Текст книги "Восемь трупов под килем"

Он выбрался из каюты, переместился в коридор, который служил продолжением первого. Не меньше десятка дверей – вместительная, однако, посудина. Он переходил от одной двери к другой. Некоторые были заперты, другие послушно открывались, демонстрируя небольшие, но со вкусом декорированные и обставленные помещения. Несколько раз его посещало неприятное чувство, что на судне, кроме него, никого нет. Но быть такого не могло, он гнал свое чувство подальше. Впрочем, без чертовщины здесь, похоже, не обходилось… От всех этих глупых телодвижений вернулись тошнота и головокружение, он прислонился к стене, перевел дыхание. Пора на свежий воздух. Он толкнул последнюю дверь перед выходом на носовую часть судна, она открылась, Турецкий всунул нос в каюту, собрался поинтересоваться, нет ли тут кого-нибудь (ну так, чисто случайно), но решил помолчать. В помещении кто-то был. Под иллюминатором на спине лежал молодой человек в белоснежной, расстегнутой до пупа рубахе от Валентино, и с наивным изумлением смотрел в потолок. Турецкий замешкался – как прикажете толковать? Дабы подчеркнуть таинственность и необычность происходящего? Осторожно вошел, осмотрелся. Уютненько, стены обиты натуральным деревом, каюта обставлена без претензий, но жить можно. На цыпочках, словно боясь разбудить уснувшего в неположенном месте человека, он подошел к безжизненному телу, пристроился на корточки. Взгляд молодого человека был неподвижен, он разбросал руки, правая нога неловко изогнулась под левой. Он попробовал отыскать пульс – на запястье, под основанием шеи, вгляделся в зрачок. Пустые меры. Молодой человек скончался несколько часов назад, остыл и распространял вокруг себя не очень аппетитный аромат. Ну что ж, еще одна сильная тема…

Он склонился над трупом. Отметил правильные черты лица, юный возраст, в котором как-то неприлично умирать, прозрачно небесные, словно подсвеченные изнутри глаза, от которых сходят с ума неопытные девчонки, небольшую царапину в районе переносицы, припухлость в том же месте. Осторожно приподнял голову, ощупал затылок. Крови не было, черепная коробка не разбилась, но на затылке прощупывалось крупное уплотнение. Он привстал, осмотрел иллюминатор, особенно стальной обод, снабженный заклепками, зафиксировал несколько прилипших черных волосков.

Поднялся, на цыпочках вышел из каюты. В коридоре было тихо, вернулось ощущение, что на судне их всего лишь двое – бывший следователь по особо важным делам и голубоглазый покойник. До конца коридора оставалось несколько шагов. Картина аналогичная той, что на корме: изгибающаяся лестница, убегающая вниз, выходы наружу – влево, вправо. Он испытывал нерешительность. Никогда не замечал за собой страха перед разомкнутым пространством. Он ловил себя на мысли, что боится выходить – словно за дверью его поджидало что-то страшное, фатальное, неисправимое. Голова заныла. Он побрел обратно в кормовую часть, перебрался через стальную балку между отсеками, помялся у своей каюты. Подавил желание плюнуть на все, вытянуть ноги, погрузиться в сон, и будь что будет. Положи его сейчас спать – он неделю проспит. Протащился мимо каюты, добрел до лестницы в машинное отделение, облокотился на ограждение, чтобы передохнуть… и похолодел.

