Текст книги "Чисто астраханское убийство"

– Вы это чего? – удивилась Дуся. – Сидят, как мышки… Слав, да они давно не спят, иди сюда, посмотри! Вы чем занимались-то, друзья мои?

Вышел и Грязнов, руками развел: всего мог ожидать, но только не такой идиллической картинки.

– А вы за нас не беспокойтесь, – мягко объяснился Турецкий. – Мы ведь почти все успели, да, Зин?

– Конечно, – подтвердила она, улыбаясь, и многозначительно добавила: – но только далеко не все, Саня. Лично у меня в запасе еще много осталось. На будущее… Ладно, шутки в сторону. А я, Дусь, рассказываю вот Сане про наши беды… Ну, про Катюху там, про доктора моего… Вообще, про весь наш беспредел. Он попросил, я и рассказываю. Ах, если бы помог кто, – вздохнула она. – Только никому, я чувствую, это не нужно. На краю пропасти живем, и никто руку протянуть не желает.

– Ну, насчет пропасти это ты, Зинуля, зря. – Турецкий нахмурился. – А вообще, скажу тебе, Славка, ты бы напряг немножко своего дружка Привалова. А то ведь люди уже уверены, что никакой правды не существует.

– Напрячь – это можно, – озабоченно ответил Грязнов, – знать бы куда… Ладно, девочки, поговорим попозже. Мы ж никуда не бежим. Давайте сядем нынче да всерьез обсудим, что тут у вас было и куда кривая вывозит ваших правоохранителей. А пока пойдем и чего-нибудь перекусим. Не знаю, как вы, а мы с Дусенькой хотим жрать, как из пушки.

– Это, примерно, как же? – Турецкий наклонился в Зине и подмигнул. – Не знаешь? – Та, улыбнувшись, отрицательно покачала головой. – Вот и я мучаюсь в догадках, – заключил он. – Но прислушаться к Славкиному совету, думаю, стоит, ты что думаешь по этому поводу?

– Да уж пора на работу бы…

– Успеешь, – решительно заявила Дуся. – Никто к тебе в такую рань не заявится. Прошу всех к столу!..

А за столом все будто забыли о вчерашнем веселье, и разговор теперь шел только о событиях прошлого года. Женщины тараторили, торопясь и перебивая друг дружку, а Грязнов с Турецким, который сидел с насупленным видом, только слушали. И Дуся видела, что слушают они оба внимательно, не формально, лишь бы отделаться. Иногда переглядывались и покачивали головами, так, будто многое им было давно уже известно. Но откуда?

Ей бы и в голову не пришла мысль о том, что все беды и мытарства, которые разворачивались в этой забытой Богом станице, были типичными для огромной и безалаберной в отношении законности страны. И похожие ситуации складывались настолько часто, что их можно было назвать типичными. Но в каждом доме – свое горе, и сколько бы жильцам этих домов ни повторяли, что так везде, кому от этого легче? Да никому, только привыкают люди к горю и перестают верить в справедливость, либо, как в этом конкретном случае, начинают мстить нерадивым законникам. И как их после этого осуждать? Вон ведь фильм «Ворошиловский стрелок» вызвал у зрителей весьма определенного рода чувства. А по сути, вот тебе и главный тезис: правды ждать не от кого, поэтому сам берись за оружие. И ведь все, до последнего зрителя, сочувствовали именно старику, отомстившему за внучку, а не представителям закона. Все наоборот у нас получается… Устанавливай справедливость путем прямого нарушения закона. Так какая же она после этого справедливость? А конкретный вопрос прост: кто-то ж однажды должен сделать свой решительный шаг? Или уже перевелись на Руси честные мужики?..

