Текст книги "Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости"

Семена на складе, или Сирийский ренессанс

Итак, в среде персидского христианства, в лоне Церкви Востока, возникла совершенно особая субкультура сирийских мистиков.

Расцвет сирийского мистицизма – это VII–VIII века, но традиция эта продолжалась и дальше: мы можем проследить череду авторов, передававших знания от учителя к ученику или хотя бы имевших последователей, как минимум до начала XI века. А идеи мистиков активно использовались богословами Церкви Востока (и не только ими) вплоть до начала XIV века. Это была эпоха так называемого сирийского ренессанса, и ученое монашество пыталось обобщить опыт тысячелетней традиции, к которой оно принадлежало.

Сирийские мистики, как мы уже заметили, жили на стыке нескольких культур: христианства, зороастризма и ислама. Они были последовательными христианами, но само собой получалось так, что, ставя во главу угла свой духовный опыт, они меньше, чем принято, уделяли внимание традиции, правилам и церковному уставу. Точнее, эти правила они воспринимали как лестницу, по которой нужно взобраться на крышу, – такой образ использует Исаак Сирин[11]11
  Исаак Сирин. Третье собрание. Мемра 9, параграф 13. Оригинальный текст доступен здесь: Isacco di Ninive. Terza collezione / Edito da S. Chialà. Lovanii: Peeters, 2011. P. 65.


[Закрыть]. Когда человек находится на крыше, ему не нужно пользоваться лестницей. И мистики неоднократно пишут об оставлении ими устава в том состоянии, когда они поднимаются выше уровня слов и образов.

Мистик VIII века Иосиф Хаззайа в одном из своих главных сочинений, «Послании о трех степенях монашеского жительства», дает подробное описание разных этапов мистического опыта. В частности, он говорит о приближении к состоянию, которое мистики называли шафйута (šap̄yūṯā) – «ясность», «просветленность». Речь идет о переживании человеком своего естественного состояния без каких-либо помех. О шафйуте мы еще скажем, а сейчас хотелось бы привести слова Иосифа Хаззайи, которые он обращает к монаху, почувствовавшему свое приближение к предельному сосредоточению:

…Закрой все двери кельи твоей. И войди внутрь, и сядь в темноте и тишине, так чтобы и пение птицы не было слышно тебе. И когда придет час службы, смотри не вставай ни за что, чтобы не был ты как дитя, меняющее бездумно талант золота на финик, чтобы на краткий миг усластить свою гортань. Но ты как мудрый купец, когда попадется тебе жемчужина драгоценная, не променяй ее на вещи малостоящие, что во всякое время окружают тебя, чтобы не был твой конец таков, как у того народа, который вышел из Египта и отверг пищу манны духовной и возжелал отвратительной пищи египтян[12]12
  Иосиф Хаззайа. Послание о трех степенях монашеского жительства. Параграф 102. Оригинальный текст доступен здесь: Joseph Ḥazzāyā. Lettre sur les trois étapes de la vie monastique / Édition critique du texte syriaque, traduction et introduction par P. Harb et F. Graffin. Turnhout: Brepols, 1992. P. 124.
  Текст цитируется по еще не опубликованному переводу Андрея Пономарева. Мы еще вернемся к образу жемчужины в главах 4, 5, 7 и 10.


[Закрыть].

Заметьте, это сказано не про житейскую суету, а про регулярные монашеские богослужения. Неудивительно, что подобные мысли вызывали напряжение у церковной иерархии. У нас есть сведения о нескольких конфликтах в истории восточносирийского мистического движения. Кульминацией одного из таких конфликтов стал собор 787 года, инициированный католикосом Тиматеосом. Тогда трое мистиков – Иоанн Апамейский, Иоанн Дальятский, Иосиф Хаззайа – были преданы анафеме, то есть отлучены от Церкви. Анафема в то время была серьезной репрессией и для монаха, и для священнослужителя, и для христианина, живущего в миру. Такой человек терял связи с общиной, а за ее пределами он тоже был чужаком. Он был обречен на отказ от своей идентичности (во времена Тиматеоса это значило принять ислам или примкнуть к другой христианской конфессии). Христианин мог проявить себя в торговле или ремесле, да и путь к административным должностям был для него открыт, хотя и весьма затруднителен, но без поддержки общины достичь успеха во всех этих областях становилось гораздо труднее. Если же речь шла о монахе, который добровольно ушел из мира, то он терял вообще все. Для творческих людей, какими были сирийские мистические авторы, анафема означала еще и забвение: их книги изымались из монастырских библиотек, переписывание и распространение их запрещались.

