Текст книги "Виновник торжества"

Друзей у него не было, ведь и на друзей требовалось время, а оно, как усвоил Андрей, дорого. Нужно столько успеть! Так они и жили вдвоем – тихо, никого не впуская в свой мир, им вполне хватало общества друг друга. Каждый вечер Андрей заходил в комнату мамы, это был ее час. Он рассказывал ей, как продвигается работа, о планах на будущее. Она ему о прочитанных книгах. Все свободное от домашних хлопот время она сидела в уютном зеленом кресле и читала. У них была большая домашняя библиотека, но она записалась еще в две городских и зачитывалась допоздна, переселяясь в мир, созданный писателями.

– Ну что, почетная читательница, чью судьбу мы переживаем нынче? – с ласковой насмешкой вопрошал сын, заходя по вечерам в ее комнату. Мама тут же откладывала книгу, и начиналась неторопливая беседа обо всем на свете…

Андрей вспоминал это счастливое время с неизбывной тоской. «Мамочка, мамочка, почему ты ушла? Как же мне плохо одному, как одиноко и страшно…»

Первое время, когда она заболела, он был просто в отчаянии. Любая бытовая мелочь приводила его в полное уныние. Долгие годы он жил, охраняемый мамой от житейских проблем, не имея элементарного понятия, как заполнять квитанцию на оплату квартиры, приготовить яичницу или сварить кофе. Походы по магазинам за продуктами он приравнивал к вылазке в стан врага в военное время. Его мучительные размышления у прилавка, что же купить, приводили продавцов в тихую ярость, а стоящие за ним покупатели раздраженно роптали и комментировали его странное поведение. Тогда он впадал в полный ступор и продавцы, наконец сжалившись, брали инициативу в свои руки:

– Чай нужен? А сахар? А гречка? Может, яйца, сыр?

Он брал все подряд, что предлагалось, радуясь, что кто-то решает за него эту невозможную проблему.

Кое-как он научился и яичницу приготовить (она у него даже перестала подгорать и скукоживаться, как сухой осенний лист), и макароны сварить, чтобы они не хрустели на зубах, но и не расползались в месиво. Мама болела тяжело и долго. Днем, когда он уезжал на лекции, с ней оставалась соседка, татарка тетя Феня. Живенькая, сухонькая, она мыла полы и следила, чтобы его мама вовремя принимала лекарства. Но тетя Феня приходила не часто, у нее была своя семья, и взрослые дети неохотно отпускали мать, считая, что она за свою жизнь уже наработалась и вполне заслужила отдых.

Мама Андрея тихо лежала на разобранном диване и кротко наблюдала своими выцветшими голубыми глазами за ловкими движениями Фени. Когда возвращался с работы Андрей и Феня уходила, мама молча плакала, следя за неловкими движениями сына, понимая, как ему трудно. Она ругала себя за то, что ничему не научила сына, не подготовила к трудностям быта, как будто собиралась жить вечно. А он, стараясь успеть побольше, хватался сразу за все. Гладил рубашку и вдруг, оставив утюг на воротничке, бежал на кухню снимать что-то подгорающее, затем спешил в ванную, потому что вода лилась уже через край. Чтобы не затопить соседей снизу, бросал в лужу все, что под руку попадалось – и полотенца, и халат, как-то в панике сорвал с вешалки пальто… «Горе ты мое! – горестно думала мама. – И как ты будешь без меня жить?»

Но Андрей, похоже, тоже считал, что мама будет жить вечно. Он стойко переносил все трудности, не допуская мысли, что ее скоро не станет…

Когда мама умерла, все заботы о похоронах взяли на себя те же соседи, Аня и Наир, дети тети Фени. Андрей три дня лежал на своем диване, отвернувшись к стене. Кто-то приходил, уходил, двери не запирались. В день похорон Аня и Наир подняли его, заставили умыться, одеться и повезли в морг. Что было дальше, он никогда не вспоминал. Он запретил себе вспоминать чужое, застывшее лицо мамы, ее седенькие волосы, убранные за уши, – она никогда не носила такой прически. Это была не она, ему удалось себя в этом убедить. Это была чужая старушка в белой кружевной шали на голове. Мама ведь шаль никогда не носила. У чужой старушки на лбу лежала бумажная полоска с молитвой. «Нет, это не мама, – окончательно уверился он, – мама никогда в церковь не ходила».

