Текст книги "Межзвездный экспресс"

Глава 11

Живя на Сантераки, Зен какое-то время мечтал стать актером. Тогда он был еще ребенком и верил в древнее заблуждение, будто каждый может стать кем угодно, если сильно этого захочет. Ма удалось на время справиться со своими страхами, Мика нашла неплохую в своем понимании работу, а Зен начал посещать уроки актерского мастерства в маленьком захудалом театре в конце той же улицы, на которой они снимали жилье. Его учитель, Эшвин Бхозе, был тем еще оборванцем, удача давно ему не улыбалась, но в свое время он успел стать знаменитым. Все коридоры театра были увешаны плакатами и голограммами с его представлений.

Другие ученики происходили из более богатых семей, чем Зен. Они покорно выполняли все упражнения, которые им давал Бхозе, изображая то деревья, то поезда, то ветерок. Зену от всего этого было не по себе. Юноша никогда не мечтал стать деревом или ветерком – он всего лишь хотел переодеваться и ненадолго побыть кем-то важным или хоть кем-нибудь, кроме Зена Старлинга, влачащего жалкое существование с перепуганной мамой. Будучи собой, он вечно не знал, что сказать: или застенчиво бормотал, или молчал. Но на сцене, думал он, все будет иначе. Слова потоком хлынут из его рта. Целые диалоги, выученные наизусть.

Эшвин Бхозе, должно быть, углядел в нем что-то особенное. Спустя несколько месяцев Мике урезали рабочие часы, и она больше не могла оплачивать занятия Зена, но Бхозе все равно оставил его в учениках. Он сказал, что Зен умеет наблюдать. «Ты видишь мелкие детали, – сказал он однажды. – Незаметные привычки, которые так много говорят о характере человека. Но только лишь наблюдать недостаточно. Ты должен знать, что творится в головах у других людей. Понимать чувства, которые влияют на их движения и выражения лиц. Видеть, какая погода скрывается у них внутри».

Зен не до конца понимал, что имел в виду старый актер. Он никогда не был особенно хорош в понимании других людей. И до сих пор не стал знатоком в этом деле. Может быть, останься Зен на Сантераки, Бхозе научил бы его данному мастерству, но страхи Ма снова догнали ее. Потом фабрика, где работала Мика, перешла на труд моториков, и сестра осталась без работы. Старлинги упаковали пожитки в пластиковые чемоданчики и снова сорвались с места, оставив Сантераки в розовом зимнем рассвете, с мерцанием огней нефтеперерабатывающего завода на илистом берегу, и длинный серебристый поезд унес их сквозь К-шлюз в Разлом.

С тех пор Зен почти не вспоминал о своих старых мечтах, разве что иногда удивлялся, каким же дураком он был тогда, раз мечтал о таких глупостях, и сожалел, что так и не попрощался с Эшвином Бхозе. Но здесь, в Дездеморе, во время подготовки к заданию Ворона воспоминания о тех уроках актерского мастерства вновь вернулись к нему. Это начинало ему нравиться. Частично благодаря простору, тишине и свежему воздуху, о которых парню из Города Грома оставалось только мечтать. Но по большей части именно переодевание и превращение в другого человека вернуло ему давно забытый энтузиазм.

Находясь в Дездеморе, он ежедневно готовился исполнять роль Таллиса Зенита. Ужинал он обычно в компании Ворона, и тот не позволял ему выходить из роли, задавая вопросы: какие достопримечательности он повидал, пока не попал на поезд Зенитов? Каким маршрутом ехал? Иногда Ворон садился в «Мечтательного лиса» и уезжал неизвестно куда, и тогда компанию Зену за ужином составляли моторики: Нова, Карлота и местный врач гостиницы, старый почтенный мото по имени доктор Вибхэт. Они не очень-то помогали Зену с репетициями. Одна лишь Нова замечала ошибки в его поведении, но редко утруждала себя тем, чтобы поправить Зена. В присутствии Ворона становилось труднее, и Старлинг охотно принимал вызов, наслаждаясь игрой.

