Текст книги "Засекреченный свидетель"

Глава 4

1

Куда уходит любовь? Почему так происходит? Однажды утром просыпаешься в отличном настроении и понимаешь, что с тобой в постели лежит абсолютно чужой человек, к которому у тебя не осталось никаких чувств, кроме безразличия. И ты ничего не можешь с этим сделать. Хочешь уйти, но держит привычка. Хочешь остаться, но раздражают любые мелочи. Это бесконечные скандалы, ссоры, обиды на пустом месте. Жизнь постепенно превращается в ад…

Секс не потому, что любовь, желание, а потому, что так было не один год. Что делать? Как избежать настолько плачевного финала отношений, которые так хорошо начинались?..

Единственный выход – сразу уходить, бежать. Дальше может быть только хуже. В этом Лариса была уверена. И поступила в соответствии с убеждениями. И с тех пор ни разу не пожалела о содеянном…

Но отчего-то опять, как всегда абсолютно не к месту, вспомнился бывший муж.

Зачем? Ведь вроде бы все хорошо теперь. Вроде избавилась она от того кошмара. Ан нет, вспоминается снова, хотя ей вовсе не хотелось в это прекрасное мартовское утро думать о тех временах, когда унылый инженер, возомнивший себя поэтом, жил подле нее какой-то собственной автономной жизнью. Утром расходились в разные стороны, чтобы встретиться поздним вечером. Поужинать – и в койку. Спина к спине.

Ходил супруг в свой институт просиживать штаны, а после – на какие-то литературные посиделки к таким же графоманам, как он сам. Печатал тоненькие сборнички за свой счет. Да за какой «свой», если он всю жизнь жил за ее счет?! Вынуждая ее пахать с утра и до вечера, чтоб хотя бы ее собственная жизнь была достойной. Чтобы иметь возможность не стыдиться перед коллегами из-за своего прошлогоднего платья на корпоративной вечеринке. Чтобы купить путевку в Париж или, скажем, в Гоа, когда хочется отдохнуть и развеяться. Чтобы иметь возможность хотя бы раз в сезон встать на лыжи…

А ему вроде бы и не надо было ничего. Годами носил затертые джинсы, ездил в них работать на дачу, в них же ходил в гости по праздникам. Ей было стыдно за него, а ему – хоть бы хны. Костюмы ему выбирала, а они оставались висеть на плечиках в шкафу. В своей конторе муж получал копейки, которых не хватило бы даже одному прокормиться. Но ужасно гордился, когда раз в три года удавалось пристроить вирши в толстый литературный журнал.

Недавно тиснул вот такое:

 
Пусть занесут меня в скрижали: я был в аду.
Где души свежие лежали на вечном льду.
И справедлив, и беспощаден морозный плен:
тому, кто бесконечно хладен, не страшен тлен.
Душа – набор субстанций тонких, и тем ценна.
И с каждой рядом – на картонке – ее цена.
Они лежат: одна, вторая… штук пять за ней…
А кто-то ходит, выбирая, чтоб пожирней.
Котлы, кастрюли, сковородки – потом. Потом
и черти, жаждущие водки, и суп с котом.
Какие смоляные лужи? Какой огонь?
Нет. Мертвый лед, слепая стужа да рыбья вонь.[3]3
  Стихотворение Г. Рябова.


[Закрыть]
 

Странно, что она вспомнила весь стишок без труда. Действительно, какой огонь? Она и сама, воображая преисподнюю, предпочла бы лед. И снег. И горы. И лыжи… Лариса усмехнулась неожиданному повороту мыслей.

Так вот, Радик гордился подобными публикациями в «толстяках» безмерно. Это, говорил, уровень…

Какой уровень? Кому он нужен, этот уровень? Кто читает поэзию сейчас? Такие же, как он сам, неудачники…

А вот она, лимита, начав после института с репортера на побегушках в редакции вечерней газеты, поднялась к вершинам мастерства журналистской профессии.