Мусульмане Аня и Наир решили похоронить русскую соседку по православному обычаю. Им как-то не приходило в голову, что можно жить и умереть без веры. Когда Андрея привезли с кладбища домой, он понял, что находиться в этой квартире больше не сможет. Соседи нашли ему риэлтора, и месяц, одержимый желанием поскорее переехать, он собирал в ящики книги, Аня и Наир помогали упаковывать посуду и одежду, они же помогали перевозить вещи в новую квартиру. А он в благодарность оставил им всю мебель из маминой комнаты, взяв себе только ее любимое кресло. И по вечерам, сидя с книгой в руках, он мысленно продолжал нескончаемые беседы с мамой, создавая иллюзию, что она всегда рядом.

Игорь Карагодин бесцельно шатался по улицам, потому как потерял своего дружка Витьку. Как доложил Игорю истопник Санька, тот куда-то намылился еще с утра. Разговор шел в бойлерной, где всепобеждающий запах перегара был такой мощности, что даже Игорь, большой любитель спиртного, поморщился.

– Ну, браток, тебе и пить не надо. От одного духа забалдеешь, – обратился он к Санькиной роже – опухшей, но, как ни странно, гладко выбритой.

– Ты даешь, капитан! – удивился тот. – Запах вчерашний. А сегодня я еще и в рот не брал. – Он взглянул на часы Игоря. – Вот время летит: уже пять, а у меня ни в одном глазу!

– Чего так? – в свою очередь удивился Карагодин.

– На вечер берегу. Седни ведь Новый год. Надо продержаться до вечера, а то никакой радости, сплошные будни. Утром пить, днем пить, вечером пить – так каждый день. А один раз вечером – это уже праздник, – выразил свою нехитрую мысль Санька. И нырнул опять в глубину своей берлоги, даже не потрудившись закрыть дверь.

Витьку Игорь так и не нашел. Время шло, а романтическое знакомство никак не получалось. Бабы совсем обнаглели. «Так недолго и квалификацию потерять», – тоскливо подумал Игорь, когда очередная финтифлюшка смерила его наглым взглядом.

– Пошел ты, дядя! – коротко ответила юная мерзавка и пошла прочь, вертя задом, на котором джинсы аж трещали, с трудом справляясь со своей задачей – удержать это сокровище и не расползтись по швам. Игорь мрачно побрел домой, размышляя, что же в нем не так, если уже второй день его отвергают, как какого-то последнего урода. Вспомнил, что забыл поменять носки. «У них же, паразиток, нюх, как у собак. Учуяли, наверное. Даже через ботинки!» – раздраженно подумал он.

Дома он совсем закопался. Сначала вспомнил, что хотел помыть полы. Вылил полведра на облезлый паркет, погонял шваброй воду, как на флоте учили, отжал тряпку, протер насухо. И залюбовался своей работой. Потом застелил чистую постель. Пошел мыть ноги, но по дороге подумал, что не грех и помыться раз в год.