– А дома как дела, Таллис? Как тетушка Калинда?

– Все разводит своих птеродактилей. Нашла генетический образец в глубоких архивах. Дядюшка Бхасри говорит, что рад появлению у нее хобби, вот только висячие сады от них страдают.

– Неплохо, Зен. Но над акцентом следует поработать.

И Зен работал над акцентом. И над внешним видом тоже. Гостиничный парикмахер сделал ему стрижку, а доктор Вибхэт подправил его ушные мочки: они были чуть крупнее, чем у Таллиса Зенита. Зен каждый день надевал новую одежду, а иногда даже спал в ней, чтобы вещи слегка поизносились и не выглядели новыми. Он таскал их по полу и набивал ими потрепанные саквояжи, которые Нова принесла ему из бюро находок гостиницы «Конечная». Он лежал в них на диванчиках гостиницы, читая тексты, которые давал ему Ворон, просматривая видео и голограммы, забивая себе голову историей Золотого Узла и жизнью Таллиса Зенита.

Как-то раз Зен уронил свою замысловатую гарнитуру с балкона и побежал вниз, чтобы проверить, не сломалась ли она. Гарнитура работала: когда он снова надел ее под волосы и прижал передатчик к виску, шепот Новы снова просачивался через кости его черепа. Зен моргнул дважды, чтобы активировать визуализацию, и картинка с его сетчатки тут же стала передаваться в ее умный мозг.

– Как одежда? – спросила она.

Зен посмотрел на себя сверху вниз – брюки из умной ткани и вишневые ботинки. Странно было осознавать: она видит то же самое, что и он, словно стала пассажиром в его разуме.

– Все еще слишком новая на вид, – сказал он. – Пойдем на пляж.

И они вдвоем пошли по лабиринту дездеморских каналов, мимо мертвых магазинов и молчаливых гостиниц. Куда бы ни повернули, они выходили на очередной пляж. На витиеватых перилах вдоль аллей, словно флаги, развевались морские водоросли. Лестницы спускались к размытым волнами пещерам, которые во время отлива превращались в такие же прогулочные аллеи; кафетерии то и дело всплывали впереди, словно цветы, распускающиеся из-под земли. Зену нравился золотисто-зеленый свет, свежий воздух, океан, и даже девушка-моторик, идущая впереди и показывающая достопримечательности.

К Нове он уже привык. Иногда даже ловил себя на мысли, что она вполне себе ничего. Но он быстро отгонял от себя подобные рассуждения: Зен Старлинг не из тех чудаков, которые способны влюбиться в мото. Но ему нравилась ее компания, Нова словно стала дублером всех настоящих девушек, которых он встретит, когда разбогатеет и уедет далеко отсюда.

– А расскажи мне о своем детстве, – сказала Нова у него в голове.

– Зачем?

– Мне просто интересно. – Она повернулась лицом к нему, улыбнулась и заговорила уже вслух: – Вот в чем разница между такими, как ты, и такими, как я. Я всегда была такой, как сейчас, а ты, в отличие от меня, когда-то вступил в мир крохой. И этот «маленький Зен» все еще прячется где-то внутри тебя, выглядывает из твоих глаз.

Зен фыркнул.

– Это не про меня. Мне пришлось быстро повзрослеть. Я мало что помню из детства.

Но что-то он помнил. На протяжении всех этих дней в Дездеморе воспоминания окружали его. Зен рассказал Нове несколько историй, пока они шли. Поведал о своих уроках актерского мастерства, о том, как мастерил и разукрашивал модели поездов, о виде из окна первой своей спальни, о которой помнил. Раньше он никому этого не рассказывал. Зен начал говорить про Ма и Мику, но эти воспоминания оказались неуютными: он начинал скучать по тем временам, когда был еще слишком мал, чтобы замечать гнев Мики или безумие Ма. В то время он любил их обеих, но это чувство как-то поблекло, и он знал, что оказался для них разочарованием. Вместо этого Старлинг стал вспоминать разные игры.

