Текст книги "Тайна черного янтаря"

3

Какое-то время Трейси Хаббард нежилась под одеялами и смотрела, как по узорам потолка из ромбов бегают тени. Через приоткрытую на веранду дверь в комнату пробрался бледный луч света. Он засвидетельствовал, что дождь закончился, над Босфором взошло и сияет солнце. Трейси еще несколько минут лежала и прислушивалась к кукареканью петухов и блеянию коз. Потом выскользнула из кровати и вышла на веранду.

Омытая дождем трава на холмах противоположного берега казалась пронзительно зеленой. Под светло-голубым небом плавно нес свои темно-синие воды Босфор. В маленьких бухточках еще клубился туман, но он постепенно рассеивался, подчиняясь мощи солнечных лучей. Трейси разглядела неподалеку на крутом берегу ветхие деревянные домишки небольшой деревни. А на противоположном берегу пролива в той стороне, где был Стамбул, виднелся массивный треугольник каменных стен, из каждой вершины которого в небо вздымалась большая круглая башня. Наверное, средневековая крепость, подумала Трейси.

Замерзнув, Трейси вернулась в комнату и быстро закрыла дверь. Ничего страшного, солнце скоро согреет все вокруг. Его свет уже поднял ей настроение, помог восстановить смелость и укрепил в решимости добиться поставленной цели.

Халида принесла поднос с булочками и густым, похожим по виду на сироп, черным турецким кофе. Трейси села на кровать, облокотилась на подушки и поставила столик между ног. Впервые ей доводилось завтракать в непривычной роскоши. Единственное, о чем она жалела, так это о чисто европейской скудости завтрака. В такое утро она бы предпочла сытный американский завтрак: оладьи и бекон с яйцами.

Комната уже не казалась ей угрюмой, белая кошка куда-то исчезла. Ладно, решила Трейси, не надо придавать большого значения всяким мелочам, надо просто привыкнуть к комнате. Современная обстановка не очень гармонировала с ней, и Трейси подумала: уж не Анабель ли выбрала вместе с золотистым ковром и мебель для того, чтобы прогнать печаль и уныние? У Трейси складывалось впечатление, что Рэдберны жили здесь как почетные гости. Очевидно, Сильвана Эрим считала себя покровительницей искусств. Судя по всему, муж-турок оставил ей большое наследство, и она могла позволить себе кое-какие прихоти.

Трейси надела все то же, без излишеств, серо-голубое платье, выгодно подчеркивающее ее тонкую талию и стройную фигуру. Единственным ее украшением и на этот раз стала золотая булавка, своего рода талисман. Трейси тщательно расчесала каштановые волосы и сложила их в тугой узел на затылке. Своими волосами она всегда гордилась, а сейчас посчитала, что и в целом выглядит неплохо. И тут вошла Нарсэл. И выглядела она так, что Трейси напрочь забыла и думать о комплиментах самой себе.

Этим утром турчанка сделала не такую сложную прическу, как вчера, и надела туфельки не на каблучках, пониже, но была не менее привлекательной и элегантной в черных брюках в обтяжку и голубом пушистом свитере. Султанам, вспомнила Трейси общепринятое мнение, нравились женщины с пышными формами, и; хотя одежда поменялась, под брюками и свитером турчанки не случайно легко угадывались линии тела.

– Миссис Эрим хочет поговорить с вами, – сказала Нарсэл. – Она ждет вас в кабинете мистера Рэдберна.

– Он… он тоже там? – с замиранием в голосе спросила Трейси.

Девушка покачала головой.

– После завтрака мистер Рэдберн всегда совершает длительные прогулки очень быстрым шагом. Мне кажется, это английская привычка, не правда ли? Он скоро вернется, но миссис Эрим сначала хотела увидеть вас.