И тут же заржал над своей шуткой. Год как раз кончается. Тут есть над чем призадуматься: он сейчас помоется в счет прошлого года или будущего? Задача оказалась совсем непосильной, так что Игорь, особо не ломая голову, решил, что его не убудет, если он постоит под душем минут пятнадцать. После тщательного мытья доел вчерашний гороховый суп, выпил хорошенько, и настроение сразу поднялось. Градусов на сорок. В благодушном настроении Карагодин уселся в кресло и включил телевизор. Прочувствованно выслушал поздравление какого-то адмирала и вдруг спохватился – часы показывали десятый час. Ну не дурак ли? Убирался, готовился, а время подцепить какую-нибудь деваху почти упустил. А вдруг их всех разобрали?! Карагодин в панике мгновенно оделся и выскочил на улицу. Людей было еще полно, и он постепенно успокоился. Теперь он был в себе совершенно уверен. Чисто выбритое лицо сияло, как медный таз. Бескозырку он лихо надвинул на левую бровь. Выглаженные ленточки змейками трепетали на ветру. Тщательно начищенные ботинки блестели. А в ботинках – чистые ноги с аккуратно стриженными ногтями, в новых носках, купленных по случаю праздника в подземном переходе пару дней назад. И настроение было праздничное, приподнятое. Вот только девки поодиночке что-то не попадались. То с мужиками под ручку, то веселой компанией проносились мимо, дразня ароматом чужеземных духов и зазывным смехом, не ему, впрочем, предназначенным. Он побродил с часок и совсем пал духом. Перспектива встретить Новый год в одиночестве его совсем не радовала. К тому же он промерз – лицо прямо свело от холода. «Нечего было форсить в бескозырке, – уныло думал он. – Надел бы шапку – уши б не замерзли. Все равно бабы без понятия – не ценят моей красоты». Забрел в какой-то двор, приспичило от холода. Потом достал из кармана початую бутылку водки для сугреву, приложился основательно, и когда уже собирался опять вырулить на улицу, вдруг замер от радости – в арке появилось небесное создание в дорогой шубке и быстрым легким шагом поспешало к подъезду.

– Девушка, красавица, – не чуя под собою ног, бросился он ей навстречу. – Подождите! Я вас ищу уже целый день!

Оля от неожиданности остановилась как вкопанная и оторопело взглянула на него.

– Я вас не знаю! – холодно ответила она, разглядев его пьяное лицо с дурацкой ухмылкой, и побежала к подъезду.

– Постойте, не убегайте! – Игорь в отчаянии кинулся за ней. Почему-то спьяну ему показалось, что это его судьба, и если он не догонит ее, потеряет навеки. Он вбежал за ней, прежде чем захлопнулась дверь парадного. Она успела нажать кнопку лифта, дверь уже распахнулась, но Карагодин, глупо улыбаясь, сгреб ее в свои объятия и затащил внутрь.

– Идиот, отпусти меня немедленно! – закричала в ярости Оля, вырываясь из рук пьянчуги. Но ее сопротивление только придало ему сил. В мозгу, залитом алкоголем, мелькали бессвязные мысли – сегодня Новый год, он хочет женской любви, наконец она в его руках, и он готов любить ее немедленно. Только почему она ему не рада? Кричит… Брыкается… Вот, сволочь, больно же…

Неожиданно страшный удар по голове вырубил его, и он тяжелым кулем вывалился из кабины на площадку. Бескозырка слетела с головы и откатилась в угол лифта. Но он этого уже не видел…

Оля не сразу поняла, что произошло. Только что она яростно сопротивлялась, и вполне успешно, исхитрилась этого подонка садануть коленом так, что он взвыл, а теперь он валяется на полу вниз лицом, и его отвратительные жидкие волосы потемнели на затылке. Оля подняла глаза и вздрогнула.

Глава вторая
Потерянная бескозырка

Первый день нового года Гоголев встретил вовсе не так, как ему мечталось накануне. Утром он даже не стал будить жену, чтобы вместе позавтракать. Наоборот, когда телефонный звонок поднял его ни свет ни заря и жена заворочалась в постели, он быстренько схватил телефонную трубку и вышел с ней на кухню.

– Виктор Петрович, с Новым годом вас! – прозвучал в трубке приглушенный голос Валеры Крупнина, молодого оперативника, который обычно первым приходил на работу. Прочитав за свою достаточно юную жизнь несметное количество детективов, он очень боялся пропустить что-нибудь интересное. Совсем недавно его cтали включать в состав опергруппы, и он, очень гордясь этим, рьяно выполнял все задания, выпадавшие на его долю.

– И тебя тоже! – хрипловатым со сна голосом ответно поздравил коллегу Гоголев, понимая, что его подняли с постели в такую рань вовсе не из желания немедленно поздравить. – Что-то случилось?

– Да, – важным голосом ответил Валера. – Сегодня ночью на Литейном обнаружен труп.

– Почему раньше не позвонил? – сердито спросил Гоголев.