Теперь Лара – известная журналистка и публицист, член редколлегии ежемесячника «Совершенно открыто». Каждый выпуск читатели ждут с нетерпением и бегло просматривают, ища материал, подписанный Ларисой Заславской. Потому что знают: их ждет любопытнейшее чтиво, в котором разоблачается очередное преступление мафии. И это не будет выдумкой, дутой сенсацией, которые, кочуя из издание в издание, со всех сторон обсасываются желтой прессой. Нет, у Ларисы Станиславовны всегда будет новость. И новость честная. Потому что у нее очень компетентные и надежные источники. И довольно часто по ее публикациям следственные органы возбуждали уголовные дела, которые заканчивались тюрьмой для бандитов и различного рода махинаторов.

Это раньше она в поте лица трудилась, пытаясь заработать авторитет, приобрести известность. Теперь уже ее известность работала на журналистку. И новые люди, имеющие что сказать, но не имеющие такой возможности, искали с ней связи по собственной инициативе. Ну как тот дряхлый старичок из санатория, передавший ей документы по здешним махинациям. И Ларе больше не приходится гоняться за сенсациями, теперь они сами гоняются за ней.

Вот это уровень. Это – настоящее признание.

Правда, у такой известности есть и оборотная сторона. Те, кто по ее милости отправился на нары, не могут не искать возможности поквитаться. Слава богу, теперь Лариса благодаря исключительно своему уму и таланту стала весьма состоятельной дамой и может себе позволить – за немалые деньги, надо сказать – прибегнуть к услугам спецслужб не только для получения нужной информации, но и для охраны собственной персоны.

На горный курорт Лариса Станиславовна прибыла в сопровождении молодого, спортивного вида человека по имени Виталий, который по документам числился ее телохранителем. И единственной заботой этого мужчины была обязанность охранять ее тело, а вовсе не претендовать на него. Но укрыть от посторонних влюбленные взгляды парочке, как они ни старались, не удалось. Хотя, быть может, они старались понарошку, только делая вид, что прячутся? Ведь удалой охранник был намного младше своей дамы, но Заславскую это не только не смущало, напротив, она собой гордилась. Те лахудры, что на нее поглядывают укоризненно, просто ей завидуют – Лариса в этом была непоколебимо уверена. Пусть попробуют отхватить такого в сорок-то с лишним лет.

Надо сказать, что завидовать и вправду было чему. Парень выглядел писаным красавцем. На полголовы выше Заславской, хотя и ее низкорослой никак не назовешь. В плечах широк, в талии узок. Гибок, словно леопард. Черты лица есенинские, голубоглаз, волосы русые, слегка вьющиеся, струятся крупными локонами.

Но разве это в мужчине главное? Нет, и не постель даже, хотя Виталик очень старается доставить ей удовольствие. Не о себе печется – ее стремится ублажить, что само по себе большая редкость. И все же – не это.

Лариса, утомленная перманентной необходимостью заботиться самой о себе, пробиваться, ловить вечно норовящую ускользнуть удачу, едва ли не впервые в жизни с этим мальчиком почувствовала себя по-настоящему защищенной. Ей с ним было спокойно, как никогда прежде. Ни с затюканным поэтом Радиком Грибковым, ни с теми, кто на то или иное время занимал его опустевшее место. И бывший муж, и все они досаждали Ларисе тем, что по натуре были маменькиными сынками. Попадая под крыло сильной женщины, они искали уюта и покоя. А сильной женщине, уставшей от вечной беготни, самой нужен был уют и покой. Она мечтала почувствовать себя за надежной каменной стеной. А Виталик был первым, с кем ей было просто хорошо. Без всяких оговорок. И это было счастье.

Каждое утро Лариса и Виталий катались на горных лыжах. Иногда Лариса, отличная лыжница, спускалась с горы по отчаянному маршруту слалома. В этих случаях Виталий оставался внизу, он не решался покорить эту трассу – слишком опасно. Он просто ждал ее в ресторане, наблюдая за ее бесстрашным спуском. Потом они обедали и отдыхали. Часам к трем пополудни Виталий уходил в бар, а Лариса садилась заниматься своей журналистикой. Вечером они ужинали и проводили время в дискотеке.

Да, даже на отдыхе Лариса продолжала работать.

