Электронная библиотека » Фридрих Незнанский » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Мировая девчонка"


  • Текст добавлен: 13 марта 2014, 22:46


Автор книги: Фридрих Незнанский


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Фридрих Евсеевич Незнанский
Мировая девчонка

Пролог
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Раздавливая в кровь губы убийце, Турецкий вогнал ему по самую глотку ствол пистолета. Осталось только нажать на спусковую скобу, и тогда плешивый, словно обтянутый пергаментом череп разлетится во все стороны липкими ошметками, от которых потом не отстираешься. Он взглянул в глаза лежащего на полу уголовника. В них уже не было жизни, животный ужас затянул их красной пеленой. Турецкий не бывал на бойнях и свиней ни разу в жизни не резал собственноручно, но, показалось, что именно так выглядит взгляд скотины, над которой навис нож забойщика.

Стрелять уже не было нужды, этот ублюдок, валявшийся навзничь на янтарно-желтом полу и судорожно прижимавший левой рукой к груди простреленную кисть правой, пятная рубашку, был самым натуральным живым покойником. Нет, он дышал, делал судорожные движения горлом, но жизни в нем не осталось – только безумный страх буравящей его горло смерти. Даже лютая ненависть исчезла, с которой он только что безрассудно расстрелял целую обойму в неуловимого «следака». Давно знал Турецкий, что эти «отмороженные» убийцы на самом деле больше всего боятся собственной смерти, и – вот оно, лишнее подтверждение. Он рывком, с хрустом зубов, выдернул ствол из его рта, перешагнул через лежащее тело и пошел навстречу полицейским, чтобы отдать им оружие вместе с поверженным преступником и забрать у забавного помощника адвоката свою обувь.

Этому молодому Димитрасу наверняка не приходилось бывать в подобных переделках, и его водянистые глаза с розовыми веками и ресничками альбиноса смотрели с испугом, но и с почтением. И такой торжественный момент определенно требовал какого-то значительного резюме. Но на ум Александру Борисовичу не приходило ничего, кроме давней реплики старого друга, бывшего генерала милиции Славки Грязнова: «И кто ж тебя, Саня, научил стрелять в живых людей?» Ответ был очевиден: «Ты, друг мой…» И поскольку ничего иного в голове не нашлось, Турецкий повторил известное, приноравливаясь к ситуации:

– Постарайтесь, молодой человек, никогда не стрелять в живых людей, даже таких… Это до рвоты противно…

И прочитал одобрение в глазах шефа этого Димитраса, самого господина адвоката, бывшего, кстати, следователя по особо важным делам – давно, еще при Советской власти.

У Александра Борисовича было действительно противно на душе. Но не оттого, что не пристрелил мерзавца, убийцу, не разнес вдребезги его поганый череп, а потому что и не смог бы его пристрелить как последнюю собаку, выплеснув из себя всю ненависть к нему, хладнокровному сукиному сыну.

Ну, вот и закончилось…

Колеса поезда отстукивали ночную ритмику дороги, складывая необязательные слова в строчки позабытых детских стишков, звякала пустая чашка, елозя по блюдцу, и всхрапывал сосед. За окном медленно светлело. А Турецкий так и не смог заснуть. Перед глазами то и дело возникала одна и та же картинка: лежащее на цинковом столе тело женщины с темно-сизыми вмятинами на шее, у горла, – следами пальцев ее безжалостного душителя. Женщина была поразительного, снежно-розового цвета, как на полотнах импрессионистов. Кажется, он ей так и сказал: что-то о Ренуаре… Она смеялась… Нет, кожа ее приобрела уже неживой, будто искусственный, серо-голубоватый, холодный оттенок. Но ритуальная служба постаралась женщина в белом венце показалась ему уснувшей принцессой из сказки. Он заметил, что избегает называть ее по имени, будто, если оно прозвучит, женщина умрет окончательно – и в памяти. А так она еще жива… она где-то затерялась, отстала… Наверное, пусть так и будет, пускай и Елена Георгиевна тоже поверит, что ее расставание с дочерью ненадолго, и это придаст ей хоть какие-то силы. Остаться совершенно одинокой в ее возрасте… Увы, и это тоже жизнь…

