Текст книги "Последняя рукопись"

3

Когда около часу ночи В + В прибыли на автозаправочную станцию, там уже стояла машина жандармерии коммуны Ле-Туве. Сейчас это ничем не примечательное заведение с четырьмя колонками, закрытыми после нападения, мертвым паркингом и магазинчиком, освещенным тусклыми неоновыми лампами, нагоняло тоску.

Управляющий, усатый толстяк, выглядел спокойным и разговаривал по телефону за стойкой лавки. Двое полицейских подошли к жандармскому капитану Патрику Руссо, первым узнавшему о налете. Настоящий горец, упакованный в сине-белую парку, делающую еще шире его плечи драчуна, всегда готового с кем-то схлестнуться. Он поприветствовал коллег и обменялся с ними рукопожатием.

– Примерно с полчаса назад меня, без всяких комментариев, предупредили о скором прибытии двух парней из гренобльской Криминальной полиции. Может, объясните, в чем дело?

Вик едва доходил ему до подбородка, его худая ладонь буквально утонула в лапище жандарма. Пока Морель обозревал местность, он взял инициативу в свои руки.

– Нас вызвала таможня, преследовавшая «форд», пока он не влетел в заграждение на сорок седьмом километре трассы D30. Водителя, вашего предполагаемого налетчика, выбросило из салона, и он разбился на дне оврага.

Стоявший со скрещенными на груди руками Патрик Руссо был невозмутим, как стена крематория. Он принадлежал к числу тех, кто полагал, что если на земле стало одним говнюком меньше, то это подарок человечеству.

Где-то в глубине лавки включился компрессор холодильника или морозильной камеры. Вик на мгновение прислушался к его урчанию, а потом продолжил:

– Нас привели сюда результаты проверки номерных знаков: серый «форд» с фальшивым номером JU-202-MO поздним вечером был объявлен здешним подразделением в угоне с этой заправки. В багажнике мы обнаружили труп неизвестной женщины лет двадцати. Учитывая степень повреждений, можно с уверенностью сказать, что она умерла еще до аварии.

– Теперь понятно. Это объясняет поведение владельца угнанного автомобиля. Он ушел пешком, не спросив сдачи. Мы располагаем видеозаписью. Пойдемте.

Он завел полицейских за прилавок. Вик не смог удержаться от соблазна и для сравнения взглянул на цены выставленных в витрине шоколадных батончиков: на шестнадцать центов дороже, чем в супермаркете напротив его дома. Он почувствовал, как его сознание ускользает в бредовые сопоставления, вовремя спохватился и обратил взгляд на экран компьютера. Жандарм щелкал мышкой, чтобы включить первый эпизод.

– Даже несмотря на отвратительное качество записи, можно получить четкое представление о том, что произошло. Изображение черно-белое, хотя любая цветная камера стоит меньше сотни евро. Вечно так, когда нам нужно видео, верно?

Морель молча кивнул.

– Короче. Сначала камера номер два на заправке. Двадцать один сорок две. Смотрите, налетчик выходит из этого грузовичка с пассажирской стороны. Нам удалось вовремя задержать водителя на пункте оплаты в Шамбери. Похоже, он вообще не при делах, говорит, что подобрал парня в зоне отдыха на трассе. Тот попросил подбросить его сюда, объяснив, что получил эсэмэс и якобы за ним должны приехать.

Глаз Вика сохранял каждый пиксель картинки. Квентин Роуз, в шапке, лицо скрыто шарфом, вот он отходит от грузовичка и неподвижно стоит в темном углу. Неподготовленный налет, решает полицейский: у парня не было конкретной цели, он напал в пустынном месте, ничем не рискуя. Жандарм указательным пальцем прикоснулся к экрану:

– Видите, он выжидает, ищет подходящий момент, чтобы действовать. Грузовичок уехал. Перехожу на камеру номер четыре, к самой далекой от магазина колонке. Спустя три минуты у ручной колонки останавливается серый «форд»…

Вик смотрел и запоминал параллельно два видео. Роуз как раз вошел в магазин, когда владелец «форда» в темной бейсболке покинул машину. Учитывая угол съемки, недостаточное освещение и тот факт, что на персонаже теплая зимняя одежда, трудно составить какое-то конкретное представление о нем. Только некая масса, укутанная в толстый пуховик. Человек хлопает дверцей, открывает бак, спокойно берется за шланг с пистолетом. Он смотрит по сторонам без малейших признаков волнения. Ни разу не поднимает глаза к камере наблюдения.