Почти, можно сказать, пламенная речь Турецкого на эту тему вызвала понимание и сочувствие у женщин. Мрачный Грязнов только кивал, он тоже разделял Санину точку зрения. Ну и что толку? Похоже, такие вопросы теперь решаются не путем давления снизу, а лишь по получении строгого указания сверху. Если среднее звено все это не угробит на корню. Да к тому же известно, что проклятия и радостные гимны, как написал еще девять веков назад великий Омар Хайям, не долетают к синей вышине…

Ну и какая теперь рыбалка в таком настроении? Грязнов решил пропустить один день, чем несказанно обрадовал Дусю, а Турецкий, охотно согласившись с другом, отправился провожать Зину, чтобы поговорить еще и по дороге. Он, как быстро сообразила Дуся, имел желание встретиться с Зиной снова. И когда они вышли, Дуся пошепталась со Славушкой, и они решили всячески способствовать их следующей встрече. Зина после проведенной ночи, похоже, чувствовала себя прекрасно, явно была в приподнятом настроении, в отличной форме и плевать хотела на то, что станут обсуждать соседки. Вообще, она повела себя решительно и даже чуть вызывающе. Вот уж действительно: пусть хоть и час, да мой! Да что и говорить-то по поводу того, как заметно расцветала женщина, чуть было не забывшая о том, что она еще молода и красива? И ведь случилось так, что именно Саня Турецкий довольно решительно ей об этом напомнил, иначе, в самом деле, с чего бы это она вдруг так похорошела? И за одну только ночь, надо же! Короче, пускай думает тот, кому это непонятно.

А уж о Дусе, немедленно упавшей в объятья Грязнова, и рассуждать было нечего: у нее и у самой наблюдалась та же картина и с тем же душевным состоянием, правда, перемежаемым минутными вспышками непонятного смятения. А сильная страсть, безудержное желание любви и полнейшее смятение чувств – явления, в сущности, одного порядка…

Глава третья
Отъезд

Чтоб хорошо погулять да не подраться – такого на Руси великой еще не видывали. Это – как обязательный ритуал. Забыл о нем в своих московских заботах известный сыщик Турецкий. И шел спокойно по длинной улице, вдоль порядка домов, фасады которых закрывали буйные заросли кустарников и фруктовых деревьев. Слушал Зину и смотрел по сторонам, отмечая все новые и новые детали сельского бытия. Давно не был он в селах – в основном посещал по служебной надобности города, пусть и сельского, как говорится, типа, а там совсем другая обстановка.

Редкие прохожие, которые встречались им, кланялись женщине, та отвечала тем же, кивал вежливо и Турецкий – словом, было так, как повсюду, где люди давно знают друг друга и каждый новый человек им в диковинку. Некоторые останавливались и глядели новоявленной парочке вслед. Турецкий улыбался, замечая, что Зина вела себя независимо, так, будто ее никакое чужое внимание не касалось. И это забавляло.

Уже на крыльце медпункта, когда она поднялась и открыла своим ключом дверь, а он остался внизу, они наконец простились. Она кивнула и подмигнула, словно смахнув с лица улыбку, а он с серьезным видом протянул и пожал ей руку, тоже не забыв подмигнуть в ответ. Как заговорщики, у которых каждый следующий шаг и действия были четко расписаны.

– До вечера? – негромко спросил он, и она, спрятав улыбку и едва заметно кивнув, исчезла за дверью.

Он обернулся, постоял немного, покачиваясь с носков на пятки и разглядывая неширокую станичную площадь – с магазинами, парикмахерской и автобусной остановкой, и отправился в обратный путь. Но когда проходил мимо почти безлюдного навеса остановки со столбом и желтым трафаретом расписания движения автобусов, ему навстречу, словно черт из-под пенька, явился определенно пьяный молодой парень. С утра – и уже? Это было серьезно, подумал Александр Борисович и хотел обойти его стороной. Но парень упорно мешал ему. Тогда Турецкий остановился и вынул руки из карманов брюк, неизвестно ведь, к чему над быть готовым.

– Ты чо? – выдавил парень, выпятив нижнюю губу, что, вероятно, должно было изображать его откровенно агрессивные намерения.

– А ничо, а ты сам – чо? – в тон ему, с вызовом спросил Турецкий, с трудом сдерживая желание расхохотаться. И подумал: «Вот бы Зинка увидела, посмеялась бы… Смех у нее красивый, серебристые такие колокольчики…» – Ты кто такой? – спросил уже строго.

– Гошка я! А ты чо к Зинке цепляешься? – И дальше медленно полилась совсем уже пьяная матерная брань. Ничего нового для себя в этом потоке Турецкий не обнаружил и просто сплюнул парню под ноги.