Уголовное преследование в отношении Александра Борисовича Турецкого, подозревавшегося в убийстве гражданки Латвии, прекращено в связи с задержанием подлинного убийцы. Сам же и вычислил, сам и задержал. А на душе все равно погано. Словно несуществующая вина по-прежнему не отпускала. Так нередко случается: пуля, метившая в тебя, убила невинную женщину. И только потому, что она оказалась рядом. Есть тут твоя прямая вина? По большому счету, конечно, есть. Да вот только кто, кроме тебя самого, и предъявит тебе этот счет?…

– Ну, все, – сказал себе Турецкий, – хватит. Надо кончать с самоедством. Ни к чему хорошему не приведет… Интересно, чем сейчас заняты ребятки?

За «латвийскими хлопотами» у него совершенно вылетели из головы текущие проблемы охранно-розыскного агентства «Глория», оперативным сотрудником которого он имел честь состоять. И Александр Борисович решил, что прямо с вокзала он отправится не домой, чтобы «обрадовать» своим появлением супругу Ирину Генриховну, – что уж, совсем она разве не догадывается, откуда и по какой причине возникло подозрение у следственных органов относительно ее благоверного? – а сначала заехать в агентство, чтобы сходу «озаботиться» именно проблемами. Когда голова занята чем-то действительно важным, легче оперировать полуправдой, хоть и в малой степени, однако все же обеляющей тебя. Но оправдываться, придумывать несуществующие аргументы в собственную защиту все равно, видно, придется, покорно размышлял Турецкий, не уставая верить в то, что за годы совместной супружеской жизни подобные ситуации наверняка уже настолько надоели Ирке, что однажды она просто прекратит обращать внимание на кобелиные выходки мужа. Тем более что они никоим образом не наносят урона семейной жизни. Если ее без конца не будоражить подозрениями. Нелепыми, разумеется. И бездоказательными… Ну мало ли, что своими глазами видела?! Вон чего на заборе, как говорится, хулиганами написано! А там – дрова. Или почти по Козьме Пруткову. Если на клетке с тигром написано: жираф, или какой-то другой зверь, то – чего? Правильно, не верь глазам своим. Что, не так? Ах, не совсем так? Ну и какая, в сущности, разница?! Ирка, давай не будем мелочиться!.. Как легко и просто наедине с самим собой разрешаются любые конфликты!..

Он открыл дверь своим ключом и сразу унюхал чудный аромат свежезаваренного кофе. Да неужто Алевтина!.. Нет, в такую рань? А ведь, похоже, малость соскучился по этой чертовски заманчивой девчонке! И тут же одернул себя: нельзя же так, в самом деле! Только что фактически дал себе слово…

И Турецкий вздохнул с некоторым облегчением: соблазна на месте еще не было. За столом у телефона сидел озабоченный Плетнев и с удивлением разглядывал «явление важняка народу».

Несколько минут ушло на разглядывание, взаимные приветствия и приготовление следующей партии кофе.

– Что так рано? – перешел к текучке Турецкий.

– Элка звонила домой вчера поздно вечером… Очень волновалась, а я мотался весь день и мобильник здесь забыл. Вот жду теперь, как договорились. Чего-то у них там опять…

Вообще-то Элку звали изысканно – Элеонорой Владиславовной, это уж в процессе знакомства произошло упрощение. Вполне естественно, что произнесенное полностью имя-отчество этой восхитительно зрелой во всех отношениях дамы нередко вызвало в воображении некоторых ее легкомысленно настроенных собеседников смутные видения из истории польского королевского двора с его величественными полонезами и стремительными мазурками, сиянием шитых золотом мундиров и шикарными кринолинами высокородных пани. Но Элка была заместителем директора небольшой кондитерской фабрички, и главное достоинство этого предприятия заключалось не только в отменном качестве ее пирожных-мороженных, но и в том, что само предприятие до сих пор находилось в пределах Садового кольца и стоимость земли под ним исчислялась длинными нулями. Был уже наезд, активно поддержанный решительными мальчиками из вневедомственной охраны, явно соблазненными обещаниями будущих инвесторов, однако до решающей битвы дело не дошло. «Глория» по слезной просьбе коллектива, в ту пору возглавляемого исполнявшей обязанности руководителя «пани Элеонорой», вмешалась в конфликт, и после этого «вмешательства» даже у господ «вневедомственных» ментов неожиданно проснулись и совесть, и гражданская позиция.