Морель переводил взгляд с одного видео на другое.

– Парень не из пугливых, хотя у него в багажнике труп с ободранным лицом. А что, разве в столь поздний час не положено сначала заплатить, а уж потом заправляться?

– С двадцати двух часов – при входе написано. Ровно через десять минут его освещенное, как рождественская елка, личико запечатлела бы камера в магазине.

Сейчас полицейские как раз смотрят запись с нее. Роуз, направив на продавца оружие, заставляет его открыть кассу. Меньше чем через тридцать секунд он засовывает в карман пачку банкнот, выходит из лавки и направляется к «форду». Незнакомец видит его, но слишком поздно: парень уже взял его на прицел и требует отойти от машины. Тот не двигается с места – похоже, собирается вести переговоры. Налетчик стреляет в землю. На сей раз хозяин «форда» отступает на два шага. По-прежнему угрожая ему оружием, Роуз закрывает крышку бензобака, впрыгивает в салон автомобиля и резко трогается с места. От неожиданности хозяин машины застывает на месте, но вскоре тоже исчезает из поля зрения камеры. Жандарм останавливает запись.

– Похоже, он побежал в сторону, противоположную трассе. Справа от заправки несколько деревьев, за ними дикие заросли. Метрах в пятистах отсюда съезд с автотрассы, там полно деревень и дорог местного значения. Учитывая поведение владельца «форда» и тот факт, что он ехал с фальшивыми номерами, я не стал ждать вас и вызвал здешнюю жандармерию. Уже ночь, мало шансов, что они его обнаружат, но кто знает.

– Вы правильно сделали. Свидетели есть?

– На данный момент никого. Продавец после налета на кассу был в шоке и ничего не заметил. Я просмотрел видеоматериалы со всех камер. Это лучшие.

– Значит, лица у нас нет. И все же следует взглянуть на старые записи, сличить модели автомобилей. Может, наш парень прежде уже приезжал сюда заправляться с настоящими номерами.

Вик вместе с двумя другими мужчинами направился к колонке номер четыре. Жандарм указал на валяющийся на земле заправочный пистолет.

– Может, удастся снять с него пальчики?

– На записи видно, что он был в перчатках. А вот насчет ДНК не беспокойтесь, его следов полно в «форде».

Вик ушел в темноту и принялся вглядываться в огни вскарабкавшихся на горные склоны домов. Сотни мерцающих жизней, подвешенных в пространстве. Их парень исчез где-то среди этих мириад звезд. Откуда он взялся с изуродованным трупом в багажнике и куда делся? Сыщик подумал о девушке с отрубленными кистями рук. Возможно, в одном из этих домов родители ждут вестей от дочери. Мать уже пыталась дозвониться до нее, отец связывался с ее подругами. Они больше никогда не увидят свою девочку.

Он вдруг осознал, что подсчитывает их, эти огни, что проклятый голос в его свихнувшемся мозгу непременно требует точного количества фонарей, горящих на трассе, начиная с заправки на выезде из Ле-Туве, департамент Изер, как если бы это была жизненно важная информация. У него в голове вертелись и другие цифры: например, евро тридцать пять за шоколадный батончик – на шестнадцать центов дороже, чем напротив его дома; замеченная им на дисплее четвертой колонки отметка «пятьдесят семь литров и тридцать три сантилитра», часы работы магазина. И он будет помнить все эти цифры даже на смертном одре, возможно уже не зная, с чем они связаны. Одновременно он видел, что Морель оживленно беседует с жандармом – наверняка объясняет, что напарник у него, конечно, мужик странноватый, немногословный, но они уже десять лет работают в связке.

