Текст книги "Тень Сохатого"

4. Женская точка зрения

Александр Борисович сидел за столом у себя на кухне и ел борщ. Аппетита не было, но борщ получился такой славный, что, сам того не замечая, Турецкий «приговорил» одну порцию и протянул жене тарелку за новой. Взгляд у него при этом был рассеянный и задумчивый, словно мыслями он был далек отсюда. Жена Ирина поставила перед ним тарелку с дымящимся борщом и сердито произнесла:

– Ну, нет. Так дальше продолжаться не может. У меня такое чувство, будто я кормлю ужином робота. Может, ты хотя бы из вежливости что-нибудь скажешь?

– О чем? О борще? – Турецкий пожал плечами. – А чего тут говорить – вкусный. Как всегда. Другого у тебя и не получается.

– Льстец, – отрезала Ирина.

– Не льстец, а правдоруб.

Ирина усмехнулась:

– Ладно, черт с тобой, поверю. А теперь колись – почему такой смурной? Новое дело?

– Угу.

Ирина прищурила кошачьи глаза:

– Дай-ка я угадаю. Из громких преступлений в последние дни было только одно – убийство олигарха Риневича олигархом Боровским. Признавайся, ты к этому причастен?

Турецкий кивнул:

– Напрямую. Но не по своей воле. Я всего лишь исполнитель.

– Вот как? А кто у нас заказчик?

– Тот же, что и всегда. Небезызвестный тебе Константин Меркулов.

Ирина нахмурила тонкие брови и произнесла задумчиво и сердито:

– Н-да. Я смотрю, твой заказчик совсем меры не знает. И что теперь? Опять бессонные ночи и по две пачки сигарет в день?

Турецкий сделал брови «домиком»:

– Золотце мое, ты же знаешь – я бросаю.

– Угу, – иронично произнесла Ирина. – Чтобы через пять минут начать снова. Знаю я твои бросания. Ладно, ешь давай, пока не остыло.

Турецкий взялся за ложку. Но Ирина не думала успокаиваться. Иногда она становилась такой же дотошной и въедливой, как муж. Сама Ирина по этому поводу замечала: «С кем поведешься, от того и наберешься». Итак, она продолжила свой «допрос с пристрастием».

– Значит, ты взялся за это дело.

– Угу, – кивнул Турецкий, поглощая борщ.

– И что там такого сложного? Если верить газетам, Боровский убил Риневича публично. Прямо на вечеринке в зале Российского сообщества предпринимателей. Это-то хоть правда? Или у наших журналистов слишком сильно разыгралась фантазия?

– Правда. И публично, и в зале. Вот только…

– Что «только»?

– Мотив убийства нам не известен. А сам Боровский на этот счет молчит.

– Значит, ему есть что скрывать. Ведь не дурак же он.

– На дурака не похож, это верно. На него уже было заведено дело в Генпрокуратуре. По факту неуплаты налогов. Плюс еще пара-тройка обвинений в экономических преступлениях.

Ирина посмотрела на мужа недовольным взглядом:

– Ты об этом говоришь, как о совершенном пустяке.

– В свете нынешних событий это и есть пустяк. По крайней мере, лично для него. – Турецкий вытер рот салфеткой и добавил: – После убийства Риневича акции компании «Юпитер», которой управлял Боровский, упали процентов на тридцать. Он потерял не только свободу, он потерял несколько миллиардов долларов. А ведь он знал, на что шел, когда нажимал на спусковой крючок.

– Значит, для него важней было убить Риневича, чем сохранить эти миллиарды, – веско сказала Ирина. – Интересно, чем этот Риневич ему так насолил?

– Думаю, во всем виноват бизнес. Для таких людей, как эти двое, на первом месте всегда стоит бизнес. Все эти сделки, акции, слияния… А уже потом все остальное.

Однако Ирина не была в этом так уверена.

– Не знаю, не знаю, – задумчиво сказала она. – Я слышала, что Боровский – хороший человек. – Ирина решительно тряхнула головой. – Нет, дорогой, не верю я в то, что Боровский плюнул на свою жизнь и на свою семью из-за какого-то там дурацкого бизнеса.

– Типично женская точка зрения, – вынес свой вердикт Турецкий.

Ирина тонко усмехнулась:

– Может быть. Но еще никто не доказал, что женская точка зрения хуже мужской.

– У женщин плоховато с логикой, – сказал Турецкий.

