Текст книги "Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена"

Глава 13
В ПОЕЗДЕ

«Герцогиня Йоркская», на борту которой находилось около тысячи немецких военнопленных, вошла в гавань Галифакса 23 января 1941года. К пяти часам пополудни корабль благополучно пришвартовался, но прошло несколько часов, прежде чем нам позволили сойти на берег. Сначала нам велели построиться, и мы снова испытали на себе неприятную процедуру, которая в уголовном мире известна как шмон. Другими словами, каждого из нас обыскали. У меня были причины беспокоиться, так как я кое-что спрятал в своем носке. Ничего особенного, просто пилка для ногтей. Британский солдат, который обыскивал меня, случайно наткнулся на нее пальцем. Вытащив пилку, он уже собирался было отшвырнуть ее в сторону, но офицер, стоявший рядом, велел возвратить мне мое имущество. Солдат сунул в рот кровоточащий палец, кинул на меня убийственный взгляд и протянул мне пилку. Больше у меня ничего не нашли. Два шиллинга, что я выручил от продажи своих запонок, были надежно спрятаны в моем ботинке, который мне, к счастью, снимать не пришлось. Те, кого уже обыскали, перемещались в сторону, ближе к сходням. На пристани нас уже ждали фоторепортеры, и часовые тщетно пытались отогнать их подальше. Репортеры очень хотели подняться на борт и сделать несколько выигрышных снимков. В наших синих пальто, с картонными коробками под мышками, мы выглядели как бедные эмигранты. Несмотря на холод, наши летчики расстегнули свои пальто, и репортеры увидели отлично сшитую форму, знаки отличия и медали. Тем не менее по их лицам было ясно видно, что они разочарованы. Наверное, они ждали, что мы окажемся огромными свирепыми громилами, вроде канадских полицейских. Однако за исключением того, что мы были не так хорошо одеты, как эти репортеры, в остальном мы мало от них отличались, и это их чрезвычайно удивило и расстроило.

Наконец, последовал приказ сойти на берег. Нас провели в просторное помещение, где снова обыскали, на этот раз канадцы.

Когда процедура была окончена, нас стали вызывать по одному для проверки документов и сверки номеров военнопленных. У меня был номер 60637. Не знаю, что означала эта цифра, но явно не количество содержащихся в британском плену немцев. Мне неизвестны точные данные, но в то время в Британии едва ли могло быть больше 6000 немецких военнопленных, считая офицеров и рядовых.

После проверки нас разделили на группы по тридцать человек и вывели на платформу, где уже ждали два длинных поезда. Нашу группу завели в длинный вагон, в котором не было купе, а были одни только скамейки, обтянутые кожей.

К полуночи всех военнопленных благополучно погрузили в два поезда, и мы покинули Галифакс, так и не увидев ничего, кроме гавани. Мы не имели понятия, куда нас везут, но это нас не особенно беспокоило. В этой стране мы были непрошеными гостями и не желали оставаться здесь дольше, чем необходимо, но должен признаться, что с самого начала канадская природа произвела большое впечатление. Чувствовалось, что эта пустынная земля обладает большим потенциалом, а ее жители, казалось, были скроены по иной, отличной от европейской мерке.

С канадскими охранниками нам не повезло. Они казались нам довольно ограниченными людьми. Единственное, что их волновало, – это их хорошие отношения с начальством. Будучи военнопленными, мы были весьма чувствительны, когда дело касалось нашего человеческого достоинства, и это, вкупе с бесчувственностью наших канадских охранников, вело к постоянным конфликтам. У нас ушли годы на то, чтобы научить наших охранников правильному обращению с нами.