– Я тоже как-то любила играть в одну игру, – сказала Нова, словно тоже вспомнила о своем детстве.

Они стояли на набережной. Вода отступила от берега, зеленый полумесяц Хаммураби отражался на мокром песке.

– Я выходила вот так на песок и танцевала, – продолжала она. – Взмахивала руками, кружилась и вертелась, смеялась и кричала… А потом скаты меня засекали и обрушивались сверху вниз. Я ждала до самого последнего момента, а потом падала на песок и лежала совершенно неподвижно, пока эти глупые создания со свистом летали надо мной и обыскивали пляж, не понимая, куда я подевалась. Я лежала тихо, как статуя, и смеялась над ними. Они поражают только движущиеся цели. Забавный инстинкт развился у этих хищников – хотя, конечно, ничего у них не развилось, такими их спроектировали. Бедные скаты.

Зену еще не доводилось видеть ската вблизи, хоть он и слышал звуки, которые они издают. Из-за отсутствия естественных врагов, которые могли бы сдержать популяцию, они постепенно распространялись все дальше от дальних рифов и уже гнездились на верхних этажах заброшенных башен на южном конце острова.

– Давай попробуем, – протяжно сказал он, имитируя говор жителя Золотого Узла.

– Вряд ли Ворон бы… – начала было Нова, но Зен уже перебрался через перила, спрыгнул на песок и побежал к кружевной каемке прибоя, виднеющейся далеко впереди. Он посчитал, что именно так поступил бы Таллис Зенит.

Нова бросилась за ним. С каждым шагом они преодолевали по два-три метра. Глубокие следы на песке моментально заполняла вода, и за их спинами до самой набережной протянулась цепочка маленьких зеркал. Они пробежали мимо приливных заводей и обломков прогулочных катеров, наполовину погребенных в песок. Уже почти у самой кромки моря Нова крикнула:

– Зен!

Парень обернулся и удивился тому, как близко повис над ним один из скатов, какой он большой и как бесшумно спикировал из своего гнезда среди старых башен. Он был коричневым, на широких крыльях виднелись узоры, похожие на отметины на спинах пауков (на кремовых пятнышках все еще проглядывал размытый след логотипа какой-то из корпораций, специализирующихся на генной инженерии). Существо раскрыло крючковатый клюв и яростно ухнуло: или чтобы у Зена кровь застыла в жилах, или дабы предупредить стаю, летящую следом, что Зен – это его добыча, а остальным придется довольствоваться объедками.

И тут Нова налетела на Зена и повалила его на песок. Она ничего не сказала, но ее голос хлынул ему в голову, словно звук с видеозаписи или голоса, которые слышала его мама:

– Помни, лежи тихо!

И он лежал так тихо, как только мог, прижавшись одной стороной лица к мокрому песку, ощущая на языке соль тристесского океана и вдыхая острый запах раскаленной кожи, когда скат пролетал над головой, рассекая воздух своим хвостом с шипами. Зен уже не прикидывался Таллисом – пережитое потрясение «выбросило» его из роли.

Вслед за первым скатом появились и другие: они кричали в замешательстве, словно спрашивая, куда подевалась жертва, а потом улетели вдоль берега. Первый скат еще некоторое время покружился, заинтересованный неподвижными фигурами на песке, но ему не хватило ума понять, что это те же самые фигуры, за которыми он охотился несколько секунд назад. Вскоре он сердито ухнул в последний раз и улетел вслед за стаей.

Убедившись, что скатов поблизости нет, Зен сел. С этого места на песчаном берегу он мог видеть весь Дездемор, белые фасады прибрежных зданий тянулись к югу, словно береговые утесы. В южной части города, где он еще ни разу не был, в море уходил высокий виадук, он тянулся вдаль и исчезал в тумане на горизонте.

– Что это? – спросил Зен. – Я думал, Дездемор – конечная станция.

Нова покачала головой.

– Здесь кончается К-трасса, но одна линия проходит через весь город и тянется по тому мосту.

