Текст книги "Фактор вознесения"

Да, она не желала вслушиваться в болтовню информатора именно потому, что панически боялась услышать что-нибудь плохое о Бене. Достаточно того, что Беатрис наконец призналась себе: она все еще его любит. Хотя и не как изумительного любовника…

«Самоубийство, – промелькнуло у нее в голове. – С равным успехом он мог бы побежать П».

А как иначе это назвать? Сам Бен не раз ее предупреждал, что идти против директора – смертельный номер.

Беатрис разбавила кофе молоком, чтобы остудить, и, машинально отхлебывая мелкими глоточками, принялась составлять сухой отчет:

«06.30. Memo: резюме, Лаунч-бэй, 5, время эфира 06.45. Тема: Криста Гэлли все еще в руках Теней. Вторая тема: органический мозг уже на орбите. Детали: террористы, оружие, наркотики, вспышка религиозного фанатизма, Тени. Последняя ассамблея проекта „Безднолет“ пройдет на орбите, инсталляция ОМП произойдет в ближайшее время. Мелкие детали на месте. NB: быть на месте в 06.40. Время записи: 06.31».

Беатрис взглянула на дисплей – он уже натикал 06.36.

«Nota bene!» – проворчала она. Это означало, что стандартные часы и часы студии слегка различались. Задержка в пять минут давала время голодирекции запустить заранее заготовленный выпуск «Вечерних новостей» на тот случай, если она почему-то не поспеет к эфиру, или же, на самый поганый случай, заменить ее текст, если он им чем-то не понравится. А ведь Бен ее предупреждал!

– Черт бы их всех побрал!

«А если он и в остальном был прав?»

Ближайший эскалатор, ведущий к студии, находился в дюжине метров от ее кают-офиса. Беатрис наскоро рукой пригладила волосы и выскочила в коридор. Но как бы она ни спешила, на сердце спокойней не стало.

Бен обязательно каким-то образом связан с похищением Кристы Гэлли. И Флэттери это знает. Как еще объяснить тот факт, что до сих пор Бен публично не признан непричастным к этому? Ответ был один: Бен уже не раз растолковывал ей весь механизм действия машины пропаганды, вот только она не желала его слушать.

«Они заметили его исчезновение, – размышляла Беатрис. – И если в сводке новостей о нем ничего не будет…» Об этом думать вовсе не хотелось.

«А ведь Флэттери знает и про нас… с Беном», – внезапно озарило ее. И она вспомнила о всех этих загадочных исчезновениях людей и страшных находках на улицах Калалоча. Ведь Бен не раз предупреждал ее об этом, а напоследок раскрыл весь механизм жутких событий. Она знала, что пропадают лишь самые обыкновенные люди. О которых никто не знает. Кто не имеет ни малейшей популярности. И потому она свято верила, что уж их-то с Беном это не коснется! Как же!

Ступив на ступеньку эскалатора, Беатрис содрогнулась от нового откровения:

«Если я не произнесу его имени в эфире, то он исчезнет навсегда!»

Беатрис была приписана к группе ученых, занимавшихся подключением ОМП. И наверняка Бену уже давно известно об ее отношениях с Маком. Подключение органического мозга было одним из пропагандистских козырей Флэттери. А пока она крутится на орбите, как же ей расследовать исчезновение Бена?

Прошлой ночью, узнав последние новости, Беатрис не знала, что и думать. Она спокойно прочитала текст, лишь внутренне пожав плечами в ответ на очевидную ложь, которую ей пришлось произнести с экрана. Она чуть было не поверила сама. Да, Флэттери сумел-таки зажать и ее в свой кулачишко.

«А дальше что, будет еще хуже?» – наконец осмелилась спросить саму себя Беатрис.

Будет. Если исчезнут они оба.

Она ринулась вверх по эскалатору, расталкивая рабочих и не отвечая на их приветствия и комплименты, – потные посредственности из безликой толпы техперсонала.

Ради чего она так спешит?