А что, и так случается, ничего тут особенного и нет – ну, такого, чтоб из ряда вон. Главное, все надо поспевать делать вовремя. Ах, как Элка была благодарна! Она б и не так еще отблагодарила, кабы сыщики оказались податливей на ее чары. Но директор агентства, женатый Сева Голованов, на которого и собиралась пасть, в первую очередь, горячая благодарность «ясновельможной пани», оказался до тупости упертым в своих жизненных принципах, от которых сам же и страдал, и неудавшаяся попытка скороспелого сближения закончилась между ними более чем устойчивой дружбой. К вящему удовольствию сотрудников агентства. Ибо Элкины «кондитерские сладости», отдаленно напоминавшие те самые гусарские мундиры и кринолины, нередко украшали с тех пор «чайный» стол агентства «Глории» по пятницам.

Короче, разобрались – и ладно. Но это было еще до появления в «Глории» и Турецкого, и Плетнева. Александр Борисович, конечно же, знал про ту «сладкую» историю, но не участвовал в ней, а теперь следовало понимать так, что уже Антон становился мишенью пристального интереса горделивой паненки? Или там, на «кондитерских девочек», вновь очередные охотники возбудились?

– Нет, у них, понимаешь ли, Саша, какой-то внутренний конфликт. Элка очень переживает, но по телефону не рассказала, только, говорит, при личной встрече. Она, по-моему, считает, что все наши телефоны прослушиваются.

– Ага, спецслужбами и бандитами. Ну, хорошо, – как бы подвел итог Александр Борисович, – если других, более значительных событий, помимо вашей личной встречи, пока не предвидится, я отправляюсь домой. Чего понадобится, так я дома, надо все-таки в себя прийти. Отдышаться. Всю ночь не мог заснуть.

– Сдаваться? – ухмыльнулся Плетенев, который был полностью в курсе печально деликатного дела, которым вынужден был заниматься Турецкий.

– Примерно, – уклончиво ответил «великий сыщик».

– Тогда беги, – с улыбкой посоветовал Антон, – потом расскажешь, чем там у тебя с латышами закончилось, ладно? А то с минуты на минуту еще и Алевтина пожалует.

«О, боже! – мысленно взмолился Александр Борисович. – Да что ж это все им известно?! Как жить прикажете на этом свете, господа? Где с тебя никто глаз не спускает – от сослуживцев и приятелей до родной жены!»

Однако бежать было надо, тут Антон абсолютно прав. Вот явится младший юрист Алька, притомившиеся в ожидании его возвращения в агентство глазки девушки вспыхнут, как два стоп-сигнала, и сидеть тебе потом, Турецкий, придумывая для Ирки очередную убедительную версию на предмет собственного оправдания… И что они все в нем нашли, господи?!.. Старый, усталый, ленивый, черт побери… Глаза б не смотрели!.. Или еще не совсем? Впрочем, как говорится в старом одесском анекдоте, «наверное, им все-таки видней»…

Александр Борисович все же поторопился. Что обычно говорят? Уходя – уходи! А если ты возвращаешься домой, таки возвращайся, наконец, и не морочь тетям головы! У них и без тебя…

Глава первая
ЗАБОТЫ ОДИНОКИХ МАТЕРЕЙ

Мария Васильевна была соседкой Турецкого по дому. Когда-то, лет десять назад, в одном подъезде проживали, на соседних этажах, – до трагического случая.

Она работала, как было известно в семье Турецких, воспитательницей в детском саду – во дворе напротив, через Комсомольский проспект. В Нинкином детстве Ирке случалось иной раз просить тетю Машу приглядеть за маленькой дочкой.

