Текст книги "Гейша"

– В некотором смысле да. Она моя клиентка.

Рука, протягивавшая мне квитанцию, застыла в воздухе. Алла смотрела на меня с оттенком удивления.

– Ваша клиентка?

– Я адвокат.

– О! У нее неприятности?

– Можно и так сказать. Она содержится в Бутырском следственном изоляторе.

На лице Аллы не дрогнул ни один мускул.

– Вы не удивлены?

– А чему удивляться в наше-то время? – философски изрекла она, пожимая плечами.

– Я думал, вы знаете об этом. Вы ведь подруги.

– Это она вам так сказала? Нет, Лена была моей пациенткой. Я давно ее не видела.

– Вас даже не интересует, что именно с ней случилось?

– Я догадываюсь. Ну ладно, что же с ней случилось?.. Вы ведь все равно не имеете права рассказывать посторонним, не так ли?

– Но ведь вы не совсем посторонняя? Лену обвиняют в убийстве своего любовника.

Алла промолчала, но ее лицо исказила легкая гримаса удивления и сочувствия.

– Я давно Лену не видела, – повторила она.

Протянула мне квитанцию, захлопнула журнал и вышла из кабинета в смежную комнату, плотно закрыв за собой стеклянную матовую дверь.

Когда шторы на окне стали наливаться светло-зеленым цветом, я понял, что ночь кончилась, на улице совершенно светло и что я уже не усну. Зуб, вернее, место, где еще недавно был зуб, казалось мне подобием огнедышащего вулкана. Хоть ту немецкую чету приглашай… Боль была просто адской.

Часы на телефонном аппарате показывали без четверти пять утра. Звонить кому-то в такое время – нажить врагов.

Я вышел на кухню, поставил чайник, растворил кофе, допил последнюю таблетку обезболивающего. Дождался, когда на часах будет пять, и все таки позвонил.

– Простите, Алла, что я вас разбудил…

– Ничего, я еще не ложилась. Болит зуб?

– Просто голова раскалывается. Не мог уснуть. Что мне сделать?

– Где вы сейчас?

– Дома.

– Далеко от Никитской? Приезжайте прямо сейчас, я вас приму.

– Да? – Я ушам своим не поверил. – Сейчас оденусь и выезжаю.

– Договорились.

Охранник молча пропустил меня внутрь поликлиники, как только я сказал, что договорился с доктором Силамикель.

Алла уже ждала в кабинете. В ответ на мои извинения коротко ответила:

– Бросьте извиняться, я сама хотела вам позвонить.

Если бы я мог четко соображать в такое время и в таком состоянии, то, наверное, все же поинтересовался: зачем она собиралась мне позвонить? Но тогда я пропустил это замечание мимо сознания.

Алла включила подсветку над стоматологическим креслом и кивнула мне:

– Садитесь.

И снова я сидел, разинув рот, напрягшись всем телом и испытывая неприятное чувство оттого, что под моими ладонями ручки кресла становятся липкими от пота.

Алла быстро провела какие-то манипуляции, промыла рану, заставила меня сплюнуть, набрала в тонкий одноразовый шприц немного прозрачной жидкости, сказала:

– Вдохните и задержите дыхание.

Игла безболезненно вонзилась в десну.

– Выдохните… Сейчас боль прекратится. У каждого свой собственный болевой барьер. У мужчин он, как правило, ниже, чем у женщин… Знаете, я думала о Лене, о том, что вы мне сказали вчера днем. Наверное, я показалась вам бессердечной? Но меня так шокировала новость, что Леночка в тюрьме, я просто не могла ничего сообразить. Все эти обвинения так серьезны?

– Очень. Если вы знаете что-то, что может ей помочь, то расскажите мне.

Эта фраза стоила мне героических усилий. Мысленно я взмолился, чтобы она ничего мне не рассказывала. Слушать я все равно был не в состоянии.

Словно прочитав мои мысли, Алла покачала головой:

– Да я, собственно, ничего не знала о ее жизни. Мы с ней познакомились довольно давно и не встречались уже года полтора-два… Как ваш зуб? Боль прошла?

Я прислушался и с удивлением понял, что боль действительно незаметно прошла и я этого даже не заметил.

Алла удовлетворенно кивнула.