С собой, помимо необходимых для горнолыжного спорта вещей: лыж, спортинвентаря и специальной одежды, Заславская привезла среднего размера рюкзачок синего цвета. В нем находились документы, на основании которых журналистка была намерена написать свою очередную разоблачительную статью для ежемесячника «Совершенно открыто». И хотя на этот раз поставщиком скандального материала были не «наши компетентные источники» из ФСБ, в подлинности и взрывоопасности попавших в ее руки бумаг Лара не сомневалась ни секунды.

Так прошло четыре дня. Заславская почти закончила свою статью, оставалось немного подчистить текст. Этим она займется завтра. Сегодня – праздник. И она была абсолютно уверена, что Виталик готовит ей романтический вечер. Интересно, что он ей предложит?

Недавно, например, они даже вмести прыгали с парашютом, что привело Ларису в неописуемый восторг. Летом он обещал научить ее плавать с аквалангом. Лариса с Виталием никогда не скучала. И сегодня он ей скучать не даст, как не давал и раньше.

– Ларка, побойся Бога, – приставала к ней в Москве светская хроникерша Кристина Коморская, которая сама при любой возможности перед Виталиком хвостом крутила. Конечно же она завидовала и мечтала его отбить. – Он же тебе в сыновья годится. И шебутной, как ребенок.

– Дура ты, Крыся, – просто и ласково отвечала на это Лариса…

2

– …Вот примерно так все оно и было, – закончил свой рассказ Вячеслав Иванович.

– Говоришь, бесследно исчез ее ухажер? – не удивился Турецкий.

– По всему выходит, что следы замел тщательно. Это, конечно, нам ни о чем не говорит. Парень молодой, пока дама могла за него платить – жил подле нее, а погибла – исчез бесследно, и правильно сделал. Зачем ему лишние хлопоты с похоронами чужой старушки?..

– Альфонс? И несчастный случай? Не исключено. Может быть, даже наиболее вероятно. Но ведь погибшая не только молодящаяся женщина, но еще и известный разоблачитель махинаторов, я правильно понял?

– Едва ли не лучшее перо криминального ежемесячника.

– Значит, у нас появляется мотив, а? Ну, если она писала что-то очень неприятное определенным людям.

– Если бы да кабы. Если писала. Если об этом знали. Натянуто, конечно. Но из-за профессии вся жизнь Заславской – один большой мотив свести ее в гроб. Поэтому исключать убийства никак нельзя. Тем более о спорте она уже писала когда-то, так что вполне возможна ниточка, тянущаяся к Калачеву. Правда, ну очень тоненькая.

– В том-то и дело: настолько тонкая, что ее и не заметно вовсе. Что же. Не наша это забота, сам понимаешь. Пусть те, кому положено, занимаются. Но хорошо бы быть в курсе. Возьми это на контроль, – подытожил Турецкий.

– Э-э-э-э, – неуверенно протянул Дерковский, присутствующий на совещании. И умолк.

– Что-то не так, Борис Геннадьевич? – Александр Борисович поднял бровь.

– Все так, – откликнулся сочинский следователь после секундного замешательства. – Просто это не единственная смерть журналиста в наших краях.

– А точнее?

– У меня в производстве недавно было дело о гибели Аркадия Кригера. Убийство якобы на сексуальной почве. Но…

– Знакомая фамилия.

– На слуху. Была. Почти в любой из центральных газет печатались его статьи. И по телевизору частенько мелькал. Во многих ток-шоу был желанным гостем. С виду вальяжен, интеллигентен и, как говорят, упакован, но материалы совершенно скандальные.

– Та-а-ак, – протянул Турецкий. – Вспомнил. А теперь он, значит, мертв? И много ли еще журналистских тел валяется вокруг Сочи?

– Все не так! Боря, не сбивай начальство с панталыку, – резко поднялся со своего места Назаренко. – Ничего там нет неясного. С журналистскими делами убийство никак не связано. Раскрыто по горячим следам. Мальчишки домогался, старый пидор, ну и получил свое.

– Не надо, Вов, нервничать. Я ведь не говорю, что не раскрыто. Да, и улики есть, и признание есть. И материалы уже в суде. Но лично у меня до сих пор сомнения остались. Как этот пацан такого тертого сухаря завалил? – Дерковский говорил вполне миролюбиво.