Ради Бена. Он исчезнет навсегда, если только она не успеет назвать его имя в «Вечерних новостях». Если не опровергнет ложь об его исчезновении.

Задыхаясь, Беатрис влетела в съемочный павильон, расположенный в бывшем ангаре с десятиметровым потолком. Стоило ей ступить на территорию голостудии, как искусные пальцы гримерши занялись ее волосами и замазыванием тревожных морщинок меж бровями толстым слоем грима, в то время как словно из-под земли выскочивший костюмер помогал ей влезть в пуловер с эмблемой головидения на груди. В павильоне висел неумолчный рабочий гул, но ни один из голосов не доносил до Беатрис имени, которое ей было так необходимо услышать. Как же работать, когда о Бене здесь все уже и думать позабыли?!

Она сама видела Бена вместе с Кристой Гэлли не далее чем пару дней тому назад в резиденции Флэттери. Она отчетливо помнила, как, гуляя в папоротниковом саду, он склонился к этой… к этому двуногому келпу так же нежно и заботливо, как некогда склонялся к ней, Беатрис. Она сразу поняла, что он влюблен в эту… Она-то поняла, да вот он сам пока еще наверняка не догадался.

«Мне нужно было тогда с ним поговорить… Нет, не как давним любовникам, а как… настоящим друзьям. А теперь… а теперь он, может быть, уже мертв».

Ее щеки вспыхнули, и тут же включились прожектора студии. До выхода в эфир оставались секунды, а Беатрис, до сих пор ведомая неведомым суфлером по стезе страха, не сказала никому ни слова, не услышала ничего важного…

Бен единственный ее понимал, когда она выходила в эфир. Раз за разом в течение многих лет. И он единственный знал, что ей ответить, когда она в сомнении шептала:

– Я каждый день наблюдаю панораму планеты. Пандора неспокойна, это любому ясно. Мы все здесь в скорейшем времени подохнем при первом же серьезном катаклизме. Дайте нам другой глобус!

Но он всегда находил аргументы против ее «здесь» и «в скорейшем времени».

– Самое главное «здесь» – что народ голодает уже сейчас, – мотал головой он. – Людей необходимо накормить немедленно, иначе для нас с тобой не будет даже «скорейшего времени».

Несмотря на всю свою популярность, Беатрис Татуш до сих пор чувствовала себя на студии мелкой сошкой. Но сегодня, пока парикмахеры занимались ее волосами, а гримеры – лицом, она мысленно составила собственную сводку новостей и постаралась сделать это с умом – так, чтобы не потерять Бена и одновременно не разгневать Флэттери. Она бросила взгляд на автоподсказчика и машинально откашлялась. До начала тридцать секунд. Она проглотила комок, застрявший в горле, выдавила улыбку, обернулась к камере, вдохнула полной грудью и…

– Десять секунд…

Она медленно выдохнула и, глядя прямо в красный глаз монитора, заговорила:

– Доброе утро, Пандора. С вами Беатрис Татуш со сводкой новостей…

Поскольку каждый объект являет собой лишь сумму собственных качеств, а качество – понятие, исключительно зависящее от субъекта, который воспринимает объект, то, следовательно, вся эта объективная вселенная, источник энергии, атомов и звезд существует не иначе как конструкция нашего сознания, как некая сумма символов определенных человеческим мозгом.

Линкольн Барнетт, «Вселенная и док Эйнштейн».

Алиса Марш жила исключительно прошлым. Прошлое – это все, что Флэттери ей оставил. Он пытал ее различными химикатами, лазерами, имплантантами, но она все равно осталась самой собой. Алисой Марш.

«Он меня боится, – думала она. – Он боится, что я не сгожусь в послушные ОМП. И он прав».

Он отобрал у нее тело, содрал жилку за жилкой или отодрал ее по нерву от своего собственного тела – какая теперь разница? Ее вены и артерии теперь подключены к органическому питателю, а Флэттери нагло разгуливает во плоти вокруг ее бесчувственного мозга! Единственное, что она могла еще ощущать, так это то, что все еще существует. Но она давно уже не испытывала никаких родственных чувств к людям, да и сама уже не помнила, когда утратила эти чувства. До тех пор, пока ее не прикуют однажды к безднолету, у нее нет необходимости измерять свое существование временем. И вот теперь оно стало ее самой любимой игрушкой. Время, и особенно прошедшее время.

