Текст книги "Когда выходит отшельник"

Глава 11

Эстель поставила супницу с гарбюром на греющую подставку, чтобы гости могли не торопиться и блюдо не остыло: ведь это были они, Адамберг и Вейренк, особенно Вейренк. Лейтенант как бы невзначай выбрал другое место и уселся лицом к стойке, а не спиной, как накануне вечером.

– Ты же мне говорил, что от укуса паука-отшельника во Франции до сих пор никто не умирал, – сказал Вейренк.

– Это правда. В то время как гадюка убивает от одного до пяти человек в год.

– Это все меняет.

– Ты меня перестал понимать?

– Я этого не говорил. Расскажи мне об этой женщине, которая подарила тебе дохлого паука.

– А мужчины обычно дарят меховые манто. Какая глупость! Представь себе: ты обнимаешь женщину, у которой на спине висят шестьдесят дохлых белок.

– Ты собираешься носить своего паука на спине?

– Луи, он уже лежит тяжким грузом на моих плечах.

– А у меня на голове – шкура леопарда, – заявил Вейренк, проводя рукой по своей густой шевелюре.

Адамберг почувствовал, как нутро у него свело, – так бывало всякий раз, когда Вейренк вспоминал ту историю. Они были мальчишками, там, в горах. Маленького Луи Вейренка четырнадцать раз полоснули ножом по голове. Потом на рубцах выросли волосы – рыжие, такие, которые называют огненными. Это издали бросалось в глаза, поэтому Вейренка никогда не привлекали к слежке. Сегодня вечером под низко висящей лампой в ресторане эти пряди ослепительно сверкали в его темных волосах. Его шевелюра действительно напоминала шкуру леопарда с рисунком наоборот.

– Что сказала тебе эта женщина? – спросил Вейренк.

Адамберг поморщился, откинулся назад и стал раскачиваться на задних ножках стула, положив ладони на стол.

– Это непросто, Луи. У меня такое впечатление… нет, не впечатление. Я думаю, что где-то я все это видел.

– Что? Эту женщину?

– Нет. Паука-отшельника.

У него опять одеревенел затылок, и он потряс головой, чтобы избавиться от этого ощущения.

– Да нет же, я его никогда раньше не видел. Или видел. Что-то похожее на него. Очень давно.

– Разумеется, ты его видел. Но только дня три назад. В интернете.

– А вчера он был на экране компьютера Вуазне. Я почувствовал волнение, отвращение.

– Пауки у многих вызывают отвращение.

– Но не у меня.

– Не забывай, у нас еще чувствуется ужасный запах мурены.

– И это перемешалось. Паук и мурена. Эта вонь тоже сыграла свою роль, я знаю.

– Ты точно помнишь, что было на экране Вуазне?

– Я никогда не помню слова, зато хорошо помню картинки, это да. Я мог бы описать тебе каждый предмет, который люди разложили на столах, чтобы не сдуло сквозняком их бумаги. Я мог бы нарисовать тебе то дерево в горах, когда…

– Оставь ты в покое эту историю! Мне очень нравятся мои рыжие волосы.

– Прекрасно.

– На экране Вуазне – что там было?

– Ничего особенного. Увеличенное фото паука довольно светлого коричневого цвета, внизу голова, а наверху – заголовок синими буквами: “Европейский паук-отшельник, или паук-скрипач”. Вот и все.

Адамберг энергично потер затылок.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Немного. Иногда, когда я слышу это название.

– А когда видишь паука? В коробке?

– Нет, – озадаченно произнес Адамберг, пожав плечами. – Ничего не чувствую, когда его вижу. Его ноги, спина – меня они не впечатляют. Может быть, это что-то другое.

– Что другое?

– Представления не имею.

– Ты видишь что-нибудь? Во сне, в кошмарах, в реальности, в полудреме?

– Я не знаю. Может, что-то вроде призрака, – улыбаясь, ответил Адамберг.

– Это покойник?

– Нет. Или же покойник, который танцует. Ты знаешь, такие встречаются на старых гравюрах, которые пугают детей, фигуры, которые двигаются.