Из машинного отделения кто-то поднимался. Подрагивали перила, скрипели подошвы, соприкасаясь с рифленым металлом. Он обуздал панику. Ну что ж, во всяком случае, он не последний «выживший» на этом судне. Метнулся было к своей каюте, но передумал – человек уже поднялся. Пара шагов, и… здравствуйте. Абсурдность происходящего просто вопила. Турецкий прижался к запертой двери, стиснул кулак. Появился человек, приземистый, кряжистый, остриженный практически наголо, в грязно-зеленой парусиновой куртке. Выступающую челюсть обрамляла окладистая бородка. Он не мог не отметить боковым зрением прижавшееся к стене тело, но почему-то не отметил. Он остановился в шаге от Турецкого. Сыщик приготовился защищаться. Хук справа – и в вечность, сил бы хватило, они всегда появляются, когда возникает суровая в них нужда. Мужик стоял к Турецкому правым боком, глаз неподвижно смотрел перед собой. Он словно задумался. Потом достал из кармана пачку «Дуката», зубами извлек из нее сигарету, щелкнул популярным китайским «федором», глубоко затянулся, закашлялся. Пробурчал что-то матерное, шагнул, взялся за дверную ручку, выполненную в форме рычага и отдаленно напоминающую ручку от древнего холодильника «ЗИЛ», потянул на себя. Дверь красиво отъехала, свежий воздух, шум, запахи ринулись в замкнутое пространство нижней палубы. Мужчина, пригнувшись, выбрался наружу, закрыл за собой дверь.

Оставалось только удивляться, почему его не заметили. Ответ напрашивался сам собой – человек был слеп на правый глаз. Пора заканчивать это непотребство, решил Турецкий, безумие затянулось. Надо выбираться из порочного круга. Он добрался до двери, воспользовался рукояткой именно так, как сделал предшественник, вывалился из духоты интерьера.

Голова закружилась от свежего воздуха, он прислонился к спасательному кругу, рядом с которым в утопленной нише красовался ящик с доходчивой надписью белым по красному – «Средства пожаротушения». Он находился недалеко от кормы, вправо тянулся проход к носовой части, отгороженный фальшбортом и хромированным леером. Он отстал от бородача всего на несколько секунд, но тот уже пропал. Судно продолжало покачиваться. Турецкий схватился за ограждение, вдохнул полной грудью. Яд из организма удалялся неторопливо – состояние с момента пробуждения практически не менялось. Судно следовало левым галсом – ветер дул в левый борт, – разрезая форштевнем взволнованное море. Масса воды простиралась до самого горизонта, клочковатые облака неслись по небу. Облачность не была сплошной, в разрывах проглядывало небо… и вдруг ударило по глазам солнце, заставив зажмуриться. Он почти не ошибся, судно уходило в западном направлении. Он стоял на левом борту. Сомнения растаяли – он находится на борту внушительной частной яхты. Не круизный лайнер, но все же. Он потащился влево, опираясь рукой о гребень фальшборта, изготовленного из благородного дерева, уперся в короткий трап, снисходящий к корме. Глубокими знаниями морской терминологии и корабельной архитектуры он похвастаться не мог. Ют, полуют… Нет, полуют – это что-то приподнятое над кормой. Декоративная кормовая оконечность (в голове образовалось загадочное слово «акростоль»). Квадратная площадка, на которой стояли несколько шезлонгов – видимо, для желающих отдохнуть в студеную летнюю пору. Странно как-то: в Сочи вчера было тридцать жары, а здесь, в открытом море – глубокая осень…

Он развернулся, побрел к носу – мимо таинственно поблескивающих иллюминаторов, спасательных кругов, привязанных к ограждению. Задрал голову, отметил козырек, нависающий над проходом. До бака не добрался, сил уже не было. Остановился передохнуть. С уважением покосился на стреловидный бушприт, продолжающий линию форштевня. К наклонной мачте крепились свернутые паруса – видимо, еще не настало время их расчехлять. Он находится на борту моторно-парусной яхты – традиционного комфортабельного устройства для перевозки богатых. С приличным, кстати, водоизмещением – не менее, должно быть, полутораста тонн. Крутая лестница с перилами убегала с бака на верхнюю палубу. А еще выше, возможно, находились капитанский мостик, рубка управления. Он насторожился – сквозь порывы ветра донесся женский смех. Мужчина бросил несколько слов, засмеялась целая группа. Чертовщина, судя по всему, благополучно разрешалась. На яхте были люди. Внизу он никого не видел, потому что все собрались наверху. А голоса зазвучали только сейчас, поскольку ветер сменил направление. Замечательно. Нужно идти знакомиться. Не хочется, а что прикажете?