– Да крыша у сухаря поехала. Сперма в башку ударила – он и потерял осторожность вместе с соображением. А получил перо в бок – и отключился. Дальше и пятилетний пацан справился бы…

Александр Борисович слушал диалог с интересом, только головой покачивая.

Потом, когда выяснилось, что никаких существенных новостей непосредственно по делу Калачева у следователей нет, Турецкий сотрудников слегка «накачал» и разогнал всех работать. Грязнова попросил связаться с коллегами в Москве. Должны же быть в Департаменте уголовного розыска какие-нибудь данные о Кригере и Заславской. Ведь работали борзописцы со следственными органами в одном направлении и даже порой совместно. Вдруг да проскочит информация, какими именно журналистскими расследованиями в последнее время занимались погибшие.

У Гали Романовой, курирующей местных, Александр Борисович взял координаты выехавших из Сочи соседей Калачева по отелю. Похоже, придется-таки в Москву возвращаться на пару дней. Очень много ниточек туда тянется.

А пока назрело у него еще одно неотложное дело.

Александр Борисович встал, несколько раз резко напряг и расслабил все мышцы, освобождаясь от засиделости, и направился с визитом к человеку, который и на этот раз мог оказаться весьма полезным.

Старый дом прятался за забором, увитым плющом. Когда Турецкий шел мимо живой живописной изгороди, из-за калитки послышалось глухое ворчание.

– Фу, Абрек! – Голос, которым была отдана команда, прозвучал негромко, но властно. – Гости к нам пожаловали. Не пугай.

– Здравствуйте, Василий Петрович. – Турецкий приоткрыл калитку. – Разрешите?

– Заходите, коли пришли, гражданин начальник. Пес на цепи.

– Вы меня знаете? – Следователь заметил двусмысленность фразы, но решил не подавать виду.

– Откуда я могу вас знать? Но зато вы знаете меня. Вывод сделать несложно. Только огорчу я вас, господин хороший. Не у дел я. Отошел давно.

– Знаю, Василий Петрович, знаю. Да я и не по делу вовсе. С благодарностью зашел. – Турецкий протянул хозяину избушки небольшой сверток. – Примите от всего сердца. Знаю, что вы сами винодел, но этот коллекционный французский коньяк, надеюсь, вам понравится.

– За что мне такая честь?

– Моя фамилия Турецкий. Александр Борисович.

Аристархов внимательно взглянул на московского гостя.

– Да, эту фамилию я помню. Ну что ж, буду теперь знать современного Шерлока Холмса. Искренне рад, что вы в добром здравии.

– Вашими молитвами, – Турецкий поклонился, прекрасно понимая, что и этот его визит мог бы не состояться, кабы не памятное предупреждение Шушара.

– Ну хорошо. Тогда я вас все-таки своим вином угощу. В дом не зову – бардак. В сад спускайтесь.

Дом Аристархова был типичен для кавказского побережья: с улицы, по которой подходил Турецкий, жилище выглядело скромной одноэтажной рыбацкой хибарой. А со стороны параллельной улицы, расположенной ниже по склону горы, смотрелось двухэтажным особняком с цокольным этажом, в котором размещался гараж. Но, судя по тому, что сквозь асфальт, ведущий к воротам, давно проросла буйная трава, машина, если таковая и имелась, была давно не на ходу.

Турецкий сошел по истертым ногами нескольких поколений каменным ступеням и оказался в небольшом садике под «крышей» из переплетенных виноградных плетей. Над головой нависали крупные гроздья аппетитных ягод – Александр Борисович невольно протянул руку, нежно коснувшись пальцами спелого лакомства.

– Угощайтесь, не стесняйтесь. Этот виноград как раз для еды. Для вина у меня неподалеку виноградник имеется.

Шушар вынес из небольшой дверки по соседству с наглухо закрытыми гаражными воротами пластмассовый поднос с бутылкой собственного вина и двумя «гостевыми» бокалами и поставил на небольшой столик посреди двора.

– Вроде бы совсем недавно я из этих бокалов Петровича вином потчевал. Вас вот теперь. Зачастили ко мне мусора.