– Касса сейчас закрыта. Заплатите потом, при случае. Я сохраню вашу квитанцию.

– Спасибо.

– Вы торопитесь? Завтракать вам сейчас нельзя. Предлагаю выпить кофе у меня. Заодно и поговорим. Моя квартира в этом же доме. Удобно, не правда ли?

Я подумал, что смогу тогда прямо от нее поехать на работу. Домой возвращаться через полгорода было бессмысленно.

– Хорошо, – промычал я.

Мы вышли из поликлиники, обогнули здание и вышли на улицу.

Металлические двери подъездов с кодовыми замками уродовали довольно обшарпанный фасад старинного трехэтажного дома. Алла набрала код, повернула ключ и отступила на шаг, пропуская меня вперед.

Подъезд, несмотря на бронированную защиту, оказался расписан примерно так же, как и все наши московские подъезды. Были тут и «кони», и «мясо», и «Черная вонь, из России вон!».

– Идемте пешком, лифт не работает. Третий этаж.

Пока мы поднимались, я с удовольствием рассматривал литые чугунные узоры поручней на лестнице. Если присмотреться, то и разноцветная плитка под ногами, оказывается, складывалась в определенный узор. Красивый когда-то был дом. Профессорский.

На площадке третьего этажа было всего две двери. Алла достала из сумочки ключи и отперла железную дверь, обтянутую дерматином.

– Проходите, куда хотите. Можно посидеть в гостиной, можно на кухне. Где вам больше нравится?

Я заглянул из прихожей в гостиную. Просторная комната неправильной формы, в три окна. Окна выходят в тот же тенистый двор, что и окна кабинета в поликлинике. Кроме ковра на полу, дивана и пары модных ярких кресел в форме подушек, в комнате не было мебели. На низком стеклянном столе перед диваном стояла неприбранная посуда, пара бокалов.

– У вас были гости? – Мне почему-то показалось, что гость был только один, мужчина. – Надеюсь, я вам не помешал?

– Ерунда, – хриплым голосом ответила Алла. – Я отлучусь на кухню, поставлю кофе.

Пока хозяйка занималась своими делами, я прохаживался по полупустой гостиной. Наверняка для дизайнера по интерьеру обстановка этой комнаты показалась бы весьма стильной, но для меня, простого обывателя, требующего от своего жилища хотя бы минимального уюта, обстановка докторской гостиной казалась холодной и сирой, как продолжение стоматологического кабинета. Единственными яркими пятнами на белом фоне служили разноцветные подушки кресел и дивана и в тон им – шторы на окнах и над дверью, ведущей, вероятно, в смежную комнату. Эта задрапированная, по обычаям купеческих гостиных, белая дверь меня заинтриговала. Куда она ведет? И зачем ее так тщательно камуфлировать?

Не удержавшись, я нажал ручку и хотел приоткрыть дверь, но она неожиданно оказалась запертой на ключ. Пройдя по длинному белому коридору, украшенному всего одной, зато красивой и, наверное, безумно дорогой напольной лампой, я очутился в кухне, немного тесноватой из-за массивного гарнитура со множеством шкафов и шкафиков.

– Присаживайтесь, – кивнула Алла. – Хотите что-нибудь к кофе? Каплю ликера, коньяк?

– Нет, еще слишком рано.

– А для меня сейчас поздний вечер, – сказала она, позванивая кубиками льда в своем бокале, где явно была не минералка.

– Вы одна живете?

– Да.

Я немного удивился. Часто вы запираете двери комнат на ключ, если живете в одиночестве? Я такого еще ни у кого не видел. Невольно вспомнилась страшная комната Синей Бороды. Что она там прячет? Тела убитых мужей?

Отвернувшись от меня, глядя в окно, Алла стала рассказывать:

– Лена была не просто моей пациенткой. Некоторое время мы с ней дружили. Она тогда только приехала в Москву из своего городка и была неотесанной, очень провинциальной девочкой, но с большими амбициями. Нас познакомили… Не помню, кажется, у кого-то на даче. Да, именно на даче. Была вечеринка, очень много молодежи… Мальчики, девочки… Все очень юные, студенческая компания. Лена приехала на машине. Хозяйка дачи, тоже очень юная особа, пошла ее встречать к воротам, и мы услышали их разговор… За рулем машины сидел мужчина с бородкой, немолодой, лет около пятидесяти, и вот мы слышим, как хозяйка дачи восклицает с плохо сдерживаемым негодованием: «Зачем ты приехала с папой?!» Я не помню дословно, этот вопрос она задала или другой, но смысл тот же. Я запомнила ответ Лены, очень гордый, даже вызывающий: «Это мой любовник». Так она и сказала. Можно сказать, что все ее однокашники уронили челюсти… Потом часто видела ее с разными людьми, по большей части богатыми.