Полковник Стетхем, начальник управления по интернированию, уж точно не знал, как с нами обращаться. Так как я мог кое-как изъясняться на английском языке, я служил в нашем вагоне переводчиком и поэтому имел возможность довольно часто беседовать с полковником. Это был хорошо сложенный мужчина лет сорока. Я сказал «был», потому что в 1942 году он погиб. Полковник носил очки, был добродушен и общителен. Однажды он обратился к нам «эй, мальчики», на что мы тут же возмущенно ответили: «мы вам не мальчики», и я вынужден был объяснить полковнику, что германские офицеры привыкли, чтобы к ним обращались, называя имя и звание. Наше поведение рассердило полковника. У него уже возникал с нами конфликт, когда он пытался одеть нас в нечто, напоминающее тюремные робы.

Полковник считал нас заключенными и не понимал, что существует разница между заключенными, преступившими закон, и военнопленными. Полковник даже как-то заявил нам, что после назначения на должность начальника управления по интернированию он специально посетил крупную тюрьму, чтобы узнать, как обращаться с заключенными.

Я рассказал, что мы думали о полковнике, и, наверное, будет справедливо, если я позволю читателю узнать, что он и остальные канадцы думали о нас. К счастью, я могу сделать это, воспользовавшись вырезкой из канадской газеты от 19 июня 1941 года:

«Немецкие офицеры-военнопленные не выказывают ни малейшего признака признательности за все, что для них делается. Любое проявление дружелюбия они тут же истолковывают как слабость… Создается впечатление, что курс подготовки немецких солдат включает в себя также и осуществление побега в случае, если они попадут в плен. Немецкие военнопленные прибегают ко всяческим уловкам, чтобы превратить выданные им вещи в напильники, лопатки и другие инструменты… Они постоянно заявляют протесты по тому или иному, часто пустяковому поводу и отправляют их в швейцарское консульство. Необходимо заметить, что мы неукоснительно соблюдаем Женевскую конвенцию и можем только надеяться, что она столь же неукоснительно соблюдается в немецких лагерях для военнопленных… Немецкие военнопленные с неохотой соблюдают столь необходимую в лагере дисциплину, и это наглядно демонстрирует все трудности, с которыми мы столкнемся, когда Германия будет повержена».

Кстати, мы часто спорили с полковником Стетхемом на тему грядущего краха Германии. Он все твердил о распрекрасном лагере, который подготовил для нас, где нас будут хорошо кормить и даже давать пиво, он также заметил, что в этом лагере мы с комфортом проведем ближайшие несколько лет. Я рассмеялся и ответил, что как минимум через три месяца мы уже будем на пути домой. Полковник насмешливо посмотрел на меня.

– Желаете заключить пари? – спросил он.

Я предложил в качестве ставки один доллар за каждый лишний день, что мы проведем в Канаде сверх трех месяцев, а он предложил мне десять долларов за каждый день, если мы отправимся домой раньше. Но потом он вспомнил о занимаемой им должности и о моем положении и отказался заключать пари, что для меня было, пожалуй, к лучшему. Это пари могло бы обойтись мне в 1600 долларов, так как наш обратный путь в Галифакс начался в мае 1945 года.

Тем временем наш поезд стремительно мчался к месту назначения. У нас не было карт, поэтому нам трудно было проследить наш маршрут, однако мы знали, что уже миновали Нью-Брансуик и теперь держали путь к реке Святого Лаврентия! Я знал, что дальше на юг, после озера Онтарио, река Святого Лаврентия превращается в границу между Канадой и США. Я обсудил создавшееся положение со своим товарищем Асмусом, и мы пришли к выводу, что вскоре нам представится прекрасный шанс для побега.

А пока что мы поудобнее устроились на жестких кожаных сиденьях и попытались уснуть. Ночью было очень холодно, и одеяло, которое выдали каждому из нас, почти не согревало. Через несколько лет, во время нашего обратного путешествия, у нас были хорошие матрасы, чистые белые простыни, несколько одеял, и мы прекрасно выспались, но в мою первую ночь в Канаде я не смог сомкнуть глаз.