Комната Майлса Рэдберна находилась тоже на третьем этаже в другом конце мрачного салона, только окна ее выходили не на Босфор. Нарсэл подвела Трейси к двери в кабинет и открыла ее. На кожаном стуле за большим столом из орехового дерева, заваленным книгами и бумагами, сидела Сильвана Эрим. Она пожелала гостье приятным голосом доброго утра и царственным жестом указала на стул. Потом властно повела пальцем. Нарсэл тут же исчезла. Да, миссис Эрим, безусловно, привыкла повелевать. Трейси, однако, спросила себя: а может, все дело в национальной традиции, которая велела Нарсэл покорно выполнять приказания вдовы старшего брата. Только когда Сильваны не было поблизости, Трейси замечала в Нарсэл что-то индивидуальное.

– Хорошо выспались? – осведомилась миссис Эрим у Трейси, но не стала дожидаться ответа, а развела руками. – Видите? Это, дитя мое, то, с чем вам придется мириться.

Трейси понимала, что она имеет в виду. Девушка села сразу и бросила тем самым как бы вызов миссис Эрим. Что ж, как бы там ни было, она не намерена сдаваться без боя на милость этой властной женщине.

Огромная комната находилась примерно в таком же состоянии, как и стол. Полки, протянувшиеся вдоль стен, были завалены книгами. Одни лежали аккуратными стопками, другие громоздились пирамидами. В одном углу стоял обеденный стол, тоже заваленный горой книг, бумаг и папок. Огромное кресло, обтянутое красной камчатной тканью, содержало в себе еще одну гору книг и бумаг. Единственным оазисом в этом море беспорядка был чертежный стол с наклонной доской, который стоял рядом с дверями на веранду. К доске был приколот лист бумаги. Еще кабинет Майлса Рэдберна мог похвастаться высокой, белой печью с расписными изразцами, которая давала больше тепла, чем электрический обогреватель.

– Сейчас я вижу, что имел в виду мистер Хорнрайт, когда говорил, что здесь нужна экономка, – заметила Трейси, позволив себе иронически улыбнуться.

Миссис Эрим напряглась, словно этот полуупрек был адресован ей.

– Дело в том, что Майлс не разрешает слугам ни до чего дотрагиваться. Он кое-как терпит еще вытирание пыли, но не переносит, если кто-то хотя бы приближается к чертежной доске. Нам удается убирать потихоньку только тайком, но сами видите, что из этого получается.

Трейси все прекрасно видела. Навести хотя бы элементарный порядок здесь – отнюдь не простая задача. А так как творец и хозяин всего этого беспорядка был против любого вида вмешательства, она растерялась. Трейси нерешительно прошлась по комнате и остановилась перед чертежной доской, к которой был приколот продолговатый лист бумаги кремового цвета с декоративной надписью старинными турецкими письменами, выполненной тушью.

Миссис Эрим заметила ее интерес.

– Это старинная турецкая каллиграфия. Мистера Рэдберна очень интересуют такие надписи. Он их копирует, хотя, конечно, не знает, что там написано. Но, пожалуйста… сядьте. Майлс скоро вернется, и мы с вами должны обсудить дела. У меня для вас не очень приятные новости.

Трейси уселась и посмотрела на хозяйку. Миссис Эрим поменяла вчерашнее просторное платье на серый костюм, который был сшит наверняка в Париже, как и наряды Нарсэл. Длинные золотистые волосы миссис Эрим были собраны в пучок на затылке и перевязаны шелковой ленточкой. В утреннем свете лицо Сильваны светилось спокойной уверенностью. Несомненно, Сильвана Эрим ожидала от окружающих лишь повиновения, и Трейси приготовилась к сражению.

– Вчера вечером после ужина я разговаривала с мистером Рэдберном, – бесстрастно сообщила миссис Эрим. – Он не хочет, чтобы вы оставались. Майлс не позволит вам дотронуться ни до единого листа своих материалов, но он согласился поговорить с вами. Хоть разговор я вам устроила. Он слушать не хотел о том, чтобы вы остались на неделю. Мистер Рэдберн порой бывает довольно груб и резок. Что тут поделаешь…

Интересно, работала ли миссис Эрим против нее или наоборот на нее, спросила себя Трейси. Во всяком случае, она абсолютно не доверяла этой женщине.

– Тогда я должна сама поговорить с ним, – заявила Трейси Хаббард с демонстративной уверенностью.

