Текст книги "Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования"

Глава 8

Дом Джеймса Ли Рэнкина

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк

17 декабря 1963 года, вторник

Ли Рэнкин был не склонен привлекать к себе внимание. В 1960-х, вспоминая о своей деятельности в Министерстве юстиции, он охотнее радовался успехам коллег, чем хвалился своими достижениями в должности заместителя министра юстиции. Члены его семьи говорили об угрозах, которые он получал из-за своей деятельности в министерстве, в том числе о случае в конце 1950-х, когда они обнаружили во дворе своего дома в предместье Вашингтона пылающий крест. Сам Рэнкин об этом не рассказывал.

Его сын Роджер, тогда еще подросток, вышел из-за обеденного стола, чтобы проверить собак, и первым увидел горящий деревянный крест, который кто-то установил во дворе. «Он был высотой метра два, – вспоминал он годы спустя. – Прямо во дворе, огромный пылающий крест»¹.

Он вспоминал, что даже в тот самый момент, когда они кинулись во двор заливать пламя из садового шланга, на лице его отца не было страха, ведь с этого момента его семья была под прицелом Ку-клукс-клана или какой-то местной группировки расистов. «Он никогда не проявлял таких чувств – и страха, ни тревоги, – рассказывала его дочь Сара годы спустя. – Я не помню, чтобы он о чем-то волновался. Кажется, он всегда держал себя в руках. Он был сдержан и молчалив»².

Поджигателей крестов так и не поймали, но Рэнкин был уверен, что причиной угроз была его деятельность по расширению сферы действия федерального закона о гражданских правах. Несколько дней после происшествия семью Рэнкина опекали агенты ФБР, по ночам они дежурили в непримечательном с виду автомобиле, припаркованном около его дома.

Джеймс Ли Рэнкин – именем Джеймс он не пользовался с мальчишеских лет – был назначен на службу в Министерство юстиции решением его земляка из Небраски, заместителя генерального прокурора Герберта Браунелла, проводившего избирательную кампанию Эйзенхауэра в 1952 году. Рэнкину было 45 лет, когда он приехал в Вашингтон и был принят на должность помощника генерального прокурора – престижный пост, на котором он исполнял обязанности главного внутриведомственного юриста. В 1956 году он получил пост заместителя министра юстиции и стал главным адвокатом администрации в делах, рассматриваемых в Верховном суде³.

На обоих постах Рэнкин занимался продвижением закона о гражданских правах, вопреки протестам агрессивно настроенных групп сегрегационистов. Он помогал разрабатывать юридические обоснования в поддержку чернокожих школьников Канзаса в деле «Браун против Совета по образованию». Уоррена всегда впечатляла его деловая и невозмутимая манера держаться, в особенности когда Рэнкин – высокий, худой, похожий в своих очках с толстыми стеклами на сову – выступал за расширение гражданских прав и в защиту гражданских свобод. В 1962 году, переехав в Нью-Йорк ради частной практики, Рэнкин вернулся в Верховный суд и выступал на стороне Американского союза гражданских свобод в знаковом деле «Гидеон против Уэйнрайта», когда Верховный суд согласился с позицией Союза и вынес решение о предоставлении адвоката обвиняемым по уголовным делам, если у них нет средств нанять защитника.

6 декабря 1963 года Уоррен позвонил Рэнкину в Нью-Йорк и предложил ему должность главного юрисконсульта в комиссии по делу об убийстве Кеннеди, попросив незамедлительно приступить к своим обязанностям. Позднее оба вспоминали, что Рэнкин принял это предложение не без сопротивления, сообщив председателю Верховного суда, что совсем недавно занялся частной практикой и покинуть Нью-Йорк ему будет нелегко. Некоторые члены комиссии, предостерегал Рэнкин, могут быть против его назначения, учитывая мнение сенатора Рассела и роль Рэнкина в деле «Браун против Совета по образованию» и других делах по гражданским правам. Однако Уоррен не отступал, заверив Рэнкина, что согласие комиссии им уже получено и что работа не продлится долго. «Он сказал, что все это не займет и двух-трех месяцев», – вспоминал Рэнкин.