– Не твое собачье дело, мистер Гошка!

– Ах, ты так?! – И снова мутный поток. – Ну, так я тебя научу… – Поток продолжал изливаться уже стремительнее. Очевидно, давал заряд для храбрости.

Серьезной угрозы парень не представлял, но у него могли быть помощники – из собутыльников, а устраивать массовое представление на площади Александр Борисович как-то пока не собирался. И он спокойно дождался, когда довольно-таки приличных размеров кулак парня вскинулся вверх, а затем стал описывать дугу в направлении носа чужака. Он на лету перехватил кулак правой рукой и резко крутанул его в сторону, отчего парень взвыл, скособочился, а затем нелепо откачнулся и рухнул пластом в ближнюю канаву.

Турецкий подошел к нему, наклонился и даже присвистнул от изумления: хулиган и матерщинник Гошка… спал. Немного ему, оказалось, нужно было для того, чтобы испытать всю полноту ощущений. Александр Борисович выпрямился, со смехом покачивая головой, и услышал за спиной очередной грубый возглас:

– Ты чего здесь нарушаешь?! Хулиганишь?! Драки устраиваешь?! Кто такой?! А ну, предъяви документ!

Турецкий посмотрел на стоявшего перед ним молодого милиционера в звании сержанта, лицо у которого было буро-кирпичного цвета, но Саня мог бы поклясться, что не от солнечного загара. Да и волна миазмов, долетевшая из открытого рта, любому понимающему человеку уверенно подсказала бы свое происхождение. Словом, бравый такой молодец в помятой милицейской форме, с раннего утра в меру пьяный и сверкающий разъяренными глазами, требовал от чужака соблюдения одному ему ведомой законности.

– Ты откуда взялся, козлик? – проникновенно спросил Турецкий у молодца. – И почему за порядком не следишь? – Голос его окреп. – Вон, всякая пьянь по канавам валяется, дрыхнет, а ты и не чешешься? Документ тебе?! – уже грохотал Турецкий на всю площадь, едва сдерживая рвущийся смех. – Вот тебе документ! – Он выхватил из заднего кармана брюк ярко-красное, с золотым тиснением удостоверение агентства «Глория», где на фотографии был снят в генеральской своей, прокурорской форме, раскрыл и ткнул прямо в нос блюстителю порядка. – Я – прокурор, ты понял?! Я сейчас скажу своему товарищу, а тот позвонит Лешке Привалову! И полетят с тебя, – Турецкий произнес крепкое словцо, – погоны, как осенние листья. Кто таков?!

– Сержант Брыкин! – скорее машинально, чем сознательно отрапортовал тот.

– Сержант Брыкин, слушать мою команду! Смирно! – рявкнул Турецкий совсем уже устрашающе, и парень мгновенно вытянулся. – Кру-угом! – Молодец послушно повернулся. – Ша-агом марш! – Сержант двинулся, но словно запнулся в шагу. Хотел обернуться, но Турецкий снова рявкнул: – Я приказал, шагом марш! – И тот теперь уже совсем послушно утопал за автобусную остановку. Вероятно, там у них был свой клуб, что ли… Проверять Александр Борисович не собирался.

Он повернулся, чтобы идти уже, но, кинув взгляд в сторону медпункта, увидел стоящую на крыльце и хохочущую Зину. Та даже сгибалась в поясе, так ее развеселила увиденная сцена. Вот тут уже и Турецкий не сдержался и, качаясь из стороны в сторону, тоже захохотал. Потом быстро пересек площадь, подошел и спросил:

– Видела?

– Ну, цирк! – Она обеими руками вытирала слезы.

– Откуда эти монстры, которые свято оберегают твою, надо понимать, девичью честь?

– Так из-за будки же, там у них – тенек.

– Ни хрена себе! А народ-то, вообще, где?

– Мужики рыбу тягают, жены помогают им, а по домам – старики да старухи, но те ближе к вечеру ко мне подтянутся.

– Так ты одна? – Она кивнула. – Не хочешь пригласить в гости?

– А ты не боишься? Страшной мести? – Она кивнула на остановку.