Миссис Эрим несколько секунд молча разглядывала гостью. Потом неторопливо, грациозно встала, пересекла кабинет и приблизилась к двери в соседнюю комнату.

– Подойдите, пожалуйста сюда, – сказала она. – Я хочу вам кое-что показать.

Она открыла дверь, несомненно, спальни Майлса Рэдберна и сделала шаг в сторону. В комнате царили порядок и чистота. Ставни веранды были открыты, и с поросшего лесом соседнего холма лился утренний солнечный свет. Солнце уже немного нагрело комнату, а один его луч упал на кровать.

Трейси окинула спальню беглым взглядом и задержала его лишь на картине, которая висела на стене над резной спинкой широкой кровати. Это был портрет молодой женщины в мягких серебристых тонах. Все, кроме лица, было выписано нечетко и находилось как бы в дымке тумана. Но черты лица были даже несколько преувеличенно четкими. Трейси едва не покачнулась от захлестнувшего ее потока чувств. Трейси всегда знала, что такой момент когда-нибудь наступит, и вот он пришел. Со стены на нее смотрело лицо сестры, ускользающее, таинственное и все же необыкновенно милое, именно такое, каким его помнила Трейси. Оно казалось абсолютно реальным, почти живым. Переведя дух, Трейси стала подробно рассматривать картину.

На полотне была изображена стройная девушка в кружевном белом платье. Лицо было повернуто к зрителю на три четверти. Белокурые волосы несколько небрежно зачесаны назад и собраны на затылке серебристой лентой. Тонкая шея казалась высеченной из мрамора, лицо выглядело одухотворенным. Выразительно очерченный рот художник сделал бледным, подчеркнув прежде всего глаза, хотя они и были полуприкрыты веками. На бледных щеках лежала тень от черных ресниц, глаза едва виднелись. На ее лице можно было прочитать одновременно следы трагедии и радости. Молодость девушки была осмотрительной, а не опрометчивой. Туманная хрупкость лица как бы противоречила темным глазам.

– Это Анабель, – сказала миссис Эрим, – жена Майлса Рэдберна.

Трейси смотрела на картину и ждала, когда комната перед ее глазами перестанет качаться. Она догадывалась, что такое сильное чувство придет, но не подозревала о существовании портрета и не подготовилась к встрече с ним.

– Вот вам одна из причин, по которой его книга никогда не будет закончена, – спокойно сообщила хозяйка. – Вам, наверное, уже известно о трагической смерти миссис Рэдберн три месяца назад. Тень ее самоубийства тяжелым грузом лежит на всех нас. Ваш мистер Хорнрайт рассуждает как прагматик: сколько страниц в рукописи, сколько копий нужно будет сделать с набросков мистера Рэдберна и так далее. Для того чтобы убедить Майлса Рэдберна взяться за книгу, он много тут слов произнес о целебной силе работы, но мистер Хорнрайт не знает жестокой правды о тени самоубийства.

Трейси внезапно отвела взгляд от картины. Комната перестала качаться.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «правда»? – поинтересовалась она.

– Это вас не касается, – грубовато ответила миссис Эрим. – Ваша обязанность – вернуться домой и убедить мистера Хорнрайта, что книги не будет. Все остальное, что здесь происходит, вас не должно интересовать.

Трейси поняла причину, по которой миссис Эрим пригласила ее в яли. Если ей и разрешат остаться, то с одним условием: она должна будет плясать под дудку хозяйки.

– Вы настроены против книги, миссис Эрим, – парировала Трейси. – Но объясните, пожалуйста, почему?

Француженка пожала плечами.

– Как я уже сказала, я реалистка. Для человека, который был прекрасным художником, эта работа – просто способ зарыть себя заживо… Это даже смешно, что решать такую серьезную проблему прислали почти ребенка.

Трейси вновь посмотрела на картину.

– Вы хотите сказать, что он очень сильно любил жену и не может теперь жить без нее? Что искусство потеряло для него всякий смысл?

На мгновение лоск показного спокойствия дал трещину, и розовые щеки миссис Эрим вспыхнули ярким румянцем.

