Текст книги "Факир против мафии"

После госпиталя Штырева демобилизовали. Поначалу он сильно запил, но однажды во время попойки друзья привели его к нужным людям, которые стали для него настоящими учителями жизни.

Так Слава Штырев стал вором. Со временем он переквалифицировался в карточного шулера, и эта счастливая специализация приносила ему немалый доход.

Три года назад один из друзей предложил Штыреву наказать одного лоха. Тот приехал из какой-то глухой провинции с твердым желанием купить в Москве квартиру. Деньги он привез «наликом» в черном кожаном кейсе, с которым не расставался ни днем ни ночью. От Штырева требовалось втереться к лоху в доверие и «раскрутить его на теплую дружбу с дальнейшим кидаловом». Задача сложная, но вполне выполнимая.

Пользуясь обширными связями, Штырев сделал так, что его и «клиента» поселили в одном гостиничном номере. Там они сразу же сдружились, чему немало способствовала бутылка коньяку. Штырев принял самое непосредственное участие в судьбе своего нового друга. На второй бутылке выяснилось, что у Штырева есть в Москве знакомый риелтор. «Толковый парень, и берет по-божески».

«Клиент» попросил Штырева помочь ему в покупке квартиры, и тот охотно согласился. В ближайшие два дня риелтор – «по дружбе» – подыскал «клиенту» отличную квартиру почти в центре города («клиент» и помыслить не мог о такой удаче), вот только стоила она на пару тысяч зеленых дороже, чем было у «клиента».

Штырев вызвался помочь и на этот раз. Он доверительно сообщил своему новому другу, что знает местечко, где, имея на руках пару сотен, можно заработать за ночь пять кусков, а то и больше. «Клиент» клюнул. Все, что оставалось Штыреву, это привести его в подпольный катран и включить в игру. Что он с успехом и проделал.

Беда была лишь в том, что «клиент» оказался вовсе не глуповатым, жадным провинциалом, каким он предстал перед Штыревым, а сотрудником милиции. И звали его вовсе не «Егор Иваныч Коровин», как представился он Штыреву, а совсем наоборот – старший лейтенант Евгений Борисович Барков. Так Штырев попал на крючок к ментам.

Его не посадили, но с тех пор он обязан был сообщать Баркову необходимую информацию о различных персонах уголовного мира, с которыми ему приходилось время от времени встречаться. Хорошо еще, что за эту информацию менты платили (не так щедро, как хотелось бы, но все-таки). Это не давало Штыреву окончательно упасть в собственных глазах. Ведь когда тебе платят за стукачество, оно превращается в обычный бизнес. Не лучше и не хуже, чем любой другой.

А что касается этики уголовного мира, всей этой «жизни по понятиям», то Штырев никогда не питал иллюзий на этот счет. Жульничество есть жульничество, а самый маститый урка ничуть не лучше простого лоха. К тому же Штырь твердо помнил урок, который преподала ему жизнь: иногда все, что требуется от человека, чтобы избежать неприятностей, это подчиниться обстоятельствам и играть по правилам, которые устанавливают другие, более сильные, чем ты, люди.

3

Игра проходила в небольшом подпольном клубе, который располагался в квартире одного бывшего каталы, а ныне – честного предпринимателя. В центре гостиной находился стол, накрытый зеленым сукном, в углу стояла небольшая барная стойка, а на ней – несколько бутылок с горячительными напитками.

Перед игрой Штырь подошел к пареньку, разносящему спиртные напитки, взял рюмку с коньяком и мимоходом шепнул:

– Видишь тех двух парней – один в черном свитере, а другой, рядом с ним, в пиджаке?

Разносчик проследил за его взглядом и сказал:

– Ну.

– Следи за их стаканами. Как только опустеют – сразу подливай. Если не пропустишь ни разу – получишь десять баксов. Идет?

Паренек посмотрел на Штыря серьезным, понимающим взглядом и шепнул одними губами:

– Идет.

Паренек-разносчик был сообразительным малым. Штырю не в первый раз приходилось давать ему указания, и парень еще ни разу его не подводил. Конечно, разводить бандитов было гораздо опаснее, чем кидать простых лохов. Но куш, обещанный капитаном Барковым, был весьма и весьма внушительным, а внушительная сумма всегда придавала Штырю храбрости.

Штырь подошел к игровому столу.