Утром нас накормили великолепным завтраком. Канадская тихоокеанская железнодорожная компания не только предоставила нам поезда, но и кормила нас в пути, словно самых обычных пассажиров. Еда была отменная. Мы начали свой завтрак с овсяной каши, затем последовали жареные сосиски, бекон, омлет, белый хлеб, масло и мармелад, – и все это мы могли есть в любом количестве. Вежливые официанты, которым помогали наши охранники, следили, чтобы всего было достаточно. Наконец, сам повар прошелся по вагонам, чтобы лично убедиться в том, что нам нравится приготовленный им завтрак. Позже наши охранники сказали нам, что повар был канадцем немецкого происхождения, и, может быть, поэтому он так стремился накормить своих «дальних родственников».

За все время нашего путешествия от Галифакса до озера Верхнее, которое заняло три дня и четыре ночи, нас кормили точно так же. Поскольку делать в поезде особенно было нечего, мы в основном занимались тем, что ели. Как только заканчивался один прием пищи, тут же на подходе был следующий. К несчастью, в бочке меда всегда бывает ложка дегтя: на этот раз ею оказался тот факт, что для пущей безопасности канадцы сняли двери у каждой уборной и поставили перед ней часового, и каждый раз, заходя в уборную, я испытывал чувство неловкости.

Раз уж мне случилось затронуть такую деликатную тему, стоит, наверное, рассказать о том, что представляет собой извечную загадку для всех далеких от моря людей: «Как вы обходитесь, когда субмарина погрузилась, а вам вдруг захотелось?..» Наших летчиков, к примеру, это всегда интересовало куда больше, чем все остальные технические проблемы, возникавшие на субмарине. На самом деле разгадка тут весьма проста. После использования туалета над сиденьем унитаза опускается крышка, закрепляющаяся винтами, нажимается рычаг, а затем с помощью ручного насоса или компрессора отходы жизнедеятельности устремляются в море. Если лодка погрузилась на большую глубину, а у вас под рукой только ручной тормоз, вам придется работать, как рабам на галерах, так как внешнее давление возрастает примерно на одну атмосферу через каждые 30 футов. Главное, покрепче закрутить крышку унитаза, иначе все нечистоты хлынут в лодку.

Часовые, охранявшие нас, были из демобилизованных солдат. Караульная служба, судя по всему, была для них в новинку, и, несмотря на наличие оружия, они чувствовали себя не очень уверенно. Конечно, можно было бы с легкостью разоружить их и захватить поезд, но наказание за это полагалось серьезное. Мы не хотели прибегать к насилию. Мы хотели исчезнуть, не привлекая к себе внимания. Другими словами, мы были настроены весьма миролюбиво, но, несмотря на это, в нашем вагоне произошел неприятный инцидент, который мог окончиться весьма плачевно.

Нам не разрешалось вставать с места без разрешения охранников, но обычно они смотрели на наши перемещения по вагону сквозь пальцы. Но был у нас в вагоне один охранник – олицетворение самодурства. Однажды мы решили сыграть в карты, и капитан Бергеманн встал, чтобы присоединиться к группе игроков. Охранник в грубой форме велел ему оставаться на своем месте и направил на Бергеманна ружье с примкнутым штыком. Бергеманн спокойно отвел штык в сторону, тогда охранник толкнул Бергеманна. Тот не выдержал и ударил охранника. Мы немедленно отняли у него оружие, опасаясь, что он может сгоряча наделать глупостей.

Второй охранник, стоявший в другом конце вагона, наблюдал за этой сценой, но не считал нужным вмешиваться. Мы попросили его позвать офицера, чтобы уладить инцидент. Он так и сделал, но, к несчастью, явившийся к нам канадский лейтенант был так пьян, что едва держался на ногах. К тому же он принялся орать и размахивать пистолетом перед носом Бергеманна. Ситуация накалялась, и мы с Асмусом, обменявшись многозначительными взглядами, придвинулись ближе к лейтенанту, чтобы в случае чего разоружить его. К счастью, в этот момент появился полковник Стетхем.

Он прогнал пьяного офицера и потребовал объяснений. Рассказав ему об инциденте, мы пообещали, что подобного больше не случится. Полковник повеселел и сразу позабыл о случившемся.