Вздохнув, Вик позвонил оставшемуся на месте аварии специалисту службы криминалистического учета и попросил, чтобы тот проверил, читается ли номер шасси – он должен быть спереди справа, под ветровым стеклом (для этой марки автомобиля, уточнил он), и, получив ответ, разъединился. Вернувшись назад, он обратился к своему коллеге:

– У тачки затерт серийный номер шасси.

– Предусмотрительный парень. Лица нет, фальшивые знаки, отсутствие серийного номера. И серый «форд», каких полно в этом регионе. Нелегко будет добраться до него через автомобиль.

Вик сунул руки в карманы.

– Зря он так старается со всеми этими предосторожностями, нынче ночью мы нагрянем в его мирок, и, надеюсь, наш визит станет ему лучшим подарком на Рождество.

4

– Ваши произведения часто затрагивают тему двойничества, присвоения чужой личности, памяти и воспоминаний. И «Последняя рукопись» не исключение. Возможно, это ваша самая резкая, самая жестокая книга, в ней вы беретесь за темы, способные ранить чувствительные души. Пытки, незаконное лишение свободы, изнасилование. Своим романом вы хотите шокировать читателя?

Лин Морган совсем извертелась на стуле. Интервью длилось всего минут пятнадцать, а ей уже надоело. После четырех лет молчания Нила Мирора читатели буквально набросились на его новый триллер. Роман вышел в декабре и сразу попал в топ десяти бестселлеров. Теперь, чтобы обеспечить ему успешный рынок, интервью придется давать до самого Рождества.

– Я ничего специально не подсчитывала. Писала, как писалось. Да, разумеется, роман жестокий, но не думаете же вы, что мир, в котором мы живем, не таков?

Лин умолкла, и сидевшая за соседним столиком Памела, ее пресс-атташе, бросила на нее недовольный взгляд. Интервью было на вес золота: разворот в женском еженедельнике «Twin», издании, популярном у электората, который трудно завоевать. А выход очередного номера предполагался как раз перед праздниками. Журналистка Джеральдина Скордель, поджав губы, что-то царапала у себя в блокноте. Лин строго соблюдала непростые правила интервью, но отказывалась от радио– и телевизионных записей. Она всегда требовала и непременно добивалась права прочесть статью перед публикацией, чтобы убедиться, что о ней говорят в мужском роде. И разумеется, никаких фотографий, никто не должен видеть ее лица. Если кому-то и было известно, что Нил Мирор и Лин Морган – это один человек, то широкая публика не знала, что виновник ее бессонных ночей – женщина. Романистке всегда удавалось держать под замком свою личную жизнь, даже когда ее буквально припирали к стенке.

– Как вы вкратце охарактеризуете свой роман?

– Вы его прочли?

– Я читаю все, о чем пишу. Но мне интересно ваше мнение.

Чтобы скрыть раздражение, Лин сделала глоток шардоне. Ей всегда нелегко давался разговор о своих книгах. Беседа велась в безвестном кафе в Десятом округе Парижа, вдали от шикарных кварталов и более традиционных для подобных встреч мест. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы повторить то, что она уже говорила десятки раз.

– Это история Жюдит Модруа, ничем не примечательной женщины, простой учительницы, поддерживающей отношения с одиноким пожилым писателем, у которого было бурное прошлое. Теперь же он уединенно живет на огромной вилле на бретонском острове Бреа и уже много лет ничего не публикует.

– Это Янус Арпажон…

– Верно, Арпажон. Он дает Жюдит прочесть свою пока не имеющую названия рукопись, о которой еще никому не рассказывал. Это мерзкая история изнасилований и убийств подростков, совершенных писателем по имени Кайяк Мёбиус.

Арпажону остается дописать еще десять страниц, а главное, открыть книжным сыщикам место захоронения жертв Кайяка. Жюдит считает сюжет романа вымыслом, она не знает, что на самом деле Арпажон описал свою собственную историю и что Кайяк – это он сам.

– Нечто вроде романизированной автобиографии.