Судно тряхнуло – словно на ухабе. Приступ тошноты не замедлил пожаловать в гости. Он свесился за борт, хотя и выливать там уже было нечего. Спазмы следовали один за другим, боль давила, в глазах темнело. Двоился замкнутый люк клюза – отверстия для спуска якорной цепи. Перевернутые буквы на борту – бронзой по металлику – название судна. Он вчитывался в надпись, словно недоученный первоклассник, мысленно переворачивая символы. «АН-ТИ-ГО-НА». «Антигона», все понятно. Греческая мифология. Был предатель в Фивах, звали его Полиником. Привел иноземные войска против собственных граждан. Фиванцы разгромили в пух и прах иноземцев, а труп Полиника бросили на радость птицам и собакам под крепостную стену. Царь распорядился: погребению не подлежит. Каждому, кто осмелится предать тело земле, светила страшная смерть – невзирая на попрание всех моральных и санитарных норм. Антигона нарушила запрет, похоронила брата. Царь Фив, понятно, возмутился, приказал откопать обратно тело и провести расследование, кто осмелился на такое «святотатство». Схватили Антигону, закопали живой в гробнице. А Полиника свихнувшийся царь все равно предал земле – поскольку оскорбленные боги начали роптать и готовить царю страшную кару…

Турецкий поднимался по крутой лестнице. Его мутило, ноги не слушались. Шум голосов становился ближе, различались отдельные реплики. Внезапно оборвался ветер – теперь он слышал практически каждое слово.

– Да уж, Игорек, развеселил. Обязательно разовью эту историю в своей новой книге – с твоего, разумеется, согласия. Развели ваших партнеров, как мост над Невой. Что поделать, афера – это тоже бизнес, а если выражаться точнее, это творческий подход к бизнесу…

– Великая американская мечта, Феликс – заработать побольше денег.

– Спешу заметить, Игорь Максимович, эту великую американскую мечту мечтают практически все народы мира, за исключением, может быть, папуасов и эскимосов, которым и без денег хорошо…

Он брел по верхней палубе – обширной, как Семипалатинский полигон. Из тумана выплывала приземистая стальная мачта. Парус свернут и притянут пеньковыми веревками к поперечной балке рангоута. Сила ветра в переживаемый исторический момент, видимо, не использовалась. Выплывала сверкающая на солнце рубка, капитанский мостик, огражденный литыми перилами, – так называемый квартер-дек, самая высокая горизонтальная плоскость на судне, под ними комфортабельные места для сидения, в которых расположились отдыхающие. Столики с легкими закусками, проволочная ваза с апельсинами и киви. Женщина в безразмерной соломенной шляпе тянула коктейль из соломенной трубочки. Люди плясали перед глазами, двоились, троились, расползались вширь и вдоль. Обрывки разговора буром вгрызались в мозг.

– Ириша, ты что-то посинела. Холодно, родная? Господа, обещаю, сейчас эти облака разлетятся, как шары на бильярдном столе, и настанет восхитительный день. Будем загорать, ловить русалок на спиннинг Феликса, неуемно поглощать прохладительные напитки… Напомни, Робер, как по-французски «прекрасная погода»? А-а, помню – иль фэ трэбо.

– Ожюрдюи иль фэ дю ван… – гортанный женский голос, похожий на голос Патриции Каас.

– Прости, дорогая Николь?

– Сегодня ветер, – хохотнул с акцентом мужчина. – Как это у вас говорят… не претворять желаемое за действительное…

– Ольга, ваш сын долго спит, может, послать за ним Герду? Сколько можно, в конце концов? Уже почти одиннадцать, он проспит все на свете.

– Ничего, Ирина, пусть поспит, он так устал на этой неделе…

– Да уж, Ксюша, ваш жених умеет дать храпака. А у меня такое, к сожалению, не получается. Силы уже не те, знаете ли. Сплю от силы шесть часов, встаю – и сразу за компьютер, высасываю идеи из пальца…

– Какой вы работящий у нас, Феликс. А ваш Данила скоро женится? Сколько ему уже – двадцать пять – двадцать шесть?