– Так один, самый опасный, тип уже спит в канаве, а ваш «законник» марширует. По моему приказу.

– Видела! – Заливаясь от смеха, она замахала руками. – Заходи, если дел нет.

– Вот и хорошо, полечи меня… чем-нибудь и от чего-нибудь. Я думаю, у тебя хорошо получится. Во всяком случае, ночной курс лечения оказался просто божественным. Ты – великий доктор.

– А давай проверим! – Она в смущении опустила глаза, но, когда он вошел, закрыла дверь на щеколду и повисла у него на шее. Ох и сладко же она умела целоваться! И очень тяжко было ему стоять, держа на весу страстно изгибающееся в его объятиях сильное Зинкино тело.

– Ты сегодня прямо светишься вся, – с трудом проглотив комок в горле, негромко сказал он, опуская на пол тихо постанывающую женщину.

– А кто виноват? – Она отдышалась и лукаво прищурилась. – Садись, хорошим чайком угощу…

– Я тебя, наверное, здорово компрометирую? В том смысле, что уже и пьянь всякая в курсе того, что я к тебе дерзко пристаю?

– Не обращай внимания. Это – деревня, им больше нечем заняться. Если бы ты только знал, Санечка, как все это мне осточертело!

«Вот она, наша «малая родина», – пронеслось в голове у него. – И вот как мы ее обожаем… Три березки под окном… ситцевый платочек – на калитке…»

– А закрыть ты не можешь эту богадельню?

– Ну а вдруг?..

– А ты объявление повесь. Профилактика, мол, уехала за лекарствами, еще чего-нибудь придумай.

– И что дальше?

– А дальше было раньше. Можем продолжить концерт по заявкам. Я, к примеру, заеду за тобой на машине, ты сядешь, и мы уедем… куда там тебе обычно надо? Где ваша главная аптека?

– В Замотаевке, пять километров отсюда.

– Вот мы и поедем… до Дуськиного забора, а там загоним машину во двор и вернемся сюда, когда ты скажешь. Тоже на машине.

– И что у Евдокии станем делать? – уже заинтересованно спросила она.

– Как – что, конечно, уроки учить! Пройденный материал. Повторенье – мать ученья, слышала?

– Слышала, – задумчиво сказала Зина. – Тогда знаешь что? Объявление я, пожалуй, напишу, но только и ты, Санечка, помоги мне немного. Давай съездим в Замотаевку, и я все-таки заберу там свой заказ. Не люблю врать, а так – какая-никакая, все же правда. Это полчаса, не больше, много не потеряем, но хоть причина будет. Да и езды тут пятнадцать минут, поможешь? А то от них не дождешься транспорта.

– Какой разговор! – обрадовался он. – Сиди, сейчас за машиной сбегаю… Объявление только напиши, что откроешь пункт часов… ну, скажем, в пять-шесть.

– Ну и хулиганы ж мы с тобой! – серебристо рассмеялась Зина. – Ох, Санечка, чую, собьешь ты меня с пути истинного!

– Знаешь, Зинуля, вот сколько живу на свете, столько и слышу: сойдешь, собьешься, уведут… с этого истинного пути! Но хоть бы одна собака показала, где он, этот истинный-то? И вообще, интересный он или нет? А может, там одна тоска зеленая? Так на кой он мне нужен? Не думала?

– Нет… – неуверенно сказала она, готовая в любую минуту рассмеяться.

– Вот и я тоже. А на нет и суда нет, значит, и не будем ломать себе головы. Короче, я уже в пути… Да, – он вернулся, – я думаю, что мы вполне можем сделать где-нибудь по дороге недолгую остановку. Стекла-то у меня затемненные, благодать! Ты – как?

– Ждешь возражений? А их не будет!

– Ай, молодец! – И он быстро пошел к Дусиному дому.

– Ты далеко, Саня? – спросил Грязнов у Турецкого, который открывал ворота, чтобы выехать. Вячеслав стоял на крыльце, а из-за его спины выглядывала любопытная мордашка Дуси с растрепанными волосами.

– Рядом тут, в Замотаевку, хочу помочь Зине лекарства привезти. Скоро будем.