– Ну че, пацаны, сыграем по-крупному? – весело спросил один из бандитов (тот, что в черном свитере), затем достал из кармана пачку зеленых купюр, тряхнул ею в воздухе и сказал: – Ставлю весь этот кэш, что сегодня мы с Халимоном надерем вам задницу!

При виде денег глаза у Штырева засверкали.

Игра началась вяло. Ставки были маленькими, к тому же шулерам не фартило, а играть «с шансом» (то есть с использованием шулерских приемов), пока «пацаны» были трезвыми, они не решались.

Паренек-разносчик знал свое дело. К третьему кругу бандиты были уже изрядно пьяны. Языки у них развязались. Заграбастав очередную казну, довольный бандит в черном свитере весело рассмеялся:

– Ну че, пассажиры, хорошо я вас приземлил? А еще игроки! Да вы дети малые, а не игроки. Вас по улице за ручку водить надо, чтобы под машину не попали!

– Ну ясное дело, – кивнул один из игроков. – Мы – дети малые, а ты у нас круче вареного яйца. – Он кивнул на пистолет, торчащий у бандита из-за пояса: – Скорлупа-то не жмет?

– Не боись, – ответил бандит. – А таких, как вы, я и без скорлупы разведу.

– Да ты хоть стрелять-то из него умеешь, сынок? – иронично поинтересовался у бандита Штырь.

Разговаривать с пьяным бандитом в таком тоне, конечно, не следовало, но Штырь верил в свои силы, в свой дипломатический талант и надеялся на удачу.

Бандит остановил на Штыре тяжелый, помутневший от выпитого взгляд:

– Че, баклан, хочешь, чтобы показал? – прищурившись, спросил он.

Штырь невинно улыбнулся:

– Зачем показывать? Ты просто скажи, я на слово поверю. Многих, поди, положил, а?

– Больше, чем ты обул лохов, – изрек бандит.

– Да ну? – усомнился Штырь.

Бандит вальяжно развалился, положив локоть на спинку стула, и нагло посмотрел на Штыря:

– Ты че, братан, в натуре, ниче не слыхал про Дашко?

Штырь покачал головой:

– Нет. А кто это?

– Нет? – удивился бандит. Он повернулся к своему более молчаливому приятелю в пиджаке и сказал: – Халимон, прикинь, эти ребята ниче про меня не знают.

Халимон ничего не ответил. Он сосредоточенно разглядывал свои карты. Тогда бандит снова повернулся к Штырю и сказал:

– Слыхал про депутатшу, которую недавно завалили?

«Вот оно!» – шевельнулось в мозгу Штырева. Бандит сам вырулил на эту тему, оставалось лишь немного его раскрутить.

– Ну, – сказал Штырь.

Бандит осклабил в усмешке крепкие, белые зубы.

– Ты че, думаешь, она, в натуре, сама собой концы отдала?

– Ее муж шлепнул, – сказал Штырь и повысил ставку. – А потом себя. Во всех газетах писали.

– Ха! – Бандит ударил ладонью по столу. – Ты верь больше этим газетам. Они же все купленные.

Штырь бросил в «кассу» еще пару фишек и небрежно сказал:

– Ты, что ли, ее завалил?

– Ну не ты же, – ответил бандит, поддерживая ставку.

Штырь пробежался взглядом по картам, делая вид, что прикидывает в уме свои шансы. Потом лениво сказал:

– Гонишь, поди?

Глаза бандита возмущенно сверкнули.

– Я? Гоню? Слова пацана! И ее, и мужа, пидора этого старого.

Тут второй бандит (тот, что в пиджаке) оторвал взгляд от карт и мрачно посмотрел на хвастливого бандита.

– Дашко, кончай базар, – коротко сказал он.

Дашко в ответ пожал плечами:

– Да я че – я ниче. Вскрываемся.

Больше Штырь, как ни пытался, не смог выудить у Дашко ни слова. Тот болтал о чем угодно, только не о своих подвигах. Пару раз Штырь ловил на себе быстрые, пристальные взгляды второго бандита, Халимона, но не придал этому большого значения. Многие бандиты всех людей на свете считают своими врагами и никому не доверяют, даже своим друзьям и «коллегам»; по всей вероятности, Халимон был из этой сумрачной породы.