– Рассмешили, Ольга Андреевна, – басисто хохотал обладатель имени Феликс. – Мой обалдуй – ходячий анекдот: он не такой дурак, чтобы жениться на той дурре, которая согласится выйти за него замуж. Зачем ему эти заморочки? Папа кормит, недостатка в женском внимании не испытывает, приводит их даже в мое присутствие… Признайтесь, Ксения, когда над вами с Николаем совершат безжалостный акт бракосочетания?

– Скоро, Феликс, не волнуйтесь. В середине августа мы уже будем препираться на одном из островов Мальдивского архипелага – если, конечно, не передумаем проводить там свой медовый отпуск…

Турецкий выплыл из тумана – то ли сам перешел палубу, то ли палуба под ним передвинулась. Люди оборвали беседу, изумленно на него уставились…

– Ептыть… – глубокомысленно произнес полный господин, развалившийся в широком шезлонге.

Короткое слово как нельзя лучше характеризовало ситуацию. Турецкий попытался улыбнуться – попытка с треском провалилась.

– Вы, сударь, словно снег, – неуверенно произнес тот же самый господин, – идете и лежите одновременно.

Турецкий ткнулся коленом в свободный шезлонг, опустился на хрустящее полотно. Очень вовремя он присел – еще мгновение, и стал бы медвежьей шкурой посреди палубы, о которую приятно вытирать ноги. Люди выбирались из ступора, переглядывались, недоуменно пожимали плечами. Многие смотрели на господина в цветастой гавайской рубахе – видимо, этот господин распоряжался на яхте количеством (и качеством) гостей.

– Вы кто? – недоуменно пробормотал «цветастый» господин.

Фраза послужила сигналом. Подлетели двое, нависли над душой. Один сравнительно молодой, чернявый, не из русских. Второй постарше, волосы прямые, пострижены «горшком», физиономия неприятная (хотя у некоторых женщин могло бы развиться и отличное мнение). Оба с решительными намерениями.

– Эй, постойте… – он знал, что свобода личности и права человека в этой стране не то чтобы в моде, но зачем сразу руки ломать? Хрустнули суставы, от резкой боли прояснело в голове.

– Постой-ка, Салим, отпусти его, – командно выплюнул обладатель цветастой рубахи. Чернявый повиновался, но отступить не пожелал. Обладатель неприятной физиономии продолжал выворачивать правую руку.

– Манцевич, и тебя касается.

Боль отпустила, Турецкий перевел дыхание. За какие, спрашивается, заслуги?

– Вы еще расстреляйте меня, – пробормотал он, разминая онемевшие плечи, – я не киллер, господа, успокойтесь, просто по нелепому стечению обстоятельств судьба занесла меня на ваше великолепное судно…

– Пора к психиатру, – поведал полный господин и почесал ершистый затылок. – Впрочем, что касается завязки сюжета к новому роману… Вполне, мне кажется, приличная завязка, не затоптанная, как считаешь, Игорек?

Господин в гавайской рубахе глухо безмолвствовал. Он был сухощавый, жилистый, взгляд отличался цепкостью. Можно было не сомневаться, что этот тип здесь самый главный. Остальные тоже помалкивали, предоставляя господину право первому выносить оценки. Появилась возможность рассмотреть эту публику. Дама в соломенной шляпке и песочного цвета платьишке с умеренным декольте смотрела на Турецкого большими круглыми глазами. Она сидела рядом с вышеупомянутым господином и, можно было предположить, имела к нему непосредственное супружеское отношение. Мужчина простоватой наружности с изрытым морщинами лицом нервно сглатывал, моргал. Женщина рядом с ним, в огромных черных очках, с бледным неулыбчивым лицом. Обоим было далеко за сорок. Упитанный господин, о котором уже говорилось – белые брюки, клетчатая рубаха, смутно знакомое щекастое лицо, к которому прочно прилипло выражение жизнерадостности. Особняком сидела молодая девушка с ухоженным вытянутым лицом, лукавинкой в глазах, грудью второго размера, упрятанной за сложносочиненной кофтой-курткой-туникой, с точеными ножками в колготках и забавных тапочках на платформе.

