Текст книги "Похищение казачка"

Часть вторая
ЖАРА

– А вот еще приятель-гаишник рассказал. Останавливает машину, которая на обгоне пересекла сплошную полосу. Начинается проверка документов и рассказ о том, что водитель нарушил правила и надо платить штраф. Рядом с водителем сидит женщина, видимо его жена. Она долго слушает препирательства мужа с представителем закона и потом решает вступиться. Говорит: «Начальник, ну какие проблемы, ну наехали мы на эту полосу, но не поломали же!»

Прапорщик, сопровождавший Гордеева в СИЗО, трещал без умолку.

«Сумасшедший город, – подумал Гордеев. – Итальянский какой-то. Рехнулись тут все от жары, и река не помогает. То молчат, как мертвые, то рот ни у кого не закрывается».

Гордееву сегодня уже пришлось выслушать много историй по самому разному поводу. Иногда в по-91

добные минуты он жалел, что стал юристом, тем более адвокатом. Как хорошо было бы работать, например, биологом, смотреть себе в микроскоп, думать, что-то записывать, анализировать, и главное – все молча. А еще лучше – инженером. Строить, например, мосты. Построил – переехал в другое место. Больше всего Гордеев не любил в своей работе болтовню, хотя именно на ней его работа в значительной степени и строилась. Наверное, немногословность свойственна в первую очередь людям с техническим образованием, они-то прямо с сути всегда и начинают. А вот в юриспруденции так нельзя.

Адвокат московской юрконсультации № 10 Юрий Петрович Гордеев приехал в Волжск защищать клиента. Об этой услуге его упросили родители Андрея Капустина, оперативного сотрудника Волжского уголовного розыска, который находился под следствием и сидел в местном СИЗО. Это было какое-то странное дело о должностном преступлении. Капустин-старший специально ездил в Москву, чтобы уговорить привезти в Волжск знаменитого адвоката.

В Волжске Гордеев уже побывал в следственной части, переговорил со следователем Моисеенко, милой полной женщиной, которая вела дело против Капустина, добыл разрешение на посещение Капустина в тюрьме и через четверть часа уже был в местном СИЗО, знаменитой «Чертовой крепости». Слава богу, подумал Юрий Петрович, что все это происходит не в Москве. Сейчас была бы куча идиотских формальностей – в Матросской Тишине ли, в Бу-тырках, один черт…

– Мне нужно повидаться с моим подзащитным, – сказал Гордеев в соответствующее окошко. – Вот разрешение следователя…

– Фамилия? – спросила веснушчатая физиономия.

– Гордеев Юрий Петрович.

– Минуточку. – Окошко захлопнулось. Прапорщик рядом все не унимался:

– Видали в окно двенадцатиэтажку – китайскую стену? Это прямо рядом с зоной у нас жилой дом стоит. Построили его лет двадцать назад для офицеров и прапоров охраны. И все эти годы они там мерзли, ничего не могли поделать. А морозы тут частенько за двадцать градусов заворачивают. И вот этим летом начали вскрывать систему отопления и обнаружили кучу заглушек. Дом этот строили зэки, и они знали, для кого строили. Вот такие спецы есть на зоне! – не без гордости подытожил прапорщик.

Гордеев невольно улыбнулся. Он сам таких историй знал вагон и маленькую тележку. Может, когда-нибудь засядет за мемуары. Или за детективные романы. Если только к старости от всего этого тошнить не будет.

Минуточек, однако, прошло не меньше десяти, прежде чем окошко открылось снова:

– А нету у нас здесь такого – Гордеева.

– Тьфу ты, – сказал адвокат, выругавшись про себя значительно длиннее. – Гордеев – это я, я адвокат!!! А мне нужен Капустин. Капустин Андрей Леонидович, будьте внимательней, пожалуйста.

– Не учите меня работать. Гордеев насилу удержался от ответной реплики.

Окошечко снова закрылось и теперь уже открылось через несколько минут.

– Капустина тоже нету, – радостно сообщила веснушчатая физиономия.

– Как это нет?! Он арестован и посажен в СИЗО!

– Был посажен. Его в Москву отправили. Перевели то есть.