Турецкий, понимая, что под этим термином старый вор понимает всего лишь «московского уголовного сыска оперативного работника», поправил:

– Вообще-то я не опер, а следователь. Но сейчас это не важно.

– Конечно, нет, – охотно согласился Шушар. – Потому что беседовать мы будем сегодня о литературе, и ни о чем ином.

– Не возражаю, – улыбнулся Александр Борисович, осведомленный о нынешнем увлечении бывшего рецидивиста.

– Ну скажите тогда, кому в этом году «Русский Букер» светит? – взял быка за рога Аристархов.

– Гм. Вопрос непрост, – следователь почесал в затылке. Но ведь он заранее знал, к кому едет. И штудировал несколько дней подряд «Литературку». – Опыт показывает, что прогнозы не сбываются. Но я бы поставил на «Петровича» Зайончковского.

– Хороший вкус, тем более что особенно и противопоставить некого. Скажем, «Холст» Ермакова – позавчерашний день, согласны? А ведь как хорошо автор начинал…

– А нашумевший Гуцко?

– Не шедевр, хотя название мне очень по душе. «Мчит-несет меня без пути-следа мой Мерани…». Николоз Бараташвили, – старый вор, прикрыв глаза, покачал головой. – Чудный поэт. Жаль только, совсем молодым ушел. Но Денис не Бараташвили, хотя роман его и не последний на общем фоне. Только кажется мне, что либо Дмитрия Быкова двинут, либо Наймана, хоть он и не романист, на мой взгляд. Ну, по совокупности заслуг, как говорится…

Хозяин, прищурившись, взглянул на опустевшие бокалы и снова разлил вино.

– Приятно побеседовать со знающим человеком, особенно если он из прокуратуры.

Турецкий улыбнулся:

– Ну не только же уголовные дела читать с утра и до вечера.

– Но ведь вы ко мне все равно именно из-за этого чтива заглянули?

– Вы правы. Не могу ни требовать, ни даже просить помощи. Но, может быть, вы просто свое мнение выскажете по поводу гибели Калачева?

Аристархов нахмурился:

– Не выскажу, потому что не имею. Слышал, что вывалился мужик с балкона по пьяни. Но наши тут краем. Абсолютно точно.

– В любом случае мнение компетентного человека полезно, – кивнул Турецкий. – Впрочем, я слышал, тут у вас и журналисты в последнее время мрут, как мухи. Климат такой? Юные сыны гор не привечают столичных знаменитостей.

– Это наглый фистон[4]4
  Еврей (воровской жаргон).


[Закрыть] -то знаменитость? – Шушар хмыкнул, чуть прикусив губу. Брови его сдвинулись окончательно, налет интеллигентности потускнел, и сделался он вдруг похож на пахана-уркагана из шедевров Госфильмофонда. – Следаки местные дело быстро слепили. Как в тех бестолковых детективах, которыми прилавки завалены. А реально – то, что армяшка знаменитость замочил – базлы,[5]5
  Болтовня (воровской жаргон).


[Закрыть] по-моему. Заберут его от сохи на время,[6]6
  Невинно осудят (воровской жаргон).


[Закрыть] а гастролерам – в кайф. Только о том и мечтали.

– Значит, на шубу с клином идет?[7]7
  Берет на себя чужое преступление (воровской жаргон).


[Закрыть] – уточнил Турецкий, подстраиваясь в тон собеседнику.

– Ну это уж ты сам решай. – Вор в отставке смотрел все еще подозрительно, но феню использовать перестал. – А я тебе и не говорил ничего.

– Да я ничего и не слышал, кроме литературных оценок, – благодарно улыбнулся Александр Борисович и встал из-за садового столика. – Вино у вас замечательное, Василий Петрович. Вот это я теперь точно знаю. И за угощение спасибо огромное.