Охранник, получивший удар в челюсть, оказался незлопамятным человеком, и вскоре у нас с ним установились вполне дружеские отношения. Вскоре к нам с Асмусом присоединился пробравшийся из другого вагона фон Верра. По памяти мы совместными усилиями нарисовали план местности. По нашим подсчетам, к рассвету мы должны были оказаться в Монреале. Очевидно, мы должны были спрыгнуть с поезда либо перед Монреалем, либо сразу после того, как минуем его. В большом городе легко затеряться, а потом уже можно было перебраться в Соединенные Штаты.

Обсудив детали побега, фон Верра пожелал нам спокойной ночи и отправился в свой вагон. Как обычно, он собирался бежать один, а мы с Асмусом решили попытать счастья вместе. Рано или поздно поезд замедлит ход настолько, что мы сможем выпрыгнуть из окна, а снег, покрывавший землю, должен был смягчить наше падение.

Прежде чем лечь спать, мы рассказали остальным о том, что собираемся сделать. Наши товарищи должны были помочь нам: когда наступит подходящий для побега момент, они примутся одновременно трясти одеялами, чтобы помешать охранникам увидеть то, что происходит у окна. Мы уже знали, как открыть окно, и могли сделать это за несколько секунд. После ужина мы оставили себе немного еды, деньги были в карманах, одежда была на нас – мы были готовы к побегу.

В соответствии с нашим планом мы должны были спрыгнуть с поезда в пригороде Монреаля и смешаться с толпой рабочих, спешащих на свои фабрики. Ночью, из страха пропустить нужный момент, мы почти не сомкнули глаз. Мы с тревогой читали название каждой станции, через которую проезжал наш поезд, и вскоре поняли, что мы приближаемся к Монреалю. Мы уже готовы были дать сигнал к началу представления с одеялами, как вдруг в поезде поднялась какая-то суматоха и охранники забегали туда-сюда, словно вспугнутые куры. Посты часовых у дверей вагонов были удвоены, другие охранники заняли места в проходах. Из соседнего вагона один из наших товарищей прокричал, что ночью двое пленных спрыгнули с поезда и охрана только что обнаружила это.

– Сейчас или никогда, – торопливо прошептал Асмус, и я кивнул.

Мы подали сигнал и, наши товарищи принялись махать одеялами, чтобы скрыть нас от охранников. Мы поспешно надели наши пальто и шапки и бросились к окну. Поезд замедлил ход.

– Давай, – прошептал я Асмусу, – открывай окно.

На его лице отразилось отчаяние.

– Не поддается, – прошипел он, – наверное, примерзло.

– Дай мне палку, – сказал я.

Откуда ни возьмись, у меня в руках появилась палка, и я принялся колотить ею в окно, пытаясь сбить наледь. Грохот стоял неимоверный, по нашим лицам градом катился пот, а окно отказывалось открываться. Вместе с Асмусом мы налегли на раму. Наконец, она чуть-чуть подалась, и образовалась щель, достаточная для того, чтобы можно было просунуть в нее палку.

– Эй вы, двое, а ну-ка, сядьте! – проревел чей-то голос. Часовой заметил наши попытки открыть окно. – Вот еще одни! – закричал он.

Словно из-под земли рядом с нами выросли три канадца, направив на нас штыки.

– Закройте окно! – закричали они. – Закройте окно!

Я послушно закрыл окно. Если бы мы попытались бежать, охранники наверняка всадили бы нам в спины штыки.

Наша попытка побега закончилась неудачей.

Разумеется, мы притворились невинными агнцами и принялись уверять охранников, что всего лишь хотели подышать свежим воздухом. Вскоре появился полковник Стетхем. Мне показалось, он был расстроен, что из всех пленных именно я попытался избежать пребывания в его чудесном лагере. Впрочем, я был очень признателен ему за то, что он удовлетворился нашей неудачей и не стал наказывать нас.

