Текст книги "Пандемия"

12

В чемоданчиках биологов были, помимо дезинфицирующих средств и оборудования для взятия проб, новенькие защитные костюмы в упаковке: шапочки, маски, перчатки, бахилы, комбинезоны с застежкой на животе.

Они облачились на лестничной площадке, удовольствовавшись только маской и перчатками. Лучше все-таки не переносить вирус, трогая дверные ручки, мебель. Ведь даже на воздухе вирусы гриппа продолжают жить несколько часов. И потом, исследователи еще ничего не знали об этом новом штамме. Очень ли он заразен? Каков его инкубационный период? Как легко он передается? Каким путем? Желудочным или, как большинство вирусов гриппа, воздушно-капельным?

Жан-Поля Бюиссона предупредили, что к нему зайдут двое микробиологов из Института Пастера, но больше он ничего не знал. Его удивили и напугали их маски, когда он открыл дверь. Жоан принялся его успокаивать, Амандина же держалась поодаль, удостоверившись, что ее маска плотно прилегает к лицу. Бюиссон был носителем миллионов вирусов гриппа, он распространял их при каждом слове, при каждом чихании. Исследования показывали, что при чихании невидимые капельки разлетаются в радиусе до двух метров. У гриппа нет мозга, но природа наделила его целью: постоянно искать хозяев, чтобы в них размножаться.

– Это, конечно, впечатляет, но это простая предосторожность. У вас грипп, и вы наверняка заразны.

Войдя в квартиру, ученый протянул ему маску:

– Наденьте, если вас не затруднит. Лучше перебдеть, чем недобдеть.

Бюиссон надел маску, имевшую форму утиного клюва, Жоан удостоверился, что она надета как следует. Мужчина в пижаме выглядел скверно. Красные глаза, глубокие черные круги под ними, осунувшееся лицо. Он провел ученых в гостиную и сел на диван, закутавшись в плед. На столе дымилась чашка с чаем. Жоан сел, а Амандина осталась стоять, скрестив на груди руки.

– Маска, ваш приход сюда… Вы не все мне сказали. Со мной что-то серьезное?

Амандина покачала головой:

– Не беспокойтесь. Просто ваш врач входит в сеть РГНГ. Это мощный орган наблюдения за гриппом. Несколько сотен терапевтов-волонтеров, но еще и медицинские центры и больничные лаборатории централизуют данные, сводят статистику и посылают пробы на анализ, все это в целях санитарного контроля и профилактики. Забота всегда одна: не допустить, чтобы неизвестные микробы размножились и распространились среди населения. Мы делаем анализы и, главное, расспрашиваем людей, у которых взяли пробы. Мы что-то вроде полицейских дознавателей, только преследуем микробы. Опознаем их, отлавливаем, препятствуем их распространению. Вы понимаете?

Он как будто успокоился:

– Да-да, я понял.

Он закашлялся в маску. Амандина кончиками пальцев протянула ему новую, ибо влажная маска быстро теряла свою эффективность. Жоан приступил к вопросам. Он держал лист бумаги на твердой подложке и ручку.

– Прежде всего, как вы себя чувствуете, месье Бюиссон?

– Плохо… Температура была под сорок сегодня ночью. Сейчас немного снизилась, наверно, благодаря лекарствам.

– Вы раньше болели гриппом?

– Было два или три раза, да… Скверное воспоминание от каждого раза… Большая гадость этот вирус.

– В вашей справке написано, что первые симптомы вы почувствовали в пятницу. Так?

Он надолго задумался.

– Да. В пятницу утром мне уже было неважно. Не хотелось есть, усталость какая-то… Насморк я подхватил еще три-четыре дня назад, а тут начался кашель с мокротой. После обеда стало еще хуже. Сильная усталость, все болело, трясло. К врачу я пошел около пяти.

– Вы куда-нибудь выходили в этот день?

– Да, утром, купить газету.

– А где киоск?

– Метрах в пятидесяти отсюда.

– Больше никуда?

– Были у меня планы на вечер, но я слишком плохо себя чувствовал… Остался дома, лежал.

Жоан делал записи.

– Случалось ли вам в последние дни контактировать с людьми, у которых были симптомы болезни? – спросила Амандина. – Головная боль, кашель, воспаленное горло, насморк, температура, ломота…

– Насколько я помню, нет. Кашляли, конечно, тут и там, сезон простуд, верно? Такая сырость стоит в эти дни.