– А вы не шибко торопитесь, – посоветовал Грязнов. – Но и к обеду не опоздайте, сегодня свежая стерляжья уха и судак по-польски. Как надо, по-настоящему, сам прослежу!

– Ишь, гурманы… А когда обед?

Грязнов обернулся к Дусе, что-то спросил и крикнул:

– Часа через два, так что можете даже и задержаться, покатайтесь по округе, тут места, говорят, красивые. А еще лучше, на бахчу скатайте, мы и от хороших арбузов не откажемся, да, Дусенька?

– Ох, не откажемся. – Она широко зевнула и заразительно засмеялась.

– С вами все ясно. – Турецкий махнул рукой и уселся за руль…

«Странное какое-то время, – думал он, неспешно катя по улице, чтобы не поднимать клубы пыли. – Что это, подарок судьбы или очередное сумасшествие? Ну, со Славкой понятно, он – из тайги… А Зинка как же? Вот въехала в душу и улыбается, зараза… И рука не поднимается выпихнуть ее оттуда… А может, и не надо пока? Ведь не зло же творится, а, скорее, добро, – вон как она сразу ожила…»

Рассказанная ею утром история не выходила из головы. И чисто по-человечески он прекрасно понимал ее возмущение. Но, являясь не просто посторонним сочувствующим, а при этом еще и профессионалом, Турецкий понимал, что сам не может иметь к этой тяжкой, прямо надо сказать, истории никакого отношения. Есть, в конце концов, служебная этика. Есть здесь какие-то связи и у Славки, да хоть и с тем же генералом Приваловым, вот и пусть тот напряжет маленько местных товарищей. Которые уже с утра предпочитают напиваться, а не скучную службу нести. Как, впрочем, и повсюду. Одна и та же картинка-то.

Но, с другой стороны, он был опять-таки профессионалом, и это качество, помимо как бы его воли, уже само по себе делало его сопричастным событиям, в которых мучаются и страдают по-своему близкие уже ему люди. Они же знают, кто он и на что способен, если только захочет. И когда он ловил на себе заинтересованный и даже восхищенный взгляд той же Зины, он, естественно, меньше всего решился бы отнести его смысл на счет своих мужских качеств. Все-таки котлеты – отдельно, и мухи – тоже. Не надо путать французское и коричневое. Конечно, Дуся уже что-то рассказала Зине о нем, а той – разумеется, Славка, иначе откуда такая прямо-таки восторженная встреча? А уж Славка живописать умеет. И вот это раздвоение между «не хочу» и «надо бы» очень беспокоило душу Александра Борисовича.

Браться? А как? С какой стати? Кто разрешит, в конце концов? Кто захочет отдать ему материалы предварительного следствия? Это же чистый абсурд…

Но снова всплывал перед глазами почти умоляющий взгляд Зины, и просто так отринуть ее невысказанную просьбу, сославшись на свою занятость или там непричастность, было бы очень сложно. Да она и не поверит. Как не поверит и та же Дуся, готовая поверить, кажется, всему, что ни скажет Славка. Но там – другое дело, там женщина завязла в своих чувствах уже по уши, как муха в банке с вареньем. И сладко, и выбираться не хочется, а надо… Да у нее все на лице написано.

Он вдруг подумал, что по крупному счету именно такая вот Дусенька вполне могла бы составить Славке самую достойную пару. В принципе, ведь Грязнову совсем не нужна какая-то эффектная и сильно образованная красавица, которая «представляла» бы его, скажем, в высшем свете. Да Славка и сам никогда туда не пойдет, если нужда сыщика не заставит. А куда нужда заставляет, туда женщин не берут с собой, там иногда даже стреляют. Значит, ему необходима другая женщина, такая, которая оказалась бы рядом с ним не в театре, куда Славка тоже не ходит, и не в библиотеке-читальне, а дома – на кухне и в мягкой постели, в жарких объятиях… А как она влюбленно, без всяких дураков, смотрит на него! Как при этом забавно шевелятся ее губы, когда она будто повторяет про себя каждое сказанное им слово! Да тут же все абсолютно ясно…

Одно неясно: насколько Славка сам созрел для принятия, наконец, кардинального для себя решения. Годы-то идут, и все быстрее, а остаться однажды в полном одиночестве – друзья-приятели не в счет – это, наверное, страшное испытание. Особенно для человека, прожившего в ярком кругу почитания лучшие годы своей жизни – в славе и почете, в веселых подначках, но и в серьезных испытаниях.