Из соседнего вагона бежали сразу несколько пленных. Двум офицерам, что спрыгнули с поезда первыми, не повезло. Один из них, прыгая, сломал ногу и остался лежать у железнодорожного полотна. Если бы другой беглец не отправился за помощью, раненый наверняка бы замерз, так как ночь выдалась морозная. Несмотря на то что он заклинал своего товарища оставить его и продолжать свой путь, тот, конечно, отказался сделать это. В результате через несколько недель они оба присоединились к нам в новом лагере.

Но фон Верру мы больше никогда не видели, только узнавали о его подвигах из газет. Немецкие газеты перепечатывали статьи американских газет, а позже сам фон Верра дал интервью, рассказав историю своего побега. Когда мы, наконец, вернулись домой, его уже не было в живых, он погиб на русском фронте. История его побега грешит одной-двумя неточностями, в основном благодаря тому, что фон Верра старался скрыть имена тех, кто помог ему выбраться из США, стремясь оградить этих людей от неприятностей. С этими оговорками история, приведенная ниже, может считаться подлинной. Это история первого и последнего успешного побега немецкого военнопленного из британского плена и его возвращения в Германию и на фронт.

– На третий раз повезет, – сказал он нам, когда мы пожали друг другу руки в поезде в ночь его побега. – На этот раз у меня все получится, вот увидите.

И у него действительно все получилось.

Конечно, немалую роль здесь сыграла удача, но не она являлась основной причиной его успеха. Он сумел вернуться в Германию, потому что единственный из нас обладал всеми необходимыми качествами. Оглядываясь назад, я могу честно сказать, что, даже обладай я таким же везением, что и фон Верра, у меня, наверное, ничего бы не вышло, как, впрочем, и у других. Фон Верра был выносливее многих и изобретательнее, чем все мы, вместе взятые. Признаюсь, что, когда наша попытка побега провалилась и мы сидели в теплом вагоне, наслаждаясь великолепным завтраком, я чувствовал облегчение, почти радость при мысли о том, что в этот самый момент я сижу здесь, а не бреду на морозе по пустынному канадскому шоссе…

Глава 14
ЧЕРЕЗ КАНАДСКО-АМЕРИКАНСКУЮ ГРАНИЦУ

А тем временем промерзший до костей Франц фон Верра стоял на обочине автострады Квебек – Монреаль – Оттава в надежде поймать попутную машину. Ему повезло больше, чем тому офицеру, что сломал ногу. Спрыгнув с поезда, фон Верра угодил в сугроб, в значительной степени смягчивший его падение. Все прошло настолько гладко, что охранники даже не сразу заметили побег фон Верры – за окнами поезда темнела предрассветная мгла. Впрочем, его вряд ли заметили бы даже при свете дня – он весь был запорошен снегом. Лишь увидев стремительно удаляющийся красный огонек на последнем вагоне поезда, он выбрался из сугроба и спустился с насыпи.

Стряхнув с себя снег, фон Верра проверил, не потерял ли он деньги. Нет, все его скромное состояние в пять фунтов – четыре банкнота по фунту и два банкнота по десять шиллингов – было на месте. Он уже знал, что с этими деньгами его ждут проблемы – они были британскими и не имели хождения в Канаде. Деньги нужно было обменять, а это означало, что придется идти в банк. Но в тот момент фон Верру это не слишком беспокоило. Он обязательно что-нибудь придумает. Самое главное, что он на свободе. Кроме того, очень удачно, что на нем двубортное пальто и шапка, тысячи британских моряков одевались подобным образом.

Под пальто на фон Верре была форма офицера люфтваффе. Большинство наших беглецов были одеты в форму, чтобы их случайно не приняли за шпионов или дезертиров. С теми особо не церемонились, сразу ставили к стенке или набрасывали петлю на шею. Форма была надежно скрыта под застегнутым на все пуговицы пальто, и самым необычным в облике фон Верры были, пожалуй, его летные сапоги, с которыми он так и не смог расстаться.