– Что за абсурд! Вы же ничего не знаете и не понимаете. Конечно, в последние годы семейной жизни Майлс не любил ее. Миссис Рэдберн обладала скверным характером и была сверх всякой меры порочна. В конце концов мистер Рэдберн начал даже презирать жену, хотя ему трудно признаться в этом самому себе. Поэтому он и предпочитает смерть жизни. Он похоронил себя как художника в этой бессмысленной работе задолго до смерти жены.

Не в первый раз Трейси Хаббард слышала жестокие и резкие слова о своей сестре. Но даже несмотря на то, что Трейси перестала быть обожающей старшую сестру малышкой и достаточно хорошо понимала жизнь и людей, чтобы признать, что Анабель была далеко не совершенством, она отказывалась верить в порочность сестры. Что-то тут было не так, и эта загадка мучила ее наряду с вопросом, не могла ли она сделать больше того, что сделала? Не могла ли предотвратить финал трагедии?

– Почему она умерла? – наконец отважилась задать вопрос Трейси. – Зачем молодой женщине, у которой все было, кончать жизнь самоубийством? Да к тому же еще и такой красавице!

Как только эти слова слетели с ее губ, Трейси прикусила собственный язык, поняв, что зашла слишком далеко и никогда не получит ответ на столь однозначно поставленный вопрос. Она забыла об осторожности, что дало закономерный результат: в глазах миссис Эрим неожиданно вспыхнуло подозрение.

– Проводить параллели между красотой и счастьем типично детская манера, – ответила Сильвана Эрим. Только она, казалось, не обратила внимания на тот факт, что ее собственная жизнь опровергала это утверждение. – Вы поступите мудро, если займетесь тем, ради чего, собственно, приехали сюда. Вынуждена снова вам напомнить, что личные проблемы мистера Рэдберна вас не касаются. Я права, мисс Хаббард?

Настало время сделать шаг назад и вернуться за линию, которую Трейси только что так неосмотрительно переступила.

– Конечно, его личные проблемы не мое дело, – покорно согласилась она. – Просто портрет произвел на меня сильное впечатление.

– Я показала вам портрет только для того, чтобы вы поняли всю неуместность и бессмысленность своей миссии. Вы поступите очень мудро, если не проговоритесь мистеру Рэдберну, что видели его.

Трейси чувствовала, как горят ее щеки. Она вновь ощутила себя маленькой девочкой, которая получает нагоняй от взрослых и боится сказать хотя бы слово в свое оправдание. Прежде чем она смогла что-нибудь ответить, в дверь постучали. Послышался взволнованный голос Халиды, говорившей, естественно, по-турецки.

Миссис Эрим немедленно вывела Трейси в кабинет и закрыла за собой дверь в спальню.

– Он идет. Я представлю вас и уйду. Если захотите заказать билет домой, скажите мне. Я с радостью помогу.

Трейси пожалела, что у нее так мало времени, чтобы прийти в себя после впечатлений от портрета и разговора с Сильваной Эрим. Ей казалось, будто на нее наклеили ярлык с именем и фамилией. Сейчас она с радостью воспользовалась бы любимым трюком Анабель, которая умела смотреть на людей из-под опущенных век и никогда никому не открывала своих мыслей.

Дверь в кабинет внезапно распахнулась, и на пороге появился высокий, худощавый человек. Прямая осанка и разворот плеч свидетельствовали о том, что он когда-то служил в армии. Но это и все, что было в нем бодрого. Выражение лица у него было, как у человека, давно потерявшего всякий интерес к жизни. Его нельзя было назвать красавцем, но мужественные черты его лица несли в себе определенную привлекательность. Он выглядел старше своих тридцати восьми лет, в глазах его читалась неизбывная тоска.

– Ты хорошо выглядишь, – похвалила его, однако, миссис Эрим. – И хорошее сегодня утро для прогулки. Майлс, эта молоденькая девушка – мисс Хаббард. Ее прислали из Нью-Йорка, чтобы поторопить тебя с книгой. – В ее глазах вспыхнули огоньки интриганства. – Я оставляю вас наедине, чтобы вы обо всем договорились, – добавила Сильвана и направилась к двери.