– Скорее, длинная исповедь насильника и убийцы, ни разу не пойманного рецидивиста, который в преклонном возрасте принимает решение сделать полное признание в виде романа. И вот когда он сообщает, что собирается отправить рукопись своему давнему издателю, а уж потом сочинить концовку, Жюдит задумывает лишить его свободы и подвергнуть пыткам, чтобы он все-таки сперва завершил роман.

– Как в «Мизери» Стивена Кинга. Вы читали?

– Разумеется, и я понимаю, что многие станут сравнивать, как вы сейчас. Но моя трактовка не имеет ничего общего с романом Кинга. Это скорее дань уважения, нежели что-то иное.

– В книге есть места, которые особенно тяжело читать… Например, ошеломляющая сцена изнасилования, некогда совершенного Арпажоном. Кроме того, вы в подробностях описываете способ изготовления орудия пыток, использованного Жюдит, чтобы раздробить своему пленнику ступню, и даже приводите список материалов, которые легко приобрести в ближайшем магазине. Вы рассказываете, как при помощи хлорки свести следы ДНК, напоминаете, что негашеная известь позволяет закопать трупы, не оставив ни следов, ни запаха. Раскрываете некоторые методы полиции. Не боитесь, что это может навредить работе настоящих сыщиков? Или что злонамеренные люди воспользуются идеями вашей книги?

– Вечный спор… Мы, авторы детективов, причастны к росту жестокости в мире, вы это хотите сказать? Неужели вы думаете, что люди, имеющие преступные намерения, только и ждут выхода моего романа, чтобы осуществить их? Что они воспользуются книгой как сборником рецептов? Тот, кто совершает убийство или изнасилование, действует импульсивно, из ненависти или гнева. Или же его поступок связан с чем-то, случившимся с ним в детстве. Роман является всего лишь поводом или стимулом, если хотите. Однако вернемся к моему сочинению. Мы ведь о нем говорим, верно?

– С удовольствием.

– Арпажон не уступает своей мучительнице и упорно не пишет концовки романа. Тогда выстрелом в голову из «зиг-зауэра», оружия сыщиков, Жюдит убивает его, а затем избавляется от тела, используя метод самого Арпажона, описанный им в книге: негашеная известь, вырытая в лесу яма глубиной полтора метра… – Лин холодно улыбается и продолжает: – Да, знаю, это противоречит тому, что я только что вам сказала: будто злодеи не вдохновляются вымыслом. Как видите, это вымысел в вымысле, так что вымыслом он и остается.

– Понимаю.

– Короче, давайте дальше. Жюдит придумывает развязку, в которой указывается то самое место, где находятся жертвы.

– Она сама пишет окончание книги. С десяток страниц в рукописи, насчитывающей около пятисот.

– Да, она выкручивается, как может. Ей приходится делать выбор, принимать решения, каковые, вполне вероятно, не соответствуют замыслу автора, однако справляется с задачей, скорее, хорошо. И придумывает ироничное название «Последняя рукопись». А затем посылает книгу издателю, который тут же ее печатает.

– Великолепный обман издательства: опубликовать написанную другим и украденную у него книгу…

– Точно. Только вот в этой истории дело оборачивается против Жюдит. Разумеется, она упивается славой, пока к ней не приходит полиция. Только один человек знал, что описанные в книге убийства были совершены в действительности, – сам преступник. И Жюдит понимает, что Арпажон был настоящим серийным убийцей, что он описал собственную жизнь. И что, лишив автора его книги, она заняла место преступника.

Почерк у журналистки был неразборчивый.

– И ловушка захлопывается. Прекрасная идея, закрученная концовка – очень удачная, должна признать.

– Спасибо.

– Это искренне. К тому же такое интересное погружение в вашу профессию. Вы, романистка, рассказываете историю писателя, Арпажона, который рассказывает историю писателя Кайяка Мёбиуса. И все связанные между собой персонажи страдают. Это в каком-то смысле напоминает проникновение в человеческую душу, в лабиринты сознания, в самые его глубины. Образ Кайяка Мёбиуса цельный, по-звериному жестокий, воплощение инстинкта жестокости. Фигура Арпажона тонкая, с нюансами, пронизанная страхами и навязчивыми идеями. Он немного похож на вас, верно?