Стуча зубами, он взял чашку с чаем и сжал ее обеими руками. Приподнял маску, отпил глоток и поставил чашку на место. Амандина уставилась на зараженную чашку. Войдя сюда, она ни к чему не притрагивалась.

– Проблема в том, что я много встречаюсь с людьми. Я член небольшой театральной труппы, мы сейчас готовим спектакль. Еще я казначей в клубе авиамоделизма и почти каждый вечер хожу играть в бильярд. Ну и всякое другое.

Жоан кивнул, но их задачу то не облегчало. Столько возможностей подхватить и передать вирус. Он сосредоточился на вопросах, каждый из них был важен.

– Как правило, инкубационный период гриппа, то есть время от момента, когда вы заразились, до того, когда болезнь проявляется и становится очень заразной, примерно сорок восемь часов. Может быть, конечно, побольше или поменьше, то зависит от штамма вируса. Есть какие-то соображения, где и от кого вы могли заразиться гриппом? Подумайте… Это, должно быть, было где-то в середине прошлой недели. В среду, четверг, может, и раньше.

Больной поерзал на диване.

– Понятия не имею.

– Вы как-то планируете ваши дни, ведете ежедневник? Что-то в этом роде?

– Я записываю встречи в телефон. То есть помимо постоянных дел.

– Мы бы хотели его посмотреть.

Он сжал ладонями виски.

– Да-да… Извините, мне трудно сосредоточиться. Голова раскалывается, просто ужас.

Жоан помолчал, чтобы Бюиссон вновь сфокусировал внимание.

– Я понимаю. Вы рыбачите? Охотитесь?

– Нет.

– Из Франции не выезжали?

– Я сказал это моему врачу, когда он заполнял справку. Нет.

– Бэ-де-Сомм? – спросила Амандина. – Маркантер?

– Что я там забыл?

Двое ученых переглянулись. Жоан чуть наклонился вперед и продолжал приглушенным маской голосом:

– Вы не контактировали в последнее время с дикими птицами? Скажем, утки, гуси, лебеди… В парке? У пруда?

Бюиссон вздохнул и сощурился:

– Нет.

– С другими животными? Домашней птицей, свиньями?

– Нет, говорю же вам. Я был в Париже. Никаких животных, даже собак, ничего.

Амандина попыталась привести в порядок свои мысли. Где-то же Бюиссон подцепил болезнь. Был ли он «пациентом зеро» или «случаем-индексом», отправной точкой возможной эпидемии? Или сам контактировал с кем-то другим? С кем-то, растворившимся среди миллионов человек в столице, кто контактировал с птицами? И если так, то как его найти?

Бюиссон забеспокоился. Он смотрел на Амандину и Жоана с подозрением.

– При чем тут вообще животные? Вы говорите о свиньях… Была же история со свиным гриппом несколько лет назад… Что это значит?

Жоан решил, что пора его просветить. Он откашлялся:

– Месье Бюиссон, вы заразились гриппом типа А, это самый распространенный тип. Но проблема в том, что ваш грипп неизвестен.

– Как это – неизвестен?

– Анализы еще не закончены, но, похоже, мы никогда его не встречали, даже в мировом масштабе. Ни сегодня, ни в прошлом. И вы единственный установленный на сегодняшний день больной, который им заразился.

– Единственный? Но… как я мог подцепить такую пакость?

– Мы не знаем. И поэтому мы здесь.

Тут вступила Амандина:

– Надо знать, что вирус гриппа постоянно мутирует. Его восемь генов как восемь игроков футбольной команды. Эти игроки все время меняются местами, иногда покидают поле и заменяются другими, более результативными… В ста тридцати странах мира более ста пятидесяти лабораторий наблюдения заняты тем, что берут анализы у больных и составляют фотороботы этих футболистов. Они наблюдают за гриппом уже больше шестидесяти лет так же серьезно, как телескопы наблюдают за звездным небом в поисках метеоритов. Но они оперируют бесконечно большими величинами, а мы бесконечно малыми. Вы понимаете?

Он кивнул.

– Во Франции это делается в Париже и Лионе. Есть целые альбомы фотографий, которые похожи, но всегда найдутся мелкие отличия. И когда мы видим перед собой команду, не совпадающую с имеющимися на фотографиях, мы пытаемся выяснить, где, когда и кем она составлена.

Жан-Поль Бюиссон вздрогнул:

– Что же теперь будет?