«Даже туман, и тот материален», – мыслилось ей.

Логика талдычила ей о том, что, поскольку она мыслит, значит, существует, а следовательно существует и ее мозг. И если она задается подобными вопросами, следовательно есть материя, которой свойственно задаваться подобными вопросами. Давным-давно на Лунбазе на курсах ОМП ее учили, что когда-нибудь ее мозг понадобится для того, чтобы на основе механическим путем полученных данных делать чисто человеческие выводы. Но Пандора открыла новые возможности, правда, для их реализации нужно было тело. Алиса сумела забеременеть, несмотря на то, что это было раз и навсегда категорически запрещено клону с Лунбазы. И рождение ребенка она сумела сохранить в секрете. Даже от его отца – Раджи лон Флэттери N 6. Директора.

У нее не было теперь ни глаз, ни ушей, и она ощущала себя узником, обреченным пожизненно существовать в вечной безмолвной тьме. Раньше она думала, что, лишившись кожи и тела, перестанет испытывать какие бы то ни было ощущения, но теперь нередко грезила, фантомно переживая свой последний вздох, а отсутствующий язык все еще хранил на кончике вкус контрабандного шоколада.

Алиса думала, что случившееся с ней отсечет напрочь ее эмоции, но на деле оказалось, что она каким-то образом сама освободилась от них. Ныне она уподобилась богам, способным по своему желанию драпировать складки времени, растягивая и ужимая его как вздумается. Теперь только захоти – и секунды замедлят свой бег. Но какова бы ни была ее власть, она все еще помнила о том, что была некогда Алисой Марш. И именно Раджа Флэттери сотворил с ней подобное.

– Тебе придется стать органическим мозгом, – объявил он. И он же внушил ей, что это величайшая честь, что она спасет человечество и что мало кто удостаивается подобной привилегии. Может, насчет человечества он был и прав, но, хотя перед разговором он изрядно накачал Алису наркотиками, остальные доводы ее как-то не впечатлили. Она прекрасно знала, что с древнейших времен, используя именно такие аргументы, одни люди посылали на муки других людей.

– Будь благоразумна, – продолжал обработку Раджа. – Подними это знамя, и ты останешься жить в тысячах тел. Сам безднолет станет твоим телом, твоим скелетом, твоей кожей!

– Избавь меня от лишней болтовни, – ее язык еле шевелился под воздействием наркотиков, добавленных в выпивку. – Я готова. Если ты не позволяешь мне вернуться к изучению келпов и не хочешь убивать меня своими руками – делай что задумал.

Теперь она понимала, что основная разница между нею и келпом состояла в том, что мозг и тело келпа были едины, а вот ее мозг и тело – нет. Воссоединение давало полную комплектацию в том случае, когда было с чем комплектоваться. Вот этого-то Флэттери и не учел.

Но он все равно продолжал говорить, убеждать, что, дав согласие, она навсегда освободится от страха боли и страха смерти и что органический мозг – кратчайший путь к совершенству. Короче, этот жулик сулил бессмертие. Но для Алисы все его доводы были пустым сотрясением воздуха. Уж она-то начиталась отчетов, в которых помешавшиеся «органические мозги» отправляли свои корабли в никуда, а то и самовзрывались. А это значило, что при этом гибли клоны – и ее собственные, и клоны Флэттери, и клоны Мака. Да и с «Землянином», притащившим их на орбиту Пандоры, тоже случилось нечто подобное: целых три ОМ свихнулись, и команде пришлось ради спасения жизни создать искусственный интеллект, который высадил их на Пандору и бросил там.

«Теперь-то я понимаю его все больше и больше, – думала Алиса. – Хотелось бы мне когда-нибудь лично встретиться с Кораблем интерфейс на интерфейс».