– Пожалел, товарищ генерал! Все-таки праздник… – виновато оправдывался Крупнин. – Да вы не беспокойтесь, место происшествия мы осмотрели, а охранять его поставили участкового Петрухина.

– Подробнее… – потребовал Гоголев, зная привычку молодого опера растягивать удовольствие, докладывая об интересном, на его взгляд, преступлении.

– Молодая девушка, студентка, изнасилована и задушена в лифте собственного дома, – по-военному кратко отрапортовал Валера. Но лаконичность его доклада отнюдь не свидетельствовала о том, что он изменил своему обычному стилю. Наверняка он уже владел более подробной информацией, но по своему обыкновению оставил кое-что и на десерт.

Сон все равно был безжалостно прерван, и Гоголев решил, не мешкая, отправиться на место происшествия.

Во дворе старинного шестиэтажного дома его уже поджидали Крупнин, Мартынов и Cалтыков. Они докуривали сигареты и, как только Гоголев вышел из машины, направились к нему.

– Покой нам только снится… – вместо приветствия произнес Гоголев, подавая всем руку. Опера выглядели озабоченными и, едва поздравив шефа с Новым годом, тут же повели его в подъезд. Было тихо и безлюдно, народ спал в это раннее новогоднее утро, и голоса оперов гулко разносились по подъезду.

Участковый милиционер Петрухин, щупленький, похожий на подростка, со скучающим видом привалился к решетке шахты лифта, и по всему было видно, что ему не терпится поскорее оставить свой пост и отправиться, наконец, спать. Увидев генерала угрозыска собственной персоной, он мгновенно выпрямился и звонко доложил:

– Товарищ генерал, меры по охране места происшествия приняты! – и будничным голосом добавил: – Cтою уже часа три…

– Иди, Петрухин, отдыхай, – махнув рукой в сторону двери Гоголев.

– А теперь детали! – потребовал генерал, когда Валера в общих чертах доложил об убийстве. – Личность убитой установлена?

– Да. Это Алехина Ольга. Живет… то есть жила в этом доме на третьем этаже, в квартире сто восемнадцать. Тело обнаружили родители девушки, – Крупнин заглянул в открытый блокнот, страницы которого были исписаны корявыми буквами, – Алехины Валерия Антоновна и Александр Дмитриевич. Вчера их дочь с подругами отправилась на дискотеку и обещала вернуться к одиннадцати вечера. Родители ее прождали до полдвенадцатого, начали волноваться и решили выйти на улицу. Подумали, вдруг она там с подружками стоит, никак не распрощается. Вызвали лифт и, когда двери открылись, увидели ее. Уже мертвую… Мать так кричала, что выскочили соседи. Отец был в шоке, просто окаменел. Соседи вызвали милицию и «скорую».

Пока Крупнин докладывал, Гоголев нажал кнопку лифта и, как только двери открылись, надавил на «Стоп». Он окинул внимательным взглядом довольно просторную кабину, изучил нанесенные на полу мелом очертания фигуры, – в это раннее утро никто лифтом еще не пользовался и рисунок не затоптали.

– Ну что скажешь, Женя? – повернулся Гоголев лицом к Мартынову. – Что нам судебная медицина cообщит?

– Труп был осмотрен в статической стадии. Наружный осмотр показал, что смерть наступила около полуночи в результате удушения. На шее явственно видны следы от пальцев убийцы. Следов побоев или ранений на теле не обнаружено. Такое впечатление, Виктор Петрович, что девушка находилась в лифте с известным ей человеком. Он напал на нее неожиданно.

– Почему такие выводы?

– На теле не было следов сопротивления. Убийца ее просто изнасиловал, а потом задушил.

– Как это – просто изнасиловал, а потом задушил? А она что, стояла и ждала?

– Нет, конечно. Он ей, скорее всего, зажал рот рукой, у нее на щеке несколько царапин, от его ногтей, очевидно. Но то, что она находилась во время изнасилования в беспомощном состоянии, очевидно. Конечно, более подробную картину мы получим по результатам судебно-медицинской экcпертизы.

– Какие-нибудь вещдоки обнаружили? – спросил Гоголев у Крупнина.