– То есть, – перебил ее я, – она превратилась в проститутку?

Алла как-то очень загадочно и многозначительно улыбнулась, повела плечом и вдруг, подняв длинные ресницы, посмотрела на меня. Ее взгляд был прямым, откровенным, я бы даже сказал, дерзким.

– Нет, конечно. Это совсем по-другому называется. Лена слишком умна и образованна, чтобы назвать ее банальной проституткой. Мужчина с такой получает намного больше, чем сексуальное удовлетворение.

– Что вы имеете в виду?

– «Таис Афинскую» читали?

– Когда-то в детстве…

– Лена как раз такая. Это не каждой доступно. Это высокая проба. Гетера. Гейша. Ею нельзя стать, ею надо родиться. Понимаете?

Глаза Аллы как-то странно поблескивали, пока она говорила. Я чувствовал, что это не просто слова…

Минут через двадцать я стал клевать носом. Даже кофе не помог. Алла заметила, что я ее почти не слушаю, перебила сама себя:

– Можете прилечь отдохнуть, если хотите.

Я забормотал, что, мол, неудобно ее стеснять, лучше я пойду, на улице взбодрюсь.

– Куда же вы в таком виде? Вам и за руль садиться сейчас опасно. Идемте, я вас устрою в комнате, вы там спокойно часок поспите.

«Не в той ли самой комнате, что заперта на ключ?» – мелькнула у меня мысль.

Нет, оказалось, не в той. Алла отвела меня в небольшую комнату, дверь которой выходила в коридор напротив кухни. Она служила чем-то вроде кабинета: у окна письменный стол, по стенам – книжные шкафы. Окно было зашторено, уютная прохладная полутьма убаюкивала.

– Нет, я в самом деле вам не помешаю?

– В самом деле. Ложитесь и отдыхайте. Когда вас разбудить?

Я посмотрел на часы:

– Неплохо бы часика через полтора.

– Отлично, я вас разбужу. Пока!

Она закрыла дверь. Я бросил пиджак на спинку стула, стащил с себя брюки, рубашку… Испытывая неземное блаженство, растянулся на широкой тахте, стоящей в простенке между двумя книжными шкафами, укрылся пледом, пристроил под голову вышитую букетами диванную подушку, закрыл глаза и моментально уснул…

5

– Иди, иди, не оглядывайся! – строго сказал контролер, ведущий Лену по гулким коридорам Бутырской тюрьмы.

«Как же не оглядываться?» – думала про себя Лена, глядя под ноги, где с монотонностью маятника чередовались железные решетчатые ступени лестниц и выложенные старинным пожелтевшим кафелем пролеты этажей. Прежде подобные мрачные места ей приходилось видеть лишь по телевизору, в передачах на криминальные темы. Стены, выкрашенные некогда масляной краской в тухлый болотный цвет, давным-давно потрескались, и между осыпавшимися кусками краски и штукатурки то тут, то там вылезала сизая плесень.

«Сырость и духота – первые мерзости, с которыми сталкивается новичок – заключенный», – машинально всплыла у Лены в памяти почерпнутая некогда в какой-то книжке информация. В стенах зияют грубо крашенные провалы железных дверей. Все этажи просматриваются охранниками с любого лестничного пролета. В полу дыры, то есть не дыры, а пол попросту отсутствует, а от стены к стене перекинуты пролеты. «Словно мосты в Венеции», – ни к селу ни к городу подумалось Лене. А еще между этажами натянута крупная сетка-рабица, так что если даже захочет какой-нибудь зек броситься вниз и избавиться от всех проблем одним махом, то все равно ничего не получится…

– Стоять! – произнес контролер. – К стене.

Примерно полминуты Лена созерцала крашеную стену, пока контролер гремел ключами, открывая дверь в камеру.