А мужем Марии Васильевны был тезка Турецкого – Сашка, работавший до пенсии водителем автобуса на маршруте. Квартиру в этом, считавшемся когда-то элитным, доме на Фрунзенской набережной Сашка получил давно, за какие-то особые заслуги на производстве. Но за свою жизнь заработал всего-то на «Московича» и сборный железный гараж во дворе, в котором, уже выйдя на пенсию, держал всякий инструмент, необходимый для срочного ремонта автомобилей, сантехники и прочего. Чем и пользовались охотно Сашкины соседи-автомобилисты, зная про его «золотые» руки. А еще Сашка подрабатывал дворником, ибо в последние годы перед новым тысячелетием никакими «трудовыми мигрантами» в столице еще не пахло, и содержание московских дворов в относительной чистоте было серьезной проблемой у городского руководства.

С этим неуемным балагуром и вполне нормальным, толковым мужиком молодой следователь Турецкий частенько «спускался в народ», распивая под тенью лип, среди сирени на лавочке, «портвешок» – под плавленый сырок «Дружба». Славный человек он был – Сашка, не доживший, как собирался, до глубокой старости.

Где-то в середине девяностых годов, или ближе к концу века уже, когда жестокий передел, захват собственности коснулся буквально всех сторон и аспектов жизни общества, включая и средства массовой информации, на короткое время соседом Турецкого по лестничной площадке стал один из руководителей крупной телекомпании, некто Бирюк. Однажды они случайно столкнулись у лифта, так и познакомились – в ожидании прибытия кабины. Александр в те дни как раз занимался расследованием чрезвычайно неприятного уголовного дела – зверским убийством двух молодых людей, компьютерных техников. Этот Бирюк, которого звали Олегом – так он представился, немедленно заинтересовался подробностями, причем с таким повышенным вниманием, будто лично был в нем заинтересован. И стал настойчиво приглашать Александра к себе в машину – в роскошный серебристый «бумер» седьмой модели. Турецкий и сам не помнил причины, по которой ему удалось отказаться, отложить разговор до вечера, и пошел к своему «Жигуленку». Позже посчитал, что Господь его спас. Потому что едва Олег сел в свою машину, как громыхнул взрыв такой силы, будто в тот «бумер» заложили не менее пуда взрывчатки. Вспыхнули и стоявшие рядом автомашины, к ним нельзя было и близко подойти.

А погибли тогда только двое. Ну, хозяин – это понятно. Но еще и Сашка, оказавшийся со своей метлой в непосредственной близости от взорвавшегося автомобиля. Его отшвырнуло взрывом в сторону, а кусок оторванного железа вспорол живот бедняге, он и трех минут не прожил, так и умер, ничего не успев понять, на руках у Турецкого. Такая вот горькая история…

А Бирюк тот, как удалось установить в процессе дальнейшего расследования, которое успешно завершил-таки Александр Борисович, был, оказывается, напрямую причастен к гибели тех «компьютерных» парней – вот и понимай, как знаешь!..

Время было тяжелое, жить не на что, и Мария Васильевна решила поменять свою хорошую двухкомнатную квартиру на однокомнатную. И что тут началось! Раз тебе платить за жилье и коммунальные услуги нечем, вали отсюда на окраину, в общежитие! Освобождай престижную жилплощадь, на которую немедленно нашлось множество желающих. С немалым трудом нескольким жильцам, помнившим Сашку, и Турецкому, в первую очередь, удалось отбить атаки новых хозяев жизни и помочь Марии Васильевне совершить обмен в своем же доме. С тех пор одинокая женщина до самой пенсии продолжала трудиться в детском саду, а потом стала помогать соседям, у которых появлялись малыши, – и нянькой, и домработницей – где как повезет. Женщина она была нешумная, скромная, работящая, Турецкие ее уважали. Александр вообще всегда первым с ней здоровался…

Подходя к своему подъезду, Александр Борисович увидел Марию Васильевну, сидящую на лавочке, где, бывало, сиживали два Сашки, разговаривая «за жизнь». Рядом с женщиной стояли две, очевидно, тяжелые сумки с продуктами. Устала, наверное.