– Когда?

– Да сегодня утром.

– Вот черт! Куда именно? В какой СИЗО?

– Или в пятый, или в шестой. Так обычно бывает. А может, и в первый. Тут не отмечено. Сказано – по запросу Генеральной прокуратуры и по постановлению областной прокуратуры, вот и все.

– Ладно, теперь это уже неважно, – проскрипел Гордеев и поскорее вышел на улицу, чтоб не высказаться матом.

Сопровождающий прапорщик больше не требовался и остался внутри – встретил другого прапорщика и что-то увлеченно стал ему рассказывать.

Сделав серию глубоких вдохов, Гордеев стал обдумывать вопрос, зачем следователь Моисеенко так поступила – намеренно дезинформировала адвоката, приехавшего из Москвы. Ответа не было.

Значит, Капустина увезли в Москву… В Москве ситуация будет осложнена тем, что хотя Андрей Капустин – мент и должен быть гарантирован от соседства с уголовниками, на деле мог попасть куда угодно. Гордеев хорошо знал, что такое бывает. По чьему-то недосмотру или тем более по злому умыслу. И вот то, что он был вдруг переведен в Москву, настораживало.

Гордеев позвонил следователю Моисеенко, но на работе ее не застал и никаких разъяснений по поводу Капустина от ее сослуживцев не добился. Мобильный телефон у Моисеенко не отвечал. Вот ведь чертова баба! Когда выдавала ему разрешение на свидание с Капустиным, наверняка уже знала, что того нет в Волжске… Милая полная женщина, как же! Подлая толстая сука, блин.

Теперь надо было срочно возвращаться в Москву, потому что у Юрия Петровича складывалось нехорошее ощущение, что его водят за нос. Просто дурдом какой-то. Только-только Гордеев уже смирился с тем, что ближайший месяц, а то и все лето придется провести в этом захолустье (ну ладно, провинции), и даже начал постепенно ценить такой поворот событий (все же не пыльная Москва, Волга рядом), как все опять переворачивается с ног на голову.

Гордеев стал голосовать на краю тротуара – он знал, что вечером есть еще два самолета в столицу, и хотел вернуться сегодня же.

Машины не останавливались.

Не теряя времени, он позвонил в Москву, Меркулову. Когда-то он и сам работал в Генпрокуратуре, и бывшие коллеги по сей день не отказывали в помощи – что Турецкий, что Константин Дмитриевич. К Турецкому, конечно, обратиться было бы проще, но тот находился в отпуске. Гордеев попросил Меркулова помочь оперативно выяснить, где сейчас содержится Капустин. Меркулов разговаривал с ним несколько странным голосом, но обещал к приезду Гордеева в Москву снабдить его всей необходимой информацией, а также разрешением на посещение клиента.

Едва Гордеев закончил разговор, рядом остановился джип.

Гордеев немного удивился – такие машины нечасто останавливаются перед голосующими, если, конечно, ты не молоденькая барышня. Впрочем, может, в Волжске все иначе?

– В аэропорт отвезете? Водитель, не поворачиваясь к нему, кивнул, и

Гордеев забрался в салон. Машина тронулась с места, и вот теперь Гордеев изумился – за рулем сидел Турецкий.

– Саня?! Ты что здесь делаешь?

– У меня отпуск, – хладнокровно объяснил Турецкий.

– Помню вообще-то, но ты же на море собирался… Вот так встреча, бывает же такое!

– Бывает, значит.

– А машина-то чья, Сань?

– Напрокат взял.

– Круто живешь, – покачал головой Гордеев. – И шапочка у тебя занятная. Прямо маскарад…

Турецкий стянул шапочку, и Гордеев расхохотался – лысина, да еще и татуировка! Но тут же оборвал собственный смех.

– Так ты…

Турецкий кивнул. Это был ответ на невысказанный вопрос. «Так ты здесь под прикрытием?» – «Да». Турецкий протянул адвокату визитку: «Долгих Петр Петрович».

– Ни рода занятий, ни адреса, ни номера телефона, – прокомментировал Гордеев.