Уоррен и Рэнкин оба были республиканцами прогрессивных взглядов, гордые за историю великой старой партии – партии самого Авраама Линкольна. Оба восхищались президентом Кеннеди. «Мой отец был совершенно раздавлен этим убийством», – вспоминала Сара Рэнкин. Оба они также гордились своим невысоким происхождением – привилегированными их семьи назвать было нельзя.

Выпускник школы права Университета Небраски, Рэнкин всегда работал с усердием, доходившим до одержимости⁴. Его жена Гертруда упрашивала мужа не принимать предложение Уоррена. С детьми она делилась своими опасениями, что такая работа поглотит его целиком и скажется на здоровье. Ей уже приходилось видеть такое в годы, проведенные их семейством в Вашингтоне, когда он возвращался домой каждый вечер с портфелем, набитым рабочими бумагами. Дети огорчались, что он посвящал каждый вечер воскресенья чтению юридических обоснований, готовясь к новой рабочей неделе.

Рэнкин был перфекционистом и всякий раз с исключительной вежливостью просил секретаря перепечатать письмо или юридическое обоснование, если в тексте обнаруживалась малейшая опечатка, вида корректорской замазки он не выносил. «Если допустишь опечатку, приходилось все печатать заново, – рассказывала Сара, иногда помогавшая ему с секретарской работой. – Ему хотелось, чтобы письмо выглядело идеально, даже если для этого пришлось бы перепечатать его четыре или пять раз»⁵.

В те годы, когда Рэнкин работал заместителем министра юстиции, у него с Уорреном были теплые, однако достаточно официальные отношения. Причиной этого были прежде всего сдержанность и стеснительность Рэнкина: казалось, он был не в состоянии рассматривать себя как близкого друга председателя Верховного суда, которым восхищался. Теперь, войдя в штат комиссии, Рэнкин намеревался работать не столько с Уорреном, сколько на Уоррена и других членов комиссии. Он был их работником, адвокатом, нанятым ими для этой работы. «Значимые решения принимались комиссией, – говорил Рэнкин впоследствии. – Права лично принимать решения у меня не было»⁶. (Уважение Рэнкина к руководству и его изысканные манеры отчасти объясняют, почему он – в отличие от Уоррена Олни, своего бывшего коллеги по Министерству юстиции, – не стал врагом Эдгара Гувера.)

После звонка Уоррена Рэнкин, сидя в своей квартире на Саттон-плейс в западной части Манхэттена, за несколько часов набросал в блокноте приблизительный план расследования⁷. Уоррен позволил ему совмещать работу в Вашингтоне и в Нью-Йорке, подразумевая, что вопросы по работе комиссии можно будет выяснять с ним по телефону. Рэнкин быстро освоился с новым ритмом жизни, став регулярным пассажиром Eastern Airlines. «В понедельник утром он летел из Нью-Йорка в Вашингтон, – вспоминал его старший сын Джим, – и работал там в понедельник, вторник, а в среду вечером возвращался домой с кипой документов в портфеле».

Рэнкин быстро включился в работу в Вашингтоне, обустроившись в отеле «Мэдисон», в нескольких домах от своего старого офиса в Министерстве юстиции. Работал он прямо в номере отеля, пока комиссия не переехала в новые офисы на Капитолийском холме.

Уоррен уполномочил Рэнкина нанимать в штат молодых адвокатов, оставив за собой право вето. «Иногда Рэнкин спрашивал меня о той или иной кандидатуре, но я оставил все это на его усмотрение», – рассказывал Уоррен позднее. Председатель Верховного суда настоятельно рекомендовал подбирать именно молодых людей – кандидатуры женщин, как кажется, даже не рассматривались – из разных уголков страны, а не только из региона вокруг Бостона, Нью-Йорка и Вашингтона, откуда были родом большинство юристов, работавших на правительство. (Уоррену не нужно было напоминать Рэнкину, что оба они прошли совсем другую школу.) Председатель Верховного суда сообщил Рэнкину, что он хотел бы видеть «людей независимых, без связей, о которых впоследствии придется жалеть».