Она всегда любила играть словами, и даже отсутствие плоти, для того чтобы расхохотаться от души, не мешало ей получать удовольствие от каламбуров. Но о своем сыне она всегда думала без всяких шуточек. Успокаивает лишь одно: он сделал себе карьеру в охранке Флэттери. Алиса думала теперь о нем, поскольку больше всего сожалела о том, что так и не видела сына ни разу, прежде чем…

…она освободилась от бренной плоти. «Как я хотела бы увидеть его!.. О нет! Я хотела бы, чтобы он увидел меня такой, какой я была до того, как стала…»

Алиса отдала сына переселенцам-морянам в надежде, что Флэттери (даже если узнает, что у него родился сын) не сумеет отыскать их следов. Она боялась, что их найдут и убьют обоих – они не нужны ни нынешнему директору, ни тем более его последышам.

«Я должна о нем молчать, – думала она. – И все же, как ни крути, вырастет еще один Флэттери».

И мальчик узнает о своем родстве – Алиса сумела спрятать свои записи, прежде чем директор превратил ее в органический прибор. Это был ее последний человеческий поступок.

– Твое тело выдало тебя, – сказал ей тогда Флэттери. – У тебя был ребенок. Где он теперь?

– Я избавилась от него, – сказало тело. – Ты сам знаешь, насколько я увлечена работой. У меня нет времени ни на что, кроме келпов. А что до ребенка… Это была… так, временная неприятность.

Подобный аргумент показался Флэттери довольно веским, и потому директор купился на него. И, похоже, ему в голову не могло прийти, что ребенок может быть от него. Что ж, их отношения продолжались так недолго, что в это можно было поверить. Казалось, Флэттери вообще забыл о том, что они были близки. И ни разу не пытался возобновить эту связь за те двадцать лет, что прошли с их последней ночи. Очевидно, он считает, что ребенок был результатом какой-то случайной связи. Он прекрасно видел, насколько Алиса увлечена изучением келпов. Но только Дварф Макинтош полностью разделял ее отношение к этим существам, обладавшим мистической, почти разумной властью над планетой.

«Лучше бы мы с ним остались в келпе, – пронеслось в ее сознании. – А теперь он превратился в то, чего я больше всего боюсь. И мне так плохо без него…»

Даже в своем нынешнем состоянии ОМП Алиса Марш любила вернуться к воспоминаниям о родах. О тех нескольких драгоценных мгновениях, когда она любовалась своим новорожденным сыном. Он почти сразу же перестал плакать и таращился во все глаза на убиравшую комнату наталь. Ребенок родился с буйной гривой черных волос, и в нем уже ощущалась большая внутренняя сила.

– Мальчишка-то вылез на месяц позже, – заметила наталь. – Но, похоже, он не терял время даром.

И буквально через пару минут она препоручила дитя супружеской паре, которая дала ему свое имя. Фредерик и Казимира Бруд. Последние несколько месяцев они регулярно навещали будущую мать и подготовили все необходимые документы. Алисе это стоило большей части состояния, но она хотела дать ребенку как можно больше шансов выжить. Тем временем Флэттери решил сделать из Калалоча столицу планеты – центр экономики и политики Пандоры. Молодая чета Брудов (он – архитектор, она – географ) работала в рамках этого проекта: им было заказано строительство складов и казарм для службы охраны. А впоследствии им светило заключить контракт на строительство университета. Но кто тогда мог предвидеть, насколько изменится планета и насколько переменится сам Флэттери.

«Я могла, – думала Алиса Марш. – Но изучение развития келпа оказалось для меня гораздо важнее, чем развитие моего собственного сына».

Если бы у нее было тело, она сделала бы глубокий вдох, чтобы ослабить напряжение, сковывающее мышцы живота. Но у нее не было ни мышц, ни живота, а рассудок был почти свободен от эмоций.

«Я все сделала правильно, – пронеслось в ее голове. – Если речь вести о человечестве, я все сделала так, как надо».