Адамберг повернул голову. Напряжение ушло.

– Забудь про мои вопросы, – произнес Вейренк. – Что тебе рассказала та женщина?

Адамберг поставил стул ровно, съел немного гарбюра и коротко пересказал беседу с Ирен в “Звезде Аустерлица”.

– Из одного приюта?

– Так она говорит.

– Выродки, которые вели себя как выродки.

– Так она выразилась.

– Они и потом могли продолжать в том же духе. Что они вытворяли?

– Я с удовольствием нанес бы визит директору этого приюта.

– Которому сейчас должно быть лет сто двадцать.

– Я имею в виду, его преемнику.

– Под каким предлогом? Тебе вряд ли удастся скормить ему басню о приказе высшего начальства. Хорошо еще, что та женщина пообещала держать язык за зубами. Ты в ней уверен?

– После чашечки шоколада в “Звезде Аустерлица” – да.

– Обольщать пожилых дам не очень красиво, могла бы сказать тебе она.

– Не бери в голову, она прекрасно поняла, почему я так себя веду, и дала мне это понять. И попросила держать ее в курсе, если у меня будут новости. Но я ничего ей не обещал, – с улыбкой добавил Адамберг.

– Но принял в дар дохлого паука. Это уже немало. И какие же у тебя новости, Жан-Батист?

Адамберг пожал плечами.

– Никаких, – сказал он. – Невозможно заставить две сотни пауков-отшельников на кого-то напасть.

– К тому же на улице. Непонятно, с какой стати целая орда пауков вдруг вышла из своего укрытия в поленнице и покусала человека.

– Немыслимо. Они же одиночки. И, трясясь от страха, ждут, когда человек уйдет.

– Жан-Батист, мы топчемся на месте.

– Поэтому нужно пойти другой дорогой. Той, что берет начало в сиротском приюте. Он назывался “Милосердие”. Кто-нибудь должен был сохранить старые архивы, разве нет? Просто так никто не выбросит кучу документов со сведениями о куче сирот.

– А что потом?

– Узнаем имена воспитанников “Милосердия”, живших в приюте в те же годы, что и две наши первые жертвы, попытаемся установить состав “банды”, о которой она говорила.

– Если ты этим займешься, Жан-Батист, тебе придется проинформировать команду.

Вейренк налил ему второй стакан вина, пока оба молча размышляли, так и сяк прокручивая в голове скудную информацию. Адамберг разглядывал свою пустую тарелку, а его друг смотрел на Эстель, которая в тот вечер слишком усердно расхаживала по залу.

– А зачем? – снова заговорил Адамберг. – Чтобы Данглар опять вышел из себя? Можно прекрасно со всем разобраться, не подавая сигнала к атаке. Можно рассчитывать на Фруасси: она найдет сведения о трех покойниках и сиротском приюте. Скорее всего, также на помощь Вуазне. На тебя и на меня, чтобы съездить куда надо. И еще, наверное, на Меркаде.

– И таким образом мы сколотим банду заговорщиков внутри бригады. Данглар в курсе, он следит за каждым твоим шагом, словно ты ходишь по краю пропасти. А мы будем собираться на тайные совещания у автомата с напитками. И сколько мы так продержимся, как ты думаешь?

– Луи, что, по-твоему, я должен им объяснить? – отозвался Адамберг. – Что собираюсь расследовать три смерти, вызванные укусами пауков-отшельников, потому что укусы этих пауков вообще-то не смертельны? И потому, что эти пауки никогда не нападают на человека? Они, как и Вуазне, скажут, что это были старики. Ни материалов, ни намека на убедительные доказательства. Что произойдет, как ты думаешь? Помнишь, как они недавно взбунтовались? Когда три четверти сотрудников отказались встать на мою сторону? Еще немного, и команда распалась бы. Сейчас будет еще хуже. Я не хочу еще раз это пережить. И не хочу привести их к провалу.

– А сам туда поедешь?

– Луи, у меня нет выбора.

– Хорошо, – немного помолчав, проговорил Вейренк. – Делай то, что должен делать.