Фон Верра выбрался на дорогу и зашагал в направлении, в котором исчез поезд. Мимо проехало несколько машин, но в них либо не было свободного места, либо водитель вообще не обращал на фон Верру никакого винмания. Через некоторое время показался почтовый фургон, к счастью, место рядом с водителем оказалось свободным. Фон Верра замахал рукой, и, к его радости, водитель притормозил и открыл дверцу. Фон Верра забрался в фургон. Водитель оказался человеком неразговорчивым. Фон Верра поблагодарил его, но тот в ответ лишь кивнул. Через пять минут водитель вдруг заговорил.

– Ты откуда, приятель? – поинтересовался он.

У фон Верры наготове уже была история. Он придумал ее еще на корабле, задолго до нашего прибытия в Канаду. Он был датским моряком. Корабль его был торпедирован и затонул. Он решил, что по горло сыт морем, и прибыл в Галифакс. Теперь он направлялся в Оттаву к дяде, который обещал найти ему работу.

– Оттава? – переспросил водитель. – Тогда тебе пора выходить. – И фургон неожиданно затормозил у перекрестка. – Я еду в Монреаль, а тебе прямо, в Оттаву.

Фон Верра послушно вылез из фургона, который повернул налево и поехал в направлении на Монреаль.

«Оттава – 80 миль», – прочел фон Верра на дорожном указателе и решительно направился вперед, надеясь по пути поймать машину. Через некоторое время он услышал шум мотора и уже хотел было остановить машину, как вдруг заметил красный номерной знак и насторожился. Фон Верра не имел ни малейшего понятия, что это означает, но на всякий случай решил перестраховаться и не останавливать эту машину. Та медленно проследовала мимо, и фон Верра заметил внимательный взгляд, которым окинул его водитель. Он был в форме. Да, предчувствие не обмануло фон Верру. Сзади на машине большими буквами было выведено зловещее слово «полиция». Машина неожиданно притормозила, и полицейский поманил к себе фон Верру.

– Я весь покрылся холодным потом, – описывал потом фон Верра свои приключения, – но мне ничего другого не оставалось, кроме как подойти к машине и попытаться как-то выкрутиться из этой ситуации. Полицейский мог ничего не подозревать, а если бы я вдруг побежал, я бы все погубил.

Инцидент закончился безо всякого вреда для фон Верры и, напротив, обернулся ему во благо. Полицейский оказался добродушным общительным человеком. Он хотел знать, куда направляется фон Верра, и тот снова рассказал свою историю.

– Что ж, – сказал полицейский, – учитывая, что вы не голосовали на дороге, я вас подвезу.

И он сообщил фон Верре, что останавливать машины на дороге запрещено и что водитель, который посадит к себе в машину незнакомца, будет оштрафован, однако в данном случае дело обстояло совсем по-другому – полицейский волен был делать то, что захочет.

Фон Верра сидел рядом с полицейским и следил, чтобы его пальто ненароком не распахнулось, а ноги старался поджать под сиденье, чтобы полицейский не увидел его летные сапоги на меху, которые при всем желании нельзя было принять за сапоги моряка.

Однако добродушный полицейский и не думал подозревать своего попутчика, его глаза все время были устремлены на дорогу. Он принял на веру историю, рассказанную фон Веррой, и захотел узнать подробности. Фон Верре часто доводилось слышать истории наших подводников, и теперь он без труда мог удовлетворить любопытство полицейского, в красках описав ему, как якобы был торпедирован его корабль, как он затонул и как спаслись выжившие. Полицейский с интересом выслушал историю, состряпанную фон Веррой, говорившим на ужасной смеси английского, голландского и французского языков. Поскольку французский язык был широко распространен на территории между Квебеком и Онтарио, фон Верра и полицейский без труда понимали друг друга.

Фон Верра встревожился, когда этот достойный человек начал интересоваться планами своего попутчика на будущее. На этот раз фон Верра решил не упоминать своего дядюшку из Оттавы, опасаясь, что полицейский по доброте душевной предложит подвезти его к дядиному дому.

– Я немного разбираюсь в машинах, – сказал фон Верра. – Попробую найти в Оттаве работу на эту зиму, может, устроюсь шофером или в какой-нибудь гараж. А летом попытаю счастья на Великих озерах.