Турецкий поздоровался с легким поклоном, спросил о здоровье – вежливо, но необязательно. Мария Васильевна бессильно отмахнулась:

– Ах, Сашенька, да какое там здоровье! Ты-то сам, что? Гляжу, усталый вид.

– Из командировки, теть Маш.

– А здоровье-то как? – Она знала о ранениях и контузии Турецкого, да многие в доме знали. Газеты читают, телевизор по вечерам глядят.

– Нормально… Устала, да? Помочь донести? – он показал на сумки.

– Ну, если не трудно, Сашенька. На второй этаж. Лифт грешно вызывать, а подниматься, возраст уже сказывается.

– Никакой не грех, пошли! У кого сейчас?

– А у Дины Петровны. Махоткина, может, помнишь? С восьмого этажа. Людочка у нее, в десятый класс перешла, умница девочка. Отличница. Да вот… прямо хоть плачь, никакой помощи! Где она, ваша социальная справедливость-то, Саша?

– Господи, нашла, про что спрашивать! – засмеялся Турецкий. – И слова-то какие древние откопала? Старые газеты просматриваешь?

– То-то вот и оно! – неизвестно кому погрозила пальцем Мария Васильевна. – Кому, значит, все, а кому – пошел вон! Рылом, значит, не вышли! Это справедливо, скажи?

– Так о чем речь-то, теть Маш?

– Девчонка учится – одни пятерки! Умница, говорю, уж кому и знать-то? Стажировку им, что ль, придумали. Во Францию ехать – и на целый год, представляешь? А Люсенька по-ихнему, как по-нашему, шпарит! Книжки ихние читает ночи напролет! Все имеет, кроме одного: папочки у нее богатого, вишь ты, нету! Мать-одиночка ее вырастила, все от себя отрывала, пока дочку не подняла. И уж все у них в этом, которое в наше-то время районо называлось, решили уж! Сказано было – готовьтесь! Приготовились! Пока этот «мохнатый» не появился! С лапой своей! И – в момент переиначили! Катись, стало быть, на все четыре стороны! Отличница! Ишь, ты! А мы не отличники, зато лапы у нас мохнатые, нам Францию подавай – и бесплатно! Своих-то денег уж и девать некуда! Поди, задницы ими подтирают!.. Ну, правильно так, скажи?

– А что это самое… ну, начальство-то ее говорит?

– А что оно может говорить? В следующий раз, если такой случай еще представится, попробуем. Ну, а нет, так и слов, стало быть, нет. Вот и весь сказ. Дина вся в слезах… Единственный шанс был дочке выбиться. Уж так готовились, так радовались! Ей же, Люсеньке-то, специальное приглашение оттуда пришло! Так все ж здесь уже перевернули, гады! Зла на них не хватает, Сашенька… Ну, пойдем, у тебя, чай, и своих забот полон рот, а тут я еще… прости старуху…

– Пойдем, – хмуро кивнул Турецкий. – А в какой она школе? Округ-то хоть какой, знаешь? И район?

– Да на Савиновской набережной, неподалеку от Новодевичьего…

– Значит, Центральный. И район – наш, Хамовнический. А как сейчас бывший районо называется, не знаешь?

– Да Диночка-то говорила… дай, Бог, память… А, Сашенька, кажись, Центральное окружное управление образования, во как! А куда его черт занес, не знаю, милый, ты уж по своим-то каналам бы, а? Тебе ж как бы сподручнее… А про школу чего скажу? Тетка там противная – директрисой. Я видела ее, помогала Люсеньке в школу книжки относить, тут же недалеко… Хорошая школа, по-французски разговаривают. А вот эта баба противная мутит. Взятку ей тот, мохнатый, дал, вот она и старается, отрабатывает, сучка старая!.. Крыса противная…

– Ух, как ты ее! – засмеялся Турецкий. – Узнай лучше, как ее зовут. Ты ж мой домашний телефон знаешь, теть Маш, вот и позвони. Обещать я ничего не могу, сама понимаешь, я уже не работаю в Генеральной прокуратуре. Частный сыщик… – Турецкий вздохнул. – Но попробую что-нибудь разузнать. Только ты пока ничего никому не говори, а то люди узнают, надеяться станут, а у нас с тобой – пшик. И вроде как трепачами мы с тобой будем выглядеть оба, правильно говорю?

