Текст книги "Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления"

Глава IX
О гражданских державах

Стремление к свободе неотделимо от нашего существа. У благонравнейших и у дурнейших людей существует это стремление в равной степени. Ибо поскольку мы рождены без цепей, то и желаем жить на этом свете без принуждения. Этот дух независимости и великодушия произвел много великих мужей и явился причиной учреждения республиканского правления, которое ввело равенство между людьми и тем самым приблизило тех к природной их сущности.

Макиавелли предлагает в этой главе из ряда вон выходящие рекомендации для тех, кто достиг власти на основе согласия, существующего в республике. Это почти единственный случай, когда Макиавелли честен в своих рассуждениях, но, к несчастью, это для него исключение. Каждый гражданин республики, когда дело касается его свободы, чрезвычайно ревнив, и все, что только может угрожать вольности, тревожит его; он бунтует даже в том случае, если стремление кого-либо к самодержавной власти является не чем иным, как плодом его собственного воображения. В Европе много таких народов, которые, чтобы освободиться, низвергли своих тиранов, но нет ни одного, который, будучи вольным, отдал себя добровольно в рабство.

Многие республики с течением времени все же попали под неограниченную власть, и очевидно, что это для них неизбежно, ибо как можно республике вечно противоборствовать тем, кто постоянно угрожает их свободе? Как можно республике постоянно сопротивляться честолюбию знатных, которое столь свойственно их сердцу? Как долго может следить она за обманом, за тайными кознями соседей и продажным поведением своих граждан, если в конечном счете человеческое корыстолюбие преодолевает все? Как можно ей льстить себя надеждою, что битвы, которые она ведет, завершатся победой? И как можно отвратить те опасные обстоятельства, от которых свобода должна себя оберегать, но которые возникают внезапно и благоприятствуют дерзким и честолюбивым?

Если войска республики будут возглавлять робкие и боязливые полководцы, то они достанутся в добычу своим неприятелям, но если это будут храбрые и отважные мужи, то и в мирное время они будут опасны настолько, насколько во время войны были полезны. Почти все республики из глубины неволи возвысили себя до состояния свободы и почти все затем оказались низвергнуты в рабство. Жители Афин, грозящие своей непокорностью Филиппу Македонскому во времена Демосфена, ползали на коленях перед его сыном Александром, римляне, изгнавшие царей, через несколько сот лет терпеливо сносили бесчеловечие своих императоров. Точно так же и англичане, отрубившие Карлу I голову за то, что он присвоил себе некоторые права, смирили упорство свое под гордой и коварной тиранией своих хранителей[37]37
  Речь идет о протекторате Кромвелей, пришедшем на смену королевской власти после казни Карла I.


[Закрыть]. Не эти ли республики добровольно выбрали себе государей? Нет, таковыми оказались отважные мужи, которые с помощью выгодных обстоятельств против воли граждан сделали их подвластными себе. Подобно тому, как люди рождаются, живут некоторое время и наконец умирают либо по причине болезни, либо от старости, республики какое-то время процветают, а затем приходят в упадок – или из-за дерзости одного гражданина, или от оружия неприятеля. Все имеет свой срок; даже и величайшие державы существуют только до некоторого времени. Граждане республики чувствуют, что это время однажды придет, и взирают на каждую могущественную фамилию как на корень той болезни, которая для них смертоносна. Граждан республики, которые пользуются многими свободами, нельзя уговорить, чтобы они приняли государя, хотя это было бы и лучшим выходом для них. Ибо у них всегда готов ответ: «Лучше нам быть подвластными закону, чем своенравию одного человека, ибо законы по сути своей являются правосудием, человек же от природы своей склонен к неправоте и заблуждению. Законы являются вспомогательным средством против болезней наших, которые возникают оттого, что некто желает возвысить над всеми свою волю. Под такой властью и законы могут превратиться в смертоносный яд. Вольность – это благо, которое мы получаем от природы. Но ради чего, спросят республиканцы, должны мы его лишиться? Поскольку достойно наказания восстание против государя, законами утвержденного, достойно наказания также и покушение на свободу республики».

Глава X
О силе государств

С того времени, как Макиавелли написал книгу о науке управления для государей, мир очень изменился. Если бы в наши дни к нам явился тот или иной искусный генерал Людовика XII, то он бы никак не смог понять, каким образом можно вести войну с таким огромным числом солдат, причем это войско как в мирное, так и в военное время всегда находится в готовности[38]38
  Фридрих говорит об эпохе постоянных армий, наступившей много позже Макиавелли и его современника Людовика XII.