Майлс Рэдберн молча проводил хозяйку и закрыл за ней дверь. Потом повернулся и посмотрел на Трейси невидящим взглядом.

– До сих пор не пойму, зачем Хорнрайт послал вас! – резко начал он, и Трейси заметила, что годы, прожитые в Америке, все же не погасили его британский акцент. – Еще мне непонятно, почему вы приехали сюда после того, как я написал вам в отель. Пожалуй, вам лучше присесть и объяснить мне, что стоит за всей этой ерундой.

Трейси села у стола, возмущаясь про себя, что миссис Эрим так бесцеремонно назвала ее «молодой девушкой». Даже в детстве она нередко чувствовала себя старше Анабель. Майлс Рэдберн подошел к столу. Его руки набивали табаком из мешочка трубку, сделанную из корня верескового дерева, безразличные глаза больше не смотрели на собеседницу. Он быстро оценил ее, понял, что она не имеет абсолютно никакого значения для него и тут же, казалось, забыл о ней. Столь пренебрежительное отношение вновь возмутило Трейси Хаббард, но она взяла себя в руки и решила отныне думать только об одном: как уговорить этого человека разрешить ей остаться.

Раскурив наконец трубку, Майлс Рэдберн беспечно сдвинул кипу бумаг на край стола, сам устроился на другом углу и принялся покачивать длинной ногой. Из трубки к потолку потянулся голубоватый дымок с довольно приятным запахом.

– Можете начинать, – повелительно сказал он. – Выкладывайте свою историю. Я пообещал Сильване выслушать вас. Но только выслушать и ничего больше.

Трейси выпрямилась и посмотрела прямо ему в глаза.

– Мистер Хорнрайт считает, что вы работаете над очень нужной, важной и в высшей степени интересной книгой. Турецкие мозаики занимают выдающееся место в истории мирового искусства, и…

– Пощадите! Ради Бога, избавьте меня от этих рекламных текстов, – прервал ее Майлс Рэдберн. – Я сам прекрасно знаю, почему делаю то, что делаю. Меня интересует совсем другое: что вы здесь делаете? Я предложил Хорнрайту прислать мисс Бейкер. Вы что же, считаете, что можете заменить ее?

Трейси была сыта по горло пренебрежением к себе… Сначала миссис Эрим, теперь этот холодный и несимпатичный сноб.

– Вы еще не готовы к тому, чтобы вами занялась мисс Бейкер! – вспылила она. – Стоит ей бросить только один взгляд на это… на этот беспорядок!.. и она отправится прямиком домой. Думаете, ей захочется ковыряться в этих горах? Да она исчихается, если залезет в них! – И Трейси жестом, выражающим насмешку, показала на обеденный столик, на котором гора бумаг достигла опасной высоты и в любую минуту грозила обрушиться вниз, как снежная лавина.

Рэдберн сердито посмотрел на нее серыми глазами, в которых даже при большом желании трудно было отыскать хоть искорку теплоты. Все-таки в нем еще остались человеческие эмоции, подумала Трейси, хоть злиться он пока еще не разучился.

– Я могу найти все, что мне требуется, в течение нескольких секунд, – заявил художник. – И не хочу, чтобы кто-то посторонний устраивал мне тут беспорядок.

– Устраивал вам тут беспорядок! – насмешливым эхом откликнулась Трейси, забыв, что она должна уговаривать, задабривать Рэдберна и даже льстить ему. – Никогда в жизни не слышала ничего глупее. Посмотрите… нет, вы только посмотрите на это!

Трейси, как маленький циклон, вскочила со стула и сунула обе руки в бумажную гору на столе. Пару секунд гора дрожала, потом большая часть бумаг съехала со стола и рассыпалась по полу у ее ног. Негодование покинуло ее так же быстро, как и пришло, и она с ужасом уставилась на разрушение, вызванное собственными руками, не осмеливаясь поднять глаза на Майлса Рэдберна.