Поднялся к калитке и на выходе обернулся:

– А Букера доморощенного Гуцко получит, помяните мое слово…

3

Аркадий Кригер считал себя «золотым пером» России не без оснований. Потому что многие его читатели и почитатели тоже именно так и полагали. Аркадий писал хлесткие разоблачительные статьи для популярной газеты «Молодежная правда». Его материалы пользовались огромным успехом у российских обывателей, как известно, обожающих сенсации и скандалы. Впрочем, как и все обыватели на свете. Особенно Аркадий Исаевич прославился шумными беспощадными очерками об «оборотнях в погонах» и о бывшем премьере, организовавшем себе с пяток вилл и латифундий. Быстро растущая популярность помогла ему сначала попасть в гигантскую партию «Единение», а к двадцати семи годам стать и депутатом парламента от этой руководящей и направляющей партии страны.

Аркадию Исаевичу повезло в жизни не только общественной, но и в личной. В общем, можно сказать даже, что успех на личном фронте и определил дальнейшие его победы на общественном. Еще будучи студентом на факультете журналистики МГУ, который он, к слову сказать, закончил с отличием, Аркаша познакомился и сошелся с однокурсницей Любой Свечкиной, светлоглазой девахой, склонной к полноте.

Узнав о том, что папа Любы – Юрий Михайлович Свечкин – действующий генерал-лейтенант госбезопасности, иными словами, особа, приближенная к президентской рати, Аркаша сам настоял на скорейшем юридическом оформлении их с девушкой Любой затянувшихся и далеко не платонических отношений.

Было, правда, в этой близости одно «но». Папа-генерал с неприязнью относился не только к лицам кавказской национальности. Еврейскую национальность он тоже на дух не переносил. Поэтому поначалу даже слышать не хотел о возможности такого компрометирующего родства. Но единственное любимое чадо так плакало, так рыдало, так рвало на себе льняные кудри, что маме, Клавдии Алексеевне, женщине властной, чувствующей себя единственной хозяйкой в доме, пришлось прикрикнуть на генерала – вполголоса, но убедительно, как она умела. Юрий Михайлович быстро поджал лапки, ретировался и заявил, что он даже очень любит евреев – среди них иногда встречаются порядочные люди. Вот был у него в детстве одноклассник Моня, очень хороший паренек, жалостливый. Кошек жалел всегда, которым Юрик Свечкин пустые консервные банки к хвостам привязывал…

На свадьбе шумной и многолюдной, организованной с должным шиком и размахом, среди гостей было множество коллег Свечкина. Подтянутые мужчины, как в модных темного цвета полосатых костюмах, так и в мундирах с генеральскими погонами. И Аркаша очень-очень старался обратить на себя их внимание и запомниться таким важным и нужным людям. Однако поначалу его потуги были тщетны. Большие люди не торопились заводить близкое знакомство с генеральским зятем.

Однако примерно через месяц генерал-лейтенант Свечкин свел новоявленного родича со своим подчиненным, полковником Белобрагиным, который стал снабжать Аркадия сенсационными журналистскими материалами. Пользуясь этими сенсациями, которые, казалось, как с неба на Аркашу свалились, а на деле были как раз им спланированы, Аркадий Кригер и стал «золотым пером» демократической российской журналистики. И в этом качестве весьма прославился на очень даже непростом российском рынке СМИ.

Это был триумф. Именно тот, к которому Аркаша шел всю сознательную жизнь, не гнушаясь компромиссов с собственной совестью. И теперь настало его время пожинать сладкие плоды.

Раздающаяся год от года, как на дрожжах, супруга вскоре прискучила знаменитости. Разве есть что-нибудь интересное в том, что с очередной журналистской или депутатской тусовки, где не обходилось, как положено, без вина, травки и разбитных девок, тебя встречает эдакий недовольный колышущийся «жиртрест»? Сначала тоненько верещит что-то о вонище изо рта и хроническом алкоголизме, а потом начинает домогаться, лапать пухлыми руками, прижиматься дебелым телом…

Понятное дело, что в другой раз стараешься подольше задержаться на «очень важном мероприятии» исключительно в целях «дальнейшего карьерного роста и повышения благосостояния семьи». А со временем производственная необходимость вынуждает и заночевать на конференции или конгрессе. Ведь настоящая работа всегда требует много больше времени, чем на нее планируешь.

Поначалу Люба протестовала и всякий раз пыталась наябедничать папочке. Но генерал, не жаловавший зятя поначалу, тут вдруг не пожелал становиться и на защиту чада. «Бачили очи, шо куповалы», – заявил он дочери, полагая себя полиглотом. И довольно злорадно усмехнулся: предупреждал же, мол. Теперь сами расхлебывайте!