Была еще одна разнополая парочка. Эти двое расположились по правую руку от хозяина «дома» и смотрели на Турецкого, дружно разинув рты. Иностранцы, догадался Турецкий. Дама выглядела экстравагантно. Определить на глаз ее возраст было невозможно. Сухая, как цветок, который год не поливали, волосы иссиня черные, изувеченные мелированием, прямые, как спицы, нос крючком, брови вразлет, глаза под цвет волосам, одета во что-то клоунское – желто-буро-малиновое. Ее ноги покоились на коленях мужчины, худые, с резко очерченными косточками на ступнях. Мужчина терпел, хотя, возможно, испытывал неудобства. Он носил очки в массивной оправе – в нем практически не было ничего экстравагантного, если не обращать внимания на полосатые брюки. Нормальное телосложение, нос картошкой, волосы с отливом седины, странная ямочка в центре подбородка – словно пальцем вдавили.

– Игорь Максимович, я накрыла на девять персон, прошу к столу, – из пристройки между рубкой и палубой, где находилось, по всей видимости, кают-компания, вышла женщина в переднике. И эта особа носила очки – идеально круглые, делающие ее глаза неприлично огромными. Список странностей могла бы продолжить прическа – а ля Дракула из одноименного фильма: волосы, собранные в два тугих горба на макушке, напоминали обрезанные рога.

Женщина пересчитала гостей, обнаружила инородное тело, открыла рот, и глаза ее сделались шире, чем оправа очков.

– Или десять персон? – пробормотала она, – Я, кажется, что-то упустила…

– Данный господин – самозванец, Герда, – хихикнула одиноко сидящая девушка, – самозванцы, как известно, не едят.

«Не стоит, – подумал Турецкий, – все равно вырвет».

– М-да уж, – любитель гавайских рубах задумчиво потер переносицу.

Приоткрылась дверь на капитанском мостике, появилась любознательная физиономия рулевого. Мужчине было около тридцати, он мог похвастаться хорошо накачанным торсом, да и лицо имел такое, с которым не стыдно появиться в женском обществе. Что-то завозилось в районе мачты – разогнул спину коренастый мужчина, с которым Турецкий был знаком «одним глазом» – этому парню тоже не чужда была любознательность. Стало смешно – то никого, то вдруг такое столпотворение. Он пошевелил затекающей ногой – напрягся субъект, отзывающийся на имя Салим. Оскалился Манцевич, пошевелил крючковатыми пальцами. На ум пришел помолодевший профессор Мориарти из фильма про Шерлока Холмса. При взгляде на таких людей невольно задаешься мыслью: а все ли должно быть в человеке прекрасно?

– Представьтесь, пожалуйста, – сухо попросил хозяин яхты.

– Турецкий Александр Борисович, – отозвался сыщик, – мне очень жаль, что так случилось…

– Вас пока не просят извиняться, – резко оборвал хозяин.

– Он выглядит ужасно, но на бомжа он не похож, – предположила дама в соломенной шляпке.

– Душевно принял вчера на грудь, – догадался толстяк Феликс. – Традиционный русский бич. Водку пьют во всем мире, но в России ее едят. Будем снисходительны, господа. У меня тоже в прошлом году был подобный случай. Просыпаюсь утром на ковре – ужас! Ведь ковер на стене висит!

– Снисходительны, Феликс? – процедил хозяин, не спуская глаз с неожиданного гостя. – Хорошо, давайте будем снисходительны.

– Минуточку, – растерянно пробормотал мужчина с морщинистым лицом, – ты хочешь сказать, Игорек, что не знаешь этого человека?

– Ты где-то прав, братишка, – усмехнулся хозяин, – я понятия не имею, кто это такой. Я впервые его вижу.

– О, это так по-русски! – с сильным акцентом сказала дама-иностранка и грубо захохотала. – И почему я с вами, русскими, уже ничему не удивляюсь?

– Ирония судьбы, – сказала одиноко сидящая дама, – или с легким паром.

– Постойте, – нахмурился мужчина, у которого на коленях лежали худые женские ноги. Он знал, в принципе, русский язык, но акцент выдавал его с головой, – ты хочешь сказать, Игорь, что этот человек упал… как это у вас говорят… с неба?

