмоди. И потом, разве отвратить людей от фальшивой религии – преступление?

– Послушай, Скелдер, – сказал тогда Кэрмоди, – ты и Раллукс посланы антропологической Федерацией и Церковью для изучения так называемой Ночи Света на планете Радость Данте и, если получится, побеседовать с живым богом Иессом, доказать его лживость. Но вы хотите сделать нечто большее: схватить его, сделать ему инъекцию наркотика и заставить публично покаяться, признать, что религия аборигенов – обман. И вы думаете, что здесь нет состава преступления?

На это Скелдер ответил, что готов нести любое наказание, но не упустит возможности уничтожить фальшивую религию. Культ Иесса уже распространяется на другие миры. Он стал пародией на обряды Церкви, кроме того, эти жуткие оргии… Многие планеты уже отказались от Церкви. Пример тому мир звезды Комеони. Сам епископ и его сорокатысячная паства стали ренегатами и…

Вспомнив эту беседу, Кэрмоди рассмеялся опять. Он подумал, что бы сказал Скелдер, если бы знал, что его слова уничтожить религию Кэрмоди понимает в буквальном смысле. У него свои соображения на это счет. Он нащупал в правом кармане тяжелый и прохладный Магнум-мини, пистолет калибра 0.3, способный выпустить сто смертоносных разрывных пчелок без перезарядки. И если Иесс действительно существует, тело его будет напоминать решето, а кровь будет хлестать, как из дырявой бочки.

Кэрмоди очень хотелось увидеть сие зрелище. Если бы он увидел это, он перестал бы верить во что-либо раз и навсегда. Перестал бы? А если придется поверить? Ну и что? Что изменится? Произойдет чудо? А какое это имеет отношение к Джону Кэрмоди? Он существует вне всяческих чудес, и если погибнет, то уж, явно, не воскреснет. А поэтому он всегда старается взять максимум из того, что может предложить эта крохотная Вселенная.

Немного жратвы, немного хорошей выпивки, чтобы быть слегка навеселе и испытывать удовольствие, наблюдая страдания других, их суету, заботы, которых они могли бы легко избегнуть, если бы немного поработали мозгами. Насмехаться над ними – громаднейшее удовольствие, ибо только смехом можно заявить свету, что ты ничего не боишься и ни о чем не сожалеешь. Это была не поза, это – жизненное кредо Джона Кэрмоди, а на остальное – наплевать!

В момент саркастических размышлений Джон услышал, что его кто-то окликнул.

– Привет, Тэнди! – крикнул на местном наречии Кэрмоди. – А я думал, ты отправился спать.

Тэнди предложил ему сигарету, прикурил сам и, выпустив дым из ноздрей, сказал:

– Мне нужно закончить одно очень важное дело. Для этого нужно некоторое время, а затем – спать.

– Странно, – Кэрмоди сморщил лоб, мысленно отметив, что Тэнди явно что-то скрывает. – Я всегда считал, что вы, жители планеты, думаете обычно о высших материях, о природе вселенной, о самоусовершенствовании духа, но никак не об этих грязных деньгах.

Тэнди рассмеялся:

– Мы не отличаемся от других рас. У нас есть свои святые, свои грешники и обыватели. Но, однако, в Галактике о нас думают что угодно. Одни считают нас народом аскетов, святош, другие, напротив, – развратными фанатиками, внушающими отвращение так называемым цивилизованным мирам. О нас рассказывают всякие небылицы, особенно о Ночи Света. Когда мы гостим на других планетах, к нам относятся как к уникумам. А я думаю, что каждая раса уникальна по-своему.

Кэрмоди не стал спрашивать, какое же важное дело помешало Тэнди сразу лечь спать. По местным обычаям это было невежливо. Он посмотрел на него поверх тлеющего кончика сигареты. Тэнди был ростом в шесть футов и довольно красив, на вкус местных красавиц. Как и большинство других разумных существ в Галактике, он был гуманоидом. И только подойдя ближе, можно было увидеть, что это не человек. По его лицу, волосам, напоминающим перья, по голубым ногтям и зубам сразу становилось ясно, что это житель мира Радости Данте, или Кэриен, как называли его аборигены.