Одними из первых Рэнкин привлек к работе юристов из Министерства юстиции. Роберт Кеннеди не появлялся в офисе на Пенсильвания-авеню на протяжении нескольких недель после убийства. Его подчиненные видели, что он слишком погружен в свою скорбь и мог заниматься только самым необходимым. В результате управление министерством оказалось в руках заместителя прокурора Николаса Катценбаха, для взаимодействия с комиссией Уоррена он назначил молодого и перспективного юриста, 32-летнего Говарда Уилленса из отдела по уголовным делам. Уилленс родился в Мичигане и окончил Йельскую школу права. Ему было сказано, что на этой должности он проведет несколько месяцев с сохранением его зарплаты в министерстве.

В офис комиссии Уилленс прибыл 17 декабря, во вторник. Деловитость молодого юриста мгновенно поразила Рэнкина, и он осведомился, не согласился бы Уилленс работать на комиссию полный рабочий день, одновременно в качестве представителя министерства и старшего сотрудника в штате комиссии. Через три дня, получив одобрение Катценбаха, Уилленс был оформлен на работу⁸.

Годы спустя Уилленса расспрашивали, не было ли конфликта интересов. Он утверждал, что никакого конфликта не было, несмотря на то что одним из важнейших вопросов, стоявших перед комиссией, был вопрос о том, не было ли убийство каким-то образом связано с решениями в сфере внешней политики, принимавшимися администрацией Кеннеди, решениями, в которых главную роль – в особенности в отношении Кубы – играл Роберт Кеннеди. «Не было никого, кто мог бы всерьез утверждать, что у Министерства юстиции во главе с генеральным прокурором Робертом Кеннеди были свои интересы в расследовании, за исключением максимально тщательного и открытого обсуждения всех имевшихся фактов», – рассказывал Уилленс. Однако критиковавшие деятельность комиссии утверждали, что конфликт интересов имел место⁹.

Рэнкин попросил Уилленса помочь ему подобрать других адвокатов, и молодой юрист принялся обзванивать своих друзей и коллег из Министерства юстиции, а также из адвокатских контор и школ права. В ходе поисков обнаружилось, что он тесно связан с Йелем и другими знаменитыми школами права, а также с великим соперником его alma mater – Гарвардской школой права, где у него нашлось много друзей и коллег. «Я не отрицаю, что здесь преобладают юристы из Йеля и Гарварда», – говорил Уилленс, просматривая список сотрудников комиссии¹⁰.

Рэнкину очень хотелось нанять в штат комиссии выдающегося чернокожего юриста. Он дорожил своей репутацией борца за гражданские права и понимал, какими лицемерами он, а вместе с ним и председатель Верховного суда выглядели бы, если бы такого назначения не было сделано. «Мне нужен был чернокожий адвокат», – говорил Рэнкин годы спустя, возможно, высказываясь излишне прямолинейно. Очень скоро он пришел к мысли привлечь к работе Уильяма Коулмена из Филадельфии, что очень обрадовало Уоррена. Коулмену было 43 года, он с отличием окончил Гарвардскую школу права, став первым чернокожим сотрудником в истории Верховного суда. Свое назначение он получил в 1948 году от председателя Верховного суда Феликса Франкфуртера. Невзирая на то что он заявил о себе как один из самых востребованных адвокатов в стране, работая на влиятельнейшие в стране корпорации, как, например, Ford Motor Company, Коулмен стал ключевой фигурой в закулисной борьбе за гражданские права. Он стал соавтором юридического обоснования по ключевому делу «Браун против Совета по образованию», выступая в защиту чернокожих школьников.