– С дуба рухнул, – пробормотала девушка. – С Луны свалился…

– Вчера его точно не было, – сказала дама бальзаковского возраста в солнцезащитных очках. – Может, он на чем-нибудь приплыл?

«На своих двоих», – подумал Турецкий.

– Но мы уже милях в тридцати от берега… – чирикнула дама в соломенной шляпке.

– Какая прелесть! – засмеялась иностранка.

– Самое время рассказать вашу грустную историю, синьор, – негромко, с паузами Станиславского, произнес хозяин. – Вижу, как вам трудно произносить слова, похоже, вас вчера досыта накормили патефонными иголками, и все же попробуйте. Герда, подождите несколько минут. – Он поднял голову и прохладно улыбнулся женщине со странной прической. – Я думаю, второй завтрак никуда не умчится.

– А жалко, – вздохнул толстяк, – в желудке так урчит.

Турецкий вытягивал из себя слова, словно воду извлекал со дна бездонного колодца. Он поведал, кто он такой, что (и с кем) он делал в Сочи, как ситуация, которой он мастерски владел, внезапно ушла из-под контроля, зашаталась и рухнула под ноги земля… и вот он здесь. Дабы удостоверить свою «знаменитую» личность, он отправил руку во внутренний карман, но бдительный телохранитель не дремал, сжал его запястье. В карман забрался Манцевич, извлек документы, просмотрел, передал хозяину. Пока тот, морща лоб, изучал лицензию и паспорт, Салим обхлопал карманы Турецкого, заставил его встать, проверил сзади, толкнул обратно в шезлонг.

– Чисто, Игорь Максимович.

Парень говорил почти без акцента и профессионалом, судя по отрывочным наблюдениям, являлся подготовленным.

– Да, он частный сыщик, – хмыкнул хозяин, бросая документы на столик. – Можете взять, любезный.

– А вы не могли бы мне их передать? – взмолился Турецкий. – Страсть как не хочется вставать. Вам бы побывать в моем состоянии.

Хозяин, как ни странно, засмеялся, сделал знак Салиму. Телохранитель забрал со стола документы, бросил Турецкому на колени. Хозяин, поджав губы, пристально разглядывал незнакомца. Минотавр сомнений терзал его душу.

– Какая правдивая история, – заметила дама в шляпке. – Ты веришь ему, Игорек? На вид он вроде нормальный человек. Грамотная речь, самоирония, высшее образование на похмельной физиономии…

– Проверим, – пожал плечами хозяин. – По его словам, он проснулся в той каюте, которая как раз не используется. Удачно он попал.

– Вранье, Игорь Максимович, – заявил Манцевич, – вранье от первого до последнего слова. Мог бы выдумать что-нибудь пооригинальнее.

– Нормально выдумал, – возразил Турецкий, – в кои-то веки сказал чистую правду.

Засмеялась одиноко сидящая девушка. Хрюкнула, хотела что-то сказать, но ничего не сказала иностранка с демонической внешностью.

– Да нет, он, кажется, не врет, – махнул рукой смутно знакомый толстяк. – Посмотрите внимательно на этого господина. Не хотел бы я сейчас оказаться в его страдающей шкуре. Такое похмелье может быть только после литра паленой водки. А он не похож на человека, употребляющего паленую водку. Да и на глупца он не похож.

– Больше врешь – умнее станешь, – задумчиво вымолвила особа в черных очках.

– Больше врешь – сильнее хочется, – фыркнула девушка.

– Бр-р, какая гадость – эта ваша паленая водка, – передернул плечами морщинистый мужчина. – Хлебнул – и в ящик. Помнится, в прошлом году случайно взяли суррогат, продававшийся под видом всемирно известного бренда…

Дама в черных очках толкнула его ногой. Мужчина смутился и замолчал.

– Послушайте, господа, – с сильным акцентом произнес мужчина иноземной наружности, – может, у вас, у русских, это и в порядке вещей, но все-таки как-то странно… Хорошо, пусть все, что он говорит, чистая правда. Но как он попал на судно? Мы отшва… отшва…

– Отшвартовались, – подсказал толстяк.