– В том-то и дело, что обнаружили, – оживился тот. – Нам просто повезло. Вот тут, в углу, под лестницей, валялась бескозырка. Мы ее уже на экспертизу отправили.

– Надеюсь, это то, что нам нужно, – пробурчал Гоголев. – Надо поторопить экспертов.

– А мы пока соседей опросим… – Валера Крупнин горел желанием скорее приступить к работе.

– А кто с родителями поговорит? – спросил до сих пор молчавший Салтыков. – Только я – пас! Не выношу женских слез.

– С родителями сейчас не поговоришь. Мать погибшей в больнице, у нее сердечный приступ. Отец лежит дома, спит. Ему врачи укол вкатили, уж очень плох он был. У него сейчас соседка сидит, – продолжал удивлять коллег своей осведомленностью Валера.

– Тогда начинайте с соседей! – распорядился Гоголев. – А я поеду к экспертам. Посмотрим, что они скажут… А ты молодец, Крупнин, – одобрил он усердие доблестного следопыта.

Валера расплылся в улыбке, не в силах скрыть радость от похвалы начальства.

– Виктор Петрович, с соседями погодить надо, – вмешался Салтыков. – Все еще спят.

– Ну, погуляйте еще часок, – взглянул на часы Гоголев. – А потом приступайте. Главное, всех надо дома застать, пока не разбежались.

Гоголев уехал, решив, что ребята справятся без него.

– Я тут кафе знаю, оно рано открывается. Зайдем хоть кофейку выпьем, не мерзнуть же, в самом деле, на улице! – предложил вездесущий Валера Крупнин. Не было в Питере района, где бы он не держал на примете кафе, где можно было перекантоваться и с пользой приятно провести время. Заказав по чашечке кофе, все уселись поудобнее, а Валера открыл свой раздрызганный блокнот и спросил:

– Ну, какие будут соображения?

Юра Салтыков вызвался обойти соседей, Крупнин решил присоединиться – квартир много, а время не терпит. По свежим следам было больше шансов выйти на преступника. Женю отрядили к судмедэкспертам.

Час спустя, обходя квартиру за квартирой, опера пережили не лучшие минуты – первый день нового года начинался с ужасного преступления, а потому и настроение у жильцов было соответствующее.

– Ну что? – встретил их Гоголев в шестом часу вечера, когда изрядно уставшие опера ввалились в его кабинет.

– Немного, – тяжело вздохнул Крупнин с несвойственным ему унылым видом. От его былой жизнерадостности не осталось и следа. – Как и следовало ожидать, никто ничего не видел и не слышал – все сидели за столом и праздновали.

– Кто б сомневался! – пробурчал Гоголев, для большей комфортности отвалившись широкой спиной на спинку стула и постукивая карандашом по столу.

– К тому же у всех работал телевизор, так что громкая музыка заглушала все звуки в подъезде.

– Но в квартире сто двадцать одна старушка сообщила, что после одиннадцати ночи, когда она уже задремала, сквозь сон слышала женский вскрик. Но, говорит, не уверена, вдруг ей померещилось? Живет одна, так что подтвердить или опровергнуть ее слова некому. – Крупнин виновато взглянул на Гоголева. – Остальные соседи услышали уже только крики матери Ольги, тогда и вышли в подъезд. Но есть две зацепки. Первая: лифт с телом убитой остановился на четвертом этаже.

– Откуда известно? – поднял голову Гоголев.

– Я все-таки зашел в квартиру к Алехиным. Отец Ольги к тому времени уже проснулся после укола. Конечно, мужик не совсем в себе. Но его привела в чувство ненависть. Его прямо трясет от ненависти к убийце. Говорит, жизнь положит, а этого нелюдя найдет и собственными руками сначала кастрирует, а потом задушит… Я бы и сам так сделал, – признался юный оперативник. – Для таких мерзавцев закон – слишком большая роскошь.

– А какой бы отец так не сделал? – донесся из угла голос Салтыкова. – Только дай всем волю, это сколько же мужиков останется кастрированными! У нас даже нет точной статистики, сколько изнасилований совершается по стране. Ведь далеко не все потерпевшие заявляют об этом – стесняются. Вот типичный пример: был такой Кузнецов, его изобличили в десяти убийствах на сексуальной почве в Москве, Киеве и Московской области. А до этого он совершил в своей родной Балашихе несколько десятков изнасилований. И только одна потерпевшая заявила об этом в милицию. Если бы заявлений было больше, его и арестовали бы раньше.