– Заходи!

И она зашла.

Дверь захлопнулась за спиной у Лены. Она вновь услышала скрежет ключей, проворачиваемых в замке, и одновременно почувствовала мощную, как удар по носу, удушающую волну вони, горячих испарений разомлевших от жары человеческих тел. Она была настолько сильной, что чуть не сшибла Лену с ног.

Лена машинально сделала шаг назад. Но за ней была только железная дверь.

Несколько десятков глаз уставились на Лену с любопытством.

– Здравствуйте! – машинально произнесла Лена, борясь с захлебывающимся дыханием. Густой, как разведенный алебастр, запах камеры заполнил ее дыхательные пути. Казалось, еще немного, и она просто-напросто задохнется…

На ее «здравствуйте» не ответил никто.

Большинство обитателей камеры сразу же потеряли к ней интерес и вернулись к своим занятиям. Лена огляделась и попыталась сориентироваться в новом месте. «Это, пожалуй, будет нелегко», – был первый вывод, что пришел ей в голову. Людей здесь было чересчур много для такого скромного места. Двухъярусные нары чуть ли не прогибались от обилия восседавших и возлежавших на них женщин всех возрастов и комплекций. Под потолком были протянуты веревки, на которых сушилось неприглядного вида застиранное белье, тряпки, полотенца и прочие атрибуты женского быта. Примерно в таком духе в кино принято изображать беднейшие кварталы в каком-нибудь приморском итальянском городишке. Недаром Лене уже приходило на ум сравнение с Венецией. Несмотря на все разнообразие женских лиц, в их внешнем виде было нечто общее, какая-то отечность, что ли, Лена не успела сообразить. Вообще соображать что-либо в этом удушливом мареве не очень-то получалось. Кружилась голова, хотелось скорее сесть, забиться в угол, закрыть глаза, никого и ничего не видеть.

– Эй, худосочная, чего стоишь-качаешься, падай куда-нибудь, а то так и останешься висеть, где поставили! – дружелюбно заявила сидящая поблизости полноватая молодуха в грязной полосатой футболке, и пара ее соседок ехидно хохотнули. Лена оглядела нары, кроме позвавшей ее девушки здесь сидели еще двое, на вид примерно одного возраста, лет двадцати пяти. Они чуть подвинулись, и она села на освободившийся краешек. Сверху свешивались нечистые ноги и любопытные физиономии тех, кто обитал на втором ярусе.

– Слушай, Марго! Нам тут самим уже места нет, а ты еще всяких приваживаешь, – немедленно возмутилась тощая, остроносая соседка.

– Да ты, Зойка, не волнуйся так. Не видишь, что ли, девушка стройная, худенькая, много места не займет. А тебя скоро переведут куда следует. Вот место и освободится. Тогда нам тесно и не будет. Тебе, Зоя, постоять лишний раз не вредно будет, а то лежишь целыми днями, скоро пролежни на боках появятся. – Та, которую соседки называли Марго, явно решила показать, кто здесь хозяин, и, раз так, она своих решений не меняет. – Я по лицу вижу, она человек хороший. Пусть подсаживается, будет о чем поговорить.

– Спасибо за гостеприимство, – вежливо сказала Лена.

– Ладно, приземляйся, все мы тут гости, – сказала Марго.

– Ага, в гостях у сказки, – продолжила та же соседка – тощая Зойка, остроносая пигалица с волосами странного серовато-бурого цвета. Остальные опять ухмыльнулись, но уже довольно вяло.

– Любишь ты понудить, – беззлобно укоряла ее Марго, – от твоего занудства тоска берет. Ну попал человек в камеру, жизнь на этом не заканчивается, здесь тоже жить можно, если с умом да с осторожностью. А кто считает, что его несправедливо обидели, так ее, справедливости, нигде нету, ни здесь, ни на воле.

Марго печально вздохнула.

– Ну ты, Марго, у нас всегда права, не знаю только, как такая умная сюда попала, – забурчала Зойка и, заерзав, отодвинулась вглубь.

– Одного ума тоже мало, – продолжала рассуждать Марго, – еще удача должна быть. Я вот смотрю, новенькая тоже на дуру вроде не похожа, такие и в школе в отличниках ходят, и в институтах потом учатся, а вот, глядишь, тоже здесь как-то оказалась. Хотя высшее образование само по себе тоже еще не признак ума, – поразмыслив, заключила она.