– Нам бы хотелось, чтобы вы побыли несколько дней в центре инфекционных болезней Сен-Луи в Десятом округе. Вы будете под наблюдением, врачи изучат поведение этого вируса, но, главное, вы никого не заразите. Очень важно, чтобы эта футбольная команда не отправилась в турне по всей Франции, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Старик поднялся, по-прежнему закутанный в плед.

– Хорошо. Пойду соберу вещи.

Он направился в спальню.

– И не забудьте показать нам ежедневник в вашем телефоне, – сказала Амандина, доставая свою завибрировавшую трубку. – У вас наверняка был длительный контакт с этой футбольной командой в тот или иной момент.

Она ответила на звонок, не снимая маски, поговорила с минуту и отключилась в ярости. Жоан подошел за новостями:

– Что ты такая злая?

– Это был журналист из «Вуа дю Нор», который интересуется мертвыми птицами в Маркантере. Не знаю, откуда он получил информацию и как раздобыл мой номер телефона. Я послала его подальше.

Журналист времени не терял. Надо сказать, что у этих людей глаза и уши повсюду. Грубить журналистам не рекомендуется, это может только усилить их любопытство, их подозрения. Амандина, однако, не хотела связываться, Жакоб высказался недвусмысленно, и для этого есть отдел внешних связей. Как бы то ни было, информация о мертвых птицах скоро распространится среди населения. Пойдут слухи.

А это плохой знак.

Ее телефон снова зазвонил. Это был Фонг. Она отошла, чтобы поговорить с ним, потом вернулась к Жоану.

– Фонг хочет нас видеть, ему надо нам кое-что показать. Удостоверимся, что больной помещен в Сен-Луи, посмотрим его расписание и едем ко мне.

– Что показать?

– Не знаю. Он только сказал, что мы упадем.

13

Паскаль Робийяр в самом деле чувствовал себя скверно.

Когда Люси и Франк вернулись с сэндвичами, купленными в ближайшей булочной, он сидел под деревом у пруда, сжав голову руками. Он поднял на них лихорадочно блестящие, налитые кровью глаза и покачал головой, когда Люси предложила ему поесть.

– Не хочется. Мне холодно, меня трясет. Наверно, это грипп. Пусть кто-нибудь отвезет меня домой, у нас только одна машина.

Шарко повернулся к Люси:

– Отвезешь его? А я вернусь с криминалистами.

Люси бросила взгляд на четырех водолазов в гидрокостюмах, которые только что погрузились в воду. Ей бы очень хотелось знать, что они поднимут с илистого дна.

– Хорошо. Держи меня в курсе, если что обнаружат.

– А ты смотри не подцепи заразу. Выглядит это скверно, не хотелось бы, чтобы ты заразила этой пакостью близнецов.

Он обратился к Робийяру:

– Держись… Сядь сзади, подальше от Люси, и прикрывай рот шарфом, пожалуйста.

Робийяр с большим трудом поднялся с земли. Странно было видеть в таком состоянии его, всегда поддерживавшего олимпийскую форму. Он скрылся в лесу, Люси пошла следом.

Оставшись один, Франк Шарко прислонился к дереву недалеко от следов крови, энергично жуя сэндвич с тунцом и майонезом. Сначала Леваллуа не смог оправиться после выходных… Теперь Робийяр… И тут это убийство… Ближайшие дни обещают быть трудными, а личный состав ослаблен. Вряд ли ему удастся проводить больше времени с сыновьями. Когда же он наконец решится и бросит свою работу?

Что-то держало его в этой окаянной профессии. Что-то сумрачное, непонятное. Какая-то непроглядная тьма… И это длилось уже двадцать пять лет.

Четверть века во тьме, боже мой…

Шарко шмыгнул носом. Действительно, здесь слегка пахло мятой. Почему убийца разгуливал, имея при себе срезанные листья мяты? Что за бред?

Пузырьки воздуха лопались на поверхности пруда. Водолазы сосредоточились сначала на периферии. Им понадобилось не больше пяти минут, чтобы найти у самого берега, там, где произошла борьба, грязно-белый шлем с налобным фонариком.

– Он был на глубине больше двух метров, – сказал человек-лягушка и снова нырнул.

Шарко вытер руки бумажным полотенцем, отпил глоток воды и внимательно рассмотрел предмет. Он походил на строительную каску, с круговым источником света, прикрученным сверху ремешками. Никаких следов водорослей или ила, в воде он явно пробыл недолго. Принадлежал ли он убийце? Потерял ли тот его в процессе борьбы и не смог достать?