– Да правильно-то оно, Саш, конечно, правильно, только, я думаю, совсем это неправильно, чтоб так было. В наше время, Саш, не бывало такого!

– Не так, значит, иначе… чего вспоминать? Мало ли, чего у нас не так бывало?…

– Все равно, – настаивала Мария Васильевна, с трудом поднимаясь со скамейки.

И как же это она с такими тяжелыми сумками ходит? Да, старость – не радость, а что делать? Жить-то надо… Интересно, чем Дина Петровна-то занимается? Оказывается что-то преподавала в пединституте. Или университете. Нет, как-то не мог себе представить эту женщину Турецкий – в смысле, внешность ее. И девочку тоже не помнил, да и растут они, как грибы после дождичка. Все их в колясках возят, а потом вдруг глядишь – невеста идет! А что в промежутке было – неизвестно, не видел, не успел и заметить.

Вот и с Нинкой – та же история. Выросла, вытянулась… Стала совсем взрослой, даже тембр голоса резко изменился. То все – девчонка, а тут – уже взрослая девушка. Рассудительность, какой-то опыт, непонятно только, откуда он… Ну да, конечно, самостоятельная жизнь в британском колледже – это важные условия взросления. Под присмотром, разумеется. Старина Питер уверяет, что его шпионы там, в Кембридже, глаз не спускают. Но это все шутки, разумеется, а правда в том, что даже относительная самостоятельность делает молодого человека или девушку взрослыми, ответственными. А отсюда все остальное – и характер, и поведение, и взгляд на окружение, и, в конечном счете, перспектива. Тут уж не станешь уверять, что тебе чего-то недодали родители, обидели в чем-то. Школа жизни…

Турецкий думал о дочери, которая уже второй год училась в английском колледже, в который в недавние, смутные для Александра Борисовича времена уговорил его определить девочку Питер Реддвей, старый друг и соратник, директор Международной школы, расположенной в германском городке Гармиш-Партенкирхен. Это та школа, где готовят лучших на сегодняшний день специалистов по антитеррору из оперативных работников разных стран мира. Турецкий сам преподавал в этом, недавно еще суперсекретном заведении и даже участвовал в некоторых операциях ее «учеников». Как все-таки хорошо, что он послушался в свое время советов старых друзей – того же Питера, Славку Грязнова, да Ирку, наконец, и отправил Нинку в британский колледж. Уже человек вырос, есть, о ком говорить!

С Нинки мысль перекинулась на Люсеньку со второго этажа, которой вот чуть-чуть не повезло, а то бы и она… Зато сильно повезло чьему-то отпрыску, у которого «крутой» папаша с мохнатыми, как выражается тетя Маша, лапами… Нет, конечно, Нинка сама прекрасно знала, чего хотела, и с английским у нее тоже был полный порядок. А отцовская помощь – она просто как толчок в нужное время и в нужном направлении. И только. Этого немало, особенно, если оказано вовремя…

Интересно, а кто это писал, что добро должно быть с кулаками? И, прежде всего, получается, чтобы защищаться, а не дорогу себе пробивать. Злу-то, оказывается, дополнительная защита не нужна… Нет, а в самом деле, любопытно, кто этот добрый папочка, у которого денег куры не клюют, а он все на халяву норовит? Очень любопытно…

Эта мысль не оставляла Александра Борисовича до самого вечера, чем бы он ни занимался. Он и обед приготовил, и душ принял, и даже поспал немного в ожидании жены, которая уже знала, что муж, наконец, дома. Кто-то из «Глории» ей позвонил, наверное, либо она сама поинтересовалась.