Полицейский нашел этот план весьма дельным.

– Может быть, я смогу помочь вам, – радушно сказал он, и в этот самый момент фон Верра не на шутку испугался, что сейчас последует вопрос о документах. Даже в Канаде для того, чтобы устроиться на работу, нужно было предъявить документы. К счастью, полицейский не стал развивать эту тему.

Вскоре полицейская машина уже ехала по улицам канадской столицы. Сначала она показалась фон Верре большой деревней, в которой там и сям возвышались довольно вычурные административные здания, впрочем, пейзаж за окном фон Верру не очень интересовал. Сейчас ему больше всего на свете хотелось избавиться от дружеской опеки полицейского. Он упомянул о проблеме с английскими деньгами, и, услышав это, полицейский вдруг заговорил официальным голосом.

– Вы должны были обменять деньги еще в Галифаксе, – строго сказал он, но фон Верра тут же рассказал ему очередную сказку о том, что он едва успел на ночной поезд и у него совсем не было времени на то, чтобы поменять деньги. Поверив в это, полицейский сменил гнев на милость.

– Вон там, на углу, банк, – сказал он, и машина въехала во двор полицейского участка.

«Чертовски хорошая идея насчет банка, – с облегчением подумал фон Верра. – Главное, выбраться отсюда».

– Пожалуй, я прямо сейчас и отправлюсь в банк, – сказал он и вылез из машины.

«Совсем скоро к ним поступит информация о побеге немецких военнопленных, – подумал фон Верра, – да еще и с описаниями внешности».

Он пожал руку дружелюбному полицейскому.

– Увидимся завтра, – сказал он. – Буду признателен, если вы поможете мне с работой. Спасибо за все!

И, весело махнув рукой, фон Верра ушел. Больше он этого полицейского никогда не видел, но последовал его совету насчет банка. Однако там его ждал неприятный сюрприз: только управление ВМФ имело право менять для моряков валюту.

– Есть ли у вас книжка моряка? – поинтересовались в банке.

– Разумеется, – заявил фон Верра и для вида полез в карман. Продолжая энергично рыться в карманах, он отошел от стойки, а потом незаметно выскользнул из банка.

Здесь его охватили дурные предчувствия. Деньги вселяли в него уверенность, а теперь вдруг выяснилось, что он не сможет ими воспользоваться. Более того, если у того полицейского есть голова на плечах, ему не составит труда сложить два и два и связать этого странного голландца с сообщением о побеге немецких военнопленных, то есть полиция будет знать, что фон Верра уже в столице. А это, в свою очередь, означает, что он должен как можно скорее выбраться отсюда. Теперь его целью стала река Святого Лаврентия, и чем скорее он доберется до нее, тем лучше.

Фон Верра знал, что к югу от Оттавы река превращается в границу между Канадой и Соединенными Штатами. У шофера почтового фургона на приборной доске лежала карта, и фон Верра успел тщательно изучить ее. По другую сторону реки лежал штат Нью-Йорк, там он будет в безопасности. Поэтому фон Верра решил отправиться в Оттаву. Скорее всего, его будут искать в Монреале, возле которого он совершил побег, и большой мост через реку Святого Лаврентия будет под наблюдением. Но это не важно, ведь в районе Монреаля территория за рекой не была территорией США, которая начиналась выше по реке. От Оттавы до реки Святого Лаврентия было около шести миль.

На ближайшей заправочной станции фон Верра спросил, как попасть в Оттаву.

– Шоссе номер шестнадцать, – ответили ему и махнули в сторону дороги, тянущейся из города.

Отыскав шоссе номер 16, фон Верра направился на ближайшую заправочную станцию и попросил первого же шофера, ехавшего в сторону реки, подвезти его. В подобных ситуациях фон Верра не чувствовал никакого смущения или замешательства. В любой компании он чувствовал себя легко и непринужденно и мог разговаривать с любым незнакомцем так, словно знал его много лет. Подобная непринужденность в обращении несвойственна немцам, и уж тем более странно наблюдать ее у немецкого офицера из аристократической семьи. Однако фон Верра обладал этим полезным качеством, которое теперь сослужило ему хорошую службу и дало огромное преимущество над остальными беглецами.