– А убивать-то зачем? – запальчиво воскликнул Валера. – Я бы сам этого гада собственными руками!..

Женя Мартынов с сомнением посмотрел на невысокого товарища:

– Боюсь, Валера, в нашем случае ты бы с ним не справился.

– Это почему? – вскинулся Валера. – У меня, между прочим, разряд по вольной борьбе.

– А потому, борец ты наш непобедимый, что убийца. И не просто душитель. Силища у него нечеловеческая. Он несчастную девушку одной рукой задушил.

– Да брось! – поразился Валера. – Это какую же ручищу надо иметь?!

– О чем и речь!

– Не отвлекайтесь, – строго приструнил спорящих Гоголев. – Ты, Крупнин, начал говорить о лифте на четвертом этаже.

– Ну да, – спохватившись, продолжил Валера. – Так вот, когда Алехины вызывали лифт, по звуку услышали, что он спускался с четвертого этажа.

– А это достоверно? Они ничего не путают? Все-таки они такое пережили, могли и ошибиться.

– Я Алехину тоже задал этот вопрос. Он абсолютно уверен. Столько лет живут в этом доме, по звуку запросто могут определить положение лифта на этаж выше или ниже. По времени чувствуют.

– И что нам это дает? Мало ли кто поднимался на лифте на четвертый этаж. Не обязательно это был убийца. Мог любой из жильцов дома.

– Мы опросили всех жильцов в подъезде. После одиннадцати часов пятнадцати минут никто лифтом не пользовался. А родители обнаружили дочку в полдвенадцатого. То есть она с убийцей поднялась на четвертый этаж, он ее изнасиловал, задушил и спокойно вышел. А потом спустился по лестнице. Не кататься же с трупом в лифте – риск, вдруг кто-то зайдет в подъезд, подойдет к лифту, а тут вам – здрасте: убийца с трупом в кабине.

– Убийца мог не только спуститься по лестнице, но и подняться… Ведь было предположение, что она с ним знакома. Вдруг кто-то из соседей.

– А бескозырка? – вмешался Салтыков. – Среди жильцов нет служащих во флоте.

Гоголев внимательно слушал сообщения Крупнина, делая какие-то пометки у себя в блокноте.

– Меня все-таки смущает четвертый этаж, – вдруг заявил Валера. – Мы же по квартирам ходили, с людьми разговаривали. Все реагировали одинаково. Люди давно живут в одном подъезде, все знают друг друга. Семью Алехиных уважают, они в доме заметные люди. Глава семьи – бывший крупный чиновник, теперь влиятельный бизнесмен. Дочка в Финляндии учится.

В общем, семья на виду, и всех это убийство взволновало. Кроме одного типа из сто двадцать второй квартиры. Которая, кстати, находится на четвертом этаже.

– Ну, это тоже не показатель, – вмешался Женя Мартынов. – Далеко не все люди проявляют свои эмоции. Есть очень сдержанные, я бы даже сказал, равнодушные к окружающим люди.

– Не перебивай меня, пожалуйста, – попросил терпеливо Валера. – Я тоже психологию изучал. Но тут случай особый. Этот тип, повторяю, живет на четвертом этаже. Каледин Андрей Борисович, тридцать два года. Доцент. Преподаватель математики Петербургского университета.

– Ну?! – стал подгонять его Гоголев.

– Так он не просто разволновался. Его аж заколотило, когда я спросил, не слышал ли он чего-нибудь подозрительного нынешней ночью. Между прочим, – пустился в подробности Крупнин, – когда я звонил, он долго не открывал…

– Спал… – встрял опять Женя, не терпящий тягомотины в рассказах Валеры.

– Ничего подобного, – отмел его предположение Крупнин. – Вид у него был помятый, волосы всклокоченные, под глазами круги, как у человека, который не спал всю ночь. После каждого моего вопроса впадал в ступор. Спросил, где он ночь провел. Ответил – дома. И так ненавязчиво пригласил в столовую. Как бы алиби продемонстрировал.