– Не знаю… Я бы сказала… что иначе мне не о чем было бы писать… Мне необходимо, чтобы мои персонажи страдали. Когда я работаю, это как… вспышки. Как внезапные удары по темени.

Журналистка бросила взгляд на пресс-атташе и откашлялась, прежде чем заговорить.

– Есть ли в новом романе какая-то связь с вашим прошлым?

– У меня было нормальное счастливое детство, если вы об этом. Не следует вечно искать в прошлом писателей жуткие истории про несчастных детишек или психопатов.

– Зачастую существует скрытая причина, заставляющая писать. Ну да ладно. Финальная сцена разворачивается на скалах Этрета, на мостках и скале Игла, которую вы называете Полая Игла. После Стивена Кинга дань уважения Морису Леблану?[5]5
  «Игла» – одна из достопримечательностей Этрета, скала, в которой, по легенде, спрятаны сокровища французских королей. Эта легенда описана в детективе «Полая Игла» (фр. «L’Aiguille Creuse») Мориса Леблана, опубликованном в 1909 г.


[Закрыть]

– Морису Леблану, Конан Дойлу, Агате Кристи… Дань уважения всей детективной, или, как говорят американцы, whodunit, литературе, которая «сделала свое дело». Только, пожалуйста, не рассказывайте в своей статье о концовке.

– Разумеется. Поговорим о другом. Когда, как я, имеешь связи с полицией, когда немножко интересуешься криминальными делами, несложно обнаружить общее в образе действий преступника из вашего романа и серийного убийцы Энди Джинсона, а уж в нем-то нет ничего виртуального.

Пальцы Лин судорожно впились в бокал.

– Возможно. Я и в реальности черпаю вдохновение. Ну и что?

Джеральдина Скордель отложила ручку, сняла очки и потерла глаза.

– Послушайте, я не собираюсь прибегать к уверткам. Из надежного источника я узнала, что одна из жертв Путешественника – некая Сара Морган, хотя убийца до сих пор не сообщил о месте, где находится тело. Мне также известно, что суда над ним пока не было, что дело это заметное, и я не возьму на себя смелость говорить о нем в статье, если вы не изложите мне вашу версию событий. Я знаю, что вы предпочитаете сохранять анонимность, но только представьте: Нил Мирор на самом деле женщина, и она повествует о трагедии, которую пережила сама, – об исчезновении дочери четыре года назад и обо всем том, что за этим последовало, вплоть до задержания серийного убийцы Энди Джинсона через два года после совершения преступления.

Она повернулась к пресс-атташе.

– Это уже не двойной разворот. Я вам гарантирую статью на шесть страниц. Если вы примете наше предложение, мы поднимем все рейтинги: и ваши, и наши. Верная карта.

Когда журналистка перевела взгляд на Лин, та стояла уперевшись кулаками в стол.

– А обо мне вы подумали? Убирайтесь вон! Скажете хоть слово о моей личности или об этом деле, и я пришлю вам и вашему журналу повестку в суд по делу о клевете и посягательстве на частную жизнь.

Она надела пальто, подхватила сумку и, не обернувшись, стремительно вышла из кафе. Пэм поймала ее на тротуаре.

– Мне очень жаль, Лин. Вот уж не думала, что она коснется этой темы.

– Ты ведь к этому причастна, верно?

– Да никогда в жизни! Черт, неужели ты считаешь, что я на такое способна? Ты же знаешь Скордель, она профи. Я все улажу, она ничего такого не скажет, если ты не хочешь. Но если…

Лин остановила такси.

– Вот именно, не хочу! И никаких «но если», Пэм! И речи быть не может. Не для того я десять лет скрывала, кто я на самом деле, чтобы теперь все разрушилось из-за такой мерзкой истории. Больше никогда не будем касаться этой темы. И точка.