Супруга восходящей звезды российской журналистики, не дождавшись родительской поддержки, попыталась самолично принять меры. Поначалу отказала мужу в доступе к телу. Неблагодарный супруг, вместо того чтобы одуматься и на коленях проситься «в лоно семьи», повеселел и пустился во все тяжкие едва ли не на законных основаниях. Когда Любовь Юрьевна осознала роковую ошибку, поезд, как говорится, ушел. Двухкомнатная квартира в центре столицы, которую Любины родители преподнесли молодым в качестве свадебного подарка, по ночам становилась для молодой женщины одиночной камерой. Муж заявлялся под утро. От него несло водкой и женскими духами. Он лез в ванну, а потом заваливался спать, отмахиваясь от расспросов. «Журналистское задание, – говорил. – Я должен был своими глазами убедиться, как там у них в подпольном притоне…»

Он действительно во многом убеждался на собственном опыте. Порок всегда сладок обывателю именно тем, что доступ к нему имеют только «избранные». И Аркаша решил для себя, что должен быть в их числе. Мотивируя это, разумеется, профессиональной надобностью. Чтобы писать, к примеру, о том, как развлекается с проститутками лицо, похожее на республиканского прокурора, просто необходимо было подробненько выяснить, а как, собственно, с этими элитными путанами вообще «развлекаются». Выяснив и красиво расписав детали, можно было уже и не заботиться о главном: кто же там на самом деле проводил время с мастерицами древнейшей профессии. Можно было подставлять любую фамилию, фотографировать любое лицо. Народ верил безоговорочно. Как не верить, если все подробности освещены с таким знанием дела!

Получив редакционное задание написать о наркомании, Кригер впервые попробовал серьезный наркотик. Ведь ему необходимо было написать правду об ощущениях наркомана. А писать с чужих слов Аркаше обрыдло, поскольку этим он и так занимался постоянно. Поэтому там, где было можно, он писал, опираясь на собственное восприятие. Особенно усердствовало «золотое перо» в описаниях порока. Потом опробованный способ «расширения сознания» стал привлекать Кригера и в повседневной жизни. Он все чаще и чаще покупал требуемую дозу. Но разрушительного влияния на психическое и физическое здоровье журналиста этот перспективный творческий метод оказать попросту не успел.

Впрочем, готовя очерк, обличающий все шире и шире распространяющийся порок гомосексуализма, Аркаша довольно долго не решался на эксперимент. Противно было, честно говоря. Аж передергивало, когда себе представлял, чем они занимаются. Но представлял все чаще и чаще. А в жизни обычно случается так: если чего-то потаенно желаешь, хотение это непременно сбудется. Так и тут помог счастливый случай.

В преддверии какого-то праздника он привез жену в один из гипермаркетов, которых понастроили, едва ли не один на другом, вдоль Кольцевой автодороги. Отшагав по торговым залам десяток километров, толкая доверху нагруженную тележку за Любашей, которая, будто атомоход форштевнем, раздвигала бюстом толпу, он уже вслух матерился. И в шуме-гаме не сразу расслышал звонок мобильного телефона.

Высветившийся номер ни о чем Аркадию не говорил.

– Алло! Слушаю вас.

– Здравствуйте, Аркадий Исаевич.

– Здравствуйте. А вы кто?

– Коллега, собрат по цеху, так сказать. Мы с вами встречались на пресс-конференции Рудайса. Информационное агентство «Центральный регион». Припоминаете?

– Смутно. – Аркадий не мог вспомнить даже пресс-конференцию, но решил послушать, что же будет сказано незнакомцем дальше.

– Я хочу пригласить вас в гости.

– С какого это ху… – Аркаша прикусил язык, поскольку предпочитал избегать нецензурно выражаться в разговорах с незнакомыми людьми. Бог знает, на кого нарвешься.