– Такой вот я загадочный нынче, – покивал Турецкий. – А телефон пока старый.

Пока доехали до аэропорта, Гордеев рассказал, каким образом он оказался в Волжске.

– Халтуришь, значит, – усмехнулся Турецкий.

– Напрасно иронизируешь. Слово «халтура» когда-то обозначало плату священнику за отпевание. Так что это – святое.

– Ага, – кивнул Турецкий, – а еще оно означало даровую еду на поминках.

– Тебе бы такую даровую, – буркнул Гордеев.

– Поговорим лучше о тебе. Что натворил твой подзащитный?

– Это служебная информация, – надулся Гордеев.

– Как хочешь.

– Ладно, скажу по секрету. Костюм женский украл.

– Домушник, что ли? Мелковатое дельце будет.

– Сам ты домушник. Опер он. Вещдок замылил. И дельце не мелкое, а запутанное.

– Женский костюм? – засмеялся Турецкий.

– Женский костюм.

– Фетишист, что ли?

– Не знаю, я его пока что в глаза не видел.

– Да, Юра, интересная у тебя работа.

– А у тебя – отдых! – огрызнулся Гордеев.

– А главное, денежная, – продолжал подкалывать Турецкий. – Опер этот – сто пудов миллионер, я угадал?

– Много ты понимаешь. Ты хоть знаешь, например, что в Европе совсем не так?

– Что не так?

– Все не так. Государство платит адвокатам за защиту, а не обвиняемые.

– Ты это серьезно? – удивился Турецкий. – Впервые слышу.

– Абсолютно серьезно. И это общий европейский стандарт. Но только в уголовных делах.

– Понятно, – протянул Турецкий. – Но что немцу здорово, русскому – никуда не годится. Ты бы при таком раскладе, Юрка, давно по миру пошел.

– Я бы просто адвокатом не стал, – буркнул Гордеев.

Поремский распределил обязанности в деле об убийстве Смолякова просто и эффективно. Яковлева «важняк» отправил заниматься поездом и станцией Смоляковка, Золотареву приказал быть на связи и приготовиться в любой момент сорваться в дорогу, а сам стал дотошно изучать дело, которое прислали из Волжска.

Меркулов предупредил его о подоплеке событий, объяснив, что убитый, более чем вероятно, вез в Москву конфиденциальные документы. И эта версия быстро нашла подтверждение. Поремский, изучив материалы дела, сообщил шефу, что Смоляков работал в аналитическом отделе Волжского УФСБ. Значит, что? Значит, он был подчиненным Веснина. Это было слабым косвенным доказательством и, строго говоря, в суде никакой силы бы не имело, но заместителю генерального прокурора было не до суда. Главное, теперь Константин Дмитриевич был убежден, что Веснин курьера в Москву отправлял, и этот курьер – покойный Смоляков. Возможно, Веснин узнал о его ликвидации и решил сам спрятаться. Возможно, его самого уже держали на прицеле, и, может, теперь его тоже нет в живых.

Поремский доложил Меркулову следующее.

На жертве следователь, оперы и судмедэксперт насчитали четыре пулевых ранения, в том числе в голову – типичный контрольный выстрел. Рядом с телом нашли четыре гильзы. Калибр патронов был девять миллиметров. Киллер мог воспользоваться как пистолетом Макарова или Стечкина, так и автоматическим оружием, стреляющим патронами от ПМ (пистолета Макарова). Такие пистолеты-пулеметы есть на вооружении не только российского спецназа и некоторых подразделений милиции, но и у сотрудников ФСБ.

– Мотивы преступления? – спросил Меркулов для проформы.

И Поремский для проформы ответил:

– Вероятным мотивом убийства является: корысть, месть, ревность, желание скрыть убийство, а также врожденная склонность убивать.

– То есть любой вероятный мотив убийства, – хмыкнул Меркулов.

Поремский только пожал плечами. Меркулов хорошо знал, что в отличие от того же Турецкого Поремский человек гораздо менее экспрессивный, на интуицию никогда не полагающийся, и если у него на имеющемся материале покамест не было никаких выводов, то оставалось только принять это как данность.