Шарко попросил службу криминалистического учета отправить шлем на экспертизу. Там могли быть волосы, чешуйки кожи, еще что-то…

Через час второй водолаз вылез из воды, снял ласты, погасил фонарь и направился к Шарко. Здоровенный детина с отпечатавшимися на лице следами маски.

– Наши люди нашли кубический фонарь чуть подальше и еще кое-что там, с другой стороны. Четыре привязанных камня удерживали на дне большой полотняный мешок. Они сейчас обрезают веревки, чтобы поднять мешок на поверхность.

– Очень хорошо. Ничего не забудьте. Ни груз, ни веревки.

Лейтенант Шарко посмотрел на склон. Точно напротив того места, где нашли фонарь, и доступ к нему затруднен из-за растительности. Берег был высокий и крутой.

– Там глубоко?

– Ну, не мелко. Примерно два с половиной метра. Вообще-то, этот пруд – настоящая дыра.

Шарко представил себе действия убийцы. Принести камни, веревки, глубокой ночью, привязать мешок и бросить его в воду. Это наверняка потребовало времени и усилий. Он хотел быть уверен, что мешок не найдут. Наверно, он знал эти места, знал, что пруд глубокий. Кто-то из местных?

На поверхности показались трубки и кислородные баллоны. Три человека всплыли с грузом и положили его у берега. Шарко подошел ближе.

– Сколько он весит?

– Я бы сказал, килограммов шестьдесят…

Они снова погрузились в воду. Шарко рассмотрел плод их поисков. Это был большой крепкий мешок темного цвета, в таких перевозят рис и тому подобные продукты. Ни марки, ни опознавательного знака, тут ловить нечего. Края были скреплены большими застежками, какие используют в промышленности. Лейтенант позвал криминалистов:

– Откройте его, пожалуйста.

Полицейские развернули синее брезентовое полотнище, положили на него мешок, достали из своего чемоданчика тонкие кусачки и вскрыли застежки. Потом осторожно перевернули мешок.

На полотнище посыпались кости всех размеров. На некоторых еще держались кусочки мяса или сухожилий, словно обгрызенных. Четыре черепа с остатками плоти глухо стукнулись о землю. Полицейские переглянулись.

Шарко внимательно смотрел на мертвые головы. Лиц было не различить, глаза как будто растаяли. Кое-где остались пучки волос. Лейтенант выпрямился и потер руки:

– Так… Увозим все это.

На них повисли еще четыре трупа.

Поль Шене, судмедэксперт, с ума сойдет от радости.

14

Амандина и Жоан вышли из больницы Сен-Луи, поместив туда Бюиссона. Они ехали в сторону юго-западного предместья. Молодая женщина просматривала листки своего блокнота, куда она записала данные из ежедневника больного и новые сведения, полученные от него уже в больничной палате.

– Во вторник Бюиссон весь день был со своей театральной труппой, в районе площади Шатле. Доехал туда на метро, говорит, что пообедал в кафе «Циммер». Вечером бильярд в Десятом округе. Поужинал дома, лег около одиннадцати. В среду, по его словам, с утра ничего особенного не делал, только сходил за покупками в угловой магазин. Есть название магазина. Потом он пообедал со своим сыном, он секретарь суда во Дворце правосудия, а после обеда снова репетировал с труппой. Ужинал в Двадцатом округе с «подругой», Матильдой Жамбар.

– Хорошая жизнь, а? Этому пенсионеру скучать не приходится.

– Часть четверга провел в авиамодельном клубе, пообедал у друга, координаты у меня есть, после обеда опять театр. Хватит. Он прямо-таки энерджайзер, этот тип.

Она захлопнула блокнот.

– Дерьмово.

Двадцать пять минут спустя они приехали в Севр. Лофт стоял уединенно, в стороне, у самого леса. Снаружи он походил на большую глыбу из стекла и бетона. Жоан единственный приходил сюда иногда обедать или ужинать и соблюдал все драконовские меры гигиены, введенные Амандиной. Она оберегала мужа, как медведица, защищающая свою территорию. Может, это был перебор, но Жоан никогда не позволял себе судить ее.

Прежде чем войти, они смазали руки антибактериальным гелем и надели бахилы. Амандина отперла бронированную дверь. Они направились в гостиную молодой женщины по застекленным коридорам, которыми Фонг никогда не ходил.