Отучившись на спецкурсах, повышающих квалификацию психологов-криминалистов, Ирина Генриховна стажировалась в МУРе, у бывшего Славкиного зама, генерала Володи Яковлева, и довольно успешно, при нужде сотрудничала с «Глорией», словом, нашла себя в новой профессии. Но самой практики было мало, а сидеть без дела Ирина не любила, у нее сразу начинал портиться характер. А потом и совместная работа с мужем тоже была для нее далеко не сахаром, Турецкий с великим трудом все-таки вникал в «женскую логику», полагаясь, в основном, на свой собственный немалый опыт. Отсюда и «производственные» конфликты, возникавшие на службе и продолжавшиеся дома. Вот Ирина и решила, что, хотя бы во имя сохранения семьи, ей следует отодвинуть пока на второй план свои психологические опыты при расследовании запутанных преступлений и вернуться к основной профессии – продолжать преподавать музыку, уж это у нее отлично получалось. И руководство «Гнесинки» охотно пошло навстречу, предоставив своему заслуженному педагогу необходимые часы. Короче, и волки сыты, и овцы, то бишь члены семьи пребывают в целости и сохранности, мире и спокойствии.

Но Александр Борисович, иногда даже из чувства самосохранения, посвящал жену в свои заботы, как бы испрашивая ее совета в некоторых ситуациях. Разрешал ей высказать собственную точку зрения и делал вид, что соглашается. А что, семейная жизнь – это та же политика, только более тонкая, на грани интуиции. Наверное, Ирина тоже это прекрасно понимала, – кто ж, ближе нее, и мог-то знать Турецкого? И реагировала соответственно – ни на чем не настаивая и постоянно повторяя, что совет, он тем и хорош, что им можно легко пренебречь. Вот тут их точки зрения полностью совпадали…

За обедом, а точнее, долгим ужином, Турецкий, не сильно вдаваясь в подробности, рассказал жене о завершении операции по захвату убийцы, о своих ощущениях в тот момент, о помощи бывших латышских коллег, проявивших, надо отметить, настоящую профессиональную солидарность. И, наконец, о похоронах нелепо погибшей женщины, которую они знали оба, а на кладбище самой многочисленной группой провожавших оказались могильщики – хоть было кому гроб опустить в могилу. А так – старуха-мать и Турецкий. Никого больше не осталось – ни других родных, ни знакомых. Мать не знала подруг дочери, та не говорила. С оставшимся без «головы» бизнесом еще разбираться и разбираться. И что он собой представляет, тоже никто толком не знает. Ну, еще адвокат подошел, договориться со старушкой о дальнейших действиях… Вот так, жалкое зрелище… Никто никому не нужен…

И уже в самом конце ужина, когда он заметил, что от разговоров их обоих в сон потянуло, вспомнил о дневной беседе с Марией Васильевной. Рассказал Ирине. Та выслушала, неопределенно пожала плечами, словно эта история ее совершенно не касалась и не интересовала. Турецкого же такая, мягко говоря, прохладная, реакция жены почему-то вдруг задела за живое. И он попытался высказаться в том плане, что вот, мол, как меняется отношение успокоенных людей, благополучно миновавших те же препятствия, которые возникают перед другими людьми, просто потому, что тем не дано возможности их преодолеть. Но, опять-таки, не потому, что такова их судьба, предначертание у них такое, а по причине того, что некий мелкий мерзавец считает себя исполнителем воли этой самой судьбы. Так где же действительно она, эта высшая справедливость?

Вопрос, конечно, риторический, однако ответ на него напрашивался совершенно недвусмысленный и конкретный. И в прежние времена Ирка наверняка сказала бы: «Шурик, а ты возьми да и узнай, в чем дело, и стукни кулаком, как ты это можешь! Что тебя, убудет? Или как?» А теперь не сказала. Зевнула устало. Покачала головой и вывела резюме:

– Да, плохо дело… Какое счастье, что мы с тобой не опоздали с Нинкой… – Потом посмотрела на мужа и спросила: – А ты хочешь сдвинуть с места эту воровскую, бюрократическую махину? По силам ли? При твоем-то здоровье?… – Еще помолчала и закончила странной фразой: – Жалко, конечно… некрасивая, старая уже баба, все в дочку вложила, а что теперь поделаешь?… Париж, Шурик, слишком лакомый кусок, чтоб его отдали без боя… Ну, что ж, я в душ и – бай-бай. А ты? Или у тебя еще какие-то планы на сегодня? – она хитрыми глазами уставилась на мужа и засмеялась. – А за чудный обед еще раз огромное спасибо тебе, мой милый! Давно не было так вкусно. Ты меня просто закормил…