– В одиннадцать часов вечера. Или почти в одиннадцать. Разве можно было незаметно попасть на яхту и спрятаться в пустой каюте? Нужно знать, что она пустая. А в его состоянии… – мужчина сделал круглые глаза, видно, представил себя в его состоянии.

Захохотал толстяк.

– Русский человек, уважаемый Робер, может решить любую проблему в любом состоянии, если не будет задаваться глупыми вопросами, типа «зачем».

– А если без шутка?.. – насупился иноземец.

– А если «без шутка» – это не ко мне, – отрезал толстяк. – Откуда я знаю, как он попал на это судно?

– Прошу прощения, что вмешиваюсь, господа, в вашу беседу, – пробормотал Турецкий, – но данная часть моих приключений остается загадкой и для меня. Будучи человеком здравомыслящим и всячески неспособным к посягательству на чужую собственность, я никак не мог по доброй воле забраться на судно. Оказавшись на пристани, я бы, скорее всего, просто рухнул замертво и валялся до тех пор, пока меня не подобрала сочинская милиция. Можете поверить на слово, я не из тех людей, которым доставляет удовольствие нарушать чужую приватность.

– Что вы этим хотите сказать? – насупился Игорь Максимович.

– Он хочет этим сказать, Игор, – дама западных кровей произнесла имя на французский манер, проигнорировав мягкий знак, – что только с посторонней помощью он мог пробраться на «Антигону». Даже не пробраться… нет, другое слово… – дама раздраженно щелкнула пальцами, – О, мой бог, когда же вы начнете понимать по-французски?

– Размечталась, Николь, – хрюкнул толстяк. – Для этого нам национальность менять надо. Хирургическим путем. Лично я из вашего великого и могучего французского языка знаком лишь с одной фразой: «комбьен са ва кутэ» – «сколько стоит вот это?» Наша Николь, видимо, хочет сказать, что кто-то из присутствующих помог нашему гостю не потерять вертикаль и затащил на яхту, когда никто другой не видел. Этот человек знал про пустующую каюту и про то, что в нее никто не сунется. Он почти не рисковал. А по виду господина было ясно, что до утра он точно не проснется. А если умрет, то вообще не проснется.

– Спасибо, – кивнул Турецкий, – вы сказали именно то, что я хотел сказать.

– Я сказал лишь то, что хотела сказать Николь, – блеснул белозубой улыбкой Феликс. – И это не значит, что я разделяю ее мнение.

– О, уи, – сказала Николь, – глупость страшная, но это так. Кто это сделал, посмотрел его документы, в которых написано, что он детектив… Я не знаю, зачем ему здесь детектив.

– О, мой бред!.. – схватился за голову Игорь Максимович. – Провели, называется, уикенд в кругу родных и близких…

– Да ерунда это все, – махнула рукой дама в шляпке, исподтишка мазнув взглядом Турецкого. – Никому из нас не пришло бы в голову пойти на такое хулиганство…

– Конечно, ерунда, – процедил Манцевич, – вы можете распорядиться, Игорь Максимович, и мы с удовольствием выбросим этого забулдыгу за борт. Пусть плывет куда хочет. Не возвращаться же нам из-за него в Сочи?

Мысль была интересная. Люди приумолкли, стали анализировать поступившее предложение. Игорь Максимович мучительно обдумывал детали технического свойства, его супруга скромно потупилась, поигрывала трубочкой для питья. Морщинистый мужчина по имени Иван Максимович – судя по отчеству и отдельно брошенным словам, брат хозяина яхты – нерешительно поглядывал то на Турецкого, то на женщину в темных очках, которая вообще непонятно на что смотрела – сидела, сомкнув колени, с брезгливо поджатыми губами. Девушка глазела на нового пассажира, не скрывая любопытства. Мужчина по имени Робер потянулся к бутылке, закованной в плетеную соломенную сетку, плеснул себе в бокал бордовой жидкости. «Мерси», – сказала француженка, отобрала у мужа емкость, выпила. Француз вздохнул, вторично наполнил бокал, осушил, причмокивая.