Голову Тэнди украшал остроконечный серый колпак, кокетливо сдвинутый на бок. Прическа тоже была необычна: короткая стрижка, только над остроконечными волчьими бровями вились длинные голубые пряди. Его тело охватывал роскошный легкомысленный воротник из белого кружева, зато ярко-фиолетовый смокинг был очень строгого покроя. Широкий бархатный пояс серого цвета ловко стягивал талию. В общем и целом он производил впечатление денди, естественно, в туземном варианте.

Честно говоря, Кэрмоди относился к нему с подозрением: уж больно Тэнди смахивал на полицейского агента. С того самого дня, как Кэрмоди появился в этих местах, Тэнди не оставлял его своим вниманием. Нет, дело, видно, не в этом, – решил Джон, – даже полиция должна спать.

Тэнди улыбнулся, обнажив полный набор ровных голубых зубов:

– Послушай, Джонни, я видел, как ты что-то упорно отлавливал на дороге. Кожу лица, не так ли? И, наверное, человека, а не кэриена? Ведь именно человеческое лицо ты себе представил?

Кэрмоди растерялся, но не подал виду:

– Представил? Что ты этим хочешь сказать?

– Именно представил. Ты же сам видел, как она возникла из ничего перед тобой в воздухе.

– Бред! Этого не может быть!

– И тем не менее это так. Иногда это случается. Хотя обычно представляемое воплощается в том, кто представляет. Но твоя фантазия, вероятно, настолько сильна, что ты оказался способен породить объекты вне себя. И это тебя, видимо, сильно беспокоит.

* * *

– У меня нет проблем, которые я бы не мог разрешить сам, – деланно ухмыльнулся Кэрмоди. Сигарета его, как шпага, перекатывалась из одного угла рта в другой.

Тэнди пожал плечами:

– Дело твое, но мой тебе совет: садись-ка на корабль – последний, кстати, стартует часа через четыре – и улетай с этой планеты. Идет время Сна… мало ли что может с тобой случиться.

Кэрмоди чуть не рассмеялся, прикидывая про себя все варианты, и решил, что стоит докопаться до сути, а удрать он успеет.

– Ты хочешь, чтобы я поверил в невозможное? Конечно, на вашей планете происходит много странного, но то, что я видел, это…

– Я знаю вас, землян, – прервал его Тэнди. – Вам все это кажется волшебной сказкой или кошмаром. Нет, мы, кэриены, не знаем, что такое кошмар…

– Ну конечно, – съехидничал Джон, – кошмары у вас строго дозированы, один раз в семь лет, и большинство из вас успешно спасаются, погружаясь в Сон. Мы же, земляне, пялим на них глаза еженощно во сне обычном.

Он поморгал глазами, улыбнулся своей холодной улыбкой и добавил:

* * *

– Но я не такой, как все земляне. Я не вижу снов и, естественно, кошмаров.

– Я понимаю, – ответил Тэнди бесстрастно, без всякой злости, – вероятнее всего, ты отличаешься от всех землян полным отсутствием совести. Ведь земляне, если, конечно, у меня точная информация, страдают душевно, если им случается прикончить свою жену.

Кэрмоди поскучнел. Конечно, Тэнди известно, почему ему пришлось бежать на Кэриен. Убийство жены не шутка, а с этой планеты выдачи нет. Но загадкой оставалось, почему Тэнди так спокоен и не старается проявить свое отвращение к убийце.

– Я возвращаюсь к мамаше Кри. Пойдешь со мною, Тэнди? – не желая продолжать скользкий разговор, спросил Джон.

– А почему нет. Сегодня она устраивает Последний Ужин перед погружением в Сон.

Они молча шли по улице, ветер уже стих, небо слегка посветлело. Вокруг возвышались циклопические, богато украшенные резьбой и статуями здания, построенные навечно и способные выдержать любые катаклизмы, огонь, бурю, пока их обитатели спят. Кое-где встречались редкие прохожие, спешившие закончить неотложные дела, прежде чем погрузиться в сон. Толпы, которые еще вчера кишели здесь, исчезли, и с ними исчезли шум, суета, ощущение жизни.

Кэрмоди смотрел на молодую женщину, пересекавшую улицу, и думал, что если ее лицо закрыть чадрой, то ее ни за что не отличишь от земной. Те же длинные стройные ноги, широкие бедра соблазнительной округлости, тонкая талия, высокая грудь…

Внезапно свет мигнул. Он посмотрел на звезду. До этого ослепительно белая, она превратилась в бледнофиолетовый диск с темнокрасной окантовкой.