– Продемонстрировал? – Женя уже начал ерзать на стуле от нетерпения.

– Да еще как! Представь, на столе у мужика мясные нарезки, бутерброды с икрой, шампанское и зеленый горошек консервированный, – плотоядно облизнулся Крупнин. – А я с утра не ел…

– Эка невидаль – стол завален едой после новогодней объедаловки. Да во всех семьях по три дня доедают новогодние деликатесы.

– Знаете, что меня смутило? – Крупнин обвел присутствующих вопросительным взглядом. – Все это добро у него простояло всю ночь и полдня! Я к нему пришел где-то часам к двум. Хлеб на столе успел засохнуть, колбаса заветрилась. Мужик всю ночь просидел дома и ни фига не сожрал – ни одной грязной тарелки на столе. Кстати, и на кухне тоже. Я попросил у него воды попить, так что проверил. Зато два фужера посреди стола красовались. Чистые, из них никто не пил. Я специально к столу присел, вроде мне показания надо записать, а сам все это великолепие внимательно изучил. Мне показалось его поведение очень подозрительным – не спал, не ел, глаза бегают, над каждым моим вопросом задумывается… Мало того, когда открывал мне дверь, был весь какой-то бледный, прямо как больной. А когда я протокол составил, весь покраснел, на лбу испарина выступила. Точно – совесть у него нечиста, как пить дать!

– Твой дедуктивный метод, Валера, ошибочный. Мужик не спал, не ел, говорит бессвязно, его от волнения колотит – значит, убийца! Как-то несерьезно это. Он, может, женщину пригласил, стол накрыл на двух человек, потому и два фужера поставил. А она его продинамила, он расстроился и есть ничего не стал. Всю ночь думу тяжелую думал, потому и выглядит неважно.

Валера заметно увял, слушая комментарии старшего товарища. Вот всегда так, решение, кажется, совсем близко, а рассудительный опер Салтыков одной фразой разрушает с таким трудом выстроенную версию.

– А почему его так колотило? – не сдавался он. – Этот математик насмерть перепугался, когда я ему об убийстве в подъезде сказал.

– Догадайся с трех раз, – насмешливо предложил Салтыков. – А если не можешь, я тебе подскажу…

Крупнин задумался.

– Что-то ничего дельного в голову не приходит, – наконец признался он.

– Просто он представил себе на мгновение, что это убили его женщину. Ведь она не дошла до него. Тут кого хочешь заколотит. Ты ведь, наверное, не сразу сказал, кого убили?

– Нет, конечно. Я сначала спросил, не слышал ли он чего-нибудь подозрительного в подъезде, какого-нибудь шума, женского крика… Тут-то его и заколотило. Правда, когда я потом добавил, что убита его соседка по подъезду, что-то ему ничуть не полегчало. Все равно стоял, как пришибленный…

– Понять можно, – пожал плечами Салтыков. – Не каждый же может мгновенно успокоиться. Возможно, он – человек тонкой душевной организации… Впечатлительный…

– А вторая зацепка? – напомнил Гоголев, слушая рассуждения своих коллег.

– Все та же бескозырка. В подъезде моряки не проживают, ни к кому гости в этот вечер не приходили. Последний гость поднимался на лифте на шестой этаж буквально за пятнадцать минут до того, как в нем оказалась Ольга. И никакой бескозырки там не было. Значит, она принадлежит убийце.

– Ну, если все так просто, то нам следует искать моряка, потерявшего бескозырку. – Гоголев открыл папку, лежавшую на столе, и достал акт экспертизы. – У меня тут кое-что для вас есть. Информация о нашем единственном вещдоке – бескозырке.

Крупнин вытянул шею, с любопытством заглядывая в документ.

– Описательную часть зачитывать не буду. Фабулу дела мы с вами уже обсудили. А вот заключение эксперта кое-что нам дает.

Спустя полчаса, открыв настежь форточку, поскольку в прокуренном помещении уже нечем было дышать, опера обменивались мнениями.