Рэнкин также решил привлечь к работе своего друга Нормана Редлика, 38-летнего профессора права в Нью-Йоркском университете, в должности своего заместителя. С Редликом они подружились двумя годами ранее, когда он пригласил Рэнкина, тогда только что приехавшего в Нью-Йорк, преподавать конституционное право на вечерних курсах Нью-Йоркского университета. Преподавательская деятельность пришлась Рэнкину по душе.

Рэнкин счел, что именно такой человек, как Редлик, идеально подходит на должность его заместителя, при этом его не смущал тот факт, что уроженец Бронкса Редлик не имел никакого опыта работы в уголовном праве или чего бы то ни было отдаленно напоминавшего работу следствия. Его специальностью было налоговое право¹¹. Через несколько дней Редлик уже был на пути в Вашингтон – университет закрылся на каникулы до января. С этого времени Редлик также стал работать одновременно в Вашингтоне и Нью-Йорке.

Принимая решения на первых этапах работы, как рассказывал Рэнкин позднее, он помнил, что Форд настаивал на том, чтобы в штатные сотрудники комиссии принимали людей без экстремистских взглядов, с чем Уоррен согласился. В кандидатуре Редлика он был совершенно уверен, видя в нем человека, во многом сходного с самим собой, а также с председателем Уорреном. Выпускник Гарвардской школы права, Редлик много сил отдавал борьбе за гражданские права и свободы. К этой деятельности он пришел очень рано. В 1940-х годах, будучи студентом колледжа Уильямса в Уильямстауне, штат Массачусетс, он организовал бойкот одной из парикмахерских, располагавшейся на главной торговой улице Уильямстауна, где отказывались обслуживать чернокожих студентов. В результате в парикмахерской стали обслуживать всех клиентов¹².

Позднее Рэнкин отрицал, что ему «было хоть что-то известно» о причастности Редлика в начале 1950-х годов к деятельности политических объединений по защите гражданских прав и свобод, которые, с точки зрения Гувера, были ширмой для Коммунистической партии. Позднее Рэнкин говорил, что узнал – но, к своему ужасу, слишком поздно, – что ФБР собрало толстый пакет документов по Редлику и его связям с теми, кого в Бюро называли «подрывными элементами».

Глава 9

Кабинет председателя Верховного суда

Верховный суд

Вашингтон, округ Колумбия

Запечатанный конверт с фотографиями вскрытия тела президента Кеннеди был прислан из Медицинского центра ВМФ в Бетесде лично председателю Верховного суда¹. Согласно описи ФБР, подготовленной в ночь вскрытия, все снимки были размером 10x12,7 см, 22 из них были цветными и 18 – черно-белыми².

Много ли фотографий вскрытия довелось повидать председателю Уоррену за 14 лет работы в должности прокурора округа в Оукленде, штат Калифорния? Сотни, тысячи? В офисе окружного прокурора Аламиды анализ фотографий вскрытия и места преступления, а также последующий отбор снимков для присяжных, для того чтобы никто из них не выскочил из зала суда от отвращения, был процедурой обыденной, причем лучше всего делать это было на пустой желудок.

Теперь, много лет спустя, Уоррен думал, что у него по-прежнему крепкий желудок. Но фотографии вскрытия президента, как вспоминал Уоррен, были ужаснее, чем он мог себе представить. «Эти снимки я увидел, когда их прислали из Медицинского центра ВМФ в Бетесде, и они были настолько страшными, что несколько ночей подряд я не мог спать», – писал Уоррен позднее. Хуже всего, рассказывал он одному из друзей, была голова президента, она «раскололась почти пополам». Череп «распался на части»³.

Уоррена ужаснули сообщения новостных агентств о создании мемориальных «музеев» гибели президента Кеннеди в Далласе и в других местах, появившиеся всего лишь через несколько недель после трагедии. «Президента едва успели похоронить, а любители кровавых подробностей уже начали собирать артефакты, связанные с убийством», – писал председатель Верховного суда. Некоторые любители музейного дела, «оголтелые шоумены» – как он сам назвал их, – объявили о намерении выкупить оружие Освальда у правительства, чтобы выставить его на всеобщее обозрение. Уоррен вспоминал, как прочел о людях, «предлагавших десять тысяч долларов за одну только винтовку… Они также хотели купить у семьи Освальда его одежду, револьвер, из которого он убил полицейского Типпита, различные предметы из Техасского склада учебников. Они даже наводили справки об одежде президента Кеннеди. Естественно, им хотелось заполучить и фотографии его головы».