– Как скажешь. А что насчет интервью для «Либерасьон» в восемнадцать двадцать?

– Нет.

– Мы не можем так поступать.

– Нет, можем. И случай с этой Скордель тому доказательство. Смотри, чтобы ничего не было предано огласке. Иначе я буду считать, что виновата ты.

Романистка села в машину, назвала водителю адрес и откинулась на спинку сиденья. Какой кошмар! В глубине души она ожидала чего-то подобного. Рано или поздно какая-нибудь лучше других осведомленная журналистка непременно коснулась бы этой темы. Успешная романистка, сочиняющая истории об изнасилованиях, убийствах и похищениях, сама проживает трагедии, которые описывает в своих книгах. Такой сюжет наверняка будет отлично продаваться.

Такси доставило Лин на авеню Президента Вильсона в Шестнадцатом округе, поблизости от Дворца Токио и Музея современного искусства. Едва оказавшись в своих шестидесяти квадратных метрах, она механически включила радио и налила себе бокал белого вина. Она уже знала, что до заката выпьет еще два. Напиться было лучшим способом не бояться смертной пустоты ее вечеров. Она ненавидела приемы, коктейли, встречи, куда люди приходят, чтобы заявить о себе. Блеск и фальшь не привлекали ее. Даже эта квартира и Париж с его огнями казались ей чужими.

Несмотря на усталость, Лин зашла на свою страничку в «Фейсбуке». Нил Мирор, восемьдесят тысяч почитателей, в основном женщины. На фотографии профиля, которую ее издатель приобрел в банке изображений, Нил представлен коротко стриженным брюнетом лет сорока, вроде Клинта Иствуда. Лин была блондинкой с волнистыми волосами до плеч, изящным вздернутым носом и голубыми глазами, меняющими оттенок в зависимости от освещения.

Что касается незаконного присвоения личности, тут журналистка не ошиблась, но Лин было необходимо влезть в шкуру Нила, ощутить его принадлежность к мужскому полу, его уверенность в себе – как свои. Иногда в качестве Лин она испытывала необъяснимое беспокойство перед чистым листом бумаги. Часто с наступлением ночи нечто, похожее на крючковатую лапу, подбиралось изнутри к ее горлу, чтобы заткнуть его, лишить ее возможности дышать. Будто томящийся в ней Нил Мирор пытался выбраться наружу.

Она провела некоторое время в социальных сетях, среди своих виртуальных друзей, потом закуталась в шерстяную шаль и с бокалом вина отправилась на террасу. Саре понравился бы вид на крыши столицы, мерцание огней Эйфелевой башни, серебристые отсветы на поверхности Сены. Сама же Лин ценила этот сумасшедший город только за то, что он не давал ей слишком глубоко задумываться. Париж, словно капли абсента на кусочке сахара, делал ее бесчувственной.

Зазвонил мобильник. Лин вздохнула, прочитав высветившееся имя: Колен Бершерон… Она не ответила сыщику и подумала о муже. Она здесь, он там, прилепившийся к Северному побережью, как мидия к своей скале. Они не общались почти два месяца, если не считать оставленного им позавчера на автоответчике сообщения. Он сказал, что обладает важной информацией. Она несколько раз пыталась перезвонить, но тщетно. Очень в его духе: забросить удочку и забыть о ней. Не погрузился ли Жюлиан в свою паранойю еще глубже? Неужели он все так же, несмотря на неопровержимые факты и доказательства, ищет труп дочери? Лин боялась момента, когда придется официально признать, что они расстались, и попросить развода. После полутора лет, что она живет в Париже, их уже и парой нельзя назвать. Еще одна печаль, с которой придется смириться. И все же в душе у нее по-прежнему теплился огонек. Этот огонек не угасал вот уже двадцать лет.

Сыщик тоже наговорил что-то на автоответчик, и она заставила себя прослушать его.

«Лин, это Колен. Извини, что беспокою так поздно, но на твоего мужа совершено нападение. Он в больнице, в Берке, больше я ничего пока не знаю. Перезвони мне, как только получишь это сообщение».