С Дениской пока история смутная, когда он появится на родине и появится ли вообще, остается только гадать. Служба у него такая проклятая, что – ни семьи, ни потомства. Значит, Славке остается лишь надеяться, что однажды появится человек, который станет ему самым близким, и – тьфу, тьфу, тьфу! – хоть глаза закроет в последний раз.

И сейчас же перед внутренним взором появлялась Дуся – роскошное создание, о котором человеку с самыми простыми жизненными запросами, – а Грязнов именно такой, – остается только мечтать. Так, может, не стоит и огород городить, а поговорить с ним наедине всерьез? Турецкий не любил вмешиваться и вникать в интимные подробности жизни даже самого близкого друга – а Славка и был именно таким, – чтобы еще и советы давать. Но, наверное, иногда это надо делать. Хотя, с другой стороны…

Он же помнил, сколько раз Грязнов уверял, будто нашел себе такую подругу, что уже до конца жизни. И где они все? Правильно, Славка не создан для спокойной семейной жизни, но они-то, любимые женщины, и не хотели этого понять. Оттого и конечный результат таков. А если подумать? А что, может, с Зинкой посоветоваться, так, без передачи? У нее ум острый, суждения любопытные, вообще, самостоятельная женщина, правда, потерявшая главный свой ориентир в связи со смертью действительно, наверное, любимого человека. Но она избегала о нем говорить, только в третьем лице – «он был…». Наверное, боль еще не прошла, но жизнь убеждает, что жить с одной только болью нельзя, глупо.

Вот, кстати, если подумать, то ведь Дусенька – как это здорово звучит у Славки! – представляет собой именно ту женщину, которая и останется с ним до последнего. А может, – какие ее годы, сорока еще нет! – и дите мужу родит. И тогда Славка просто обязан будет дожить до глубокой старости, чтобы поднять на ноги свое драгоценное потомство, о котором он, кстати, всю жизнь мечтал. А это еще лет двадцать, никак не меньше… Тем более что и тайга по-настоящему и его самого поставила снова на ноги. Вот и считай теперь, что лучше – гордое, понимаешь ли, одиночество или медленное, мудрое старение в объятиях любимой женщины?.. Ну и в окружении, как говорится, будущих маленьких сыщиков, или «активисток и просто красавиц».

А как к появлению Дуси в Славкиной жизни отнесутся друзья-товарищи? Да все равно. Зато когда Славка ее оденет, как надо, – а уж помочь есть кому, – да на высокие каблуки поставит, все наверняка ахнут: уж чем-чем, а здоровьем, крепкой фигурой да статью женской она всем Славкиным знакомым москвичкам сто очков даст! Всем носы утрет. И это будет правильно. Видно же, как у Грязнова тут за какие-то день-два круто «поехала крыша», как каждую свободную минуту он ловит, чтобы прикоснуться к этой женщине. А она? Да она уже, похоже, душу за него заложить готова…

Интересно, как быстро думается, когда ты кровно заинтересован в своих действиях… Не успел доехать до медпункта, а в голове уже сложился приблизительный план наступательной операции. Только бы не перегнуть, не показать Славке, что ты так настойчив по каким-то своим собственным соображениям, а, в принципе, не испугать его, ибо он тут же начнет напряженно думать и все испортит. Сомнения, возражения, а в результате – трусливый откат на прежние холостяцкие позиции. Тактика теперь нужна правильная, если уж в голове сложилась реальная стратегия…

Зина ожидала его на крыльце с целой охапкой сумок в руках, на двери белел приколотый бумажный листок. Глаза Зины искрились. «Ой, братцы, не доедем мы, кажется, до аптеки…» – растерянно подумал Турецкий и вышел из машины, чтобы открыть правую дверцу и помочь женщине забраться в салон. Почему-то захотелось еще и подтолкнуть ее аккуратненько этак под попку – вот прямо зачесалась ладонь, и все тут. Но она поняла его хулиганские намерения и, показав кончик языка, сама взлетела в салон. А он бросил ее сумки на заднее сиденье и разочарованно вздохнул. Она загадочно захихикала, поглядывая на него искоса. Здорово это у нее получалось!