Фон Верре незнакомо было чувство страха, он всегда готов был рискнуть и испытать свою удачу. Вдобавок ко всему он уже дважды совершал побег, то есть у него уже был кое-какой опыт, и он совсем не выглядел как загнанный зверь, а именно это обычно отличает беглого пленного и вызывает подозрение у окружающих.

Первая же машина, которую остановил фон Верра, направлялась в Кэмпвилл, но это было по пути в Прескотт, куда стремился попасть фон Верра, поэтому водитель без лишних вопросов согласился его подвезти. По пути фон Верра рассказал водителю свою историю, но на сей раз внес в нее некоторые изменения. Теперь он якобы хотел попасть в Кингстон на озере Онтарио, чтобы навестить живущую там тетушку. Фон Верре пришло в голову, что если бы вдруг возникли проблемы с именем тетушки, он всегда мог сослаться на то, что это ее девичья фамилия, чего по понятным причинам он не мог проделать с дядюшкой.

Однако было кое-что, о чем фон Верра не имел ни малейшего понятия. В Кингстоне или, точнее, в форте Генри рядом с Кингстоном находился лагерь для военнопленных, в котором содержалось несколько сот германских офицеров – первых военнопленных, отправленных сюда из Англии в августе 1940 года. Это означало, что местность вблизи Кингстона находится под неусыпным наблюдением полиции, поскольку пленные из форта Генри постоянно предпринимали попытки побега. Это обстоятельство могло оказаться роковым для фон Верры, но удача была на его стороне, и в Кэмпвилле он тут же остановил другую машину, водитель которой согласился подвезти его до Прескотта.

В машине находились две женщины – мать и дочь. Дочь сидела за рулем, а мать болтала с молодым голландцем, все больше и больше проникаясь к нему симпатией. Все матери незамужних дочерей подсознательно воспринимают каждого мужчину как потенциального зятя, поэтому мать пригласила попутчика к себе домой на чашку чая. В разговоре она упомянула, что кроме машины и дома ее муж владеет лесопилкой, где всегда есть работа для молодых крепких мужчин. Вот летом, к примеру, надо сплавлять по реке бревна, чем не работа для моряка?

Предложение выпить чашку чаю, а может быть, и вкусно поесть было очень соблазнительным, но фон Верра никак не мог принять его. Во-первых, опасно было оставаться дольше, чем нужно, на канадской земле, да и потом под пальто на нем была форма офицера люфтваффе, не мог же он сесть за стол в пальто, застегнутом на все пуговицы. Нет, у него есть цель, и он должен сконцентрироваться на ней – нужно как можно скорее переправиться через реку на территорию США. Поэтому фон Верра сказал женщине, что сначала должен найти себе жилье, а на следующий день позволит себе воспользоваться ее гостеприимством. Мать восприняла это заявление как еще один признак хорошего воспитания молодого человека, да и дочь, судя по всему, была не против увидеть его снова.

Совсем не собиравшийся подыскивать себе жилье в Прескотте фон Верра стоял на берегу великой реки, продрогший до костей, и с тоской смотрел вдаль. Было четыре часа пополудни, самое время для вечернего чая. Широкая река несла свои воды через заснеженную равнину. Из-за тумана фон Верра не мог разглядеть другой берег, к тому же постепенно сгущались сумерки. Насколько он мог судить, поверхность реки уже успела покрыться льдом. Он обнаружил на берегу заброшенную хибарку и укрылся там, поджидая, пока стемнеет. Он не хотел, чтобы кто-то заметил, как черная тень перебирается по льду с одного берега реки на другой. По шоссе, которое шло параллельно реке, то и дело проносились машины, вот проехала телега, но пешеходов видно не было. Это был субботний вечер, люди уже закончили работу и сидели в своих теплых и уютных домах.