Долгое, не сулящее ничего хорошего молчание неожиданно нарушил громкий звук. Майлс Рэдберн чихнул и… уже не мог остановиться. Он чихнул еще дважды, громко и яростно высморкался, хотел было что-то сказать, но это у него не получилось, и он быстро и оглушительно громко чихнул еще четыре раза подряд.

Неожиданно в памяти Трейси Хаббард возникла картина из далекого прошлого. Она вспомнила разгневанное лицо своего отца и с трудом подавила неожиданный приступ смеха.

– Вы ведете себя точь-в-точь, как мой отец! – воскликнула девушка. – Он тоже не разрешал никому ни до чего дотрагиваться в его кабинете, но никогда не мог ничего найти, хотя утверждал обратное. Только я одна могла поддерживать хоть какое-то подобие порядка у него на столе. Так что в этом смысле я обладаю кое-каким опытом, который может быть полезен и вам.

Приступ чихания постепенно начал проходить, и мистер Рэдберн взмахнул платком.

– Для начала, – сухо заявил наконец он, – можете собрать то, что сбросили на пол.

– И куда вы посоветуете мне все это складывать? – рассудительно осведомилась девушка. – Неужели опять на вершину горы?

Яркий румянец разлился по лицу мистера Рэдберна, на лбу его заблестели капли пота. Неожиданно Трейси стало его жалко. В конце концов, мелькнула у нее мысль, окрашенная слегка извращенным чувством юмора, которое напоминало о себе почему-то в самые неподходящие моменты: как еще можно поступить с агрессором, который вел себя так возмутительно, как она?

– Простите, – робко извинилась она. – Но ваши мысли были где-то далеко, а мне нужно было заставить вас выслушать меня, хоть как-то обратить на себя ваше внимание. Я уверена, что смогу принести вам пользу. Напрасно вы боитесь, что я стану вам мешать. Мне нравится наводить порядок, я не болтушка и вообще тихоня. Вы можете считать, что меня здесь вообще нет. К тому же ваша книга имеет для меня лично очень большое значение. Слишком высоки ставки…

– С какой стати меня должны интересовать ваши ставки? – возмутился Рэдберн. – Я вас сюда не звал.

Трейси продолжила, будто не слышала его:

– Я уже пару лет проработала во «Взгляде». Мне страшно нравится эта работа, скучать там не приходится. Все время происходят разные интересные события. Когда-нибудь, если от меня будет толк, мне позволят заниматься самостоятельной редакторской работой. Я умоляла мистера Хорнрайта поручить это задание мне. Я считала и считаю, что могла бы помочь вам навести порядок перед приездом мисс Бейкер. Если я вернусь обратно с пустыми руками, скорее всего меня выгонят из издательства. А если я вернусь на следующий же день после прилета в Турцию, меня выгонят наверняка.

Все, что она сказала, было правдой. Пусть и неполной, но, во всяком случае, звучало довольно убедительно.

– Я отказываюсь брать на себя такую ответственность, – решительно заявил Рэдберн. – Ваши проблемы меня совершенно не касаются.

Трейси почти с жалостью посмотрела на него. Он напоминал ей человека, которого лишили разом и света, и тепла. Она отвернулась и опустилась на колени. Под столом оказалось пустое место, и девушка начала аккуратно складывать туда разбросанные вокруг нее страницы, одну за другой. Печатный текст Трейси складывала в одну стопку, листы копирки – в другую, наброски мозаик – в третью. Отдельное место она отвела уже законченным рисункам изразцов и мозаик. Майлс Рэдберн встал из-за стола и принялся нервно ходить по комнате туда-сюда у нее за спиной, но Трейси даже не оглянулась.

– У меня очень вспыльчивый характер, – наконец буркнул он. По тому, откуда раздавался голос, Трейси определила, что он стоит сейчас у дверей, ведущих на веранду, и смотрит скорее всего на чертежную доску. – Мне часто не хватает терпения, и я не испытываю особой потребности в женском обществе. Я стараюсь сдерживаться со слугами, но вас, если вы чем-нибудь меня разозлите, я могу сильно отругать.

Трейси оторвала взгляд от очаровательного рисунка, выполненного в различных оттенках голубого цвета.