После осуждения мистиков Тиматеос правил еще 36 лет, так что у представителей сирийского мистического движения долго не было надежды на просвет. Впрочем, переписывание текстов мистиков не прекратилось, как не прервалась и сама традиция. От гор Хузистана до гор Северной Месопотамии люди, разделявшие идеалы тагурты, поддерживали связь между собой. Подобно тому как сама Церковь Востока выжила во враждебном окружении, сирийское мистическое движение выжило во время его фактического запрета. При этом оно было построено исключительно на горизонтальных связях (не считая отношений настоятелей и монахов, наставников и учеников).

Осужденных мистиков реабилитировал преемник Тиматеоса, католикос Ишо бар Нун, который занял патриарший престол в 823 году. В трактате «Об ангелах и звездах», дошедшем под его именем, прослеживается влияние Иосифа Хаззайи (хотя, возможно, этот трактат принадлежит другому Ишо бар Нуну, монаху X века). Впоследствии влияние идей мистиков только росло. Их тексты быстро стали переписывать за пределами Церкви Востока: так, древнейшая известная нам православная рукопись, содержащая тексты мистиков Исаака Сирина и Иоанна Дальятского, датируется VIII–IX веками[13]13
  Сам Исаак Сирин творил в конце VII – начале VIII века, Иоанн Дальятский – в VIII веке. Скорость распространения их творений для тех обстоятельств невероятная.


[Закрыть]. Эта рукопись была переписана в Палестине – в знаменитой лавре Саввы Освященного. В IX веке многие тексты Исаака Сирина перевели на греческий язык – так он стал известен в Византии, а затем и в Западной Европе. Тексты Иоанна Дальятского, Иосифа Хаззайи и Афнимарана[14]14
  Афнимаран – восточносирийский мистик VII века, старший современник Исаака Сирина. Согласно его биографам, был автором множества сочинений в разных жанрах. До наших дней сохранились только его «Главы о ведении», написанные в жанре загадок. Часть этого сочинения издана:
  «Главы о ведении» Раббана Афнимарана. Сирийская и арабская рукописные традиции. Часть I / Критическое издание сирийского текста, перевод с сирийского и комментарии М. Г. Калинина и А. М. Преображенского; подготовка и перевод арабского текста М. Г. Калинина под ред. А. Н. Дунцова // Библия и христианская древность. – 2020. – № 1. – С. 15–64.
  «Главы о ведении» Раббана Афнимарана. Сирийская и арабская рукописные традиции. Часть II / Критическое издание сирийского текста, перевод с сирийского и комментарии М. Г. Калинина и А. М. Преображенского; подготовка и перевод арабского текста М. Г. Калинина под ред. А. Н. Дунцова // Библия и христианская древность. – 2022. – № 4. – С. 14–70.


[Закрыть] читали и переписывали от Египта до Северной Месопотамии.

Несмотря на это, традиция сирийских мистиков оказалась почти полностью забытой. В XIV веке монгольское нашествие подорвало силы Церкви Востока. Горы Северной Месопотамии, те самые, что когда-то давали прибежище мистикам, стали ее единственным надежным оплотом. В XIX веке европейские путешественники рассказывали об ассирийском государстве, подотчетном османскому султану, но фактически не находившемся в его власти, с центром в селении Кудшанис (в горах Хаккяри). Но доступа к наследию Церкви Востока у европейских ученых почти не было, потому что она пережила еще одно потрясение – османский геноцид в Первую мировую войну. Западный мир открыл сирийские мистические тексты в XX веке, когда сама Церковь Востока находилась в режиме выживания и была не в силах вчитываться в собственное духовное наследие.

Открытие сирийской мистики в научной среде вызывает ассоциацию с распахнутым окном при запертых ставнях. Становятся известны десятки новых текстов, но не хватает рук для их описания. Прозрения мистиков звучат на страницах научных работ как предмет изучения, как семена, хранящиеся на складе, – и ждут своей встречи с землей.

Апология авторов, или Откровения на коленке

Нередкая претензия к нашему подкасту, которая, конечно, полностью применима и к этой книге, – это легковесность, которую можно счесть совершенно неуместной при разговоре о таких серьезных вещах, как учение сирийских мистиков. Когда мы походя говорим о том, что монах провел несколько лет в пустыне, мы не можем на самом деле представить себе, что это означает, насколько это было сложно и до какой степени его реальность отличалась от той, к которой мы привыкли. Кто-то может сказать, что мы лишь вырываем из контекста те откровения, которые приходили этим людям, и пытаемся на коленке выкроить из них какие-то советы в духе селфхелп-литературы.

Но надо понимать, что речь идет о христианстве, которое было во многом альтернативным по отношению к христианству византийскому, и от него почти ничего не осталось. И мы стараемся донести знание об этих текстах, показать, чем они интересны. Если кому-то наша интонация покажется легкомысленной – это для того, чтобы было легче подступиться к теме. И наш подкаст, и эта книга – это введение, приглашение к важной и малоизвестной традиции. А мы с Филиппом Дзядко – как два охранника из талмудической притчи: один слепой, другой безногий, но один другого может подсадить на плечи и кое-что все-таки сделать, чтобы пронести эту традицию дальше.

Движение мистиков охватывало сотни людей. До нас дошли сочинения примерно десятка ярких авторов. Это Афнимаран, Дадишо Катарский, Шем'он д-Тайбуте (Симеон Благодатный), Иоанн Дальятский, Иосиф Хаззайа, мар Шамли, Бехишо Камульский, Брихишо, Иосиф Буснайа; отдельно мы говорим об Исхаке д-Нинве, или Исааке Ниневийском, в России известном как Исаак Сирин.

Грамматика познания, или Рискованный эксперимент

Как нам сегодня могут помочь сирийские мистики – люди, которые жили полторы тысячи лет назад в длительной самоизоляции, в пустыне, постоянно ожидая конца света? Что они знают о спорах в фейсбуке, выгорании на работе, воспитании детей, соседях, делающих ремонт четвертый год подряд? Казалось бы, ничего. Но я верю, что их опыт может быть по-настоящему полезен для нас и сегодня.

Внимание мистиков было, конечно, сосредоточено на общении с Богом, но ключевым предметом их изучения был сам человек, устройство человеческого сознания. Для чистоты эксперимента, для того чтобы остаться с собственной душой наедине, они уходили в полную изоляцию. Сирийский мистик VII века Дадишо Катарский написал руководство для монахов, которые только начинают практиковать уединение, запираются в келье за пределами монастыря на семь недель. И в этом руководстве он говорит прямо: одна из целей затворнической жизни – познание человеком самого себя[15]15
  Дадишо Катарский. О безмолвии седмиц. Мемра 1, параграф 20. Оригинальный текст доступен здесь: Los cinco tratados sobre la quietud (šelyā) de Dāḏišō' Qaṭrāyā / Ed. F. del Río Sánchez. Barcelona: Editorial Ausa, 2001. P. 57.


[Закрыть].

Размышляя об «эксперименте» мистиков, я вспоминаю такую аналогию. Когда я работаю над переводами сирийских текстов, я постоянно пользуюсь базовым словарем классического сирийского языка, который составил человек по имени Роберт Пейн Смит. Он потратил на него значительную часть своей жизни, а его дочь потом завершила эту работу. Я с трепетом думаю о том, что сам не решился бы потратить столько времени на справочный текст, но без него заниматься тем, чему я посвятил свою жизнь, решительно невозможно. Мне остается принять усилие Пейна Смита и с благодарностью думать об этом человеке, понимая, что и мое усилие – ответ на его труд.

Примерно то же я чувствую, читая тексты сирийских мистиков. Они презрели сомнения, решились на крайне рискованный эксперимент, посвятили ему жизнь и на его основе создали философско-антропологическую систему, которой я теперь могу пользоваться, живя в совершенно иных обстоятельствах. Ведь при всем, мягко говоря, своеобразии опыта мистиков их выводы – не про жизнь в монастыре и пустыне, а про человеческую природу как таковую. И этот опыт мы теперь можем использовать почти как справочник – не забывая, правда, о том, что не все, о чем писали древние сирийцы, стоит повторять в домашних условиях.

P. S. Пусть будет басимуфа

Поскольку многие тексты сирийских мистиков еще только ждут своего перевода на русский язык, мы находим важным сделать такое предуведомление.

Ссылаясь на сочинения сирийских мистиков, доступные в русском переводе, мы указываем в сноске соответствующий перевод. Если то или иное сочинение не переведено на русский, мы ссылаемся на сирийский текст – либо по существующим изданиям, либо по рукописям. Часто при таких отсылках мы помещаем переводы соответствующих сирийских фраз – либо мои (в этом случае авторство перевода не указывается), либо моих коллег (фразу «текст цитируется по еще не опубликованному переводу» вы не раз встретите в книге). Поэтому предлагаем вам почаще заглядывать в сноски!

Для каждого сирийского термина мы приводим его научную транскрипцию, а заодно и ее упрощенный вариант в русской транскрипции. К передаче арамейских звуков, не имеющих соответствия в русском языке, мы подошли творчески. Например, звук ṯ, который произносится как английское межзубное th, многие слушатели нашего подкаста распознавали как «ф» (например, в слове басимуфа). Немного поспорив, мы решили там, где хватило смелости, передать его именно так.

На примеры сирийской графики можно посмотреть в словарике в конце нашей книги.

Глава 1
Любовь к ближнему,
или
Как ужиться с вредными соседями?

Максим Калинин (далее: Максим): Я очень рад встретиться с вами – теперь на страницах книги. Все вводные слова оставим в предисловиях, надеюсь, их кто-нибудь читает.

Филипп Дзядко (далее: Филипп): И я тоже рад! Раз мы уже знаем, что сирийские мистики относятся к христианской традиции, то мне бы хотелось начать с главной заповеди Христа – «возлюби ближнего твоего, как самого себя»[16]16
  Полностью заповедь звучит так: «Иисус сказал ему: „возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим“ – сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: „возлюби ближнего твоего, как самого себя“; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». (Мф. 22:37–40.)
  Здесь и далее Библия цитируется в Синодальном переводе, если не оговорено иное.


[Закрыть]. Максим, у вас есть соседи?

Максим: Ну конечно, я живу в многоквартирном доме.

Филипп: И какие у вас с ними отношения?

Максим: Соседи снизу обычно недовольны шумом, который издают мои дети, остальные вроде не жалуются. А у вас как?

Филипп: А у меня ровно наоборот.

Максим: Что, жалуются соседи сверху?

Филипп: Нет, наоборот – это мне на них хочется пожаловаться. Они бесконечно делают ремонт: постоянный шум, пыль, стук. И еще они запредельные хамы. Я не могу сказать, что я их ненавижу, но к этим людям я испытываю сильные негативные чувства, а хотел бы не испытывать ничего. А если следовать Евангелию, хорошо бы их вообще полюбить. Но я совсем не могу заставить себя это сделать. Что бы на это ответили сирийские мистики?

Максим: Я, может быть, вас разочарую, но сирийские мистики отвечают, что вы можете не любить своего ближнего.

Филипп: Как это возможно внутри христианства? Они что, Нагорную проповедь не читали?

Максим: Конечно, читали. Более того, они решили буквально актуализировать ее в своем опыте. О том, в чем эта актуализация заключалась, мы еще поговорим. Сейчас я хочу сосредоточиться именно на опыте. Описывая его, мистики говорят: любовь к ближнему возможна только тогда, когда ты можешь посмотреть на него глазами Бога. Для этого нужно добраться в самом себе до того божественного света, который есть в глубине каждого. Но, находясь в бытовой данности, человеку трудно это осуществить. Помните, как у Достоевского Иван Карамазов говорит, что любить другого человека искренне невозможно, можно только переступать через себя и любить «из-за натащенной на себя эпитимии»[17]17
  «– Я тебе должен сделать одно признание, – начал Иван: – я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про „Иоанна Милостивого“ (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя эпитимии. Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое – пропала любовь».
  Федор Достоевский. «Братья Карамазовы». Часть вторая. Книга пятая. Pro и contra. IV. Бунт.


[Закрыть].

Филипп: Но как же тогда быть с Нагорной проповедью?

Максим: Нагорная проповедь призывает к определенному действию: возлюби. А что значит «возлюби»? Почему побудительная форма? У Исаака Сирина есть теория о добродетели воли и добродетели духа. Первая связана с усилием человека: ты делаешь себе установку и следуешь ей. Вторая охватывает человека, как может охватить, например, вдохновение. Ты чувствуешь мощный порыв внутри себя и не нуждаешься в том, чтобы себя принуждать. Так вот, Исаак Сирин говорит, что искренняя любовь – это добродетель духа. Ты не вы́мучаешь ее. Она рождается в состоянии, когда человек чувствует Бога настолько близким, что сам начинает смотреть на мир его глазами. Это не значит, что установка не нужна. Вдохновению сопутствует работа. И сирийские мистики говорят: простой мысли о том, что у другого человека такие же плоть и кровь, как у тебя, достаточно, чтобы не причинять другому зла и не проливать крови. Но чтобы любить людей от всего сердца, нужно смотреть на них глазами Бога. То есть это не про долженствование – люби, потому что это утверждает общество, или потому что тебя мама так учила, или потому что батюшка в церкви сказал. Мистики говорят: так не получится. Ты как комната с грязными стеклами: пока ты окно не помоешь, свет не проникнет в твою комнату. И не надо создавать искусственное освещение, надо просто помыть окно – тогда любовь к ближнему возникнет сама собой. Как в мультике «Рыбка Поньо на утесе»: там есть колодец – если его открыть, то все захлестнет вода океана. Мы с моими детьми очень любим этот мультфильм.

Филипп: Получается, первый шаг – это сказать себе: ты вообще-то ничего не должен, кроме того, чтобы признать, что ты еще далеко не совершенен.

Максим: Да.

Филипп: И, видимо, дальше есть некоторое количество шагов на этом пути, прохождение разных испытаний? Как в истории о Кунг-фу Панде или в фильмах с Брюсом Ли?

Максим: Да, у мистиков была целая теория о пяти ступенях. По-другому они называются созерцаниями. Не уверен, что стоит сейчас говорить о каждой, но о начальном этапе я расскажу. Первая ступень – это выключение бесконечного потока мыслей и сосредоточение внимания на явлениях этого мира. У меня был такой случай: я гуляю с коляской, прекрасная погода, солнце светит. И вдруг мне вспоминается какой-то человек, который мне насолил. Я начинаю про себя с ним спорить и вдруг понимаю, что раздражен.

Филипп: Да, такое бывает, это ужасно бесит!

Максим: Вот и мне это испортило настроение. И тогда я задумался. Вот мой сын, вот солнце, вот лягушки квакают в Яузе, на набережной стекляшки валяются. Эти стекляшки реальные, а вот мусор в моей голове – он только в моей голове, у него нет реальности, по крайней мере материальной.

Филипп: Это то, что говорят сирийские мистики?

Максим: Ну, мне потом сказали, что это называется заземление, но я был темный человек, ничего этого не знал. Меня в школе учительница математики ругала, что я прихожу к решению задачи через двадцать шагов, когда можно через три. И вот здесь я тоже через сирийские рукописи пришел к тому, к чему, в принципе, можно было бы прийти через современную психологию. Но мы не психологи и не коучи, поэтому – да, это говорят сирийские мистики. Марина Цветаева в письмах тоже говорит о чем-то таком: «Каждая вещь в свой час должна просиять, это тот час, когда на нее глядят настоящие глаза»[18]18
  Из письма Марины Цветаевой Константину Родзевичу. 12 сентября 1923 года.


[Закрыть].

Филипп: Я бы ответил стихами Введенского:

 
Мне жалко что я не зверь,
бегающий по синей дорожке,
говорящий себе поверь,
а другому себе подожди немножко,
мы выйдем с собой погулять в лес
для рассмотрения ничтожных листьев[19]19
  Александр Введенский. «Мне жалко что я не зверь». 1934 год.


[Закрыть].
 

Максим: Да, эти слова говорят о похожем опыте. Осмотрись, увидь то, что находится вокруг тебя, постарайся остановить поток мыслительного мусора в своей голове, и ты сможешь увидеть замысел Бога, который лежит за всеми вещами, – говорят мистики. Но в отличие от тех аналогий, что мы привели, для этой традиции особенно важно то, что наступает вслед за этим опытом. Каким тебе открывается мир, на который ты смотришь прямо, без своих готовых моделей? Человек обретает равно заинтересованный, неутилитарный взгляд на все мироздание. Он учится изумляться – и тому, что восхищает его красотой, и тому, что остается странным и непонятным. Собственно, изумление и останавливает поток тревожащих, мешающих смотреть ясно мыслей. И изумления, как и любви, невозможно достичь через напряжение – по крайней мере, по мнению Исаака Сирина.

Филипп: Мне это очень близко. Немного в другом смысле о важности изумления я однажды даже высказался на обложке журнала «Большой город». Я был его главным редактором, и в 2011 году мы сделали номер, на котором написали: «Удивляйтесь, когда вас унижают, отправьте обоих в отставку, будьте здоровы». Мне и сейчас кажется, что удивление – это начало сопротивления. Но возвращаюсь к мистикам! Изумление останавливает поток тревожащих мыслей. Звучит очень здорово, но как именно достичь этого состояния? Мистики описывают какие-то способы?

Максим: Иосиф Хаззайа говорил, что этот тип созерцания достигается через либидо.

Филипп: Что?! При чем здесь либидо?

Максим: Конечно, он не использует современное психоаналитическое понятие, он называет это словом рэгфа (regṯā), которое означает «похоть», «вожделение». Мистики следовали античному делению души на три части: вожделевательная, яростная и интеллектуальная. И вот на первом этапе созерцания, когда ты останавливаешь поток сознания, начинаешь влюбляться в этот мир как в дар Бога. И эта любовь приводит тебя в такой восторг, что ты начинаешь прозревать божественный замысел. Поэтому сирийские мистики связывали созерцание творения с вожделевательной частью души.

Филипп: Получается, что любовь и восторг приводят к прозреванию, а прозревание рано или поздно приведет к искренней любви – уже ко всем ближним.

Максим: Пожалуй. Но движение происходит и в другом смысле: испытав радость открытого взгляда[20]20
  Подробнее об этом см. в работе: Калинин М. Г. Богословие открытого взгляда // О. А. Седакова. И жизни новизна. Об искусстве, вере и обществе. – М.: Никея, 2022. – С. 7–32.


[Закрыть], чутко реагируешь на помехи. Испытав радость созерцания, боишься засыпать глаза пылью[21]21
  В сирийском языке слово, означающее «глаз», 'айна (ʕaynā), значит еще и «источник».


[Закрыть]. Про эту чувствительность писал и Бехишо Камульский[22]22
  Про этого автора IX века вы, возможно, не найдете даже статьи в «Википедии». Между тем он систематизировал предшествующую мистическую традицию и описывал собственный мистический опыт. Попытка его осмысления предпринята в статье «Богословие открытого взгляда» (см. примечание выше).


[Закрыть], говоря, что у человека, научившегося всматриваться и изумляться, спадает с сердца пелена страстей[23]23
  «Этими движениями разум человека пробуждается и сворачивается с его сердца завеса страстей, когда он приближается к месту чистоты».
  Бехишо Камульский. Книга совершенства. Мемра 3. Оригинальный текст доступен здесь: M. J. Blanchard. Beh Isho' Kamulaya's Syriac Discourses on the Monastic Way of Life: Edition, English translation, and introduction. PhD Dissertation. The Catholic University of America, 2001. P. 164, 306.


[Закрыть]. Взгляд на мир становится твоим измерителем – вместо и лучше книг, предписывающих, как поступать (в разных христианских традициях много писали о том, какие бывают страсти, как они классифицируются и так далее). Человек не хочет нарушать той радости присутствия, которая ему открывается. Вспоминаются слова маленькой девочки, которые как-то привел философ Григорий Померанц: «Мама, не говори громко, от этого засыхают деревья»[24]24
  Померанц Г., Пауза созерцания // Г. Померанц, З. Миркина. Работа любви. Лекции, прочитанные на рубеже веков. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2013. – С. 174.


[Закрыть].

Филипп: У Айзенберга есть похожее:

I

 
Человек, пройдя нежилой массив,
замечает, что лес красив,
что по небу ходит осенний дым,
остающийся золотым.
Помелькав задумчивым грибником,
он в сырую упал траву
и с подмятым спорит воротником,
обращается к рукаву.
 

II

 
Человек куда-то в лесу прилег,
обратился в слух, превратился в куст.
На нем пристроился мотылек.
За ним сырой осторожный хруст.
Человеку снится, что он живет
как разумный камень на дне морском,
под зеленой толщей великих вод
бесконечный путь проходя ползком.
И во сне, свой каменный ход храня,
собирает тело в один комок.
У него билет выходного дня
в боковом кармане совсем промок[25]25
  Михаил Айзенберг. «Человек, пройдя нежилой массив». 1997 год.


[Закрыть].
 

Максим: Да, здесь много дополнительных смыслов, но идея радости как силы – собрать тело в один комок через созерцание – мне в этом стихотворении тоже слышится. У Иосифа Хаззайи есть еще другой образ – образ огня. Он говорил, что божественный замысел разлит во всех предметах этого мира подобно огню, находящемуся в каждой вещи, и человек в опыте созерцания этот огонь вскрывает[26]26
  Иосиф Хаззайа. Книга вопросов и ответов. Мемра 4. Оригинальный текст доступен в рукописи: Baghdad, Chaldean Patriarch of Babylon 131 (olim Diyarbakir 100) (16th c.), f. 161 r.
  Иосиф Хаззайа был сыном зороастрийского жреца, поэтому для него много значил священный негасимый огонь.


[Закрыть]. В момент созерцательной паузы поневоле иногда думаешь: если бы этот огонь разгорелся во всех людях!

Филипп: Вот и Введенский заканчивает свое стихотворение словами «мне жалко, что я не огонь»[27]27
  Александр Введенский. «Мне жалко что я не зверь». 1934 год.


[Закрыть].

Максим: Вот это да, Филипп! Я хотел бы замолчать здесь. Но наш редактор требует, чтобы я завершил этот поэтический баттл, – у Заболоцкого есть стихотворение:

 
…Что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?[28]28
  Николай Заболоцкий. «Некрасивая девочка». 1955 год.


[Закрыть]
 

Если попробовать ответить на этот риторический вопрос, исходя из сирийской мистической традиции, можно сказать, что оба ответа верны. Про огонь мы уже говорили, но и красота пустоты в философии сирийских мистиков занимает важное место.

Филипп: Красота пустоты? Что вы имеете в виду?

Максим: Когда ты смотришь на человека, ты видишь какую-то часть его образа, и всегда есть соблазн его дорисовать. Полюбить пустоту – значит удержаться от этого соблазна и получить удовольствие от того, что этот образ дорисовывается совсем не так, как ты того ожидал.

Филипп: То есть это тоже об умении находиться в моменте, в созерцании того, что есть на самом деле.

Максим: Да, так и есть.

Филипп: Знаете, мне немного неловко, но у меня в ответ на теорию мистиков о пяти ступенях созерцания есть моя собственная теория о трех степенях похмелья. Знакома вам такая ситуация?

Максим: Похмелья?

Филипп: Ну да, это очень похоже на то, о чем вы говорите. Есть три степени похмелья. Первая – это когда вы испытываете физическую боль: вам неприятно, у вас болит голова, вас подташнивает и так далее. Это нестрашная ситуация, есть разные способы с ней справиться: борщ, бургер, свежевыжатый сок – неважно. Вторая степень – угрызения совести: когда ты вспоминаешь все, что происходило накануне, неосторожные высказывания, стыдные поступки или, наоборот, что-то, что ты должен был сделать, но не сделал из-за опьянения или похмелья. Это ужасно. И третья стадия – ради нее некоторые и выпивают – это ощущение абсолютного спокойствия и пребывания в текущем моменте. Ты смотришь на все вокруг – и тебя это веселит, ты останавливаешь тревожные мысли, становишься внимательным и начинаешь все любить. Правильно ли я понимаю, что это и есть первая ступень созерцания, о которой вы говорите?

Максим: Надеюсь, меня никто не побьет камнями, но, я думаю, это соотносимые состояния. Вопрос только в том, каким и куда ты из этих состояний вернешься.

Филипп: Я хочу заметить, что мы вовсе не занимаемся пропагандой алкоголизма. И лично моя цель, простите за откровенность, – достигать третьей стадии похмелья без алкоголя.

Максим: Да, но я хочу добавить, что сирийские мистики свое состояние часто обозначали словом равваюфа (rawwāyūṯā), которое означает «опьянение». Был у них и мотив похмелья – правда, все это относилось не к буквальному, а к духовному опьянению и состоянию подавленности и помрачения, которое накатывает после мистического опыта. Более того: именно об опыте открытого взгляда, который бывает в созерцании природы, Исаак Сирин говорил как о вине, веселящем сердце человека[29]29
  Здесь он подразумевал фразу из 103-го псалма «чтоб сердца людей вино веселило, чтобы лица их от масла блестели, чтобы хлеб подкреплял их силы». (Пс. 103:15, перевод Российского библейского общества.)


[Закрыть].

…Поистине это есть то прекращение [молитвы], которое выше молитвы: оно заключается в том, [что человек] пребывает в постоянном изумлении перед всяким созданием Божиим наподобие тех, кто обезумел от вина. Это и есть то вино, которое веселит сердце человека[30]30
  Исаак Сирин. Второе собрание. Мемра 35, параграф 1. Русский перевод доступен здесь: Беседа 35. О цели возвышенного служения разума, которое есть совокупность всякого подвижничества, совершаемого посредством телесных чувств; благодаря ему входит человек на всякий миг в совершенное слияние с Богом // Преподобный Исаак Сирин. О Божественных тайнах и духовной жизни. Новооткрытые тексты / Перевод с сирийского, примечания, предисловие и послесловие епископа Илариона (Алфеева). – СПб.: Издательство Олега Абышко, 2006. – С. 254.


[Закрыть].

Филипп: Максим, понятно, что все, что вы сейчас описали, – это образы, но имеют ли они какую-то материальную основу? Мистики что-то ели, пили, курили, чтобы прийти в эти состояния?

Максим: Ничего интересного. В их трудах не встречается никакого упоминания веществ, говорится только о телесных практиках, и то достаточно сдержанно. Вообще, они уделяли отдельное внимание «правильному» способу подниматься к просветлению. Еще Евагрий Понтийский заметил: после взгляда на солнце какое-то время видишь все вокруг с пятнами-фосфенами[31]31
  Евагрий Понтийский. Главы о ведении. Сотница 6, глава 63. Текст доступен в издании: Les six centuries des «Kephalaia gnostica» d'Évagre le Pontique / Édition critique de la version syriaque commune et édition d'une nouvelle version syriaque, intégrale, avec une double traduction française par A. Guillaumont. Paris: Firmin-Didot, 1958. P. 242–245.


[Закрыть]. После достижения просветления через «черный вход» (к примеру, через реальное опьянение) тебе потом будет трудно вернуться к этому состоянию или удержаться в нем. Поэтому важным для них понятием было амминуфа (ʔammīnūṯā), которое точно так же, как еврейское «амен» (наше «аминь»), происходит от корня «алеф-мем-нум», указывающего на стабильность и надежность. Поэтому, резюмируя, можно сказать, что сирийские мистики призывают подниматься по ступеням созерцания без помощи алкоголя и учиться себя в этом состоянии удерживать.

Филипп: Хорошо, но все-таки, пока мы не достигли просветления и не можем искренне полюбить всех вокруг, что же нам делать? Или это уже вопрос не к сирийским мистикам?

Максим: На самом деле для мистиков это был не менее актуальный вопрос. Они ведь не сразу уходили в пустыню или в затвор, а сперва годами жили вместе с другими монахами в монастыре. Эти люди только начинали свой путь к лестнице пяти этажей, и сожительствовать им бывало непросто. Ситуации доноса настоятелю или высшему церковному начальству, упрека и обесценивания их богословских исканий хорошо известны из монашеской литературы того времени. Палестинский монах Дорофей Газский писал, как один его сосед мочился у его изголовья, а другой подбрасывал ему клопов, так что несчастный Дорофей не мог спать[32]32
  «И другой также, по искушению ли, или от простоты, Бог знает почему, не малое время каждую ночь пускал свою воду над моей головой, так что и самая постель моя бывала омочена ей. Также и некоторые другие из братии приходили ежедневно и вытрясали свои постилки перед моей келией, и я видел, что множество клопов набиралось в моей келии, так что я не в силах был убивать их, ибо они были бесчисленны от жара. Потом же, когда я ложился спать, все они собирались на меня, и я засыпал только от сильного утомления; когда же вставал от сна, находил, что все тело мое было изъедено, однако же я никогда не сказал кому-нибудь из них: не делай этого, или зачем ты это делаешь? И я не помню, чтобы я когда-либо произнес слово, могущее смутить или оскорбить брата. Научитесь и вы „друг друга тяготы носити“ (Гал. 6:2), научитесь благоговеть друг перед другом; и если кто из вас услышит от кого-нибудь неприятное слово, или если потерпит что сверх ожидания, то он не должен тотчас малодушествовать или тотчас возмущаться гневом, чтобы во время подвига и пользы не оказался он имеющим сердце расслабленное, беззаботное, нетвердое, не могущее выдержать никакого приражения, как бывает с дыней: если хотя малый сучок коснется ее, тотчас делает в ней повреждение, и она гниет».
  Дорофей Газский. Поучение 4. О страхе Божием // Преподобного отца нашего аввы Дорофея душеполезные поучения и послания. С присовокуплением вопросов его и ответов на оные Варсануфия Великого и Иоанна Пророка. – М.: Благовест, 2010. – С. 92–93.


[Закрыть].

Филипп: Ужас какой. Но что же мне тогда делать, если я не люблю ближнего? Мочиться под его дверью, кидаться в него яйцами? Как встать на путь принятия другого человека?

Максим: Сирийская мистическая традиция строго разграничивает мир вещей, которые подчинены объективным закономерностям, и сознание, с которым случаются сотни непредсказуемых перемен. Мы часто совершаем одну и ту же познавательную ошибку: воспринимаем других людей так, будто это предсказуемые физические объекты или уравнения, которые можно решить. Мистики же предлагают принять как данность, что в этом уравнении есть неизвестное и решить его вам не удастся, пока это неизвестное не откроет себя само.

Филипп: Получается, они призывают к бездействию?

Максим: Нет, они говорят о дисциплине ума, об усмирении собственных фантазий и собственного мнения. Одна из главных целей этого упражнения – остановить тот самый внутренний диалог, с которого мы начали, бессмысленные воображаемые споры, на которые мы тратим много сил. Но они призывают также и не испытывать чувства вины, не лицемерить. С точки зрения сирийских мистиков, лучше признать, что в тебе живет неприязнь и даже ненависть, чем пытаться убедить себя в обратном. И это благоговение перед тайной человека приводит нас к теме границ. Тех самых границ, о которых сейчас говорят много – и говорят не зря.

Филипп: В чем вы видите здесь связь?

Максим: Вторгнуться в тайну человека без спросу – все равно что без спросу войти в святилище (в Библии есть история царя, пораженного проказой за такое[33]33
  «Для всего войска Озия приготовил щиты, копья, шлемы, доспехи, луки и камни для пращей. В Иерусалиме на башнях и на углах стен он установил хитроумные машины, чтобы метать стрелы и большие камни. Далеко разнеслась его слава, ибо он получал чудесную помощь, и так он стал очень могущественным. Но его могущество вскружило ему голову и привело к гибели: и он совершил преступление против Господа, Бога его. Он вошел в Господень Храм, чтобы воскурить благовония на жертвеннике для воскурений. Следом за ним вошел священник Азария, а с ним восемьдесят священников Господних, людей знатных. Они встали на пути царя Озии и сказали ему: „Не тебе, Озия, совершать воскурения Господу! Воскурения – дело священников, потомков Аарона, которые на то и посвящены. Выйди из святилища, ибо ты совершил преступление, и не принесет это тебе славы от Господа Бога“. Озия, который уже взял в руки ковш для воскурений, разозлился. Но как только он разозлился на священников, на лбу у него проступила проказа – перед священниками, в Господнем Храме, рядом с жертвенником для воскурений! Первосвященник Азария и все священники взглянули на него – и увидели на лбу проказу. Они поспешно вывели его, да он и сам торопился выйти, ведь его поразил Господь. Царь Озия до самой смерти был болен проказой и жил в Бет-ха-Хофшит, ведь он был отлучен от Храма Господа. А царевич Иофам оставался в царском дворце и правил народом страны». (2 Пар. 26:14–21, перевод Российского библейского общества.)


[Закрыть], христианские авторы любили ее вспоминать). И мой собственный мир тоже святилище, которое нужно сберечь (у мистиков часто появляется такой образ). Более того, понимая, что внутренний мир ближнего непредсказуем и ты не можешь за него ответить, ты в конце концов берешь ответственность исключительно за себя.

Филипп: И тогда портрет, о котором вы говорили, дорисовывается неожиданным образом, а ты сохраняешь способность его рассмотреть. Попробую осторожно применить это в следующий раз, когда встречусь со своими соседями, и, если что, просто протяну им эту книгу.