Все правильно и все вовремя: и как бы приглашение «пройти в койку», и благодарность, но почему же, однако, – «некрасивая и старая»? Это что – в качестве предостережения мужу? Мол, нечего тебе там делать, не обломится? Какая глупость!.. Но предостерегающий какой-то подтекст явно прозвучал. И это обстоятельство стоило обдумать…


Светлана Владимировна Васенина весь предыдущий день провела в клинической больнице, где лежал Игорек.

Ситуация складывалась отчаянная. Сыну требовалась срочная, да что там срочная – экстренная операция. Хирург Сергей Александрович так прямо и сказал, отбросив в сторону всяческую врачебную этику: «Завтра… В самом крайнем случае, послезавтра. В четверг будет поздно…» Лейкоз – страшная болезнь.

Светлана Владимировна сидела на стуле у кровати сына и держала его худенькую руку. На манжете у запястья были закреплены провода каких-то датчиков, а сами приборы, как чемоданы, собранные перед дальней дорогой, стояли напротив кровати, один на другом, и по затемненному экрану одного из них беспрерывно ползла дрожащая светлая дорожка. Она словно привораживала, и Светлана Владимировна с огромным трудом заставляла себя отводить от нее взгляд.

Бледное до синевы, вытянутое лицо Игорька зияло темными глазными впадинами. Такие лица почему-то называют иконописными. Но почему? Может быть оттого, что они слишком явственно выражают страдание? А без страдания нет и спасения? «Господи, – мать готова была креститься, молиться, лбом биться об пол, что угодно делать, лишь бы избавиться от тяжких мыслей, – да что же такое лезет мне в голову?!»

– Мам, ты только не волнуйся, – высвобождая рот из кислородной маски, слабым голосом сказал Игорек. – Доктор сказал, что операция очень простая…

– Я и не волнуюсь, – едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, и, словно сжав все силы в кулачки, прижатые к коленям, ответила Светлана Владимировна. – С чего ты взял, сынок?

– Ага, – слабо усмехнулся он, – а у самой руки дрожат…

– Это меня просто знобит немного, там, у нас, на работе… сквозняки кругом… гуляют, – попыталась она оправдать свое нервное состояние. – Ничего, ты не волнуйся, я продержусь, не заболею, пока не пройдет твоя операция… Я тоже разговаривала с доктором…

В палату вошла медсестра Оля – полная девушка в светло-зеленых брючках, белом халате и кокетливой белой же пилоточке на убранных под нее черных волосах.

– Ну как, Игореха? – улыбнулась она, и восточные ее глаза сузились до щелочек. – Хвост морковкой? К бою готов?

Игорь снова нос из маски:

– Я-то готов, тетя Оля, а мама волнуется.

– А на то они и мамы, чтоб волноваться, – бодро заметила Оля, наклоняясь к Светлане Владимировне. – Сергей Александрович просил напомнить. Он у себя.

– Да-да, я сейчас зайду, – заторопилась женщина. – Ну, хорошо, мой маленький, – с трудом сдерживая дыхание, наклонилась она к сыну, – лежи, мой хороший, готовься… Ты у меня настоящий герой!

– Как наш папка… был?

– Да, как он…

Светлана Владимировна, может быть, слишком торопливо покинула палату, но Оля понимала ее состояние: мать и без того держалась из последних сил. И мальчик – такая умница, и какая жалость, если… Ну почему всегда получается, что хорошим людям не везет, а всякая дрянь… Ох, грех на душу, а что поделаешь!.. Из-за каких-то проклятых «баксов» жизнь человеческая валится под откос…

Но это уже не Олины мысли были, а Светланы Владимировны, ибо она знала, о чем пойдет в очередной раз речь у хирурга…


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации