Текст книги "Тайна черного янтаря"

Трейси рассеянно посмотрела на царапину. Недавнее происшествие в кабинете можно назвать и смешным, подумала она. Рэдберн вышел из себя и нецензурно выругался, – значит, он потерял самообладание – ну разве это не потеха? Но, как только ей вспоминалась Анабель, Трейси становилось не смешно. И не столько из-за того непонятного телефонного звонка, сколько из-за письма, которое Трейси получила от сестры более шести месяцев назад.

Она писала, что они с Майлсом вернулись в Стамбул по приглашению хорошей подруги мужа, которая предложила им погостить в ее доме во время медового месяца, проведенного в Турции. В данный момент Майлс не работал, но у него появился интерес к турецким мозаикам. Миссис Эрим предложила ему как бы базу, с которой он мог бы вести свои исследования, и они договорились пожить у нее. Все складывалось просто и ясно, но Анабель почему-то хотела, чтобы Трейси бросила все свои дела и немедленно летела в Стамбул.

«Если ты приедешь, я признаюсь ему, что у меня есть сестра, – писала она. – Ты нужна мне, дорогая. Все ужасно плохо, и я знаю, что разговор с тобой очень мне поможет».

Трейси не в первый раз получала такие письма от сестры. Несколько лет назад, сразу после замужества, как-то летом, Анабель оплатила сестре дорогу в Нью-Йорк. Трейси поехала туда вопреки воле родителей. Внешний вид сестры встревожил ее. Анабель выглядела нервной и сильно похудела. Она не шутила и не веселилась, как раньше, а все больше жаловалась на скуку своей жизни и с раздражением говорила о том, что муж пренебрегает ею и уделяет ей мало внимания. В то время Майлс находился в Англии. Если бы он тогда был в Нью-Йорке, Трейси, даже вопреки воле сестры, попыталась бы встретиться и поговорить с ним. Но он был далеко, и она решила не обращать особого внимания на жалобы сестры и попытаться успокоить ее доводами разума. В общем, та нью-йоркская встреча не принесла никакого результата.

И все же, как это ни странно, Трейси никогда не теряла глубоко укоренившуюся в ее душе веру в то, что старшая сестра – хороший человек. В ней было немало хорошего, но не всякому было дано видеть это. Анабель могла похвалиться многими талантами. Она неплохо пела и танцевала и, если бы обладала хотя бы капелькой честолюбия, безусловно, смогла бы добиться неплохих успехов на сцене. Но ее самый главный талант, по мнению Трейси, заключался в том, чтобы сделать жизнь окружающих веселой и беззаботной. Анабель обладала чувством юмора и умела создать радостную атмосферу вокруг себя. Даже Нарсэл заметила это. Трейси вспомнила слова турчанки о том, как они убегали вместе с Анабель подальше от всех строгостей и ограничений. И эту Анабель, которая так любила и умела жить, уничтожила другая Анабель. Многим одаренным людям свойственна склонность к саморазрушению. Их близким оставалось только с изумлением наблюдать за этим саморазрушением и пытаться бороться с ним, но чаще всего это было безрезультатно.

Трейси непоколебимо верила, что должна бережно хранить ту тонкую нить, которая связывала ее со старшей сестрой. После встречи в Нью-Йорке она продолжала писать Анабель письма, которые той, похоже, нравилось получать. Это было все, что могла сделать в то время для нее Трейси.

Трейси выросла и смогла бежать из той тягостной атмосферы, которая окружала ее дома. К тому времени, когда она переехала в Нью-Йорк, Анабель с Майлсом уехали за границу, и она не виделась с сестрой целых два года, пока та жила на Востоке.

Когда шесть месяцев назад от Анабель пришло очередное слезное письмо с просьбой приехать, Трейси почувствовала к ней и жалость, и раздражение. Она прекрасно знала, что Анабель любит преувеличивать и драматизировать неприятности, и подозревала, что особого смысла в немедленной поездке в Стамбул, как просила Анабель, нет. Трейси подержит ее за руку, выслушает жалобы и, может, успокоит на какое-то время, но это и все. Она написала сестре строгое письмо с обещанием приехать в Турцию, но позже. Если она уедет сейчас, только что став стажером в новом отделе, компания может отказаться взять ее обратно. Анабель должна понять, насколько важна для нее эта работа.

Анабель не ответила на то письмо, хотя Трейси и написала сестре еще одно с новым обещанием приехать летом. Потом несколько месяцев от Анабель не приходило никаких известий, что тоже было не удивительно. Трейси полностью окунулась в работу и впервые в жизни чувствовала себя счастливой. Она была свободна, и постепенно тревоги о сестре стали как-то забываться. Со временем Анабель простит ее, и Трейси позволила нити, связывавшей их, временно ослабнуть.

Потом, всего три месяца назад, Анабель позвонила из Турции. Трейси с трудом узнала голос сестры, таким расстроенным он был.

– Я никогда не думала, что дело дойдет до этого! – причитала Анабель в трубку. – Я никогда не знала, что Майлс окажется таким злым и жестоким!

Все это было хорошо знакомо Трейси, и она привычно прервала сестру, пытаясь успокоить ее и разобрать, что же та все-таки говорила, но Анабель продолжала выкрикивать бессвязные обвинения, и в ее голосе на этот раз слышался настоящий ужас.

– Ты мне очень нужна, Банни. Я не должна просить тебя приехать сюда… может, это будет для тебя даже опасно. Но мне больше не к кому обратиться за помощью. Я должна с кем-то поговорить. С кем-то, кто может забрать меня отсюда!

Трейси строго произнесла:

– Анабель, послушай меня! Возьми себя в руки и внятно и спокойно объясни, в чем дело.

Анабель сделала глубокий вдох и продолжила свой бессвязный рассказ:

– Опять этот черный янтарь! Он появился вчера, и я знаю, что он означает конец всему. Тайна спрятана у султанши Валиды… запомни это, если приедешь. И никому ни в коем случае не говори, что ты моя сестра.

Если они не будут этого знать, они не сделают тебе ничего плохого. Банни, я боюсь… я не хочу умирать! Банни…

Анабель замолчала, и Трейси, воспользовавшись паузой, принялась умолять сестру спокойно объяснить, что случилось. Наконец Анабель прошептала:

– Кто-то поднимается по лестнице.

За этими словами последовало долгое молчание. Трейси затаила дыхание, отчаянно стараясь услышать, что же происходит за тысячи миль от нее в Стамбуле. Потом произошло самое ужасное. Анабель не стала больше ничего говорить, а тихо просвистела в трубку несколько нот из старой детской песенки «Лондонский мост падает, падает, падает…». После этого в трубке наступила тишина.

Знакомый голос вернул Трейси в детство и вызвал очень болезненные воспоминания. Когда они с Анабель жили дома, то разработали шифр в виде детских песенок, чтобы предупреждать друг друга об опасности. «Мы идем в заросли тутовника…», например, означало «Все в порядке. Гроза миновала», «Лондонский мост» являлся сигналом, предупреждающим об опасности. Он означал «Надвигается большая беда. Будь готова к самому худшему» и применялся только в случае крайней опасности.

В тот день, находясь в Стамбуле, Анабель передала ей по телефону сигнал опасности, их тайный «Мэйдэй»,[6]6
  Международный сигнал бедствия, используемый кораблями и самолетами.


[Закрыть] и повесила трубку.

Трейси попыталась немедленно дозвониться до Стамбула, но, когда к трубке наконец подошел человек, говорящий по-английски, он сказал, что Анабель не может подойти к телефону. Трейси тогда попросила позвать Майлса, но получила ответ, что тот в городе. В конце концов она положила трубку, так и не представившись. Трейси постаралась успокоиться, убеждая себя, что это просто очередной театральный фокус Анабель, которые та так любила, но не могла прогнать мысль, что на этот раз все происходит всерьез, по-настоящему.

На следующий день газеты на первых страницах сообщили о смерти Анабель Рэдберн, жены известного художника.

Трейси нарушила долгое молчание и позвонила отцу в Айову, но тот сказал только, что он давно ожидал чего-нибудь в этом роде. Свою судьбу Анабель выбрала сама, и она заслужила такой конец.

Трейси анонимно послала цветы на могилу сестры и немедленно начала собираться в Стамбул. Она не могла примириться с этой смертью, которую к тому же упредил этот очень странный телефонный звонок накануне. Однако предупреждение об опасности, исходившее от Анабель, заставило ее вести себя осторожно. Она поняла, что если немедленно поедет в Турцию и объявит себя сестрой Анабель, то не узнает ничего, не добьется правды о смерти сестры. К тому же на ней лежала определенная степень вины. Она ведь не помчалась на помощь сестре, посчитав письмо, полученное полгода назад, ложной тревогой. Но на этот раз произошло что-то страшное, и она не обретет покоя до тех пор, пока не разберется, что на самом деле случилось в далекой Турции. Трейси никогда особенно не верила словам Анабель о Майлсе, а теперь она просто обязана поехать в Стамбул и разобраться, что же это за человек.

У Трейси Хаббард не нашлось ни денег на билет в Турцию, ни знакомого, который бы согласился занять их ей, если бы она рассказала, что не может отправиться туда в качестве сестры Анабель. Потом мистер Хорнрайт, сам того, конечно, не подразумевая, слегка приоткрыл для нее дверь, и Трейси без малейших колебаний юркнула в щель.

Так как у сестер были разные отцы и разные фамилии, Трейси могла отправиться в Турцию под собственной фамилией. Пока ее инкогнито оставалось нераскрытым, она могла чувствовать себя в относительной безопасности. Она приехала всего с несколькими уликами: вспышка раздражения сестры на Майлса, в которой, в общем-то, не было для нее ничего нового, за исключением силы гнева; намек на какой-то «черный янтарь» и какую-то «султаншу Валиду», которая якобы знала или хранила «тайну». На первый взгляд все это казалось выдуманным, неправдоподобным, и тем не менее, Анабель очень боялась чего-то. Она умерла. Но какова же была сила отчаяния, которая подтолкнула ее к самоубийству! И кто довел ее до такого состояния?

Теперь Трейси могла без особого труда представить, как Майлс Рэдберн доводит женщину до умопомешательства, особенно такую женщину, у которой хватило глупости полюбить его. И тем не менее, оставался необъяснимым парадокс портрета Анабель, который висел на стене его спальни. Еще Трейси не могла не прислушиваться к голосу собственного рассудка, который не советовал ей относиться серьезно ко всем обвинениям Анабель в адрес мужа, да и к ее поступкам тоже.

Если бы Трейси сейчас могла поделиться с кем-нибудь своими подозрениями и сомнениями, если бы рядом находился человек, которому она могла доверять… Сидя в комнате, которая принадлежала когда-то Анабель, Трейси Хаббард вновь подумала о Нарсэл. Похоже, эта девушка была подругой Анабель и, вне всяких сомнений, не питала дружеских чувств к Майлсу Рэдберну. Но до какой степени ей можно было доверять, Трейси не знала. Не стоило исключать возможности того, что Нарсэл в поисках правды могла стать ее союзницей. В запутанном лабиринте скрытых мотивов и непонятного поведения обитателей этого дома Трейси крайне нуждалась в союзнике, но пока не отважилась довериться никому.

В сумраке вопросов и тайн существовало столько же скрытых течений, сколько их было в Босфоре, в котором Анабель закончила свою жизнь. Напряжение и неприязнь между доктором Эримом и Майлсом Рэдберном сразу бросались в глаза, но и между Мюратом Эримом и его невесткой Сильваной, которая обладала в доме большей властью, чем должна была, по мнению брата и сестры Эримов, существовали далеко не безоблачные отношения.

Трейси напряженно размышляла, но ее мысли беспомощно метались по кругу. В дверь постучали, и Халида внесла невысокую стопку книг, с улыбкой положила их на столик. Ясемин воспользовалась возможностью и, как молния, выскочила из комнаты, словно чувствовала себя в ней пленницей.

Трейси с удивлением прочитала названия книг на их корешках. Книг оказалось четыре, и все они были посвящены Турции. Одна была современным путеводителем, который Трейси пролистала еще дома. Вторая являлась биографией Ататюрка и описывала его жизнь и реформы. Из третьей книги можно было узнать о народах, населявших Турцию в древности. А четвертая повествовала об Оттоманской Порте и рассказывала истории о фантастическом богатстве и власти, постепенном вырождении нации вследствие коррупции, жадности и потрясающей жестокости ее правителей.

Первые две и, возможно, четвертую могла послать миссис Эрим, но третья книга наверняка принадлежала Майлсу Рэдберну. Трейси Хаббард открыла форзац и увидела его фамилию среди списка авторов.

Может, таким способом он хотел извиниться за свою недавнюю несдержанность? На какое-то мгновение она смягчилась по отношению к нему, но тут же невесело улыбнулась. Она должна постоянно помнить, каким привлекательным казался этот мужчина вначале Анабель и как сильно, судя по всему, Анабель в нем ошиблась. Было бы умнее и безопаснее относиться к нему с недоверием и неприязнью, не забывать, что человек этот холоден и жесток, раз мог ударить беззащитное животное. Ей необходимо проявить характер и ни в коем случае не позволять втянуть себя в дружбу с Майлсом Рэдберном.

Укрепив таким образом собственную решимость, Трейси Хаббард села и, открыв книгу наугад, заставила себя читать и думать над прочитанным. Трейси читала о древних обитателях Турции, хеттах, народе, который играл немаловажную роль в древней истории. О хеттах упоминалось и в Библии. Женщина по имени Вирсавия,[7]7
  В библейской мифологии одна из жен царя Давида, мать царя Соломона.


[Закрыть] которая соблазнила Давида, была хетткой. В пору своего расцвета хетты успешно воевали с вавилонянами и египтянами, а после себя оставили в Турции фризы и статуи замечательной красоты. Хеттов сменили семитские завоеватели и воинственные народы с Запада – греки и римляне. На территории современной Турции произошло сильное смешение народов, поэтому турков ученые-этнологи относили к индоевропейской группе, хотя они и имели в себе немного монгольской крови.

Все это было, несомненно, очень интересно, но, пока Трейси читала историю Турции, ее голову ни на секунду не покидал мотив этой детской песенки, что пропела ей Анабель, и она не могла заставить себя вникнуть в древнюю историю Турции. Она не могла также сидеть в комнате. Трейси отшвырнула книгу, вскочила и надела пальто. День клонился к вечеру, и она решила выйти на улицу, чтобы дать выход своему тревожному состоянию. Сейчас помочь ей могло только физическое напряжение. Довольно сидеть в четырех стенах в комнате Анабель.

В верхнем салоне никого не было. Дверь в кабинет Майлса оставалась закрытой. Белая кошка тоже исчезла. Трейси быстро спустилась в мраморный коридор на первом этаже и нашла дверь, ведущую на улицу, но не к Босфору, а на другую сторону. Она вышла из дома, пересекла мощеную подъездную дорогу и двинулась по тропинке, которая петляла в холмах над проливом. Тропинка привела ее к небольшим воротам в каменной стене, ограждающей территорию поместья Эримов. За стеной находилось шоссе, которое, петляя, огибало поместье и тянулось в северном направлении параллельно Босфору, не приближаясь к проливу.

Трейси боялась, что ворота будут заперты, но они оказались закрыты только на засов. Она открыла его и вышла за территорию поместья Эримов. На противоположном берегу Босфора солнце уже начало садиться за холмы Фракии, но небо было еще достаточно светлое. Трейси пошла по жухлой траве, растущей на обочине дороги, чтобы не думать об опасности, которой грозили ей проезжающие мимо машины. Ближайшая деревня, очевидно, располагалась на другой стороне поместья. На этой же стороне находился симпатичный лес, еще по-зимнему серый, хотя через прошлогоднюю траву уже начала пробиваться первая зелень.