– Сейчас это образование никому на фиг не нужно, у нас полрынка продавцов с этим образованием было, даже кандидаты всяких наук и доценты попадались, – подхватила круглолицая татарка с растрепанными рыжими волосами, вся усеянная веснушками, – да вот что-то на хлеб себе не могли заработать ничем, кроме как торговлей…

– Ну, это ты зря… – возразила Марго.

Лена слушала все эти разговоры вполуха. Ее пока что мало волновало происходящее. Не то чтобы она растерялась или испугалась, просто ей казалось, что все это происходит не с ней или не на самом деле. Ее память все еще прокручивала в голове ужасные события минувшей ночи, и она старалась припомнить хоть какие-то детали, способные прояснить происшедшее. Но, как назло, ничего подозрительного так и не удавалось вспомнить. Убийца пробрался к спящему совершенно бесшумно. Вообще-то, обычно сон у Лены достаточно чуткий, и, если бы в соседней комнате появился кто-то посторонний, она бы наверняка проснулась. Ее женское чутье всегда было заодно с ее ангелом-хранителем. Но вчера за ужином они с Суриком выпили по паре бокалов красного португальского вина, и сон ее был крепче обычного. Сурик вообще любил пропустить стаканчик-другой, как он говорил, «доброго винца» перед обедом. Он объяснял это невероятной пользой перебродившего виноградного сока для здоровья вообще и для сердечно-сосудистой системы в частности. Не говоря уже просто о хорошем настроении. Сурен часто повторял, что уважающему себя мужчине в его возрасте нужно особенно следить за своей физической формой. Аргументами служили и восточные традиции кавказских долгожителей, и рекомендации французских ученых-диетологов, которые он черпал из разных книжек. Вообще, у него был просто пунктик на этом. Иногда Лене казалось, что и их отношения он в большой степени относит к разряду поддержания физической формы. Скорее всего, так оно и было… В домашнем баре Сурика всегда хранилось не менее десятка бутылок первоклассных европейских и крымских вин. Некоторые из них были подарены благодарными подчиненными, некоторые привезены друзьями из заграничных поездок, кое-что Сурен покупал сам. Практически каждый, кто имел деловые или служебные отношения с Суриком, прознав о его страсти к тонким винам, норовил задобрить его от себя лично бутылочкой изысканного вина. Лене понравились многие вина из тех, что ей пришлось попробовать за время их знакомства, но в душе она все же отдавала предпочтение более крепким напиткам. Куда как лучше опрокинуть стопарик-другой хорошей водки или, если уж тянет к чему-то необычному, текилы или виски. Как человек, уверенный в своих желаниях, она предпочитала быстрый результат. Ей проще было выпить пару рюмок хорошего коньяку, чтобы сразу почувствовать себя хмельной и раскованной. Сурен же, в силу возраста и восточной любви к церемониям, все время норовил растянуть удовольствие, посмаковать, цокая языком, стараясь уловить все нюансы изысканного винного букета. Нельзя сказать, чтобы Лена была совсем равнодушна к совместным дегустациям, но положа руку на сердце она далеко не всегда обнаруживала все те вкусовые градации, которыми так восхищался Сурен. Вообще, она подозревала, что и он ничего особенного в винах не обнаруживает, а хобби это у него так, для публики больше. Но чтобы не обижать старичка (как ласково она иногда про себя его называла), Лена азартно ему подыгрывала. Она частенько придумывала свои вкусовые и обонятельные ощущения и красочно ему их расписывала. Сурик радовался, как ребенок, и однажды пообещал устроить «своей девочке, с таким утонченным вкусом» ванную из шампанского. «Будешь у меня как Клеопатра», – с акцентом выкрикивал ее хмельной любовник, выплескивая ей на грудь капли дорогого вина и тут же сцеловывая их губами. Лена тогда очень смеялась и убеждала Сурика, что во времена Клеопатры никакого шампанского еще в помине не было. Сейчас, вспоминая все это, она подумала, что, может быть, все, что случилось сегодня ночью, это только сон, и она еще спит, и нужно просто проснуться – и она снова окажется дома в своей комнате или рядом с мирно посапывающим Суриком, живым и невредимым…

– Смотри на нее – сидит как оцепенелая, не спи, замерзнешь, – услышала Лена знакомый голос совсем рядом. И хотя глаза ее были открыты, она ничего не видела вокруг.