Зен прикрыл глаза рукой от света, разглядывая виадук.

– Значит, где-то там есть еще один остров?

– Полагаю, да. На картах его нет. Думаю, раньше его использовали в качестве охотничьих угодий или вроде того.

– Надо отправиться туда и узнать.

Нова улыбнулась ему.

– Хорошая идея. Если будет время.

Начался прилив. Вокруг них зашумели пенистые волны. Приглядывая за скатами, Зен и Нова поспешили назад к набережной мимо отражений Хаммураби.

Игр со скатами Ворон не одобрил. Один из его дронов, прочесывая пляж, записал весь процесс. Когда насквозь вымокшие Зен с Новой, смеясь и вытряхивая песок из складок одежды, вернулись в гостиницу «Конечная», он нахмурился и сказал:

– Ты представляешь большую ценность, Зен Старлинг. Тебе следует быть осторожнее.

– А как насчет Новы? – спросил Зен. – Она тоже ценная, разве нет?

– Ты не способен лежать так же неподвижно, как она. Если скат заметит, он измельчит тебя, как печенье. И тогда ты уже не посмеешься.

– Я же должен как-то коротать время, – возразил Зен. Он был дерзок и самоуверен, игра со скатами подняла ему настроение. – И вообще, сколько еще мы будем тут сидеть? Когда уже отправимся к Зенитам?

– Скоро, – ответил Ворон. – Думаешь, ты готов?

– О, я-то готов, – напыщенно ответил Старлинг, засунув руки в карманы и приняв ленивую позу, чуть откинувшись назад: так он надевал маску Таллиса Зенита.

Ворон молча смотрел на него. Затем он решительно зашагал в оружейную комнату гостиницы и вернулся с винтовкой. Оружие было элегантное, старинное на вид, с деревянной рукоятью и металлическим стволом.

– Если снова захочется потравить скатов, – сказал он, – воспользуйся этим. Меткий стрелок при помощи такого оружия может сбить ската с трех километров. Ты, конечно, не стрелок, поэтому можешь подключить систему пушки к гарнитуре, которую я тебе дал, и тогда Нова будет целиться вместо тебя и говорить, когда спустить курок.

– Я и сам справлюсь, – возразил Зен, хотя никогда прежде даже не прикасался к оружию. Некоторые парни в Разломе таскали с собой дешевые отпечатанные пистолеты, но он никогда не утруждал себя этим, потому что не мог представить ситуацию, в которой ему пришлось бы воспользоваться оружием. Он же вор, а не убийца.

– Рекомендую взять это с собой в поезд Зенитов, – сказал Ворон.

– Думаете, назад мне придется пробиваться силой? – спросил Зен.

– Я думаю, подготовиться будет не лишним. – Ворон показал, как внести отпечатки пальцев в память оружия, чтобы то реагировало только на прикосновения парня. – У Зенитов почти на каждой станции имеются большие охотничьи угодья. Можешь соврать, что хочешь там немного размяться. Никто не удивится при виде юного Зенита со старинной охотничьей винтовкой. Запомни, Зен, лучшее место для укрытия чего-либо – у всех на виду.

Глава 12

Впервые Январ Малик убил Ворона на Вагхе, в гниющем особняке возле кобальтовых шахт. Такая работа больше подошла бы дрону, но Железнодорожники направили туда людей: Малик и еще пятеро бойцов пролетели сквозь К-шлюзы на поезде под названием «Пест-контроль». Это была особо секретная миссия. Ходили слухи, будто приказы им отдавал не то лично император, не то сами Стражи.

Малик ясно помнил высокие потолки особняка, искусную лепнину, ветхие кисейные занавески, через которые сочился болезненный свет местного солнца. Он до сих пор помнил, как Ворон ошеломленно поднялся с кресла, когда Малик ворвался в комнату, и как удивился еще сильнее, когда Малик дважды выстрелил ему в грудь, а затем еще раз в голову. Гравитация там была слабая, пустая обойма медленно упала, вращаясь в воздухе, а тело лениво осело на пол.