Была еще одна странность, на которую обратил внимание только патологоанатом и указал в своем заключении. Дело в том, что Смоляков… улыбался. Не то чтобы он умер с улыбкой, но его лицевые мышцы не несли в себе гримасы напряжения, обычно свойственной людям, умирающим от огнестрельного ранения и, разумеется, чувствующим при этом сильнейшую боль. Здесь было что-то иное, будто Смоляков сам покончил с собой, приготовившись к этому, созрев и приняв собственное убийство как высшее благо. Разумеется, характер ранений подобное исключал. Кроме того, это была не чисто выраженная улыбка, скорее печать суммы эмоций: грусти, умиротворения и хорошего настроения, как ни удивительно.

Поремский сам внимательно выслушал патологоанатома (этот момент не показался ему пустяковым) и все досконально пересказал Меркулову. Что же такое происходило со Смоляковым перед смертью, что лицо его выглядело так, как выглядело? Меркулов сразу заявил, что это – ключ к разгадке убийства сотрудника Волжского УФСБ.

– Женщина? – сказал Поремский.

– Вот и узнай.

В результате старшему оперу МВД Яковлеву пришлось поездить. В поезде Москва – Волжск он не нашел ни одного свидетеля контактов пассажира Смолякова с другими пассажирами. Согласно билетам и сведениям из железнодорожной компьютерной системы с ним в купе (вагон был спальный) ехал еще один пассажир – некто Алина Сорокина. Кроме того, в вагоне-ресторане остался оплаченный Смоляковым счет на ужин двух человек. Два салата, мясо по-французски, красное вино без названия. Но ни обслуживающий персонал в вагоне-ресторане, ни проводники эту самую Сорокину Алину Сергеевну не помнили вообще, хотя на представительного молодого мужчину некоторые дамы внимание обратили и по фотографии Смолякова опознали.

Имела ли Сорокина какое-то отношение к гибели Смолякова? Это было не исключено, учитывая, что его застрелили в женском туалете.

На станции Смоляковка Яковлев за полдня допросил семь человек. Трое были из числа железнодорожников, остальные – торговцы, делающие свой бизнес на остановках больших поездов. Две торговки запомнили парочку, прогуливавшуюся по перрону, – мужчину в шортах и женщину в черных очках. По их словам, женщина была молодая, не старше сорока. Или сорока пяти. Или пятидесяти. Она ела пирожки и нахваливала. Ну просто буквально все перепробовала! Что и неудивительно, потому что, если чем Смоляковка и знаменита – это пирожками! А вот мужчина ничего не ел, зато пил пиво и курил.

Куда они потом делись – сели в поезд или ушли в здание вокзала, никто внимания не обратил.

Когда поезд пришел в Москву, на Ярославский вокзал, и проводник обнаружил, что в купе пусто, а вещи лежат, он сообщил бригадиру поезда, и тот вызвал транспортную милицию. Милиция, в свою очередь, подключила саперов, потому что все решили, что там может быть бомба. Бомбы, однако, никакой не нашли, документов тоже. В купе было две сумки, принадлежавшие явно разным пассажирам. Одна, поменьше, спортивного типа, в ней лежали мужские вещи – джинсы, две рубашки, две смены белья, умывальные и бритвенные принадлежности. Вторая, побольше, делового типа, оказалась почти пустой – несколько волжских газет. Кроме того, в купе остался черный женский брючный костюм с торговой маркой «Хьюго Босс» сорок четвертого размера и туфли – тридцать седьмого. Но костюм мистическим образом исчез, хотя значился еще в самых первых бумагах, оформленных следователем транспортной прокуратуры Купцовым. Найти костюм Яковлев не смог. А жаль! Было бы очень неплохо отправить его на экспертизу, мало ли какие следы человеческого тела можно обнаружить при современных-то возможностях криминальной экспертизы.