– Вставай, а то обед проворонишь, – ее несильно толкнула в бок девушка в полосатой майке. Голос соседки словно вывел ее из оцепенения, и она снова увидела, что сидит на краю лавки, именуемой нарами, застеленной казенными, свалявшимися одеялами. Она заметила, что ее соседки радостно оживились, стали доставать алюминиевые миски и ложки. С верхних полок неуклюже сползали обитатели «галерки», гремя посудой. Все устремились к открывшемуся окошку в двери, где тюремные служащие начали выдавать еду. Самые шустрые бабенки уже получали свои порции дымящейся баланды.

– Что там у нас сегодня на заправку? Клади больше, не жадничай! – деловито покрикивали они в окошко, протягивая руки с мисками и кружками. У самого окошка происходила активная возня. Кто-то ссорился из-за места в очереди.

В центре камеры стоял длинный деревянный стол, сваренный из железных уголков и металлических листов. Женщины торопливо рассаживались на длинных лавках, и свободные места почти все уже были заняты. У некоторых были свои дополнения к скудному тюремному меню. Компания из трех зрелых женщин разложила пожухлый зеленый лук с пожелтевшими головками, чеснок и даже несколько мятых помидоров. Те, кому не досталось мест за столом, с мисками в руках взбирались на нары. Некоторые дожидались, когда поедят первые, другие начинали есть стоя, остальные устраивались прямо на полу. Было видно, что обеденный перерыв – радостное событие в тусклой жизни обитателей камеры. Женское сборище гудело, как улей.

– Новенькая? Бери посуду! Подходи, подходи, не задерживайся, не толпись, бабоньки, всем хватит! – выкрикивала из-за двери раздатчица, разгоняя половником густые клубы пара над огромными алюминиевыми кастрюлями.

Лена получила весь полагающийся паек и вернулась на свое место.

Ее соседки уже доедали свои порции, их лица раскраснелись, и вид они имели вполне довольный.

– Когда я в Крестах сидела, нам уху тоже пару раз давали, но рыбы в ней днем с огнем не отыскать было, – рассказывала сероволосая тощая Зойка. – Но тоже ничего, вкусная была. Перца не жалели, а с ним все вкусней раз в десять.

– Какая там рыба, когда они эту уху из старых консервов делают. Она пока варится, там вся рыба раствориться успеет. А перца много сыпят, когда из протухших продуктов готовят, перец-то, он все остальное собой забивает, – пояснила умная Марго. Она уже все доела и, вальяжно раскинувшись, отдыхала, обмахиваясь невесть откуда здесь взявшейся тонкой брошюркой «Конституции СССР». – То ли дело у нас, на Волге, уху варят. Из осетра свежего, только что выловленного, да на костре. Там от одного запаха, пока варится, опьянеть можно…

– А я вообще раньше уху терпеть не могла, – заметила веснушчатая широколицая татарка в растянутой грязно-розовой майке, сидящая поблизости на противоположных нарах, – сама не ела и мужику своему не готовила. А здесь вот ем – и ничего, еще вкусно кажется.

Голова у Лены все еще кружилась от духоты, она сидела с казенной алюминиевой миской в руках, и тошнота подступала к горлу. Серовато-желтоватая бурда с резким болотным запахом никак не походила на то, что обычно называется «ухой». Есть совсем не хотелось. Было очень жарко, к душным испарениям сгрудившихся человеческих тел примешался отвратительный запах тюремной пищи. Во рту пересохло, и очень хотелось пить. Она уже выпила свою кружку бледного чая, но пить все равно снова хотелось.

– А ты чего сидишь, не ешь? – обратилась к ней Зойка.

– Да вот думаю, как эту бурду есть можно, когда на нее даже смотреть противно, – ответила Лена.

– Жри чего дают, другого не будет! Небось привыкла по ресторанам шляться, шалава, – прошипела какая-то невидимая соседка сверху.