– Может быть, – вновь ответила Ирина. – Хотя… Ты когда-нибудь слышал о такой вещи, как женская интуиция?

– В детстве. Я тогда во многие сказки верил.

– Напрасно иронизируешь, Турецкий. – Глаза Ирины заблестели. – Знаешь что… А давай с тобой поспорим!

– В каком смысле?

– Ты утверждаешь, что Боровский убил Риневича из-за бизнеса. Об этом тебе говорит твоя мужская логика, так?

– Ну допустим.

– А моя, чисто женская, интуиция подсказывает мне, что тут скрыта какая-то тайна. И тайна эта не связана с бизнесом.

Александр Борисович посмотрел на жену с сочувствием.

– Тебе сколько лет, девочка? – насмешливо спросил он.

Ирина строго сдвинула брови.

– Перестань кривляться, Турецкий. Боишься спорить – так и скажи.

– Гм… – Александр Борисович задумчиво почесал пальцем переносицу. – А на что спорим?

– На что?.. М-м… Если я окажусь права, ты в течение месяца будешь выполнять все мои домашние обязанности.

У Турецкого глаза на лоб полезли:

– Все?

– Пошляк. Я сказала – домашние, а не супружеские. Будешь мыть полы, стирать белье, готовить ужины. Ходить на родительские собрания к Нинке в школу. И еще – подаришь мне бутылку шампанского. В знак того, что ты признал мою правоту.

– А если я окажусь прав?

– Тогда… – Ирина пожала плечами. – Я даже не знаю. А что бы ты сам хотел?

– Возьму отпуск и махну на недельку с друзьями на Волгу. Они меня давно зовут. И чтоб ни одного слова против! Ну, и вдовесок бутылочку шампанского. В знак того, что мужская логика – реальная сила, а женская – сказка для легковерных малышей.

Ирина кивнула:

– Идет. По рукам?

– По рукам.

И супруги крепко пожали друг другу руки.

5. Бизнесмен Беглов

С председателем Российского сообщества предпринимателей Иваном Сергеевичем Бегловым Турецкий встретился в головном офисе бизнесмена в Столешниковом переулке.

Беглов ему сразу понравился – невысокий, загорелый, поджарый, с благородной сединой в волосах и живыми, умными глазами. И отвечал он на вопросы прямо, без обиняков и уловок. И глаза при этом не отводил.

Едва Турецкий расположился в кресле и достал блокнот с ручкой, как в кабинет вошла секретарша и поставила перед ним и Бегловым по чашке крепкого кофе с граппой.

– Пристрастился, когда работал в Италии, – объяснил Беглов. – Попробуйте. Ставлю сто против одного, что вам это понравится.

Турецкий отхлебнул кофе. Вкус и в самом деле был отменный. «Ай да Беглов», – подивился Александр Борисович проницательности бизнесмена.

– Ну как? – с улыбкой поинтересовался Беглов.

– Замечательно, – ответил Турецкий. – Жаль, что раньше не пробовал.

– Ничего, какие ваши годы. Еще напробуетесь.

Турецкий отпил еще глоток, подождал, пока приятная горячая волна прокатится по пищеводу, поставил чашку на блюдце и спросил:

– Иван Сергеевич, я знаю, что вы уже давали показания по этому делу. И все же я хочу услышать всю эту историю еще раз – от вас лично.

Беглов кивнул:

– Пожалуйста. Только ведь я для вас помощник неважный. Я видел лишь то, что видел. А видел я немного. Начну, пожалуй, с начала. Итак, в тот день у нас состоялось собрание бизнес-элиты России. На повестке дня стояло много вопросов. В том числе, конечно, и дело, которое Генпрокуратура возбудила против Генриха Боровского. Подробно я вам об этом рассказывать не буду, это наши чисто деловые разговоры. А если в общем – мы, бизнесмены, конечно же почувствовали себя неуютно после этого наезда.

– Наезда? – насмешливо переспросил Турецкий.

– А иначе это и не назовешь. Ведь ясно же, что Генпрокуратура выполняет политический заказ. Генрих зарвался, попытался прыгнуть выше головы, вот его и стукнули по этой голове. Дескать, не высовывайся, веди себя смирно.

– Журналисты пишут, что Боровский нацелился на кресло премьер-министра, – заметил Турецкий.

Беглов болезненно поморщился:

– Александр Борисович, к чему теперь это обсуждать? Может, и нацелился. Но это ведь не значит, что он преступил закон. Я думаю, Генрих и в самом деле переоценил свои силы. Или забыл, в какой стране мы живем. – Иван Сергеевич внимательно посмотрел на Турецкого и сказал: – Пардон, но я немного отвлекся. Вас ведь интересуют события того злосчастного вечера.

Турецкий кивнул:

– Именно. Расскажите, пожалуйста, все, что помните.

Иван Сергеевич задумчиво нахмурил брови:

– Генрих с самого начала вел себя как-то странно. Он был… – Беглов замешкался, подыскивая нужное слово, – …напряжен, что ли. И рассеян. Словно все, о чем говорилось на собрании, совершенно его не касалось. А ведь мы, можно сказать, собрались по его поводу. Конечно, он выступил с небольшим докладом, но ничего нового или интересного не сказал. Так, дежурные слова – мол, надо стоять на своем, пытаться сделать российский бизнес более прозрачным, а чиновников менее коррумпированными… В общем, вещи верные, но сто раз повторенные. О себе самом Генрих предпочитал не говорить, а когда ему задавали вопросы, либо отмалчивался, либо отделывался односложными ответами. Это было так на него непохоже, что я даже подумал, не болен ли он.

– Вы спросили его об этом?

– Да, разумеется. Но он ответил, что здоров, просто немного устал. Лицо у него при этом было такое, как будто он хотел сказать: «Да оставьте вы меня в покое, черти полосатые!» – Беглов вздохнул. – Это было очень странно, поэтому я немного… напрягся, что ли. И стал за ним потихоньку наблюдать.

– Боровский вел себя странно?

– Да нет. Ничего странного он, в общем-то, не делал. С людьми не общался, это да. А так?.. Вот только пил выше меры. Ну то есть выпить-то он всегда был не прочь, но на банкетах, в обществе, не позволял себе больше, чем стаканчик разбавленного виски. А тут глушил стакан за стаканом и совершенно не разбавлял. И еще – постоянно рыскал глазами по залу, словно искал кого-то.

– Риневича?

– Судя по всему, да. Потом появился Риневич. Он подошел к Боровскому, они перекинулись парой слов, затем раздались выстрелы. Риневич упал, а Боровский бросил пистолет на пол и пошел к выходу. Как вы знаете, его задержала наша охрана. Вот, собственно, и все.

– У вас есть предположения, за что он мог его убить?

Беглов покачал головой и задумчиво ответил:

– Нет… – Затем повторил уже более уверенным голосом: – Нет, никаких предположений. В бизнесе бывает разное, но времена откровенного отстрела конкурентов канули в прошлое. – Он сухо улыбнулся. – К тому же бизнесмены никогда не отстреливали друг друга лично.

– А они были конкурентами?

– Напротив, они были деловыми партнерами. Это-то и удивительно! Последние несколько месяцев они готовили слияние двух своих нефтяных компаний – «Юпитер» и «Дальнефть». Это должна была быть «сделка века», как окрестили ее в прессе. Уж у Боровского-то точно не было никаких резонов убивать своего партнера и ставить тем самым сделку под удар.

– Для него была очень важна эта сделка?

Беглов посмотрел на Турецкого, как на идиота.

– А вы как думаете? Генрих – бизнесмен до мозга костей. Помнится, когда-то, лет пять-шесть назад, он любил повторять: «Делового партнера найти легче, чем друга или жену. И ошибиться в деловом партнере страшнее, чем в жене. С женой можно развестись, а неправильный выбор делового партнера грозит банкротством и разорением». Да, примерно так он и говорил.

Турецкий ухмыльнулся и покачал головой:

– С этим можно поспорить. Иная жена может разорить мужа посильнее двадцати партнеров по бизнесу. Вероятно, в то время Боровский еще не был женат?

– Не помню, – пожал плечами Иван Сергеевич. – Вроде нет.

– Ну хорошо, – сказал Турецкий. – Значит, в плане делового партнерства у них все было в порядке. А как насчет личного общения?

– Да и с личным у них все было в порядке. Если мне не изменяет память, Генрих и Олег знакомы уже лет пятнадцать – двадцать. Они вместе служили в армии. Примерно в одно и то же время начинали бизнес. Помогали друг другу. – Беглов решительно качнул головой: – Нет. Врагами они никогда не были. Когда Риневич женился, Боровский был свидетелем у него на свадьбе. Потом, правда, Олег развелся, но это не важно.

– А сам Риневич?

– Что Риневич?

– Он был свидетелем на свадьбе у Боровского?

– М-м… Точно не помню. Генрих расписывался не в Москве, а на родине невесты. В Новосибирске, что ли… Нет, не помню. Спросите у его жены, она вам все расскажет. А я больше ничем не могу вам помочь. Для меня все происшедшее – полнейшая загадка. Тайна за семью печатями. Мне казалось, я хорошо знаю обоих, а вышло… – Он пожал плечами. – Как говорится, чужая душа – потемки.

– Увы, это так, – подтвердил Турецкий.

Тут дверь бесшумно отворилась, и в кабинет вошел невысокий и безликий, как тень, молодой человек. Он подошел к Беглову, наклонился и что-то тихо сказал ему на ухо. Беглов кивнул и произнес, обращаясь к Турецкому:

– К сожалению, Александр Борисович, я вынужден закончить нашу беседу. Через полтора часа у меня встреча в Кремле, а я еще должен кое-что сделать. Я ведь не могу опоздать в Кремль, сами понимаете.

– Само собой, – кивнул Александр Борисович.

– Если у вас будет время, мы можем продолжить эту беседу завтра или послезавтра.

– Обязательно продолжим, – сказал Турецкий.

На этом аудиенция была окончена.

6. Королева красоты

Если и впрямь существуют на свете настоящие королевы красоты, то одна из них стояла сейчас перед Турецким. Длинные, чуть вьющиеся каштановые волосы, высокий, чистый лоб, огромные карие глаза, излучающие тепло и страсть, тонкий абрис лица и полные, чувственные губы – вот какой женщиной была Ляля Боровская.

Она взяла удостоверение Александра Борисовича, прочитала, сощурившись, как это обычно делают близорукие люди. И этот жест, это движение придавало ее лицу еще больше привлекательности. Так часто бывает с красивыми женщинами: любая гримаса – морщат ли они нос, поджимают ли брезгливо губы, щурятся ли – не уродует их лица (как это обычно бывает с некрасивыми женщинами), а, наоборот, заставляет взглянуть на их красоту по-новому, под другим углом зрения, что ли. Александр Борисович встречал таких женщин всего-то раз пять за свою долгую и насыщенную событиями жизнь.

– Значит, из прокуратуры, – произнесла Ляля глубоким и словно бы простуженным голосом. Затем подняла взгляд на Турецкого и, снова прищурившись, внимательно на него посмотрела. – Что ж, – сказала она со вздохом, – проходите.

Квартира олигарха выглядела совершенно заурядно. (Турецкий слышал, что у Боровских есть шикарный особняк на Николиной горе. По всей видимости, большую часть времени Боровские проводили именно там, а московская квартира была для них чем-то вроде временного жилища, походной палатки городского типа.)

– Скромно у вас здесь, – сказал Турецкий, усаживаясь в кресло и оглядывая гостиную.

Ляля пожала плечами:

– Вы так считаете? Может быть. Геня не любит роскоши. Он считает ее вульгарной.

– Роскошь роскоши рознь, – назидательно заметил Турецкий.

Ляля (она стояла, опершись плечом на стену и скрестив на груди тонкие руки) усмехнулась:

– Может быть. Между прочим, кресло, на котором вы сейчас сидите, принадлежало когда-то князю Голицыну.

– Вот как? – Турецкий едва не подскочил от неожиданности и лишь недюжинным усилием воли заставил себя остаться в кресле, которое вдруг показалось ему хрупким и невесомым.

– Вам уютно? – заботливо осведомилась Ляля.

– Да, – кивнул Турецкий, – вполне. Правда, теперь у меня такое ощущение, будто я сижу на китайской вазе.

Ляля засмеялась:

– О, не беспокойтесь, пожалуйста. Это кресло гораздо крепче нынешнего заводского новодела. Оно еще нас с вами переживет!

– Не знаю, как для кресла, а для нас с вами это звучит не слишком оптимистично, – проворчал Турецкий.

– Скажите… вас, кажется, Александр Борисович зовут?

– Да.

– Меня можете звать просто Ляля, меня все так зовут. – Она прошла к дивану и присела на краешек. Потом посмотрела на Турецкого своими огромными золотисто-карими глазами и продолжила: – Александр Борисович, вы ведь ведете дело Генриха?

– Да.

Ляля кивнула и повторила за Турецким:

– Да. И это хорошо. Потому что вы хороший человек, а это главное.

– С чего вы взяли, что я хороший?

Она улыбнулась:

– А я это вижу. У меня талант – я сразу вижу человека. Первое впечатление меня никогда не обманывает.

Турецкий нахмурился и сказал:

– Главное для следователя – профессионализм, а не душевные качества.

Но Ляля отрицательно покачала головой:

– Нет. В деле моего мужа это не главное. Я знаю… вы знаете… Господи, да все уже знают, что в нашей стране началась травля богатых людей. Какой-то дурак прозвал их олигархами, и это слово прицепилось. – Ляля задумчиво нахмурилась и нервно покусала губу. – Понимаете, Александр Борисович, – с усилием продолжила она, – для меня Геня не олигарх. Он – мой любимый мужчина. И пожалуй, самый лучший из всех людей, каких я когда-нибудь встречала. Но ведь это никого не интересует. Никого не интересует, сколько хорошего делает человек для своей страны. Для наших людей важно лишь то, что Геня богат. А значит, по определению, мерзавец и гад. – Ляля прищурилась. – Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю, – ответил Турецкий.

Глаза Ляли засияли.

– Поэтому я и говорю, что для Генриха… для нас с Генрихом сейчас самое важное, чтобы следствие вел хороший человек. Чтобы он относился к Генриху без предубеждения, как к простому человеку. Чтобы не старался изо всех сил посадить Геню в тюрьму. И не думал постоянно о том, что Геня – олигарх. Понимаете?

– Вполне, – кивнул Турецкий.

Ляля облегченно улыбнулась:

– Я вижу, что понимаете. Я отвечу на все ваши вопросы честно, потому что знаю, что только этим могу помочь Генриху.

– Удивительно правильный подход, – одобрил Турецкий. – Тогда я, пожалуй, нач…

– Кофе хотите? – неожиданно спросила Ляля.

– Кофе? М-м… Да, пожалуй, нет. Спасибо.

– Спиртное вам не предлагаю, потому что вы на работе, – сказала Ляля. – Но себе, с вашего разрешения, немного налью. – Ее ресницы дрогнули. – Вы ведь не возражаете?

– Да нет, – пожал плечами Турецкий.

– Вот и хорошо.

Ляля встала с дивана, прошла к бару, достала оттуда стакан и бутылку джина. Наполнила стакан наполовину и вернулась на диван со стаканом в руке. Заметив удивление и неудовольствие на лице Турецкого, она слегка покраснела и сказала извиняющимся голосом:

– Это помогает мне держаться. В последние дни я чувствую себя довольно скверно.

Турецкий вновь пожал плечами:

– Да ради бога, пейте. Вы же у себя дома.

– Спасибо, – сказала Ляля, подняла стакан и сделала большой глоток.

На щеках женщины появился румянец, губы покраснели, а карие, лучистые глаза засияли еще ярче. Она улыбнулась и сказала:

– Ну вот, мне и стало лучше. Теперь я готова говорить о Генрихе.

Ляля подняла руку и изящным движением откинула со лба густые рыжеватые волосы. Турецкий невольно залюбовался ею, она перехватила его взгляд и улыбнулась. Александр Борисович конфузливо покраснел.

– Ляля, – заговорил он, – а вы давно женаты?

– Восемь лет.

– Я слышал, что Риневич был свидетелем у вас на свадьбе?

Она кивнула:

– Да, это так.

– Он… дружил с вашим мужем?

Ляля отпила джина, вздохнула и ответила:

– Мне всегда казалось, что да. Они ведь знакомы с юности. Вместе служили в армии.

– Об этом я тоже слышал, – сказал Турецкий. – Скажите, а в последнее время они не ссорились?

Ляля задумчиво покачала головой:

– Я не замечала.

– Ну, может, он стал реже приходить к вам в гости?

– В гости? – Ляля едва заметно усмехнулась. – О нет, Риневич никогда не приходил к нам в гости. Я его вообще плохо знала. За все эти восемь лет мы встречались раз пять-шесть.

– Гм… Странная получается дружба. Значит, они встречались на стороне? То есть, я хотел сказать, они…

– Я поняла, – сказала Ляля. – Да, они встречались на стороне. Но это не потому, что я была против их дружбы. Просто у них так повелось. Ну, знаете ведь, как это бывает – мужская компания и все такое прочее. Олег Александрович был как раз приверженцем мужской компании. Он вообще относился к женщинам довольно прохладно. В том смысле, что расценивал их исключительно как объект вожделения. Ни на что другое они, на его взгляд, не годились.

– Курица не птица, женщина не человек?

Ляля кивнула:

– Именно. Он всегда говорил о женщинах с налетом этакого гусарского цинизма. Как в пошлых анекдотах. Мне это конечно же не нравилось. И Геня видел, что мне это не нравится, поэтому не приглашал к нам Риневича. Меня это устраивало, Риневича, по-видимому, тоже.

– Ясно. Ляля, а вы не можете предположить, какая кошка между ними пробежала? Что послужило причиной их размолвки?

– Понятия не имею. Муж знал, как я отношусь к Риневичу, поэтому никогда мне о нем не рассказывал. Даже имя его в разговорах старался не упоминать.

– Звучит таинственно, – заметил Турецкий. – Как в готическом романе. Там тоже жильцы старинного замка стараются не упоминать имя злого духа, заточенного в стенах.

Ляля отпила джина и подняла брови:

– Почему?

– Опасаются, что, услышав свое имя, он проснется и выйдет наружу. И тогда сбудется старинное проклятие и всех обитателей замка настигнет страшная гибель.

Ляля слегка поежилась.

– Какие ужасы вы рассказываете. Не думаю, чтобы здесь было то же самое. Да и на злого духа Риневич не похож.

– А как насчет старинного проклятия? – пошутил Александр Борисович.

Ляля отпила из стакана, затем пристально посмотрела на Турецкого и неожиданно холодно произнесла:

– Об этом я ничего не знаю.

Турецкого неприятно поразила перемена ее тона. Да и в глазах Ляли в тот момент, когда она произносила эти слова, промелькнуло что-то жесткое, холодное и острое, как осколок льда.

«Похоже, здесь и впрямь кроется какая-то тайна», – пришло на ум Александру Борисовичу. Но мгновение спустя глаза Ляли вновь залучились теплым, золотистым светом, и появившиеся было подозрения Турецкого развеялись, как холодный туман под лучами горячего солнца.

Немного помедлив, Турецкий спросил:

– Генрих Игоревич и про слияние нефтяных компаний вам ничего не говорил?

Ляля нахмурилась:

– Ну почему же… Геня не мог об этом не говорить, ведь это была самая крупная его сделка. Это вообще была самая крупная сделка в нашей стране. Но вы знаете, Александр Борисович, я никогда особо не вникала в дела Гени. Даже об этой сделке я больше слышала по телевизору, чем от него самого.

– Он был рад?

– Чему? Сделке?

– Угу.

Ляля кивнула:

– По-моему, да. Это вроде бы было выгодно. И выгодно не только для Генриха, но и для Риневича. Генрих как-то сказал, что это будет самый грандиозный проект с тех пор, как в России открыли первое месторождение нефти. А мой муж никогда не бросает слова на ветер и никогда ничего не говорит ради красного словца. – Ляля чуть наклонилась вперед и спросила хриплым голосом: – Александр Борисович, вы скоро увидитесь с Генрихом?

– Может быть.

Ляля грустно улыбнулась:

– Он не хочет со мной встречаться. Думает, я сильно расстроюсь, когда увижу его в этой… клетке. Передайте ему, пожалуйста, что я его люблю и жду.

– Обязательно передам, – пообещал Турецкий.

Он встал с кресла. Ляля залпом допила джин и поднялась вслед за ним. Прощаясь, Турецкий всучил Боровской свою визитку и сказал:

– Если Генрих Игоревич все-таки захочет с вами встретиться, убедите его, что лучшее в его положении – рассказать всю правду. Другого выхода нет. Кстати, номер вашего домашнего телефона я знаю. А номер своего мобильника вы мне не сообщите? На всякий случай.

– Пожалуйста, – пожала плечами Ляля. – Запоминайте, он легкий. Оператор у меня тот же, что и у вас. И сам номер легко запомнить. Первые три цифры – год рождения Генриха. Четыре другие – дата начала Второй мировой войны.

Ляля продиктовала номер – он и впрямь оказался несложным.

Покидая квартиру, Турецкий сказал:

– Если что – звоните.

Ляля молча кивнула. На том они и распрощались.