Даже если они, ослепленные алчностью, не видят зла в разрушении семьи, не видят греха в предательстве друзей, значит ли это, что и нам не следует удерживаться от подобных пагубных деяний?

Квитс Твисп, старец, из «Бесед заваатан с Аваатой».

Флаттерби Боден расстелила на пыльном чердачном столе большой кусок украденной миткали, и все трое ее одноклассников восторженно захлопали в ладоши.

– Тебе все-таки удалось! – воскликнул Джака – единственный мальчишка в их маленькой компании. Для своих двенадцати лет он был довольно высок. Его отец, как и отец Флаттерби, работал на ракетодроме, а мама – на гиперстанции морян, что увеличивало их паек почти в два раза по сравнению с большинством из тех, кто стоял в очереди.

– Тихо ты! – шикнула Флаттерби. – Мы же не хотим, чтобы нас прямо сейчас застукали. Лит, ты принесла краски?

Лит (самая младшая из всей компании – ей было еще одиннадцать) достала из-за пазухи уродливой хлопчатобумажной блузы четыре тюбика.

– Вот! Но я не достала черной, – добавила она и потупилась.

– Зеленая… – разочарованно протянул Джака. – И ты хочешь, чтобы нам поверили, что мы Тени? Ты сама знаешь, где используют зеленую краску…

– Да тише ты! – Для пущей выразительности Дана поднесла палец к губам и скорчила жуткую гримасу. – А вам не приходит в голову, что сейчас мы самые настоящие Тени? Если нас сцапают, с нами разделаются точно так же, как с ними.

– Ладно, хватит! – перебила ее Флаттерби. – Если мы тут собираемся заниматься только болтовней, то и ловить нас будет не за что. Джака и Дана, раз мы притворяемся, что репетируем, то давайте начинать: сыграйте нам что-нибудь, а мы с Лит раскрасим по лозунгу. Потом мы будем играть, а вы распишете два остальных.

– Не забудьте, охранка сегодня все утро почему-то здесь крутится, – напомнила Дана.

– Это все из-за Кристы Гэлли. Может, они думают, что она прячется где-то поблизости?…

– А может быть, так оно и есть?

– Но сюда они не зайдут, – успокаивающе подняла руки Флаттерби. Кого интересует обычный урок музыки? Она фыркнула и задрала подбородок. – У меня же брат служит в охранке. Я-то знаю, как они обычно действуют.

– Да, вот только он на Виктории, – заметила Дана, – а наши могут действовать и иначе. Их потому и посылают служить подальше от родных мест, чтобы им не пришлось стрелять в кого-нибудь из собственной родни.

– Неправда, – взвилась Флаттерби. – Их отсылают из родных мест не поэтому, а потому что… потому что…

– Ладно, хватит болтать, – перебил ее Джака, пытаясь придать голосу солидности. – Если мы не начнем играть, то они точно сюда сунутся.

Мальчик жил на границе самого большого в Калалоче лагеря переселенцев и в свои двенадцать лет успел навидаться трупов на улице. В отличие от девчонок он знал, что такое голод и что такое охранка, не понаслышке.

Глядя, как он вынимает из футляра флейту, Дана со вздохом потянулась за своим инструментом. Новенькие струны ее караколя, попав в солнечный луч, ярко вспыхнули серебром. Черная витая раковина резонатора была до блеска отполирована четырьмя поколениями музыкантов.

– Дай мне «до», – попросила она, всем своим видом показывая, что готова к работе.

Под звуки настраивающихся инструментов Флаттерби с помощью Лит разорвала ткань на четыре полотнища, метра по три каждое.

– А твой брат уже кого-нибудь убил? – прошептала Лит.

– Конечно же, нет, – сердито отозвалась ее подруга, с преувеличенным усердием разглаживая складки. И, не поднимая глаз, добавила: – Он же не такой, как эти… Да ты ведь с ним знакома.

– Ага, – кивнула Лит и хихикнула, а в глазах у нее запрыгали озорные огоньки. – Он такой прикольщик!

Флаттерби к тому времени уже использовала почти полтюбика и теперь любовалась своей работой. Краска была темно-зеленой и в сумерках могла сойти и за черную. Во всю ширину полотнища большими буквами было написано: «МЫ ХОТИМ ЖРАТЬ!» И хотя эти слова считались лозунгом переселенцев, их можно было услышать в любом районе Калалоча. А по мере того, как уменьшались пайки и росла нужда, эти слова все чаще и чаще звучали в очереди. Флаттерби сама не раз слышала. И не всегда их говорили шепотом.

Именно там, перед очередью, в которой каждый вынужден стоять по многу часов, она и повесит свой лозунг. А Лит решила повесить свой на фасаде их школы, стоявшей прямо напротив офиса «Мерман Меркантил». Джака свой вывесит напротив гиперстанции, а Дана на пристани, напротив студии головидения.

Дана взяла несколько аккордов, и они с Джакой заиграли быструю веселую танцевальную пьесу, которую недавно выучили в школе. Ее друзья еще никогда так здорово не играли, как сегодня, подумала Флаттерби. И хотя Джака порой сбивался, он мужественно продолжал играть дальше.

– А ты как думаешь, действительно ли Кристу Гэлли украли Тени? – спросила Лит.

Она изо всех силенок давила огромный тюбик с краской, стараясь, чтобы буквы получились крупными и их можно было прочитать издалека.

– Понятия не имею, – пожала плечами Флаттерби. – Даже не знаешь, кому верить. Моя мама выросла на Вашоне и считает, что Криста Гэлли что-то вроде богини. А папа говорит, что она обычный каприз природы.

– Кто каприз – твоя мама?

– Да нет же, – фыркнула Флаттерби, – Криста Гэлли, конечно. Папа говорит, что единственный способ победить голод – это установить полный контроль над течениями и что если Криста Гэлли может контролировать келпы, значит, директор правильно делает, что не отпускает ее. А что говорят твои?

– Не так-то уж и много, – нахмурилась Лит. – Они теперь работают сутки напролет. Ма говорит, что так выматывается, что слушать кого-то просто нет сил, а па даже новости не смотрит. Он приходит домой и, ни слова не говоря, отправляется спать. Мне кажется, что они боятся…

В порту раздался взрыв, и дети вздрогнули, а Дана от неожиданности выпустила из рук караколь, и тот с грохотом упал на пол.

– Это совсем близко, – пролепетала она. Когда девочка сильно волновалась, язык ей почти отказывал.

Все четверо бросились к узенькому чердачному окошку. Справа, из-за крыш ближайших домов, повалили клубы черного дыма, а слева, на соседнем доме, заходила ходуном на своих цепях огромная рекламная чашка. На улице было полно народу, а вдоль домов расположились уличные торговцы с лотками. Флаттерби услышала, как Дана судорожно всхлипнула, и указала пальцем на подъезд дома, в котором они находились.

– Охранка! – прошептала она. – Они сейчас войдут сюда!

– Надо быстро спрятать это барахло, – прошипел Джака. – Если они это найдут, то убьют нас на месте.

– Или сделают еще чего похуже, – еле шевеля языком, пробормотала Дана.

Дети бросились сворачивать еще липкие от краски лозунги, но было уже поздно.

Хлипкая крышка люка отлетела в сторону, и на чердак шагнул плотный патрульный, а второй, похожий на него как близнец – такой же коренастый и с короткой шеей, – замер у входа.

– Гляди-ка, – хмыкнул солдат, расправляя скомканную материю дулом лазерника. – Ну, и что это тут у нас? Гнездышко для плоскокрылов? Или…

Не дожидаясь ответа, он дважды выстрелил, и Джака с Лит упали замертво.

Флаттерби хотела закричать, но у нее перехватило горло.

– Они же совсем еще мальки, – проворчал его напарник. – Ты чего?..

– Из мальков выводятся рвачи. А у нас приказ.

Дуло лазерника обернулось в сторону Флаттерби, и девочка даже не успела увидеть вспышки убившего ее выстрела.