Они покончили с ужином, и Адамберг собрался уходить. Они остались в ресторане последними.

– Уже уходишь? – спросил Вейренк. – Тебе не понравилось то, что я тебе сказал?

– Нет-нет.

– Я бы еще выпил кофе.

– Ничего, если я оставлю тебя и уйду?

– Иди.

Адамберг положил на стол свою долю по счету, надел куртку и, уходя, крепко сжал плечо Вейренка.

– Я иду думать, – сказал он.

Вейренк знал, что Адамберг никогда не уходит, чтобы думать. Он в принципе не умел это делать – думать в одиночестве, усевшись у камина, размышлять, сортируя информацию, взвешивая все за и против. Его мысли, можно сказать, формировались еще до того, как он начинал думать. Комиссар ушел, чтобы оставить его наедине с Эстель.

Вернувшись домой, Адамберг достал помятую сигарету из старой пачки, оставленной его сыном Кромсом. Он скучал по сыну. Накануне отъезда из Исландии Кромс – по-настоящему Армель, Адамберг впервые встретился с ним, когда сыну исполнилось двадцать восемь лет, – сообщил, что остается там с девушкой, которая выращивает овец на плоскогорье. Обратный путь без сына только усилил его нежелание возвращаться в город. И что он станет делать с сигаретами? Он не курил, за исключением тех случаев, когда таскал сигареты у Кромса. А это значит не курить, а воровать. Что ж, он купит пачку для сына и будет брать оттуда по одной сигарете. По крайней мере, одно решение он принял.

Он скучал и по Лусио, старику понравилась бы история с пауками, но он этим утром уехал в Испанию навестить родных. Адамберг открыл дверь, выходившую в маленький садик, внимательно посмотрел на деревянный ящик под деревом, служивший им скамейкой. Подошел и сел, закурил сигарету Кромса и решил, несмотря ни на что, подумать. В итоге не так уж и плохо, что его сына сейчас нет, что он не стал свидетелем путаницы у него в голове, в которой ножки паука бессмысленно дергаются среди густой вони мурены. Он, конечно, не станет рисовать эту картину сотрудникам комиссариата, информируя о первых шагах своего расследования. Он прислонился к стволу дерева, вытянув ноги на ящике. Или соврать, скруглить углы? Но, даже скругленные, они все равно будут слишком заметны. Думать, нужно думать.

Глава 12

Утром Фруасси встретила Адамберга встревоженным взглядом, и тот сразу определил причину ее беспокойства.

– Вы не завтракали, комиссар?

– Это не важно, лейтенант.

По дороге к себе в кабинет он сделал Вейренку знак зайти.

– Луи, я заснул как-то неожиданно. А в пять часов, проснувшись под деревом, написал вот это. Ровно две страницы, где собраны имеющиеся у нас данные о пауке-отшельнике, об этих смертях, о сиротском приюте и выводах профессора Пюжоля. Не мог бы ты хоть немного привести в порядок этот текст и напечатать его на нормальном французском языке?

– Дай мне десять минут.

– Кто сегодня на месте? – спросил Адамберг, изучая график на доске.

– Народу немного. В прошлую субботу и воскресенье сотрудники выходили на работу сверхурочно из-за внедорожника. Сегодня взяли отгул.

– И кто в наличии?

– Жюстен, Керноркян, Ретанкур, Фруасси. Мордан завершает вторую фазу отчета, но не здесь, а дома.

– Вызови еще кое-кого, Луи. Будет лучше, если это сделаешь ты.

– Ты решил уведомить команду?

– Разве не ты посоветовал мне это сделать? И был прав. Собери их. Данглара, разумеется, а еще Мордана, Вуазне, Ламара, Ноэля, Эсталера, Меркаде. Подготовь нужное количество копий моего текста, когда его поправишь. Начнем совещание в одиннадцать часов, не стоит слишком рано поднимать людей с постели, а то приедут в плохом настроении. Пусть лучше оно испортится во время встречи.