Жоана не переставала впечатлять изобретательность их системы, эта замысловатая архитектура и то, как они жили вместе. Это было любопытно и ужасающе одновременно. Непрестанный бой с незримым противником превратил Амандину в настоящую маньячку чистоты. Можно было провести рукой над любой из дверей и не найти ни единой пылинки.

Таец же, со своей стороны, был ходячим парадоксом, доказывавшим, что природа лечит болезни так же, как и создает их. Сколько они еще так продержатся вдвоем? Жоан представлял себе миллионы микробов, скапливающихся на стеклах, на одежде, только и ожидающих малейшей слабины, чтобы проникнуть внутрь Фонга. И уничтожить его.

Одним движением молодая женщина повернула диван на колесиках так, чтобы он смотрел на плексигласовое стекло. Фонг подошел к нему с другой стороны и нажатием кнопки включил усилитель звука, встроенный в стену. Без этой системы через толстое стекло они бы вряд ли смогли друг друга услышать.

– Привет, Жоан.

– Рад тебя видеть, Фонг.

Таец придвинул стул поближе к стеклу и сел, держа на коленях две сложенные карты. Он махнул рукой Амандине, которая села рядом с коллегой.

– Ну что, я слышал, у вас горячо?

– Вроде того, – ответил Жоан. – Неизвестный штамм H1N1. Один заболевший человек на данный момент. Изолирован. В лаборатории заканчивают расчленение, чтобы узнать, идентичен ли этот штамм обнаруженному у птиц, и начать охоту на наш вирус. Пошла гонка против часовой стрелки.

Фонг улыбнулся:

– Мне бы нежелательно его подцепить.

Амандина не оценила юмора. Фонг поддел ее:

– Моя жена часто находит мой юмор сомнительным…

– Это еще мягко сказано, – сухо отозвалась Амандина.

– Ладно. Есть догадки о его происхождении? Об отправной точке?

– Пока ни малейших.

– Больной контактировал с птицами?

– Нет.

– Ничего из региональных сетей наблюдения? РГНГ? «Сантинель»?

Жоан и Амандина покачали головой.

– Пресса в курсе?

– Пока нет.

– Они заняты по горло со всеми этими забастовками. Дела в стране плохи.

Фонг встал и отошел налить себе чая. Амандина тем временем приготовила две чашки кофе.

– Ты отлично выглядишь, – сказал Жоан в усилитель звука. – Хотел бы я сохранить такое тело атлета, как у тебя. А я сразу набираю вес, если сижу на месте. Как тебе удается?

Фонг насыпал несколько ложек китайского чая в ситечко и погрузил его в кипящую воду.

– Лофт большой, хоть моцион совершай.

Жоан указал на экран:

– Ты по-прежнему охотишься за микробами, как я погляжу?

– Нельзя сказать, чтобы я шел в ногу со временем. Коротаю жизнь, складывая бумагу, да брожу по Интернету, копаю на предмет микроорганизмов. Знавал я времена поинтереснее.

Он вернулся, сжимая двумя руками горячую чашку.

– Кстати, копая, я заметил, что в последние несколько месяцев большие бяки снова гуляют по миру. На Гаити, как на грех, завезли холеру, а что еще хуже – в Заире Эбола.

– В Заире всегда была Эбола.

– Да, но тут другое дело. Источник, похоже, очень активен, а штамм агрессивен. Пора бы заняться этим вирусом вплотную, пока не стало поздно… И вообще, все эти вспышки не сулят ничего хорошего.

«Ничего хорошего» в его устах прозвучало как-то зашифрованно. Амандина вернулась с кофе, подала чашку Жоану и села на место.

– Объяснишь нам? Мы, вообще-то, по идее, на работе, а наш шеф сейчас особенно бдителен.

Фонг развернул карту Европы и прижал ее к стеклу. На ней было много линий и крестиков, нанесенных красной ручкой.

– По последним данным, мы имеем сто две мертвые птицы, о которых сообщено в SHOC Room. Они отмечены крестиками.

Сто две… Количество случаев еще увеличилось после сообщения Жакоба.

– Как видите, обнаружены они вдоль двух миграционных коридоров. Один ведет от севера Европы в Африку, ось Север/Юг, другой – из северных областей к западу Европы, ось Восток/Запад.

Амандина всмотрелась в карту. Крестики стояли во многих странах. Франция, Бельгия, Нидерланды…

– Самый восточный крестик в Германии. А в других странах, дальше на восток, ничего нет? В Польше, России?

– Вы увидели ровно то, что надо было увидеть. Мой знакомый из ВОЗ переслал мне по электронной почте информацию о мертвом лебеде, оснащенном вот таким передатчиком.