– Как только вы начнете ругаться, получите сдачи, – храбро ответила она. – Мне не нравится, когда меня ругают. Если хотите покоя и тишины – пожалуйста, нет ничего проще: игнорируйте мое присутствие, а я буду работать. – Она перевернула лист с наброском и прочитала на обороте «Султан Ахмед».

– Эта мозаика из Голубой мечети султана Ахмеда, да? – В ее голосе слышался неподдельный интерес. – Я должна обязательно увидеть ее перед отъездом из Турции. И еще я очень хочу побывать в Святой Софии… Айя-Софии. – Она подняла голову и посмотрела на Рэдберна. В ее голос вернулись просящие нотки. – Мистер Рэдберн, разрешите мне остаться здесь хотя бы на неделю.

Майлс сдержался, не выругался, хотя Трейси уже казалось, что он вот-вот взорвется. Потом, к ее изумлению, художник совершил поступок, на который, по ее мнению, он был не способен. Он улыбнулся! Правда, как бы нехотя и лишь на какое-то мгновение, но это был все-таки знак одобрения.

– Одна неделя, – кивнул он. – Так и быть, я согласен поступиться одной неделей. В противном случае, я чувствую, вы перевернете здесь все вверх дном, и я утону в настоящем беспорядке. К тому же вы строптивы. А скажите: разве ваш отец никогда не ругал вас?

– Мой отец джентльмен, – с достоинством ответила Трейси Хаббард. – К тому же поступки, за которые ругают, я совершала только когда была еще очень маленькая. Он только изредка шлепал меня.

– Великолепный способ воспитания, – кивнул Майлс Рэдберн и с мрачным видом взялся за кропотливую работу по копированию турецкого каллиграфического текста.

В кабинете воцарилась тишина. Трейси очень осторожно, чтобы под ее весом не заскрипели старые доски пола, села на ковер, скрестив ноги. Она поднимала с пола листы бумаги абсолютно тихо, без малейшего шелеста. Движения рук постепенно успокоили девушку, и она решительно прогнала маленькое ликование, которое грозило охватить ее. Недели будет мало не только для того, чтобы навести порядок в рукописи… но и для другой, более важной для нее самой задачи, ради выполнения которой она здесь. Для того чтобы наконец успокоиться, она должна найти ответы на ряд вопросов. Итак, она сделала первый шаг. Мистер Хорнрайт пришел бы в изумление, если бы увидел ее сидящей в такой позе на полу, но какое это имело теперь значение!

Работа неожиданно захватила Трейси. Слава Богу, Майлс Рэдберн хоть подписал каждый рисунок на обороте. Скоро у нее уже образовалась стопка рисунков из Голубой мечети. Естественно, Майлс побывал и в знаменитой мечети Сулеймана Великолепного, так же как и во многих других мечетях и дворцах с непроизносимыми турецкими именами. О многих из них Трейси никогда даже не слышала… В каждой мечети и дворце были свои мозаики, и узоры их никогда не повторялись. Разнообразие узоров и цветов поражало и казалось бесконечным. Трейси даже не пыталась читать текст, она просто складывала отпечатанные страницы в стопку, собираясь разложить их позже. Ей приходилось не один раз прикладывать палец ниже носа, чтобы не чихнуть. Прежде чём разложить их по папкам, необходимо будет стереть с этих папок пыль. Трейси все время напоминала себе, что должна вести себя тихо, как мышь, и продолжала сортировку молча.

Работая, она старалась не думать о портрете, висящем на стене в спальне Майлса Рэдберна. Загадка смерти сестры сейчас казалась еще более зловещей, чем раньше, и любая мысль, связанная с Анабель, отдавалась в ее душе болью. И она приказала себе думать только о наведении порядка в рукописи книги.

Утро прошло тихо, без скандалов. Рэдберн работал за чертежной доской и не обращал на Трейси Хаббард ни малейшего внимания. Никто их не отвлекал и не беспокоил. Когда Трейси бросила взгляд на часы, то увидела, что уже почти двенадцать.

– Мне на какое-то время придется уйти, – внезапно сообщил Майлс Рэдберн. – Полагаю, кто-нибудь предупредит вас о ланче, когда наступит время.

Он ни разу не посмотрел на аккуратные стопки бумаги, выросшие под столом, вышел из комнаты и твердо закрыл за собой дверь. Трейси тут же вскочила на ноги и сладко потянулась. Необходимо что-то придумать, работать, сидя на полу, невозможно. Конечно, если она попросит, то в доме найдут еще один столик и стул. Может, обратиться за помощью к Нарсэл? Трейси не собиралась ничего просить у миссис Эрим, считавшей Анабель злой и испорченной и хотевшей как можно быстрее отправить Трейси Хаббард домой.

Наконец в дверь постучали, и Нарсэл позвала ее на ланч. Турчанка поменяла брюки на длинную ситцевую юбку, в которой при ходьбе становилась похожей на изысканный цветок. Нарсэл на долю секунды замерла и изумленно уставилась на стопки бумаг под столом.

– Он разрешил вам навести порядок? Вот так чудо!

– Он мне ничего не разрешал, – ответила Трейси. – Просто я сама взяла и начала наводить порядок, а он не знал, как меня остановить.

– Значит, вы не возвращаетесь домой, как надеется миссис Эрим?

Трейси покачала головой.

– У меня есть неделя. А дальше будет видно.

– Миссис Эрим будет удивлена, – осторожно произнесла Нарсэл.

– И к тому же, наверное, не очень довольна, – осторожно произнесла Трейси.

Нарсэл никак не отреагировала на это добавление.

– Ланч готов. Мы с братом хотели бы, чтобы вы пообедали с нами, если вы не возражаете. Вы ведь еще не знакомы с Мюратом. Миссис Эрим обедает у себя в киоске. Спускайтесь вниз, когда будете готовы.

Трейси вернулась в свою комнату… комнату Анабель… посмотрела на себя в зеркало и увидела в волосах нити паутины, а на носу пятно пыли. Руки тоже были грязные, и она еще раз обругала про себя Майлса Рэдберна, назвав его неряхой. Правда, Трейси, справедливости ради, тут же одернула себя: ведь вот тут, в его спальне, порядок и чистота, значит, не так уж он безнадежен. Впрочем, она скоро перестала думать о Рэдберне, все ее внимание поглотил опять портрет на стене.

Если Майлс презирал Анабель, зачем тогда повесил на стену ее портрет? Этот вопрос, один из многих, на которые она должна найти ответ, не давал ей покоя, но сейчас времени на раздумья не было. Ее ждала Нарсэл. Плюс ей предстояло встретиться с четвертым обитателем этого дома, и она во что бы то ни стало должна не забывать об осторожности во время ланча. Ни в коем случае нельзя выдавать свои истинные чувства. Эримы должны считать ее той, за кого она себя выдает. Трейси облегченно вздохнула, узнав, что Сильвана Эрим обедает у себя в киоске. Как наблюдательный и проницательный человек, эта женщина была сейчас чрезвычайно опасна для нее.

Умывшись холодной водой и избавившись от пятен грязи на платье, Трейси спустилась на второй этаж. Нарсэл ввела ее в комнату, которая, как она объяснила, являлась для них с братом одновременно и гостиной, и столовой. Огромная турецкая печь согревала комнату в холодные дни. Француженка Сильвана обставила свои комнаты со старинной турецкой роскошью, набросав на диваны горы разноцветных подушек, а молодые Эримы в своем салоне устроили все так, что складывалось впечатление, будто они не могли сделать выбор между турецкими и европейскими стилями. Как турки, они обладали великолепным вкусом, однако их понимание западного образа жизни было, мягко говоря, своеобразно. Влияние Востока в интерьере гостиной было заметно в изразцах, перламутровых украшениях и прекрасных коврах на полу, но тут же, будто по стойке смирно, стояла массивная мебель из орехового и красного дерева, нарушая прихотливую гармонию узоров и красок. Вдоль одной из стен тянулись полки, закрытые стеклянными дверцами, с произведениями турецкого прикладного искусства.