– Вполне вероятно, так и случится, – пробормотал Вейренк, просматривая записи Адамберга.

– Обычный ксерокс не работает, придется снимать кота.

В этот момент вошла Фруасси с полным комплектом для завтрака. Поднос слегка дрожал у нее в руках, чашки позвякивали.

– Я завернула кофейник в полотенце, – сообщила она. – Так он подольше не остынет. Я и вам принесла чашку, лейтенант, – добавила она, выходя.

– Что ты ей сказал? – удивился Вейренк, обнаружив на подносе целую гору круассанов. – Что ты неделю не ел?

Он освободил место на столе Адамберга, отодвинув вправо коробочку с пауком, и налил кофе в обе чашки.

– Не такой вкусный, как у Эсталера, – прокомментировал он. – Но пусть это останется между нами.

– По-моему, Фруасси нервничает. Она бледная.

– Очень. И сильно похудела.

На пороге появилась Ретанкур. А когда Ретанкур занимала дверной проем, зона видимости сужалась до предела – и в направлении дальней комнаты, и в направлении потолка.

– Присоединяйтесь, лейтенант, – пригласил ее Адамберг. – Фруасси принесла круассаны.

Ни слова не говоря, Ретанкур положила себе еды и уселась на место Вейренка, который отправился приводить в порядок заметки Адамберга. Она совершенно не беспокоилась по поводу своего солидного веса и, казалось, превращала каждую новую порцию жира в чистую мышечную массу.

– Я могу с вами поговорить? – спросила она. – Потому что это такое дело, которое нас обычно не касается.

– Немного времени у нас есть, лейтенант, я назначил совещание на одиннадцать часов.

– По поводу чего?

– По поводу дела, которое нас обычно не касается.

– Правда? – недоверчиво спросила Ретанкур.

– Получается, я такой не один. Услуга за услугу. Рассказывайте, что там у вас.

– Случай преследования на сексуальной почве. Скорее всего. Но женщина живет не в нашем округе, а в девятом.

– Она подала жалобу?

– Она никогда не решится на это. И должна сказать, нет ни малейших доказательств, ничего, что могло бы стать основанием для обращения в полицию. Она говорит, что все это ерунда. Но на самом деле она боится худшего, замкнулась и почти не спит.

– Но вы уверены, что она не ошибается. Почему?

– Прежде всего, комиссар, потому, что это нечто гнусное, невидимое и непонятное.

– У меня такое же дело. Невидимое и непонятное. Бывает. Что еще?

– За последний месяц в девятом округе произошли два изнасилования. В трехстах и пятистах метрах от ее дома.

– Ближе к делу. Расскажите, что знаете.

– Это происходит в ванной комнате. Ни угроз, ни слежки, ни телефонных звонков. Только эта проклятая ванная. Напротив нее строений нет. В ванной есть окно, выходящее во двор, стекло в нем матовое.

Ретанкур замолчала.

– И?.. – поторопил ее Адамберг.

– Если вы будете смеяться, даже просто улыбнетесь, хотя бы на четверть, я разорву вас на куски.

– Преследование на сексуальной почве не кажется мне поводом для смеха, лейтенант.

– Но есть только одна деталь, да и то она ничего не доказывает.

– Вы уже говорили. Продолжайте.

– Как только она входит в эту проклятую ванную комнату, сосед по другую сторону смежной стены сразу включает воду. Каждый раз. И все. Вам кажется, это весело?

– А у меня такой вид, как будто мне весело?

– Нет.

– Какую воду, Ретанкур?

– Сливной бачок.

Адамберг нахмурился.

– Она живет одна?

– Да.

– Сколько времени это продолжается?

– Больше двух месяцев. Вроде бы полная ерунда, но…

– Лейтенант, это не похоже на полную ерунду.

Комиссар встал и медленно прошелся по кабинету, скрестив руки на груди.

– Что-то вроде сигнала, не так ли? – произнес он. – Как будто всякий раз, как она входит, он ей говорит: “Я здесь”.

– Или того хуже: “Я тебя вижу”.

– Она так думает? Что там камера?

– Да.

– И вы тоже.

– Да.

– Насчет картинок. Был один такой случай, месяцев семь назад. Все началось в Роморантене. Со сливного бачка. Некоторое время спустя все оказалось выложено в интернет. Лицо женщины было вполне узнаваемо. Ее не пощадили, туалет находился в ванной комнате.

– Здесь тоже.

– Та женщина покончила с собой.

Адамберг несколько секунд молча расхаживал по кабинету, скрестив руки и сжав кулаки.

– Конечно, – снова заговорил он, – жалобу на шум воды никто рассматривать не станет. Она знает своего соседа?

– Она никогда его не видела.

– Откуда она знает, что это мужчина?

– По имени на почтовом ящике: Реми Марлло. С двумя “л”.

– Секунду, я запишу. Получается, он ее избегает. Он выходит, когда она уже ушла, и возвращается раньше ее. У нее четкое расписание?

– Нет.

– Значит, он, вероятно, за ней следит. А по выходным?

– Он постоянно на месте. Со своим сливным бачком.

– Это ваша подруга?

– Что-то вроде того. Если у меня вообще есть подруги.

– Больше всего меня удивляет, что вы со мной об этом заговорили. Зная вас, я бы подумал, что вы, скорее всего, решили бы проблему сами. Пришли бы на место, сняли устройство, изъяли записи, сцапали мужика и порвали бы его на куски.

Вошел Вейренк и положил ксерокопии на стол Адамберга, с удивлением взглянув на напряженное лицо Ретанкур.

– Тебе удалось с ними связаться? – спросил у него Адамберг.

– Да.

– Кто придет?

– Все.

– Прекрасно. У нас есть еще двадцать минут.

– Я побывала у нее однажды вечером, – призналась Ретанкур. – Облазила всю ванную, искала камеру, осмотрела стены, радиатор, сушилку для волос, зеркало, вешалку для полотенец, сифоны, даже лампочки в светильниках. Ничего.

– Вентиляционная решетка есть?

– Конечно, во внешней стене. Я ее разобрала. Ничего.

– Потом проникли к нему.

– Да. Грязь, вонь. И видно, что никто там постоянно не живет, это временное убежище. Я обследовала туалет – тоже ничего. Никакой порнухи – ни журналов, ни DVD, ни фото, и на компьютере тоже ничего. Может, просто сливной бачок сломался, – добавила она с недовольной гримасой.

– Нет, лейтенант, он держит картинки в другом месте.

– И как он мог их получить? Говорю вам, я везде смотрела. Пусто.

– Это даже к лучшему, Виолетта.

В порыве нежности Адамберг, случалось, неожиданно называл лейтенанта по имени. Хотя для такой женщины, как Ретанкур, трудно было подобрать более неподходящее имя, чем Виолетта.

– Если бы вы что-то сделали с камерой, – продолжал он, – он сразу заметил бы. Снял бы по-быстрому свое устройство и смылся бы вместе с картинками. Вы ничего не заметили на потолке?

– Ничего подозрительного. Два классических встроенных светильника и датчик дыма.

– Датчик дыма? В ванной комнате?

– Да, – озадаченно проговорила Ретанкур, пожав широкими плечами. – Парень сказал ей, что, поскольку у нее в ванной стоит стиральная машина, что неправильно, а также есть настенная сушилка для волос, датчик дыма нужен обязательно.

– Парень? Какой парень?

– Таких полным-полно, ведь многие не умеют сами устанавливать приборы, – объяснила она с недоуменным видом человека, появившегося на свет с гаечным ключом в руке. – По дому ходил мастер. Предлагал услуги тем, кто не умеет ничего делать. И старикам, которые не полезут на стремянку с дрелью в руке. Ко мне такой тоже приходил, тут не о чем волноваться.

– Как он выглядит, этот датчик?

– Как датчик, насколько мне известно. Я себе такой пока не покупала. Прорези в форме веера, чтобы втягивать воздух, ажурный диск для подачи звукового сигнала, маленький глазок индикатора питания.

– Глазок черный?

– Черный. Но это нормально. Он загорается, когда батарейка садится.

– Да, красным. Дайте мне имя этой женщины и ее адрес, – потребовал Адамберг не терпящим возражений тоном.

Ретанкур замялась.

– Все не так просто, – сказала она.

– Черт возьми, а зачем тогда вы пришли, Виолетта? Просто чтобы мне это рассказать? Никогда не видел вас такой медлительной.

Это замечание подстегнуло лейтенанта, ее тревога за “женщину” словно частично лишила ее энергии.

– Фруасси, – прошептала она.

– Что?

– Фруасси, – повторила Ретанкур так же тихо.

– Что вы сейчас имеете в виду: что нам понадобится помощь Фруасси или что она и есть эта женщина?

– Это она.

– Боже мой.

Адамберг откинул волосы назад и зашагал взад-вперед по комнате.

– Мы этим займемся, Виолетта, поверьте мне.

– Не привлекая полицейских? Никто не должен ничего узнать, никогда.

– Не привлекая полицейских.

– Но мы сами полицейские.

Адамберг небрежно отмахнулся от этого парадокса.

– Картинки не должны попасть ни в чьи руки, – сказал он. – Говорят, что вуайеристы пассивны, но многие насильники подпитывают себя при помощи картинок. До совещания осталось шесть минут. Идите во двор, наденьте перчатки и проверьте, нет ли под днищем ее машины GPS-трекера. Если есть, не трогайте его.

– Я могу уговорить Фруасси пожить несколько дней в гостинице.

– Ни в коем случае. Мы не станем делать ничего, что могло бы спугнуть парня. Пусть она ведет себя как обычно. Где находится смежная стена ванной комнаты? На востоке, западе, юге, севере?

– Это северная стена.

– Прекрасно. Во время совещания сядьте рядом с ней. Придумайте, как вытащить ключи из ее сумочки. Потом суньте их в карман моей куртки. Схожу туда, осмотрюсь. У меня есть чем занять Фруасси, чтоб она здесь надолго задержалась. В любом случае она вряд ли горит желанием вернуться домой.

– Спасибо, комиссар, – сказала Ретанкур, вставая.

– И еще кое-что, лейтенант. Если во время совещания вы улыбнетесь, хотя бы на четверть…

Ретанкур нахмурилась:

– Это шантаж?

– Обмен любезностями, лейтенант.

Совещание началось в соборном зале – такое изысканное название Данглар однажды дал просторной комнате для совещаний, и оно вошло в обиход. А помещение, где проходили собрания в узком составе, именовалось залом капитула. Все так и говорили: “Встречаемся в соборном” или же “в зале капитула”. Адамберг поздоровался со всеми сразу, а с Дангларом отдельно, словно чтобы предупредить его о том, что сейчас будет происходить, потом с улыбкой раздал всем по два листка великолепно отредактированного Вейренком текста. Отчего в нем тем не менее не появилось весомых аргументов для расследования.

– Ознакомьтесь с этим без меня, пока Эсталер приготовит нам кофе.

Прежде чем выйти, он бросил взгляд на Ретанкур, которая незаметно кивнула ему утвердительно.

Трекер, поганый GPS-трекер под машиной. Черт, почему Ретанкур не рассказала ему об этом раньше? Пока он ходил кругами по рабочей комнате, ожидая, когда его подчиненные прочтут текст, он даже не думал о том, как вести совещание. А оно имело все шансы подорвать сплоченность бригады. В данный момент все его мысли были сосредоточены на Фруасси, на том, как полностью обезопасить ее, при этом проинформировав коллег из 9-го округа. Он слышал возгласы, раздававшиеся из соборного зала, где явно начиналось обсуждение и разгорался спор.

Он прошел к себе в кабинет, записал домашний адрес Фруасси и вернулся назад, готовый встретиться лицом к лицу с коллегами. Он занял свое место, не обращая внимания ни на их движения, ни на тишину, которая воцарилась в зале, как только он вошел. Он отметил, как исхудала Фруасси, тонкие пальцы которой замерли на клавиатуре.