Джон ощутил головокружение, жар, застучало в висках, в глазах потемнело. Затем, так же быстро, как и пришло, головокружение пропало, слабость исчезла, а звезда опять стала ослепительно белой.

– Что же это? – спросил он хриплым голосом.

Теперь он вспомнил, что подобное явление произошло час назад. Тогда звезда так же изменила цвет. На фиолетовый или голубой? И тогда ему так же стало жарко и шла кругом голова. Но тогда все произошло мгновенно, как вспышка. Воздух в трех футах перед ним вдруг сгустился, стал ярким как зеркало. И в этом зеркале появилось лицо, нет, не лицо, а его кожа, тонкая пленка, которую тотчас подхватил ветер.

Кэрмоди вздрогнул. Снова поднялся ветер, ему стало холодно. И вдруг он вскрикнул: в десяти фунтах, гонимый по улице ветром, катился свернутый клубком кусок кожи. Джон сделал шаг вперед, готовясь броситься за ним. Затем остановился, покачал головой, потер в замешательстве кончик длинного носа и усмехнулся.

– Они не зацепят Джона Кэрмоди, – громко сказал он. – Пусть эта шкура, или что это там такое, катится к тому, кому принадлежит.

Он сунул в зубы сигарету и оглянулся на Тэнди. Тот стоял посреди улицы, склонившись над девушкой. Она лежала на спине. Ноги и руки свело судорогой, остекленевшие глаза были широко раскрыты, изо рта толчками вытекала окрашенная кровью пена.

Кэрмоди подбежал, взглянул и сказал:

– Ага, конвульсии. Все хорошо, теперь надо разжать ей челюсти, чтобы она не откусила себе язык. Тебя учили медицине?

– Нет, – ответил Тэнди, стараясь, чтобы платок, всунутый в рот девушке, не придушил ее. – Но моя профессия требует знания правил оказания первой помощи. Бедняжка, ей нужно было уснуть еще вчера. Но я полагаю, что она не знала, что это так на нее подействует. А может знала и искала шанс излечиться.

– Что ты имеешь в виду?

Тэнди показал на светило:

– Когда оно меняет цвет, в магнитном поле мозга начинается целая буря. И вот тогда проявляется скрытая ранее тенденция к эпилепсии. Так происходит, если не лечь спать. Зачастую люди погибают, но тот, кто не погиб, излечится.

Кэрмоди с недоверием посмотрел на звезду:

– Вспышка на ней, в миллионах миль отсюда, может вызывать такие вещи?

Тэнди пожал плечами и встал. Девушка уже мирно спала.

– А почему нет? Мне говорили, что и на Земле ощущается влияние солнечных бурь. У вас, как и у нас, уже созданы карты климатических, психологических, деловых, политических и прочих циклов, которые определяются изменениями на поверхности Солнца. Их можно предсказать даже на столетие вперед. Чему же удивляться, у нас происходит то же, только с большей силой.

Джон даже растерялся, но затем быстро оправился:

– А как объяснить тогда физические проекции мысли?

– Мне бы хотелось это знать, – ответил Тэнди.

– Наши астрономы изучают это явление уже тысячи лет. И ваши ученые основали базу на одном из астероидов для изучения этого феномена. Но им пришлось ее покинуть в первый же цикл Сна. Это явление не поддается изучению: обычно исследователи во время Сна слишком заняты борьбой со своим физическим состоянием. И им не до изучения чего-либо.

– А приборы? Они ведь не подвержены действию вспышек?

Тэнди обнажил в улыбке голубые зубы:

– Разве? Они регистрируют такие дикие вспышки волн, будто сами страдают эпилепсией. Может быть эти записи и имеют какую-либо ценность, но их значение до сих пор тайна.

Он помолчал, а затем продолжил:

– Хотя есть трое, кто мог бы все разъяснить. Но они не хотят.

Он вытянул руку:

– Вот эти.

Кэрмоди проследил взглядом направление, куда указывала рука Тэнди. В конце улицы находилась группа статуй из светлой бронзы: Богиня Бунт, защищала своего сына Иесса от второго сына, его брата-близнеца бога зла Алгули. Он был выполнен в виде отвратительного дракона.

– Они?…

– Да, они.

Кэрмоди усмехнулся:

– Ну уж не думал, что такой интеллигентный человек, как ты, способен исповедовать такую примитивную философию.

– Интеллигентность не имеет отношения к религии, – отпарировал Тэнди. Он опять склонился над девушкой, поднял ее веко, пощупал пульс. Одной рукой он снял колпак, другой описал круг.

– Она мертва.

Им пришлось задержаться еще на пятнадцать минут. Тэнди позвонил в госпиталь, и вскоре прибыл длинный локомобиль красного цвета. Водитель спрыгнул с высокого сиденья и сказал:

– Вам повезло. Это наш последний вызов. Через час мы ляжем спать.

Спустя три минуты красная машина рванула с места.

Потом, когда они уже шли по улице, Джон спросил:

– А кто выполняет обязанности пожарных, полицейских и врачей во время Сна?

– Нашим зданиям пожары не страшны. А что касается полиции, то во время Сна у нас нет Закона. Во всяком случае, в вашем понимании.

– А как насчет полицейского, который хочет излечиться?

– Я сказал, что закон на это время отменяется.

Вскоре они покинули деловой центр и оказались в жилом квартале. Дома здесь не стояли в ряд, впритык друг к другу, а были отделены один от другого зелеными насаждениями. Простора было больше, но чувство массивности и вечности, застывшее в камне стен, все еще оставалось. Здания были сработаны из огромных гранитных блоков, двери и окна защищались металлическими решетками. Даже собачьи будки были сделаны так, что могли выдержать атомную бомбардировку. Вид будок сразу напомнил Кэрмоди, что животная жизнь тоже застыла. Птицы, которых еще вчера было немало, теперь исчезли. Собаки и кошки, в изобилии прогуливавшиеся по улицам, тоже пропали. Даже цикады замолкли. Все спали.

Они остановились перед домом, принадлежавшим женщине, которую Кэрмоди называл мамаша Кри. Именно здесь правительство Кэриена организовало пансион для инопланетных гостей. Это был четырехэтажный кольцевой дом из мрамора и гранита, окруженный садом.

Длинная извилистая аллея вела к входу. На полпути Тэнди остановился возле одного из деревьев.

– Какое оно странное, – сказал Кэрмоди, – напоминает человека.

Дерево действительно было странным: ствол снизу был раздвоен и срастался на уровне пояса, два толстых сука напоминали руки, расставленные как бы в жесте удивления.

– Если бы я шел здесь ночью, я бы решил, что кто-то вышел прогуляться.

– Ты почти угадал, – отозвался Тэнди. – Пощупай кору. Настоящая, да? Но это только на первый взгляд. А под микроскопом ее клеточная структура выглядит довольно любопытно. В ней переплелись признаки клеточного строения человека и растения. Как ты думаешь, почему?

Он помолчал, загадочно улыбаясь. А затем сам ответил:

– Это муж миссис Кри.

Кэрмоди холодно переспросил:

– Да?

Затем рассмеялся:

– Он что, вел малоподвижный образ жизни и в конце концов одеревенел?

Тэнди поднял брови:

– Точно. В период своей человеческой жизни он предпочитал сидеть, смотреть на птиц, читать философские сочинения… Был молчалив, избегал шумного общества, презирал труд. Миссис Кри зарабатывала на жизнь, сдавая дом. Она сделала жизнь мужа несчастной, непрерывно его тормоша и попрекая бездействием, но так и не смогла сдвинуть его с места. Наконец, желая избавиться от нее, он стал бодрствовать во время Сна. И это произошло. Многие говорят, что ему не повезло. Но я так не думаю. Он получил то, к чему стремился – вечное спокойствие.

Тэнди рассмеялся.

– На планете Радость Данте каждый может получить то, что хочет. Вот почему сюда ограничен въезд гражданам Галактической Федерации. Очень опасно, когда подсознательные желания каждого исполняются полностью и буквально.

Кэрмоди почти ничего не понял, но решил слукавить.

– Ты что, решил меня напугать так, чтобы я улетел или погрузился в Сон? Ничего не получится. Напугать меня трудно.

Внезапно улыбка его погасла. Он застыл, глядя перед собой. Силы оставили его, тело было охвачено жаром. В трех футах перед ним воздух завибрировал, превратился в зеркало, и из него материализовалась кожа лица.

– Мэри!

Он мог бы дотронуться до кожи, лежащей на обочине аллеи, но это уже было выше его сил. И только желание показать бесстрашие заставило его нагнуться и поднять это.

– Настоящая? – спросил Тэнди.

Откуда-то из глубин естества Кэрмоди взял силы, чтобы изобразить смех.

– На ощупь совсем как у нее. Гладкая, почти атлас. У нее была самая совершенная фигура в мире.

Он нахмурился:

– Пока не начался разлад…

Кисть его разжалась, и кожа упала на землю.

– Пустая, совсем как она. Ничего в голове, ни капли мозга.

– Ты очень холоден, – сказал Тэнди, – или туп. Мы еще это выясним.

Он поднял кожу и расправил ее на ветерке.

Кэрмоди увидел, что здесь не только лицо, но и передняя часть шеи и плечей. Длинные светлые волосы струились паутиной по ветру, под черными ресницами уже был виден белок глаз.

– Ты чем-то озабочен? – спросил Тэнди.

– Я? Я тут ни при чем. Я даже не знаю, как это происходит.

Тэнди притронулся к его голове и левой стороне груди:

– Они знают.

Он сложил кожу и спрятал ее в свой мешочек на поясе.

– Пепел к пеплу, – заметил Джон.

– Посмотрим, – ответил Тэнди.

К этому времени на небе появились облака. Одно из них закрыло звезду. Свет, отфильтрованный облаком, делал все серым, призрачным. Внутри дома этот эффект выглядел еще более зловещим. Когда они вошли в столовую, их встретила целая группа привидений. Мамаша Кри, пилот с Веги по имени Аре и два землянина. Все сидели за круглым столом в большой комнате, освещенной лишь семью свечами. Позади хозяйки виднелся каменный алтарь с изваянием богини, держащей на руках близнецов. Иесс спокойно сосал правую грудь, а Алгули впился зубами и когтями в левую. Богиня взирала на них со счастливой материнской улыбкой. В центре стола, возвышаясь над канделябрами, блюдами и кубками, стояли символы богини Бунт: рог изобилия, горящий меч и руль.

Мамаша Кри, низенькая, круглая, с огромным бюстом, заулыбалась им навстречу. Ее голубые зубы в этом полумраке казались черничными.

– Здравствуйте, джентльмены. Вы как раз поспели к последнему Ужину.

– Последний Ужин? – спросил Кэрмоди, направляясь в ванную. – Ха! Я буду играть роль своего тезки доброго старого Джона, апостола Иоанна. А кто у нас Иуда?

Он услышал негодующее фырканье Скелдера и тихий голос Раллукса:

– В каждом из нас сидит маленький Иуда.

Кэрмоди не мог удержаться, чтобы не уточнить:

– Ну тогда все зависит от процентного содержания, – и затем ушел, весело хохоча. Когда он вернулся и сел за стол, то с улыбкой взглянул на вытянутое лицо Скелдера.

– Передай соль, пожалуйста, – попросил он. – Да не рассыпь.

И тут же захохотал, когда Скелдер все же рассыпал ее:

– А вот и Иуда!

Лицо монаха вспыхнуло, и он рявкнул:

– С таким поведением, мистер Кэрмоди, я очень сомневаюсь, что ты переживешь эту Ночь.

– Побеспокойтесь о себе, – ответил Кэрмоди. – А я намереваюсь подыскать себе хорошенькую девочку и полностью сосредоточиться на ней. Я даже не замечу, как пролетят эти семь дней. Советую то же сделать и тебе, приор.

Скелдер поджал и без того узкие губы. Его физиономия была прямо-таки создана, чтобы выражать негодование – многочисленные морщины на лбу и щеках, костлявые челюсти, длинный мясистый нос олицетворяли сейчас грозного судию. На нем как бы отпечатались пальцы Создателя, слепившего это лицо и, не разгладив, бросившего в печь для обжига.

Сейчас оно покраснело, проявляя признаки человеческого естества. Светлые серо-голубые глаза горели огнем из-под золотистых бровей.

И тут заговорил отец Раллукс, и голос его прозвучал, как холодный душ.

– Гнев не относится к числу наших добродетелей.

Страшным человеком был этот священник. Нос-пуговка, широкие пухлые губы, большие уши, рыжая шевелюра – эдакий добродушный ирландец. Однако, из широких плеч вырастала толстая, перевитая мышцами шея, а могучие руки заканчивались сильными цепкими кистями. Из-под длинных женских ресниц честно и открыто на собеседников смотрели большие влажные глаза, но при этом по их спинам бегали мурашки и возникало ощущение опасности.