Решили не пылить, а выехать на большую трассу и двигаться по ней.

– А там есть хоть какие-нибудь укромные местечки? – как бы нейтрально спросил он, но мысли его были настолько однозначны, что не заметить их было невозможно, и, конечно, она заметила.

– Ты разве не торопишься?

– А что, видно?

– Да мне еще со вчерашнего вечера было все прекрасно видно. Не умеешь ты скрывать своих чувств. Или не хочешь.

– Второе правильнее…

И он вдруг решился поделиться с ней своими недавними мыслями. Но предварительно взял с нее самое честное-пречестное слово, что она даже и во сне не подумает нечаянно проговориться Дусе.

Зина заинтересовалась. Но ей и в голову не могло прийти, о чем заговорит Турецкий. А услышав только преамбулу, она в полном изумлении уставилась на него, так что ему даже пришлось прижаться к обочине и остановить машину.

Выключил двигатель, повернулся к женщине всем телом.

– Либо ты – мне помощник, либо нет. Подумай. Но в любом случае то, что ты услышишь, должно умереть, иначе случится беда, и два человека, которые, по моим наблюдениям, друг в друге души не чают, никогда больше не встретятся.

Выслушав потом его пространную речь, Зина спросила:

– Ты это сейчас придумал? Ну, сегодня, я имею в виду?

– Какая разница? Ты не разделяешь моих мыслей?

– Боюсь, Санечка, что ты придумал себе новую сказку про Золушку. А Дуся – не Золушка, а живой и очень ранимый человек, я-то знаю. И любой ее нервный срыв может привести к трагедии.

– Так нужно, чтобы не было трагедии. Думаешь, если я был бы полностью уверен, я бы обратился к тебе за советом?

– Ты – храбрый человек.

– Это ты, что ли, пьянь имеешь в виду?

– Нет, дорогой, твое вмешательство в чужие чувства. Что ты о них знаешь?

– Не-а, здесь я вовсе не храбрый. Скорее, слабый, наверное. Видишь, вот и тебе заморочил голову, хотя… – Он не закончил, потому что Зина перебила его:

– К тебе у меня нет никаких претензий, наоборот, я сама знала, на что шла. И благодарна тебе, и впредь буду благодарна, ты мне свободно вздохнуть, наконец, помог… Но ты подумал, что может случиться, если Дуся не приживется у вас в Москве? Ну, не сложится у нее? Одно дело – погулять в охотку, одиночество с хорошим человеком скрасить, развеять, и совсем другое – кинуться головой в прорубь.

– Это я тоже понимаю, думал уже. Но что-то ведь делать надо. Я же знаю Славку, дай бог, добрых три десятка лет, если не больше. А Дусю – совсем не знаю, только первые впечатления. Но – очень хорошие. Не знаю, Зинка, может, я и не прав. – Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. – Другое предполагаю. Станет гораздо хуже, если они действительно влюбятся друг в друга, а потом, из каких-то «Золушкиных» соображений, расстанутся. И уже навсегда. Не подумала об этом?

– Хочешь подтолкнуть?

– Ну конечно, вот как тебя – под попку, да не успел, больно шустрая ты оказалась.

– А я это поняла, – рассмеялась она. – Ишь, какой быстрый, а если б кто увидел? У нас же в каждом окне по перископу! Поехала медсестра за лекарствами и привезла – это одно, а когда отъезжает женщина, подсаженная в машину, как ты говоришь, под попку, ни у кого не возникнет сомнений, куда она едет и зачем. Все же вы вернетесь домой, а нам с Дусей тут дальше жить. Вот о чем подумай… А свернуть мы можем вон подальше, направо, съезд в лог, там густой кустарник, деревья высокие, тень есть, птицы поют… Если хочешь, конечно… – Она улыбнулась одними губами.

– Знаешь анекдот? В купе едут грузин и прекрасная девушка. Он напряженно наблюдает за ней, а она читает книгу. Наконец, он не выдерживает. «Дэвушка, пачему ти молчишь?» Она: «Хочу и молчу!» Он кричит с восторгом и возмущением: «Хочет! И молчит!»