Фонг показал Жоану крошечную черную коробочку на широкой резиновой ленте.

– Память о моих былых годах на земле, я использовал их для лис. Его надевают на шею лебедю и следят за ним в реальном времени, час за часом.

Амандина знала, как работают эти маячки: один такой был спрятан под пассажирским сиденьем ее машины. Таким образом, в случае угона она могла определить ее местонахождение с помощью приложения в своем мобильном телефоне. Некоторые расценивали это как паранойю, но для нее речь шла просто о безопасности.

– Наш лебедь был на гнездовье в России и начал свой перелет в конце сентября. Его звали Мак-Дум… Глупо давать имена лебедям, вы не находите?

– Ураганам же дают, – отозвался Жоан.

– Ладно, пусть. Итак, наш милейший Мак-Дум пересек Белоруссию, Польшу, потом… он прибыл… сюда…

Он чуть отстранил карту от стекла и ткнул пальцем в север Германии:

– На остров Рюген. Самый большой принадлежащий Германии остров в Балтийском море. Настоящий миграционный перекресток для тысяч птиц – журавли, гуси, лебеди, всевозможные пернатые прилетают сюда набраться сил на день или два, чтобы продолжить свой долгий путь. Мак-Дум приземлился здесь седьмого ноября, у меня есть точные GPS-координаты места его пребывания, дивной красоты водоема. Он улетел на следующий день. Наш милейший Мак-Дум пролетает над северным побережьем Германии, делает несколько привалов и наконец приземляется в природном заповеднике Цвин в Бельгии, где и умирает одиннадцать дней спустя от вашего птичьего гриппа H1N1.

Он сложил карту и серьезно посмотрел на двух ученых:

– Ни одна птица не умерла на востоке острова Рюген. И я проверял, все виды, затронутые вирусом, делают остановку на этом немецком острове, прежде чем продолжить свой путь.

Амандина нахмурилась:

– Значит, очаг заражения находится точно на острове Рюген… Но зараженные лебеди, которые летели вместе, должны были умереть одновременно, разве нет? Все затронутые виды должны были умереть в нескольких сотнях километров от острова, когда разразилась эпидемия?

– Вирусы могут функционировать по-разному у птиц и у людей, – возразил Жоан. – Есть две гипотезы. Возьмем случай лебедей. Гипотеза номер один: они все одновременно подцепили вирус на Рюгене, но некоторые особи или некоторые виды восприимчивее других к микроорганизму и умирают раньше. Другие птицы прекрасно могут быть носителями болезни, оставаясь при этом здоровыми и играя лишь роль переносчиков. Таким образом, вирус может жить у них очень долго без малейших тревожных признаков.

– Как, впрочем, и у людей, – заметил Фонг. – Некоторые могут подцепить вирус гриппа, даже не зная об этом, и просто быть носителями, другие отделаются легким насморком, а третьи от него умрут.

– А гипотеза номер два? – спросила Амандина.

– Один лебедь подцепил вирус на Рюгене. И он передает его другим во время остановок, через свои испражнения. Это менее вероятно, но возможно. Вирус размножается и распространяется в воде или в иле, другой лебедь контактирует с водой и подцепляет вирус. Он умирает где-то дальше. И так далее. Ничто не мешает объединить две гипотезы. Короче, все это сложно, мы ничего не знаем о новом штамме, возможно, он проявляет ультрарезистентность в естественной среде. Вирусы гриппа так мутируют, что могут вести себя очень по-разному в разных штаммах и у разных видов.

Фонг принес свой ноутбук.

– Да, это настоящие боевые машины, запрограммированные на максимально быстрое распространение и размножение… Мой знакомый из ВОЗ сообщил мне, что немецкие власти частично закрыли доступ на остров Рюген вчера вечером. Сделанные снимки поступили в SHOC Room, затем к высоким чинам ВОЗ. Так что, я думаю, ваш Александр Жакоб в курсе с сегодняшнего утра.

Амандина и Жоан удрученно переглянулись. Жакоб, конечно, не все им рассказал, вечно он прячется за печатью пресловутой «секретности».

– Стало быть, наш H1N1 родился на этом острове, – сказал Жоан. – Со всеми этими разными видами птиц и их контактами через экскременты и оперение он может быть результатом случайной мутации, дурной игрой природы…

– Это было бы возможно, не будь снимков, которые я вам сейчас покажу. Вы не поверите своим глазам.