Дорога сделала поворот к проливу и привела ее к разукрашенным огромным воротам, криво висящим на старинных петлях. Их, видно, невозможно было закрыть. Трейси всегда манили всякие старинные развалины. Она не смогла побороть искушения и вошла в ворота.

За ними раскинулся когда-то прекрасный сад, который сейчас находился в страшном запустении. Повсюду росли вьющиеся растения и сорняки, громадные платаны и конские каштаны с похожими на свечи и готовыми распуститься цветами. Оставшаяся без присмотра живая изгородь из высокого рододендрона образовала такую плотную зеленую стену, что первая, дальняя часть сада находилась в тени. Прямо перед воротами начинались невысокие мраморные ступеньки, ведущие к воде. Их мрамор отсвечивал бело-розовым цветом в косых лучах заходящего солнца. За ступеньками неторопливо текла темная вода.

Слева темнела громада дома. Он заметно обветшал, но с первого же взгляда становилось ясно, что когда-то в этом дворце жил знатный и богатый вельможа. Это был не обычный жилой дом, потому что сквозь лианы, обвивающие его стены, белел мрамор. Когда-то в доме было два этажа, не считая подвального, но ближе к воде крыша рухнула на верхний этаж, а почти вся стена, выходящая к проливу, упала в Босфор. Остальная, большая часть дома, оставалась все еще относительно целой и невредимой. Трейси направилась к мраморному крыльцу, над которым чернел пустой мраморный проем.

У подножия ступенек виднелась мозаика, частично засыпанная землей. Она должна быть прекрасной, мелькнула у Трейси мысль, если ее раскопать, но сейчас мозаику покрывала земля, а высокая трава достигала верха первой ступеньки. Дверной проем выглядел весьма романтически и как бы приглашал войти. Трейси не смогла побороть своего желания заглянуть во дворец.

Испытывая некоторый трепет, девушка взошла по мраморным ступенькам. Сгнившая деревянная дверь рухнула внутрь и лежала на полу. Трейси перешагнула через гниющее дерево и очутилась в доме. Окна по обе стороны от двери окаймляли полуразрушившиеся арки с прекрасными лепными украшениями. Часть потолка исчезла вместе с крышей над ним, и внутрь проникали струи дождя. То, что когда-то было роскошным дворцом, стоящим на берегу Босфора, сейчас превратилось в убежище для ящериц и мышей и место, где гнездились птицы.

Пол в огромной центральной зале подточили мыши, поэтому Трейси передвигалась очень осторожно. Одна стена залы была расписана цветами. Их блеклые краски навевали мысли о сне. Над дверью светлели изразцы, и Трейси остановилась, чтобы разглядеть их получше в сером свете угасающего дня. Ей было по-настоящему интересно.

Задняя часть дома сохранилась сравнительно хорошо, в полумраке виднелась анфилада многочисленных комнат. Солнце уже село, и сумерки сгущались гораздо стремительнее, чем она ожидала. Стало заметно прохладнее, и Трейси ощутила тревогу.

Она остановилась на пороге дальней комнаты, и ее охватило желание немедленно бежать из этого рассыпающегося в пыль жуткого места. Но она все же, вопреки доводам разума и собственному желанию, осторожно вошла в следующую темную комнату…

Трейси боялась идти дальше и все же шла, охваченная странным желанием осмотреть во дворце все, включая его самые потаенные уголки. Почувствовав под ногами что-то мягкое, девушка нагнулась и увидела шелковый шарф. Его цвета были плохо различимы в слабом свете уходящего дня, но это был явно женский шарф, и она удивленно спросила себя: как он попал сюда? На найдя ответа, Трейси сунула шарф в карман пальто и пошла дальше.

За углом темного коридора, где находилась лестница, ведущая наверх, Трейси Хаббард неожиданно остановилась. Она что-то услышала или ей показалось? Неужели в этом пустынном доме есть, кроме нее, кто-то еще? Может, владелица шарфа?

Трейси остановилась и неожиданно совсем ясно услышала человеческий шепот. После короткой паузы громкий, сердитый шепот возобновился. Девушка в испуге отпрянула в тень арки. Присутствие других людей в этом странном доме казалось ей почему-то менее невинным, чем собственное. Говорили по-турецки. Трейси только разобрала, что разговаривали мужчина и женщина и что они горячо спорили искаженными от излишних эмоций и напряжения голосами. Спорщики находились в двух-трех комнатах от нее, и Трейси осторожно двинулась назад по тому же пути, по которому пришла сюда в поисках выхода в главный салон. На пороге она остановилась, опасаясь выходить на открытое пространство, где ее может выдать свет с Босфора, льющийся из пустых окон. Трейси остановилась и услышала, как мужской голос громко и ясно произнес ее фамилию: «Хаббард». Потом принялся быстро тараторить по-турецки, окружая ее фамилию словами с явно угрожающим оттенком.

Ее фамилия прозвучала в атмосфере грозной таинственности, и от этого у нее по спине поползли мурашки. В памяти мгновенно всплыли все предупреждения из письма Анабель. Сейчас у нее осталось единственное желание – бежать незамеченной. Трейси торопливо пошла по полу, забыв, что под ногами у нее гнилые доски. Одна из них вдруг треснула и сломалась, и девушка упала на колени, почувствовав острую боль. В голень ее впилась заноза.

Ее выдал шум падения, и голоса мгновенно стихли. За молчанием последовал топот бегущих ног, звуки поспешного бегства. Трейси не могла видеть этих людей, потому что они выбежали через другую дверь в сад и растворились в сгущающихся сумерках. Девушка подумала, что бегство доказывает их вину, и обрадовалась, что они бежали, не подойдя к ней.

Трейси с трудом, но выбралась из дыры, в которую провалилась. Чулок был порван, нога болела. Поблизости неожиданно раздался какой-то звук, и Трейси резко подняла голову.

В развалинах находился еще один, четвертый человек. На фоне воды и темнеющего неба виднелся силуэт мужчины. Он стоял неподвижно и смотрел на нее, и в его позе ощущалось что-то грозное, зловещее. Незнакомец стоял спиной к свету, его лицо было в тени. Он не издал ни малейшего звука во время бегства двух других, и Трейси спросила себя: а не находился ли он здесь все это время, пока она бродила по дому, и не шпионил ли за ней, за ними или за всеми вместе. Сейчас ей оставалось только стоять на месте и ждать, когда он двинется с места и заговорит. Незнакомец первым нарушил молчание, обратившись к ней по-турецки. Только когда он направился к ней, Трейси поняла, что это Ахмет. Она не доверяла дворецкому, и ей не нравился этот молчаливый турок с вкрадчивыми манерами, но, по крайней мере, он был ей знаком. Трейси отняла руку от ноги, рука была в крови.

– Я упала, – сказала она. – Вы можете помочь мне? Он понял ее жест.

– Пойдемте, пожалуйста, ханым-эффенди, – сказал дворецкий.

Прихрамывая и опираясь на руку Ахмета, Трейси вышла из дома, и они пошли к воротам. Пока они медленно брели по дороге, Ахмет что-то тихо бормотал по-турецки. Так как все турецкие слова казались взволнованными и взрывными для непривычного к ним уха Трейси, она не могла решить, сочувствовал ли он ей по поводу раны или ругался за то, что она своим появлением прервала встречу двух человек, за которыми он, похоже, следил.

Они прошли совсем немного и увидели идущего навстречу человека. Он двигался неторопливым шагом, словно вышел на обычную вечернюю прогулку. Когда они сблизились, Трейси увидела, что это Мюрат Эрим. Ахмет приветствовал его и показал на окровавленную ногу Трейси.

– Вы ранены? – встревоженно спросил доктор Эрим, торопливо подходя к ней.

Трейси объяснила, что вышла прогуляться и не смогла удержаться и не зайти в разрушенный дворец. По глупости, доверилась гнилым доскам и, естественно, упала. По дороге назад Мюрат о чем-то по-турецки спросил Ахмета, и дворецкий подробно ответил. Не дав ему закончить, доктор Эрим прервал его и приказал поторопиться к дому.

– Нужно, чтобы к нашему приходу была готова теплая вода и бинты, – объяснил он, когда Ахмет почти бегом направился к дому. – Моя сестра хорошо умеет обрабатывать такие раны. Так что можете не беспокоиться. Вам повезло, что Ахмет пошел за вами, опасаясь, что вы можете заблудиться в незнакомом месте. Я удивился, когда нашел боковые ворота раскрытыми. Вы ведь прошли через них?

В голове Трейси мелькнуло подозрение. Доктор Эрим может просто лгать, что вышел на обычную вечернюю прогулку, и сейчас то ли загоняет ее в ловушку, то ли хочет получить от нее свидетельство, необходимое ему и, по всей видимости, очень важное для него.

– Да, я прошла через боковые ворота, – кивнув, подтвердила девушка, но не стала распространяться о том, что кто-то опередил ее и открыл ворота.

Дворецкий Ахмет-эффенди, очевидно, тоже ничего не сказал доктору о том, что в развалинах прятались еще два человека, убежавшие, когда раздался шум от падения американки, и Трейси не стала корректировать его версию случившегося.

Как только они вошли в дом, доктор Эрим отвел ее в комнаты Сильваны. Миссис Эрим работала в лаборатории, но увидев окровавленную ногу Трейси, немедленно оставила свои духи, поднялась наверх и послала Ахмета на поиски Нарсэл. Судя по всему, доктор Эрим предпочитал дома не практиковать. Убедившись, что Трейси находится в надежных и умелых руках, он ушел.

Через несколько минут прибежала Нарсэл с аптечкой первой помощи. Она промыла рану и ловко перебинтовала ногу. Сильвана засыпала гостью вопросами, как все случилось, но Трейси и на этот раз решила не открывать всей правды. Ей все сильнее казалось, что она разворошила осиное гнездо, и самое разумное сейчас – молчать до тех пор, пока все не прояснится. Страх, нахлынувший на нее в развалинах, никак непроходил.

Как только Нарсэл закончила бинтовать ей ногу, Сильвана Эрим сама проводила Трейси в ее комнату, дала обезболивающие таблетки и посоветовала немедленно ложиться в постель. Она сказала, что Трейси может не вставать к ужину, который ей принесут в комнату. Мисс Хаббард должна теперь помнить, назидательным тоном заявила Сильвана, что не следует бегать в темноте по незнакомым местам.

После ухода миссис Эрим Трейси стала готовиться ко сну, но беспокойство не оставляло ее. Она случайно коснулась какой-то тайны, и эта тайна как-то связана с подозрениями относительно ее самой. Эти люди, конечно, не могли узнать, кто она такая, но уже то, что она вынудила кого-то переполошиться, заставляет их следить за ней. И все же она не понимала, почему они заинтересовались ею. Связано ли это как-то с ее работой с Майлсом Рэдберном или нет?

Перед тем как лечь в постель, Трейси вспомнила о шарфе и достала его из кармана пальто. Он был шелковый и великолепного качества изысканной расцветки: полоски темно-сливового цвета чередовались с кремовыми. Она попыталась вспомнить, видела ли такой шарф на Сильване или Нарсэл, но не вспомнила.

Таблетки помогли ей расслабиться. Трейси стало клонить в сон. Она легла в постель, не выключая света, спрятала шарф под подушку и быстро уснула.

Проспала она, должно быть, часа два-три. Разбудил ее стук в дверь. Вошла Нарсэл в сопровождении Халиды, которая несла поднос. Трейси хотела отказаться от еды и вновь уснуть, но Нарсэл настояла, чтобы она что-нибудь съела. Халида усадила Трейси в постели, положив ей под спину подушку, как беспомощному инвалиду, и поставила ей на колени специальный столик. Нарсэл отпустила служанку и придвинула стул к кровати.

– Ну, а сейчас, – светским тоном начала она, – пока вы подкрепляетесь, вы должны рассказать мне, как все это произошло. В этой истории есть нечто странное. Я ничего не сказала ни Сильване, ни моему брату, но, по-моему, вы рассказали им не всю правду.

Трейси сделала два глотка горячего бульона и почувствовала, как туман в ее голове постепенно начинает рассеиваться. Пожалуй, Нарсэл можно рассказать все, что произошло в развалинах дворца, подумала Трейси и рассказала.

Нарсэл внимательно ее выслушала, и в ее огромных черных глазах отразилось беспокойство.

– Не знаю, что там мог делать Ахмет-эффенди… Зачем ему следить за кем-то чужим? Это на него непохоже. У него не очень хороший характер, но он, безусловно, очень предан своим хозяевам. Почему бы вам не выяснить у него самого, что он там делал? – предложила Нарсэл. – Можно с таким же успехом спросить Египетский обелиск в Стамбуле. Из Ахмета-эффенди, если он не захочет говорить, не вытянешь и слова. А кроме того, мне кажется, что если он следит за кем-то, то это его личное дело.

– А что, если эти двое отсюда? – спросила Трейси.

– Почему вы так думаете?

– Не знаю. Просто я слышала, как мужчина с раздражением произнес мою фамилию. Мне показалось, что они спорят обо мне.

– О вас? – эхом отозвалась Нарсэл. – Но это очень странно. Вы уверены, что они назвали именно вашу фамилию?

– Уверена, – кивнула Трейси. Она сунула руку под подушку и вытащила шарф. – Вот этот шарф я нашла в развалинах.

Турчанка с испугом посмотрела на шарф, как на какое-то живое и опасное существо. Когда она вновь заговорила, ее голос слегка дрожал.

– Пожалуйста, послушайте меня. Будет лучше, если вы никому не расскажете об этом шарфе. Даже моему брату… Я бы на вашем месте просто забыла о нем.

– Значит, вы знаете, чей это шарф? Тогда вам, наверное, известно, что может означать его присутствие в развалинах? – сказала Трейси напрямик.

Глаза Нарсэл заблестели от страха.

– Нет, нет, нет… я ничего не знаю! Я хочу сказать только то, что эти дела вас совершенно не касаются. Мисс Хаббард, для вас самое лучшее – как можно скорее вернуться в Нью-Йорк, поверьте мне. Это не имеет к вам никакого отношения.

У Трейси чуть не сорвалось с языка: «Имеет. Все, что происходит в этом доме, имеет ко мне отношение, потому что я сестра Анабель». Но было бы глупо заходить так далеко, и она прикусила язык. Да, Нарсэл была подругой Анабель, но это только по ее же собственным словам, хотя Трейси была склонно ей доверять.

Как бы желая скрыть свое волнение, Нарсэл Эрим встала и подошла к дверям, ведущим на веранду, слегка приоткрыла их и посмотрела на Босфор. Следующие слова Нарсэл очень удивили Трейси.

– Почему вы пошли туда… в развалины? Что вас заставило туда пойти?

– Да так… ничего особенного, – ответила Трейси. – Я вышла прогуляться и совершенно случайно наткнулась на открытые ворота. Мне стало любопытно, я вошла внутрь… вот, собственно, и все.

Нарсэл задумчиво кивнула.

– Странно, но и миссис Рэдберн любила это место, хотя дело, может быть, в том, что она тоже была американкой. Когда у Анабель бывало плохое настроение и она чувствовала себя особенно несчастной, она часто ходила туда одна. Иногда я сопровождала ее, но только тогда, когда мне казалось, что нельзя оставлять ее одну.

Трейси откинулась на подушку и закрыла глаза. У нее пропал всякий аппетит. Неужели Нарсэл догадывается, что между нею и Анабель есть какая-то связь? Нет, это невозможно. Никто не знал о том, что у Анабель есть сестра. А Нарсэл повернулась к балкону спиной и легко взмахнула рукой, словно хотела отмахнуться от всей этой истории. Трейси медленно подняла опущенные веки и осторожно заговорила. Она подозрительно смотрела на собеседницу, с этой минуты абсолютно ей не доверяя.

– Этим утром, – сказала Трейси, – миссис Эрим показала мне портрет Анабель в спальне мистера Рэдберна. Лицо на портрете показалось мне очаровательным… Миссис такой и в жизни была?..