– Вот задачка, – сокрушался Крупнин, поглядывая на товарищей, как бы ища у них поддержки. – Моряков у нас в Питере – море, и найти среди них хозяина бескозырки, по-моему, полная безнадега.

– Поначалу всегда так кажется, – успокаивал его Салтыков. – Конечно, было бы просто замечательно, если бы на месте преступлений нам оставляли побольше вещдоков! – Он иронично усмехнулся. – Но, увы! Что есть, то есть. И за это большое спасибо. А если серьезно, то есть хотя бы с чего начать розыск. По надписям на ленточках бескозырки мы знаем, что он служит в Балтийском флоте. Нам известно, что у хозяина бескозырки большая голова, размер шестьдесят четвертый. Он шатен, цвет волос – темно-русый. Волосы короткие, до двух сантиметров. Тонкие. С волосами у него проблема, скорее всего, он лысоват. Аккуратным его тоже не назовешь – бескозырку он чистил давненько, она вся в пятнах от пота и городской пыли. А ленточки проглаживал прямо поверх грязи. Засаленные они у него. Так что можно кое-какие выводы сделать.

У Валеры, внимательно слушающего опытного товарища, загорелись глаза.

– Юра, – не в силах сдержаться, перебил он Салтыкова. – Ты можешь себе представить моряка срочной службы, который ходил бы в грязной бескозырке? Да он из гауптвахты не вылезал бы, не то что по улице разгуливал и на девушек нападал. Может, это вовсе и не моряк, а так, псих какой-то, просто для понта бескозырку носит!

– Может быть, в твоих словах и есть резон, – охладил его пыл Салтыков. – Но я тебе вот что скажу: в бескозырке может ходить, несомненно, только человек в морской форме. А посему наша первая задача – начать поиск с морских частей и морских училищ Питера.

Валера присвистнул:

– Это сколько ж народу надо перелопатить?!

– А мы подключим военную прокуратуру, – вмешался в разговор оперов Гоголев. – Попросим подать запрос в морские части и училища, чтобы на местах проверили весь наличный состав. Не заявлял ли кто-нибудь о потере бескозырки. Многих ведь на праздник отпускали в увольнение. Кто-то из них провожал своих барышень, наверняка без алкоголя не обошлось… Вот на утренней поверке могло и выясниться – все ли одеты по форме… Так что займись этим, Юра, – обратился он к Салтыкову. – А что у тебя, Женя? Готовы ли результаты судебно-медицинской экспертизы? Или в бюро все еще празднуют Новый год?

– Результаты готовы, – степенно ответил Женя и достал из папки сшитые листки распечатанного на компьютере заключения. – Я уж попросил сделать экспертизу поскорее. Вот Макеев по дружбе и постарался. Читаю: «При судебно-медицинском исследовании Алехиной О. Д. установлено, что на теле Алехиной имеются следующие повреждения: в области шеи – кровоподтеки, которые являются следствием сильного сжатия пальцев преступника, повлекшего за собой удушение. В области левой щеки – несколько ссадин, являющихся следами от ногтей преступника. В области правой груди – кровоподтек, возникший от сильного нажатия тупым предметом овальной формы.

В области спины – ссадины, которые возникли в результате трения и имеют вид вертикальных полос неправильной формы. Смыв биологических следов с открытых участков тела и половых органов обнаруживает наличие следов спермы».

– Ну что ж, есть над чем поработать, – удовлетворенно отметил Гоголев и взглянул на часы. – Ого, уже девять! День прошел плодотворно. Пора и по домам. Юра на завтра задание получил. Ты, Женя, подумай над картиной изнасилования.

– А я пойду завтра опять к Алехиным, – вызвался Валера. – Надо бы выяснить имена подруг, с которыми Алехина была на дискотеке… Может, что-нибудь прояснится. Вдруг кто-то видел, с кем она ушла с дискотеки!

Ася и Лена поднялись по скользким ступенькам Управления внутренних дел и, робея, открыли тяжелую дверь.

– Нас вызывал следователь Крупнин Валерий Георгиевич, – обратилась более решительная Лена к сидящему за столиком дежурному милиционеру.