Информации было немного, но главное Штырь все же узнал. Убийцей (или одним из убийц) Канунниковой был бандит по кличке Дашко. Возможно, кто-то из друзей-игроков знает его настоящую фамилию. Теперь нужно дождаться, пока бандиты уйдут, а потом осторожно порасспрашивать коллег-шулеров.

Хотя нет, пожалуй, лучше всего это сделать завтра или послезавтра, чтобы не вызвать лишних подозрений. Игроки – не дураки. Они никогда не позволяют себе интересоваться родом и спецификой деятельности бандитов, сидящих за игровым столом. Штырь нарушил это негласное правило; сделал он это ненавязчиво и неявно, но кто-нибудь из игроков наверняка мог обратить на это внимание.

«Ничего, – подумал Штырь, незаметно поглядывая на игроков, – главное, чтобы бандиты ничего не заметили. С остальными я как-нибудь разберусь».

Минут через сорок игру закрыли и стали расходиться. Дашко и Халимон высосали по нескольку стаканов виски, однако на ногах стояли твердо. Игру они отдали. Дашко был в убытке почти на семьсот баксов, Халимон отделался меньшей кровью, он проиграл чуть меньше трехсот.

Распрощавшись с довольными и пьяными бандитами, Штырь сел в машину и достал из кармана «мобилу». Домашний телефон Баркова молчал, тогда он позвонил капитану на работу.

– Капитан Барков слушает, – отозвался Барков.

– До сих пор на работе? – усмехнулся в трубку Штырь. – Вы что, капитан, вообще не отдыхаете?

– Штырев, это ты?

– Да, начальник.

– Что случилось?

– Помните о нашем уговоре?

Барков помолчал, припоминая.

– Насчет денег? – спросил он.

– Ну.

– Помню. А что, появилась новая информация?

– Появилась. Я только что с игры. Тут один фраерок из кодлы Отарова хвастался, что собственноручно завалил депутатшу.

– Кто такой? Как фамилия?

– Фамилию пока не знаю, а погоняло у него Дашко. Я еще поспрошаю у ребят, может, кто и знает фамилию.

– Как только выяснишь – сразу позвони мне.

– Слушаюсь, босс!

Штырь дал отбой и спрятал телефон в карман. В стекло кто-то постучал. Штырь вздрогнул и повернулся. Возле машины стоял Халимон. Штырь опустил стекло и вопросительно на него посмотрел.

– Слышь, Штырь, – негромко обратился к нему Халимон, – у меня там тачка сдохла. Может, подбросишь до дома?

– А что, Дашко не может?

– А мы с ним на одной, – ответил бандит.

Штырь нахмурился и тихо вздохнул; в его планы не входило колесить с бандитами по городу, к тому же выигрыш сильно «жег» карман.

– Ладно, забирайтесь, – нехотя сказал Штырь и открыл дверцу.

Бандиты ввалились в салон, впустив с улицы холод. Дашко сел рядом со Штырем, а Халимон забрался на заднее сиденье.

– Ну что, куда вас? – спросил Штырь у Дашко.

Тот повернулся, как-то странно посмотрел на игрока (в полумраке салона прищуренные глаза его блеснули, как два бритвенных лезвия) и сказал:

– На кладбище.

– Что? – не понял Штырь. – Куда?

Дашко протянул руку:

– Дай сюда «мобилу», терпила.

– Зачем?

Возле уха Штыря что-то щелкнуло, и вслед за тем холодная сталь ножа коснулась его шеи.

– Дай ему «мобилу», – тихо приказал Халимон.

Во рту у Штырева разом пересохло, по спине покатился холодный пот, а сердце провалилось куда-то в живот. Дрожащей рукой достал он из кармана пальто сотовый телефон и протянул его Дашко.

Некоторое время бандит возился с телефоном, потом нажал на кнопку и приложил трубку к уху.

– Капитан Барков слушает, – услышал он в трубке.

– Это милиция? – негромко спросил Дашко.

– Да. Я вас слушаю…

Дашко отключил телефон. Повернулся к Штыреву и посмотрел на него в жестокий волчий прищур.

– Милиция, значит? – холодно спросил он.

Глаза Штырева испуганно заметались.

– Пацаны, я все объясню, – произнес он высоким и звонким от ужаса голосом.

– Само собой, – едко улыбнулся ему Дашко. – Само собой, плесень. Щас обо всем перетрем без нездоровой канители. И чем быстрее, тем лучше. Только не вздумай нам фуфло толкать. Давай колись, что ты успел рассказать менту?

Штырев решил сменить тактику. Он обиженно выпалил:

– Вы че, пацаны, опухли? Да ничего я никому не рассказывал! В ментовку меня вызывали, ясно? По делу. Свидетелем я у них прохожу.

– Че за дело? – поинтересовался Дашко.

– Да мой приятель лоха одного разгрузил на две тонны. Тот в милицию подал. Теперь привлекают за жульничество. А я вроде как свидетель.

Дашко внимательно вгляделся в бледное, тощее лицо Штырева, глянул на второго бандита.

– Ну че, Халимон? Как думаешь, врет этот пидор или правду говорит?

Штырев замер в ожидании ответа, от которого, возможно, зависела его жизнь. Он чувствовал на своей правой щеке горячее и тяжелое от выпитого виски дыхание Халимона.

– По-моему, исполняет, – негромко отозвался Халимон. – Затихариться решил. Думает, мы лохи.

Дашко посмотрел на Штырева и задумчиво нахмурился:

– Слышь, баклан, а вот мой кореш тебе не верит. Говорит, ты нам фуфло впариваешь.

Штырев изобразил на своем тощем лице возмущение, смешанное с обидой.

– Да вы что, пацаны! – воскликнул он дрогнувшим голосом. – Что я, дурак, что ли, вам врать? Или за крысу меня держите? Говорю вам – этот мент звонил мне, чтоб вызвать на допрос. Договорились на завтра. А я ему перезвонил, хотел сказать, что с утра заехать в ментовскую не могу, дела. Только он все равно не послушал…

И тут заговорил Халимон.

– Слушай сюда, баклан, – начал он со спокойной, флегматичной жестокостью, – ты кончай нам эту байду сливать, понял? Че, думаешь, на козлов нарвался, фишку не рубим? Да я сразу все понял, когда ты Дашко на базар разводил. Все выпытывал, в натуре он эту суку завалил или исполняет? Так что ты меня за лоха не держи. Колись, чего ты ему про нас с Дашко наплел? И не вздумай говорить, что ты про нас не упоминал. Этим ты оскорбляешь мой разум, понял? Я тебя за одно это пришью.

Побледневшее лицо Штырева пошло пятнами. На плешивом лбу выступили крупные капли пота.

– Ладно, скажу. – Он сглотнул слюну и заговорил, сбивчиво, быстро: – Прижали меня, пацаны. На крючок посадили. Сказали, если сотрудничать не буду – кандалы наденут и по этапу пустят. Велели разузнать про Отарова и про депутатшу эту…

– Что ты успел рассказать? – спросил Халимон.

– Да почти ничего. Только про то, что Дашко похвалялся. Но имен я не называл! Сукой буду – не называл. Да и не знаю я их, имен-то.

– И не узнаешь уже, – хрипло сказал Халимон и спокойным, расчетливым движением перерезал Штыреву горло.

Кровь брызнула на ветровое стекло, забулькала у Штырева на губах, обильно полилась ему на грудь. Он несколько раз дернулся (Халимон придержал его за плечи) и затих.

Дашко смотрел на все это расширившимися от изумления глазами.

– Ты че, Халимон? – выговорил он, сглотнув слюну. – С катушек съехал? Хрен ли ты его пришил?

Халимон спокойно и неторопливо вытер окровавленную бритву о плечо мертвого Штыря, сложил ее, затем достал из кармана платок, завернул в него бритву и положил ее в карман. После этого спокойно посмотрел на Дашко и сказал:

– А ты че хотел, чтобы он тебя ментам сдал?

– Он же имен наших не знал!

Халимон еле заметно усмехнулся:

– Сегодня не знал, а завтра бы узнал. Менты бы заставили.

Дашко задумчиво поскреб в затылке и кивнул:

– И то верно. Об этом я как-то не подумал.

– Я за тебя подумал, – сказал Халимон. – Стирай пальцы. Наследили мы тут. Платок-то хоть есть?

– Есть. – Дашко поспешно достал из кармана носовой платок.

– Три везде, где щупал, – назидательно сказал ему Халимон. – Только в кровь не вляпайся.

Дашко стал припоминать, до чего он тут успел дотронуться, затем вздохнул и начал усердно тереть платком приборную панель.

4

Заместитель генерального прокурора Константин Дмитриевич Меркулов был хмур и бледен. За окном падал мелкий, колкий снег, легонько постукивая в замерзшее стекло; Меркулов, вторя этому легкому постукиванию, постукивал пальцами по столешнице.

– Черт бы ее побрал, эту погоду, – проворчал Константин Дмитриевич. – И чертов организм, который от нее зависит. Еще лет пять, и буду хрустеть суставами перед каждым дождем.

– Что, так плохо? – прищурился Турецкий.

Меркулов скривил лицо, давая понять, насколько туго ему пришлось прошедшей ночью.

– Полночи проворочался, – сварливо ответил он. – Дурацкое состояние – спать хочется до смерти, а уснуть не могу. Голова тяжелая, как будто ее бинтами стянули. Черт его знает, что такое. Давление, что ли, скачет?

– К врачу не ходил? – спросил Турецкий.

Меркулов махнул рукой:

– Какое там. Ты же знаешь, мне сейчас не до врачей. Кофейком с утра накачался, на этом горючем и живу. – Константин Дмитриевич оторвал руку от столешницу и потер пальцами усталые глаза с опухшими веками. Посмотрел на Турецкого. – Ладно, Саня. Давай рассказывай, что там с агентами Грязнова? Удалось что-нибудь выяснить?

– Кое-что удалось, – кивнул Турецкий. – Агенты, мобилизованные Грязновым, сообщили интересную информацию. В свите Юрия Отарова есть команда специалистов по ликвидации неугодных персон.

– Команда киллеров – так, что ли?

Александр Борисович кивнул:

– Угу. Бандит по кличке Дашко за игрой в покер хвалился, что он и его напарник «завалили депутатшу».

– А кто об этом сообщил?

– Один из агентов. Он сидел за игровым столом. Потом позвонил офицеру, который его курировал.

– О как! – неопределенно сказал Меркулов. – И что же, этому трепу можно верить?

– По-моему, да. Ребята Славы Грязнова занялись этим Дашко вплотную. Проверяли по всем каналам. Дело осложнилось тем, что агент, который сообщил о Дашко, исчез. Он должен был выйти на связь со своим куратором, но так и не вышел.

Меркулов кивнул:

– Ясно. А что за агент? Человек-то хоть проверенный?

Турецкий пожал плечами:

– Не знаю. Он вроде бы был на крючке. И вроде бы не особенно жаждал с этого крючка соскочить. Возможно, бандиты узнали, что он стукач, и разобрались с ним по-своему.

– Может быть, может быть… Ну а как насчет этого… Дашко?

Турецкий ответил:

– Авторитета с такой кличкой в Москве нет. Но среди людей Юрия Отарова есть парень по фамилии Дашкевич. Возможно, это он.

– Гм. – Меркулов задумчиво почесал пальцами подбородок, поглядывая на Турецкого из-под нахмуренных бровей. – Что ж, вполне может быть. Под наблюдение его взял?

Турецкий кивнул:

– Да. Все как полагается.

– Ну, дай Бог, дай Бог, – вздохнул Меркулов и потер пальцами виски.

Турецкий чуть склонил голову набок и, прищурившись, посмотрел на Меркулова.

– Константин Дмитриевич, – заговорил он, – если все, что говорил этот Дашко, правда, то мы с тобой обязаны провести повторный осмотр места происшествия. А также следственный эксперимент с привлечением экспертов-криминалистов. Нужна комплексная медико-криминалистическая и баллистическая экспертиза.

– Это само собой, – согласился Меркулов. – Он поднял взгляд и лукаво посмотрел на Турецкого. – Я смотрю, об отпуске ты уже и не заикаешься?

Турецкий недовольно дернул бровью:

– А чего о нем заикаться? Я ведь с самого начала чувствовал, что увязну в этом деле по самые уши. Жизнь показала, что интуиция не обманула меня и на этот раз.

– А как Ирина?

– Отдыхает, – сказал Турецкий. – И все еще надеется, что я вырвусь к ней хотя бы на пару дней.

– Бедная девочка, – улыбнулся Меркулов. – Но с другой стороны, она ведь знала, за кого выходит замуж.

– Она не знала, какой зверь у меня начальник, – иронично ответил Турецкий. – Знала бы – наверняка бы не вышла.

5

Егор Дашкевич, известный преступному миру по кличке Дашко, достал из холодильника копченое мясо и бутылку пива. Мясо он порезал на аккуратные пластики и выложил на тарелку. Пиво открыл зубами – благо зубы у него были такие, что только гвозди ими перекусывать.

До двух часов дня Дашкевич был абсолютно свободен. Однако из дома решил не уходить. Черт его знает, что может прийти в голову боссу. Вдруг он захочет, чтобы Егор срочно куда-то ехал, а на мобильник своему верному помощнику (Дашкевичу приятно было думать, что он не просто «шестерка» босса, а его «верный помощник») прозвониться не сможет. Как потом оправдаться?

Дашкевич сел за стол, поправив полы мохнатого халата, и принялся поглощать копченое мясо, пластик за пластиком, запивая его холодным пивом и рассеянно поглядывая в окно.

Егору Дашкевичу было двадцать три года. На первый взгляд – возраст не ахти какой, но ведь это как посмотреть. Иной столетний старец, патриарх и «мудрец», в жизни ничего, кроме собственных лаптей, и не нюхал. А иной «молодой да зеленый» испытал за свою недолгую жизнь столько, сколько хватит и на десяток пожилых мужиков, которые каждое воскресенье «забивают козла», сидя за обшарпанным столом в уютном московском дворике, прямо под окнами квартиры, в которой вот уже два года жил Егор Дашкевич.

Ох, как не любил Дашко этих стариков. В представлении Егора старые люди были чем-то вроде устаревшего или списанного за ненадобностью материала, который все еще – непонятно по каким причинам – значится в каком-то таинственном списке какого-то таинственного ведомства. И в дело этот материал не употребишь, и сжечь его нельзя. Вот и приходится Егору каждый раз, глядя в окно, видеть перед собой всю эту никчемную, крикливую рухлядь.

Егор Дашкевич стал сиротой в десять лет. Его родителей сбил грузовик, а за рулем грузовика сидел пьяный ублюдок. Ублюдку дали всего восемь лет – сработали какие-то там смягчающие обстоятельства. А Егора взяла на воспитание тетка. С теткой они жили душа в душу. Она редко появлялась дома, а если и появлялась, то лишь затем, чтобы проспаться и протрезветь. Егора это вполне устраивало. Время от времени тетка приводила в дом подруг – таких же пьяных, стареющих и слезливых, как и она сама. Одна из таких подруг однажды сделала Егора мужчиной.

«Трахаться» Дашкевичу не понравилось. В сексе не было ничего похожего на то, каким его обычно показывают по телевизору в эротических фильмах. Жгучее желание, несколько телодвижений и затем – мимолетное удовлетворение, которое тут же сменяется отвращением к тому, кого вожделел еще несколько минут назад. Все это было похоже на какой-то дьявольский обман. Как если бы, околдованный чертом, человек вдруг воспылал бы желанием к куску навоза. Страсть и предмет этой страсти абсолютно неравнозначны, но понимать это начинаешь лишь тогда, когда сам, по собственной воле, забрался в кучу дерьма.

Пятнадцатилетний Егор очень долго думал обо всем этом и в конце концов решил – пусть весь мир обманывает себя, как хочет, а он, Егор Дашкевич, не станет обманываться. Секс – это мерзость, навоз, но уж коли без него не обойтись, то время от времени можно и немного попачкаться. Но восхвалять этот навоз, как делают это другие, Егор не намерен. Расставив, таким образом, все точки над «и», Дашкевич стал смотреть на женщин пренебрежительно, и даже – презрительно.

Кончилось все тем, что однажды в декабре он вынес пьяную тетку на улицу, прямо в ночной мрак и холод, усадил ее на скамейку и так оставил. А утром, когда толстые, обрюзгшие щеки тетки покрылись белесой изморозью, Дашкевич вызвал милицию.

Так у Егора Дашкевича появилась своя собственная квартира в Москве.

Никаких угрызений совести по поводу смерти тетки он не испытывал. Они никогда не были по-родственному близки. Тетка не лезла в жизнь Егора, Егор не трогал тетку, однако время от времени им приходилось «маячить» друг у друга перед глазами, а это не вызывало восторга у обоих.

Кто-то из них двоих должен был в конце концов освободить квартиру, чтобы окончательно оставить в покое другого. Егор был молод и здоров, тетка же была жалкой, старой пьянчужкой, то есть «отработанным материалом», от которого необходимо было избавиться. Вот Егор и избавился.

Метод решения проблемы, который Егор Дашкевич испробовал на тетке, оправдал себя целиком и полностью. Из этого случая Дашкевич сделал для себя три важных вывода: во-первых, не нужно бояться радикальных методов, во-вторых, никаких мук совести в природе не существует, и, в-третьих, главное в любом деле – не попадаться. Если твердо усвоишь эти выводы и станешь руководствоваться ими в жизни – перед тобой откроются любые перспективы.

И вскоре они открылись!

Три года назад один из приятелей, с которым Дашкевич «обстряпывал» прибыльные дела, привел его к Юрию Отарову. «Только не мямли и не тушуйся, – предупредил приятель. – Босс не любит, когда ему лижут жопу. Не лебези, но будь вежлив».

Босс оказался невысоким, полным человеком с лысоватой, седоватой головой, тяжелым подбородком и умными, внимательными глазами. Он был приветлив и дружелюбен.

– Так, значит, ты хочешь у меня работать? – спросил он Егора.

– Да, – ответил Егор, стараясь не робеть и держаться свободно и вежливо (а не подобострастно и испуганно).

– Я навел о тебе кое-какие справки, – сказал босс с мягкой отеческой полуулыбкой. – Похоже, ты и в самом деле стоящий парень.

Сердце Дашкевича радостно забилось. Если такой большой человек, как Отаров, назвал его «стоящим парнем», то, стало быть, так оно и есть.

Босс пристально вгляделся в лицо Дашкевича и еле заметно усмехнулся. Потом сказал:

– Расскажи мне о своих слабостях, сынок. Только ни о чем не утаивай, потому что я все равно узнаю правду.

Дашкевич немного растерялся. Приятель не предупредил его о том, что босс будет задавать такие странные вопросы, а то бы он подготовился.

– Ну… – начал Дашкевич, легонько пожимая плечами, – я люблю иногда выпить.

– Пиво, водку, коньяк?

– Пиво, – сказал Дашкевич.

Босс понимающе кивнул головой.

– Пиво – хороший напиток, – сказал он, – но только если пить его в меру. Две бутылки – это напиток, а четыре – это уже яд. Он убивает человека.

– Как это? – не понял Дашкевич, силясь сообразить, каким же образом четыре бутылки пива могут убить взрослого мужика.

– Просто, – ответил босс и снова усмехнулся. – Четыре бутылки пива делают человека пьяным. А пьяный человек делается болтливым. Понимаешь, что я имею в виду?

Дашкевич с готовностью качнул головой:

– Да, босс.

– Это хорошо. Ну а как насчет девочек? Любишь это дело?

Дашкевич на несколько секунд задумался, пытаясь определить, какой ответ хочет услышать от него босс, но так ничего и не определил, а потому сказал правду:

– Иногда. Но чисто для разрядки.

– А как насчет чувств? – спросил его босс.

Дашкевич пожал плечами:

– Да никак.

Босс вновь удовлетворенно кивнул, и у Егора с души отлегло. А босс добавил:

– Бабы – это зло, сынок. То, что знает одна баба, знает весь мир. Никогда не откровенничай с бабой.

– Не буду, – честно пообещал Дашкевич.

Босс внимательно на него посмотрел, потом улыбнулся и сказал:

– Ну, в таком случае, иди и работай.

Так Дашкевич стал работать на Юрия Отарова.

Первое время дела были несложные, но ответственные. Иногда нужно было что-то поджечь, иногда кое-кого припугнуть – но припугнуть по-тихому, не привлекая внимания окружающих. Главное в этом деле было держать себя хладнокровно, а хладнокровия Егору Дашкевичу не занимать.

Однажды он в течение двух часов делал ножом надрезы на теле привязанного к стулу молчаливого мужчины. Крови вытекло немного, да и раны были пустяковые, но через два часа молчаливый мужчина заговорил (вернее, отчаянно замычал, давая понять, что готов к разговору). После того как мужчина рассказал все, что было нужно, Егор убил его – быстро и бесшумно, одним ударом ножа, как опытный мясник убивает свинью. Так, как его научил приятель, Сергей Халимон, с которым Дашкевич часто теперь работал в паре…

Дашкевич расправился уже со второй бутылкой пива, когда лежащий на столе мобильник запиликал его любимую мелодию из фильма «Бригада».