Железнодорожники якобы к вещам не прикасались. После того как вагон от состава отцепили, отогнали на запасной путь и купе опечатали, костюм замылили. Следователь Купцов клялся, что отправил его вместе со всеми остальными вещами в криминалистическую лабораторию и имел на то свидетелей. Криминалисты из лаборатории подтверждали, что две сумки с барахлом и газетами получили, костюм – тоже, но почти сразу его забрал оперативник Волжского отдела уголовного розыска Капустин. Экспертиза проведена не была. Капустин находился под следствием, был уже переведен из Волжска в Москву и все отрицал. В общем, так или иначе, костюм растворился в атмосфере.

Совместными уже усилиями Поремский и Яковлев установили, что в общей сложности в Москве и в Волжске проживает семнадцать человек (тринадцать в Москве, четыре в Волжске) по имени Алина Сорокина, и теперь Яковлев, подключив к делу целую группу оперативников, выяснял, где были эти женщины в момент убийства. Впрочем, Поремский полагал, что если попутчица Смолякова – профессиональный киллер, то имя это – липовое…

Все эти сведения Меркулов поздно вечером отправил Турецкому по электронной почте – во второй день пребывания его в Волжске.

В специальном помещении СИЗО Матросская Тишина Гордеев ждал своего подзащитного.

В комнату ввели высокого худого мужчину. У него были заурядные черты лица и синева под глазами. Это и был арестованный опер Капустин.

– Я принес вам сигареты, Андрей Леонидович, – сказал Гордеев.

Капустин посмотрел на него вопросительно.

– Я ваш адвокат, Юрий Петрович Гордеев. Капустин кивнул и сел, не дожидаясь приглашения. Конвоир вышел и запер их снаружи.

– Спасибо, – сказал Капустин, – но я решил использовать свободное время для того, чтобы бросить курить.

– Что ж, тюрьма подходящее для этого место, – кивнул адвокат. – У меня были клиенты, которым это удалось именно в таких обстоятельствах. Наверно, вы поступаете правильно.

Гордеев не торопился, хотя к Капустину была масса вопросов. Важно было составить максимально четкий психологический портрет подзащитного. Гордеев начал задавать формальные вопросы, ответы на большинство из которых знал заранее. Капустин принял правила игры, отвечал так же сдержанно, не пытался бежать впереди паровоза. Гордеев это оценил.

– Кстати насчет сигарет. В тюрьме это хорошая валюта. Они помогут вам наладить отношения с сокамерниками. Так что лучше все же возьмите.

Капустин ухмыльнулся:

– Насчет сигарет и тюремных порядков я знаю достаточно. Я все-таки опер. Но – не нужно. Меня сейчас больше интересуют отношения со следователем, чем с сокамерниками. – Капустин посмотрел на адвоката оценивающе.

– Я бы не стал торопиться в этом отношении.

– Почему?

– Как вы думаете, Андрей Леонидович, почему вас перевели из Волжска в Москву?

Капустин помолчал. Со стороны могло показаться, что он вдумчиво читает, что написано на пачке сигарет, которую Гордеев вертел в руках. Наконец он ответил:

– Может, вы мне скажете…

– Почему я об этом должен знать больше, чем вы? – удивился Гордеев.

– Вы же говорили со следователем?

– С каким? С волжским? С московским?

– А с каким вы говорили?

– Послушайте, Андрей Леонидович. Вы сейчас не опер, вы по другую сторону колючей проволоки. – Гордеев был профессионально терпелив. При первой встрече с клиентом адвокату зачастую приходится чувствовать себя сапером, нащупывая единственно правильные подходы.

– Да помню я, – с досадой отозвался Капустин.

– А вы помните, куда делся костюм?

– Костюм? – как эхо, отозвался Капустин.

– Вещественное доказательство, из-за которого весь сыр-бор… – Гордеев испытующе смотрел на своего подзащитного. Что у него на душе? На уме? Почему он выбрал такую странную линию поведения? А впрочем, странная ли она? – Послушайте, Андрей, если вы не будете со мной откровенны, мне тяжело будет вам помочь.

– А вы дорогой адвокат? – спросил вдруг Капустин.

– Я разный адвокат. Вы об этом не беспокойтесь. Финансовые условия обговорены с вашими родственниками, так что об этом думать сейчас вообще не надо. А что надо – так это помочь мне разобраться и выбрать правильную позицию защиты. Вы человек опытный, вам это по силам. Понимаете, о чем я сейчас говорю?

Капустин сосредоточенно кивнул, но Гордееву показалось, что он думает о чем-то совершенно ином.

– Итак, расскажите мне, что произошло на самом деле.

– А что произошло?

– Зачем вы ездили в Москву? Молчание.

– Переформулирую. По чьему распоряжению вы ездили в Москву?

Молчание.

– Но вы же ездили в Москву? Молчание.

– Андрей, это глупо, вас же опознали криминалисты из лаборатории!

Молчание.

Беседа в таком ключе продолжалась еще около часа и никаких ощутимых результатов не дала. Капустин вел себя так, будто действительно находился на допросе у следователя. О пропавшем вещдоке так ничего и не сказал. О том, что делал в Москве, не сказал тоже.

Ничего нового, по сути, в сравнении с тем, что было известно из материалов дела, с которыми он уже смог ознакомиться, Гордеев не узнал.

Единственное светлое пятно во всей истории – это то, что Капустин был арестован по делу, которое, как оказалось, расследовал «важняк» Генпрокуратуры Володя Поремский. С ним Гордеев был знаком очень шапочно, но по отзывам Меркулова и Турецкого знал, что помимо высоких сугубо профессиональных качеств это более чем честный человек и заподозрить его в какой-то подковерной игре невозможно. Вот только неформально общаться ни с Поремским, ни с Меркуловым невозможно с того самого момента, как дело попало под юрисдикцию Генпрокуратуры. Профессиональная этика, черт бы ее побрал. Так светлое ли это было пятно или, может, наоборот, черная дыра?

Гордеев решил выждать. В конце концов, у него было еще два других клиента, дела которых представлялись гораздо более внушительными и перспективными – и по составу предполагаемого преступления, и по гонорарам.

К третьему дню следствия и непрекращающихся экспертиз по делу об убийстве Смолякова Поремский обладал следующими данными.

1. Пули, оказавшиеся в теле Смолякова, не были идентифицированы с каким-либо оружием из федеральной картотеки. Это означало, что они выпущены либо из «ствола», сделанного кустарным способом, либо из служебного оружия.

2. На теле Смолякова было обнаружено несколько черных волосков. После проведения спектрального анализа было установлено, что они принадлежат женщине в возрасте 30–33 лет. Волосы были крашеные и изначально имели гораздо более светлый оттенок. Женщина, которой они принадлежали, была даже ближе к блондинке, чем к шатенке. Конечно, не исключено было, что Смоляков «вывез» эти волоски из Волжска.

3. Из 13 московских Алин Сорокиных:

9 – имели безусловное алиби;

2 – находились за границей, одна полгода, вторая три с половиной, причем последняя работала в ЮНЕСКО;

1 – умерла две недели назад от перитонита;

1 – пока не была найдена.

Из 4-х волжских Алин Сорокиных:

1 – имела алиби;

1 – находилась в командировке на Байкале, с ней уже разговаривали по телефону, правда, ее алиби было пока подтверждено только косвенно;

1 – сидела в Волжском СИЗО последние пять месяцев по подозрению в мошенничестве;

1 – алиби не имела, утверждала, что несколько часов бегала по лесу, а потом отсыпалась почти сутки. Эта Сорокина была мастером спорта, занималась легкой атлетикой, плаванием и велосипедным спортом и готовилась к соревнованиям не то по триатлону, не то по чему-то еще более эктремальному.

Но самое интересное! Именно эта Алина Сорокина около месяца назад потеряла портмоне с документами, в том числе и паспорт. Заявление в милицию Сорокина подала сразу и теперь ждала новых документов. Ей было 27 лет. Ее фотографию показали смоляковским торговкам, и они ее не опознали. Но главное, она была природной брюнеткой, что противоречило выводам экспертов. Дама, с которой Смоляков, по всей видимости, имел половой контакт, была блондинкой.

Вывод Поремского, а вслед за ним и Меркулова был прост. Если ошибки не случилось и все алиби зафиксированы точно, то женщина из поезда украла документы у Сорокиной, либо кто-то украл их для нее. Учитывая, что поездка Смолякова вряд ли планировалась за месяц и вообще могла оказаться спонтанной (то есть акция Веснина была неожиданной для его предполагаемых противников), то женщина из поезда была человеком, нанятым со стороны.

То есть профессиональным убийцей, со всеми соответствующими навыками.

Следующий раз Гордеев приехал в Матросскую Тишину по просьбе своего подзащитного. Капустин потребовал немедленной встречи с адвокатом.

– Я хочу вам рассказать, как все было на самом деле, – без обиняков сказал волжский опер.

– Слава богу! Давно пора вообще-то. – Гордеев пока что не понимал, почему Капустин изменил свою линию поведения.

– Я действительно украл этот костюм.

– Так. Я слушаю… Капустин рассказал, что приезжал в Москву по

поручению замначальника отдела уголовного розыска майора Жбанова. Это не было официальной командировкой, и в то же время смысл поездки был прост. Жбанов объяснил Капустину, что волжская уголовка должна проконтролировать первоначальные следственные действия, конкретно – криминалистический анализ, который проводился в Москве, несмотря на то что делом занимается Волжское УФСБ. А может быть, и вопреки этому. Не секрет, что между шефами УФСБ и УВД Волжска давний конфликт и соперничество. Возможно, эта команда последовала от начальника УВД генерал-майора Макаркина, возможно, подсуетились его непосредственные подчиненные, наверняка Капустин этого не знал. Задача в таких случая проста – найти какой-нибудь ляп конкурентов и держать его как козырный туз в рукаве до поры до времени. Но возникла проблема. Женский костюм произвел на Капустина неизгладимое впечатление. Нет, он не фетишист и не псих. Но у него есть девушка и совершенно нет денег, известно, какая зарплата у опера. Костюм ей безусловно подходил, и Капустин его стащил у криминалистов, правда допустив оплошность – не думал, что экспертиза по нему еще не проводилась и он потребуется.

Вот так просто и так непоправимо глупо.

Гордеев слушал и давил улыбку на своем лице. С чем только не приходится сталкиваться в его работе. Нет, пожалуй, мосты строить все же скучнее будет.

– Хорошо, давайте расставим точки над «и». Как найти вашу девушку? Дайте мне ее телефон.

Капустин покачал головой:

– Нет.

– Андрей, вы с ума сошли? Это ваш шанс. Я не говорю, что можно все исправить – скорей всего, работу вы потеряете, но зато срок можете получить условный, если, конечно, добровольно вернете вещ-док. Это будет квалифицироваться как служебная халатность, со всеми вытекающими послаблениями.

– Да я же не против вернуть. Костюм у меня дома лежит.

– Вы шутите?

– Ничуть.

– Так что, у вас дома даже обыск не проводился?!

– Выходит, что так. Я думал, его быстро найдут, но раз мне все время задают этот вопрос, я делаю вывод, что он все еще там.

Гордеев спохватился:

– Подождите! Так вы его даже не отдали своей девушке? Почему, позвольте полюбопытствовать?

– Не успел. Мы поссорились.

– Вот тебе и на! Выходит, все зря? Капустин хладнокровно пожал плечами:

– В жизни так бывает.

– Это точно, – машинально ответил Гордеев и подумал, что для вполне молодого человека Капустин говорит удивительно зрелые и мудрые вещи. Впрочем, наверно, работа в уголовке этому способствует. – Вы по-прежнему не курите?

– Да. Только теперь еще и не сплю почти, – хмыкнул Капустин.

– Это бывает. Привыкнете.

– Вот уж не хотелось бы.

– Я не в том смысле, – поправился Гордеев. – Надеюсь, к камере привыкать вам не придется. Я о том, что, когда резко курить бросаешь, всякая ерунда с сосудами происходит, но потом все в норму возвращается. Ну да вы крепкий мужик, справитесь… Так, а что все-таки у вас с девушкой стряслось?

– Поссорились.

– Не сильно? Капустин, как обычно, пожал плечами. Гордеев

уже изучил его манеру «закрываться» и сразу понял, что сейчас именно такой случай. Ну поссорились так поссорились. В конце концов, он, Гордеев, адвокат и совсем не обязан восстанавливать всю картину происшедшего в целом, он обязан только максимально защитить интересы своего клиента. А все, что нужно для этого, у него теперь есть.

Значит, снова в Волжск? А что, не он один такой.

Отправляясь завтракать в гостиничный ресторан, Турецкий поинтересовался у портье, кто живет в соседнем номере. Портье заволновался, не мешают ли соседи такому уважаемому клиенту?

– Ни в коем случае, – сказал Турецкий, – просто там обитает симпатичная женщина, хотелось бы узнать, кто это.

Портье понимающе кивнул и заглянул в компьютер. Потом виновато развел руками: была симпатичная соседка, но… выехала.

– На нет и суда нет, – заметил помощник генерального прокурора.

Завтрак состоял из омлета с ветчиной и помидорами, двух чашек крепчайшего кофе, а также свежего номера «Волжского умника». Судя по всему, предвыборные баталии все крепчали.

На сей раз Гордеев приехал в Волжск с совсем другими эмоциями, точнее, с одной доминирующей – это было чувство победителя. Костюм-вещ-док лежал дома у Капустина, надо было его только забрать. Конечно, можно было позвонить из Москвы отцу Капустина, но Гордеев решил все сделать собственноручно.

Теперь Волжск ему понравился. Город жил своей неторопливой летней жизнью, веселыми отражениями витрин, многочисленными запахами и ароматами. Улицы и проспекты, площади и памятники, засиженные голубями, мосты через реку, кафе и бары, аборигены и туристы – теперь все доставляло адвокату наслаждение. Действительно, что может быть лучше старого русского города? Конечно, при условии, что сам ты живешь в Москве и все у тебя более-менее нормально.

Капустин-старший встретил Гордеева как члена семьи, только что хлеба-соли не было. Они уже были знакомы – в предыдущий приезд адвоката разговаривали в кафе рядом с домом Капустиных. Теперь Гордеев посетил и квартиру. Капустины жили втроем – мать, отец и сын. Мать сейчас лежала в больнице, проходила какое-то обследование, причем она оказалась в больнице еще до того, как с ее сыном случилось это несчастье, так что и по сей день ничего не знала – муж ее берег и одновременно надеялся на лучшее. Точнее, на Гордеева. Кто знает, может, когда она будет дома, у Андрея уже все повернется к лучшему?

Такой же высокий, как сын, худощавый, с короткой стрижкой, Капустин-старший все время чуть клонился вперед, будто он намеревался отвесить поклон. Еще обращало на себя внимание, как близко посажены его глаза. Еще немного, и он казался бы косоглазым. Лишних вопросов он не задавал – Гордеев только по приезде сказал, зачем он в Волжске, – и Капустин-старший без лишних слов отдал костюм. Причем Гордеев так и не понял, знал ли он вообще о том, что костюм-вещдок находится у него дома. Капустин открыл платяной шкаф, подвигал разную одежду, висящую на плечиках, и извлек костюм, упакованный в пластиковый пакет.

– Это?

– Сейчас посмотрим… Без сомнения, это был он – черный женский

брючный костюм с торговой маркой «Хьюго Босс», сорок четвертого размера. Более того, Гордеев нашел на пластиковой упаковке нетронутую печать московских криминалистов. Еще лучше! Вещдок в целости и сохранности.

– Юрий Петрович, это ему поможет? – немного дрожащим голосом сказал Капустин-старший.

– Я надеюсь, – уклончиво ответил адвокат. – Трудно пока сказать что-то определенное, слишком мало времени прошло, но… я все-таки надеюсь.

– Спасибо, спасибо вам огромное! Я в вас не сомневался ни секунды! – Капустин-старший так затряс его руку, что Гордееву стало неловко.

Он подумал было, не спросить ли Капустина-старшего о девушке его сына, но решил воздержаться. Если ему понадобится такая информация, он сможет ее раздобыть, наймет кого-нибудь, в конце концов. Гордеев видел, с какой огромной любовью и уважением (даже поклонением) отец относится к сыну, и не сомневался, что лишнего (с их, капустин-ской, точки зрения) он говорить не станет.