Несколько дней спустя он убил Ворона снова, на этот раз на курорте Галатавы. И снова тот казался удивленным. Но с тех пор миссия становилась только сложнее. Железнодорожные войска сообщали, что Ворон не осмеливался пользоваться Морем данных, но каким-то образом он все же получал новости, знал, что за ним идут. Иногда он убегал: Малик помнил, как стрелял Ворону в спину, когда тот бежал по крышам жилых яхт водного города на Ишима Прайм, как вызывал ракетный удар на Кишинчанде, чтобы разгромить стремительно несущийся автомобиль Ворона по горной дороге. Иногда Ворон пытался торговаться и даже предлагал взятки. Поняв, что это не сработает, он начал наносить ответные удары. Убил двух товарищей Малика натяжной миной-ловушкой на Наге, а потом выманил отряд в море гидрата метана в каком-то тупиковом безвоздушном мире, и еще двое погибли в его обжигающе холодных глубинах. На Чама-9 он заразил «Пест-контроль» ужасным вирусом, который разъел брандмауэры поезда и уничтожил его мозг. (На этот раз Малик позаботился о том, чтобы Ворон умирал медленно и мучительно. Он любил этот поезд.)

Вообще, это была просто очередная миссия, но как-то незаметно она приобрела личный оттенок. И не только потому, что Ворон убил товарищей Малика и пытался убить его самого; Малика многие хотели убить, и он не испытывал к ним ненависти за это. Но убивать одного и того же человека снова и снова, видеть одно и то же лицо сквозь прицел то в одном мире, то в другом – Малик словно оказался запертым в кошмарном сне или в какой-то мучительной, без конца повторяющейся игре.

А еще возникло чувство, будто Ворон жульничает. Малик был уже не молод. Тело старело у него на глазах: раны затягивались медленнее, от тяжелых нагрузок болели суставы. Волосы стремительно редели. Он начинал понимать, что жизнь дает нам лишь один шанс, а его жизнь уже наполовину прошла. Но с Вороном все было иначе. Когда он начинал чувствовать, что тело его подводит, просто сбрасывал одну оболочку и создавал нового клона. Когда Малик понял, как много шансов было у Ворона, сколько тел он использовал, убивать противника стало удовольствием.

– Почему все твои тела выглядят одинаково? – спросил он Ворона на Луна Гранде, прежде чем выстрелить в него. – На твоем месте я бы создавал разных клонов. Экспериментировал бы с полом, с цветом кожи.

Ворон ответил:

– Я хотел сохранить индивидуальность. Если бы каждый раз, смотрясь в зеркало, я видел новое лицо, то мог бы забыть, кто я на самом деле.

– Скоро ты станешь никем, – заметил Малик и убил его снова. Это определенно упрощало его задачу, ведь искать нужно было всегда одно и то же лицо. Ворон мог только менять цвет волос и наносить цифровой грим. Рано или поздно Малик его находил.

– Ну почему ты не можешь совершить что-то великое? – посетовал он в тот раз, когда убивал Ворона во время лыжной регаты на Фростфолле. – Ты мог бы изменить хоть что-то. А ты тратишь все свое дополнительное время на игры да развлечения.

– Я пытался кое-что изменить, – сказал Ворон, печально разглядывая отверстия, которые пули Малика только что пробили в его теле. – Потому-то Стражи и послали тебя за мной.

На Ибо он сказал:

– Что бы Стражи ни рассказывали обо мне твоим начальникам, в чем бы меня ни обвиняли – это все ложь.

Но никто так и не сказал Малику, что же натворил Ворон. Ему просто приказали убить его.

Наконец, его отряд направили на Искалан, посадили в космический корабль и запустили в черноту одинокой системы, где находились темные планеты серверов, не отмеченные на картах – дата-центры Стражей. Там же вращался и побитый астероид. Они высадились на нем и коротким путем, через систему взрывозащитных дверей, прошли внутрь комплекса, где в стеклянных гробах, украшенных ледяными узорами, лежали тела.