Теперь, после того как он сам увидел эти снимки, у него не оставалось никаких сомнений относительно того, что с ними следует делать[4]4
  В своих воспоминаниях (они были опубликованы посмертно, в 1977 г.) Уоррен признавался, что пересматривал эти фотографии во время расследования, но не уточнял, в каком году это было, в 1963-м или в 1964-м.


[Закрыть]. Решение пришло само: доступ к фотографиям должен быть закрыт навсегда, если только не будет специального решения членов семьи Кеннеди. Кроме них, никто, даже члены комиссии и ее штатные сотрудники, не имели права их увидеть – таковым было решение Уоррена. Он приказал переслать все фотографии вскрытия и рентгеновские снимки в Министерство юстиции, где они поступили в распоряжение Роберта Кеннеди.

Уоррен убедил себя в том, что комиссии не нужны ни эти фотографии, ни рентгеновские снимки, поскольку врачей ВМФ, производивших вскрытие, можно было легко допросить и у комиссии был полный доступ к их отчетам, в которых от руки были зарисованы раны на теле президента. Фотографии и рентгеновские снимки не имели особой ценности, заявлял Уоррен. Комиссия, говорил он, сможет получить «свидетельские показания от врачей ВМФ, производивших вскрытие, чтобы установить причину смерти, определить входные и выходные отверстия пуль и их траектории».

Контролировать то, куда попадут остальные фотографии момента убийства, Уоррен не мог. Общественность уже познакомилась с отдельными кадрами из потрясающего любительского фильма далласского фабриканта женской одежды Эйбрахама Запрудера, которому удалось заснять момент убийства на любительскую камеру Zoomatic, фирмы Bell & Howell. 58-летний фабрикант Запрудер стоял на поросшем травой холме на Дили-Плаза в нескольких метрах от Техасского склада школьных учебников – это место репортеры, описывавшие место трагедии, вскоре стали называть Травяным склоном.

9 декабря, в понедельник, Берту Уиттингтону, пресс-секретарю Уоррена в Верховном суде, позвонил представитель журнала Life, купивший фильм Запрудера. В номере, посвященном гибели президента, редакция журнала Life поместила 30 кадров из этого фильма, начиная с тех, где лимузин президента выезжает на Элм-стрит перед зданием Техасского склада школьных учебников. На этих черно-белых кадрах запечатлен момент, когда пуля попадает в президента – явно в область шеи – и президент склоняется к жене на колени. На другой серии кадров первая леди кидается на багажник автомобиля в «отчаянной попытке найти помощь», как гласила подпись.

Редакция Life не объяснила читателям, что есть еще 20 куда более страшных секунд съемки, и не сообщила, что фильм был цветным. Кадры, где пуля попадает в голову президента и взмывает мутное облачко алых брызг, в журнале решили не печатать. «Мы решили, что публикация этих жутких снимков будет оскорбительной для семьи Кеннеди и памяти президента», – вспоминал Ричард Столли, корреспондент Life, который, действуя от имени журнала, приобрел фильм у Запрудера.

В служебной записке Уоррену Уиттингтон писал, что журнал предлагал комиссии копию фильма в цвете. В ответ Уоррен написал Уиттингтону на той же записке, чтобы он немедленно связался с журналом и поблагодарил за сотрудничество. «Мы непременно хотим увидеть его и дадим свои рекомендации», – говорилось в ответе судьи.

Через несколько дней копия фильма Запрудера прибыла в Вашингтон, и Уоррен увидел кадры, которые журнал решил не предавать огласке.

Офис комиссии

Вашингтон, округ Колумбия

декабрь 1963 года

К концу декабря Рэнкин и Уилленс (молодой адвокат к тому времени упрочил свою репутацию) подвели итог по структуре штатного расписания, изначально включавшего 16 юристов. Большинство из них были разбиты на команды по два человека: «старший юрисконсульт» и его помощник – молодой и менее опытный юрист, который назывался «младший юрисконсульт».

С одобрения Уоррена Рэнкин и Уилленс определили шесть участков расследования. На первом участке реконструировалась хронология всех событий с момента, когда президент Кеннеди отбыл из Белого дома во вторник, 21 ноября, чтобы отправиться в тур по Техасу, до момента, когда гроб с телом был доставлен для торжественного прощания в Белый дом в предрассветные часы в субботу, 23 ноября. В рамках второго участка расследования необходимо было собрать данные, которые помогли бы установить – по возможности с высочайшей степенью точности – личность Освальда, предполагаемого убийцы президента. Третий участок расследования был посвящен реконструкции жизни Освальда. Четвертый – изучению гипотезы об иностранном заговоре, как предполагалось, с упором на Советский Союз и Кубу. На пятом участке расследования реконструировалась биография Джека Руби и исследовались все возможные точки пересечения между ним и Освальдом. И, наконец, на шестом участке расследования необходимо было оценить качество защиты президента Кеннеди со стороны Секретной службы, а также изучить историю мероприятий правоохранительных органов по защите президентов.

Уоррен без труда назвал имена выдающихся юристов с солидной репутацией, которые должны были стать «старшими юрисконсультами». Все это были люди, с которыми председатель Верховного суда и Рэнкин имели дело каждый день на протяжении десятилетий. Коулмену, юристу из Филадельфии, предложили возглавить работу по четвертому участку расследования – команду «версии заговора», поскольку у него был опыт в вопросах внешней политики. В тот год Коулмен стал советником правительства в только что созданном Управлении по контролю над вооружением и разоружением, и у него уже был допуск к секретным материалам.

Рэнкин порекомендовал Фрэнсиса Адамса, 50-летнего манхэттенского адвоката, работавшего в полицейском трибунале Нью-Йорка в середине 1950-х годов. Уоррен предложил Альберта Дженнера, 56-летнего партнера влиятельной юридической конторы Raymond, Mayer, Jenner & Block, позднее переименованной в Jenner & Block. Оба юриста согласились принять участие в работе комиссии. Адамс, у которого был опыт исследования мест преступлений, получил под свое руководство первый участок, где заданием было реконструировать события, произошедшие в день убийства, а Дженнер – третий, анализ прошлого Освальда.

Уоррену очень хотелось привлечь к работе своего старого друга из Калифорнии, 61-летнего Джозефа Болла из города Лонг-Бич, одного из самых успешных защитников, который также преподавал в школе права Университета Южной Каролины. Для Уоррена Болл был живым упреком многим юристам Востока, которые по-прежнему считали своих коллег с Тихоокеанского побережья менее талантливыми и искушенными в своем деле. Болл возглавил команду по второму участку расследования, занимавшуюся поиском ответа на вопрос, действительно ли убийцей был Освальд.

Наняв адвокатов с Востока, Запада и Среднего Запада страны, Уоррен также хотел подключить и представителя Юга. Конгрессмен Боггс предложил своего земляка из Луизианы, 52-летнего Леона Хьюберта, бывшего окружного прокурора Нового Орлеана, профессора Университета Тьюлейна, занимавшегося частной практикой. Ему был предложен пятый участок расследования – реконструкция биографии Джека Руби.

Контора окружного прокурора

Филадельфия, штат Пенсильвания

31 декабря 1963 года, вторник

У Арлена Спектера, молодого жителя Филадельфии, куда он некогда переехал из родного города, дела шли в гору. В марте 1963 года ему исполнилось 33 года, он занимал пост помощника окружного прокурора и в тот же месяц стал местным героем, во всяком случае, героем в конторе окружного прокурора. Ему удалось добиться обвинительного вердикта для нескольких наиболее влиятельных деятелей из профсоюза водителей грузовиков, обвиняемых в рэкете. Во время процесса он держался настолько блистательно, что генеральный прокурор страны Роберт Кеннеди пригласил его в Вашингтон, предложив место в Министерстве юстиции для работы в рамках обвинения по делу Джимми Хоффы, лидера профсоюза водителей грузовиков. Спектер отклонил предложение, отчасти – по его словам – потому, что надеялся быть избранным на место прокурора Филадельфии⁴.

Коллеги в конторе окружного прокурора, а также его соперники в суде видели в нем необычайно уверенного в себе, а часто излишне самоуверенного и даже высокомерного адвоката. Разуверять их Спектер не стремился.

Ему позвонили в канун Нового года, около 5.30 вечера, когда он все еще был в конторе окружного прокурора, «пытаясь что-нибудь придумать, чтобы оправдать слишком позднее возвращение домой», как вспоминал он позднее⁵. Его жена Джоан занималась подготовкой новогодней вечеринки с друзьями. Звонившим был однокурсник Спектера по Йельской школе права, Говард Уилленс, который вот уже вторую неделю работал на комиссию Уоррена. Уилленс убеждал Спектера приехать в Вашингтон и принять участие в расследовании.

Спектер отклонил предложение, ссылаясь на поднявшуюся волну апелляций после его победы в деле лидеров профсоюза водителей грузовиков. Но дома, во время вечеринки, он изменил свое решение. Он заговорил о звонке Уилленса с женой и гостями, и – к его досаде, как он потом неустанно повторял, – их реакция была единодушной: принять предложение – это его долг. «Они все очень воодушевились, ведь я отправлялся на битву – сражаться до последней капли крови Арлена Спектера», – вспоминал он. Он перезвонил Уилленсу и принял предложение⁶.

Две недели спустя Спектер прибыл в Вашингтон. На город обрушился снегопад, и он долго добирался до здания Организации ветеранов зарубежных войн на Капитолийском холме, где его приветствовал Уилленс и где он был представлен Ли Рэнкину. Рэнкин, как ему запомнилось, держал себя «по-отечески, говорил вполголоса, шутил». Рэнкин объяснил ему структуру штата комиссии, сообщив, что ввиду его, Спектера, относительной молодости он получит позицию младшего сотрудника одной из команд. Поскольку Спектер был из числа первых приглашенных, у него был широкий выбор, и он выбрал первый участок, работа по которому должна была быть сконцентрирована на последних часах жизни президента Кеннеди, а также на самом убийстве. «Этот участок показался мне наиболее интересным, – рассказывал Спектер, – ведь фигура Кеннеди была средоточием происшедшего».

Спектер не хотел оставаться в Вашингтоне, стремился домой, в Филадельфию, поэтому он набил портфель отчетами об убийстве и сел на поезд. «Работа с документами займет у меня с неделю», – прикидывал он. Рэнкину он сообщил, что вернется в Вашингтон через несколько дней.

В поезде он сел рядом с пустующим сиденьем, «так, чтобы можно было читать некоторые материалы, не демонстрируя их остальным пассажирам». Он вспомнил, как быстро отыскал страницы с отчетом о вскрытии из Медицинского центра ВМФ в Бетесде, но нашел, что они вызывают у него отвращение, в особенности описание пулевого ранения в голову президента. «Я вчитывался в мрачные подробности ранений президента, и меня подташнивало».

Между тем отчет о вскрытии, помимо нескольких грубоватых анатомических набросков, был всего лишь словами на бумаге. Спектер мог только гадать, какой будет его реакция, если у него будет шанс взглянуть – бегло, как ему представлялось, – на фотографии вскрытия и рентгеновские снимки тела президента. Будучи профессиональным юристом, он представлял, насколько ценными могут быть такие материалы. При расследовании убийств фотографии и рентгеновские снимки были необходимы, для обвинителя они часто бывали лучшим и наиболее конкретным доказательством того, как произошло убийство и кто несет за него ответственность.