– Благодарю за «забулдыгу», господин Манцевич, – пробормотал Турецкий. – А к Игорю Максимовичу у меня единственная просьба. Позвольте позвонить? Дело в том, что жена на берегу страшно волнуется. Она оставила меня в недвусмысленном положении и критическом состоянии. Не удивлюсь, если она поставила на ноги всю сочинскую милицию. Всего один звонок, Игорь Максимович. Не откажите. Если вам жалко своего телефона, то, может быть, кто-нибудь из добрых самаритян сжалится? А после разговора можете выбрасывать меня за борт.

Физиономии некоторых присутствующих зацвели улыбками.

– А не хрен спать с проститутками, – простодушно высказалась девушка. – Не случись с вами этого казуса – если не врете, конечно, – и жена бы сейчас радовалась, и мы бы были избавлены от вашего присутствия.

– Мадемуазель, – Турецкий поморщился, – вы невнимательно слушали мой рассказ. Ситуация случилась форс-мажорная, и вешаться на проститутку никто не собирался. Классическая подстава – и не говорите, что не знаете такого слова. Человек, отправленный мною однажды в тюрьму на длительный срок, не устоял перед соблазном растоптать мое человеческое достоинство. Дайте же кто-нибудь телефон, в конце концов…

– Ну, хватит, довольно! – Игорь Максимович выпрыгнул легким движением из кресла. Брови сомкнулись на переносице. – Я решу, что с вами делать. Позднее. Возможно, вы получите право на один телефонный звонок. Или нет. Для начала мы должны позавтракать, а вас, уж не обессудьте, изолируют от нашего добропорядочного общества. Надеюсь, вы не претендуете на то, чтобы усесться за стол вместе с нами?

– О, боже упаси, конечно, нет, – успокоил его Турецкий. – Зачем вам смотреть, как меня рвет на ваши чистые скатерти?

Засмеялись двое – толстяк Феликс и француженка Николь. Еще девица загадочно улыбнулась. Остальные сделали такие лица, словно сами собрались проблеваться.

– Салим, убери отсюда этот инертный материал, – выплюнул «распорядитель бала». – Я начинаю уставать от него. Посади в каюту и не спускай с него глаз.

– Добрый вы, Игорь Максимович, – процедил Манцевич. – А может, все-таки, лучше?..

– Не спорь с начальником – денег не будет, – отрезал хозяин. – Сказал же, позднее решу. Мы еще разберемся, что у него на уме.

Железная длань Салима сжала предплечье, поволокла из кресла. Говорить какие-то слова, видимо, было бессмысленно.

– Прошу за стол, господа, – объявил хозяин, – в кают-компании давно накрыто, и наша добрейшая Герда уже грызет от злости свою поварешку.

– Господи, а Николашу-то не разбудили, – спохватился морщинистый мужчина.

– Он такой у нас засоня, – покачала головой дама в черных очках.

– Да оставьте вы в покое своего отпрыска, Иван Максимович и Ольга Андреевна! – пафосно воскликнул Феликс. – Проснется – придет, похватает какие-нибудь объедки.

– Нет, я, пожалуй, разбужу его, – девица начала выбираться из кресла. – Такое поведение уже становится неприличным.

– Хотелось бы промолчать, господа, – сказал Турецкий. – Эй, парень, не тяни ты меня, я же тебе не баржа… Но врожденная порядочность не позволяет этого сделать. Дело в том, что после пробуждения я немного походил по нижней палубе. Жаль такое сообщать, но в одной из кают я обнаружил молодого человека без признаков жизни. Возможно, и даже наверняка – это ваш Николай.

Вздрогнула дама в черных очках. Помедлила и приподняла на лоб свои очки, открыв обеспокоенный взор. Когда-то у нее были красивые глаза, а сейчас их окружала паутина морщин, портя всю красоту.

– Что вы этим хотите сказать? Ваша фраза – «без признаков жизни»…

– Спит мертвым сном, – отрубила девушка. – Сейчас мы его воскресим. Вы позволите жесткий захват, Ольга Андреевна?