Дашкевич небрежно сгреб «трубу» со стола и приложил ее к уху.

– Алло, Дашко, – услыхал он голос своего напарника Халимона, – ты сейчас где?

– На хате, где еще, – ответил Дашкевич.

– Поторчи там с полчасика. Я подъеду.

– Ладно, – сказал Дашкевич. – А че за канитель-то? Я могу и «в поле» выехать.

– Сиди, не менжуйся. Сказано жди, значит, жди.

Халимон дал отбой.

Дашкевич положил мобильник на стол и задумчиво на него посмотрел. Что-то тут было неладно. До сих пор он всего пару раз встречался с Халимоном в своей квартире, остальные встречи проходили в съемной хате или где-нибудь «в поле», то есть в городе: в сквере, в кафе, в машине, припаркованной в каком-нибудь тихом, укромном месте.

«Че-то Халимон темнит, – подумал Дашкевич. – С чего бы это вдруг? Из-за того лоха, что ли? – Дашкевич вспомнил окровавленную шею Штыря и поморщился. – Да нет, вряд ли. Лох был, конечно, болтливый, но ведь он унес свою болтовню в могилу. А значит, и все концы».

Подумав так, Дашкевич успокоился. Мало ли какое дело может поручить ему босс. Тут ведь такая работа – никогда не знаешь, где и зачем ты понадобишься. Сказано ждать дома, значит, надо ждать дома. И хватит менжеваться.

Дашкевич достал из холодильника третью бутылку пива и, так же, как и предыдущие две, открыл ее зубами. К тому моменту, когда бутылка опустела наполовину, кто-то позвонил в дверь.

Дашкевич поставил бутылку на стол и посмотрел в сторону прихожей. Открывать он не торопился. Халимон, конечно, парень крутой, но ведь не сахарный – подождет, не растает. Дашкевич снова поднял бутылку и, припав к ней губами, допил пиво до дна.

В дверь тем временем опять позвонили – на этот раз долго и требовательно.

Поставив пустую бутылку на пол, Дашкевич встал, взял со стола кухонный нож и спрятал его в настенный шкафчик, в котором он хранил выпивку. Только после этого он пошел открывать дверь.

Халимон злобно глянул на Дашкевича, но ничего не сказал. Только переступив порог прихожей и закрыв за собой дверь на замок, он глухо прорычал:

– Хрен ли ты не открываешь, баклан? Мне че, ночевать в твоем засранном подъезде?

Оба вопроса были риторическими, и Дашкевич не стал на них отвечать.

Они прошли на кухню. Халимон втянул носом воздух, криво усмехнулся и сказал:

– Пивасиком балуешься? Нормально. Он квасит, а другие за него перед старшаками отдуваются.

– А че отдуваться-то? – угрюмо отозвался Дашкевич. – Я бы и сам. Че там за канитель? Из-за лоха, что ли, того?

Халимон уселся на стул и весело посмотрел на Дашкевича:

– Да все нормально, братела. Забудь. Я боссу все объяснил, он на тебя не в обиде. Так что с тебя пузырь коньяковского. И чтоб звездочек было не меньше пяти.

– Уф-ф… – облегченно сказал Дашкевич, усаживаясь за стол, прямо напротив Халимона. Он только сейчас понял, насколько сильно волновался.

Халимон глянул на порозовевшие щеки приятеля и усмехнулся, на этот раз беззлобно:

– Че вздыхаешь, Дашко? Обтрухался малость, да?

– Есть малек, – кивнул Дашкевич. – Босс уже был в курсе или ты ему рассказал?

– Не, ему еще до меня кто-то инфу слил. У босса везде глаза и уши, ты же знаешь.

– Во, блин, шакалы, – в сердцах сказал Дашкевич. – На всю Москву ни одного нормального пацана, одни стукачи.

– Да ты не стремайся, – успокоил его Халимон. – Босс – мужик с понятием, перетерли как надо. Я базарил, он слушал. Потом наоборот. То, что лоха пришили, говорит, правильно. Только надо было потом от тела избавиться. Менты тоже не дауны, сразу дойдут, за что Штыря пришили.