– Ты что думала, что тебя здесь, как у любимой бабушки, разносолами кормить будут? – поинтересовалась Марго, вытирая свою ложку страницей, вырванной из конституции, и пряча ее под подушку.

– Если не будешь, мне отдай, я бы еще рубанула, – сообщила Зойка, вытирая губы кусочком черного хлеба.

– Вот обжора, сколько ни съест – все ей мало, – укоризненно заметила Марго, и соседки засмеялись. – И куда только все девается – ни мяса, ни жиру, один перевод продуктов. А ты не зевай, – добавила она, уже обращаясь к Лене, – ешь, пока есть что, а то здесь сидеть и еще не жрать – быстро ноги протянешь.

– Я, наверное, не хочу есть. Жарко очень, пить хочется.

– Ну раз не хочешь, тогда отдай Зойке, у нее солитер внутри сидит. Вообще, ты еще первый день с воли, поэтому можешь и поголодать. А пить я, так и быть, тебе сейчас дам. У меня тут свои запасы имеются. – Марго ловко извлекла из-под нар пластиковую бутылку из-под колы. – Подставляй стакан, это – кипяченая вода с вареньем, пей, и давай знакомиться.

– Меня Лена зовут, – представилась Лена, наслаждаясь подслащенной водой, – очень вкусно.

– А я Маргарита, можно просто Марго, это Зойка, это Римма, – указала она на усыпанную веснушками татарку. – Тут напротив Шурок с Надюхой. С остальными потом познакомишься. Мы тут вместе уже третий месяц, друг друга не обижаем и другим не даем. Раз уж ты здесь с нами оказалась, то живи по общим правилам, и тебе и всем лучше будет.

– Если бы еще вчера кто-нибудь сказал мне, что сегодня меня угораздит оказаться в следственном изоляторе, да еще по подозрению в убийстве, я бы в лучшем случае подумала, что человек большой шутник, а в худшем – что у него с головой проблемы, – горько усмехнулась Лена. – Знала бы заранее, сухарей бы, что ли, насушила.

– Лучше бы ты пачку сигарет припасла, а лучше целый блок, здесь табак – та же валюта, – посетовала Марго.

– От сумы да от тюрьмы, как говорится…

– Никто сюда не собирается.

Марго явно благоволила к Лене, и та, хоть и не подавала вида, в глубине души была этому очень рада. Внешне Марго совсем не казалась похожей на уголовницу. Было видно, что в прежней жизни она привыкла следить за собой и продолжала делать это и здесь, автоматически. Ее гладкие каштановые волосы были аккуратно причесаны и даже немного отливали неярким блеском. Хотя темные корни уже отросли, все же было заметно, что когда-то ее волосы были окрашены какой-то дорогой краской. Конечно, некоторая отечность и россыпь мелких язвочек на коже роднили ее с остальными. Что поделаешь, это следствие неизбежной, так называемой «бутырской болезни», связанной с постоянным недостатком кислорода и стрессовым состоянием. Но все язвочки были аккуратно помазаны зеленкой. Одежда на ней была довольно чистой, даже ногти на руках выглядели вполне ухоженными. Вот и сейчас, после обеда, она достала маленькую пластмассовую пилочку и, не афишируя своего занятия, безмятежно полировала ногти. Может быть, Марго и собиралась оказать ей свое покровительство, но Лена не чувствовала в этом никакой угрозы для своей независимости. Более того, Марго показалась ей симпатичной в человеческом плане, а своему чутью на людей Лена доверяла. Ничего плохого, если кто-то поможет ей адаптироваться в новых страшных условиях жизни, в которых так неожиданно пришлось оказаться. Ведь неизвестно, сколько времени ей придется здесь находиться, пока следствие обнаружит улики и разберется, что совсем не Лена убийца Сурика. А в том, что улики будут найдены, она не сомневалась. То, что ее подозревают и упрятали сюда, конечно, возмутительное заблуждение, но как будущий юрист она даже в чем-то могла понять тех, кто ее заподозрил. Никого, кроме нее, рядом с Суриком в эту ночь не было, пистолет в комнате. Но то, что эта чудовищная несправедливость рано или поздно не будет разрешена по справедливости, она даже не могла себе представить. Поэтому, пока следствие не выйдет на след настоящих киллеров, Лене придется ждать здесь, и ей нужно научиться выживать среди этого ада…