Зина рассмеялась и показала пальчиком:

– Во-он там съезд…

Вернулись они домой, разморенные жарой и словно измочаленные, к трем часам. В машине лежали сумки, набитые лекарствами, и картонные ящики. Все-таки и на это хватило времени. Грязнов посмотрел, подозвал Дусю и что-то забавное прошептал ей на ухо. Она заулыбалась, но тут же убежала на кухню и притащила на стол в большой комнате целый чан наваристой, золотистой ухи. Сели есть. Дуся долго молчала, и видно было, что это ей давалось с трудом, а потом все же спросила нейтральным таким тоном:

– Про лекарства-то хоть не забыли?

– Целую машину, – не обратив внимания на интонацию, ответил Турецкий. – Вот пообедаем и разгружаться поедем. А что, уже надо чего-нибудь? – И сам испытующе посмотрел на хозяйку, да так, что та невольно вспыхнула. А Зина, с трудом подавив смешок, быстро, искоса, кинула взгляд на Саню, но тот проявил максимум хладнокровия, ничего якобы не понял, и все успокоились…

Все оставшиеся дни отпущенной Турецкому недели они с Грязновым удили рыбу и приносили домой достаточно хорошую добычу. Хватало не только на еду до отвала, но и на вяленье Дусе уже для грядущей зимы. Зина прибегала теперь каждый вечер без приглашения, едва темнело, и оставалась с Саней до рассвета, изнывая от счастья и едва не плача от скорой разлуки. Как-то уж так получалось, что она стала неотъемлемой участницей Дусиных застолий.

Но все, к сожалению, однажды кончается, закончилась и неделя отпуска. Слава с каждым днем становился мрачнее. Очевидно, жалел, что Саня должен был уезжать, привыкли к постоянным разговорам, что называется, по душам, да и сама компания с Саниным отъездом, естественно, разрушалась. Зина усиленно делала вид, что ей весело, а по глазам было видно, что на сердце у нее кошки скребли. И ночами она стонала не то от наслаждения, не то от навалившейся душевной боли. К недавнему разговору в машине они с Турецким больше не возвращались.

И наконец настал день, когда в джип Турецкого были погружены «волжские дары» – пара банок икры, купленной у рыбаков, завернутые в промасленную бумагу крупные куски копченой осетрины, несколько стерлядей, обложенных льдом, и прочее жареное и вяленое многообразное рыбное ассорти.

Прощаясь с Зиной, с которой Турецкий уединился на веранде, он сказал, стараясь быть предельно мягким и нежным:

– Пожалуйста, не забывай о нашем с тобой разговоре, а я тебе дам знать, как развернутся дальнейшие события. А по поводу Калужкина ты держи меня в курсе, ладно? Может быть, не все так угрюмо, как кажется, мы ж с Приваловым все-таки сумели поговорить, и он обещал разобраться, так что пусть Катя не вешает носа. Но если случится что-то непредвиденное, все равно звони или напиши в агентство, адрес знаешь. Да и Славка скоро вернется домой. А лично тебе я вот что хочу сказать. Зина, эта неделя, прожитая с тобой, верь мне, не забудется, и кто знает, как сложится жизнь, может, еще и увидимся. Но я тебе благодарен за твой смех серебряный и сердце твое золотое. Ты – очень хорошая женщина, таких на свете мало, дай тебе Бог счастья, раз уж я не могу.

– А хотел бы?

– Очень.

– Ты считаешь, – помолчав, сменила она тему, – что у Антона все-таки еще что-то может повернуться в лучшую сторону? Помогут ему эти ваши коллеги, или дело безнадежное?

– Послушай, ему же выдвинуто обвинение, в числе прочих, и в убийстве твоего… доктора. Как же ты можешь проявлять столько беспокойства о таком человеке?

– Да не убивал он, Санечка! И соседа своего тоже не убивал! И милиционера! Ну, как ты не хочешь понять?

– Но ведь факты против него? Или я просто ничего не понимаю.

– Конечно, не понимаешь, – убежденно сказала Зина и насупилась.