[Закрыть]. В противоположность этому, в его времена для самых важнейших битв и величайших предприятий достаточно было небольшого количества солдат, которые по окончании битвы возвращались к своим домашним делам. Он нашел бы у нас – вместо тогдашних железных одеяний, копий и других древних орудий – амуницию, ружья со штыками, новый способ расположения лагеря, управления битвой, но в особенности ту науку, которая связана с содержанием войска, которая в основном и нужна для победы над неприятелем. Но не сказал ли бы сам Макиавелли, если бы все это увидел, что Европейские державы имеют совершенно иной вид, что много великих государей прославили ныне своими делами те государства, которые в его времена мало что значили, что власть королей утверждена на основе правил, которые определяют, как государям торговать друг с другом, и что союзом некоторых сильных держав в Европе восстановлено равновесие, и честолюбие других обуздано и сохранено спокойствие мира?

Все вещи способствовали столь повсеместной и общенародной перемене, что многие правила Макиавелли при нынешнем образе правления не могут быть применены. Вникните только в эту главу, особенно в то рассуждение, где я намерен привести некоторые примеры. Макиавелли думает, что государь, обладающий огромными областями, изобилующими деньгами и народом, может собственной своей силой, без всякой помощи союзников, защитить себя от неприятельских нападений.

Но я с ним не согласен и утверждаю, что, как бы ни был силен государь, при этом он не может противостоять многим сильным неприятелям и для него необходимо иметь помощь союзников. Когда даже богатейший и могущественнейший в Европе государь, Людовик XIV, оказался замешанным в наследственную испанскую войну[39]39
  Речь идет о Войне за испанское наследство 1701–1714 гг. После пресечения испанской ветви Габсбургов Людовику XIV, который был женат на испанской принцессе, удалось возвести на освободившийся трон своего младшего внука под именем Филипп V (1700–1746). Следствием этой акции была тяжелая Война за испанское наследство между Францией и Испанией и коалицией европейских держав, поддерживавшей претендента из австрийской ветви Габсбургов. В конечном счете, по Утрехтскому миру 1713 года, Филипп V был-таки признан испанским королем.


[Закрыть] и когда он из-за отсутствия союзников и угроз со стороны многих королей и принцев, готовых притеснить его самого, не мог больше вести эту войну, то разве возможно государю, который слабее его, отважиться на то, чтобы одному устоять без сильных союзников?

Многие говорят, повторяя это без дальнейшего рассуждения, что союзы бесполезны, поскольку обязательства, взятые сторонами, почти никогда не исполняются, и что в наши времена, так же как и в прежние, в этом случае поступают столь же бессовестно. Я отвечаю тем, кто так думает, что нисколько не сомневаюсь в том, что они и в древности, и в новые времена не сыскали бы государей, во всем исполнявших свои обязательства; однако, при всем при том, считаю полезным заключать союзы. Ибо чем больше будет союзников, тем меньше будет неприятелей. Хотя эти союзники ничем тебе и не помогают, однако ты, по крайней мере, можешь их убедить, чтобы они в течение некоторого времени не примыкали ни к какой стороне.

Макиавелли говорит дальше о малых принцах как о малых владетелях, которые по причине обладания небольшими землями никакой армии выставить не в состоянии. Макиавелли утверждает, что им необходимо укреплять свои столичные города, чтобы в случае войны в них можно было скрыться со всем войском. Государи, о которых упоминает автор, при делении людей на владетелей и частных лиц почитаются собственно за двуликих. Они играют роль великих государей только по отношению к своим слугам. По моему мнению, нельзя посоветовать ничего лучшего, чем предложить им ограничить чрезвычайно высокое мнение о своем величии, непомерное почтение к своей древней знатной породе и к своему гербу. С точки зрения разума, они поступили гораздо лучше, если бы, подобно вельможам, имели при себе только один штат слуг, раз и навсегда отбросив те ходули, на которых их предки основывали свою гордыню. Было бы лучше, если бы они, по меньшей мере, содержали при себе только одну стражу, не позволяющую войти в их замок ворам и мошенникам, жаждущим найти там себе пропитание, или если бы они уничтожили все то, что придает их столице вид укрепленного места. Многие из числа малых государей из-за издержек, превышающих их доходы, и из– за жажды, побуждающей их к суетному величию, пришли в упадок. Они, вместо достижения чести своего двора, приуготовили свое собственное падение, иих суетность вела их к оскудению[40]40
  Фридрих язвит по поводу множества мелких германских государей, носивших громкие титулы, но не имевших реальной силы.


[Закрыть]. Меньший сын младшего сына все еще воображал, что представляет своей особой Людовика XIV[41]41
  Речь идет о регенте Людовика XV, сыне младшего брата Людовика XIV, Филиппе Орлеанском.


[Закрыть]. Он строил Версали, имел своих наложниц и содержал собственную армию. Один известный принц, отделенный от великого двора, содержит на жалованье небольшой величины войско всех родов, составляющее домашнее воинство великого государя, которое при этом столь малолюдно, что для того, чтобы его рассмотреть, необходимо увеличительное стекло, – дабы каждый род войска можно было отделить от другого. Может быть, его армии и было бы достаточно для представления сражений в театре Вероны[42]42
  Скорее всего, Фридрих имеет в виду здесь герцога Пармского, короля Неаполитанского с 1734 по 1759 г., будущего короля Испании Карла III.


[Закрыть].

Выше я уже говорил, что малые государи плохо поступят, если станут укреплять свою столицу. Естественная тому причина та, что они играют роль царствующего государя в весьма малом театре. Если они окружены такими же бессильными государями, то имеют повод укреплять свои поселения. Поэтому два фольверка и двести человек солдат для них и их соседей могут сделать то, что мощные крепости исто тысяч войска способны совершить для великих государей.

Но если эти владетели находятся в том же положении, что и французские или английские бароны, либо вельможи другого государства, то я думаю, что их войско и крепости способны скорее уничтожить их, нежели возвысить. Великолепие княжеств во всякое время бывает опасно, если это княжество не имеет достаточной военной силы. Нередко обращается в ничто тот двор, который стремится чрезмерно распространить свое величие. И не один принц был искушен этим печальным опытом.

Если кто содержит нечто вроде армии, вместо того чтобы иметь только небольшую стражу, состоящую из слуг, то это называется не честолюбием, но суетной затеей, которая очень скоро может ввергнуть его в совершенную нищету. Зачем нужны им укрепления? Они не могут подвергнуться осаде со стороны равных себе, поскольку их более сильные соседи тотчас войдут в разбирательство их споров и станут посредниками, в чем первые никак отказать не могут. Следовательно, эти небольшие ссоры можно решить не кровопролитием, но чернилами и перьями.

Но какова польза от таких крепостей? Даже если бы они были в состоянии выдержать против своих неприятелей осаду, которая продолжалась бы столько же, сколько осада Трои, то против армии сильного монарха так долго они устоять не смогли бы. Кроме того, если бы далее последовали великие сражения, тогда уже помимо своей воли они вынуждены были бы присоединиться к той или иной стороне, дабы не быть вконец разоренными. Если же они присоединятся к одной из воюющих сторон, тогда их столичный город будет не чем иным, как местом хранения оружия и продовольствия для того государя, к которому они примкнули.

Что касается описания у Макиавелли немецких имперских городов, то сегодня их положение совсем отлично от того, что было ранее. Ибо одна петарда, а в случае ее отсутствия одно только императорское повеление в состоянии сделать последнего владетелем этих городов. Они все плохо укреплены, многие из них имеют старые каменные стены, на которых изредка видны большие башни, арвы почти все засыпаны землей. Они имеют мало солдат, но и те, которых они содержат, худо обучены; их офицеры по большей части – старые люди, которые более не в состоянии продолжать службу. Некоторые же из числа имперских городов хотя и имеют довольно изрядное количество огнестрельных орудий, однако не могут противиться такому императору, который довольно часто привык заставлять их чувствовать свою слабость. Одним словом, предводительствовать армией, воевать, осаждать и защищать крепости надлежит только великим государям, и те, кто им желает следовать, не имея для этого достаточных сил, подобны тому, кто, подражая грому, создает треск и шум, воображая, что он Юпитер.

Глава XI
О духовных державах

Я не нахожу в древности примеров того, чтобы священники были владетельными принцами. Между всеми народами, о которых мы имеем некоторое представление, только у евреев можно найти владычествующих первосвященников. Нет ничего удивительного в том, что в этом народе, превосходящем все варварские нации суеверием и невежеством, находились и такие, которые, упражняясь в благочестии, присвоили себе заботы, относящиеся к управлению. В противоположность этому, у других народов мы находим, что люди, известные своим благочестием, ни во что другое не вмешивались, кроме того, что должны были делать в соответствии со своим долгом. Они приносили жертвы, получали за то награду и имели особенные преимущества. Они редко давали наставления и никогда не царствовали. В древние времена не было войн на религиозной почве потому, что священники не имели учения, которое бы разделяло народ, а также таких привилегий, которые они могли бы употребить во зло.

Когда Европа после падения римского государства оказалась без верховного главы и разделена была на малые владения, многие епископы сделали себя принцами, а епископ Римский подал им в этом пример. Кажется, что народу под властью этих духовных правителей надлежало бы жить довольно счастливо. Да и избранные принцы, владения которых были столь же малы, как и у духовных правителей, должны были поступать со своими поддаными если не благочестиво, то хотя бы в соответствии с наукой об управлении, то есть милостиво.

Однако известно, что ни одно государство так не изобиловало нищими, как духовные державы. Здесь человеческие бедствия можно было увидеть не только у бродяг, кормящихся милостью правителя и, подобно насекомым, осаждающих всякое государство, но прежде всего у жителей этих стран, отощавших от голода. Поскольку сами духовные принцы были лишены стремления к тем вещам, которые необходимы для человеческой жизни, то тем самым они способствовали злоупотреблениям среди своих подданных.

Нет сомнения, что правила многих духовных форм правления заимствованы из спартанских законов, запрещающих хождение серебра, с той, однако, разницей, что только прелаты удерживали за собой право владения теми деревнями, которые отбирали у собственных подданных. Блаженны нищие, утверждали они, их есть Царство Небесное, и поскольку они очень хотели того, чтобы всякий был блажен, то поэтому и старались сделать каждого нищим.

Ничто не может быть, кажется, поучительнее истории церковных владетелей и наместников Иисуса. В ней мы надеялись найти примеры непорочного и святого нрава, однако вместо этого здесь обнаружилось нечто совсем противоположное, а точнее, всякие постыдные деяния. Нельзя читать жизнеописания пап без того, чтобы их бесчеловечность и вероломство не вызывали омерзения. Вообще, замечено, что чем более их честолюбие стремилось умножить светскую и духовную власть и силу, тем более развивалось их сребролюбие, стремление заполучить достояние подданных для обогащения своих внуков, наложниц и побочных детей. Ежели кто будет далее рассуждать об этом, то ему покажется особенно примечательным, что народ терпеливо сносил угнетение этих принцев, что он мог спокойно взирать на пороки духовных лиц и что от бритой головы терпел все, чего он от главы, увенчанной лаврами, никак терпеть не согласился бы. Однако для того, кто знает, как сильно может воздействовать суеверие и религиозное воодушевление на невежественных людей, в этом нет ничего удивительного. Следует вспомнить, что благочестие еще издавна использовалось для укрепления народной преданности и обуздания упрямого человеческого разума. Известно также и то, что заблуждение может ослепить даже самых разумных людей и ничто не бывает убедительнее той науки, которая для достижения своих целей небо и геенну, Бога и Им проклятых призывает на помощь. Впрочем, справедливо и то, что даже сама вера, наичистейший источник нашего блага, из-за злоупотреблений, достойных всяческого сожаления, бывает началом и основанием нашего зла.

Главная причина этого заключается в том, что духовные государи поздно получали правление и что из-за этого они управляли очень короткий срок, в течение которого обогащали своих наследников. У них редко было желание и время на то, чтобы осуществлять полезные обществу предприятия, и все, что требовало многих трудов, оставалось вне пределов их деятельности. Они считали себя странниками, принимаемыми в чуждом доме. Они сидели на чужом престоле, который не получали от своих предков и не могли передавать его своим наследникам. Они не имели ни склонностей государя, который является отцом своей державы и который трудится для своих потомков, ни образа мыслей республиканца, жертвующего всем своему отечеству, и если кто из них и мыслил так, как следовало отцу народа думать об этом, то умирал раньше, чем мог очистить то поле, которое его предшественники оставили в сорняках и терниях…

История князей церкви по справедливости должна была содержать хоть какое-нибудь упоминание и о добродетели. Тогда было бы ясно, чего в ней искать, а также видно, насколько были испорчены все, кому надлежало жить непорочной жизнью.

Главную причину покорности народа этим принцам Макиавелли видит в проворстве подобных владетелей, которые были и разумны, и злобны одновременно. Что же касается меня, то я считаю, что благочестие весьма способствовало удержанию народа под таким игом. Хотя люди и ненавидели злого папу, однако что касалось его звания, то оно было ими почитаемо, и относящееся к сану почтение переносилось на него самого. Хотя современному римлянину сто раз приходила в голову мысль искать себе другого государя, однако князь церкви имел в своих руках священное оружие, сдерживающее все предприятия подданных. И хотя они несколько раз вызывали против папы возмущения, но в подвластном папской тиаре Риме не было и сотой доли тех мятежей, которые происходили в идолопоклонническом Риме. Вот как меняются человеческие нравы.

Сочинитель делает остроумное замечание относительно могущества римского престола. Он приписывает причину этого решительным поступкам Александра VI, папы, который был наиболее бесчеловечен и честолюбив и который не знал никакого правосудия, кроме своего корыстолюбия.

Если справедливо, что из тех, кто носил папскую тиару, самый злобный наиболее упрочил папское могущество, то какие выводы из этого следует сделать?

Макиавелли заканчивает эту главу похвалой Льву X, честолюбивое и богопротивное поведение которого общеизвестно. Правда, он имел некоторые дарования, но я не знаю, имел ли он добродетели. Макиавелли хвалит в нем эти же свойства. Об этом можно только сказать, что такие князья заслуживают именно таких жизнеописателей, если хвалит он его как изрядного князя, а не за то, что он восстановил науки. Достойно сожаления и то, что Макиавелли хвалит его как мудрого министра.

Макиавелли хвалит Льва X, но не хочет хвалить Людовика XII[43]43
  Людовик XII (1462–1515), французский король, был известен не только участием в Итальянских войнах, но и судебной реформой, упорядочением налогообложения, усовершенствованием денежной системы во Франции.


[Закрыть] – отца отечества.

Глава XII
О разнообразном воинстве

Каждая вещь в этом мире отлична от другой, люди также очень сильно отличаются друг от друга. Под характеристиками государства я понимаю его положение, величину, число и образ жизни его жителей, торговлю, обычаи, законы и величину доходов. Эти различия в государственных устройствах бесконечно разнообразны. Подобно тому, как врачи не знают средства, которое бы подходило для всех болезней и всех людей, то равным образом и министры не могут предписать точных правил, которые были бы применимы при любом образе правления. Этим рассуждением я хочу предварить исследование Макиавеллиевого мнения относительно иностранцев и тех, кто находится на жалованье у государства. Сочинитель полностью отвергает их пользу, думая доказать, что этот народ является более опасным для тех держав, которым он служит, нежели полезным. Общеизвестно и опытом подтверждено, что то войско является лучшим, которое состоит из жителей государства. Это можно подтвердить примером храброго сопротивления Леонида под Фермопилами, а также примером чрезвычайного расширения римского и арабского государств.

Это положение Макиавелли приемлемо для всех государств, которые настолько многолюдны, что могут поставить достаточное количество солдат для боя. Я, как и автор «Князя», уверен в том, что чужой народ, принятый на содержание государства, мало способствует его славе и что верность и храбрость природных сынов отечества бывает гораздо сильнее.

Особенно опасно оставлять своих подданных в праздности и делать их бессильными, подобно женщинам, в то время, когда идет война с соседними государствами.

Неоднократно уже подмечено, что государства, воюющие с помощью своих граждан, намного сильнее своих неприятелей, ибо во время такой войны каждый гражданин является воином. В нем просыпается способность сражаться, даже если к этому его не побуждает никакая награда. В этом случае проявляются все человеческие способности, и каждый показывает чудеса проворства и храбрости. Однако при всей правоте сказанного бывают случаи, которые требуют отступления от правила. Если государство не имеет достаточного числа людей, которое необходимо для армии, тогда этот недостаток следует исправить принятием на службу наемников, и каждый, кто имеет желание и склонность, может поступить на военную службу[44]44
  В сущности, здесь речь идет не о наемничестве, а о вербовке солдат среди иностранцев и своих же граждан.


[Закрыть]. Преимущество здесь состоит в том, что в этом случае воспитываются люди, способные к военному делу. Хотя состояние государства, вынужденного нанимать солдат, плачевно, однако такой способ создания войска способствует укреплению воинского духа. Мудрый же государь по-другому поддерживает боеспособность своего народа, а именно отправляет войска для помощи своим союзникам, а также часто устраивает марши и смотры.

Но в тех государствах, которым угрожает война и которые не имеют достаточного количества жителей, государям приходится нанимать иностранцев. Однако и здесь можно найти средство избежать тех неприятностей, о которых писал Макиавелли. Для этого следует навести порядок, чтобы исключить у иностранных солдат пороки, которые могут угрожать безопасности государства. Для этого следует смешивать иностранных солдат со своими. С тем, чтобы избежать их неповиновения, приучить их к той же воинской дисциплине, воспитывать в них ежечасно ту же верность и всеми силами стремиться к тому, чтобы иностранные войска не были сильнее своих. Доказательство тому являет один Северный Король, армия которого хотя и состоит из смешанного народа, однако же, при всем том, довольно сильна и страшна[45]45
  Возможно, Фридрих говорит о своем отце Фридрихе Вильгельме II, сформировавшем именно таким образом более чем 80-тысячную армию.


[Закрыть].

Большая часть европейских армий состоит из своих граждан и находящихся на жалованье иностранцев. Крестьяне и граждане дают определенное количество средств для содержания солдат, которые обязаны их защищать, сами же они не принимают участия в сражениях. Поэтому нанимается в солдаты небольшое количество жителей страны, а именно – ленивцы, склонные больше к праздности, чем к труду, расточители, ожидающие от солдатской службы большой вольности, но малого наказания, своевольные юнцы, не повинующиеся своим родителям, которые из легкомыслия добровольно идут в солдаты. Все они едва ли больше, чем иностранцы, преданы своему государю.

Какое различие между этими солдатами и римлянами, которые овладели всем светом! Люди, которых в наши времена во всех армиях бывает столь много, для римлян были вовсе неизвестны. Эти мужи, воевавшие за свое семейство, за своих домашних богов, за римские гражданские права и за все то, что в их жизни более всего было им любезнее, никак не помышляли о том, чтобы лишиться многих выгод через позорные поступки; ибо что, как не это, может обеспечить безопасность великих европейских государей? В некоторых случаях их народы очень похожи на римлян, и ни один из них перед другим ни в чем не имеет преимущества, исключая только швейцарский народ, который одновременно является гражданином, крестьянином и солдатом. (Но если швейцарцы выходят на сражение, тони один из них не остается в деревне для обработки земли, следовательно, они тем самым причиняют больше вреда себе, чем неприятелю.)

На этом закончим рассуждение об иностранных солдатах, состоящих на жалованье. Что же касается того, каким образом великому государю вести войну, то здесь я с Макиавелли одного мнения.

Каждому сильному государю надлежит командовать своим войском. Его армия должна быть его столицей; к этому обязывают его собственная выгода, долг и честь. Подобно тому, как он поставлен совершать правосудие, равным образом правитель является и защитником своих подданных. Это наиважнейшая часть его деятельности, и поэтому он этого не должен доверять никому, кроме самого себя. Его собственная польза требует, чтобы он находился при своей армии. Ибо если все повеления исходят лично от него, то и их исполнение последует тогда наискорейшим образом.

Его присутствие кладет конец разномыслию между его генералами, которое так же вредно для армии, как и для дела государя. Оно же состоит в том, чтобы обеспечить наилучший порядок снабжения армии всем необходимым, ибо без этого даже сам Цезарь не справился бы со стотысячным войском. Также если государь, будучи при войске, повелевает вступить в бой, то он командует и расположением армии, и ведением боя, внушая своим присутствием бодрость и веру в победу, ибо он, находясь перед строем, подает войску пример.

Однако многие скажут, что не всякий государь родился солдатом ичто многие из них не имеют необходимых для ведения сражения разума, опыта и отваги. Я сам признаю это. Ноне находятся ли при армии искусные генералы? От государя требуется только следование их советам, и война при всем том всегда будет вестись лучше, чем если бы генерал подчинялся указаниям отсутствующего на поле боя военного совета, не имеющего возможности рассуждать о ходе сражения, – а ведь это и самого искусного стратега делает неспособным доказать свое умение.