– Ну, не совсем в гости, – успокоил собеседник. – У нас есть небольшая компания журналистов и литературных критиков. Мы периодически снимаем для релаксации одну изумительную баньку. Как раз на послезавтра ночной сеанс заказан. Нам было бы лестно видеть вас в числе гостей…

Слегка покочевряжась для порядка, Кригер, падкий на подобное к себе отношение, согласился. И, едва чокнувшись с женой бокалом вина в праздничный вечер, вдруг засобирался на служебное мероприятие, которое пропустить ну никак нельзя. Люба даже скандалить не стала. Мрачно промолчала, ничему уже не удивляясь.

Часам к пяти утра Аркаша от обильных возлияний уже ничего не соображал. Он голый сидел на скамье, обессиленно прислонившись к бревенчатой стене предбанника, а на плече у него не то всхлипывал, не то смеялся от счастья субтильный коллега.

– Ты… ты не представляешь, какой ты. Ты самый лучший. Я тебя увидел – и все. Сразу пропал. Такого самца больше нет на свете! Эти черные волосы на груди…

А рука его, будто невзначай, поднималась все выше по бедру Аркаши. И вот уже тонкие, словно женские пальцы приятно чешут и гладят мошонку, обхватывают член.

– Я сейчас тебе, родной, такой минетик сделаю! Нет, ты не отодвигайся. Не бойся. Ведь ты еще не знаешь, как я умею. Будет очень приятно. Попробуй. Ведь в жизни нужно все самому попробовать…

Аргумент оказался решающим, потому как отвечал собственным Аркашиным представлениям об образе жизни. Он перестал внутренне сопротивляться и в нежных руках работника «Центрального региона» расслабился окончательно…

Первый гомосексуальный опыт по причине частичной амнезии от такого количества выпитого не запомнился Аркаше абсолютно. Он даже не понял, кто же кого имел и было ли это приятно или противно. Пришлось ради служебной необходимости мероприятие повторить. Потом, обнаружив в этих отношениях свою прелесть, Аркаша с коллегой встречался еще несколько раз.

Войдя во вкус, Кригер и к супруге попытался подойти «не с той» стороны. Но получил такой отпор, что настаивать не решился. Любаша уже раза в два превышала его габаритами и если бы локотком невзначай зацепила – мало бы не показалось. Женоподобный журналист Аркаше тоже вскоре поднадоел. И приобщившийся и к этому пороку репортер сделал еще один шаг по этой кривой дорожке – стал искать новых партнеров…

4

Далеко не всякая смерть человека сопровождается шумихой, уголовным расследованием и бесчисленными публикациями в прессе. Это высказывание справедливо даже по отношению к людям, обличенным немалой властью, однако не являющимся героями светских хроник. Поскольку, чтобы громко умереть, и жить следует, как правило, громко.

Так получилось, что между гибелью Заславской и убийством Кригера ушли из жизни еще несколько людей, пользующихся не меньшей известностью в профессиональных кругах. А уж своим богатством и влиянием значительно превосходящих работников пера – даже знаменитых. Но широкая общественность этого даже не заметила. Во-первых, потому, что они не были широкой общественности знакомы, а во-вторых, потому, что уход каждого казался обычным, бытовым, естественным.

По проспекту Гагарина депутат Государственной думы России Филипп Ландышев дошагал до севастопольского ЦУМа и свернул на Ерошенко. Выйдя к Песочной бухте, он стянул футболку с тренированного торса, оставшись в модных широких цветастых шортах до самого колена. Нет, он не собирался укладываться загорать на лежаках пляжа «Солнечный». Он шел туда, где привык плавать и нырять с самого детства. В Корсунь. В Херсонес.

Оборонительную стену, тщательно восстановленную городскими властями – не ради исторической справедливости, а для того, чтобы брать с туристов входную плату у ворот в заповедник, – он взял штурмом, просто перемахнув ее в одном из низких мест. Где такими же «халявщиками», как и народный избранник, были подложены кирпичи и подставлены досочки. И не посчитал это зазорным, хотя имел возможность купить входные билеты для всего населения Севастополя, включая туристов. Но желания такого он не имел. Просто потому хотя бы, что мальчишкой он всегда привык ходить тут свободно и теперь не понимал, почему сегодня он должен тащиться аж к Карантинной бухте – на другую сторону античного города – да еще и отдавать за это деньги братьям-хохлам.