Малик помнил, как трещал лед под его перчаткой, когда он протирал окошки в крышках гробов. Странно, что такие мелочи навсегда отпечатываются в памяти. Он помнил, как вглядывался сквозь стекла и видел спящего внутри Ворона; лицо, которое он столько раз убивал. Все гробы казались одинаковыми: полки вдоль стен камеры были заставлены сотнями спящих Воронов. Или не спящих, может, просто пока не оживленных. Они попали на склад, где Ворон хранил тела до тех пор, пока они ему не понадобятся.

– Не понимаю, как он вообще умудряется загружать свое «Я» в это, – сказала Лисса Делиус, единственный выживший член первоначальной команды Малика. – Его ведь больше не существует в Море данных. Что загружать? Это всего лишь мясо.

– Железнодорожные войска все равно требуют их уничтожить, – ответил Малик. Но на самом деле это он хотел уничтожить клонов; он хотел, чтобы эти безжизненные прекрасные копии Ворона исчезли все до единой. Они с Лиссой заложили в камере столько зарядов взрывчатки, что их силы хватило бы, чтобы взорвать весь астероид.

Вернувшись на станцию в Искалан, они узнали, что миссия завершена. Что бы ни натворил Ворон, Стражи сочли, что возмездие свершилось. Он наконец-то мертв.

Они скромно отметили это событие в баре на станции, помянули павших товарищей и вспомнили битвы, которые им было больше не с кем обсудить. А потом их разбросало по разным отрядам, и началась другая жизнь. Насколько было известно Малику, никого больше не мучили кошмары. Никто не страдал от чувства, будто что-то осталось незавершенным, будто остались свободные концы. Стражи сказали, что Ворон мертв, – значит, Ворон мертв.

Малик получил повышение. Вступил в брак, купил дом на Центральной станции, завел кота. Но это чувство не исчезало, и во снах он по-прежнему убивал Ворона. Малик развелся, его назначили контролировать поезд дальнего следования, который патрулировал периферийные ветки. И постепенно он начал замечать странные вещи. Один свидетель грабежа на биотехнологической фабрике на Астарте упомянул в своих показаниях высокого бледного мужчину, двумя годами позже другой свидетель видел похожего по описанию человека однажды ночью, когда из депо на Нокомисе полностью пропал груз – строительное оборудование. Обе кражи казались невероятными; системы безопасности, которые должны были их предотвратить, разрушили вирусы, не оставляющие следов, и камеры действий вора не записали.

Ворон был жив. Он убедил Железнодорожников и даже самих Стражей в своей смерти, но последняя его версия не умерла.

Малик ненавидел оставлять дела незаконченными. Он начал собирать любые сведения, которые могли указывать на Ворона, пытаясь найти доказательство, способное убедить других. Но доказательств не находилось: только намеки и недомолвки. Какой-то пьяница на Чангурае утверждал, что девушка-мото в красном плаще вышла из заблокированного туннеля, ведущего на старую линию Большого Пса. И еще был уличный воришка по имени Зен Старлинг, который заявлял, что впервые слышит о Вороне, а потом испарился.

«Зен Старлинг – моя единственная зацепка, – думал Малик. – Зачем Ворону понадобился простой уличный вор?»

Фотографии парнишки, снятые дроном на Амберсае и в Разломе, были утеряны вместе с поездом, как и прочие обрывки информации, которую удалось собрать бедному Никополю. Малику оставалось полагаться только на собственные воспоминания.

«У Зена есть сестра, работает на фабрике».

Если ему удастся хотя бы узнать, чего Ворон хочет от мальчишки, картинка начнет складываться. И единственный способ сделать это – действовать по старинке: общаться с людьми, соединяя части мозайки воедино.

Он выглянул в окно вагона и в последний раз окинул взглядом изящные башни Центральной станции. Поезд набирал скорость, летя к К-шлюзу, который снова приведет Малика в Разлом.